Текст книги "Космический ключ"
Автор книги: Яков Левант
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Ложная тревога?
Газик с зеленым значком пограничных войск мчится по шоссе. Трое в одинаковой летней защитной форме слушают человека в штатском. Слушают по-разному. Старший из трех, полковник с широким, скуластым, иссеченным шрамами лицом, откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Сидящий рядом с водителем лейтенант изо всех сил старается изобразить невозмутимость, что ему явно не дается. Лицо его насторожено, губы время от времени непроизвольно шевелятся, – лейтенант повторяет про себя незнакомые слова. И только шофер, молоденький солдат первого срока службы, слушает с откровенным любопытством, полураскрыв рот и направив зеркальце на удивительного иностранца. Впрочем, это не мешает ему безупречно и на большой скорости вести машину. Стрелка спидометра колеблется между цифрами «60» и «70» и только на поворотах дороги сползает к сорока.
Эверетт закончил свой рассказ, но мысли шофера все еще там, в Селении мертвых. Это ж надо, – разводят саранчу, чтобы вызвать голод! Да еще думают на этом обогатиться... Нет, что там ни говори, трудно разобраться в этом солдату первого года службы.
– Джунавадхан, – говорит полковник Карабанов. – Старый знакомец...
Лейтенант быстро оборачивается, вопрос уже готов сорваться с языка, но он вовремя сдерживается. Полковник прячет улыбку, – всему свое время, лейтенант, всему свое время...
– Блер сказал только это? – спрашивает он. – «Донесение из-за рубежа... Все готово...»
– Больше ни слова, – Эверетт задумывается на минуту. – Да, да, ничего больше.
– Но что бы это, по-вашему, могло значить?
– Не могу себе представить.
– Джанабад, товарищ полковник, – докладывает лейтенант.
Газик замедляет ход. Мимо приносятся легкие, почти воздушные постройки из дерева и пластиков, цветники, газоны. На небольшой площади бьет фонтан, в водяной пыли повис крохотный кусочек радуги.
Эверетт оглядывается, – ни глиняных стен-дувалов, ни канав – неизбежных спутников ближневосточных и среднеазиатских городков.
– Таких я еще не видел.
– И не увидите, – отвечает Карабанов. – Это пока единственный. Джанабад. Опорная станция Академии наук. Здесь испытываются методы создания новых почв.
– Новых почв?!
– Именно. Да вот мы уже и на месте. Прошу вас, доктор.
«Газик» остановился у подъезда большого здания.
Эверетт и Карабанов, миновав просторный светлый вестибюль, поднялись по широкой лестнице. У двери с табличкой «Директор станции» полковник постучал.
– Войдите, – раздалось оттуда.
Люди, сгрудившиеся у огромной, во всю стену, карты Средней Азии, обернулись на стук. Из группы вышел пожилой человек в сером дорожном костюме.
– Кулиев, – протянул он руку Карабанову.
Полковник представил ему Эверетта.
– Вы свободны, товарищи, – сказал академик своим сотрудникам.
– Вот, наносим на карту продвижение вражеских полчищ, – пригласив гостей к столу, заметил он. – Совсем как на фронте.
– Как на фронте, – согласился Карабанов, разглядывая карту. – И судя по всему, бой предстоит не шуточный.
– Что ж, – в тон ему отозвался Кулиев. – Воевать, так воевать. У нас найдется, чем ответить на этот вызов.
Эверетт с удивлением посмотрел на советского ученого. Что могут означать эти слова? Не думают же они следовать примеру американского авантюриста!
– Мне кажется, – нерешительно заметал он, – речь может идти скорее об обороне.
– Оборона не самый лучший вид защиты, – неопределенно отозвался Кулиев и обернулся к Карабанову: – Прошу вас, полковник, не спрашивайте сейчас ни о чем. Я внес одно предложение, решение пока еще не известно.
Карабанов молча кивнул. Этот немолодой, но по-юношески непосредственный и живой ученый понравился ему с первого взгляда. На Эверетта академик тоже произвел приятное впечатление. Как случается нередко, сам оставаясь человеком нерешительным и суховатым, он тем не менее всегда тянулся к людям общительным. «Пет, у этого человека не может быть черных мыслей, – заключил он, вглядываясь в покрытое прочным загаром, приветливое лицо Кулиева. – Он просто шутит». Шутит... Однако не слишком ли легко смотрят все они на авантюру Блера? Отдают ли себе отчет в том, как велика опасность?
– Прежде всего, мне хотелось бы передать вам чертежи одного прибора, – говорит он вслух. – Это звуковой «хлыст», с помощью которого можно защищать плантации и посевы.
– Вы правы, правы, – спохватился академик. – Время терять нельзя. Ваша помощь, доктор, для нас поистине неоценима. Сейчас я познакомлю вас с нашими энтомологами. Жаль, что не прилетел еще мой друг Владимир Степанович Боровик.
– Скажите, Аспер Нариманович, – остановил полковник поднявшегося уже академика. – Что случилось с ним? Ведь из-за этого я, собственно, и примчался.
– Простите, простите великодушно, – Кулиев с обезоруживающей улыбкой развел руками. – Ложная тревога. Произошло недоразумение, профессор Боровик, оказывается, не вылетал из Минска.
– Так, ложная тревога, – кивнул головой полковник. – С чего же она возникла?
– Простое недоразумение, – с легким нетерпением повторил Кулиев. – Телеграмма о вылете была ошибочной.
– Ну что ж, тем лучше, – заметил Карабанов. – Но... мне хотелось бы взглянуть на нее, раз уж приехал.
И добавил виновато:
– Грешен – не люблю недоразумений.
Академик добродушно рассмеялся:
– Узнаю, узнаю воинскую пунктуальность. Сам воевал, правда, в партизанах... Хорошо, сейчас все будет сделано.
Вернувшись к письменному столу, он щелкнул рычажком селектора.
– Товарищ Файзи? Из Минска ничего пока? Ладно, зайдите ко мне. И захватите телеграмму.
– Файзи – наш завканц, – пояснил он, выключив селектор. – По моему поручению он связывался с Минском. Так что все сведения получите из первоисточника. Удовлетворены?
– Вполне, – ответил Карабанов.
– Вот и прекрасно. Прошу вас – располагайтесь здесь, как дома.
И, пригласив Эверетта, академик вышел.
Карабанов поглядел в окно. Лейтенант Рустамов курил внизу, облокотившись о крыло «газика». Встретившись с ним взглядом, Карабанов сделал знак рукой. В это время в дверь осторожно постучали.
– Прошу, – сказал полковник и быстро обернулся.
Вошедший, неуклюжий маленький толстячок, с добродушным, круглым как луна лицом, уставился на Карабанова.
– Меня вызывал товарищ директор...
– Проходите, проходите, товарищ Файзи, – весело приветствовал его полковник. Усадив недоумевающего толстячка в просторное кожаное кресло, он устроился напротив.
– Аспер Нариманович пригласил вас по моей просьбе, – неторопливо пояснил Карабанов, приглядываясь к собеседнику. – Вы принесли телеграмму из Минска?
– Вот она, – с готовностью протянул листок Файзи.
В кабинет, постучав, вошел лейтенант Рустамов, молча присел у карты.
Карабанов быстро пробежал текст и вопросительно глянул на Файзи. Тот заговорил, не ожидая вопросов, сразу, заметно волнуясь и глотая слова. Да, телеграмму он показал тут же, без всякой задержки и сам, по поручению товарища директора, ездил на аэродром встречать. Профессора Боровика среди прибывших не оказалось. Товарищ Кулиев страшно взволновался, куда-то звонил, а ему, Файзи, поручил связаться с Минском. Конечно, он тут же позвонил, но там его заверили, что тревожиться нечего, что профессор, вероятно, еще не вылетел и вообще...
Файзи замолк, растерянно моргая маленькими испуганными глазками.
– Вообще – что? – спросил Карабанов. Это был первый его вопрос.
– Да нет, ничего, это я так... Сказали, что профессор, вероятно, еще не вылетел. Я так и передал товарищу директору.
– Так и сказали: «вероятно»?
– Да... То есть нет. Я точно не помню... А это очень важно, товарищ полковник? – виновато осведомился Файзи.
– Нет, нет, – поспешил успокоить его Карабанов. – Понимаете, Аспер Нариманович убежден, что из Минска сообщили вполне определенно: «Боровик не вылетел». Если же сказали «вероятно»...
– Да, да, – перебил Файзи и страшно смутился своей бестактности. – Извините, пожалуйста, товарищ полковник. Очевидно, выпустил словечко. Там сказали: «Вероятно не вылетел», это хорошо помню. А вот как я передал товарищу директору?..
– Нехорошо, товарищ Файзи, – с легкой укоризной заметил Карабанов. – Вам, как завканцу, следует быть более точным. Впрочем, это исправимо. Скажите мне, с кем вы говорили в Минске?
– С товарищем... товарищем... Фамилия у меня записана и телефон тоже, я сейчас... – Файзи попытался встать.
– Ничего, ничего, – остановил его полковник. – Сообщите потом. А сейчас не могли бы вы соединить меня с Минском?
– Конечно, пожалуйста, сию минуту, – засуетился толстяк. Он выскочил из кресла, обежал вокруг стола и защелкал рычажками на портативном коммутаторе.
– Алло, алло, говорит Джанабад, заказ 307. Пожалуйста, Минск, по срочному. Ожидать? Хорошо, только вы не задерживайте, пожалуйста, тут такой важный разговор...
– Спасибо, товарищ Файзи, – прервал, его Карабанов. – Не забудьте сообщить мне фамилию и телефон...
– Любопытный товарищ, – проводив взглядом толстячка, задумчиво проговорил полковник.
– Волнуется, – заметил лейтенант.
– Минск – на проводе, – раздался голос телефонистки. – Джанабад, ответьте Минску.
Карабанов быстро подошел к столу.
– Дайте, пожалуйста, центральный телеграф, – попросил он. – Дежурная? Говорит Джанабад. Нужна справка: где подана телеграмма, полученная сегодня от вас за номером тридцать дробь двенадцать? Хорошо, жду.
В дверь проскользнул Файзи. Шариком подкатился к Карабанову, положил на стол записку и так же бесшумно, на цыпочках выскользнул из кабинета.
В динамике зашумело.
– Джанабад, слушаете? Телеграмма тридцать дробь двенадцать подана в аэропорту, почтовое отделение пятнадцать.
– Спасибо, – ответил Карабанов. – Попросите переключить меня на аэропорт.
– Вот вам и «вероятно», – сказал он Рустамову. – Телеграмма-то подана из аэропорта.
– Он мог раздумать в последнюю минуту. Бывают такие канительные товарищи.
– Бывают, – согласился Карабанов. – Сейчас все станет ясным.
Однако дежурный по аэропорту подтвердил, что Владимир Степанович Боровик действительно вылетел первым рейсом в Москву, имея транзитный билет до Джанабада. Быть может, он задержался при пересадке? Но в телеграмме был назван час прибытия. Сверившись с расписанием, дежурный сообщил, что время транзитного полета пассажиром рассчитано точно, синоптическая обстановка на всей трассе была благополучной, рейсы не отменялись и какие-либо задержки «по причине Аэрофлота» совершенно исключены.
Записав пересадочные пункты по маршруту Боровика, Карабанов придвинул к себе бумажку Файзи и заказал новый номер. Его соединили тут же. Приветливая секретарша, справившись только о фамилии, сразу переключила на руководителя института.
– Слушаю вас, товарищ Карабанов, – прозвучал приятный мужской голос.
Полковник в осторожных выражениях высказал опасения по поводу задержки профессора Боровика.
– Да, да, очень некрасиво получилось. Значит, профессор так и не прибыл? – в динамике послышался легкий вздох. – Ну что ж, меня это не удивляет. Вынужден извиниться за своего коллегу...
– Вы полагали, Боровик не вылетал из Минска? – счел нужным уточнить Карабанов.
– Да, я высказал такое предположение, когда мне позвонили утром.
– Но я только что связывался с аэропортом. Профессор отправился первым самолетом.
– Вот как? Ну, это не меняет ничего. Значит, он где-нибудь в пути изменил маршрут.
– Простите, не понимаю... – удивился Карабанов.
– Да, да, нам с вами это трудно понять, – подхватил невидимый собеседник. – У профессора Боровика... э... несколько своеобразное представление о служебном долге. Он может вдруг зажечься какой-либо идеей и позабыть обо всем на свете. Так, очевидно, и случилось.
– Благодарю вас, – ответил Карабанов. – Больше вопросов нет. – Выключив микрофон, он переглянулся с Рустамовым.
– Что ж, и впрямь – ложная тревога?
– Виноват, товарищ полковник, – нерешительно произнес Рустамов. – Но почему, действительно, вы заинтересовались им, этим профессором?
– Не выношу неясности, – объяснил Карабанов. – Человек вылетел и исчез. Как так? Теперь кое-что проясняется. Кстати, если характеристика минского товарища верна, у профессора Боровика не так-то трудно было выкрасть его изобретение... Сейчас я поговорю с академиком Кулиевым. А вам, лейтенант, – в дорогу. Прикажите водителю залить полный бак.
Полковник раскрыл полевую сумку, вынул свой походный блокнот. Когда лейтенант вернулся, он уже заклеивал конверт.
– В Управление, – Карабанов протянул конверт. – Садитесь и слушайте. Итак, о Джунавадхане. Старый басмач. Курбаши. В тридцатом году, после разгрома его шайки в Хорезме удрал за границу. Там, с помощью друзей из британской разведки стал шейхом кочевого племени. У нас остались корешки. Большая часть его агентуры была нами ликвидирована, но не исключено, что кое-кто мог и уцелеть. Надо тщательно проверить. Помните слова Блера о «сообщении из-за рубежа», о «принятых мерах»?
– Так точно.
– Они были сказаны, конечно, неспроста. В чем же видел этот авантюрист угрозу своим планам? Ответ мы получим только распутав весь клубок: Блер – Джунавадхан – его агентура. Необходима быстрота. Как заявил тот же Блер: «Солдатики уже ринулись на штурм».
– Ясно, товарищ полковник.
– Я написал здесь обо всем. Прошу, чтобы вас подключили к работе. Потом мне доложите, что и как. Теперь отправляйтесь, – полковник выглянул в окно. – Машина ваша уже на месте. Спешите, лейтенант. Аллюр – три креста!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Сюзен – дерево пустыни
Следы убегают за барханы
Он нашел ее в мертвой, спаленной карателями деревне. Крохотная девчушка безмятежно лепила песчаные коржики у родничка, скрытого от домов разросшимися кустами ежевики. Здесь, как видно, и провела она те страшные часы, пока в деревушке хозяйничали гитлеровцы.
Девочка доверчиво протянула ручонки бородатому, страшному на вид партизану.
– Мам-ма... – произнесла девочка. – Мам-ма...
Боровик растерялся. Он оглянулся на свеженасыпанный холм, под которым они только что погребли останки сожженных в избе-читальне жителей деревушки (холм был виден поверх кустов), затем перевел взгляд на девочку. И вдруг подхватил, молча прижал к пропахшему дымом ватнику ее беззащитное, щупленькое тельце.
– С трофеем? – встретил его на базе комиссар Кулиев. – Ну что ж, как раз сегодня принимаем самолет с Большой земли.
До этого он был одинок. Родители погибли еще в гражданскую войну, жена осталась в песках Туркмении. И вот, одиночество ушло. В далеком Ашхабаде у него объявилась дочка. Да, да, дочка, дочурка! Перед отправкой девочки на Большую землю комиссар Кулиев, присевший написать сопроводительную, вопросительно посмотрел на Боровика.
– Да, а как же мы назовем ее?
Девочка еще не умела говорить. «Мам-ма, мам-ма...», – неизменно отвечала она на любой вопрос.
– Пишите: Галя Боровик, – сказал Владимир Степанович. И обрадовавшись совершенно неожиданно пришедшему и такому удачному решению, уверенно повторил:
– Вот именно: Галина Владимировна Боровик.
– Опередили комиссара, – заметил Кулиев. – А ведь я было тоже решил удочерить. Ладно, быть по сему. Но жить мы ее пока определим ко мне. Напишу в Ашхабад, жене...
Галочку отправили в ту же ночь, а через полгода и сам Боровик, тяжело раненный в схватке с оккупантами, был вывезен в глубокий тыл.
Весной 1942 года, когда юго-западные провинции Ирана подверглись опустошительному налету шистоцерки, советское правительство командировало на борьбу с нею лучших своих саранчеведов. Вылетел туда и Боровик, еще не оправившийся как следует от ран. По пути он навестил свою Галочку в гостеприимном доме Аспера Наримановича Кулиева. А после заграничной командировки так и осел в туркменской столице до конца войны.
В Минск он уже вернулся с Галочкой, подросшей, загоревшей на щедром туркменском солнце. Больше до самого последнего времени они не расставались. Галочка сопровождала его в летних экспедициях, с детства научилась и любить, и понимать природу. С отличием окончив школу, поступила на биофак университета. Ее увлекла ихтиология, и Владимир Степанович не на шутку тогда встревожился: что если потянет дочку на дальние моря? Но этого не произошло. Посвятив дипломную работу новым породам рыб для искусственных водоемов Средней Азии, она выехала на практику в Джанабад. Боровик должен был встретиться там с ней через две недели. И вдруг – эта телеграмма!..
– Что с вами, Владимир Степанович? – с тревогой спрашивает Красиков, поднимая выпавший из рук профессора телеграфный бланк.
– Можете прочесть, – предлагает Боровик.
Эдик нетерпеливо расправляет телеграмму. Какой-то Азизбек извещает Боровика, что дочь его Галина тяжело ранена в авиационной катастрофе. «Положение безнадежно, – читает Эдик. – Ну и скотина! – кто ж пишет так отцу...»
– Он обещает встретить вас в ашхабадском аэропорту, – нерешительно замечает Эдик. – Быть может, к тому времени положение улучшится.
Владимир Степанович отвечает слабой улыбкой. Убрав телеграмму, он оборачивается к оконцу. Эдик с сочувствием поглядывает на него. Не легко, конечно, старику. И надо ж такому сейчас случиться! А может, этот Азизбек преувеличивает? Скорее бы добраться до Ашхабада, там все станет ясным...
В Москве они пересели на ашхабадский самолет. Еще три часа полета, и под ними – утопающая в зелени столица солнечной Туркмении.
Азизбек встретил их у трапа. Высокий худой старик в огромнейшей белой папахе, с морщинистым и черным ястребиным лицом привел Эдика в восторг.
«Мощно, – отметил про себя Красиков. – При случае надо увековечить».
– Вы от Галочки? Ну как, что с ней? – Владимир Степанович впился взглядом в неподвижное лицо старца.
– Плохо, начальник, совсем плохо, – качнул папахой Азизбек. – Торопиться надо. Самолет летит через пять минут.
«Торопиться! – вздрогнул Боровик. – Торопиться к самолету, или?..»
Спросить об этом не решился.
– Идемте, – произнес он. – Расскажете все в пути... Впрочем, постойте. Говорите – самолет? Куда самолет?
– На колодец Ак-Чагыл, куда же еще. Там твоя дочь, начальник.
Боровик остановился.
– Нет, – сказал он. – Не могу. Не имею права. Прежде всего – к Кулиеву. Он ждет меня.
Азизбек сокрушенно покачал головой.
– Совсем, совсем старым стал, памяти нет. Вот – бумажка тебе, начальник. Елдаш Кулиев тоже на Ак-Чагыл пошел. Тебя туда зовет.
В короткой записке Аспер Нариманович извещал, что штаб противосаранчовой экспедиции перебазируется на колодец Ак-Чагыл, в центр пораженного шистоцеркою района.
– Летим, – ответил Боровик.
Небольшой старенький самолет местной линии поднялся с боковой дорожки и, набирая высоту, лег на крутой вираж. Под крылом быстро пробежали белые кубики построек, промелькнул выруливающий на центральную взлетно-посадочную полосу гигантский турбореактивный лайнер.
– Да, как же там, у вас? – спохватился Боровик, на минуту отрываясь от мрачных мыслей. – Ведь вы, очевидно, работник станции.
– Работаю проводником, – подтвердил старик. Он сидел строго выпрямившись, как в седле, не касаясь зачехленной спинки кресла. Гигантская папаха высилась над головами соседей. Падавшие на лоб и щеки длинные пряди белой шерсти слегка шевелились, – струйка воздуха из вентиляторного краника била прямо в каменно неподвижное лицо.
– Давно работаю, много, ой много повидать пришлось. Но такого... Прямо скажу – большая беда стучится к тебе. Будь готов ко всему, начальник. Стяни свое сердце обручами.
Старик помолчал с минуту.
– А на станции, хвала Аллаху, все в порядке, – так же бесстрастно, не поворачивая головы в сторону сидящего рядом профессора, продолжал он. – Тебе передать велели: не тревожься, все будет как надо.
– Ага, будет все как надо... – машинально, не вдаваясь в смысл слов, пробормотал Владимир Степанович. – Все как надо. Ну, а что же... Что с Галочкой?
– Худо, ой худо, начальник. Как случилось? Точно не знаю. Летела на вертолете, одна. Упала. И никто не знал. Спохватились через два дня...
– Через два дня... – Боровик стиснул руками голову. – Два дня в песках, одна, возможно раненая.
– Раненая, начальник, – подтвердил Азизбек. – Я сказал: стяни свое сердце обручами.
– Но помощь – оказана ли нужная помощь? – загорячился Боровик. – Все ли, что можно, сделано? Вот мы летим, а быть может прежде надо было позвонить, связаться с врачами, принять еще меры.
– Все меры приняты, начальник. Товарищи позаботились обо всем. А старого Азизбека послали за тобой.
– Да, да, конечно, – тихо проговорил Владимир Степанович. – Конечно. Иначе не могло и быть. Товарищи позаботились обо всем...
В полдень они приземлились на небольшом, песчаном аэродромчике. Оставив убитого горем профессора на попечении Красикова, Азизбек сбегал в конторку и вернулся оттуда с неутешительными вестями. Ожидавший их вертолет улетел в Джанабад за какими-то, срочно понадобившимися для больной, медикаментами.
– Попутным транспортом, а начальник? – предложил старик. – Сейчас в сторону Ак-Чагыла отправляют почтовый самолет, а там недалеко, можно на верблюдах...
– Хорошо, – безучастно отозвался Боровик. – Вот деньги на билеты.
Через полчаса почтовый четырехместный «як» уже гудел над бескрайними песками. Тихоходный, идущий на небольшой высоте самолет немилосердно болтало, и Красиков, впервые познавший «прелести» морской болезни, все более и более ожесточался против своего «патрона», увлекшего его в эту никчемную поездку. Время от времени самолет садился на крохотных, затерявшихся среди песков такырах, выгружал почту для кочующих здесь овцеводов и снова взмывал в сухой раскаленный воздух.
Наконец, часа через три утомительнейшего полета «як» приземлился в последней бригаде. Отсюда к колодцу Ак-Чагыл предстояло добираться на верблюдах.
Вконец измотанный, чуть живой, со съехавшим на бок пробковым шлемом выбрался Эдик из тесной кабинки. Пошатываясь, как пьяный, он сделал несколько неуверенных шагов и с наслаждением растянулся прямо на песке, в тени под крылом самолета.
– Отдохни и ты, начальник, – предложил Азизбек. – Я договорюсь о верблюдах.
Владимир Степанович кивнул. Трудно было признать сейчас в этом понуром безучастном человеке неугомонного профессора Боровика. Слова старого Азизбека, не оставлявшие места для надежды, парализовали волю ученого. Знай он, что от него еще может зависеть спасение дочери, Владимир Степанович, видимо, нашел бы в себе силы преодолеть расслабляющую тяжесть горя, загореться прежней энергией, стряхнуть оцепенение... Но надежды не было. «Стяни свое сердце обручами»... Он хорошо, слишком хорошо знал язык немногословных людей пустыни.
Вскоре появился Азизбек с тремя оседланными верблюдами. Животные шли гуськом, – продетый в ноздри длинный поводок заднего был подвязан к седлу впереди идущего. С недовольным урчанием, подгибая длинные мохнатые ноги, они неуклюже опустились на песок.
Эдик уже пришел в себя и с любопытством разглядывал верблюдов. До этого он их видел только в зоопарке. Предстоящее путешествие одновременно и пугало его, и приводило в восторг. Осторожно достав из футляра «лейку», он щелкнул несколько раз подряд, «увековечивая» колоритную фигуру старого туркмена.
– А вас-то я чего потянул с собой? – неожиданно обратился к нему Боровик. – Вы бы уж давно были в Джанабаде...
«Спохватился, старый гриб», – не без злорадства подумал Эдик, но заметив смущенную улыбку профессора, и сам почему-то застеснялся.
– Ничего, ничего, Владимир Степанович. Я с удовольствием.
– Но вам нет никакого резона забираться дальше. Можно вернуться с этим же самолетом.
– В самолет шкурку грузить будут, каракуль, – вмешался Азизбек. Он подтягивал притороченный к вьюку небольшой приплюснутый бочонок. – Знаешь, как свежая шкурка летом пахнет? Совсем пропадать можно.
Эдика передернуло. Ему представилась провонявшая шкурками кабина, выматывающая душу качка...
Азизбек бросил на него быстрый взгляд.
– Пусть с нами идет джигит. Полезным будет.
Владимир Степанович с безучастным видом пожал плечами, а польщенный Красиков поспешил к верблюду. Следуя примеру Боровика, он взобрался на охватывающие верблюжий горб набитые шерстью мешки и вытянул полусогнутые ноги перед собой.
– Держись за веревку, – посоветовал Азизбек. – Крепко держись.
Эдик самолюбиво поджал губы, однако, едва отошел старик, впился правой рукой в черную шерстяную бечеву, соединявшую половинки седла. И вовремя! Верблюд его неожиданно забормотал, закрутил головой и вдруг, без всякой команды рывком поднялся на колени передних ног. Если б не спасительная бечева, Эдик кубарем полетел бы назад. Впрочем, следующий рывок толкнул вперед с такою силой, что он уперся лицом в заросшую жесткой шерстью шею животного, а третье движение вернуло его на место.
Поправив шлем, Красиков не без тревоги огляделся. Никто, к счастью, не наблюдал за ним. Азизбек что-то крикнул гортанным голосом, и маленький караван вытянулся в цепочку. «Почище, чем на самолете болтает», – с раздражением подумал Эдик, раскачиваясь в такт тяжелой поступи животного. Азизбек снова закаркал, махнул палкой над головой своего верблюда и вся кавалькада перешла на рысь. Красиков с удивлением отметил, что аллюр этот переносится гораздо легче, – если б не поза, на редкость неудобная, – восседать на плавно рысящем верблюде было б одно удовольствие. Посмотрела бы сейчас на него Синичка!.. Впрочем, ей достаточно будет фото. Щелкать только почаще. Любопытно, как вышел этот старикан? Колоритнейшая фигура! «Вот это мой проводник, Шурочка. Между прочим – бывший басмач. Все время приходилось держаться начеку...»
Позади раздался рокот мотора, и Красиков, оглянувшись, увидел, что самолет их уже отрывается от земли. Качнув на прощанье крыльями, «як» развернулся на восток и вскоре исчез, растворился в бледно-голубом, нависшем над песками мареве.
Верблюды бежали узенькой тропой, выбитой в плотных, закрепившихся песках. Маленькое, удивительно бледное солнце застыло в самом зените. Нигде ни пятнышка тени. И небо, и земля вокруг испускали потоки ослепительного света.
«Стекляшки», – вспомнил Эдик, испуганно хватаясь за карман. К счастью, сорванные им во время приступа тошноты великолепные зеркальные очки оказались в целости. Без промедления водрузив их на нос, Красиков удовлетворенно хмыкнул. Окружающий его изнурительно-яркий мир сразу обрел спокойную зеленоватую окраску. Эдику показалось даже, что начинающая уже мучить его жара чуточку спала. Но то было лишь краткое заблуждение. Гнетущая духота пустыни росла с каждой минутой. Волосы под шикарным пробковым шлемом слиплись от пота, струйки сбегали по спине, в горле нестерпимо першило.
Почувствовав жажду, Эдик потянулся было к термосу, но тут же вспомнил, что еще в самолете высосал все до последнего глотка. «Нужно было наполнить из колодца, – подосадовал он, – терпи теперь до самого привала».
Между тем полоска закрепившихся песков осталась позади, тропа исчезла, и верблюды перешли на шаг. Изнурительное раскачивание возобновилось, и вскоре Эдик начал испытывать тупую ноющую боль во всем теле. Еще больше мучила его жажда, она становилась совершенно невыносимой. Сколько же предстоит ему болтаться на горбу этой чертовой животины? Час, два, десять часов?..
Наконец, не выдержав, Эдик окликнул Боровика. Маленький караван остановился, верблюды сгрудились, и профессор передал Красикову свою баклажку.
– Это моя вина, – заметил Владимир Степанович в ответ на смущенное признание Эдика. – Вы впервые в песках. Я должен был предупредить: с водою следует быть очень и очень осторожным.
«Конечно твоя, чья же еще!» – сердито подумал Эдик, бормоча вслух слова благодарности.
Впрочем, злоба его тут же улеглась. Не выпуская из рук зашитую в серое сукно баклажку и то и дело поднося ее к губам, Эдик великодушно рассудил, что «патрон» его в сущности не такой уж скверный парень. Быть может, несколько черствый и невнимательный, но кто из смертных без греха?
Вода принесла лишь временное облегчение. После первых минут подлинного блаженства, жажда вспыхнула с новой силой, и Эдик продолжал прикладываться к фляжке до тех пор, пока не опорожнил ее до дна. Затем наступила слабость, гнетущая, всепобеждающая. Обливаясь потом, Эдик сорвал с себя рубашку, небрежно сунул ее под бечеву седла. За рубашкой последовал и великолепный шлем, ежеминутно сползавший на нос. Заменив его носовым платком с узелками, скрученными в уголках, Красиков тоскливо уставился на свои щеголеватые, но немилосердно жмущие ноги сапоги. Скинуть их сейчас было невозможно, тем более, что путешественники как раз пересекали цепочку островерхих барханов. Неутомимые животные упорно карабкались на вершины по рыхлому, осыпавшемуся песку. Время от времени, если подъем становился уж слишком крут, верблюды подгибали передние ночи и, отталкиваясь задними, на коленях преодолевали последние метры до гребня. Судорожно цеплявшийся за веревки Эдик и вовсе замирал от страха, когда они, вытянув вперед длинные шеи и широко разбрасывая ноги, рысью устремлялись вниз.
Когда суровый их проводник объявил, наконец, привал, Эдик чувствовал себя измученным вконец. Еле преодолевая слабость, он беспомощно сполз с седла и привалился к опустившемуся наземь верблюду.
– Придется ночевать, – заметил Азизбек в ответ на вопросительный взгляд Боровика. – Ночью собьюсь с пути.
Владимир Степанович молча кивнул головой и ни слова не говоря принялся развьючивать своего верблюда. Эдик попытался последовать его примеру, но сразу же запутался в сложном сплетении бечевы.
– Лучше наломайте саксаула для костра, – посоветовал Боровик, указав на большие кусты странных безлистых растений.
С трудом переставляя непослушные одеревеневшие ноги, Эдик направился к кустам. Солнце уже скрылось за вершиною бархана, и в неглубокой котловине, где расположились путешественники, было сумрачно и прохладно. Жажда прошла, и если б не слабость и ломота во всем теле, Эдик чувствовал бы себя сейчас совсем неплохо. «Да, да, это был тяжелый переход, Шурочка. Когда к заходу солнца мы встали на дне глубокой котловины...»
Неожиданное шипенье заставило его замереть на месте. Прямо перед ним, на уровне глаз, свешивалась с куста тоненькая серая змейка. Несколько секунд она, угрожающе шипя, раскачивалась перед лицом похолодевшего от страха Эдика, затем внезапно скользнула в глубину куста и скрылась.
Тихий хрипловатый смешок раздался за его спиной. Азизбек с верблюдами в поводу поднимался из котловины.
– Будь осторожен, джигит. Это ок-илан, змейка-стрела. Она прячется в кустах, поджидая добычу, затем – р-раз! – и пробивает сердце ротозею.
– Пробивает сердце?! – поразился Эдик.
– Не зря туркмены прозвали ее «стрелой». Будь осторожен, урус.
– Но ведь она ушла, удрала. Она испугалась человека.
– Испугалась Азизбека, – с усмешкою поправил старик. – В песках все уступает ему дорогу. А тебе надо остерегаться, урус.
