Текст книги "Соколиная семья"

Автор книги: Яков Михайлик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

А между тем 54-й гвардейский истребительный авиаполк сопровождал самолеты Ил-2, действовавшие по войскам противника в районе Белгорода. Ходили мы и на сопровождение Пе-2 из 3-го бомбардировочного авиакорпуса, отдельными группами связывали в воздушных боях истребителей противника. Прикрывали от воздействия вражеской авиации города Курск и Льгов, освобожденные от гитлеровских захватчиков 10 марта, а несколько позже – Комаричи и Севск.

Летали мы также на разведку и сопровождение корректировщиков. И однажды два экипажа Яковлевых из соседнего полка и самолет Су-2 не вернулись с задания. Надо было узнать, какие методы борьбы применяет противник в воздушном бою. Эту задачу предстояло решить нашей эскадрилье.

– Вот что, Иван Федорович... – Гвардии подполковник Мельников редко называл подчиненных по имени-отчеству, и такое обращение насторожило меня и в первую очередь, конечно, самого Балюка. – Поведешь четверку. За нашим корректировщиком будут охотиться мессершмитты или фокке-вульфы. Смотри в оба. А то вон вчера соседи не вернулись...

Объяснив задачу, командир полка, как обычно перед вылетом, сказал:

– Счастливо!

И пожал нам руки.

Капитан Балюк и его ведомый Александр Денисов представляли ударную группу, я с напарником Николаем Крючковым, ладным красивым парнем, – группу непосредственного прикрытия.

Над линией фронта в заданном районе было спокойно. Су-2 приступил к выполнению своей задачи, а мы в свою очередь осматривали воздушное пространство, чтобы вовремя увидеть и встретить противника. А в том, что вражеские истребители с минуты на минуту появятся, никто из нас не сомневался.

Мы еще на земле подготовили несколько вариантов воздушного боя и взаимодействия между собой, но шаблона не могло быть на все случаи, и надо было готовиться к неожиданному. Обстановка может сложиться так, что мне, отвечающему за сохранность Су-2 от взлета до посадки, придется занять место Балюка, а ему – мое.

Появление фоккеров не застало нас врасплох, хотя показались они не со стороны противника, а с востока. Правда, было досадно, что наши наземные радиостанции с авиационными представителями, которые должны давать нам информацию о воздушной обстановке, прозевали врага. Они все время балабонили: Тюльпан, я – Штык. В воздухе спокойно.

Не штык, а ржавый гвоздь, – мысленно обозвал я нерасторопного комментатора и, предупредив Балюка об опасности, с ходу пошел в атаку. Но командир не успел прийти на помощь, потому что сам тотчас же вступил в воздушный бой со второй группой истребителей.

Оказывается, фокке-вульфы появились почти одновременно: одни сверху облаков, на высоте около 3000 метров, другие под облаками, на нашей высоте 1200 метров. Противник действовал смело и уверенно, рассчитывая на легкую победу. Еще бы! Новый истребитель был королем воздуха, по мнению фашистских летчиков. Притом шестеро против четверых. Да еще и преимущество в высоте на их стороне.

Что ж, – вспомнил я, – вот и встретились с этими птицами, как о них говорил когда-то Иван Федорович Балюк. Теперь посмотрим, разберемся – что к чему...

Пара фоккеров то и дело нагло пикировала на Су-2, используя свое преимущество. Мы отгоняли немцев лобовыми атаками. Видно, боятся лобовых, резко уходят вверх. Что же дальше? Начинают пробовать различные варианты: одновременные атаки, последовательные. Но атакуют только Су-2. Нет, к своему корректировщику мы вас не допустим!

Вскоре появилась еще одна пара вражеских истребителей. Теперь на каждого из нас по два фоккера. Я предупредил командира Су-2 по радио, чтобы он заканчивал свою работу и шел домой: время, отведенное для выполнения задания, заканчивалось. Без Су-2 нам будет легче воевать с фокке-вульфами. Если надо, можно будет – с боем отойти на свою территорию. А там, смотришь, коль понадобится помощь, взлетят наши яки: четверка или минимум пара сидит на аэродроме в первой готовности.

– Домой! – повторил я для Су-2, не отрывая взгляда от неприятеля: не увязались бы за корректировщиком.

Верхняя пара стервятников снова идет в атаку. Выждав удачный момент, контратакую, но тут же на помощь своим ринулась вторая пара фоккеров. Николай Крючков, прикрывающий меня, делает резкий полупереворот влево и бросается на ведущего второй пары. Су-2 понял нашу тактику, лег в глубокий вираж. Правильно делает: истребитель, попытавшийся нанести удар по корректировщику, поставил себя под удар Николая. Крючков парень не промах. Воспользовавшись ошибкой врага, он всадил очередь в фоккера. Фашистский самолет перешел на снижение, задымил. Преследовать его нет времени. Главное – сохранить Су-2.

Подбитый немец ушел, а следом за ним потопал его ведомый. Осталось шесть вражеских истребителей. Вокруг Су-2 образовалась вертикальная карусель. Немцы во что бы то ни стало хотят его сбить, мы изо всех сил не даем. Так и тянем в сторону своего аэродрома, отбивая наскоки врага.

Но вот через несколько минут нас догнала еще пара фоккеров. Балюк вступил в бой. Быстро сопроводив корректировщика домой, мы с Крючковым поспешили на помощь капитану и Саше Денисову. Вскоре увидели, как яки, пристроившись в хвост фокке-вульфам, гоняются за ними на левых виражах. Впрочем, кто за кем гоняется, трудно сказать: наших двое, немцев четверо...

Увлеченные воздушным боем, гитлеровцы, вероятно, не ожидали нашего появления. Мы свалились на них сверху и сзади мгновенно.

– Командир, держись! – крикнул я Балюку и ударил из пушек и пулеметов по мотору фоккера.

Фоккер перешел в обратный крен и, прижимаясь к лесу, пытается уйти. Не добит? Перевожу самолет в повторную атаку. Но открыть огонь не успеваю: фоккер начал цепляться за верхушки деревьев. Потом он развалился на части.

Иван Федорович, воспользовавшись нашей помощью, также подбил один самолет. Остальные струсили и обратились в бегство.

Мы пошли домой: горючего оставалось только для того, чтобы с ходу произвести посадку.

– Ну как? – спросил я по радио рядом идущего Крючкова.

– Здорово!

– Сильны ли фоккеры? – послышался вопрос Балюка в наушниках.

– Не на тех напали! – задорно ответил Денисов. Вечером командир эскадрильи собрал всех летчиков и рассказал об особенностях боя с королем неба Фокке-Вульфом-190.

– Выходит, и королей бить можно! – воскликнул Илья Чумбарев, когда Балюк закончил беседу.

– Можно. И нужно. На то мы и гвардейцы, – сказал капитан.

Управление по радио авиацией на земле и в воздухе стало занимать теперь одно из важных мест во время ее самостоятельной работы и во взаимодействии с сухопутными войсками. Особенно большое значение радиоуправление имело при совместных действиях истребителей, бомбардировщиков или штурмовиков. Теперь уже все самолеты были оборудованы радиоаппаратурой – приемниками и передатчиками, и, если радио выходило из строя, машина считалась неисправной и в воздух не поднималась.

Прежде кое-кто из летчиков, как известно, недооценивал значение радиооборудования. В нынешних условиях, когда авиация значительно выросла в количественном отношении, четко определились ее виды и задачи каждого из них, во многом изменилась тактика боевого применения, произошли многие другие преобразования, авиаторы поняли – четкое управление без радио немыслимо. Вот почему недоразумения, подобные тому, какое было со станцией наведения Штык в предыдущем полете, вызывали досаду.

В связи с этим во все полки нашей армии было разослано указание по использованию воздушной радиосети. Подписал его начальник связи 16-й ВА гвардии подполковник Игнатов, утвердил начальник штаба. Этот документ гласил:

1. Для удобства управления бомбардировочной и штурмовой авиацией при решении ею задач в сопровождении и под прикрытием истребителей и для разгрузки сети наведения с мая установить отдельную специальную волну взаимодействий....

2. Для истребителей, действующих... по прикрытию наших войск и ведению воздушного боя с целью завоевания господства в воздухе, установить отдельную волну наведения.

3. Каждая из истребительных авиационных частей, в зависимости от боевых задач, решаемых ею, может входить в радиосеть воздушного взаимодействия и работать в этом случае на волне взаимодействия, сохраняя присвоенные ей позывные по прилагаемой таблице.

4. Рации наведения у линии фронта, которые, как правило, работают на волне наведения, при необходимости, предупреждения о воздушной опасности следует перестроить на волну взаимодействия и работать на ней, руководя воздушным боем истребителей сопровождения. После окончания боя рации наведения опять перестроить на волну наведения.

5. Все наземные рации дежурят круглосуточно на волне наведения. При вылетах самолетов, работающих на волне взаимодействия, на аэродроме должны вступить в действие те приемники, на которых необходимо слушать экипажи на волне взаимодействия{2}.

Претворение в жизнь этих указаний имело большое значение, поэтому летчики, штабные работники, связисты и радиоспециалисты отнеслись к ним со всей серьезностью.

– Связь, и прежде всего радио, – наши глаза и уши, – неустанно повторял начальник связи полка капитан Бархатов Иван Кондратьевич, – и мы не имеем права пренебрежительно относиться к ней, тем более в канун напряженных больших боев.

Кажется, ни в одной эскадрилье не было такого самолета, на котором бы Бархатов лично не проверил состояние радиооборудования. Беспокойный, хозяйственный был специалист, к себе относился с большой требовательностью и с подчиненных спрашивал строго и справедливо.

Впрочем, забот хватало не только полковому связисту, но и начальникам других служб, офицерам, ответственным за все стороны жизни и боевой деятельности части.

В период подготовки к большому сражению во все полки воздушной армии, в том числа и к нам, поступало пополнение. Молодые летчики, только что окончившие учебные заведения, разумеется, не имели боевого опыта. Командование организовало учебу этого контингента. Молодежь осваивала новую для нее материальную часть, знакомилась с районом предстоящих действий и характерными ориентирами на его территории, перенимала все то лучшее, что было накоплено старшими товарищами в области тактики.

Не все одинаково быстро и хорошо усваивали этот сложный комплекс учебных задач. Случались недоработки и ошибки, которые влекли за собой определенные, порой неприятные, последствия. Так, старшина Березин из третьей авиаэскадрильи во время посадки слишком рано начал выравнивание, в результате свалил машину на крыло и совершил поломку. Комсомольцы эскадрильи, внимательно разобрались во всем и пришли к выводу, что в поломке повинен сам Березин, и объявили ему взыскание. Полковое бюро ВЛКСМ утвердило это решение.

К сожалению, невнимательность и даже халатность допускали и отдельные опытные летчики. В нашей эскадрилье, например, небрежность во время рулежки самолета проявил гвардии младший лейтенант Денисов. Пришлось на его яке менять погнутый воздушный винт. Коммунисты строго взыскали с Александра, вынесли ему выговор. Я тоже, как член партийного бюро, голосовал за это взыскание, несмотря на то что дружил с Денисовым: дружба дружбой, а служба службой.

Неточное соблюдение требований наставления по производству полетов и других документов, регламентирующих боевую работу в воздухе, необоснованное высокомерие к противнику, которого под Сталинградом разбили и тут разобьем, и ряд других причин привели к тому, что группа летчиков нашей дивизии, в большинстве своем молодые, неорганизованно, не по-гвардейски провели воздушный бой.

Противник в составе семи Ю-88, восьми ФВ-190 и четырех Ме-109 находился в районе села Ржава, когда по тревоге были подняты пять Як-1 из нашего полка и тринадцать аэрокобр из полка соседний части, которой командовал офицер Хлусович. Силы были равными, однако наши летчики не смогли одержать эффективной победы над врагом. Немцы потеряли два самолета, мы недосчитались тоже двух. Из части Хлусовича был сбит гвардии младший лейтенант Голубчиков; он скончался от ран в госпитале танковой бригады, стоявшей в селе Глебово, и был похоронен в братской могиле в селе Ржава. Причина невозвращения с боевого задания моего однополчанина гвардии младшего лейтенанта Ковалева осталась неизвестной.

Анализируя этот бой, командир дивизии гвардии полковник А. В. Утин указал на характерные недостатки. Он отметил прежде всего неорганизованность, отсутствие пары как боевой единицы. Большинство наших самолетов находилось гораздо ниже противника, а попытки, набрать выгодную для атак высоту непосредственно в районе воздушной схватки встречали противодействие со стороны немецких летчиков. Наши истребители, увлекшись борьбой с неприятельскими истребителями, не предпринимали атак фашистских бомбардировщиков. Иногда яки и кобры открывали огонь с большой дистанции, что, естественно, не давало должных результатов.

В заключение командир дивизии дал указания, направленные на устранение недостатков, и призвал летчиков к повышению бдительности на земле и в воздухе, к всемерному укреплению дисциплины и строгому соблюдению требований руководящих документов.

В соответствии с этим заместитель командира нашего полка по политчасти организовал партийно-политическую и агитационно-пропагандистскую работу. Агитаторы из числа коммунистов и комсомольцев проводили в звеньях и эскадрильях беседы, в которых предостерегали сослуживцев от ошибок, допущенных летчиками Березиным и Денисовым, разъясняли требования командира дивизии.

Члены партийного бюро, активисты и руководящие офицеры полка выступили с беседами и докладами на темы: Всемерно крепить воинскую дисциплину, О революционной бдительности в условиях непосредственной близости противника, Бить врага по-гвардейски. Командование пригласило из соседней части командира эскадрильи капитана Пасечникова, который поделился с нами опытом борьбы с самолетами ФВ-190, рассказал о новых тактических приемах, применяемых вражеской истребительной авиацией.

Большой подъем среди личного состава полка вызвал приказ No 195 Верховного Главнокомандующего, в котором не только подводились итоги борьбы Красной Армии и всего советского народа с немецко-фашистскими захватчиками, но и конкретизировались формы и методы боевых действий против врага в нынешних условиях, когда за нашими плечами был почти двухгодичный опыт войны, когда мы нанесли противнику ряд крупнейших поражений, когда наш тыл стал крепким, как никогда, и. был способен обеспечивать действующую армию всем необходимым.

Приказ нам зачитали, затем разъяснили в беседах и докладах, отдельные его положения популяризировались средствами наглядной агитации.

Повышению боевой готовности, мобилизации всех усилий однополчан на выполнение боевых задач способствовали митинги, которые проводились в связи с заметными событиями в полку, дивизии или армии, а также событиями общенародного характера. Один из таких митингов был посвящен юбилею нашей дивизии. Тогда же ей присвоили наименование Сталинградской, а 54-му авиаполку – Керченский. Как гордились мы этим, сколь высок был моральный дух всех утинцев! Не преувеличу, если скажу, что каждый из нас ощущал нечто вроде дыхания самой истории: ведь и звание гвардейцев и наименование сталинградцев и керченцев должны остаться за нами на долгие десятилетия, навсегда. Это была разумная инициатива, глубоко продуманная и обоснованная мера поощрения защитников Родины. Добрые традиции русской армии, армии Суворова и Кутузова, возрождались и трансформировались в лучшем их качестве.

Запомнился мне и другой митинг. Мы провели его, прочитав в Правде ноту Народного Комиссариата иностранных дел о массовом насильственном уводе в немецко-фашистское рабство мирных советских граждан и об ответственности за это преступление германских властей и частных лиц, эксплуатирующих подневольный труд наших соотечественников в Германии, От имени летчиков слово на митинге предоставили мне. Затем выступили комсомолка Трушина, работавшая у нас оружейницей, коммунист техник-лейтенант Таран и другие однополчане. Легко себе представить, какую политическую окраску имели наши выступления, с какой страстью произносили

Мы свои короткие речи, сколько в наших сердцах было ненависти к заклятому врагу. Вот что писал в политдонесении начальнику политотдела 16-й воздушной армии полковнику В. И. Вихрову дивизионный пропагандист Минаев:

На митинге в 54 гиап старший техник-лейтенант тов. Пащенко заявил: За все зверства немецких мерзавцев, за издевательства и надругательства над мирным населением, за убийства и насилия, за муки, причиняемые раненым и пленным красноармейцам, за разрушение наших сел и городов мы должны сполна отплатить фашистским захватчикам. Для этого технический состав обязан работать так, чтобы наши самолеты ежеминутно были в полной исправности, а летчики должны завоевать превосходство в воздухе, драться еще лучше, чем дрались под Сталинградом...

Летчик Денисов сказал, что мы обязаны сейчас подготовить себя к предыдущим боям, чтобы значительно улучшить свою боевую работу. Мы будем драться по-гвардейски, и, чем больше уничтожим врагов, тем лучше будет наш ответ на чинимые немецко-фашистскими оккупантами зверства над мирным советским населением и ранеными и пленными красноармейцами{3}.

Я до сих пор с благодарностью вспоминаю коллектив коммунистов 54-го гвардейского истребительного авиационного полка, который был для меня подлинной школой политического воспитания, институтом гражданского самосознания, академией боевой зрелости.

Таким образом, третья военная весна сыграла большую роль в подготовке к предстоящему сражению, которое вошло потом в историю Отечественной войны под наименованием Орловско-Курской битвы.

Гроза в соловьином краю

...Забыв, что здесь идут бои,

Поют шальные соловьи.

Алексей Фатьянов

Догорала майская вечерняя заря. Поляна, окаймленная нежной зеленью кустарника, подернулась лилово-сиреневой дымкой ранних сумерек. Разгоряченные от продолжительной и весьма напряженной работы в воздухе, моторы яков остывали. Инженер эскадрильи Дрыга шумел, торопил техников и механиков с подготовкой самолетов к завтрашним вылетам. Медленно, словно неповоротливые мастодонты, двигались от истребителя к истребителю спецмашины – бензовозы, маслозаправщики. Позвякивали черные и голубые баллоны со сжатым воздухом и кислородом, гремели дюралевые капоты и заправочные лючки, деловито переговаривались, оружейники, прибористы, электрики, проверяющие пушки, пулеметы, приборы и аккумуляторы. Слышались команды механиков: Дава-ай!, Сто-оп!.

Но вот постепенно гомон людей, пофыркивание автомашин, стук инструментов и лязг капотов и лючков начали стихать. Все отчетливее становилась тишина весеннего вечера, переходящего в ночь. И в этой тишине яснее доносились с линии фронта редкое уханье орудий, частая пулеметная дробь, приглушенная расстоянием, взрывы бомб, похожие на одиночные удары грома. На далеком горизонте, окутанном темно-лиловым бархатом, вспыхивали зарницы. Языки сполохов, поднимаясь вверх, облизывали небо, как бы пытаясь достать до звезд, безмятежно мерцающих над неспокойной землей.

Настораживающая, неумолкающая какофония фронта клокотала километрах в сорока на севере, под Орлом, и километрах в ста на западе, около Севска, До Сум и Бел – города было еще дальше, и здесь, под Фатежем, мы почти не слышали сердитой воркотни тамошней передовой. Успокоенные относительным затишьем, в густой листве кустарника, обрызганной едва ощутимыми крапинками росы, защелкали соловьи. Сначала подал голос один. Робкий, пробный голос – два незатейливых колена. Цвикнул и замер, словно прислушиваясь: отзовется кто-нибудь или одному придется петь. Но солиста услышали его пернатые друзья. Почти рядом с ним зацокал сосед. Потом послышались короткие трели из кустов, уходящих ближе к лесу. А вскоре вся лесная опушка огласилась звонкими соловьиными мелодиями.

– Курские! – восхищенно произнес Илья Чумбарев. – Эх, братцы, до чего я люблю соловьев! Кажется, сто лет их не слышал.

– Сколько же тебе годков от роду? – лукаво спросил Василий Лимаренко. Если ты целый век не слыхал соловьиного пения, то, судя по всему, тебе никак не меньше ста шестидесяти. А?

– Почему ста шестидесяти?

– Сто лет не слыхал вот этих певчих птах, да война идет третий год. А год войны, сам знаешь, к десяти приравнивается. Тебе же, как летчику, год за три засчитывается. Вот и посчитай сам. Три на двадцать – шестьдесят. Плюс сто. Итого сто шестьдесят, – засмеялся Лимаренко.

– Здорово ты, Вась, брехать научился за эти шестьдесят лет, – шуткой на шутку ответил Чумбарев.

Ребята, разлегшиеся на остро пахнущей вешним настоем траве, попыхивали папиросами, улыбались, изредка вставляли реплики. Саша Денисов ворчливо заметил:

– Помолчали бы, остряки. Не так уж часто слушать вот такое доводится. – Он показал рукой в сторону перелеска.

Ночь звенела руладами – очень светлыми, прозрачными, с какими-то тонкими серебряными переливами.

– Эх, соловушки... – вздохнул Павлик Оскретков и загасил окурок. – Попоют с мая до начала июня, выведут птенцов и умолкнут до следующей весны...

– Ничего, Паша, мы еще столько весен встретим с тобой, столько соловьиных песен наслушаемся! Особенно после войны. Ни тебе дыма, ни огня, ни пальбы. Сиди где-нибудь в палисадничке, попивай душистый чаек и слушай соловушек, мечтательно сказал Иван Максименко.

– Когда ей конец, войне-то? – медленно, словно каждому слову приходилось преодолевать преграду, проговорил Павел. – Вот если бы союзники открыли второй фронт, может, и побыстрее бы управились с фашистами.

– Да они вроде бы действуют, – сказал Геннадий Шерстнев.

– Из чего же ты сделал такое заключение? – спросил

Саша Денисов.

– Так я же не только соловьев слушаю, но и радио... Диктор так и сказал, что наши союзники оказывают со своей стороны советскому народу все возрастающую помощь вооружением и материалами.

– Что-то я не вижу этой помощи, – скептически процедил Денисов.

– Погоди. Не перебивай, – одернули ребята Сашу.

– Ну так вот, – продолжал Геннадий. – За последние месяцы, говорит, союз антигитлеровских государств укрепился совместными и одновременными боевыми действиями против итало-германских фашистов.

– Ха, – усмехнулся Денисов, – то-то, гляжу я, в воздухе то слева от Генки союзник, то справа. Что за чудеса, думаю? Дай поближе подлечу. Захожу слева Яша Михайлик, пристраиваюсь справа – Илья Чумбарев. Надежные союзники! Эти ни в коем разе не подведут.

Летчики и техники дружно засмеялись.

– Я им серьезно, а они – хихоньки да хахоньки, – обиделся Шерстнев.

– Давай, давай, – выручил его кто-то. – Чем там закончил диктор?

– А закончил вот чем. Мощные удары Красной Армии по немецко-фашистским войскам с востока слились, мол, с ударами наших союзников по. разгрому итало-германских армий в Северной Африке. В то же время авиация союзников наносит все более чувствительные удары по Германии и Италии.

– Ну прямо замполит! Без конспекта шпарит, – не удержался Денисов.

– Между прочим, именно я и попросил его провести в эскадрилье беседу, неожиданно услышали мы голос заместителя командира полка по политчасти. Правильно говорил Шерстнев. В ходе войны боевой союз СССР, Англии и США все более укрепляется. Ну-ка, Яков Данилович, – обратился он ко мне, – посвети фонариком. Кое-что запамятовал...

Я направил полоску света от электрофонаря на блокнот замполита.

– Ага, вспомнил, – полистав странички, сказал он. – Вот одно любопытное письмецо. Его писал пленный солдат немецкой танковой дивизии СС Адольф Гитлер.

Ребята с любопытством слушали.

– Так вот, Фердинанд Мюллер рассказал, что не так давно, проезжая Рурскую область, он вынужден был остановиться в Динсбурге. А почему? Да потому, что там объявили воздушную тревогу. Вы понимаете, товарищи, в глубоком вражеском тылу – тревога! Значит, наши союзники беспокоят гитлеровцев, треплют им нервишки...

Потом поезд этого Мюллера, как он сам говорит, направился к Эссену, но, не дойдя до станции, остановился. Эссен бомбили англичане. Заводы, улицы, целые кварталы, по свидетельству немецкого солдата, были охвачены пожаром. Горели бензохранилища, фабрики и другие объекты. Весь Эссен представлял собой море огня.

– Будет время – вся Германия займется огнем, – глухо проговорил Максименко.

– Эссен, как говорят, – частный случай, – заметил Денисов. – А скажите, товарищ комиссар...

– Комиссаров теперь нет, Саша, – поправил его политработник.

– Это все равно, – улыбнулся Денисов. – Скажите, как все же дело обстоит со вторым фронтом?

– Что ты привязался? Сам, что ли, не знаешь, – попытался кто-то урезонить Денисова.

– Я не Черчилль и не Рузвельт, чтобы знать об этом, – отпарировал Саша.

– Вы знаете, товарищи, что отсутствие второго фронта в Европе спасло гитлеровскую Германию от поражения в прошлом году. Эту передышку гитлеровцы использовали для нового наступления против нас минувшим летом и осенью. Упустить благоприятные условия для открытия второго фронта сейчас, в этом году, – значит нанести серьезный ущерб нашему общему делу. Поэтому наше правительство, Верховное Главнокомандование принимают все меры к тому, чтобы второй фронт был открыт как можно быстрее, в максимально сжатые сроки.

– То наши, – разочарованно заметил Денисов. – А заморским господам это, как видно, не очень желательно, невыгодно. Известно – бизнесмены...

– А второй фронт, Сашенька, – Илья Чумбарев приподнялся на локте, – вот он, рядом. Белгородские, сумские, орловские партизаны. Так шерстят немчуру, аж пыль столбом.

– Что верно, то верно, – вступил в разговор инженер Дрыга. – Слыхать, недавно орловский партизанский отряд Смерть немецким оккупантам поддал жару фрицам. Налетел на железнодорожную станцию и перебил тамошний гарнизон человек этак двести, вывел из строя оборудование, входные и выходные стрелки. Такой, говорят, трам-тарарам устроил!

– Вот это я понимаю – второй фронт! – удовлетворенно произнес Денисов.

– Наконец-то успокоился, – бросил Василий Лимаренко.. – А то никак не поддавался агитации, соловьиная душа.

Разговаривали еще с полчаса. Первым поднялся замполит:

– Спать, друзья, спать. Завтра – жаркий день.

Летчики и техники не без сожаления покинули облюбованное местечко. Вслед уходящим звенели чистые соловьиные голоса.

Поднимались мы обычно с рассветом. Умывшись и накоротке позавтракав, спешили на командный пункт или на стоянку самолетов, прямо к машинам.

В этот день полк был на ногах часа в четыре. Гвардии подполковник Мельников и начальник штаба Антон Васильевич Верещагин подошли на командный пункт, где собрался летный состав, и, приняв рапорты от командиров эскадрилий о готовности экипажей, поставили задачу на день. Предстояла нелегкая работа прикрывать от налета вражеской авиации город Курск.

Недавно по просьбе партийного бюро полка у нас побывал армейский корреспондент. Он рассказал, что с каждым днем в районе Орловско-Курской дуги интенсивность воздушных боев все более возрастает. Стремясь во что бы то ни стало разрушить Курск, вывести из строя железнодорожные узлы, чтобы лишить наше командование возможности подвоза войск, боевой техники, оружия и продовольствия, фашисты посылают на город волну за волной свои самолеты. Летают юнкерсы и хейнкели, мессершмитты и фокке-вульфы, штурмовики и корректировщики. Однако бешеные налеты не достигают поставленной цели. Не то время. Немецкая авиация утратила свое былое превосходство, и почти каждая схватка в орловско-курском небе заканчивается для врага плачевно...

Хороший был доклад. И в последнее время мы нетерпеливо ожидали приказа о начале большой работы в небе.

– Ну, Яша, – подошел ко мне Николай Крючков, – пожелай мне успеха. Лечу вместе с Максименко.

– Ни пуха ни пера, Коля!

– Пошел к черту, – ответил Крючков и сплюнул через плечо.

Вслед за ним прибежали Саша Денисов и Павлик Оскретков.

– Нынче без тебя летим, замкомэск. Самостоятельно, – смущенно улыбнулся Павлик.

– Ну что ж, ребята, желаю удачи!

И эти послали меня к черту. Уж так повелось: вместо спасибо – к черту посылают...

Да, летчики шли парами, но все-таки эскадрилью вели капитан Балюк и я: в случае чего ребятам нужно помочь, отвести от них беду. Следом за нами в воздух поднялись две другие эскадрильи, а потом покинули аэродромы остальные полки утинской дивизии. А за нашей дивизией – соседние.

Небо было забито дневными звездами, которым предстояло встретиться с уродливыми фашистскими крестами. И мы встретились. За этот день, как сообщала наутро газета Правда, наши истребители уничтожили 56 вражеских самолетов. Жгли их и летчики нашего полка.

Максименко и Крючков, подходя к Курску, обнаружили группу юнкерсов, летевших на большой высоте.

– Коля, прикрой, – попросил Максименко и пошел на сближение с бомбардировщиками.

– Мессеры, мессеры! – предупредил своего ведущего Крючков, заметивший истребителей противника.

Яки развернулись и бросились в атаку на самолеты прикрытия.

– Атакую ведущего. Прикрой, – передал по радио Максименко.

Пристроившись к Ме-109, он не отставал от него до тех пор, пока не поджег. Фашистский самолет потянул на северо-запад, но не успел перелететь линию фронта, упал где-то южнее Фатежа.

Воздушный бой не прекращался ни на минуту. Одни атаковали юнкерсов, другие дрались с мессершмиттами. Поняв, что Максименко и Крючков вынуждены были связать боем истребителей противника, Оскретков и Денисов направили свои яки на группу бомбардировщиков. Основная цель именно они – юнкерсы.

– Атакую, – сообщил по радио Павел Саше.

– Понял. Прикрою, – отозвался Денисов. Оскретков открыл огонь из пушки и пулеметов по одному из Ю-87.

– Готов! – радостно выкрикнул Денисов. Бомбардировщик, не дойдя до цели, загорелся и со снижением потянул в сторону своего аэродрома.

– Бью по второму, – предупредил Оскретков. Трасса Павлика пронзила фюзеляж юнкерса. Тот задымил, но продолжал лететь к Курску.

– Сволочь! – выругался Денисов и, вырвавшись чуть вперед, добил фашиста.

– Саша, Саша, – сообщил Оскретков, – на моем самолете, кажется, пробит радиатор...

– Разворачивайся домой. Иди спокойно. Я прикрою.

Як Оскреткова повернул в сторону Фатежа, но до аэродрома не успел дойти. Пришлось садиться на вынужденную. Пока Павел не приземлился, Денисов виражил над ним, в любую секунду готовый вступить в драку с врагом.

К вечеру севший в поле як техники привезли на аэродром и, облепив его, дружными усилиями восстановили до наступления темноты.

Командир полка поблагодарил Максименко, Оскреткова, Крючкова и Денисова.

– Хорошо, товарищи летчики, деретесь. Так и надо бить фашистскую нечисть.

– Служим Советскому Союзу! – единым духом выпалили ребята.

Выглядели они молодцевато. На их плечах были офицерские погоны, на груди гвардейские знаки и недавно полученные награды.