Текст книги "Солдатская верность"

Автор книги: Яков Потехин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– Не могу, – донеслось с другого конца провода.

– Как это не можете? Почему?

– Лимит…

– К черту ваши лимиты! – не сдержался я. – Тут люди гибнут, а вы говорите о лимитах.

– Строгий приказ. Трибунальное дело, – не сдавался артиллерист.

– Не будем спорить, для этого нет времени. Немедленно открывайте огонь! Отвечать буду я…

Я понимал командира артгруппы. Дело в том, что тогда артиллеристы все еще располагали очень ограниченным количеством боеприпасов. Им разрешалось расходовать по нескольку снарядов в сутки. Перерасход так называемого лимита строго запрещался. Ко в создавшейся обстановке я не мог, не имел права бездействовать, оставлять людей без огневого прикрытия.

Тем временем положение у разведчиков с каждой минутой усложнялось. Минометный огонь противника не позволял им приблизиться к речке и переправиться к своим. Правда, наши минометчики вели огонь, но он был малоэффективным.

Сержант понимал, что, поставив отсечный огонь, враг постарается захватить советских разведчиков. Справа, совсем близко, подползла группа солдат противника. Их своевременно заметил наводчик ручного пулемета и выпустил по ним длинную очередь. При вспышке ракеты он увидел, что несколько человек остались лежать, а уцелевшие стали расползаться в стороны. В то же время над головами наших солдат пронесся целый рой пуль. Одна из них ранила наводчика в кисть правой руки.

– Сеня, ложись за пулемет, – сказал он своему помощнику Малахову. – Я ранен.

Противник наседал. Но загремели залпы наших орудий. Вражеские минометы умолкали один за другим. Сержант подал сигнал отходить.

– Давай, Серега, топай со всеми, а я один управлюсь, – сказал Малахов. – Буду вас прикрывать.

– Вместе будем, Сеня, – сквозь зубы проговорил Сысоев.

– Ползи, тебе говорят. Не до споров.

Конечно, Малахов был прав, советуя раненому другу отходить вместе с группой захвата. С одной здоровой рукой он не помощник. Да и чем помогать? Остался всего один диск с патронами. А вот когда надо будет отходить и Малахову, он, Сысоев, не сможет быстро переползать. Понимал это и Сергей, но не мог оставить товарища одного. Мало ли что может случиться. И все же Малахов настоял на своем.

– Захвати сумку с пустыми магазинами, если можешь, – сказал он другу, продолжая стрелять.

– А ты возьми мои гранаты.

Малахов остался один. По телу пробежал холодок, чаще забилось сердце. Но это длилось какие-то секунды. Семен всегда был верен солдатскому долгу. Он и сейчас был готов ценой собственной жизни помочь боевым друзьям. И чем большая угрожала ему опасность, тем хладнокровнее становился солдат, действовал расчетливо, со сноровкой.

Он не задерживался подолгу на одном месте. Выпустит пару коротких очередей, отползет в сторону и снова открывает огонь. Теперь Семен не беспокоился о том, что его могут обойти: наши пулеметчики по вспышкам его пулемета видели, где он находится, и плотным огнем старались прикрыть с флангов.

До берега оставались считанные метры. Там спасение. Но и противник не далее как в пяти-шести десятках метров. Сейчас бы вскочить и рывком броситься к речке, но проклятые ракеты… И все же Малахов решается. Израсходовав остатки патронов, он бросил две гранаты, метнулся к берегу, прыгнул в воду и вскоре был среди своих.

За несколько минут до возвращения Семена один за другим спрыгнули в траншею бойцы отделения. Осторожно, как драгоценную ношу, опустили на дно траншеи пленного. Все радовались успешно проведенной разведке. Сержанта и его бойцов поздравляли, намекали на награды. Ординарец комбата Казаков подносил разведчикам по сто граммов для «сугреву» – вода-то в речке холодная.

Но какова была горечь разочарования, когда выяснилось, что разведчики приволокли не «языка», а… труп. Никто точно не мог сказать, от чего отошел в лучший мир вражеский солдат: то ли Нестеров перестарался, когда опустил на его затылок приклад автомата, то ли он захлебнулся, когда переправляли через речку. Но как бы то ни было, пленный мертв. Правда, по солдатским документам мы установили, что перед нами держит оборону не новая часть противника, а прежняя. Конечно, от живого «языка» можно было бы получить и некоторые другие сведения.

– Подумать только, целую неделю готовились, и все впустую, – проговорил один из солдат. – А все ты, буйвол, не мог полегче, – бросил он Нестерову.

– А может, и не я, а вода…

– Не будем сейчас об этом говорить. Действовали вы хорошо, умело, – прервал я начавшуюся было перебранку. – Не огорчайтесь и вы, сержант. Готовьтесь к разведке на другом участке. Дело у вас выйдет наверняка.

Я не ошибся: через некоторое время отделение Николая Пушкина захватило-таки пленного. Но меня в то время уже не было в полку: получил новое назначение – командиром лыжной бригады.

Как известно, воины Ленинградского фронта были зачинателями истребительного движения, имевшего большое значение в активизации обороны блокированного города.

Отличные стрелки и снайперы, которых называли истребителями фашистских захватчиков, наносили большой урон живой силе врага. О них с уважением говорили в войсках и в городе на Неве. В феврале всем стали известны имена лучших снайперов. Это И. Вежливцев, И. Голиченков, А. Калинин, С. Лоскутов, В. Пчелинцев, Ф. Смолячков. Указом Президиума Верховного Совета СССР им было присвоено звание Героя Советского Союза.

Были и в нашем полку истребители. Правда, винтовок с оптическими прицелами у нас насчитывалось немного, но большинство истребителей обходилось и без них. Дело в том, что местность, как уже говорилось, была лесистой и стрелять приходилось не далее чем на 250–300 метров. Лишь на отдельных участках можно было наблюдать и вести огонь по наиболее важным целям на расстоянии 500–600 метров. Здесь без оптики не обойтись.

Зная эту трудную и небезопасную работу (в тридцатых годах учился в школе снайперов при Высших стрелково-тактических курсах «Выстрел»), я находил время, чтобы побеседовать с истребителями, дать им практические советы, а иногда и понаблюдать за их «охотой».

Красноармеец Василий Сорокин и его напарник (к сожалению, не помню его фамилии) были еще новичками, когда на их долю выпала трудная задача: уничтожить вражеского снайпера. Несколько дней они выслеживали его, изучали повадки. Стрелял снайпер редко, имел несколько подготовленных, хорошо замаскированных позиций. Попробуй узнай, с какого места прозвучит его очередной, может быть, смертельный выстрел.

Пошли на хитрость. Сорокин вспомнил приспособления для появляющихся целей, которые ему приходилось видеть на стрельбище в запасном полку. Устройство их было несложным, и бойцы сами смастерили три небольшие установки. Каждая состояла из пары колышков и прикрепленных к ним вращающихся небольших жердей с прибитыми головными мишенями, вырезанными из фанеры и хорошо разрисованными. Ночью в нескольких десятках метров впереди траншеи бойцы оборудовали три ложных окопа и установили здесь свои приспособления.

Когда стало совсем светло, напарник Сорокина медленно потянул за конец шнура, прикрепленного к одной из жердей. Мишень приподнялась и через несколько секунд опустилась. Так повторили несколько раз. Создавалось впечатление, что русский солдат что-то высматривает, на короткое время высовывая голову из окопа.

Прошел час, другой. Вражеский снайпер молчит. Только справа и слева стрекочут пулеметы, идет ружейная перестрелка.

– Неужели не клюнет? – прошептал Сорокин.

– Должен бы клюнуть, – ответил напарник. – Все сделано толково. Потяну-ка левый шнур…

Метрах в двадцати левее от первой стала так же осторожно подниматься другая «голова». Все это время Сорокин внимательно наблюдал за местностью, где, по его предположению, должен находиться вражеский снайпер.

Прошло не менее часа, а результат все тот же.

– Олухи мы с тобой, – улыбнувшись, проговорил Сорокин.

– Отчего такая самокритика?

– Посмотри на солнце.

– А что? – подняв голову, недоуменно спросил боец. – Солнце как солнце. Светит, пригревает.

– То-то и оно, что светит. А куда? Нам в затылок, а ему в глаза.

– Пожалуй, верно. Но, может, он в тени лежит?

– Кто его знает, где он лежит. Давай лучше подождем.

Сорокин не зря говорил о солнце. На занятиях по наблюдению и на учебных стрельбах он не раз убеждался в том, что светящее в лицо солнце мешает наблюдению и снижает меткость стрельбы. Не исключено, что именно поэтому и молчал снайпер противника.

Прав был Сорокин в своих предположениях или нет – трудно сказать. Но во второй половине дня, когда солнце переместилось, вражеский снайпер клюнул-таки на приманку. Сорокин успел заметить, откуда был произведен выстрел, и не спускал глаз с того места. Через несколько минут он тихо проговорил:

– Поднимай правую.

А сам припал к прицелу. В том месте, куда целился Сорокин, мелькнула чуть заметная вспышка, и он тут же нажал спусковой крючок. Истребители, не мешкая, переползли в сторону и затаились на запасной позиции. Через некоторое время подняли левую мишень. Ничего. То же самое проделали и со средней установкой. Тоже ничего.

– Не иначе как уничтожил.

– Думаю, не промахнулся.

На учебных стрельбах или на соревнованиях отлично натренированный стрелок после каждого выстрела может почти безошибочно сказать, куда отклонилась пуля. В бою – другое дело: здесь обстановка не всегда позволяет улавливать ошибки. И все же какое-то подсознательное чувство подсказывало, удачным был выстрел или нет. Сорокин чувствовал, что его выстрел достиг цели. Но утверждать этого не мог.

Пробыли друзья на позиции до темноты. Вражеский снайпер молчал. Не вел он здесь огня и все последующие дни.

Похвальную инициативу проявляли многие бойцы и командиры. Своими действиями они увеличивали потери противника и держали его в постоянном напряжении. Особенно много неприятностей доставляли ему дерзкие вылазки наших смельчаков к вражеским траншеям. Забросав их гранатами, они благополучно возвращались обратно. Правда, такие действия проводились не часто. При частом повторении одних и тех же приемов и способов утрачивается элемент внезапности – противник обязательно примет меры противодействия, и повторная вылазка на том же участке может дорого обойтись.

Припоминается случай, когда бойцы одного взвода «украли», как они потом шутили, проволочное заграждение. Предложил проделать этот «эксперимент» недавно прибывший в полк рядовой Зайцев. До ранения он служил в другой части, где участвовал в подобной операции, и рассказал, как это делалось. Некоторые бойцы высказывали было сомнение: ведь колючая проволока на кольях, вбитых в землю в три ряда. Чтобы растащить такое заграждение, без трактора не обойтись… Но Зайцев сказал товарищам, что перед обороной их роты у противника есть «рогатки», их не так уж трудно утащить. Делать это надо там, где на нейтралке нет леса.

Раздобыли веревки, проволоку. Незадолго до рассвета несколько бойцов ползком пробрались к вражескому заграждению и прикрепили куски проволоки, соединенные с веревкой, к «рогаткам». Когда взошло солнце, бойцы завертели самодельный ворот, установленный в траншее. Заграждение противника тронулось с места и медленно поползло в нашу сторону… Озадаченный противник какое-то время молчал. Но, очевидно догадавшись, в чем дело, открыл бешеный огонь из пулеметов и минометов. Нашим хитрецам пришлось спрятаться в подбрустверных укрытиях. Стих огонь, и проволочное заграждение снова поползло… Примерно на середине нейтральной полосы крепления между «рогатками» не выдержали. Две из них были подтянуты к нашим заграждениям.

Противник несколько ночей пытался навести порядок в своих заграждениях, закрыть образовавшиеся в них «ворота». Но каждый раз ему приходилось уносить раненых и убитых. Наши пулеметчики не оставляли без присмотра этот участок.

Слов нет, немало труда и риска требовалось от воинов, чтобы постоянно проявлять активность в обороне. Но они, не считаясь ни с трудностями, ни с опасностями, делали все для того, чтобы не давать врагу ни минуты покоя.

ЗА ТЕБЯ, ЛЕНИНГРАД!

Осень 1941-го… Вот уже много дней фашисты яростно, но безуспешно атакуют наши позиции. Большие потери бесят врага. До заветной цели – Ленинграда – рукой подать, а тут вдруг задержка, да еще какая!..

По заданию редактора фронтовой газеты «На страже Родины» еду в одну из частей.

Во взвод младшего лейтенанта Николая Семенова я пришел после только что закончившегося артиллерийского налета противника. Познакомившись, мы отправились в отделения. Солдаты во взводе, как на подбор – молодые, рослые. Среди них несколько бывалых воинов. Они – опора командира взвода.

Пользуясь передышкой, солдаты исправляли разрушенные траншеи, вели наблюдение за противником.

Остановившись около подбрустверного укрытия, где сидело несколько бойцов, мы услышали неторопливую беседу.

– Вот ты, Кучеров, смеешься над Семеном, – басил пожилой солдат, – подтруниваешь над ним. А сам-то не боишься, что ли, артиллерийского обстрела?

– По-честному?

– Конечно, по-честному.

– Страшно, Михалыч. Иной раз даже мурашки по коже бегают.

– Вот видишь, а над товарищами насмехаешься…

– Да я же не серьезно, – оправдывается молодой боец. – Когда мне становится страшно, я не хочу, чтобы видели другие, пересиливаю это противное чувство… Ну иногда подковырнешь кого. От этого и у самого делается как-то спокойнее на душе…

Сумерки, опустившиеся на землю, с каждой минутой сгущались. В воздухе то там, то тут вспыхивали осветительные ракеты, посылая на израненную землю свой мертвенно бледный свет. По всему участку фронта шел пулеметный перестук. Далеко на горизонте вспыхивали зловещие оранжевые отблески артиллерийских выстрелов. Так продолжалось всю ночь.

Ровно в 8 часов утра в расположении взвода и других подразделений разорвались первые снаряды и мины. Почти одновременно в глубине обороны заухали разрывы тяжелых снарядов. А потом часто, с оглушительно резким треском начали рваться снаряды орудий прямой наводки. Через несколько минут дым и пыль, словно туманом, заволокли наши позиции. Грохот артиллерийской канонады нарастал. Люди, находившиеся в траншее, не слышали даже собственных голосов. Все они были обсыпаны землей, на зубах противно скрипел песок.

Наконец все стихло, только в глубине нашей обороны продолжали рваться снаряды. Но короткой и обманчивой была эта тишина. Она сменилась сплошной трескотней вражеских пулеметов.

Противник пошел в атаку.

Все ближе и ближе густая цепь грязно-зеленых мундиров. Пора!.. Сигнал младшего лейтенанта – и дробно застучали ручные пулеметы. Другой сигнал – начали частый огонь стрелки, за ними – автоматчики. На голову врага обрушился град мин…

Не прошли фашисты и половины пути по «ничейной» земле, как заметно стала редеть их цепь, искореженное металлом поле густо покрывалось трупами.

Но гитлеровцы отчаянно лезли вперед. Появились их танки. Вот они обогнали пехоту. Неприятельские цепи, перестроившись, пошли небольшими группами, прячась за броней танков.

В дело вступила наша противотанковая артиллерия. Два танка остановились, окутанные клубами черного дыма.

Дрогнула и начала окапываться пехота фашистов, а уцелевшие танки с паучьей свастикой попятились…

Во второй половине дня небо очистилось от сплошной облачности и не по-осеннему тепло пригрело солнце. На всем участке фронта наступила непривычная тишина.

И вдруг к небу снова взвились столбы дыма и земли. Гитлеровцы, очевидно, решили не оставить живого места на нашей стороне. Траншею в нескольких местах разворотило прямыми попаданиями снарядов. Появилась авиация противника. Бомбежка началась с переднего края и смертоносным ревущим валом пошла дальше, в глубину нашей обороны.

И опять, как утром, наступила кратковременная зловещая тишина. За ней – новая совместная атака пехоты и танков.

Четыре танка подошли совсем близко к позиции взвода. Их пушки и пулеметы непрерывно изрыгали огонь. Уже отчетливо видны перекошенные лица фашистских солдат…

На считанные секунды стих наш ружейно-автоматный огонь. Только неумолчно стрекотали два ручных пулемета. Третий был разбит прямым попаданием снаряда. Немцев это приободрило. Настал критический момент. Младший лейтенант был бледен, но спокоен.

– Гранатой! – крикнул он.

В танки полетели связки гранат. Десятки гранат начали рваться и среди пехотинцев, подобравшихся к обороне взвода. Один танк неуклюже повернулся и замер, продолжая в упор стрелять по брустверу траншеи. К нему пополз рядовой Михайлов, следом за ним – Локтев. Хотя первый почти вдвое старше второго и их знакомству всего около месяца, – они успели стать неразлучными друзьями.

Противотанковая граната и бутылка с самовоспламеняющейся жидкостью, брошенные смельчаками, угодили точно в цель. Вражескую машину охватил огонь, потом из нее повалили клубы дыма, и тут же раздался взрыв. Башня танка как бы нехотя, лениво приподнялась над корпусом и грузно рухнула на землю. Но главное сейчас – фашистская пехота. И бойцы поставили такой огневой заслон, через который не проскочил ни один гитлеровец.

Неся большие потери, фашисты поодиночке и мелкими группами начали удирать назад. Однако мало кому из них удалось добраться до своих окопов.

…Проходя от отделения к отделению, командир взвода с болью в сердце отмечал убыль в рядах своих бойцов. В то же время в нем росло чувство гордости и удовлетворенности тем, что они выстояли, с честью выполнили боевой приказ, удержали свою позицию. А за потери во взводе противник отплатил сторицей – более чем сотней трупов своих солдат…

– Товарищ младший лейтенант, вы ранены, – сказал один из бойцов, показывая на его рукав, пропитанный кровью.

– Пустяки, царапина, – отозвался Семенов.

– Товарищ командир, вы только посмотрите на Кучерова…

Телогрейка на молодом солдате в нескольких местах была иссечена осколками, из дыр торчала вата, на каске виднелись вмятины. На теле же Кучерова ни единой царапины. Вид бравый.

– Правильно говорят, что смелого пуля боится и штык не берет, – заметил командир.

На землю снова опустились сумерки. Кое-где слышались винтовочные выстрелы да редкие пулеметные очереди. В воздухе все чаще вспыхивали осветительные ракеты.

Невдалеке, правее взвода Семенова, стоял на огневой позиции станковый пулемет. Командир отделения был тяжело ранен и отправлен в медсанбат. Командовал расчетом наводчик Андрей Тимофеев.

Густой утренний туман скрывал очертания предметов. Тем не менее велась усиленная перестрелка. Стреляли из винтовок и автоматов. Часто слышались орудийные выстрелы и ухали разрывы снарядов.

Тимофеев имел заранее подготовленные данные для стрельбы ночью и при ограниченной видимости, но огня не открывал, держался наготове.

В ружейную трескотню врезалась пулеметная очередь. Это стрелял фашист. Он часто посылал короткие очереди. Похоже было, что немец нервничает, вероятно, ему грозила какая-то опасность.

– Это бьют с холма, – сказал Тимофеев второму номеру Беляеву. – Отползи метров на десять в сторону, замаскируйся и, если фашисты будут переть на нас, постарайся выводить из строя их командиров. С остальной шайкой я справлюсь сам.

Тимофеев знал по опыту, что немецкие офицеры прячутся за солдатские спины и их лучше всего уничтожать с фланга.

Через несколько минут над головами пулеметчиков просвистели вражеские пули.

– Лезут, гады. Ну-ну, померяемся!..

Тимофеев приготовился. Туман постепенно рассеивался. Среди небольшого кустарника, между пнями и кочками, стали ясно вырисовываться силуэты ползущих с разных сторон немецких солдат. Они действовали очень осторожно и ползли даже там, где можно было перебегать.

Когда гитлеровцев накопилось изрядное количество, Тимофеев открыл огонь. Фашисты не замедлили ответить. Сразу же был сражен один боец пулеметного расчета, а вслед за ним и другой. На какое-то мгновение Тимофеев растерялся и прекратил стрельбу. Очередь вражеского автомата, разбросавшая землю около пулеметчика, вывела его из оцепенения.

Тимофеев снова ухватился за рукоятки пулемета и стал расстреливать противника почти в упор. Уцелевшие солдаты врага начали отползать и прятаться за укрытия.

Неожиданно пулемет умолк. Но наводчик не дрогнул. Привычным взглядом определил причину задержки и принялся ее устранять.

Немцы решили, что советский пулеметчик выведен из строя. В воздух взвилась ракета – сигнал для броска в атаку. Но ошиблись фашисты. Огневая точка жива! Устранив задержку, Тимофеев снова встретил врага метким огнем. Тут уж он не обращал внимания на установку прицела, наводил пулемет в самую гущу фашистов, и они валились как подкошенные. Вот фашисты уже в 50–60 метрах. Тимофеев ясно видел их лица, слышал визгливую ругань офицеров, понукавших солдат.

– Не возьмете, – говорил пулеметчик, не переставая расстреливать врага.

И на этот раз гитлеровцы вынуждены были откатиться назад. На поле боя валялось много вражеских трупов.

Тимофеев проверил наличие патронов. Их было еще достаточно: две ленты.

Неравный бой длился уже целый час. Гитлеровцы, потерявшие надежду уничтожить советского пулеметчика, пытались окружить его. Но и из этой затеи ничего не получилось. Тимофеев подпускал их поближе и расстреливал в упор. Хорошо помогал ему в этом второй номер Беляев. Он толково замаскировался в стороне, брал на мушку командиров противника и разил их без промаха. Когда наводчику грозила серьезная опасность, Беляев открывал частую стрельбу по наседавшим на огневую точку фашистам.

Скопившись в небольшой лощинке, немцы снова бросились к пулемету. Они лезли как разъяренные звери, но, наткнувшись на свинцовый ливень, откатились назад.

Снова умолк пулемет.

– А, черт, не вовремя!.. – проговорил Тимофеев. – Бей их, Беляев, крепче! – крикнул он второму номеру и вновь стал устранять неисправность.

На этот раз произошел поперечный разрыв гильзы. Тимофеев откинул крышку короба, вынул замок, извлекателем устранил задержку. Пулемет заработал.

Единоборство Тимофеева с несколькими десятками фашистских солдат продолжалось уже около двух часов. Были такие минуты, что казалось, нет никакой надежды отбить врага. Но пулеметчик напрягал все силы, мужественно и умело отражал яростные наскоки фашистов.

Он не слышал, как справа и слева от него шел ожесточенный бой, как наши стрелки и пулеметчики самоотверженно защищали свои позиции. В общем треске ружейно-пулеметной и минометной стрельбы он различал только возгласы «ура!» и с новой силой обрушивал на врага огонь своего пулемета. «Ура!» раздавалось все чаще и воодушевляло отважного пулеметчика. Он понял, что на отдельных участках обороны наши подразделения переходят в контратаку и в рукопашной схватке уничтожают врага. А раз есть успех на отдельных участках, то как же можно допустить, чтобы здесь фашисты прорвали нашу оборону!..

– Не бывать этому, не пройдут! – говорил себе Тимофеев, не переставая поливать противника смертоносным огнем.

Правую руку больно обожгло. Горячей струйкой потекла кровь. Работать стало труднее, нестерпимая боль не давала поднять руку.

– Все равно не возьмете, – проговорил Тимофеев, до крови закусив губу, и, превозмогая боль, продолжал стрелять.

В приемнике пулемета последняя лента. От потери крови рябит в глазах, правая рука почти совсем не слушается.

Но не таков пулеметчик, чтобы отказаться от борьбы. Он еще жив, и жив его пулемет!

Гул победного красноармейского «ура!» все нарастал и ширился. Наконец он заглушил ружейно-пулеметную стрельбу. Наши подразделения в едином порыве стремительно пошли в атаку, уничтожая ненавистного врага.

Пулеметчика Тимофеева нашли на боевом посту. Не отпуская рукояток пулемета, он уронил голову на левую руку и лежал без движения. Последняя пулеметная лента была пуста. У выводной трубки пулемета валялась гора стреляных гильз. А впереди – десятки трупов фашистов, сраженных Тимофеевым.

Отважный пулеметчик был жив. Из-за большой потери крови и чрезмерного напряжения он на время потерял сознание. Когда ему оказали первую медицинскую помощь и он пришел в себя, первый вопрос его был:

– Отбили?

– Отбили, Андрюша, – ответил один из солдат. – Да еще как! Этот бой фашисты запомнят надолго. Особенно не забудут они твоего огня.

А вот еще один пример солдатской стойкости в трудном бою.

Январь 1943 года. Пятый день идут ожесточенные бои южнее Ладожского озера. Войска Ленинградского фронта, прорывая вражескую блокаду, продвигаются навстречу волховчанам. Место в боевых порядках воинов-ленинградцев занимает и 34-я отдельная лыжная бригада, которой довелось мне командовать. Она состояла в основном из 18-летних ленинградских парней. Ненамного старше своих подчиненных были командиры взводов и рот: их возраст не превышал 23 лет. Почти все воины бригады были комсомольцами и коммунистами.

17 января, когда коридор между волховчанами и ленинградцами совсем сузился, немцы сопротивлялись с особым ожесточением, часто переходили в контратаки. Подразделения 3-го батальона капитана Лукина, вырвавшегося вперед, подвергались еще и сильному фланговому пулеметному обстрелу из двух полуразрушенных домов, стоявших на восточной окраине Шлиссельбурга (ныне Петрокрепость).

Было решено с наступлением темноты послать в тыл противника разведывательный взвод батальона и уничтожить огневые точки в домах. На выполнение этой трудной и опасной задачи повел разведчиков лейтенант Николай Стрелков. Несмотря на свои 22 года, он уже был опытным командиром.

Перейдя линию фронта, разведчики проникли в город. К зданиям надо было подобраться с тыла, незаметно проскользнуть в помещения, тихо уничтожить пулеметные расчеты и вывести из строя пулеметы.

Но в бою не всегда все идет по заранее намеченному плану. Так получилось и на этот раз.

Разведчики уже совсем близко подобрались к домам и тут неожиданно столкнулись с группой противника. В короткой схватке она была уничтожена. Но на шум стали сбегаться фашисты. Как было заранее условлено, бойцы забросали подвалы ручными гранатами, чтобы обезопасить себя на тот случай, если там есть противник, и ворвались в оба здания.

Расправа с вражескими пулеметчиками была короткой. Но вокруг домов собиралось все больше фашистов. Положение осложнялось. Стрелков понимал, что гитлеровцы примут меры к тому, чтобы не выпустить советских разведчиков, оказавшихся в западне, и он решил обороняться в захваченных домах до утра, а там подоспеет помощь.

– Орлы! Держаться до последнего! – крикнул лейтенант в пролом бойцам, находившимся в соседнем доме.

– Есть держаться до последнего! – услышал Стрелков голос помкомвзвода.

– Будем бить врага его же оружием, – сказал лейтенант.

Оружия там было достаточно – два пулемета с большим запасом патронов и очень много ручных гранат. То же самое и в другом доме. Разведчики так организовали оборону, что где бы фашисты ни появлялись, по ним немедленно открывали огонь из пулеметов и автоматов.

Прошел час, другой. Все попытки гитлеровцев подойти к домам оканчивались для них плачевно – к валявшимся трупам прибавлялись новые. Разведчики повеселели. Они теперь уже не сомневались, что смогут продержаться до подхода своих подразделений, наступление которых должно возобновиться с рассветом.

Противник все сильнее и сильнее обстреливал дома из пулеметов и автоматов. Иногда небольшим его группам удавалось близко подползти к зданиям. Но каждый раз во врага летели десятки гранат, и опять он откатывался, оставляя убитых и раненых.

Тогда фашисты подтянули орудия. В стену ударил снаряд. Исковеркан пулемет, убиты два разведчика, лежавшие за ним, несколько человек ранено. Дым и кирпичная пыль заполнили комнаты. Командир приказал чаще бросать ручные гранаты. Еще несколько снарядов угодило в стену. Среди разведчиков появились новые раненые…

Но вот Стрелков услышал несколько разрывов у самого дома. Да, это рвались наши мины. Комбат понял, что разведчики попали в беду, и приказал помочь им огнем минометной роты. Теперь фашисты вынуждены были прятаться в укрытиях подальше от зданий. Реже стала стрелять вражеская пушка, а потом и совсем замолкла.

Сражаясь в дыму и пыли, воины не заметили наступившего рассвета. Они лишь обратили внимание на то, что противник прекратил огонь. И тут через проломы в стенах бойцы увидели движущиеся цепи наших лыжников. Теперь подразделения батальона наступали, не подвергаясь губительному обстрелу из домов, захваченных разведчиками. Продолжая наступление, лыжная бригада завершила окружение остатков вражеского гарнизона в Шлиссельбурге.

* * *

В ожесточенных боях с сильным и коварным врагом нашим воинам часто приходилось вступать в неравные схватки, попадать, казалось бы, в безвыходные положения. Но солдатская верность долгу, взаимовыручка, умение хладнокровно разобраться в любой, самой сложной обстановке делали подчас невозможное – и советские солдаты побеждали.

Постигнув трудную науку побеждать, советские воины прошли сквозь все испытания, выпавшие на их долю в минувшей войне. Их ратные дела – образец служения Родине, советскому народу.