Текст книги "«Антика. 100 шедевров о любви» . Том 2"

Автор книги: Wim Van Drongelen

XV
Парис

 
Это тебе Приамид я шлю, Ледея, «спасенье»,
Мне ж от одной лишь тебя может достаться оно.
Высказать, иль не нужны знакомому чувству признанья,
И сильней, чем хочу, наша заметна любовь?
Лучше б таилась она, покуда время настанет,
Не приносящее враз и наслажденье, и страх.
Но не умею таить; и кто потаиться сумеет
Ежели блеском своим сам выдается огонь?
Если ж, однако ты ждешь, чтоб слову я предал! мученья:
Таю – и вот моего сердца известная речь.
Сжалься над слабым, молю, и далее взором суровым
Ты не читай, но твоей взором достойным красы.
Сладостно сердцу и то, что принято наше посланье;
В сердце надежда, что так могут принять и меня.
Пусть же не тщетно тебя обрекла, присудила
Парисуг Матерь Амура, меня в этот склонившая путь.
Ибо по воде богов, – и так не греши же в незнаньи, —
Здесь я пристал, мне в делах сильный предстателем бог.
Правда, великой прошу, но также и должной награды:
Знай, Киферея в мою спальню сулила тебя.
Ей предводимый, с брегов Сигейских[184]184
  Сигей – мыс и гавань Трои.


[Закрыть] по дальнему морю
Трудный я путь совершил на Фереклийской ладье;[185]185
  Феревд – Троянец, построивший для Париса корабли.


[Закрыть]
Легкое веянье та ж послала и ветер попутный:
В море бесспорно у ней, в море родившейся, власть.
О, постоянствуй и пыл питая и моря, и сердца,
И вожделенья мои в гавань свою донеси!
Пламя с собой принесли, не здесь снискали мы пламя,
Долгой дороги моей было причиной оно ж.
Вовсе не буря гнала нас злая, не промах в дороге,
Прямо к Тэнарской стране флот свой направил Парис.
И не подумай, что глубь взрезал я несущим товары
Судном: богатства мои вышние боги хранят.
Также не зрителем я являюся в Грайские грады,
Много роскошнее есть в царстве моем города.
Нет, за тобой, моему обреченной ложу Венерой,
И уж алкая давно, раньше знакомства с тобой.
Ранее сердцем твои узрел я, не взорами очи,
Вестницей первой молва стала твоей красоты.
Только, поверишь ли нам? – Пред истиной слава бледнеет,
Слишком скупою была к этой молва красоте.
Более здесь нахожу, чем сколько молва посулила,
Пред красотою твоей слава бессильна твоя.
Видно, недаром пылал Тезей всеведущий страстью,
И показалася ты славной добычей бойцу,
В час, как, по нравам родным, нагая в маститой палестре
Тешилась боем жена меж обнаженных мужей.
Слава, о хищник, тебе; но диво, что вновь возвращаешь!
Столь дорогую сильней надо б добычу держать.
Ранее эту ссекут с кровавой голову шеи,
Чем из светлицы моей, дивная, вырвут тебя.
Наши ли руки вовек тебя б отпустить пожелали,
Я ли б живой отпустил милую с нежной груди?
Если ж отдать суждено, то прежде бы что-нибудь взял я,
Чтоб не бесплодна совсем наша Венера была:
Или бы девство свое отдала ты, иль то, что возможно
Было б похитить мужам, девство твое сохранив.
Только доверься! Каков Парис постоянством, узнаешь,
В пламени только костра пламя погаснет в груди.
И величайшим тебя предпочел я царствам, какие
Нам посулила давно Зевса сестра и жена;
Только бы шею твою обнять мне своими руками, —
Доблестью я пренебрег, даром Паллады святым.
Каяться ль стану, скажу ль, что был безрассуден мой выбор?
Крепко при мненьи былом мысль остается моя.
Только надежде не дай моей оказаться напрасной,
Смилуйся, стольких тревог страстных достойная впрямь!
Или безродный ищу с тобой, благородною, брака?
Верь, не позорно моей станешь, Елена, женой.
Зевса с Плеядою[186]186
  Плеяда – одна из семи дочерей Атласа, блещущих в семизвездном созвездии Плеяд. Зевс был отец Дардана, Дардан – Ила, Ил – Лаомедонта, Лаомедонт – Приама.


[Закрыть] ты, дознавшися, в племени нашем
Встретишь, когда предавать предков молчанью иных.
Азии скипетр отец, из всех благодатнейший берег,
На неоглядную даль чуть обнимает рукой.
Там города без числа и кровли увидишь златые,
Храмы там, скажешь сама, стоят небесные богов.
Там Илион обозришь и, башен высоких в оплоте,
Стены, под пенье твоей лиры возникшие, Феб.
Что говорить о толпах тебе многолюдных народов?
Чуть населенье свое сносит родная страна.
Кучей сбегутся густой на встречу троянские жены,
И фригиянок младых наши дворы не вместят.
О, воскликнешь не раз: «Как наша ничтожна Ахайя»!
Точно в жилище любом целого города блеск.
Но непристойно и мне кичиться над вашею Спартой:
Сердцу бесценна земля, коею ты рождена!
Но бережлива она, – ты ж роскоши божьей достойна,
И не подходят места эти к такой красоте.
Эту б красу окружить богатством и роскошью пышной,
Ей подобала бы, ей новых уборов краса.
Вот пред тобою наряд мужчины из нашего рода, —
Что же, ты мыслишь, каков женщин Дарданских убор?
Будь милосердною лишь! И полно фригийцем – супругом
Пренебрегать, о жена из Терапиейских полей![187]187
  Терапна – город в Лавонии, родина Елены.


[Закрыть]
Фригии жителем был и нам однокровным, который[188]188
  Сын троянского царя, Троя, Ганимед, за красоту свою был похищен Зевсом на небо и сделался виночерпием богов.


[Закрыть]
Ныне богам на пирах нектар мешает с водой.
Фригии житель и муж Авроры;[189]189
  Муж богини зари, Авроры, – Троянец Тифон.


[Закрыть] и все ж похищает
Крайний вершащая путь ночи богиня того.
Фригии житель Анхиз,[190]190
  Анхиз – отец Энея от богини любви, Венеры.


[Закрыть] с кем матери резвых Амуров
Сладостно ложе делить там, на Идейских холмах.
И Менелай ли, когда сравнить и лицом, и годами,
Перед Судом пред твоим юность мою победит?
В свекры тебе не дадим, поверь, отклонившего ясный[191]191
  В библиотеке Аполлодора рассказано, что за престол в Микенах спорили два брата, – Атрей (отец Мене– лая) и Фиест. Зевс повелевает Атрею согласиться с Фиестом, что царем сделается Атрей, если солнце взойдет в обратном порядке; Фиест согласился на это, – и солнце взошло на западе. Таким образом Атрей стал царем в Микенах.


[Закрыть]
Светоч, кто робких коней страхом погнал от стола;[192]192
  Конец стиха относится, вероятно, в пиру, которым угостил Атрей брата, Фиеста, за прелюбодеяние с Атреевой женой, Аеропой. Именно, он угостил Фиеста мясом его сыновей. Так рассказано у Аполлодора.


[Закрыть]
И не Приаму отец, обрызганный кровию тестя[193]193
  Дед Менелая, Пелопс, (отец Атрея) сватался за дочь пизсвого царя Эномая, Гипподамию. Так как условием брава со стороны царя было обогнать его в беге на колесницах, то Гипподамия, влюбившись в Пелопса, убедила царского возницу Миртила помочь им. Миртил вынул спицы из колес царской колесницы, и Эномай во время бега упал и разбился до смерти. Позднее, когда Миртил попытался раз обесчестить Гипподамию, Пелопс бросил его в море, названное по его имени Миртойсвим (по Аполлодору)


[Закрыть]
Или нарекший своей воды Миртои виной;
И в Стигийской волне[194]194
  Такая казнь постигла в подземном мире Тантала, отца Пелопса, за оскорбление богов.


[Закрыть] хватает не прадед Парисов
Яблок, и в самой воде капли не может достать.
Впрочем, и что до того, коль их ты досталась потомку,
Если Юпитер в семье этой неволею тесть?
О злодеянье, и тот недостойный целые ночи
Держит тебя и в твоих чудных объятьях лежит.
Мне же предстанешь едва когда уж – за самым обедом,
Да и при этом душе сколько страданий и мук.
Нашим достаньтесь врагам такие застольные муки,
Как я почасту терплю, сидя за кубком вина!
Жалко, что гость я царю, когда пред моими глазами
Этот простак обовьет руки вкруг шеи твоей.
Зависть терзает меня, да что и рассказывать это! —
Как под накинутым им тело ты греешь плащом.
Если ж лобзанья при мне друг другу вы нежно дарили,
Чашу схвачу со стола, чашей закрою глаза.
Долу склоняю свой взор, чуть только теснее прижмется,
И на уста не идет в муке напрасной кусок.
То застенаю не раз; и видел тебя я, шалунья,
Как при стенаньи моем не воздержала ты смех.
Часто пытаюсь вином залить свое пламя, но ярче
Встанет, и было вино пламенем в пламени мне.
Чтобы не видеть уж вас, закинувши голову лягу,
Но беспрерывно мои взоры влечешь за собой.
Что же мне делать, ответь! Мучительно видеть мне это,
Но тяжелее стократ взоров твоих не видать.
Сколько лишь силы найду, таить я пытаюсь безумство,
Но выдается легко, как ни скрываешься, страсть.
И без признаний моих ты чувствуешь раны Париса, —
Только одной бы тебе были известны они!
Ах, как часто, сквозь слез набегающих, взор отклонял я,
Чтоб о причине моих слез не выпытывал муж.
Ах, как часто любовь чужую поведывал, выпив,
Каждое слово к тебе, только к тебе относя,
И признанье свое под измышленным именем делал, —
Я, коль не ведаешь, тем вправду любовником был.
Мало того, чтоб смелей пускаться в признания страсти,
Я опьяненья не раз маску при вас надевал.
Помню я, груди твои в широкой открылись тунике
И наготой моему взору сверкнули на миг,
Груди белей молока и чистых снегов, и светлее,
Чем обнимавший твою мать лучезарнейший бог.
Весь обомлел я тогда и, – чашу как раз подымал я, —
Ручка витая скользит разом из пальцев моих.
Если дочке даришь поцелуи, я тотчас с восторгом
У Гермионы спешу с нежных их губок сорвать.
То, раскидавшись, я пел старинные страсти преданья,
То неприметным кивком тайные знаки давал.
К первым из спутниц твоих, к Климене и к Эфре, недавно
Я обратиться посмел с ласкою льстивых речей.
Обе однако-ж одно сказали: «Боимся, боимся!»
И в середине молитв робких бежали от нас.
Сделали б боги тебя великих ристаний наградой,
Чтоб победитель возвел к ложу тебя своему,
Как Схенеиду приял Гиппомен наградою бега,[195]195
  Аталанта, дочь беотийца Схенея, обещалась выйти замуж лишь за того, кто победит ее в беге. Гиппомен, сын Мегарея из Онхеста, обогнал ее с помощью богини Венеры (Метаморфозы X 560 слл.).


[Закрыть]
Как и Фригийцу на грудь Гипподамия легла,
Как могучий Алкид рога поломал Ахелою,
Страстно к объятьям твоим, о Деянира, стремясь.
Вот под условьем таким и наша бы страсть посмелела,
Нашим бы подвигам ты пыл и отвагу дала.
Ныне ж осталось одно, красавица, – с робкою мольбою,
Если дозволишь, твои ноги Парису обнять.
О, красота ты и честь близнецам великая братьям,
И, не роди тебя бог, брака достойная с ним,
Или к Сигейским брегам с тобою вернуся супругой,
Или в Тэнарской земле лягу, изгнанник, во гроб.
Верь, у меня не слегка порезана сверху стрелою
Грудь, глубоко до костей рана доходит моя.
И, вспоминаю, что быть убитым мне божьей стрелою,
Правду святую давно мне предсказала сестра.[196]196
  Сестра – пророчица Кассандра.


[Закрыть]
Полно ж тебе презирать, красавица, страсть роковую,
Полно, – и боги к мольбам будут усердней твоим.
Много приходит на мысль; но, лично чтоб нам объясниться,
Ночью безмолвной прими гостя на ложе свое.
Или же брачную ты оскорбить стыдишься Венеру
И осквернить чистоту ложа законного прав?
О, простодушная ты, о глупая, чуть не сказал я,
Разве с такой красотой можно невинною быть?
Иль красоту изменить, иль сердца должна ты суровость,
Вечно великий идет спор красоты с чистотой.
Милы Юпитеру те и милы Венере проступки,
Не через них ли тебе стал и Юпитер отцом?[197]197
  Как любовник Леды, матери Елены.


[Закрыть]
Да и едва ли, когда есть в семени нрава зачатки,
Леды с Юпитером дочь может невинною быть.
Впрочем, невинной и будь, но в Трою со мной удалившись.
Пусть лишь один остаюсь я преступленьем твоим.
Ныне тот грех совершим, который исправится браком,
Если не тщетный дала матерь Венера обет.
Но ведь не тоже ль и муж велит нам, не словом, так делом,
Он отъезжает, любви гостя не хочет мешать.
Времени царь не имел, чтоб Критское царство увидеть,
Раньше удобней! О вот дивный по хитрости муж!
Он, уходя, говорил: «Еще поручить остается,
Чтоб об Идейском за нас госте заботилась ты».
Ты порученье, клянусь, забыла отбывшего мужа,
Нет и малейшей в тебе думы о госте твоем.
Или, ты думаешь, он, человек без сердца, Елена,
В силах достойно сознать этой дары красоты?
Нет, и не ведает он; и, если б великим считал он
Счастье свое, так его-б вверить чужому не смел.
Если ж ни голос тебя, ни пыл мой увлечь не умеет,
То снисхожденье его нас заставляет сойтись:
Или мы будем глупцы, его самого превосходней,
Если надежное столь время бесплодно пройдет.
Вводит любовника он едва не своими руками,
Пользуйся ж ты простотой и порученьем его.
В долгие ночи одна лежишь на пустой ты постели,
Также лежу одинок я на постели пустой.
Общие радости нас пускай сочетают обоих;
Полдня блистательней нам станет желанная ночь.[198]198
  Очевидное подражание у Гёте: «Und die erwвrmete Nacht wird uns ein glвnzendes Fest» (Elegien, IX).


[Закрыть]
Тут я тебе поклянусь какими угодно богами,
Брака священный союз клятвой тебе закреплю.
Тут я, коль только моей нелживо души упованье,
Смело добьюся, чтоб ты в царство мое прибыла.
Если же стыдно, чтоб вслед за мной не считали бежавшей,
Сам преступленья того буду виновником я.
Следую братьев твоих деянью, деянью Эгида, —
И к убежденью пример ближе не может и быть.
Те двоих Левкиппид, Тезей же тебя похищает,[199]199
  Две дочери Левкиппа, Феба и Гипайра, похищенные близнецами – братьями Елены, Кастором и Поллуксом, упоминаются (впрочем, только первая по имени) в Овидиевом «Искусстве любви» I 679.


[Закрыть]
Пусть же четвертым меня станут примером считать.
Флот Троянский со мной, людьми и снарядом богатый,
Легкий готовят уж путь ветер ему и весло.
Ты царицей пойдешь великой по градам Дарданским,
И за богиню тебя новую встретит народ;
Где лишь направишь стопы, огни корицей запахнут,
И по кровавой земле мёртвые жертвы падут.
Встретят дарами отец и братья и с матерью сестры,
Все Илионки почтят, целая Троя тебя.
Ах, и малую часть грядущего чуть открываю.
Больше получишь, чем здесь наше посланье сулит.
И не страшися, что вслед за нами жестокие войны
Вспыхнут, что Греция вся силы свои соберет.
Скольких похитили жен, – кого ж добывали войною?
Верь мне, пустые одни страхи волнуют тебя.
Так Аквилон повелел, и взяли Орифию[200]200
  Орифия – дочь Ерехтея, мифического царя Аттики, похищенная богом северного ветра, Аквилоном (Бореем).


[Закрыть] деву, —
Что же? Не тронут войной берег Бистонии был.
В новой ладье Фазийку[201]201
  Фаэийку – т. е. Медею, по протекавшему на ее родине, Колхиде, Фазису (Рион). Пагаза морской город в Фессалии, место постройки корабля Арго.


[Закрыть] Язон увез Пагазейский,
Волхов рука не вредит и Фессалийской земле.
Так похититель и твой, Тезей, Миноиду[202]202
  Миноиду – т. е. дочь Критского царя Миноса, Ариадну (ср. послание X).


[Закрыть] похитил,
Но не сзывает Минос Критян к войне никакой.
Знать, опасенье всегда сильнее опасности самой;
Любо бояться подчас, – но уж позорно дрожать.
Если желаешь, представь, что грозно война, разгорится, —
Силы ведь есть и во мне, стрелы разят и мои.
И Азиатская рать не менее родины вашей,
Столько бойцов у нее, столько и бранных коней.
И не сильнее в груди Менелая Атрида отвага,
Чем у Париса, в бою я ли ему уступлю?
Отрок едва, воротил я скот уведенный,[203]203
  Как отмечалось раньше, Парис был воспитан на горе Иде пастухами. Имя, которое он получил по первому своему подвигу, было имя Александра (отражающего мужей).


[Закрыть] побивши
Ворогов, и потому имя свое получил;
Отрок едва, молодежь в бою победил разнородном,
Илионея средь них и Деифоба[204]204
  Илионей, Деифоб – имена троянцев, известные и из Гомера.


[Закрыть] сразив.
И не подумай, что я в бою рукопашном лишь страшен:
Прямо в желанную цель наша вонзится стрела.[205]205
  Герой Нептунов – Тезей, внук Нептуна, бога моря.


[Закрыть]
Эти ли мужу придашь деяния юности ранней,
Иль ополчишь ты его славным искусством моим?
Если ж и всем оделишь, не дашь ему Гектора в братья,
Он же в сраженьях один равен бойцам без числа.
Силы не знаешь моей, моим обманулась ты видом,
Где тебе ведать, с каким та обручишься борцом.
Знай же, совсем за тебя войны не поднимут тревожной,
Или ж уступит мечам нашим Дорийская рать.
Я ль недостойным сочту поднять за такую супругу
Меч свой? Великая нас двинет награда на бой!
Ты же, когда за тебя вселенная вся в состязанье
Вступит, навеки предашь имя потомству свое.
Только надейся смелей и, выйдя отсюда с богами,
С полною верою жди всех обреченных даров.
 

XVI
Елена

 
Ныне, когда мне глаза твое оскорбило посланье,
Не отвечать ничего я за тщеславье сочла.
Ты ли дерзаешь, пришлец, оскверняя святыню приюта,
Верность законной жены на искушенье склонять?
Видно тебя для того проплывшего бурное море
Берег Тэнарский приял в мирную пристань свою,
И хоть из чуждого ты и дальнего племени прибыл,
Не заградил пред тобой царский дворец наш дверей,
Чтобы услуге такой наградою стала обида?
Кем же вступал ты тогда, гостем иль ворогом к нам?
О, без сомненья, при всей справедливости жалобы пашей,
Грубой ее назовет, глупою твой приговор.
Пусть и глупая я, но только стыда не забуду,
Только бы жизни моей дни протекли без пятна.
Если не сумрачен взор у нас и лицо не надменно,
Если сижу не кичась, строгих не хмуря бровей,
Слава, однако светла; досель без вины прожила я,
И любовника нет, кто похвалился бы мной.
Тем удивленье сильней, откуда такая надежда,
И почему на мое ложе рассчитывал ты.
Иль оттого, что герой Нептунов[206]206
  Герой Нептунов – Тезей, внук Нептуна, бога моря.


[Закрыть] нанес нам насилье,
Раз увлеченную – вновь мыслил увлечь ты легко?
Я бы виновна была, когда бы меня обольстили,
Но в похищеньи одно было моим – не желать.
И преступленьем плода желанного он не добился,
Только смущенье и страх я потерпела тогда.
Разве лобзанья два-три сорвал он борьбой воспаленный,
Большого ж он ничего не получил от меня.
Ты же, в бесстыдстве своем, на том помириться не хочешь;
Боги благие! ничем не был с тобою он схож.
Чистой меня воротил, и скромность вину умалила,
И очевидно в своем каялся юноша зле.
Каялся он для того ль, чтоб следом Парис появился,
Чтоб оставалось всегда имя мое на устах?
Но не сержусь я, и кто на страстного гневаться станет?
Лишь непритворна б была жаркая эта любовь!
Да, сомневаюсь и в том. Не то, что доверия в сердце
Нет, и неведома мне близко своя красота;
Но ведь доверчивость нам, известно, погибельна женам;
В ваших признаньях всегда чести и верности нет.
Правда, другие грешат, и в редкость стыдливые жены,
Но почему ж моему имени в редкость не быть?
Мать же если моя тебе показалась достойной,
Чтобы примером таким вмиг убедить и меня,
То в проступке ее, обманутой образом ложным,
Только ошибка. Пером скрылся любовник от глаз.
Я же, когда согрешу, я ведаю все; никакого
Нет заблужденья, чтоб грех низкой вины затенить.
Пала со славою мать и грех искупила виновным;
Что ж за Юпитер моей счастием станет вины?
Родом и предками ты и царскою славой кичишься.
Но благородством своим славны довольно и мы.
Пусть умолчу я про то, что прадедом свекру Юпитер,
Пусть Тиндарея и всю Пелопса славу забыть, —
Мне Юпитер отец от обманутой лебедем Леды,
Лживую птицу тепло с верой, приявшей на грудь.
Громко теперь разглашай начала Фригийского рода,
Пли Приама отца с Лаомедонтом своим.
Да и не верится им… Но тот, кто великою славой
Пятый в семействе твоем, первый тот в роде за мной.
И хоть и верю твоей могучей над царством державе,
Но не слабейшими я здешние царства почту.
Если богатствами вы сильнее и множеством войска,
То несомненно за то в варварской рос ты стране.
Столько великих даров твое обещает посланье,
Что и самих бы богинь ими ты мог соблазнить.
Только, когда захочу границы стыда преступить я,
Лучшей причиной ты сам будешь безумной вины.
Или на век сохраню свою незапятнанной славу,
Или скорей за тобой, не за дарами пойду.
Нет в ним презренья во мне, но сердцу желанней подарки,
Коим дарящий их сам столько цены придает.
Слаще, что любишь меня, что стольких тревог я причиной,
Что через столько морей к нам ты надежду донес.
Также и то, что теперь, негодный, ты за обедом,
Делаешь, хоть и стремлюсь скрыться, заметила я:
То поглядишь на меня очами безумными, дерзкий,
И настоятельность их чуть переносит мой взор,
То вздохнешь тяжело, а то ближайший к нам кубов
Схватишь, и с той стороны выпьешь, где выпила я.
Сколько я видела раз: ты тайные знаки рукою,
Или речистой почти бровью ко мне подавал;
Часто пугалася я, чтоб муж не заметил тех знаков,
От неприкрытых ничем вся раскраснеюсь кивков.
Часто, понизив едва, а то не понизивши голос,
«Экий бесстыдный!» скажу, и не лгала я, Парис.
А в кругу на столе прочла я под именем нашим[207]207
  Подражание у Гете: «Wein floss iiber den Tisch, und sie, mit zierlichem Finger Zogauf dem liolzernen Blatt Kreise der Feuchtigkeit hin. Meinen Namen verschlangsie dem ihrigen; n. s. w. (Elegien XV).


[Закрыть]
По разведенным вином буквам и слово: «Люблю».
Я не хотела тому поверить, хоть улар не ошибся…
Ах, научилась и я нынче подобным речам!
Нежностям этим, когда б я только грешить захотела,
Я б уступила; они взяли бы сердце в полон.
И красота у тебя, сознаюся, редкая; может
Дева любая желать в эти объятья упасть.
Лучше ж другая пускай безгрешно счастливицей станет,
Чем пред любовью чужой наша стыдливость падет.
В этом примере сознай, что есть и красавцам пределы,
Что от желанной любви доблестно мысль удержать.
Юношей сколько – тебе желанного страстно желали,
Чутких душой! Одному ль очи достались тебе?
Видишь не более ты, но только смелее дерзаешь,
Вовсе не страсти в тебе больше, но меньше стыда.
Лучше б гораздо тогда на лодке пристал ты крылатой,
Как еще тысячи к нам свататься шли женихов, —
Если б тогда ты предстал, из тысячи был бы ты первым,
И извиненье суду дал бы и муж моему.
Но приходишь к чужим и к забранным радостям поздно;
Медлило сердце твое, милой другой завладел.
Правда, хотела б я быть твоею троянской супругой,
Но Менелаю жена вольною волею я.
Полно ж, молю, волновать признаньями слабое сердце;
Той, кого, сказывал ты, столько ты любишь, не мучь.
Дай обреченное нам судьбою сберечь назначенье
И не срывай со стыдом нашей трофей чистоты.
Но Венера дала обещанье, и в долах высокой
Иды три в наготе стали богини на суд;
Царством дарила одна, другая военною славой,
Третья сказала: «Женой дам Тиндариду тебе».
Верить я смею едва, что боги небесное тело,
Боги свою красоту предали смертным на суд.
Пусть и случилось все то, но вымысел лживый иное,
Будто в награду за суд вышними я названа.
И не настолько во мне кичливости телом, чтоб верить,
Будто богиня меня лучшим почла из даров.
Будет моей красоте во взорах людских одобренья.
Эта Венеры хвала – слишком завидная честь.
Впрочем, зачем отрицать? Похвалам я радуюсь этим,
Как отвергать на словах сердцу желанную весть!
И не сердись, что тебе так мало решаюсь я верить:
К этим великим делам медленно вера растет.
Первой отрадою мне. что я полюбилась Венере;
Дальше, что высшим почел ты воздаяньем меня,
И ни Паллады в тот миг, ни светлую славу Юноны
Не захотел предпочесть славе моей красот.
Я, видно, доблесть твоя, твое благородное царство!
Я бы железной была, чувствам не рада таким.
И не железная я, поверь, но любить отбиваюсь
Мужа, которому вряд сделаться можно моим.
Что же зыбучий песок кривым распахивать плугом,
И за надеждой бежать, коей и место не в прок.
В тайной неопытна я любви, ни одною уловкой,
Боги свидетели мне! – верный не высмеян муж.
Ныне же, речи свои вверяя безмолвному свитку,
Новую службу велю нашим посланьям служить.
Счастливы, в ком уже есть привычка! А я по незнанью
Подозреваю, что путь труден и тяжек к греху.
В тягость и самый нам страх; уж ныне смущаюсь, и мнится,
Точно на наше лицо все устремились глаза.
Мнится нелживое мне: уж слышны в народе шептанья,
Кое-какие слова Эфра[208]208
  Эфра – служанка Елены.


[Закрыть] доносит ко мне.
Ах, таися, Парис, когда отступить не желаешь,
И для чего отступать? Можешь таиться легко.
Тешься, но тайну храни; побольше, но все не безмерно
Воли досталося нам, что Менелая здесь нет.
И далеко супруг отъехал гонимый нуждою,
И в неожиданный путь важное дело вело.
Или почудилось мне? но, ехать ли, он сомневался,
Я же; «Возможно скорей к нам возвращайся назад».
Радуясь добрым словам, целуя меня, повторял он:
«Дом и именье и гость будут заботой твоей».
Чуть удержала я смех; покуда со смехом боролась,
Только одним и могла я отвечать: «Хорошо».
Правда, на Крит распустил он парус при ветре попутном,
Только не все почитай слишком дозволенным ты.
Пусть и в отсутствии муж – он даже в отсутствии зорок;
Ты не слыхал, каковы долгие руки царей?[209]209
  Тоже выражение повторяется относительно одного средневекого короля (Шайноха, «Ядвига и Ягайло»).


[Закрыть]
В тягость и слава жене: ведь чем постояннее ваши
Нас восхваляют уста, тем он законней дрожит.
Слава отрадна сейчас, но та же и пагубна слава;
Выгодней было б стократ с громкой расстаться молвой.
Й не дивись, что с тобой, отъехав, меня покидает, —
Нравам и жизни моей целой доверился он;
Если дрожит красоты, то верит он жизни, – и разом
Честность беспечным творит, робким творит красота.
Ты наставляешь, чтоб дни, подаренные нам, не пропали
Чтобы полезною нам мужа была простота.
Ах, и хочу, и боюсь. Доселе решительной воли
Нет у меня, и душа в шатком сомненьи дрожит.
Знаю, далеко супруг, и ты без жены почиваешь,
Я восхищаюсь твоей, ты же моей красотой,
И продолжительна ночь, и вот уж сходимся в слове,
И на несчастье мое, льстив ты, и в доме одном.
И погибнуть, когда не все на вину подзывает,
Только не знаю какой страх замедляет меня.
Тщетно меня убеждать, всего ты достигнешь насильем,
Силою глупость мою скоро б ты мог побороть.
И потерпевшим самим полезна порою обида, —
Веришь ли, рада б была я принужденною быть.
Только, покуда слаба любовь, уж лучше бороться:
Капли воды пролитой легкий погасят огонь.
И ненадежна любовь в пришельцах, и бродит как сами;
Лишь понадейся, что нет чувства сильней, улетит.
И Гипсипила тому пример, и Миносова дева:[210]210
  Ср. послания VII и X.


[Закрыть]
У недозволенных лож обе осмеяны зло.
Также любимую ты, неверный, многие годы,
Как говорили, Парис, бросил Энону свою.[211]211
  Послание V.


[Закрыть]
Не отрицаешь и сам, и все расспросить о Парисе,
Если не ведаешь ты, мы постарались давно.
Да и захочешь, к тому ж – в любви постоянным остаться,
Все ты не сможешь: раскрыт парус Фригийцами твой.
С нами пока говоришь, готовяся к ночи желанной,
К родине кажущий путь ветер задует тебе.
Полные новых утех на самой покинешь средине
Радости, ветер чрез миг нашу развеет любовь.
Или с тобою бежать и, славный Пергам обозревши,
Лаомедонту и мне сильному правнукой стать?
Но не могу презирать летучей молвы оглашенья,
Дабы вселенную всю наш переполнил позор.
Что же Спарта про нас и целая скажет Ахайя,
Прочие что племена, с Троею вместе твоей?
Как Приам обо мне помыслит, супруга Приама,
Братьев Париса толпа и Дарданийских матрон?
Да и сам ты едва ль на мою понадеешься верность,
Собственный станет пример вечно тебя угнетать.
Кто бы ни прибыл потом пришлец в Илионскую пристань,
Всяк опасений тебе станет предлогом, Парис.
И в раздраженьи не раз и сам мне «развратница» скажешь,
Точно забудешь, что есть в нашей вине и твоя.
Будешь греха моего и карою враз, и виною.
Раньше пускай у меня очи засыплет земля!
Нам Илионских богатств и пышных нарядов восторги,
И посуленных даров много обильнее нам.
В пурпур, знать, облекут меня и в ткань дорогую,
И драгоценно-тяжел будет убор золотой.
Сжалься над слабой душой! Дары твои столько не стоят.
Диво, но что-то меня держит в родимой земле.
Кто в оскорблении нам поможет на бреге Фригийском?
Братьев откуда найду, помощь родителя я?
Все обещанья давал Язон коварный Медее,
Но от Эзоновых врат все-же прогнали ее.
Нет Эета[212]212
  Эет – отец Медеи (ср. поел. XII).


[Закрыть] отца, к кому воротиться презренной,
Матери Идии нет и Халкиопы сестры.
Правда, того не боюсь; но разве боялась Медея?
Часто надежде своя ж станет обманом мечта.
Разве не всем кораблям, которые ныне бросает
В море открытом, была в пристани влага тиха?
Страшен и факел душе, который рождала кровавый[213]213
  О вещем сне Гекубы перед рождением Париса сказано раньше, в примеч. к V поел.


[Закрыть]
Перед родами твоя мать, как почудилось ей;
И предвещаний боюсь пророков, которые, слышно,
Молвили, будто спалит Трою Пелазгов огонь.
Пусть благосклонна к тебе Киферея, приявши победу,
И по суду твоему двойственный славный трофей;
Но боюся других, – коль только ты вправду хвалился,
Тех, проигравших вдвоем дело пред смертным судом.[214]214
  т. е. Афины и Юноны.


[Закрыть]
Знаю, что вспыхнет война, когда за тобою поеду,
И побредет чрез мечи бедная наша любовь.
Или с Кентаврами в бой жестокий заставила выйти
Атракиянка[215]215
  Атракиянка – по Фессалийскому городу Атраксу. О борьбе с кентаврами на свадьбе даря Лапифов, Пирифоя, с, Гипподамией Овидий расскажет после в «Метаморфозах» (XII 210 слл.).


[Закрыть] родных Гипподамия мужей,
А Менелай, ты мечтал, помедлит в праведном гневе,
И мои близнецы – братья, и дед Тиндарей?
Пусть и тщеславишься ты и громкие славишь победы,
Не отвечает речам этим наружность твоя.
Вижу, приличней любви, чем битве Парисово тело.
Войны оставь храбрецам, сам же любовником будь!
Гектора славишь, – ему ж вели за Париса сражаться.
Стоит иная война вечных усилий твоих.
Ими, когда б я была умней и хоть мало смелее,
Я б насладилась; из дев всякая умная то ж!
Или, стыд отложив, быть может, и я наслажуся
И, побежденная, все – руки и сердце предам.
Просишь, чтоб тайно о том с тобой мы условились лично.
Ведаю, хочешь чего, что ты беседой зовешь.
Но непомерно спешишь, и жатва твоя не доспела,
И промедленье само в пользу желаньям твоим.
Полно ж! И тайной мечте сообщница, эта бумага
От утомленья в перстах долгий кончает свой труд.
Прочее мы чрез подруг доскажем Климену и Эфру,
Верных сопутниц моих, верных советниц моих.