Текст книги "Наследники Мальтуса"

Автор книги: Яков Рубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Рубин Яков Израилевич

НАСЛЕДНИКИ МАЛЬТУСА

«Не такая уж это скверная штука – смерть», – утверждает один из современных последователей Мальтуса. Таким путем он советует беднякам решать проблемы своей тяжелой жизни. Критике подобных суждений неомальтузианцев посвящена брошюра.

I. Как и почему появилось мальтузианство?

Общественные теории возникают лишь тогда, когда общество предъявляет на них спрос. Буржуазия нуждалась в теории Мальтуса, и она появилась.

Возникновение мальтузианства относится к тому периоду всемирной истории, когда буржуазия, одержав окончательную победу над феодализмом, превратилась в реакционный класс. Смена старой, феодальной формы эксплуатации новой, капиталистической развеяла иллюзии о воцарении с победой капитализма эры социальной справедливости. Трудящиеся стали подниматься на борьбу против новых поработителей.

Этот исторический поворот вызвал коренной сдвиг в буржуазной общественной мысли. В годы становления капиталистического способа производства его идеологи стремились проникнуть в глубинные процессы развития общества, познать их подлинные законы. Теперь правда о сущности господствующих общественных отношений, поскольку она угрожала интересам класса буржуазии, сделалась для буржуазных теоретиков противопоказанной. Буржуазная общественная наука стала вульгарной, лженаучной. Ее внимание переключилось на поверхностные явления жизни общества. При таком подходе преднамеренно искажается действительность.

Вульгарной стала прежде всего политическая экономия. Главные усилия буржуазных экономистов отныне были направлены на то, чтобы замаскировать глубинный механизм капиталистического производства и распределения благ. Зачинателем нового направления в буржуазной политэкономии стал английский священник Томас Роберт Мальтус (1766—1834), выдвинувший свою теорию народонаселения[1]1
   Ограничивать теорию Мальтуса одной лишь ее политэкономической характеристикой нельзя. Далее автор попытается показать, что она имеет отношение также и к другим общественным наукам.


[Закрыть]. То, что вульгарная политическая экономия зародилась в Англии, вполне закономерно. Эта страна первой добилась высокого уровня промышленного развития на капиталистической основе и первая обнажила пороки капиталистической системы хозяйства. Гнет утвердившегося в Англии в конце XVIII – начале XIX в. капиталистического строя становился все более тяжким для трудящихся страны.

В страхе перед возможными выступлениями народа английский парламент учредил систему пособий для наиболее неимущей части английского населения. Но эта мера почти не улучшила положение рабочего люда. По свидетельству современника, в одной лишь Шотландии на один миллион ее жителей по-прежнему приходилось сто тысяч нищих. Зато пособия, введенные несколькими «законами о бедных», дали повод английским фабрикантам и землевладельцам заявлять о своей гуманности. На самом же деле «законы о бедных» свидетельствовали о крайней нужде, до которой довела английских трудящихся капиталистическая эксплуатация.

Вскоре в этой мере благотворители узрели ощутимый для себя ущерб: система пособий определенным образом затрагивала доходы господствующих классов. Богачи потребовали упразднения этой «вредной» системы. Вредной потому, что она будто бы поощряла в народе праздность и лень.

Но времена, когда можно было лишь по одному высочайшему повелению отменить закон, касавшийся судеб значительной части населения страны, миновали. И это сознавали правящие круги. Нельзя было не считаться с нараставшим политическим движением в массах. В частности, уже не раз напоминали о себе луддиты – разрушители машин. Власть имущие понимали, что рабочий гнев может быть обращен не на безответные машины, а на их владельцев.

Восстание 1797 г. на кораблях английского флота в Ла-Манше и в Северном море еще больше усилило страх перед «бунтующими». В 1798 г. против британского владычества восстали ирландцы. Эти выступления были потоплены в крови. И все же классовый инстинкт самосохранения подсказывал правящим кругам, что c разгневанным народом следует обращаться осторожно. Отмену «законов о бедных» требовалось убедительно обосновать. Вот тут как раз и подвернулся под руку Мальтус.

1. Неожиданная удача викария-новичка

Хотя Томас Роберт получил основательную духовную подготовку – окончил богословский колледж Кембриджского университета и церковное училище – «англиканскую школу»,– делами божьими он интересовался мало. Видимо, сказалось воспитание в семье. Отец его, Даниэль Мальтус, слыл вольнодумцем, поскольку поддерживал дружеские отношения с самим Жан Жаком Руссо. Приняв пост викария (помощника приходского священника) в графстве Сарри, пастор Томас не спешил с карьерой священнослужителя. Он окунулся в чтение не священных, а мирских книг, к тому же с острым политическим содержанием.

Под впечатлением суждений нескольких авторов о проблемах народонаселения – так Мальтус позже напишет об источнике своего вдохновения – он и сам сочинил труд под названием «Опыт о законе народонаселения и его воздействие на улучшение общественного благосостояния. Ответ на замечания гг. Годвина, Кондорсе и других авторов». В этой книге Мальтус ополчился против Уильяма Годвина и других мыслителей своего времени, видевших причину бедствий народных масс в «дурном правлении». Они имели в виду власть, при которой господствует социальная несправедливость. Мальтус же причину бедствий масс представил иным образом: бедняки «безответственно размножаются», обзаводятся детьми, для которых нет и не может быть пищи. По-видимому, чувствуя легковесность этой аргументации, Мальтус не обозначил на сочиненном трактате свое имя.

Книга, опубликованная в 1798 г., неожиданно для автора имела успех у читающей публики из высших классов. Как сказано в одном старинном справочнике («Универсальной биографии» Мишо, первое издание которой вышло в Париже в 1828 г.), сочинение Мальтуса «произвело сенсацию среди мыслителей; появилось предчувствие, что оно положит начало целой школе». Мальтуса стали превозносить как «первопроходца». Буржуазные идеологи попытаются надолго закрепить за ним это звание. Так, много десятилетий спустя после опубликования «Опыта» поклонник Мальтуса в России экономист М. И. Туган-Барановский будет доказывать, что лишь с Мальтусом появилась в науке «законченная, систематическая теория народонаселения».

Таким образом, Мальтусу приписывался приоритет в распознании сил, управляющих процессами возобновления народонаселения, в открытии закона размножения людей.

В самом ли деле никто до Мальтуса не пытался выявить и сформулировать такой закон? Заглянем еще раз в прошлое, на этот раз в историю демографической науки.

В 1662 г. в Англии вышла в свет книга с длинным, в стиле того времени, названием: «Естественные и политические наблюдения, изложенные в нижеследующем указателе Джоном Граунтом, гражданином Лондона, на основе записей о смертности с учетом влияния, которое на нее оказывают формы правления, религия, торговля, экономический рост, окружающая среда, болезни и различные изменения в упомянутом городе». Автор книги, Граунт, был другом Уильяма Петти, родоначальника английской классической буржуазной политической экономии.

Изученные Граунтом записи в приходских книгах о похоронах и крещениях свидетельствовали, что в определенный отрезок времени мужчин умирает больше, чем женщин, тогда как при рождении, наоборот, мальчиков бывает больше, чем девочек. Выявилось далее, что возможность стать матерью женщины реализуют далеко не полностью. Граунт обратил внимание на то, что в городе смертность превышает рождаемость, в сельских поселениях –   наоборот. Из всех этих фактов автор «Наблюдений» сделал вывод, что существует тесная связь между интенсивностью демографических процессов и особенностями социальной жизни людей. В отличие от Мальтуса Граунт в своих изысканиях шел от жизни.

После Граунта, до Мальтуса, зарождавшуюся теорию демографии интересными наблюдениями пополнил немецкий пастор Иоганн Петер Зюссмильх. На основе анализа данных по 1056 церковным приходам Бранденбурга и официальных отчетов властей Пруссии, Англии, Голландии, Швеции он проследил, как изменяются показатели брачности, рождаемости, смертности. Во всем этом, писал Зюссмильх, царит «вечный, всеобщий, великий, совершенный и удивительный порядок». Он попытался объяснить происхождение этого порядка. Изменения в народонаселении, заключил он, определяются спецификой общественной среды. В источнике этой специфики Зюссмильх не разобрался. Он полагал, что она исходит от божественной власти. И все же мысль о наличии в демографических процессах социального начала была несомненным вкладом в научное знание.

Как видим, «первопроходцем» в демографии Мальтус не был. Но, может быть, он поразил своих современников открытием какого-то ранее не известного «природного механизма», определяющего главную направленность демографических процессов?

Снова обратимся к истории. В середине XVI в. Уолтер Рэлей, соотечественник Мальтуса, определил перенаселенность как естественное явление. Если люди гибнут от недостатка пищи, то это означает, уверял он, что их оказалось в данной стране слишком много – больше, чем допускает природа. И войны будто бы возникают от излишка людей («Трактат о войне», 1552 г.). Много позднее в «Диссертации по поводу законов о бедных», изданной в Лондоне в 1791 г., англичанин Джозеф Таунсенд с особым усердием доказывал, что природа будто бы имеет безраздельную власть над всем, что происходит в народонаселении. В частности, люди размножаются с той же закономерностью, что и животные, и разделение труда между людьми тоже предопределено природой. Именно она якобы предписала беднякам выполнять «самые грязные и наиболее позорные работы в обществе».

Следовательно, попытка Мальтуса представить закон народонаселения как закон природный, биологический не нова.

Но Мальтус еще известен как автор теории «прогрессий». Люди, утверждал он, способны размножаться в геометрической прогрессии и удваивать свою численность каждые 25 лет. Согласно такому предположению миллиард человек при отсутствии препятствий к росту через четверть века может превратиться в 2 млрд., затем через такой же промежуток времени в 4, 8, 16, 32, 64, 128 и т. д. миллиардов. Что касается средств существования, то они будто бы могут увеличивать свой объем лишь в прогрессии арифметической. Согласно логике этого утверждения, если к 1 млн. т хлеба за год добавится, скажем, 100 т, то далее прибавка будет все время одинаковой и 2 млн. т хлеба будет производиться лишь через 10 тыс. лет.

Эти цифры на первый взгляд впечатляют. Но все дело в том, что для подтверждения такой арифметической прогрессии Мальтус не располагал никакими фактами. Напротив, как будет показано ниже, факты опрокидывали его конструкцию.

Рассуждая абстрактно, чисто теоретически, можно утверждать, что в живой природе наблюдается тенденция к бесконечному размножению. В принципе увеличивать свою численность так, чтобы она удваивалась каждые 25 лет, способны и люди – это подтверждает современная статистика по отдельным странам мира. Но первооткрытие этого факта отнюдь не принадлежит Мальтусу. На возможность удвоения численности населения в 20—25-летний период за полстолетия до Мальтуса указывал Бенджамин Франклин, американский ученый и политический деятель. Тогда же о способности людей размножаться чрезвычайно быстро писал известный английский экономист и демограф, ирландец по происхождению Ричард Кантильон. Возможность удвоения численности населения за 30-летний отрезок времени допускал итальянец Джаммария Ортес, которого Карл Маркс считал одним из крупных экономистов XVIII в.

Что же в итоге остается от «новаторства» Мальтуса? Ровным счетом ничего. И тем не менее Джона Граунта, подлинного отца демографии, на его родине, по существу, не заметили, а в честь Мальтуса, непрофессионала и автора краденых идей, ударили в литавры. Почему? Все было вполне закономерно. «Счастливый билет» достался именно Мальтусу. Как уже говорилось выше, его концепция к тому времени оказалась очень нужной господствующим классам Англии. В 1834 г. в Англии пособия бедным фактически были упразднены. Кстати, в том же году скончался Мальтус. Этим он как бы засвидетельствовал, что свое дело сделал.

В более широком смысле Мальтус сделал свое дело тем, что вдохновил не только английскую, но и международную буржуазию, эксплуататорские классы всех мастей на широко задуманную идеологическую диверсию. По сей день держат они в руках основательно обкатанное в классовых сражениях оружие мальтузианства.

Попробуем разобраться, почему мальтузианство живуче, несмотря на то что оно было и остается лженаучной и реакционной, человеконенавистнической теорией.

2.  Источники живучести мальтузианства. Использование поверхностной истины

Было время, когда людям казалось, будто Солнце вращается вокруг Земли. Восход и заход солнца, хорошо доступные наблюдению, как бы неопровержимо доказывали истинность такого вывода. Понадобились гигантские усилия ученых, чтобы доказать обратное. Этот пример говорит о сложности познания, о том, что далеко не всякая истина лежит на поверхности. Но этот же пример показывает, как подчас может сбить с толку поверхностное наблюдение.

Общественная мысль Запада, выполняя социальный заказ буржуазии, всегда широко пользовалась и пользуется возможностью ухватиться за видимое на поверхности, чтобы выдать это видимое за истину в последней инстанции.

Такая лженаучная практика показательна для буржуазных обществоведов в целом. Но особенно преуспели в этом представители мальтузианства. Для своих фальсификаций они пользовались и пользуются поверхностными истинами, степень наглядности которых можно считать наивысшей.

Что именно используют мальтузианцы для подтверждения своего главного теоретического положения – природной сущности закона, управляющего народонаселением? Прежде всего то, что самым непосредственным образом определяет темп естественного движения населения,– рождаемость и смертность.

Как известно, эти процессы складываются из индивидуальных случаев рождения и смерти человека. Наблюдаемые простым глазом, они предстают как биологические– и только. Если взять сумму индивидуальных случаев, то социальное вполне определенно выявляется как основа той или иной интенсивности процессов рождаемости и смертности.

Иначе как можно было бы объяснить, почему, например, при одной и той же, в общем, природной способности к деторождению (фертильности, как ее называют демографы) у одной здоровой женщины детей нет, у другой– один-два ребенка, у третьей – пять и больше? Или как объяснить различия в коэффициентах рождаемости, которые в одних странах равны, скажем, 15 рождениям на тысячу жителей, в других – 45 рождениям? Ясно, что биологические законы при этом определяют лишь крайние величины коэффициентов рождаемости, но та или иная интенсивность данного процесса определяется не биологией человека, а теми условиями, в которых он находится как член общества.

Мальтузианство же, основываясь на голой видимости явления, ограничивается при истолковании проблемы рождаемости, равно как и других демографических процессов, лишь ее биологической стороной, не главной, с тем чтобы далее из этого делать далеко идущие выводы.

В самом деле, если интенсивность рождаемости определяется природой, то природу, выходит, и надо винить в бедствиях людей, считать, что именно она создает «избыточное» население, людей, лишенных возможности трудиться, чтобы прокормить себя и свою семью. Прокормить в условиях, когда земля будто бы не может дать пищи больше, чем это изначально определено ее способностью к плодородию. Мальтус в этой связи подчеркивал, что было бы бесполезно менять что-либо в существующих общественных институтах – порядок, установленный природой, будто бы незыблем. Это заключение наследники Мальтуса в своих суждениях воспроизводят не всегда. Но поскольку их концепции пронизаны все тем же «природным законом», конечный вывод получается, по существу, тот же, что и у Мальтуса. Иначе говоря, мальтузианство прямо или косвенно берет под защиту эксплуататорский строй. Эта теория как бы снимает ответственность с капитализма за существование «лишних» людей.

Кто не разобрался в наиболее глубокой причине образования этого «излишка», может принять за истину мальтузианский тезис о связи между численностью потомства и бедностью, поскольку такая связь в ее непосредственном, поверхностном проявлении вроде бы действительно существует. Во времена Мальтуса бедняки в ныне экономически развитых капиталистических странах были, как правило, многодетны. Поменяв местами причину и следствие – а это для глядящих «со стороны» может оказаться незаметным,– мальтузианцы утверждали, что бедность – результат высокой рождаемости, тогда как на деле многодетность объяснялась особыми условиями, в которых оказались трудящиеся массы при утвердившемся капиталистическом строе.

Эти условия характеризовались иными, по сравнению с минувшими эпохами, требованиями к качеству рабочей силы. В средние века типичным работником был мастер-умелец. Техника, которой новоявленные собственники теперь оснащали свои предприятия, уже не требовала навыков и умения мастера. Перед владельцами предприятий открылась возможность использовать наиболее дешевый неквалифицированный труд. Его обширным источником стал детский труд. Детский заработок был грошовый, но он все же увеличивал нищенский доход рабочей семьи. Возникло естественное стремление иметь побольше детей.

Таким образом, рождение большого числа детей в семьях бедняков было вызвано именно их бедностью. Мальтузианцы же, неизменно пользуясь поверхностной истиной, все здесь поставили с ног на голову. Еще многие годы ближайшие наследники Мальтуса продолжали питать этой фальсификацией свою теорию применительно к западным странам.

Но с конца XIX в. в индустриальных странах Запада стала заметно снижаться рождаемость. Перемена была в значительной мере вызвана запрещением использовать труд детей. Таким актом увенчались длительные выступления передовой общественности, требовавшей положить конец этой противоестественной практике. К тому же капиталистам по мере совершенствования техники требовался труд все более квалифицированный. Детей нужно было учить. Отныне они стали приносить рабочей семье уже не доход, а убытки. Понятно, что заинтересованность в большом числе детей в семье заметно уменьшилась. Она сократилась также в результате широкого вовлечения женщин в производственную деятельность, в связи с чем условия для воспитания детей еще более осложнились. В наше время свое дело сделал также страх перед безработицей, растущие расходы на детей, нагнетание военного психоза. Все это и привело к существенному снижению рождаемости в семьях трудящихся во многих индустриальных странах Запада. Там рождаемость едва обеспечивает замещение уходящих поколений. В итоге питательной среды для ложного тезиса о связи между бедностью и высокой рождаемостью здесь не стало. Более того, сохранившаяся массовая бедность, несмотря на малое число детей в семьях, отчетливо указывала на ложность этого тезиса.

Внешне выигрышной для мальтузианства оказалась ситуация в нынешних развивающихся странах. Там тезис о многодетности как причине бедственного положения трудящихся получил, как могло бы с виду показаться, свое второе рождение. И современные мальтузианцы, как говорится, руками и ногами уцепились за освободившиеся страны.

Уж что, твердят они, может быть нагляднее: около миллиарда человек голодает и недоедает именно там, где население растет наиболее быстро. Само по себе это верно. Но современные мальтузианцы грубо искажают правду, умалчивая о глубинных причинах демографического взрыва в бывших колониальных и зависимых странах, о причинах голода и недоедания, массовой неграмотности, высокой смертности. Главная причина этих бедствий – в самом капитализме, который в погоне за максимальным расширением объектов эксплуатации породил или укрепил существовавшие ранее перекосы в экономической и социальной жизни народов стран Азии, Африки и Латинской Америки.

Одной из главных фальсификаций мальтузианства, основанных лишь на ближайшей видимости явлений, по-прежнему остается тезис о «природном» происхождении войн. Нет нужды доказывать, что представители мальтузианства считают для себя исключительно важным убедить общественность в правомерности такого истолкования, чтобы показать, будто бы возникающие ныне военные конфликты естественны и неизбежны, и тем самым оправдать беспрецедентную гонку вооружений.

Дело не меняется от того, ведется ли разговор о войне открыто или в завуалированной форме. Последнее показательно для неомальтузианства. В отличие от прямых, наиболее последовательных преемников теории Мальтуса, откровенно прославляющих войну как «целительную» для общества меру, неомальтузианцы, внешне подкорректировавшие «классическую» мальтузианскую теорию, нередко избегают рассмотрения проблемы войны, в отдельных случаях на словах даже осуждают войну.

Но результат получается один и тот же, поскольку в любом случае причина войн выводится из «перенаселенности», возникающей якобы из-за неистребимой природной тяги людей к бесконечному размножению. Войны действительно развязывались правителями государств, где образовывались «излишки» людей. Но добавим: когда в этих государствах до крайности обострялись внутренние противоречия и господствующие, эксплуататорские классы пытались разрешить их за счет народов других стран и, сверх того, еще умножить свои богатства. Однако этот окончательный вывод не лежит на поверхности, он скрыт наблюдаемой связью между войной и перенаселенностью. Как и во всех других случаях, мальтузианцы с особой тщательностью описывают подобные «вершки» и подчас небезуспешно используют это описание для дезинформации, обмана непосвященных.

Так мальтузианству до поры до времени удается сохранять позиции на идеологическом фронте и даже «атаковывать» прогрессивных мыслителей.