Текст книги "«Антика. 100 шедевров о любви» . Том 2"

Автор книги: Wim Van Drongelen

VIII
Гермиона[83]83
  Гермиона – дочь Менелая и Елены, обрученная за своего двоюродного брата, Ореста, и похищенная сыном Ахиллеса, Неоптолемом (иначе Пирром).


[Закрыть]

 
Неоптолем Ахиллид, примером родителя гордый,
Правде святой вопреки, держит меня взаперти.
Только молить я могла, чтоб нас не держали в неволе;
Женская чем же еще в силе бороться рука?
«Что ты творишь, Эакид?[84]84
  Эакид – потомок Эака, т. е. Пирр.


[Закрыть] Без мстителя я не останусь,
Свой господин», – говорю Пирру: – «у девушки есть».
Тот же бесчувственней волн – кричавшую имя Ореста
Вслед за собою повлек в дом с непокрытой косой.
Что б тяжелей потерпеть могла я по взятии Спарты,
Если-бы варварский скоп греческих жен похищал?
И Андромаху не так Ахейский терзал победитель,
Как у Фригийцев дворцы пламя Данайское жгло.
Ты ж, Орест, коль об нас заботится нежное сердце,
Не поробей за свое право десницу поднять!
Или, когда поведут из стойла пробитого стадо,
Взденешь доспех, за жену ж медлишь ты хищнику мстить?
Если бы тесть[85]85
  Тесть – т. е. Менелай, муж Елены и отец Гермионы.


[Закрыть] по тебе сведенной жены добивался,
Так и доныне жила-б в браке Парисовом мать.
И не готовь парусов сбористых и тысячи барок,
Или Данайских солдат множества: сам приходи!
Но и войной бы ты мог искать нас, и мужу не стыдно
За дорогую жену грозной войною идти.
Помни, один у меня, с тобою Атрей Пелопеев
Дед, и, когда бы не стал мужем, ты братом мне был.
Муж, помоги ты жене! о брат, не забудь о сестре ты!
Требуют этих услуг оба твои имена.
Деву тебе Тиндарей, почтенный годами и жизнью,
Отдал; над внукой своей дед опекунством владел.
Пусть Эакиду отец засватал, не зная о нашем
Браке; но, старший в семье, властен не больше ли дед?
И за тебя выходя, кого б я обидела браком?
Если же Пирру женой стану, – Орест оскорблен.
Знаю, отец Менелай любовь извинил бы меж нами:
Сам покорился стрелам бога крылатого он.
То, что себе разрешил, и зятю простил бы он чувство,
Нам бы, Орест, пособил матери милой пример.
Ты мне, как матери он, и дело, которое раньше
Гость Дарданийский[86]86
  Гость Дарданийский – т. е. Парис.


[Закрыть] свершил, Пирр совершает сейчас.
Пусть величается Пирр безмерно родительской славой, —
Можешь поведать и ты много деяний отца.
Всеми владел Танталид,[87]87
  Танталид – потомок Тантала, Агамемнон.


[Закрыть] и самым владел Ахиллесом,
Частью был войска Пелид, – тот над вождями вождем.
Прадеды Пелопс тебе и Пелопса славный родитель;
Если точнее сочтешь, пятый с Юпитера ты.
Есть и доблесть в тебе: ты гневное поднял оружье,[88]88
  Гневное поднял оружье – против матери, Клитемнестры, изменившей мужу, Агамемнону, и против ее любовника, Эгиста.


[Закрыть]
Но не поднять и не мог, – меч твой направил отец.
Я бы хотела, чтоб ты геройствовал в подвиге лучшем,
Но для отваги твоей повод не выбран, а дан.
Все же ты подвиг свершил: из вскрытого горла Эгиста
Кровь обагрила дворец, где твой отец погибал.
Правда, хулит Эакид, и подвиг в вину превращает.
Боги! и взоры мои смеет, бесстыдный, сносить!
Рвусь я, и гнев у меня и сердце, и взор возмущает,
Пламенем тайным болит и прожигается грудь.
Ах, Гермионе в глаза бранит недостойный Ореста,
Силы же нет наказать, грозный отсутствует меч.
Плакать дозволено, так, и гнев изливаю я в плаче,
И по груди у меня слезы рекою бегут.
Эти лишь вечно со мной, и вечно я их проливаю,
И на поблекших щеках вечно их влажный потов.
Иль по судьбе родовой, до нашего века достигшей,
Нам, Танталидам, дано легкой добычею быт?
Лебедя ль мне поминать речного обманчивый образ[89]89
  Намек на любовь Юпитера, под образом лебедя, и Леды, матери Елены.


[Закрыть]
Или Юпитера грех под белоснежным пером?
Где два моря косой Истмийской разорваны долгой,
Там на колесах чужих Гипподамия[90]90
  Гипподамия, дочь Эномая, царя Пизского, обещана была отцом в супружество только тому, который перегонит его в беге на колеснице. Хитростью победил и сделался мужем царевны – Пелопс.


[Закрыть] неслась.
Кастор Амиклец потом и брат его, Поллукс Амиклец,[91]91
  Еастор и Поллукс – близнецы братья Елены. Все трое – родом из Амикл, города старой Лаконии.


[Закрыть]
Из Мопсопийских[92]92
  Мопсопия – старинное прозвище Аттики, царства Тезея, который первый влюбился в Елену и похитил ее.


[Закрыть] твердынь взяли Тэнарку – сестру;
И через море она ж увезенная гостем Идейским,[93]93
  Гость Идейский – Парис, по горе Иде, на которой он воспитан был пастухами.


[Закрыть]
В бой за себя повлекла Аргоса смелых бойцов.
Смутно я помню про то, но помню, как горького плача,
Страха и грозных тревог полон родимый был дом.
Плакался дед и Феба сестра, и парные братья,
Леда молила богов, Зевса звала своего;
Я же, свои растрепав в ту пору недолгие косы,
Я восклицала: «Меня, мама, меня не взяла!»
Не было дома отца. И вот Пелопидой достойной —
Неоптолему теперь стала добычей и я.
О, когда бы Пелид избег Аполлонова лука,[94]94
  Лук, из которого был смертельно ранен Ахилл, по преданию, направлен самим божественным покровителем Трои, Аполлоном.


[Закрыть]
Как бы отец покарал дерзкие сына дела!
Не потерпел и тогда Ахилл, не стерпел бы и ныне,
Чтоб о сведенной жене плакал покинутый муж.
Что за обида от нас неправыми сделала вышних?
Что за созвездие мне, бедной, противность чинит?
Я без родимой росла ребенком; сражался родитель;
Я при обоих живых круглой была сиротой.
Не лепетала тебе я в первые годы, родная,
Детски – ласкательных слов, детски – неверных речей,
Не обвивала твоей короткими ручками шеи,
Бременем милым на грудь не припадала твою;
Ты не ходила за мной, и после помолвки невесту
В новую спальню не ты, мать, проводила меня.
Но возвращенную я встречать тебя вышла и, право,
Матери даже лица не признавала родной.
Всех ты прекрасней была, и так я признала Елену,
Ты же справлялась у всех: «Где Гермиона моя?»
Счастье досталось одно, – Оресту судили в супруги;
Но не заступится он, – я и того лишена!
Пленница Пиррова я, хоть дома отец победитель, —
Этой-то радостью нас Трои паденье дарит!
И покуда Титан[95]95
  Титан – солнце (ср. у Анакреона: «посмотри титана – солнца в полном блеске колесница»).


[Закрыть] высоко несется на светлых
Конях, свободней еще кажется бедной полон.
Только ж лишь в спальню меня с тоскливым рыданием скроет
Тихая ночь, и сойду к ложу печальному я, —
Сон не приходит, из глаз текут бесконечные слезы;
Сколько умею, бегу мужа, как будто врага.
То отупею с тоски, и, время забывши и место,
Я без сознанья рукой тела Скиросца[96]96
  Скирос – один из Цикладских островов, родина Деидамии, матери Пирра.


[Закрыть] коснусь,
Только ж сознаю позор, откинусь, едва прикоснувшись,
И оскверненными мне кажутся руки тогда.
Часто не Пиррово с уст, Орестово имя сорвется;
Как предсказанию, той рада ошибке душа.
Родом несчастным теперь молю и виновником рода,
Кто потрясает моря, земли и царство свое,
Прахом отца твоего, мне дяди, которого в гробе
Тихо сложила ко сну сына отважная месть:
Или уж мне умереть и в юности ранней погаснуть,
Иль Танталидою быть и Танталида женой.
 

IX
Деянира[97]97
  Деянира – жена Геркулеса, им покинутая и, в отомщение, пославшая мужу отравленную рубашку.


[Закрыть]

 
Слава! Эхалию[98]98
  Эхалия – город на острове Евбее, разрушенный Геркулесом, который при этом влюбился в местную царевну Иолу.


[Закрыть] ты прибавил к подвигам бранным;
Но победитель зачем пред побежденною пал?
Быстро молва донеслась до стен городов Пелазгийских,
Злая молва и твоих стол недостойная дел,
Будто герой мой, кого Юнона и подвигов долгих
Не укротила чреда, игом Иолы смирен.
Как бы был рад Еврисеей,[99]99
  Еврисфей – царь Микенский, которому служил Геркулес, по воле Юноны.


[Закрыть] как рада сестра Громовержца,
Как бы мачехе твой был наслажденьем позор!
Но не тому, для кого единая ночь, по преданью,[100]100
  Намек на Юпитера, по преданию считавшегося отцом Геркулеса.


[Закрыть]
Счастьем была не затем, чтобы такого зачать.
Больше Юноны тебя сгубила Венера: та гневом
Лишь возносила; к ногам слабым повергла любовь!
О, погляди же на мир, смиренный карающей силой
Всюду, где землю кругом синий обходит Нерей:[101]101
  Нерей, бог Океана, здесь вместо самого океана.


[Закрыть]
Миром тебе и земля, и влага обязана моря,
Обе обители ты солнца наполнил собой.
Небо ты нес на себе, готовое встретить Геракла,
На раменах на твоих звездный Атлант заблистал.
Что же? всю славу свою ты только снискал для позора,
Коль любодейством свои подвиги вздумал венчать?
Ах, о тебе ль говорят, что твердой сдавил ты рукою[102]102
  Еще когда Геркулес лежал в колыбели, две змеи вползли в нее, и были задушены сильной рукой ребенка.


[Закрыть]
Змей, и в пеленках уже стоил Юпитера сын?
Начал прекраснее ты, чем ныне кончаешь; конец твой
Ниже начала, и муж с отроком разнится тем.
Тысячи диких зверей и грозный потомок Сфенела[103]103
  Сфенел – отец Еврисфея, опоминавшегося выше.


[Закрыть]
Не одолели тебя, так одолела любовь.
Славят счастливой меня, затем что жена я Гераклу,
И на крылатых конях свекор мой грозно гремит.
Как и неровным быкам худая под плугом работа,
Также и слабой жене в тягость великий супруг.
Вид это чести, не честь, и ноша тяжелая сердцу.
Если, как надо, сойтись думаешь, с ровней сойдись.
Вечно далеко супруг, и мужа известнее странник,
Гонит чудовища он, гонит ужасных зверей.
Я же одна, сиротой, свершивши невинные жертвы,
Мучусь, – вот-вот упадет муж перед дерзким врагом;
Бьюсь со змеями, как ты, со львами и с вепрями злыми,
И треглавые псы гонят за мной по следам.
Жилы овец смущают меня, сновиденья пустые,[104]104
  Здесь разумеются гадания по внутренностям жертвенных животных.


[Закрыть]
Знаменья, коих ищу ночью, в таинственной мгле.
Грустная, только ловлю молвы неверной шептанья,
Гонит надежда тоску, гонит надежду тоска.
Мать[105]105
  Мать – т. е. мать Геркулеса, родившая его от Зевса.


[Закрыть] далеко и в тоске, что богом могучим любима.
Амфитриона[106]106
  Амфитрион – отец (de jure) Геркулеса, Гилл – сын его от Деяниры.


[Закрыть] отца, отрока Гилла здесь нет.
Лишь Еврисфея, слугу неправого гнева Юноны,
Лишь продолжительный гнев чувствую вышней на нас.
Этой ли мало беды? – Любовниц чужих прибавляешь;
Матерью каждой жене стать от Геракла легко.
Не помяну средь долин Парфенских доруганной Авги,[107]107
  Авга – дочь Алея из Тегеи в Аркадии, родившая от Геркулеса сына, Телефа. Парфений – гора на границе Аркадии.


[Закрыть]
Или мучений твоих, внука Ормена,[108]108
  Внука Ормена – Астидамия, родившая от Геркулеса Ктезиппа (Библиотека Аполлодора).


[Закрыть] в родах;
Не завиню за сестер тебя, за Тевтрантову шайку,[109]109
  Тевфрантова шайка – пятьдесят внучек Тевфранта, дочерей Феспия (в Беотии), родивших от Геркулеса пятьдесят сыновей.


[Закрыть]
Где ни одной из толпы ты не оставил, Геракл.
Новую только вину – одну назову любодейку,
Ту, по которой и Лам Лидянин[110]110
  Лам – сын Геркулеса от лидийской царицы Омфалы.


[Закрыть] пасынок мне.
Знаю, Мэандр, но краям одним многократно блуждая,
Часто вращая назад ток утомленной волны,
Видел монисты, на той висевшие шее Геракла,
Коей и весь небосклон малою тягостью был.
Ты не стыдился сковать могучие в золото руки
И в драгоценных камнях сильные мускулы скрыть.
В этих ли, точно, руках испустил Немейский грабитель[111]111
  Немейский грабитель – известный Немейский лев, убийство которого было одной из 12 задач, назначенных Геркулесу Еврисфеем.


[Закрыть]
Дух, и легла на плечо левое шкура его?
Митрой дерзаешь теперь прикрывать косматые кудри.
К гриве Геракла скорей тополь сребристый идет.
И не позорно тебе, подобно девушке резвой,
Пояс Мэонский[112]112
  Мэония – тоже что Лидия..


[Закрыть] кругом сильного стана обвить?
Иль не помянешь при том сурового лив Диомеда,[113]113
  Баснословный царь Фракийский, Диомед, скармливал своих пленных своим лошадям; убит Геркулесом.


[Закрыть]
Как он, жестокий, кормил телом людским лошадей?
Если б тебя Бузирис[114]114
  Старинный царь Египта, Бузирис, приносил всех чужестранцев в жертву богам.


[Закрыть] увидел в таком одеяньи,
То побежденному б был ты, победитель, стыдом.
О, совлеки же, Антей,[115]115
  Антей – богатырь – царь Ливии, убивавший своих гостей в единоборстве; Геркулес же заметил, что каждое прикосновение к матери – земле придавало новые силы Антею, поднял его на воздух и в этом положении убил его. Пословица об Антее, черпающем силы на груди матери земли, очень широко известна.


[Закрыть] с могучей шеи повязку!
Иль не стыдишься, что ты перед изнеженным пал?
Молвят, что даже держал корзину промеж Ионийских
Девушек ты и угроз милой дрожал госпожи.
О, не позор ли, Алкид? Победную в тысяче бедствий
Руку героя вложив в эту корзину с шитьем,
Ты непривычной рукой выводишь толстую нитку
И молодой госпоже ровный урок отдаешь.
О, как часто, пока ты прял неискусной рукою,
Веретено ты ломал страшною силой руки.
Бедный, и то говорят: испуганный тонкою плетью,
Павши к ногам госпожи, ты от угроз трепетал.
И знаменитых побед торжественно громкую славу
Ей пересказывал ты, хоть умолчать бы умней:
Как-то о лютых змеях, упавших с раздавленной пастью,
Только что руку твою их перевили хвосты;
Как Тегейский[116]116
  Тегея – город в Аркадии, Ериманф гора там-же, где Геркулес умертвил страшного кабана, опустошавшего окрестности.


[Закрыть] кабан у сумрачных рощ Ериманта
Наземь упал и побил землю громадой своей.
Ни про десятки голов, прибитых к фракийским пенатам,[117]117
  Относится, как и следующий стих, к тому же Диомеду, царю Фракийскому. Внешность его жилища, таким образом, представлена здесь точно также, как в русских былинах представляется жилище Соловья – разбойника.


[Закрыть]
Ни про коней не молчишь, тучных от крови людской;
Ни про тройного врага, Иберийским богатого стадом,[118]118
  «Тройным» Иберийский (Испанский) царь Герион назван потому, что по преданию он был трехтелый, троеликий. Геркулес увел у него любимое стадо.


[Закрыть]
Про Героина, хотя в трех он был лаках один;
И на столько ж собак разделённого с общего тела
Цербера,[119]119
  Цербер – адский пес, страж входа в преисподнюю.


[Закрыть] с грозной змеей в гриве косматых волос;
Ни про злую змею, обильную тучною кровью[120]120
  Лернейская гидра, которой, чем больше рубили голов, тем более наростало новых.


[Закрыть]
И от своих же утрат жизнью богатую вновь;
Ни про того, кто меж левой руки и левого бока[121]121
  Относится к Немейскому льву, о котором выше.


[Закрыть]
Тяжкою ношей повис, стиснув кровавую пасть,
Иль уповавший вотще на ноги и тело двойное
От Фессалийских холмов изгнанный конский табун.[122]122
  Кентавры – мифическия существа, с половиной тела человеческой, половиной конской.


[Закрыть]
Это ль ты смеешь, плащом одетый багряным Сидона,
Передавать? И наряд не воздержал языка?
Боги! оружьем твоим украшена нимфа Иордана,[123]123
  Иордан – отец Омфалы.


[Закрыть]
Дева знакомый трофей пленного мужа несет.
Что ж, возвышайся душой и славные сказывай брани:
Мужем Гераклу не быть! Слабая дева – герой!
Столько ж ты ниже ее, насколько тебя, о великий,
Было славней победить, чем побежденных тобой.
Ей достается теперь великая слава Геракла,
Низкой наложнице ты имя свое отдаешь.
Стыд и позор! на боках косматого льва добытая
Грубая шкура теперь – нежного тела покров.
Как ты обманут, герой: уж это не львиная кожа,
Это твоя, победил льва ты, она же тебя.
Женщина стрелы взяла, Лернейским[124]124
  Лерна – озеро неподалеку от пелоповессвого Аргоса, где Геркулес убил многоголовую гидру и ядом ея смочил свои стрелы.


[Закрыть] окрашены ядом,
Хоть и по силам едва тяжкую прялку поднять;
Палица в слабой руке, зверей укрощавшая хищных,
В зеркале весь отражен бранного мужа убор.
Это лишь слышала я, молве не хотелося верить,
Но уж от слухов к моим чувствам доходит печаль.
Вот перед взором моим проводят наложницу мужа,
И бессильна таить горькую муку душа.
И не ведут стороной: срединою города входит,
Так ненавистна моим взорам, добыча твоя.
Не в беспорядке у ней, как следует пленнице, косы;
Не закрывает лица, скорбь обличая свою, —
Пышно вступает, блестит уборов золотом пышных,
Как одевался и ты в Фригии дальней, Геракл.
Смотрит надменно в толпу, – ведь ей Геркулес покорился.
Точно родитель у ней жив, и не гибла страна.
Что же, ведь можешь изгнать Этолянку ты Деяниру;
Имя наложницы та сложит и станет женой;
Так Евритиде[125]125
  Еврит – отец Иолы.


[Закрыть] Иоле с безумным героем Алкидом
Браком позорную связь славный Гимен закрепит,
Ум помутится от дум, и холод проходит по телу,
И на колено падет, как обессилев, рука.
С целой толпой и меня любил ты, но только невинно;
Не подосадуй, – была двух я причиною битв.
Плача, рога Ахелой[126]126
  Ахелой – бог реки того же имени (теперь Аспропотамо), соперник Геркулеса в любви к Деянире.


[Закрыть] у влажного брега слагает,
Обезображенный лоб в ил погружая речной,
И в смертоносных волнах Евеновых Несс[127]127
  Евен – река, в водах которой один из кентавров, Несс, покушался обесчестить Деяниру, пока переносил ее, за что убит Геркулесом.


[Закрыть] умирает,
Полумужчина, кропя конскою кровью волну.
Но для чего говорить? Пишу я, а слух уж доходит,
Что обессилен супруг ядом рубашки моей.[128]128
  Рубашка, смоченная в ядовитой крови Несса, опоминавшегося ранее кентавра.


[Закрыть]
Горе, что сделала я? Куда увлекла меня ревность?
Что, нечестивица, ты медлишь еще умереть?
Или ж на Эте крутой супруг истерзается болью,
Ты же, виновная в том, хочешь его пережить?
Если доныне хоть что я сделала, дабы Алкида
Слыть женою, так будь брака залогом, о смерть![129]129
  О Мелеагре упоминалось в одном из предыдущих посланий и примечаниях к нему (II – «Бризеида»).


[Закрыть]
Вот когда, Мелеагр, во мне сестру ты признаешь.
Что, нечестивица, ты медлишь еще умереть?
Проклят, проклят наш дом! На троне царствует Атрий,[130]130
  Атрий, родной брат Энея (Oeneus), отца Деяниры, отнял у него престол, с помощью своих сыновей.


[Закрыть]
А Энея вдали скудная старость гнетет;
Брат мой, Тидей,[131]131
  Тидей, обвиненный Агрием в убийстве, бежал с родины в Аргос.


[Закрыть] но чужим берегам изгнанником бродит,
Пламенем был роковым заживо пожран другой;[132]132
  Относится в Мелеагру, роковые обстоятельства смерти которого отмечены к прим, во II посланию.


[Закрыть]
Мать поразила мечом и грудь, и грустное сердце.[133]133
  После смерти Мелеагра.


[Закрыть]
Что, нечестивица, ты медлишь еще умереть?
Только в одном поклянусь святейшею правдою брака:
О, не подумай, что смерть я замышляла твою.
Это Несс, острием пронизанный в алчное сердце, —
«Сила любовная есть, – молвил: – вот в этой крови
В Нессоном яде смочив, тебе я послала рубашку.
Что, нечестивица, ты медлишь еще умереть?
Так простите ж, отец престарелый и Горго родная,
Милая родина, брат, кровли лишенный родной,
И сегодняшний день, последний для нашего взора,
И, – когда бы ты жил! – с отроком Гиллом супруг.
 

X
Ариадна[134]134
  Ариадна – дочь Миноса, критского царя, по любви к Тезею спасшая его из лабиринта, по дороге им коварно покинутая и ставшая потом супругой бога Вакха.


[Закрыть]

 
Дикие звери – и те гораздо тебя милосердней.
Злее, чем ты, ни один веры моей не попрал.
Это послание с тех берегов, Тезей, посылаю,
Лодку откуда твою парус унес без меня,
Где Ариадну и ты, и сон мой предал коварный,
И насмеялся злодей над сновиденьем моим.
Были минуты, когда впервые хрустальной росою
Блещет земля, и в листве жалобно птицы поют.
В тонкой дремоте, сквозь сон, вся томная, руки к Тезею
Я потянула – обнять, с жаркого ложа привстав.
Нет никого! Я назад руками, и вновь простираю,
Щупаю ложе кругом целое, нет никого!
В ужасе сон отлетел… С тревогою я подымаюсь,
С ложа пустого скорей ноги стремятся бежать.
Руки я сжала, и грудь зазвучала под звонким ударом,
И перепутанных сном пряди терзала я кос.
Месяц сиял. Я гляжу, чего кроме вод не замечу ль;
Сколько достали глаза, – берег один предо мной.
То туда, то сюда мечусь в беспорядочном беге,
Тонет в глубоком песке, медлит девичья нога,
И пока по всему кричала я брегу Тезея,
Вторили имя твое полые скалы одни.
Я призывала стократ, стократ берега призывали,
Точно несчастной помочь даже природа рвалась.
Там, на горе, где вверху кустарник виднеется редкий,
Полуисточен волной хриплой нависнул утес;
Я – на скалу, – сил горе дает, – оттуда далеко
Море открытое я меряю взором своим.
И вдалеке, – уж во мне и ветры жестокими стали, —
Вижу, стремительный Нот ваши надул паруса.
Вижу ль, иль кажется мне, что вижу, – от этого вида
Стала я льда холодней, вся помертвела я вмиг.
Долго скорбь не дает цепенеть. Пробужденная скорбью,
Да, пробужденная, так громко Тезея зову:
«В бегство ль, бесчестный, спешишь? – кричу я, – Тезей, воротися!
О воротися! не всех лодка твоя приняла».
Так я кричала, а крик не хватал, – дополняла биеньем,
Скорбно с ударами в грудь вопли сливались мои.
Если тебе не слыхать, чтоб мог ты, однако ж увидеть,
Я распростертой рукой знаки давала тебе,
И на высоком пруте раскинула плат белоснежный,
Чтоб позабывшим меня напоминать о себе.
Вот уж из глаз ты пропал; и тут лишь я зарыдала,
Раньше же робким очам скорбь не давала рыдать.
Что же вы больше могли, как плакать над бедною, взоры,
Чуть перестал уже вам парус виднеться родной?
То я бродила одна, раскидав беспорядочно косы,
Точно Вакханка, когда бог Огигийский[135]135
  Огигийский – Фиванский, по старому царю беотийских Фив, Огигу; фиванским Вакх назван по матери, фиванской царевне Семеле.


[Закрыть] томит;
Иль, холодна, на скале сидела, на море взирая, —
Камень сидением был, камнем сидела и я.
Часто на ложе взойду, обоих принявшее ложе,
Но не судившее нас вместе двоих отпустить,
И следы осязаю твои заместо Тезея,
Эту постель, твоего тела хранившую жар.
Брошусь, и слезы ручьем польются обильным на ложе,
Вскрикну: «Мы оба тебя смяли, – верни же двоих!
Двое сюда мы взошли, – зачем же не двое уходим?
Ложе коварное, где большая доля из нас?»
Что предпринять? куда мне бежать? на острове диком
Нету работы людей, нет и работы волов.
Море кругом берегов разлилось, и путем незнакомым
Здесь не пристанет корабль и ни единый моряк.
Дай мне попутчиков, дай и ветер по путный, и парус, —
Что мне и в этом? Пути нет мне к отцовской земле.
Пусть на счастливой ладье пройду я спокойные воды,
Пусть запрещает ветрам царь их, – изгнанница я.
Уж не увижу тебя, на сто городов поделенный
Крит мой, знакомая встарь отроку Зевсу страна.[136]136
  На Крите, по преданию, вскормлен был маленький Зевс.


[Закрыть]
Но и родитель, и им правосудно хранимое царство
Преданы делом моим, – милые мне имена.
Помнишь, чтоб ты, победив, в лабиринте все ж не остался,
Я путеводную нить в руки тебе предала;
Тут то ты нам обещал: «Клянуся опасностью этой,
Будешь моею, пока оба на свете живем».
Живы, Тезей, мы, но я не твоя уж! Ах, если живешь ты?
Я – погребенная злым мужа коварством жена.
Лучше б меня булавой убил ты, бесчестный, как брата,[137]137
  Брата – т. е. брата Ариадны, убитого по дороге Тезеем, чтоб отвлечь от себя преследование.


[Закрыть]
Лучше бы смертью моей верность свою разрешил.
Ныне ж не только я все, что могу претерпеть, представляю,
Но и что предстоит брошенной каждой терпеть.
Перед очами встают все случаи смерти возможной,
Смерти страшнее самой мне ожиданья ее.
Вот уж подходят ко мне, мне чудится, здесь или там вот
Волки, что б жадно клыки в слабое тело вонзить.
Может быть, желтые львы на острове водятся этом,
И кровожадному здесь тигру пристанище есть.
А моря, говорят, скрывают громадных тюленей.
Да и от острых мечей где оборона моя?
Только б в жестокую цепь, как пленнице, рук не сковали,
И раболепной руке не дали пряжу сновать.
Боги! Минос мой отец, а мать Аполлонова дочерь,[138]138
  Мать Ариадны, Пазифая, собственно в преданиях называется дочерью Гелиоса, бога солнца, но Гелиос и Аполлон часто сливаются в древних легендах в одно лицо.


[Закрыть]
Мне не забыть, что моим был обрученным Тезей.
Если на море взгляну, на земли, на берег далекий,
Многим грозит мне земля, многим и воды грозят.
Небо осталось, но там боюсь небожителей вечных.
Ах, на добычу зверям диким покинута я.
Пусть тут и жители есть, – я им не посмею поверить:
Горе учило меня всех опасаться чужих.
Если б жил Андрогей,[139]139
  Андрогей – сын Миноса, победивший всех на Панафинейских играх и после игр убитый, за что Минос, его отец, пошел на Афинян войною и обязал их человеческой данью Минотавру.


[Закрыть] и жертвами это злодейство
Не искупала бы ты, о Кекропидов земля![140]140
  Кекропидов земля – Аттика, по древнейшему насельщику и царю, Кекропсу.


[Закрыть]
И не повергнут был твоей булавой узловатой,
Силою мощный Тезей, тот полумуж – полубык,[141]141
  Полумуж, полубык – Минотавр, сын Пазифаи (жены Миноса) и быка.


[Закрыть]
И не дала б я тебе путеводные нити к возврату,
И, пробираясь по ним, ты б не вернулся назад.
Но не дивлюсь, что тебе и эта досталась победа,
И распростершийся зверь Критскую землю покрыл.
Можно ли было пробить рогами железное сердце?
И непокрытая грудь твердой бронею была, —
В ней принес ты кремень, принес адамант несборный,
В ней и кремня холодней сердце Тезея принес…
Вы, беспощадные сны, зачем обессилили деву?
Лучше бы вечная ночь взоры закрыла мои.
Ветры, жестоки и вы и слишком готовы к обиде,
Ветры, дышавшие так бодро на горе мое.
Злая рука, и меня, и брата убившая злобно!
Клятва, данная нам, имя бесплодное ты…
Против меня собрались и ветер, и сон, и коварство,
Три те причины одну деву сгубили меня.
Знать, не увидеть уж мне и матери слез, умирая,
И никакая рука глаз у меня не смежит.
Скорбно душа отлетит в чужое, холодное небо,
Тела родная рука не умастит мне в гробу;
К непогребенным костям морские птицы слетятся…
Тех ли заслугой своей стоила я похорон?
В гавань Кекропса взойдешь и, встреченный родиной милой,
Ставши высоко в челе подданных верных твоих,
Станешь ты сказывать им про гибель быка – человека
И про сомнительный путь в каменном доме его;
Тут расскажи и про нас, как нас ты покинул в пустыне,
К подвигам славным твоим стоит причесть и меня.
Нет, не Эгей твой отец, и ты не Питтеевой Эфры[142]142
  Эфра – мать Тезея; Питтейея отец, Трезенский царь.


[Закрыть]
Сын: породили тебя скалы и море, Тезей!
Боги! когда бы с кормы высокой меня ты заметил,
Взоры смутил бы твои мой опечаленный вид.
Хоть и не взором сейчас, так мыслью увидеть ты можешь,
Как я леплюсь на свале, вплоть над неверной водой,
Как распустила свои, в знак траура горького, косы,
И туника от слез, как от дождя, тяжела;
Тело как нива дрожит побитая грозным Бореем,
И под дрожащей рукой сжатое бьется письмо.
О, не заслугой своей, – она миновала, – молю я;
Пусть благодарности я не заслужила, Тезей, —
Казни достойна ли я? Пусть я не причина спасенья,
Но для чего же моей смерти, причиною ты?
Грустно я руки в тебе простираю чрез дальнее море,
Руки, уставшие грудь скорбную бить и терзать;
Этих рассыпанных кос обилье к тебе простираю,
Горько слезами молю, коих источником ты ж:
Ах, обрати свой корабль, Тезей, воротися по ветру;
Если тебя не дождусь, прах мой с собой забери.
 

XI
Канака[143]143
  Канака – дочь царя ветров, Эола, забеременевшая от родного брата, Макарея.


[Закрыть]

 
Если посланье грязнят местами неясные пятна,
Знай, это кровь госпожи стерла местами письмо.
Правой держу я перо, а левою меч обнаженный,
И на груди у меня свиток открытый лежит.
Вот Эолиды образ, письмо посылающей брату.
Так я наверно б пришлась злому отцу по душе.
Пусть бы убийство мое своими он видел очами,
И на виновных глазах наша свершалася казнь.
Но жестокий, стократ своих беспощаднейший Евров,[144]144
  Евр – восточный ветер; в данном случае, вообще ветер.


[Закрыть]
Верно б на раны мои взором взирал он сухим.
Видно недаром пройдет с жестокими вихрями знаться,
Подданных нравам и сам их соответствует царь.
Потом он и Зефиром, и стран Сифонских[145]145
  Сифон – сын Нептуна, царь Фракийского Херсонеса.


[Закрыть]
Бореем Правит, и дерзким крылом, Евр ненасытный, твоим;
Правит ветрами, но ах! не правит волнением гнева,
Целое царство его меньше порочной души.
Что же мне в том, что близка именами дедов я небу,
И среди кровной родни Зевса могу называть?
Ту же враждебную сталь, подарок отца погребальный,
Женской держу я рукой, вовсе не женский снаряд.
О, когда б, Макарей, сочетавшее нас воедино
Страсти мгновенье пришло после кончины моей!
Брат, для чего ты меня полюбил не братской любовью?
Что я тебе не была, как подобало, сестрой?
Но разгорелась и я; знакомого раньше по слуху
Чуждого чуяла я бога пылавшей душой.
Краска сбежала с лица, худоба подернула члены,
И перед нищей мои плотно смывались уста.
Сон беззаботный прости, и ночь уже годом казалась,
И без болезни больным стоном вздымалася грудь.
Что со мной, не могла себе разъяснить я причины;
Только, не зная любви, уж истомилася ей.
Первая нянька беду почуяла старческим сердцем,
Первая нянька: «Да ты, – молвит, – дитя, влюблена».
Я покраснела и взор склонила стыдливая долу,
И молчаливый мой стыд целым признанием был…
Бремя вспухало уже моего соблазненного чрева,
Тайная ноша гнела слабые члены свинцом.
Скольких трав мне тогда и скольких лекарств не носила
Нянька и смелою мне все подавала рукой,
Чтоб изнутри, и в этом одном от тебя я таилась,
Чтобы из чрева у нас вырвать взрастающий плод.
Но чрезмерно живучий ребенок противился всяким
Снадобьям, твердый покров бедного скрыл от врага.
Девять уж раз возрождалась сестра прекрасная Феба,
И в десятый Луна светлых пустила коней, —
Я же, не ведая, что причиной внезапных страданий,
Новой и чуждой всего жертвою стала родов.
Сил мне не стало молчать… «Зачем же вину открываешь?»
Шепчет и плачущей рот нянька сжимает рукой.
Что мне поделать в беде? Исторгает стоны страданье,
Страх же и нянька, и стыд самый велит замолчать.
Стоны стараюсь сдержать и рвущийся крик прерываю
И принуждаю себя пить свои слезы сама.
Смерть пред очами была, помочь отрекалась Люцина,[146]146
  Людина – богиня родов, помогающая роженицам.


[Закрыть]
Тяжкой виною и смерть стала б, когда б умерла.
Тут, надо мною склонясь, – и кудри, и плащ в беспорядке —
Грудь прижимая в груди, тело согрел ты мое
И восклицаешь: «Живи, сестра, о сестра дорогая,
Не умирай и в одном теле двоих не губи!
Силы надежда придаст: ты брату станешь женою,
Тот, от кого родила, станет и мужем тебе».
Мертвую, – веришь ли мне? – те речи меня воскресили,
И родилося дитя – бремя мое и вина.
Но погоди ликовать! Эол во дворце восседает,
Надо от взоров отца скрыть преступление нам.
В листья старуха дитя и в белые ветви оливы
Тщательно скрыла и, вкруг легкой повязкой обвив,
Мнимую жертву несет и шепчет святую молитву.
Тут и народ, и отец жертве дорогу дают.
Близко к порогу была; но плач до отцовского слуха
Вдруг достигает, – дитя криком себя выдает.
Вырвал ребенка зараз и лживую жертву вскрывает
Царь, и безумным его воплем наполнен дворец.
Также, как море дрожит под слабым дыханием ветра,
Теплый как Нот всколыхнет ясени тонкую трость,
Так трепетали тогда мои побледневшие члены,
Также под дрожью моей ложе пошло ходенем.
Вот прибегает и наш позор разглашает он воплем,
И от печальных ланит руки едва воздержал.
Я пред позором моим лишь горькие слезы точила,
Робкие речи сковал трепетом страх ледяным.
Птицам забросить и псам велит он невинного внука
И на пустынных местах кинуть ребенка велит.
Тот, несчастный, кричал; казалось, он чувствовал гибель,
И, как умел, своего криками деда молил.
Что ж у меня на душе тут делалось, брат, догадайся, —
Сам ты по чувствам своим можешь мои оценить, —
Как у меня на глазах мой ворог к высокому лесу
Сердце мое уносил, злым на съеденье волкам.
Вышел из терема царь. Тут грудь поразила руками,
Ногти в ланиты свои с мукой вонзала тут я.
Тою порою, с лицом печальным, отцовский приспешник
Входит, и вот из его уст недостойная речь:
«Царь посылает тебе свой меч», – и меч он вручает, —
Ты, по заслугам, сама волю его разгадай».
Знаю – и с твердой душой жестокой воспользуюсь сталью,
Скрою глубоко в груди этот подарок отца.
Этим ли даром мой брак, родитель, ты вздумал украсить?
Этим приданым, отец, дочь осчастливишь свою?
Прочь же, прочь, Гименей обманутый, с факелом брачным,
От нечестивых палат быстрой стопою беги!
Вы же бросайте в меня свой факел, Еринии[147]147
  Еринии – адские богини мести.


[Закрыть] мрака,
Пусть запылает огнем мой погребальный костер!
С лучшею Паркою[148]148
  С лучшею Паркою – т. е. с лучшей судьбой, потому что Парки были богинями судьбы.


[Закрыть] в брак вступайте, счастливые сестры,
Но и в разлуке со мной не забывайте сестры.
Что ты наделал, мой сын, так мало мгновений проживший?
Чем до того прогневил деда, едва лишь родясь?
Если он мог заслужить ту казнь, пусть сочтут заслужившим;
Но злополучный, моей терпит он кару вины.
Сын мой, ты матери скорбь, ты хищного зверя добыча,
Горе! – растерзанный им в самый рождения день,
Сын мой, несчастный залог моего злополучного чувства,
Это – первый твой день, это последний тебе.
Мне не судила судьба омыть твое тело слезами
И на гробницу к тебе срезанный локон снести;
К вам не склонялася я, целуя, холодные губки.
Дикие звери мою плоть расхищают и кровь.
С раной в груди и сама полечу я за тенью ребенка,
Вам уж недолго меня бедною матерью звать.
Ты же, ты, обрученный напрасно с несчастной сестрою,
Бедные члены, молю, сына сбери своего,
Матери сына верни к в общей сложи нас гробнице;
Пусть, хоть и тесная, нас урна обнимет двоих.
Помни про нас и живи, и раны полей мне слезами,
Тела любившей тебя, любящий, ты не страшись.
Так соверши же, молю, сестры беззаконно любимой
Волю; а я уж должна волю исполнить отца.