Текст книги "Карай. Сын Карая"
Автор книги: Яков Волчек
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
В эту минуту они услышали лай собаки.
– Лежать, Дикарь!
Андрей бросается на снег, рядом с собакой. Сверху стреляют. Пули ложатся близко, вздымая снежную пыль.
– Товарищ майор! Это они стреляют!
– Слышу. Я не глухой.
Майор Гукасян дышит тяжело. Он не ложится. Присев на камень, старается побыстрее унять прыгающее в груди сердце. Для него это слишком быстрая ходьба.
Наверху затихли.
– У бандитов положение, конечно, более выгодное. Они скрыты карнизом, нависшим над обрывом. Они нас видят. Мы их не видим. Им легко стрелять по цели. Мы даже не можем прицелиться. Но они уже пойманы. Деваться им некуда. Стрельба бесполезна… Эй, Числов! – во всю силу легких зовет майор. – Ты там, Дьякон?
Несколько секунд молчания.
– Это вы, гражданин начальничек? Здравствуйте!
Голос Геннадия Числова.
– Здорово! Давно не виделись. – Майор поднимается с камня во весь рост. – Спускайся, Числов. И всех своих путешественников веди с собой за ручку. Погуляли, сколько удалось, и хватит.
– Хочу вам добрый совет дать, начальничек. Своей бесценной кровью будете нас брать. Мы посчитали: вас десять, не то двенадцать, и нас столько. Мы вооруженные. Терять нам нечего, вы сами знаете. Что здесь лечь, что потом по суду получить вышку или вроде того. Отступитесь, начальник! Вы нас не видели, мы вас не видели.
– Шутишь, Числов! Это же пустой номер. Ты не дурак, а глупости мне предлагаешь. Спускайтесь!
– Хорошо подумайте, гражданин начальник!
Затишье с обеих сторон. И вдруг наверху, повыше того места, где залегли бандиты, раздается шум, громкие возгласы. И кто-то, ликуя, зовет:
– Товарищ майор! Товарищ начальник! Вы нас слышите?
Это пришла подмога. Участковый уполномоченный Маркарян в точности выполнил задание. Привел своих дружинников – легких на ногу горцев, – они пробрались в обход и теперь наседают на бандитов сверху. У них охотничьи ружья, набранные по всей деревне. И теперь они от радости палят дробью в воздух.
– Ну, Числов! – кричит майор. – Теперь тебе все понятно? Это называется «окружение». Сопротивляться бессмысленно. Выходи, Купец! Проторговался!
– Гражданин начальник, – отвечает Числов, – я тут не один. Дайте время обдумать.
– Пять минут даю!
Теперь они лежат рядом на снегу, но не глядят друг на друга. Дело проиграно, все это понимают.
И уже нет здесь группы людей, объединенных хоть какой-то целью. Теперь каждый – отдельно.
Они раздумывают о своей будущей судьбе. Каждый – отдельно.
Лалаян: «Мне ничего особенного не будет. Я не убивал, даже оружия не держал. О побеге я не знал, машину с боем не захватывал. Случайно я к ним попал, это учтут».
Васька Короткий: «Мне автомат дал Дьякон, пусть он это не забывает. У Федьки отнял и мне передал. Довесят два-три годика, все равно изловчусь, убегу».
Влас Уколов: «Хуже всех будет мне! Возрастом не оправдаешься или первой судимостью, как эти щенки. Федора Пузанкова я на тот свет спровадил. Кто-нибудь из этих же меня и продаст. Но ведь мне Дьякон велел! Всех подвел под монастырь Генка Дьякон!»
Влас Уколов, по кличке «Минька», бросается на Числова, пригнув голову.
– Вывел?! Паразит, трепло! «Волю предоставлю»! Предоставил?
Числов отворачивается. Теперь уже не стоит приводить Миньку в сознание. Теперь это уже не имеет значения.
Толстые пальцы низкорослого Антона хватают Миньку за горло.
– Дьякон, скажи слово: вниз его, с обрыва, чтоб расплющился в лепешку, или тут, на месте, придушить, как куренка?
– Не марай свои руки об него, Антон… Вот видишь, Антон, – с тоской говорит Генка Дьякон и указывает пальцем вниз. Он сейчас может обращаться только к Антону. – Сгубила нас собака. Не будь у них собаки, пока они по перевалу ползали, мы бы далеко ушли. А теперь все, Антон!
– Все, – тупо соглашается Антон. – Из-за собаки…
– Братва! – Числов поднимается на ноги. – Можем сопротивляться – всех побьют, можем спуститься, как они велят, кое-кому, возможно, подфартит – не мне, конечно, – все обойдется для иных-некоторых. Что будем делать?
Лалаян первый кричит:
– Сдаваться!
И все угрюмо повторяют, отводя глаза:
– Что делать – надо спускаться. Сдаемся.
Числов наклоняется над обрывом:
– Начальничек, ключик-чайничек! Можно ли на вас довериться, что не побьете, не убьете? Мы сейчас не суда опасаемся – вашего гнева боимся!
Майор Гукасян снизу отвечает:
– Ничего вам от нас не будет, Числов. Выходите с оружием по одному, руки над головой.
– Генка-корешок, – шепчет Антон, – мне как быть? Скажи слово – с тобой пойду хоть до самой вышки!
– Нет, Антон, ты не с нами сюда пришел и не с нами уйдешь. Ступай в укрытие, где нас ожидал, и схоронись, чтоб тебя не заметили. Полюбуешься, что от нас оставят!
Пять минут истекло.
– Братва! – Геннадий Числов берет автомат. – Я вас сюда завел – я первый и на расправу выхожу. Ежели меня не тронут – идите и вы следом. А случится что со мной – отбивайтесь, чтобы не даром пропала ваша молодая жизнь.
Он поднимает автомат и кричит пронзительно, так, что его слышно и вверху и внизу:
– Погиб Генка Числов за то, что волю любил!
С автоматом, который он держит над головой обеими вытянутыми руками, он идет по тропинке.
На него смотрят и сверху и снизу.
Вот он входит в круг людей, которые ловили его, настигли, и бросает автомат на снег. А сам остается стоять с поднятыми руками. Он знает, как надо себя вести.
И в эту первую минуту, когда никто толком не понимает, что нужно сказать и что сделать, из круга выходит конвоир Павлов.
– А у тебя, гада, дети есть? – спрашивает он сквозь зубы и наотмашь бьет Числова по лицу.
– Правильно! – лихо, весело кричит Генка Дьякон. – Бей меня, конвой, за то, что я тебя жить оставил, когда у меня в руках твое оружие было. Теперь ты меня бей.
– Отставить, Павлов! – грозно командует майор Гукасян. Только люди, которые его близко знают, могут понять, как он разозлен. – И уйди, Павлов, с глаз моих. Не хочу я тебя видеть!.. Как я сказал тебе, Геннадий Числов, – говорит он спустя минуту, – так все и будет. По суду примешь, что дадут, а без суда – ничего. Можешь опустить руки.
– Эх, начальничек! – Дьякон горестно трясет бородой, обрамляющей его враз похудевшее лицо. – Я в одном художественном театре запомнил умную песенку: «Пусть неудачник плачет!» Теперь пришел мой черед быть неудачником и плакать, дорогой начальничек, ключик-чайничек.
– И что ты все вихляешься, Числов, что уж ты так ломаешься? И как же тебе хочется героем выглядеть! А не вышло у тебя, нет. Не герой ты. Жалкий ты и глупый, вот это да! – Майор Гукасян качает головой. – Дурень ты, Геннадий. Какого ты в себе человека загубил!
Он дает знак – и с горы спускается с автоматом Васька Короткий. Он неразговорчив, как всегда. Да и о чем тут говорить? Бросает автомат, отходит на указанное место.
Идет пружинящей походкой, чуть приседая, чуть наклоняясь вперед, седой волк, по кличке «Минька». Он и хотел бы перекинуться веселым словцом с начальником, но майор Гукасян отворачивается. У Миньки берут пистолет. Он сейчас послушный и кроткий, Минька.
Сошли с поднятыми руками все двенадцать.
– А где же ваш тринадцатый? Где Федор Пузанков?
«Вот чего я не предусмотрел! – думает Числов. – Они подымутся на площадку искать Федю и найдут Антона. Пропал Антон!»
– Федор отстал от нас по дороге. Не захотел с нами…
– Он сильно отстал от вас. Вы пока еще здесь, а он уже на том свете. Кто его убил, хотелось бы узнать?
Вот она, первая страшная минута для Миньки!
– Федю убрали по закону. Вы в это дело не мешайтесь, гражданин начальник!
– По какому закону, Числов?
– По нашему, воровскому, начальник.
– Такого закона советские люди не признают, Геннадий Числов. Такой закон хуже любого беззакония.
С этими словами майор Гукасян отворачивается от Числова. Больше разговаривать он не хочет.
– Ведите их!
Конвоиры сзади, конвоиры спереди, конвоиры по бокам. Бандиты идут привычно – чуть наклонившись вперед, а руки за спиной, словно связаны веревкой…
Путешествие кончилось!
– Товарищ майор! – У Андрея круто ходят скулы. – Моя собака ранена.
Дикарь лежит на снегу, закинув голову, глаза закрыты. Дышит тяжело. Время от времени высовывает длинный, тонкий язык – подбирает снег. Хочет пить. Значит, жар у него.
На майора Гукасяна это не производит особого впечатления.
– Жаль, товарищ проводник! Но собака свое дело сделала. И хорошо сделала. Я так и в Управление милиции сообщу. А ты скажи спасибо, что никто из людей не пострадал.
Подходит участковый уполномоченный.
– Ай, жалко, погибла служебная собака. В Караджуре акт составим, чтобы в питомнике вы могли отчитаться…
Андрей знает, что его не поймут. И все-таки говорит:
– Я понесу его до машины. В Ереване вылечат.
– Зря! Только животному лишние мучения.
– Понесу на руках!
– Как хочешь.
Андрей поднимает пса на руки. Дикарь тяжко вздыхает и роняет узкую морду на плечо хозяина. Глаза у него мутные, виноватые.
«Вот до чего дошло! Ты меня несешь. Я тебе в тягость, хозяин!»
– Ничего, Дикарь! Я тебя вылечу!
Пес явно стыдится своей слабости и лижет розовым языком лицо Андрея.
Отряд ушел уже далеко вперед. Здесь в снегах – только Андрей с измученной собакой. Никто их не услышит. Можно говорить что хочешь.
– Дружище, ты держись! Ты сам не знаешь, как стал мне нужен в последнее время!
«Я держусь, хозяин. Я стараюсь».
Голова беспомощно поникла. По телу прошла судорога.
– Дикарь, ты что?!
«Плохо, хозяин».
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИДоктор, обслуживающий питомник, взглянул на Дикаря и определил: «Жить не будет».
Андрей помчался в ветеринарную лечебницу. Там сказали: «Привезите собаку, мы посмотрим, заочно лечить нельзя». Он долго добивался, чтобы ветеринарный врач поехал с ним в питомник. Врачом работала пожилая женщина, привыкшая лечить лошадей и коров. В запальчивом споре с Андреем она договорилась до того, что собакам вообще не следует уделять много внимания, так как они не занимают ведущего места в нашем животноводстве. Собаки должны выздоравливать сами. А если нет, пусть с ними происходит то, что обусловлено естественными законами природы. И так собак развелось больше чем достаточно. Только и видишь, как по городу ездят фургоны и подбирают бродячих псов.
Женщина была усталая, издерганная. Требование Андрея казалось ей бессмысленной прихотью.
Андрей мог бы пойти к директору или главному врачу и, конечно, добился бы своего, но он терпеливо объяснил ей, какую трудную ночь провел Дикарь, что он сделал и почему ранен.
Женщина отступила:
– Тогда это совсем другое дело. Едем!
Осмотрев Дикаря, она пришла к выводу:
– Все перенесет, будет жить!
Но и тот врач, который обрек Дикаря на смерть, и этот, обещавший ему жизнь, сошлись на одном: им с собакой делать нечего, нужен хирург.
А пока что Дикарь лежал на подстилке в кабинете Геворка, тяжко дышал и нехотя открывал глаза.
Снова Андрей помчался на мотоцикле в город. В последнюю минуту он настиг в зооветеринарном институте известного профессора, собиравшегося идти домой, поругался с ним, потом помирился и сумел убедить, что ученый должен немедленно ехать в питомник. Конечно, он ничего бы не достиг, если бы профессор не почувствовал его отчаяния.
– Вам так уж дорога эта собака?
– Это служебная собака, профессор. Очень ценная.
– Вы за нее отвечаете или это у вас душевная привязанность?
Андрей не любил таких разговоров. Ему было стыдно, объясняясь с мужчиной, употреблять неудобные, непривычные слова, какие можно только читать в книгах, но нельзя произносить в обычной жизни. Душевная привязанность! Два этих слова никак не выражали его отношения к Дикарю.
– Да, – угрюмо сказал он.
– «Да» – то есть отвечаете?
– Привязанность, – выдавил Андрей, краснея.
Профессор сказал:
– Теперь вижу, что приходится ехать.
Всю дорогу он надоедал Андрею, обращаясь то и дело со словами: «Послушайте, мой сентиментальный друг…» Наверно, считал, что это очень остроумно. Андрей молча терпел.
Но, увидев собаку, хирург преобразился. Сразу стало ясно, что он большой специалист. Как только он взял Дикаря за лапу и заговорил с ним грубовато и властно, Андрей почувствовал облегчение. Теперь пес попал в надежные руки!
Удивительно было, что Дикарь, который не терпел прикосновения посторонних людей, покорно отдался в руки профессора. И не потому только, что он был обессилен. Андрей видел, что этот человек псу нравится.
– Ну, дружок, попал в переделку? Не надо стонать – я слышал, что ты герой. Сейчас взглянем, можно ли тебя починить.
Был ощупан кончик носа, измерена температура, выстрижена ножницами шерсть на лопатке, вокруг пораженного места.
– Можешь терпеть? Я тебя еще вот здесь потрогаю. Но будет больно…
И Андрею казалось – страдающая собака все понимает. Может быть, властно-ласковые интонации полностью заменяли слова? Дикарь позволял делать с собой что угодно.
– Не знаю, – с сомнением протянул профессор, закончив осмотр. – Попробуем что-нибудь для него сделать.
Дикаря положили в машину и повезли в операционную. Иногда Андрею казалось, что он уже не дышит. Но пес каждый раз открывал глаза, когда хозяин произносил его имя.
В операционную Андрея не пустили. Туда пошел Геворк, чтобы помочь управиться с собакой, если понадобится. Андрею же профессор сказал:
– Мне тут чувствительные милиционеры не нужны. И закрыл дверь.
Через полчаса он позвал Андрея. Дикаря уже унесли. Профессор мыл руки над белой фаянсовой раковиной с толстыми краями.
– Определенно могу вам обещать, что ваш пес поправится, будет жить и работать.
Два дня Дикаря держали в палате, отведенной специально для животных, воскрешенных ножом хирурга. Потом его выписали. Место понадобилось другому четвероногому пациенту.
Не раз в эти дни Андрей вспоминал народную поговорку: «Заживет, как на собаке!» Казалось бы, Дикарь уже подыхал. А прошло несколько часов, и вот он виляет хвостом – правда, слабенько, – встречая хозяина.
Но что с ним теперь делать? Он еще слишком плох, чтобы жить в вольере – по существу, на открытом воздухе. Ночи стали довольно холодные. Кроме того, пес еще не может ходить, и даже сидеть он сейчас не в состоянии. Только лежит на одном боку. Его надо кормить, поить, перевязывать, давать лекарства.
Когда Андрей привез Дикаря к себе домой и устроил ему лежанку в коридоре, Ева вначале ничего не сказала.
Она всегда молчала, если была сердита.
Андрей ходил за ней и объяснял:
– Ну куда же его? Ведь погибнет…
Она уходила в кухню.
– Я мог бы, конечно, запереть его в вольере, – продолжал Андрей, стоя в дверях. – Совесть мне не позволила…
Надо было заставить Еву заговорить – он хорошо это знал. Спокойненько, понемножечку, слово за словом – и она не утерпит. А тогда уже все в порядке.
Вскоре Ева принялась очищать в передней угол.
– Это ты для чего?
– У моих знакомых в Норагавите есть корова. Никогда еще, бедная, не спала на паркете…
Глаза у нее смеялись. Значит, все прошло!
– Только имей в виду, – заявила она категорически, – я ухаживать за ним не буду. Вот если бы это был Карай…
Спустя полчаса она подсовывала к сухому, воспаленному носу Дикаря миску с молоком и уговаривала:
– Ты попробуй, как вкусно!
Он высовывал длинный тонкий, как нож, язык и вежливо прикасался к молоку. Но не ел.
Хоть он был и очень болен, но почти не причинял беспокойства.
Аллочка быстро поняла, что он не умеет играть и не представляет для нее интереса. Сначала она попробовала бросать ему на морду красный воздушный шарик. Он лежал спокойно, не отстранялся, не хватал шар зубами. И Алла ушла.
Дольше всех не могла примириться с его присутствием кошка, трехцветная – что, как известно, приносит счастье в дом, – по имени «Цапка». В ее окраске преобладали рыжие тона, но котят она почти всегда приносила черно-белых. И сейчас у нее были котята. Она нервничала, присутствие в квартире собаки возмущало ее. Андрей не подумал, какие распри он вносит в свой мирный дом. Цапка пробралась в коридор и, фыркая, отплевываясь, выражая крайнее презрение, ненависть, свирепость, набросилась на больную собаку. Дикарь только глаза закрыл и покорно отдался острым когтям – сопротивляться он не мог. Кошка бегала по его хребту от головы до хвоста и обратно, нестерпимо мяукала и драла ему шкуру. Андрей еле отбил пса.
– Надо что-то придумать, – озабоченно сказал он Еве.
Ева поймала кошку и остригла у нее когти на передних лапах. Цапка быстро поняла, что теперь ее удары не приносят врагу вреда. Она еще била Дикаря разок-другой по морде при каждом удобном случае, но удалялась разочарованная.
Через неделю, когда семья обедала, дверь из коридора тихонько приоткрылась. Покачиваясь на негнущихся, неверных лапах, стоял истощавший, с тусклой, свалявшейся шерстью Дикарь. Он хотел подойти к хозяину, но не смог – зашатался и упал.
С этого дня выздоровление пошло быстро.
Соседи со всех этажей каждый день приносили остатки обеда и сбрасывали в ведро, выставленное Евой у дверей. Чего тут только не было! В украинском борще плавали недоеденные куски мясной армянской долмы и рис азербайджанского плова, к этому еще добавлялся боз-баш, жареная картошка и почти всегда манная каша, отвергнутая детьми. Кости складывались отдельно. В Армении осень – время шашлыка. На каждом балконе дымились мангалы. И все вкуснейшие, сочные бараньи косточки доставались Дикарю.
Он перепробовал столько разнообразнейших блюд, сколько никогда не выпадало на долю ни одного боевого пса. Да и из домашних собак редко которая ела так вкусно. И уже бывало – Дикарь воротил нос от мясного бульона.
Ева раз в неделю купала его в большом оцинкованном тазу, стараясь только, чтобы вода и мыло не попали на его заживающее плечо. И он с великим терпением переносил эту неприятную процедуру. Но вытирать себя мешковиной он не позволял, а с наслаждением отряхивался, работая и лапами, и мордой, и хвостом, и каждым участком своей подвижной шкуры. И лестничная клетка, куда Ева заранее выносила таз для купания, становилась после этого такой, будто здесь прошел хороший дождь.
Андрей водил его гулять. Но Дикарь был еще очень слаб, и они далеко от дома не отходили. Хозяин сидел во дворе на скамеечке и поигрывал с пенсионерами в нарды, а пес лежал у его ног. Ева требовала, чтобы они брали с собой на прогулку ковровую подстилку.
Дикарь много спал и много ел. Теперь он общался с хозяином столько, сколько хотел. Иной раз ночью он носом открывал дверь из коридора и клал лапу на спящего хозяина. А то бывало еще хуже – стаскивал одеяло.
Андрей сердился. Ева говорила:
– Странно, что ты злишься. Ведь он еще больной!
Однажды она заметила:
– Почему мы с тобой считали его некрасивым? По-моему, он очень даже «ничего себе»!
В доме у Дикаря были свои развлечения. Как-то раз Андрей охнул, увидев, что пес несет в пасти котенка – только тоненький хвостик чуть высовывается наружу. «Загрыз!» Но котенок был жив и невредим. Дикарь бережно доставил его на свою подстилку, лег и, оградив часть территории передними лапами, стал подталкивать пушистого зверька носом. Котятам к этому времени было уже около месяца, и они отлично умели царапаться. Дикарь легонько подталкивал котенка мордой, а тот шипел и выпускал когти. В этом и состояла игра.
Андрей и Ева долго смеялись, глядя, с каким отвращением Цапка моет языком своего сыночка.
Но и на другой день, когда кошка-мать полезла на крышу, Дикарь украл котенка и долго играл с ним, после чего весь его нос покрылся свежими царапинками.
Он быстро понял, что Цапка принадлежит хозяину и трогать ее нельзя. Но на улице он попытался выполнить священную обязанность каждой уважающей себя собаки – загнать на дерево первую же встреченную ею кошку. Андрей резко одернул его. Служебно-розыскная собака не должна обращать внимание на любых других четвероногих, разгуливающих по улицам. Иначе во время розыска она будет отвлекаться.
И Дикарь понял: эти радости не для него.
Собственно, его уже можно было отправить в питомник, но Ева колебалась:
– Лучше еще немного подождать. Пусть окрепнет.
Андрей и сам не спешил. Он сдавал вступительные экзамены в зооветинститут и потому получил десятидневный отпуск с работы. У него не было бы сейчас времени следить за собакой в питомнике.
На первом же экзамене он встретился с профессором, который делал Дикарю операцию.
Андрей пришел на экзамен в штатском костюме, тщательно выбритый. Наверно, в нем трудно было узнать того усталого, грязного и промерзшего милиционера в плаще и фуражке, который запальчиво уговаривал хирурга не идти после работы домой, а ехать к черту на кулички, чтобы оказать помощь пострадавшей собаке.
Профессор был членом приемной комиссии. Он с любопытством всматривался в лицо Андрея – что-то все-таки будоражило его память. Взглянул на фамилию экзаменующегося. Но и фамилия ничего ему не сказала.
– Где работаете?
– Питомник служебного собаководства.
Профессор облегченно заулыбался:
– Так это же мой чувствительный милиционер!
После экзамена, который Андрей, к своему огорчению, сдал всего лишь на тройку, профессор потащил его к себе в кабинет.
– Таких, как вы, голубчик, мы с тройками тоже принимаем. Нам такие нужны! – И потребовал: – Приведите в следующий раз моего пациента. Вот уж действительно сукин сын! Даже не зайдет поблагодарить.
Андрей привел «сукиного сына» к профессору. Это была первая большая прогулка Дикаря, и он выдержал ее отлично. Профессор осмотрел пса и остался доволен.
– Работать еще не может, но жаловаться на здоровье уже не должен!
Обратно шли медленно. На бульваре под деревом Дикарь лег без разрешения хозяина. Он устал. И Андрей подумал: как быстро жизнь в домашних условиях портит боевого пса! Прежде, как бы плохо ему ни было, он не позволил бы себе растянуться, пока не подана команда: «Лежать!» Надо, пожалуй, поскорее отправить его в питомник, совсем уж бессовестный пес разболтался, разнежился. Но как же трудно ему теперь там будет!..
На улице путь им преградила толпа.
У здания народного суда стояла закрытая машина.
Милиционеры по одному выводили из подъезда подсудимых и усаживали в машину.
– Кого это судят?
– Бандитов каких-то, грабителей, – сказала пожилая женщина. – Целая у них шайка. Теперь допрыгались. Троим присудили высшую меру.
В это время в толпе заговорили:
– Вожака ведут! Вот этот у них был главный!
Андрей увидел, как, заложив руки за спину и ни на кого не глядя, лезет в машину Геннадий Числов. Его не сразу и узнаешь – он был теперь без бороды.
Вот, значит, чем закончилось путешествие!
Взяв Дикаря покороче на поводок, Андрей свернул за угол.
Тут он на минутку остановился. Машина была и отсюда хорошо видна. Вот ведут поникшего Миньку. За ним – шаг в шаг – косолапо ступает Василий Короткий. Эти, наверно, и есть в шайке главные. Ну что ж, они получили по заслугам.
Андрей не сразу понял, почему Дикарь рычит и рвется с поводка. Шагах в пяти он увидел низкорослого широкоплечего парня, прислонившегося спиной к дереву.
С Дикарем никогда еще такого не было, чтобы он без причины бросался на посторонних. И Андрей опять на секунду подумал, что пса испортило пребывание в холе и неге под надзором Евы.
Но тут было что-то совсем другое.
Дикарь хрипел, полузадушенный натянутым поводком. А парень с тупым, хмурым лицом стоял неподвижно. Его маленькие бесцветно-водянистые глаза по-звериному ощупывали мечущуюся собаку. Андрей вспомнил непримиримо-настороженный взгляд тигра в зоопарке, когда воспитанный человеком пес и ненавидящий все живое беспощадный зверь стояли друг против друга, разделенные прутьями железной клетки.
– С чего это он на тебя бросился? – Андрей внимательно рассматривал парня. Может, где раньше встречались? Была какая-нибудь история, после которой Дикарь возненавидел этого человека?
– Спроси у него, а не у меня.
– Может, ты на него, случаем, замахнулся?
– Я зря не махаю. – Парень выпустил из рукава нож. – Я вот этим махну – и ваших нету!
– Вон ты, оказывается, какой!
Парень снова убрал нож куда-то под мышку.
– Как звать его?
– А тебе зачем?
– На случай новой приятной встречи.
– Не советовал бы я тебе с ним встречаться. Вон те, которых сейчас в машину сажают, – они с ним встретились. Результаты для них, как видишь, плачевные.
– Понятно. – Парень опять глядел на собаку тяжелым взглядом. – Совет твой хороший. Только и своему псу посоветуй, чтоб он мне не попадался, да и сам, где меня увидишь, с того места поворачивай и беги!
Он вразвалку пошел по улице.
– Постой! – крикнул Андрей.
Парень оглянулся.
– Документы какие-нибудь у тебя есть при себе? – Андрей приблизился к нему и взял за руку повыше локтя. – Попрошу пройти со мной в ближайшее отделение.
– Это еще зачем?
Парень дернулся, но Андрей держал его крепко.
– Выяснение личности…
– Пусти!
Некоторое время они шли рядом и молчали. Шерсть на спине Дикаря густо поднялась. Пес свирепо ворчал.
– Без рук! – потребовал парень. – Хватать за локти – таких прав не дано!
– Холодное оружие при себе носите, – сказал Андрей, – угрожаете людям…
– Пусти!
На шумном перекрестке парень рванулся и, не оглядываясь, побежал по рельсам, чуть не попав под трамвай. Спустя несколько секунд он замешался в толпе, мелькнул снова и исчез, наверно, заскочил в проходной двор.
Его можно было преследовать, но Андрею не хотелось шума.
И походка его и голос ничего не сказали Андрею.
Зато Дикарю они сказали все.
Этот человек был один из тех, по чьему следу пес уже ходил. В первый раз – возле угольной насыпи, где отыскались похищенные автомобильные покрышки. Потом – в ту холодную ночь на перевале, в ту ночь, когда он привел хозяина к нужному месту и был повержен на снег выстрелом, раздавшимся сверху.
Андрей считал, что он умеет разговаривать со своей собакой:
– Дикарь, кто это?
Пес вскинул наверх маленькие, заросшие шерстью глаза.
«Хозяин, это один из тех! Бери его, может, он самый из них страшный! Почему ты его упустил?»
Но на этот раз Андрей свою собаку не понял.
И вот пришло время везти Дикаря в питомник.
Едва Андрей подвел к дому мотоцикл, как пес заволновался. Обычно в коляске он лежал спокойно, а сейчас скулил, перевешивался через бортик и клал морду на руку хозяина.
Мотоцикл еще не остановился, а он уже выпрыгнул из коляски и побежал к вольеру. Издали он потянул носом. Знакомые, привычные запахи! Он приветственно замахал хвостом и даже тявкнул от избытка чувств. Собаки встретили его сварливым лаем. Поднялась суматоха. Он стоял перед своей клеткой и нетерпеливо бил лапой по железным прутьям. Откройте! Это мое! Роза приподняла дверцу, и он, пригнув спину, прополз к себе и блаженно растянулся на соломе.
Здесь был его дом!
Шел час вечернего кормления. Роза разносила по вольерам миски с неизменной овсянкой. Андрей был уверен, что пес, час назад наевшийся до отвала, откажется от надоевшей каши. Не тут-то было. Как и все другие собаки, чья очередь получить еду еще не наступила, Дикарь вертелся у дверцы, становился на задние лапы и тихонько скулил.
В учебниках и теоретических трудах, которые Андрей перелистывал перед экзаменами, указывалось, что «здоровое животное должно проявлять оживление и нетерпение при виде пищи». Дикарь проявлял оживление и нетерпение. Всего этого было хоть отбавляй. А следовательно, он уже здоров.
Можно было только удивляться, с какой деловитой бодростью он вылизал полную миску овсянки, а после того, чуть покрутившись, улегся на подстилку.
Дома Андрей сказал Еве:
– Тоскует. Ест плохо. Видит меня, но смотрит как бы мимо. Надо так полагать, что ему кого-то не хватает. Я платок вытащил, который ты мне утром дала, так он обрадовался, хвостом застучал – унюхал твой запах. Не езди к нему, пожалуйста, хоть несколько дней, не порть мне собаку. Пусть отвыкает.
Ева, очень довольная, что внушила псу такое глубокое чувство, пообещала:
– Хорошо, если это нужно. Мне без него тоже скучно.
На другой день Андрей приехал утром, чтобы погулять с Дикарем. Врач советовал заставлять пса больше двигаться, чтобы он не зажирел, не потерял формы.
Розе было дано указание:
– Ты оставляй дверцу открытой. Я в ближайшие два-три дня приезжать не смогу, так пусть он когда хочет, тогда и выбегает поразмяться…
Обычно собак уводили на выгул с территории питомника – в сторону рощицы или на горку, поросшую кустарником. Они привыкли выбегать за ворота. Через десять – пятнадцать минут псы возвращались в вольер, иной раз даже не дожидаясь приказа хозяина.
В рощице собака бегала вольно, проводник только издали присматривал за ней.
Андрей надел поводок и вывел пса за ворота. Можно было пройтись по шоссе, можно направиться к зоопарку.
Ему захотелось купить у старика семечек. Но на привычном месте у плетеной корзинки вместо знакомого деда стоял какой-то чужой мальчик.
– А тут старик был, – сказал Андрей. – Что это с ним? Заболел?
– Не знаю. – Мальчик судорожно повел плечом. – Я не знаю. Какой старик?
– Да это же его корзинка!
– Какая еще корзинка…
Мальчик наклонился и схватил плетеную ручку, будто испугался, что сейчас у него корзину отнимут.
– Ну что ты притворяешься? Это дед, что ли, тебя сюда поставил?
– Да. Это он. – Мальчик глотнул воздуха и несколько раз торопливо кивнул.
– А сам, значит, заболел?
– Заболел…
– Что же у него?
– Не знаю… Воспаление в легких…
– Скажи пожалуйста! Конечно, в его возрасте – чуть продрог, и всё. А что врачи говорят?
– Он больше продавать не будет. Я буду.
Мальчик сделал неопределенный жест. Глаза у него забегали. Он опустил длинные ресницы.
– Постой, как же это так? Ты что, не учишься?
– Вечером…
– Во второй смене?
– Нет, я утром… Я ошибся… В первой смене…
– Где твоя школа?
Мальчик опустил голову.
– Что же это получается? Ну, деду твоему, по его глубокой старости, делалось снисхождение, смотрели на его торговлю сквозь пальцы, а уж тебе-то, молодому пареньку, разве к лицу заниматься такими делами? Ты где живешь, с кем?
Ответа он ждал долго.
– Как тебя звать?
– Пока дед поправится… – услышал он наконец. – Два-три дня только… Пожалуйста, разрешите!
Андрей покачал головой.
– Надо будет с твоим дедом серьезно поговорить.
Мальчик быстро зачерпнул семечки граненым краем, дополнил стакан из кулака и пугливо посмотрел на собаку. Дикарь, вскинув кверху морду, тоже внимательно рассматривал подростка и шевелил своим черным пупырчатым носом – принюхивался.
– Рядом, Дикарь!
Мальчик бросил деньги в карман и, нервно передернув плечами, стал смотреть в ту сторону, куда ушли хозяин и собака.
