Текст книги "Солдатская верность"

Автор книги: Яков Потехин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Об этих воплях борисенковцы узнали несколько позже и с гордостью говорили: «Дали и мы фрицам прикурить».

Через тридцать минут дивизионы полка двинулись в передовые подразделения 90-й стрелковой дивизии. Каждая из батарей расположилась на заранее выбранном месте.

Точно в назначенное время пехота и танки неудержимой лавиной двинулись вперед. Они рвут вражескую оборону, крушат опорные пункты, узлы сопротивления. Трудны первые шаги в многокилометровой полосе обороны врага. 900 дней совершенствовали ее фашисты. Но советские воины, чувствуя за своей спиной дыхание израненного города-героя, упорно идут все дальше и дальше, в пух и прах разнося так называемый «Северный вал», разрекламированный гитлеровцами как неприступный, непроходимый для русских. Ни на шаг не отстают от пехотинцев и танкистов артиллеристы. Они помогают отбивать яростные контратаки врага, прямой наводкой выворачивают наизнанку дзоты, подавляют артиллерию фашистов, поджигают танки…

Тяжелые то были бои. Проходили они подчас в неравной борьбе. На подступах к Ропше, когда полк Владимира Борисенко уже действовал в составе подвижной танковой группы полковника Оскотского, противник оказывал особенно яростное сопротивление. Пытаясь во что бы то ни стало сорвать дальнейшее наступление наших войск, гитлеровцы поставили на прямую наводку почти всю имевшуюся здесь артиллерию, вплоть до тяжелых 150-миллиметровых орудий. Ничего’ не скажешь – это сила, и сила довольно грозная прежде всего для танков. С ходу ее не возьмешь.

Как действовать дальше? Медлить нельзя, уже горят около десяти наших танков… Посоветовавшись с полковником Оскотским, Борисенко принял решение: оба дивизиона выдвинуть на огневые позиции впереди танков и уничтожить наиболее опасные цели.

Как только наши батареи открыли огонь, фашисты обрушили на них шквал снарядов. Начался поединок легких 76-миллиметровых пушек с тяжелыми орудиями врага. Подобное не предусмотрено никакими теоретическими выкладками. А ведь некоторым орудийным расчетам пришлось вести борьбу с двумя, а то и тремя орудиями. И все же верх взяли борисенковцы.

Вечером командир полка встретился с майором Шпортько. Весь день они находились в подразделениях, там, где завязывались самые жаркие схватки с врагом.

– Владимир Александрович, тебе известно о подвиге сержанта Пальчикова? – спросил замполит.

– Докладывали, что он геройски погиб, уничтожив два тяжелых орудия противника.

– Не два, а три.

– Надо представить его к награде посмертно.

– Такие подвиги нельзя оставлять неотмеченными, – согласился Шпортько.

А было это так. Орудийный расчет Сергея Пальчикова двумя меткими выстрелами вывел из строя два 150-миллиметровых орудия противника. Но тут совсем рядом с огневой позицией разорвался вражеский снаряд. В живых остался один сержант… Но герой не дрогнул. Быстро осмотрел пушку: исправна. Снова резкий звук выстрела, и умолкло третье орудие фашистов. Следующего выстрела не последовало… От разрыва вражеского снаряда вздрогнула земля, ударило пламя в глаза. И сразу легким, чужим стало тело.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 февраля 1944 года сержанту Пальчикову Сергею Прокофьевичу было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Его имя носит Ропшинская средняя школа.

После Ропши артиллеристам приходилось вести ожесточенные бои еще за многие населенные пункты. Поставив задачи дивизионам, командир полка, как правило, отправлялся туда, где, по его мнению, будет наиболее трудно, где он может оказать помощь командиру дивизиона или батареи.

В одну из деревень вместе с танкистами ворвалась батарея старшего лейтенанта Кипотя. Завязался огневой бой. Командир полка находился неподалеку. Он видел, как точные выстрелы батарейцев заставляли замолкать одно за другим орудия противника. Вот загорелся и вражеский танк. «Молодцы, ребята. Молодцы», – повторял про себя майор.

Чем дальше, тем ожесточеннее проходил бой. Борисенко видел, что батарейцам Кипотя становится все труднее и труднее. Не раздумывая, командир полка приказал командиру соседней батареи выдвинуться поближе к батарее Кипотя и помочь ей. Это решило исход боя.

Противник потерял здесь три танка, шесть автомашин с боеприпасами и пять противотанковых пушек. Личный боевой счет старшего лейтенанта Кипотя пополнился двумя танками и тремя орудиями. Неплохой счет для одного боя.

После того как подвижная танковая группа выполнила поставленную перед ней задачу, артиллеристы майора Борисенко наступали с пехотой.

При подходе к реке Нарве огонь противника буквально прижал стрелковые подразделения к земле. Неоднократные попытки сломить сопротивление врага успеха не имели.

По приказу командира дивизии в ночь на 11 февраля полк майора Борисенко встал на прямую наводку, чтобы утром обеспечить атаку пехоты. И вот, чуть забрезжил рассвет, борисенковцы открыли меткий огонь по заранее выявленным целям. Многие из них были подавлены или уничтожены, и наша пехота успешно атаковала противника, освободила деревню Долгая Нива, вышла к берегу Нарвы, а несколько передовых подразделений форсировали ее по льду.

Артиллеристы, подойдя к берегу, замялись. Во многих местах лед был проломлен снарядами, покрыт водой…

– В чем дело? – спросил подошедший командир полка.

– Да вот смотрим и думаем: не придется ли нам купаться. Уж очень много воронок на льду. Выдержит ли он наши орудия?

– Должен выдержать, – сказал Борисенко. – Павел Аксентьевич, попробуем?

– Попробовать можно, – ответил Шпортько.

– Если лед выдержит нас, то и машины с пушками не провалятся, – пошутил командир полка.

Спустившись на лед, они несколько раз перешли реку от одного берега к другому, выбрали места переправы. Для большей безопасности решили переправлять орудия без автомашин, вручную.

Позаботился командир полка и о надежном прикрытии переправы. Об этом он договорился с командующим артиллерией корпуса.

Вскоре весь полк был на противоположном берегу. Связавшись с командиром стрелковой части, Борисенко уточнил обстановку, узнал задачу пехоты. Положение было не из веселых. Противник то и дело контратаковал, стараясь отбросить наши подразделения с захваченного плацдарма. Пехотинцам хорошо помогала дивизионная артиллерия: давила батареи противника, била по местам скопления живой силы. А вот с танками бороться было трудновато. Теперь дела пойдут по-другому.

Поставив задачи дивизионам, Борисенко приказал немедленно оборудовать огневые позиции. Он понимал, что противник в любой момент может контратаковать более крупными силами, чтобы достичь своей цели. Так оно и было. После мощного артналета гитлеровцы пошли в атаку. Наши пехотинцы встретили их огнем. Враг не останавливался, рвался вперед. Но вот ударили осколочными наши пушки, нанося большой урон противнику. Гитлеровцы, не ожидавшие такой встречи, стали поспешно отходить. Даже показавшиеся несколько танков повернули обратно. Так повторялось несколько раз.

На плацдарм тем временем переправлялись все новые батальоны. Противник тоже усиливал нажим.

Майору Борисенко стало известно, что слева гитлеровцы пытались перерезать дорогу. Оборона там слабовата – всего один стрелковый взвод, – ее обязательно надо усилить. Но чем? Все орудия стоят на самых важных направлениях, днем и ночью помогают пехотинцам отражать яростные атаки гитлеровцев. И все же командир полка решил поставить у дороги хотя бы одно орудие, но с наиболее подготовленным, стойким орудийным расчетом.

Под покровом темноты к дороге было выдвинуто орудие сержанта Александра Курко. Всю ночь бойцы оборудовали огневую позицию. Утром, едва рассвело, невдалеке появилась большая группа фашистов. Артиллеристы открыли огонь осколочными снарядами. Застрекотал и ручной пулемет одного из отделений. Гитлеровцы укрылись в складках местности, а там, где они только что были, осталось не менее десятка трупов.

Не прошло и получаса, как новая, более крупная группа противника под прикрытием пулеметного огня совсем близко подобралась к нашей обороне. В ход пошла «карманная артиллерия». И снова отхлынул враг, недосчитавшись в своем составе доброй половины солдат.

Ощутимы и наши потери: почти все бойцы взвода вышли из строя. У орудия остались двое: сержант Курко и рядовой Богомет. А вскоре командиру орудия пришлось вести огонь одному…

Прислушиваясь к стрельбе у дороги, командир полка понял, что там неблагополучно. Когда подоспела помощь, Курко, выбиваясь из сил, не переставал посылать снаряд за снарядом в наседавшего врага.

С подходом новых сил наши части снова перешли в наступление. Они настойчиво вгрызались в оборону противника, вклинивались в его боевые порядки. Сильными контратаками фашисты старались свести на нет усилия советских воинов. В таких условиях случалось, что отдельные наши подразделения оказывались отрезанными от своих, вели бой в окружении. Не избежали этого и борисенковцы.

Так, батарея старшего лейтенанта Кипотя пять суток дралась в окружении. Заняв круговую оборону, батарейцы стояли насмерть. И выстояли! Они подожгли два фашистских танка, после чего вражеские «тигры» не отваживались больше ходить в атаки. Не один раз командир батареи водил бойцов в контратаки. В одной из них Кипоть лично уничтожил семерых гитлеровцев.

В окружении пришлось вести бой и дивизиону капитана Юрия Пасторова. Гитлеровцы атаковали по нескольку раз в день.

Командир полка приказал немедленно, во что бы то ни стало подвезти дивизиону снаряды и побольше ручных гранат.

Борисенко с большим вниманием ждал сообщений от Пасторова. Он знал, что в часы горячих схваток, а тем более в положении, в каком сейчас находился дивизион, его командиру не до разговоров – надо управлять боем. И майор ждал, когда Пасторов сам вызовет его к рации.

При очередном докладе командира дивизиона Борисенко спросил:

– Как со снарядами?

– Пока имеются, но расход большой.

– К вам пошла машина.

– Пробьется ли?

– Думаю, что да. Шофер опытный и геройский парень. Нагрузили и ручных гранат.

– Вот это хорошо… Кончаю разговор: очередная атака…

И снова молчит рация.

А тем временем через лесные поляны, по просекам, в лабиринте деревьев вел машину с боеприпасами Александр Гривцов. На физическую силу он не обижался, не занимать ему было и опыта в вождении автомашины по бездорожью.

Вот наконец и огневые позиции. Артиллеристы, увидевшие машину, удивились – как она смогла добраться до них? Потом удивление сменилось радостью.

Когда были выгружены ящики со снарядами и ручными гранатами, уже знакомым путем Гривцов вернулся в полк. А через считанные минуты его машина снова мчалась в дивизион капитана Пасторова. Теперь в лесу, где он недавно проезжал, в разных местах слышалась перестрелка.

Вдруг слева появилась группа фашистов. Затрещали автоматные очереди. Несколько пуль пробили верх кабины. Гривцов и его напарник пригнулись. Потом совсем близко снова прострочили автоматные очереди. Гривцов качнулся, схватившись левой рукой за грудь, скрипнул зубами. Когда немцы остались позади, сбавил ход.

– Ранен? – спросил напарник. – Давай мне руль.

– Ничего, дотяну, – тихо ответил Гривцов.

Напрягая последние силы, деревенеющими пальцами держал он баранку. Все тише и тише шла машина. Недалеко от огневых позиций дивизиона она остановилась тихо, без толчка. Шофер грудью навалился на руль. Голова склонилась чуть влево. На лице так и застыло выражение суровой решимости…

Получив достаточное количество боеприпасов, артиллеристы продолжали отбиваться от врага. Очередная атака фашистов сопровождалась танками. Выждав немного, несколько орудий открыли огонь. Первые выстрелы не дали результатов. К одному из орудий подбежал командир дивизиона и первым же снарядом подбил вражеский танк. Остальные машины дали задний ход…

Шел третий день боя в окружении. Дивизион понес значительные потери в людях. Разбито несколько пушек. В критический момент командир дивизиона Юрий Пасторов вызвал огонь на себя. Многие наши бойцы полегли в том бою, но оставшимся, в том числе и командиру, удалось вырваться из окружения.

В один из дней нашего наступления противник с особой яростью, не считаясь с большими потерями, неоднократно переходил в контратаки. Наши стрелки не дрогнули. Из пулеметов они вели огонь по вражеской пехоте, стараясь отсечь ее от самоходок и танков. Артиллеристы тоже обрушили всю мощь своего огня на вражеские машины. В этом бою расчет сержанта Макаренко поджег две самоходки.

С уважением говорили в полку об отваге сержанта Ивана Степанова и бойцов его орудийного расчета.

Как-то в секторе обстрела орудия Степанова появилось сразу восемь танков противника. Все ближе и ближе стальные громадины, а командир орудия не подает команду открыть огонь. Бойцы стали переглядываться между собой. Наводчик, прильнув к прицелу, нет-нет да и посмотрит в сторону сержанта. Когда танки были уже в пятистах метрах, раздалась долгожданная команда. Первый выстрел, и головная стальная громадина остановилась, окутываясь дымом. Остальные, к удивлению артиллеристов, повернули обратно… Целая рота фашистских танков спасовала перед одним нашим орудием.

Было и так. Наши наступающие подразделения вынуждены перейти к обороне. Началась седьмая по счету атака противника. Орудие молчит – израсходованы все снаряды. По команде сержанта Степанова горстка артиллеристов бросилась в контратаку. Дерзость наших воинов озадачила врага, а взрывы ручных гранат посеяли в его рядах панику. Примеру артиллеристов последовали находившиеся рядом пехотинцы. На этом небольшом участке гитлеровцы больше не атаковали.

Шли дни. Каждый из них впечатывался в память советских воинов, все дальше и дальше гнавших фашистских захватчиков. Одни из этих дней радовали боевых друзей, другие огорчали временными задержками. Но какие бы трудности и лишения ни приходилось переносить, все же шаг за шагом наши войска продвигались вперед. Командир полка находился среди солдат, там, где им было особенно трудно. И вот в один из таких дней вражеский снаряд разорвался в нескольких метрах от майора. Взрывной волной его отбросило в сторону. Хотел было подняться, но левую ногу обожгла нестерпимая боль…

– Ранен, Владимир Александрович? – спросил подбежавший Шпортько.

– Нога… – проговорил Борисенко, скрипнув зубами. – Принимай командование полком…

И вот Владимир Александрович в госпитале. До этого он не представлял себе, как томительно проходят там дни и ночи. Он не переставал думать о своей части, о людях, ставших не менее дорогими, чем родные…

Прошло немного времени, и в тот же госпиталь привезли раненого майора Шпортько. От него Борисенко узнал о боевых делах артиллеристов за последнее время. Особенно взволновал его рассказ о спасении знамени.

…В районе Репику фашисты предприняли сильные контратаки и оказались у расположения штаба полка. Капитан Чернышев организовал круговую оборону, но положение с каждой минутой усложнялось. Надо было спасать боевое знамя. Его взял начальник связи капитан Амбаринов, пытаясь вынести в безопасное место. Но, пробежав несколько шагов, он упал, сраженный автоматной очередью. Знамя подхватил майор Шпортько. Но и он был тяжело ранен. Полковую святыню из его слабеющих рук принял секретарь партийной организации полка капитан Денисов.

После боя на знамени насчитали сорок семь пулевых и осколочных пробоин.

…Прошел не один месяц лечения. Борисенко начал подумывать о выписке из госпиталя. Часто просил об этом врачей. Но те наотрез отказали до полного окончания лечения. Лишь в июле Владимир Александрович вернулся в родной полк.

В это же время артиллеристы прочитали в газетах Указ Президиума Верховного Совета СССР от 1 июля 1944 года о присвоении звания Героя Советского Союза. В числе названных были и воины 1428-го легкоартиллерийского полка: Владимир Александрович Борисенко, Александр Иванович Гривцов, Иван Сергеевич Кипоть, Александр Петрович Курко, Николай Николаевич Макаренко, Юрий Викторович Пасторов, Иван Георгиевич Степанов.

В одном указе семь человек из одного полка – не частое явление!

Полк майора Борисенко стали называть полком героев. И недаром. Мужество и отвагу в боях проявили не только те, кто был удостоен Золотой Звезды Героя, но и многие другие воины полка. Это многие десятки сержантов и солдат, геройски сражавшихся с фашистскими захватчиками.

Так вписывали свои строки в историю битвы за Ленинград артиллеристы полка, которым командовал майор В. А. Борисенко.

Сейчас Владимир Александрович – полковник в отставке, живет в Ленинграде. Он желанный гость школьников, которые с неослабным вниманием слушают воспоминания героя.

ЛЕСНЫМИ ТРОПАМИ

СТРАХ МОЖНО ПЕРЕСИЛИТЬ

22 июня 1941 года Костя Кулагин, недавний десятиклассник 154-й школы Смольнинского района Ленинграда, решил, что в это суровое время его место на фронте. Но в военкомате Костю и слушать не стали: семнадцать лет – непризывной возраст. Пришлось ждать, когда объявят запись добровольцев. В начале июля Костя Кулагин был зачислен в партизанский отряд Валентина Савченко, а вскоре отряд был заброшен в Дедовичский район.

Первые бои были для Кулагина большими испытаниями. Не сразу обрел он партизанскую смекалку и выдержку. Поначалу, как только начинался бой, юношу охватывал страх. Как он ни старался, не мог сдержать дрожь в руках.

«Неужели я трус?» – обжигала мысль. Костя стыдился смотреть в глаза товарищам. Однажды он заговорил на эту тему с Николаем Большаковым, бывшим рабочим прядильно-ниточного комбината имени С. М. Кирова. Несмотря на большую разницу в возрасте, они с первых же дней в отряде стали настоящими боевыми друзьями.

– Дядя Коля, скажите, вам страшно бывает в бою?

– Не без этого, – ответил Большаков. – Ведь в бою каждую секунду могут убить. Кому ж охота с жизнью расстаться!

– А почему незаметно, что вам страшно?

– Это другой разговор, – сказал Николай, отмахиваясь веткой от назойливых комаров. – Каждому человеку становится не по себе, когда вокруг него летят пули и повизгивают осколки. В такие минуты начинают, как говорят, мурашки по коже бегать, сердце иногда готово в пятки уйти…

– У вас тоже? – удивился Костя.

– И у меня, – усмехнувшись, ответил Большаков. – Но все дело в том, что одни пересиливают чувство страха, заставляют себя думать только о выполнении задачи, об ответственности за порученное дело. Этим они воспитывают у себя бесстрашие. А другие, безвольные люди целиком отдаются чувству страха и празднуют труса. Страх – не позор. Постыдна трусость. Понял?

– Как будто бы понял, – не совсем уверенно проговорил Костя.

– Вот еще что запомни, дружище, и никогда не забывай: в бою ты не один, в трудную минуту тебе всегда придут на помощь боевые друзья. Основная заповедь войскового товарищества такая: сам погибай, а товарища выручай.

Косте часто приходилось отправляться на боевые задания с Большаковым. И с каждым дном отступал страх. Вскоре Костя Кулагин стал вести себя на любом задании как заправский партизан. Но тут случилась беда…

Однажды командование узнало, что в населенном пункте Зеленый Клин остановилась большая группа карателей. В разведку ушли Николай Большаков, Василий Глухов, Иван Гринько и Василий Костенко.

Разведчики подошли к деревне, когда уже стало темнеть. Они разделились попарно: Костенко и Гринько выдвинулись вперед, залегли на окраине села, а Большаков с Глуховым остались позади. Вскоре из села выехала большая группа мотоциклистов. Случилось так, что гитлеровцы наткнулись на Большакова и Глухова. Завязалась перестрелка. Включились в нее и Гринько с Костенко. Они били по фашистам с тыла, стараясь выручить товарищей из беды. Но силы были далеко не равными.

В перестрелке Глухов был убит, а Большаков тяжело ранен и захвачен карателями. Фашисты зверски пытали Николая Большакова, но он не произнес ни единого слова. Тогда гитлеровские изверги заперли партизана в сарае с сеном и подожгли его…

Весть о злодеянии, учиненном гитлеровцами, обожгла сердце Кости, наполнила его душу еще большей ненавистью к фашистским палачам. Как клятва прозвучали его слова:

– Фашистов, как гадов ползучих, уничтожать буду!

Вскоре партизанской группе под руководством комиссара отряда Михаила Поспелова было приказано устроить засаду у дороги между деревнями Горушка и Зеленый Клин. Здесь часто проезжали гитлеровцы из карательного отряда.

Почти нехожеными лесными тропами, по дну заросших оврагов пробирались партизаны к намеченному пункту. Рядом с комиссаром шагал Костя. После гибели Большакова он заметно изменился: осунулся, стал замкнутым. Трудно пережить потерю такого друга, каким был для него дядя Коля. Комиссар Поспелов заставлял Костю находиться поближе к себе, чтобы в бою вовремя удержать от необдуманных действий и поступков: неукротимая жажда мести приводит иногда к безрассудству. Поспелов исподволь внушал Косте, что Родина призывает своих сыновей на подвиг, но не на бессмысленное самопожертвование, – это не одно и то же.

Еще до рассвета расположились партизаны в облюбованном для засады месте. Ждать пришлось недолго. Как только поднялось солнце, из деревни выкатило около десятка мотоциклов. Мотоциклистов надо было пропустить, а появившуюся за ними основную группу карателей скосить огнем, разметать гранатами. Так было задумано. Но не всякий раз в бою все идет по плану.

Кто-то из партизан не выдержал и преждевременно открыл огонь. Такая оплошность одного человека ставила под угрозу срыва выполнение задачи, подвергала всю группу большой опасности.

Головной мотоциклист оказался не из пугливых: притормозив немного, он стал разворачивать машину в сторону замаскировавшихся партизан. Через считанные секунды фашист, сидящий в коляске, откроет пулеметный огонь, а вслед за ним начнут стрелять и другие.

– Эх, раззява, – проговорил Костя в адрес поспешившего товарища и, чуть приподнявшись, бросил ручную гранату.

Фашистский мотоциклист не успел открыть огонь. Граната, брошенная Кулагиным, угодила в мотоцикл, водитель и пулеметчик были уничтожены. Остальные мотоциклисты повскакивали с машин, залегли в кювете по другую сторону дороги и открыли автоматную пальбу. Партизаны ответили дружным огнем. Но гитлеровцы хорошо укрылись. Гранатой же их не достать – далековато.

– Не зарывайся, Костя! – крикнул Поспелов, увидев, как пополз к дороге Кулагин.

Но Костя, плотно прижимаясь к земле, все полз и полз. Вот он скрылся в небольшой ямке. Высмотрел, откуда больше ведется огня, и метнул туда гранату. Вслед за ней полетела другая, только немного левее. После взрывов фашисты почти прекратили огонь. Около Кулагина оказался еще один партизан. Они бросили еще по две гранаты и услышали громкий голос:

– Автомашины справа!

Из деревни Горушка двигалось несколько машин с солдатами. Дожидаться их не было никакого смысла: внезапности не получилось. Вступать же в бой с противником, который гораздо превосходит по численности, неразумно. Партизанам пришлось уходить.

Костя шел, как всегда зорко посматривая вперед и по сторонам. Он не предполагал, что комиссар батальона Поспелов сейчас думает о нем. А тот действительно думал о находчивости комсомольца, которая, может быть, спасла жизни многим товарищам. В группе потерь нет, зато уничтожено не меньше полутора десятков гитлеровцев.

А Костя думал о том, что прав был дядя Коля: страх можно пересилить.

ПОД ВИДОМ ПОГОРЕЛЬЦА

С каждым днем все больший урон фашистам наносили партизаны отряда Валентина Савченко. Они ни днем, ни ночью не давали оккупантам покоя. Враг стал нервничать. Он то и дело высылал по следам партизан эсэсовские карательные группы. Но партизаны были неуловимы.

Однако настало время, когда в отряде появилась трудности с питанием. В населенных пунктах, где можно было приобрести продукты, размещались крупные гарнизоны противника. Охрана в них была организована так, что не только группе, но и одиночным партизанам пробраться туда было невозможно. Такое положение не могло не волновать командование отряда.

Как-то к группе партизан, сидевших у костра, подошел комиссар отряда Михаил Поспелов. Среди бойцов находился и Костя.

– Как дела? – спросил у него Поспелов, присаживаясь рядом. – Не заскучал?

– В деревню бы сходить, товарищ комиссар.

– На вечеринку, что ли? – улыбнулся Поспелов.

– Да нет, – ответил Костя, – не на вечеринку.

И внимательно посмотрел на комиссара.

Тот понял, что хотел сказать Кулагин, и подумал: а почему бы нет? Пареньку проще побывать в каком-нибудь селе, чем взрослому. Высмотрит там, что и как. А потом можно устроить налет на фашистский гарнизон и действовать наверняка. Свои соображения Поспелов доложил командиру отряда.

И вот Костя, получив соответствующие указания, шагает к деревне Хохлово. На нем видавшая виды рубаха, залатанная во многих местах, штанины засучены до колен. Грязноватое лицо и взлохмаченные волосы придавали ему вид бездомного, каких немало оказалось на оккупированной фашистами земле. Длинным прутом размахивает он направо и налево, подсекает высокие стебли травы, срезает голубые колокольчики и белые ромашки.

Вдали показалась деревня. Как встретит она парня? Может быть, уже на окраине схватят его фашисты? Или не обратят внимания на неказистого подростка? Мало ли сейчас тут бродит таких. Костю охватило волнение. Но такое состояние длилось недолго. Костя хорошо уяснил, что если при выполнении задания думать только о себе, о своей безопасности, – на успех не надейся.

Кулагин прилег на траву, чтобы успокоиться немного. А когда поднялся и посмотрел в сторону темнеющего перелеска, увидел стадо коров. У разведчика радостно забилось сердце. Это было то, что нужно.

Встреча с пастухами была самой обычной. Их было трое: сухощавый, небольшого роста старик и два подростка.

– Здравствуйте. Хлеб-соль, – сказал Костя.

– Здорово, молодец, – ответил старик. Он откусил от круто посоленного черного куска хлеба, сунул в рот отрезанную дольку луковицы. Неторопливо пожевал и сказал: – А что касается хлебца, сам понимаешь…

На вопрос старика – откуда? – Костя предусмотрительно назвал деревню, находившуюся вдалеке от Хохлова, дотла сожженную фашистами.

– Отца немцы застрелили и мамку тоже, – шмыгнув носом, сказал Костя.

– Чего ж ты здесь очутился, а не у себя в деревне? – спросил старик.

– Так ее ж всю спалили, одни трубы торчат. Теперь мы все погорельцы. Разбрелись кто куда…

– Вот оно что, – проговорил пастух, выбирая крошки хлеба, застрявшие в спутанной бороде. – Теперь, брат, много погорельцев, очень много. А сколько сирот бездомных, таких, как ты, бедолага, не приведи господь!

Старик помолчал немного, а потом как-то виновато проговорил:

– Минька, достань-ка там из сумки краюху. Пусть парень перекусит малость.

Косте казалось, что он никогда не ел такого вкусного хлеба. Да и лук был отменный. Правда, от него палило во рту, но глоток холодной воды остужал язык и щеки, горечь исчезла. Костя ел молча и с благодарностью думал о старике и ребятах, поделившихся с ним, незнакомым парнем, последним куском хлеба.

– Спасибо, дедушка, – поблагодарил пастуха разведчик, поев.

– На здоровье, сынок. Тебя как зовут-то?

– Костя.

– Куда думаешь подаваться? – осведомился старик.

– Не знаю. Где-нибудь пристроюсь, – ответил Костя и подумал, что настала пора деловых разговоров. – Я гляжу, у вас богато живут в деревне. Эвон сколько коров имеете. На каждый двор корова, а кое у кого, поди, и по две.

– Ничего ты не знаешь, парень, – вздохнул старик. – Это немцы согнали сюда коров из разных деревень. Скоро их в Германию будут отправлять, а то и на бойню погонят, фрицам на мясо.

– А-а, – протянул Костя. – Зачем же их отдавать немцам?

– Как же ты не отдашь? Они, ироды, каждую коровенку пересчитывают утром и вечером. Да и днем наведываются в поле.

Как бы в подтверждение последних слов деда невдалеке показались два солдата. Шли они не торопясь, вразвалку.

– Легки на помине, будь они неладны! – с неприязнью проговорил старик.

И опять у Кости неприятно сжалось сердце. Он пожалел было, что не взял с собой пистолет или пару гранат. В случае чего, можно было уложить обоих фашистов. Но тут же отогнал эту мысль. Он должен выполнить поставленную перед ним задачу.

Когда подошли гитлеровцы, Костя уже успокоился.

– Кто такой? – услышал Кулагин булькающий, неприятный голос.

– Погорелец это, – заспешил дед, поднимаясь на ноги.

– Что такое есть погорелец? – пробулькал охранник.

– Дом у него сгорел. Вся деревня.

– Зачем здесь? – спросил солдат у Кости.

– Шел мимо, попросил корочку хлебца, – ответил Кулагин. Устремив на немца просящий взгляд, продолжал: – Может, и меня возьмете пастухом?

На вопрос Кости немец не ответил. Он что-то сказал, словно пролаял, своему напарнику, и они направились к густому кустарнику, что рос у ручья. По всему было видно, что Кулагин не вызвал у них подозрения.

– Дедушка! В вашей деревне только эти два немца? – после долгого молчания спросил Костя.

– Чего? – встрепенулся дед.

– Только эти двое живут в вашей деревне? – кивнул он в сторону ушедших немцев.

– Кабы-то двое, а то цельная рота с пулеметами да двумя пушками. Сожрали все дочиста, будь они неладны. Скоро хоть с сумой иди.

– Жаль отдавать коров немцам? – снова спросил Костя.

– Знамо, жалко, – откликнулся старик, – а что ж поделаешь?

– Вот если бы партизаны пришли, они бы…

– Цыц ты, – тихо проговорил пастух и посмотрел в сторону кустарника. Помолчал немного, а потом спросил:

– Разве слышал о них что-нибудь?

– Всякое говорят, – с безразличием ответил Костя. – Дедушка! А если бы вам помогли угнать стадо в лес?

– Кто? Уж не ты ли?

– Допустим, что я. И еще кто-нибудь…

– А куда гнать-то?

– Как куда? К нам…

– Знаю, что к вам. В какую сторону, спрашиваю?

Костя прикусил язык и, смутившись, отвернулся.

Как же быть? Не указывать же ложное направление. И в какой стороне расположен отряд, тоже нельзя говорить. Затянувшееся молчание нарушил старик:

– Ты вот что, парень, не сомневайся. Я тоже когда-то был служивым и порядки знаю. Выспрашивать не стану. Давай отседова и погоним вон к тому лесочку, а потом повернем туда, куда укажешь.

Какое-то время Костя молча смотрел на старика. Потом его губы раздвинула широкая улыбка.

– Значит, согласен, дедушка? Деда! Какой же ты хороший…

– Рано хвалить… Вон мои пострелята идут, – предупреждающе сказал старик и шепотом добавил: – Завтра. Понял?

Костя согласно кивнул головой.

– А для верности нехристей угостим.

– Чем?

– Есть у меня. Берегу про светлый день, да придется, видно, на это дело употребить…

Костя не стал расспрашивать старика, что он еще придумал, – подходили подпаски.

– Деда, не пора ли домой? – устало опускаясь на землю, спросил Минька.

– Ну что ж, пора так пора, – отозвался старик.