Текст книги "Кисмет"

Автор книги: Якоб Арджуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Между тем стук вилок о тарелки и звон бокалов смолкли, хозяин и я оказались в центре внимания. Я спрашивал себя, долго ли публика будет ограничиваться ролью зрителей, и уже прикидывал, сколько секунд займет у меня отступление к двери.

Хозяин сверлил меня взглядом, словно я собирался сорвать золотые пуговицы с формы его президента, а потом использовать их в качестве фурнитуры для сортира, но вдруг опомнился и спокойно, насколько мог, ответил:

– Ну вот что. Хватит болтовни. Пиво за мой счет. А теперь исчезните, чтобы я вас больше здесь не видел.

Я покачал головой. Мне вдруг показалось, что в дальнем темном углу зала возникло какое-то движение. Я отступил несколько шагов по направлению к двери, чтобы видеть весь зал. По каменным лицам посетителей нельзя было понять, что происходит. Вряд ли они могли слышать, чем я вывел из себя хозяина. Но в любом случае это был их человек, это был их ресторан, а я здесь – чужак.

Не успел я произнести обращенные ко всем слова: «Сейчас во Франкфурте действует банда рэкетиров, которая называет себя „Армией здравого смысла"», как за моей спиной распахнулась дверь, и в тот же момент несколько рук схватили меня, оторвали от пола и поволокли к стойке. Дальше последовал мощный удар, и на несколько секунд у меня почернело в глазах. Когда голова немного прояснилась и я почувствовал, что мне связали руки за спиной, то подумал о пистолете. Он находился вне досягаемости – в кармане брюк. Потом я вспомнил, что в дальнем углу было какое-то движение. По-видимому, сидевшие там люди вышли через другую дверь, а потом вошли в ту, что была возле меня. Я с облегчением отметил, что мой нос избежал удара, и увидел слева и справа от себя два ярких спортивных костюма.

– Хозяин, что делать с этой свиньей?

Берлинцы. Они сейчас суют свой нос повсюду. Я повернул голову так, чтобы увидеть пьяную рожу бритоголового.

– Какой славный говорок и приятные формулировочки, сразу видно – столичные штучки!

– Заткнись! – рявкнул он, двинув мне ногой по коленям.

– Очень бы хотелось знать, кто это такой, – снова спокойно и дружелюбно, как в первый раз, сказал хозяин. Я его явно недооценил.

Когда бритоголовые проверяли мои карманы, несколько посетителей молча покинули заведение, остальные с интересом наблюдали за происходящим. Некоторые закурили, другие пили пиво. Единственный человек в зале, которому ситуация была явно неприятна, но кто не мог уйти, был помощник повара. По уголкам его глаз я видел, что он нервничал, орудуя пивными кружками и все время отворачиваясь от происходящего.

– А у этой свиньи в кармане пушка, – крикнул один, еще раз ударив меня каблуком по коленной чашечке. Он явно разбирался, куда и как бить. Еще пара таких ударов в колено, и я предпочту зуботычину.

Он поднес пистолет к моему лицу.

– А это что такое? Что это, я спрашиваю?

– Пистолет.

– Сам вижу, что пистолет, – заорал другой и потряс у меня перед носом вынутым из моего кармана бумажником. В тот момент, когда специалист по коленным ударам крепко держал меня, другой торжествующе размахивал моим удостоверением.

– Кемаль Ка. ка… Что за имя? Кака… Кака так кака. Кемаль Кака! – Он заржал, радуясь своему остроумию, и ткнул мое удостоверение своему корешу. Потом они захохотали вдвоем.

– Эй, парни, зачем усложнять жизнь? Зачем нам какой-то Кемаль? Пусть будет просто Кака-Кака.

– Заткнись, я сказал!

На этот раз он ударил меня по ногам так, что я повис в воздухе с заломленными на спину руками. Мне показалось, что слышен треск ломающихся костей. Когда я вскрикнул, получил удар в бок и упал на спину, а специалист по коленным ударам, размахивая моим пистолетом, поставил свой сапог мне на горло.

– Еще одно слово, и от тебя останется мокрое место.

Я закрыл глаза, показывая, что все понял. В этот момент еще несколько гостей потянулись к выходу. Поняв, что события накаляются, они предпочли не портить себе аппетит. Помощник повара перестал возиться с посудой и, крепко стиснув зубы, смотрел перед собой невидящим взором. Если события будут развиваться в таком же духе, этот парень будет моей единственной надеждой. Я попробовал пошевелить руками и почувствовал, что ничего не сломано. Треск костей был плодом моей фантазии.

– Значит, ты турок?

– Франкфуртский турок.

– Молчать!

Давление на шею усилилось.

– Я думал, что хозяин ресторана хочет ближе познакомиться со мной, – прохрипел я.

Специалист по коленным ударам поморщился.

– И что же ты забыл у нас в Германии?

Прежде чем я ответил на вопрос, его напарник, осклабившись, сказал:

– Да, этих турок у нас тоже навалом. Два года воевал с этими свиньями. – Он растопырил пальцы и стал поигрывать ими, сжимая и разжимая в воздухе. – Ну что, замочим? Я их столько хлопнул, что со счету сбился. Одним больше, одним меньше.

– Да, Берлин этим славится.

– Чего? Совсем рехнулся? Не в Берлине, а у нас на родине. Эх, темнота! Ты знаешь, сколько черных там у нас? Одни Кемали, и все сплошные каки.

– Понял. – Я попытался изобразить живой интерес. – Интересно, на скольких же диалектах говорят в Хорватии?

– А сейчас слушай меня внимательно, – вступился хозяин, склонившись надо мной. – Вел ты себя здесь не слишком вежливо. Оскорбил нашего президента, издевался над нашей страной. Не знаю почему. Мы мирные люди и не сделали ничего плохого. Вообше-то тебя следовало бы проучить. Но я зла не помню. Убирайся отсюда подобру-поздорову, но только знай: если еще раз появишься, я так тебя разукрашу, что твоя сегодняшняя рожа будет картинкой по сравнению с той, которую я тебе сделаю. Ты меня понял?

– Еще как!

Хозяин еще раз посмотрел мне в глаза, давая понять, как неохотно он меня отпускает, потом кивнул берлинцам и исчез за стойкой. Тот, который бил меня по коленям, был разочарован.

– Эту свинью надо бы проучить, – сказал он, давая понять, что может прикончить меня в любую минуту, когда ему вздумается.

Наконец он снял ногу с моего горла. Я с трудом поднялся, а он продолжал стоять в небрежной позе у стойки, будто ничего особенного не произошло. Помощник повара наливал ему пива.

– Мой пистолет, пожалуйста.

Он медленно повернул голову и удивленно посмотрел на меня:

– Какой еще пистолет? – и, обращаясь к своему приятелю, бросил: – Во дает! Пистолет ему? Насосутся пива эти черномазые и несут всякую чушь!

– А что, черномазым и пива нельзя выпить? Ножом пырять, баб трахать да дурь курить – можно. А выпить приличного пивка, это запрещено Аллахом? Так, что ли?

Я почувствовал, что все присутствующие с веселым интересом смотрели на меня.

Я уперся обеими руками в стойку бара, чтобы дать отдохнуть коленям, и устало уставился в пол. Когда чужой ботинок упирался мне в горло, боли не чувствовалось. Сейчас боль ощущалась во всех местах, по которым меня били последние десять минут. Я тяжело вздохнул.

– Оружие зарегистрировано, и, если я его сейчас потеряю, мне придется сказать, где и при каких обстоятельствах оно исчезло. А врать ради вас я не собираюсь и своей работой рисковать не намерен. Или вы кончаете со мной, или возвращаете мое оружие. В противном случае ваша лавочка завтра будет полна полицейских.

Продолжая смотреть в пол, я вытащил из кармана сигарету, потом зажег ее, ждал, что же они решат делать. Тело стало невыносимо болеть, и мне стало все равно, что со мной сделают. Единственное, чего мне не хотелось видеть, были их рожи, по крайней мере – их живые рожи.

– Вынь обойму и отдай пушку. Пускай убирается.

В этот момент что-то плюхнулось мне в карман пиджака, и я, не оборачиваясь, поплелся к выходу.

ГЛАВА 11

Я сидел в машине напротив бара «Адриа» в состоянии полузабытья, курил, слушал радио и ждал. Лицо дергалось от боли, плечи горели, колени омертвели. Время от времени на меня нападал сон, потом я вздрагивал и просыпался. Мне снились бои и битвы. Сначала одно полчище в пестрых перьях и золотых кольчугах, как из какого-то исторического фильма, билось с другим. Бойцы кололи, рубили друг друга на мелкие куски копьями и мечами. Лились потоки крови, в которых валялись отрубленные головы, а из близлежащего леса доносилась музыка в стиле техно. На меня была устремлена пара горящих живых глаз, хотя все вокруг были мертвы. У меня, единственного, было огнестрельное оружие, но оно, по какой-то неведомой причине, не подчинялось мне. Когда я ставил его на предохранитель, оно начинаю дико стрелять в разные стороны, а когда снимал с предохранителя и нажимал на курок – давало осечку. Музыка становилась все громче, пока не превратилась в оглушительный страшный вой, и тут я проснулся. Треск доносился из магнитолы – сбилась волна.

Около часа ночи за занавесками наконец погас свет. Я потер лоб, закурил и проверил, вставлена ли в пистолет новая обойма.

Через десять минут хозяин ресторана и его сотрудники вышли на улицу. Хозяин запер дверь на ключ, кивнув на прощание остальным, и все разошлись в разные стороны. Я сразу же забыл про свои плечи и колени, вылез из машины, тихо прикрыл дверцу и пошел вслед за помощником повара. Догнал я его в темном переулке. Десять метров до него шел крадучись, а потом прибавил шагу.

– Тихо! Если пикнешь, убью!

Я схватил его за воротник и потянул за шиворот в подъезд первого попавшегося дома. Щуплое тело дрожало, как у загнанного зверька. Только сейчас я понял, что это был совсем мальчишка. Ему было не больше двадцати лет.

– Не бойся, я тебе ничего не сделаю.

– Пож-жалуйста, – умолял парнишка, заикаясь, – у меня с ними нет ничего общего!

– Знаю. Успокойся. – Я похлопал его по плечу. – Только ответишь на несколько моих вопросов.

– Я ничего не знаю. Я его племянник. Немного подрабатываю тут и никак не связан с этими людьми.

Он говорил так быстро, что я с трудом его понимал. При этом он ни на секунду не отрывал глаз от пистолета и пытался отодвинуться от него как можно дальше.

– Послушай меня. Я уберу пистолет, только обещай, что не будешь делать глупостей.

– Что-что? – Он меня не слышал.

– Пистолет. Послушай… – Я сунул пистолет в карман пиджака. – Так лучше?

Некоторое время он еще посматривал на карман, в котором исчез пистолет, потом медленно поднял голову, словно ожидал увидеть перед собой чудовище.

– Что вы хотите от меня?

– Скажи, название «Армия здравого смысла» что-то тебе говорит? Ты слышал что-нибудь от своего дяди или еще от кого-нибудь?

– «Армия здравого смысла»?

– Эти слова могли и не называть. Речь идет о банде, которая появилась во Франкфурте две недели назад – она занимается рэкетом, вымогает деньги за «крышу», понимаешь? Я думаю, что бар «Адриа» – это место их сходняка. Они могут приходить сюда якобы пивка попить.

При слове «рэкет» парень вздрогнул, и я заметил по уголкам его глаз, что он хочет попытаться сбежать от меня. Я еще шире расставил ноги и покачал головой.

– Не вздумай бежать. Если ты мне поможешь, мы никогда больше не увидимся, и никто не узнает, что у нас был этот разговор. А если нет, скажу твоему дяде, что ты позвонил мне и донес на него, пытаясь продать мне информацию.

– Вы сошли с ума! – выпалил он, потом быстро отвернулся, потупив взгляд.

Я ждал. Сейчас, стоя передо мной без фартука, он производил впечатление юноши из другой эпохи. Башмаки с острыми носами, отороченные лоскутами леопардовой шкуры, широкие штаны, болтавшиеся на нем как на вешалке, белая рубашка с накрахмаленным воротничком, стриженные под «ежик» волосы…

– Вы знаете, осенью у меня начинаются занятия в университете, я хотел летом подработать, чтобы не работать во время первого семестра. Я никогда особо не любил дядю, но у меня не было другого выхода. Я понятия не имел, куда попаду. Представьте себе, ты просто хочешь немного подработать, и вдруг выясняется, что вляпался…

Он прервался и снова уставился перед собой. Я закурил сигарету, почувствовав, как резко падает мой адреналин и возрастает боль в теле. Через некоторое время он поднял голову и, приложив палец к губам, показал на карман пиджака.

– Они же выдернули из него магазин, не так?

– У меня был запасной в машине.

– А-а, – протянул он, и его лицо исказилось, словно он съел что-то горькое. – Вы могли в меня выстрелить?

– Во всяком случае, сбежать тебе не дал бы.

Парень быстро обдумал такой вариант, потом кивнул.

– Они вас сильно отделали.

– Да, и очень больно. Мне надо бы домой. Расскажи о банде.

– Ладно, – вздохнул он. – Но вы должны мне…

– Я тебе ничего не должен, – отрезал я.

После того как парень чуть было не наделал в штаны от страха, не хватало еще, чтобы он ставил мне условия.

– Так. Давай договоримся: или ты мне доверяешь, или у нас ничего не получится. Даю тебе пять минут. Если я не получу ответы на интересующие меня вопросы, то сегодня же ночью я разбужу твоего дядюшку и расскажу ему все, а ты уже можешь искать себе другое место работы.

Он еще немного повсхлипывал, переминаясь с ноги на ногу и уставившись в землю, однако скоро заговорил, но так и не подняв головы. Паренек оказался очень сообразительным и любознательным, и через полчаса рассказал мне намного больше того, что я хотел у него узнать.

Бар «Адриа» был местом встреч не только хорватских националистов, любителей совместно опрокинуть рюмочку, но и немецких нацистов и сторонников усташей, которые рвались на войну в Боснии в качестве наемников. Хотя формально война закончилась, у обеих враждующих сторон еще оставались многочисленные милитаризованные отряды, которые были не прочь побряцать оружием и под лозунгами борьбы за Великую Хорватию, Великую Боснию или Великую Сербию – за очень приличные деньги – готовы были схватиться друг с другом. Организация подбора и отправки наемников находилась в руках высокого стройного, всегда с иголочки одетого человека, чье имя никогда не упоминалось. Три раза в неделю он подъезжал сюда на своем «мерседесе» и в течение двух-трех часов проводил инструктаж в служебном помещении бара «Адриа». Этот человек должен был приехать и сегодня вечером, но он не появился, и Звонко – так звали юношу – заметил, как его дядя после моего выдворения несколько раз бегал к телефону, чтобы до кого-то дозвониться, но безуспешно.

– А в прошлый четверг он был здесь?

– В четверг… Ну да, конечно. Это было вечером, когда не пришли бледнолицые. Я их так называю про себя. Они пудрятся и носят белые парики. Когда две недели назад они впервые здесь появились, я сперва подумал, что это какие-то психи, сектанты или еще что-то в этом роде. Вы даже себе представить не можете, что за чокнутые сюда приходят. Иногда мне даже кажется, что война в Югославии – это как выигрыш в лотерею для всех психов, которые не нашли себя в мирной жизни. Я однажды случайно подслушал разговор. Был тут один сумасшедший, он все твердил, что ненавидит свою жену. Ну вот, а потом он отправился в Боснию и там, наверное из мести, укокошил не меньше десятка боснийских женщин в возрасте от тридцати до сорока лет. Потом он еще рассказывал, какая красивая страна Хорватия, какая у ее народа прекрасная литература и музыка. Ну не смех?

– А что было с бледнолицыми дальше?

– Они приходили почти каждый вечер. Как и тот высокий. Неделю назад я в первый раз увидел, как они передавали ему деньги. С тех пор я замечал, что каждый раз они что-то ему приносят. Если долговязый не приходил, они передавали все моему дяде. Но он только хранит деньги. Он всего лишь – «только». Корчит из себя крутого, а сам…

Я послушал немного, как парень поливает своего дядю, потом спросил, знает ли он, откуда берутся деньги. Он знал, и не только это. Бледнолицые в основном были беженцами из Боснии, которых принудили к рэкету. Если они отказывались сотрудничать, им угрожали тем, что убьют их оставшихся в Боснии родственников и друзей. А этим занимались, по выражению Звонко, «немецкие друзья хорватской литературы». Однажды ему удалось подслушать, как долговязый втолковывал одному плачущему бледнолицему, что после того, как тот «непотребно вел себя», они вынуждены были принять меры.

– По-хорватски я говорю не очень, но он сказал примерно так: имей в виду, это был только твой брат, а у тебя есть еще жена и дети. Надеюсь, теперь ты наш на сто процентов.

Рэкетиры ведут себя с такой жестокостью, подумал я, что такие, как Ромарио, если они отказываются платить, подвергают смертельной угрозе жизнь всех своих близких.

– Того, долговязого, с его дружками особенно веселило то – это они обсуждали за рюмкой водки, – что среди бледнолицых есть люди всех национальностей: сербы, хорваты, цыгане. Одно из его любимых изречений: «Югославия – это наша шлюха, которую мы посылаем на панель».

– А откуда им известно, какие у беженца родственники и где?

– У них есть списки, не знаю, как они их составляют. Долговязый у них в организации не главный. Там есть и поглавнее. Боссы сидят в Хорватии, а тут, в Германии, есть один надутый немец. Он был здесь два раза и вел себя, как немецкие туристы когда-то вели себя в Хорватии – мне бабушка рассказывала.

– У него еще такие холодные голубые глаза?

– Точно. Смотрит всегда так, будто хочет кого-то трахнуть или убить. Позавчера он приходил сюда и орал на долговязого, как на последнего выдавальщика топчанов на пляже. Мне кажется, что в ближайшие дни у них какая-то важная встреча.

– У шефов?

Он пожал плечами.

– Мой дядя на выходные заказал тонну мясного филе. Это, конечно, не для его завсегдатаев-алкашей.

Я вспомнил об албанце. Не слишком ли я поторопился, включив его в игру против гессенских головорезов Аренса. Но что-то я должен был ему предложить. Нельзя вовлечь албанца в дело, а через несколько дней сказать: извини, я ошибся. Во всяком случае, я не мог так поступить, если хотел остаться в этом городе и продолжать зарабатывать деньги в качестве частного детектива. Сходняк хорватских боссов был очень кстати. Если, конечно, он состоится, и если я смогу узнать когда.

– А ты не знаешь, для чего они пудрятся, носят парики и не говорят ни слова?

– Такой приказ сверху. Но я не до конца понимаю, зачем все это. Однажды видел, как один из-за жары снял парик, так его потом отдубасили в задней комнате. Все эти штучки-дрючки и прикид имеют какое-то значение для боссов.

Наконец я спросил у него про тех двух бледнолицых, которые не появились здесь в последний четверг. Но больше того, что с тех пор о них не было сказано ни слова, он не мог рассказать. В общем, на сегодня было достаточно как для меня, так и для Звонко. Я предложил ему сигарету, и мы вместе выкурили по одной.

Через некоторое время он спросил:

– Мне не надо беспокоиться, что вы меня заложите или?..

– Ни на секунду. Но вообще-то тебе лучше подыскать другую работу. Скоро там начнутся очень крутые дела.

– Вы, верно, шутите? А вы знаете, как трудно нашему брату найти здесь работу?

Я вынул карандаш и листок бумаги из кармана и написал на нем имя и номер телефона Слибульского.

– Продавец мороженого. Устраивает? Насколько я знаю, зарабатывают они неплохо. Позвони по этому номеру завтра утром и скажи, что ты от меня, от Каянкая, – сказал я, давая ему листок.

Он взглянул на него и, поколебавшись, сунул его в карман.

– Благодарю.

– И я тебя благодарю. Если твой дядя или его дружки будут тебя обижать, позвони мне. Чем скорее ты уйдешь из этой лавочки, тем лучше для тебя. – Я протянул ему руку. – Увидимся у Слибульского.

Он кивнул, а потом долго сдерживался, чтобы не расхохотаться. Наверное, он с трудом верил, что человек с разбитой физиономией и с пистолетом в кармане ему ничего не сделал.

Через десять минут я уже мчался из города, как две капли воды похожего на младшую прыщавую сестру Мэрилин Монро, и, если бы не мои ноющие от боли плечи, на прощанье помахал бы Оффенбаху из бокового окна рукой.

Оставив машину в запрещенном для стоянки месте, я поковылял в «Мистер Хэппи». Было около трех часов ночи, и под конец недели в баре в это время работал только один видак. Сотрудники дремали, устроившись на розовых плюшевых диванах, или попивали кофе и отгадывали кроссворды в ожидании последних посетителей. Раздавались только тихие ритмичные стоны, смешанные со звуками рояля.

Я прошел через зал, здороваясь направо и налево, и, как всегда, нашел Дебору в кухне. Она ела бутерброды с ветчиной и листала вместе со своей коллегой каталог модной одежды.

– Ой, бэби, что это с тобой?

Но что бы со мной ни случилось, это не могло заставить ее прекратить жевать свои бутерброды, намазывая горчицей хлеб и смачно откусывая. Набив рот, она констатировала:

– Да, вид у тебя не ахти!

Дебора, она же Хельга, была маленькой пухленькой двадцатилетней толстушкой родом из деревни где-то на севере Германии. Она носила прическу в «итальянском стиле», ногти цвета малибу, черри и фламинго, спортивные костюмы, на которых должно было быть как можно больше застежек-молний, и, выходя из дома, надевала кепку с надписью «Задорный жучок». По словам Деборы, эта работа ее не тяготила, а иногда даже доставляла удовольствие. Она жестко экономила, чтобы накопить деньги и через пару лет открыть в своей деревне бар с эспрессо и сэндвичами. Вообще-то самой большой радостью в ее жизни было поесть. За это я ее и любил: она ела, как корова, – медленно, с аппетитом, и ничто не могло помешать ей жевать. Для меня же созерцание жующей Деборы вполне заменяло йогу.

– Ничего, пройдет, – сказал я, когда она выуживала из банки маринованный огурец, отряхивая его от жидкости. – У тебя еще дела?

– Ерунда, давно нет никаких дел. Я только съем что-нибудь, а потом могу смыться. Можешь уже идти наверх, если хочешь.

– Я бы с удовольствием нырнул в ваше джакузи.

– Ха-ха, – сказала Дебора, помахивая в воздухе огурчиком. – Только за дополнительную плату, – добавила она, подтолкнув коллегу локтем в бок. Та презрительно фыркнула.

С Деборой я познакомился, вытащив ее когда-то из одной неприятной истории с сутенером – это было в заведении Вилли де Вилля «На тихих небесах». С тех пор у нас с ней была негласная договоренность: раз в неделю я мог воспользоваться ее ласками, а за это готов был помочь ей в случае возможных дальнейших неприятностей. Но таких неприятностей не предвиделось, поскольку я определил ее в другое подобное заведение, «Мистер Хэппи», которое было не менее спокойным и цивилизованным, чем деревенская пекарня из французского фильма. Хозяйку этого заведения я знал много лет и рекомендовал ей Дебору. Признаков того, что она находила все меньше смысла в нашей договоренности, становилось в последнее время все больше, и несмотря на то, что она по-прежнему улыбалась, я чувствовал, что счетчик в ее подсознании отбивал недоплату в двести марок во время каждой нашей встречи.

– Пойдем, бэби, я пошутила. Конечно, искупайся в бассейне. Только надо сначала ополоснуть его. После последнего клиента его никто не вымыл, а мужик был волосатый как обезьяна.

– Хм.

– До скорого. – Она послала мне воздушный поцелуй. – Я уж постараюсь привести тебя в порядок, завтра будешь как новенький.

И это ей действительно удалось. Когда Дебора была сыта и в хорошем настроении, никто не мог сравниться с ней по «наведению порядка» в том смысле, какой вкладывала она в эти слова. В качестве вечернего «расслабона», как выражался Слибульский, лучшего нечего было и желать.