Текст книги "Грязные игры"

Автор книги: Вячеслав Сухнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

– Нет, – вздохнул Небаба. – Какая же это беседа... Если мне будет позволено высказать свое мнение, товарищ генерал-майор, я не уловил, какой вообще был смысл спрашивать этого мальчика о его ощущениях и прочих эмоциях? Из эмоций протокола не сошьешь.

– Ах, Иван Павлович, – потянулся генерал. – Консерватор ты, брат! Этот мальчик сказал больше, чем ты смог бы из него вытянуть. Хоть ты и мастер!

Подумай: он фактически признал, что МБ проводит в Москве серию терактов. И это запротоколировано! Под такое признание можно много чего подверстать. Мы узнали также, что в МБ неоднозначно воспринимают жесткую линию по отношению к мятежникам.

– И еще мы узнали, – пробормотал Толмачев, – что кто-то надеется под прикрытием подавления мятежа потеснить нас. Недаром же он проговорился... о трудоустройстве! Значит, ветер носит мечты и вожделения.

– Ничего, – похлопал его по руке Савостьянов. – Мечтать не вредно. Их много было на нашем веку, мечтателей-то. И где они все?

На Рождественский бульвар вернулись при полном солнце. Вскоре доставили аккуратную распечатку беседы с Семенцовым. Генерал прочитал ее и сложил в черную папку.

Тут раздался телефонный звонок. Савостьянов послушал и закрыл трубку ладонью.

– Быстро на запись!

Толмачев снял отводную трубку, отрегулировал записывающее устройство. Щелкнуло.

– Я тебя слушаю, Лозгачев, – сказал Савостьянов. – Ты почему не спишь? Совещаловку ведешь?

– Уже провел. Уже навешал тем, кто упустил взрывника. Скажи своим головорезам, Юрий Петрович, чтобы вели себя повежливее. Мы же не на фронте, честное слово!

– Присылай своих ребят к нам на стажировку! – хохотнул Савостьянов. – А про какого взрывника речь?

– Да ладно тебе, Юрий Петрович... – с обидой сказал Лозгачев. – По его душу и звоню. Помоги, будь так любезен!

– Ага, "помоги"... А почему я тебе должен помогать? Ты за мной хвосты пускаешь, а я тебе – помогай?

– Ну, когда это было... И то сказать, для порядка хвост пустил.

– Еще скажи: для моей безопасности! Ладно.

Зачем тебе нужен взрывник?

– Не мне, Юрий Петрович. Начальству.

– Которому? Шляпникову, что ли?

– Ему.

– В интересное время живем, Лозгачев. Один посылает человека на задание, другой готов ему за это задницу разорвать. Ну и раздрай у вас в конторе, полный раскардаш!

– И неудивительно... Нас же недавно организовали. Есть бардачок, конечно. Но это болезни роста.

– Бывают такие болезни, Лозгачев, которые до старости не проходят, до самого сдоху. Болезнь Дауна, например. Она же олигофрения. А без мозгов нельзя работать.

– Без тебя знаю, не топчись на мозолях, Юрий Петрович... Отдай парня!

– Отдам. В обмен на информацию. Кто его посылал?

– Панков, – вздохнул Лозгачев. – Ты его, наверное, не помнишь. Он в Девятом управлении работал.

– Помню, – сказал Савостьянов. – Худой такой, жуковатый. Значит, переквалифицировался Панков. Сначала обеспечивал безопасность головке государства, а теперь теракты затевает. Откровенно скажу, Лозгачев: переквалификация даром не проходит. Человек в таком случае, знаешь ли...

– Не тяни, Юрий Петрович! Мне в девять на доклад к директору. Хотелось бы до того времени поговорить с пареньком. Шляпников однозначно запретил акцию, а Панков...

– Не думаю, что Панков принимал решение сам.

– Я тебе и так много наговорил, Юрий Петрович.

– Спасибочки. Теперь моя очередь говорить.

Вот, говорю: отпустил я парня.

– Ни хрена себе информация! Без ножа режешь, Юрий Петрович!

– Отпустил, – повторил Савостьянов с некоторым злорадством. – А что?.. Парень – просто молодец. Своих не сдал, держался – дай Бог нам всем в его положении. Так что ищи, Лозгачев, коли он тебе нужен. Будь здоров.

Савостьянов бросил трубку и сказал Толмачеву:

– Поезжай домой – отоспись. К двум часам жди машину. Поедем в один дурдом. Туда должны доставить Адамяна.

– А разве Седлецкий привезет его не к нам?

– Здесь не гостиница. Пусть гниет в дурдоме!

Он вошел в квартиру и почувствовал вкусные запахи. На кухне звякала посуда и бормотал телевизор. Полина посмотрела на Толмачева и засмеялась:

– Интересная у тебя работа! Ночная, романтическая... Ты где на самом деле работаешь? В банде или в милиции?

– В милиции, в милиции, – пробормотал Толмачев, стаскивая пропотевшую тенниску. – Если кто-то кое-где у нас порой, как говорится...

– Я так и думала, – сказала Полина с явным облегчением. – Завтракать будешь?

– Потом, – сказал он и побрел в комнату, к постели.

31

"Начало военных действий может привести к крупномасштабной кавказской войне, где на стороне Северной Осетии будут воевать российские войска и казаки, а на стороне Ингушетии – Чечня, Дагестан, Кабардино-Балкария и т. д. Впрочем, может быть, такая война кому-то нужна? Дудаеву, например, или московским радикалам..."

С. Э. Ш. "Табло".

"День",

1993, 8-14 августа, №31.

Вася довез их до гаража Управления, где Седлецкий загрузил багажник своей застоявшейся "Волги" помидорами. Потом они с Мирзоевым поехали на склад группы внедрения, сдали военную форму и гражданскую одежду. Переоделись в свое, в костюмы и башмаки, которые оставляли на складе в конце апреля.

Учитывая, что температура в Москве теперь приближалась в поддень к двадцатипятиградусной отметке, в машине было жарковато. И весьма. Даже при опущенных стеклах. Вскоре выяснилось, что на московских улицах лучше потеть в закупоренной машине... На Садовом кольце рядом оказался "КамАЗ",.очень похожий на тот, в котором они еще совсем недавно путешествовали. Перед зеленым сигналом светофора "КамАЗ" рванул с места и выпустил в салон "Волги" облако выхлопа – сгоревшей солярки. Всю остальную дорогу до Остоженки Седлецкий с Мирзоевым кашляли и отплевывались, проклиная хулигана из "КамАЗа".

Дома у Седлецкого оказалась теща, спаниельша Мальвина и кошка Венерка. Остальная женская часть семьи блаженствовала в Понизовке, в бывшем русском Крыму, отданном хлебосольным Никитой Хрущевым не менее хлебосольной Украине.

Теща на радостях всплакнула на груди единственного зятя, а потом вытерла слезы, пригляделась и всплеснула руками:

– Господи, где ж вы так изгваздались, путешественники? У вас там, на Кавказе, воды нету, что ли?

– В поезде не было воды, – соврал, не моргнув глазом, Седлецкий.

Помылись, побрились, сели за стол и славно угостились, чем Бог послал, лишь на огромное блюдо с помидорным салатом, к огорчению хозяйки, даже не посмотрели. Приелись, стало быть, помидорки... И бутылку старого коньяка, которую теща торжественно, как хрупкий букет, водрузила на стол, не тронули.

– Нам еще работать сегодня, – объяснил Седлецкий. – Отчет поедем писать о проделанной работе.

– Девчата вчера звонили из Крыма, – сказала теща. – Купаются, загорают, всем довольны. Фрукты, правда, дорогие. Как у нас тут... Обратные билеты купили.

– Замечательно! – с воодушевлением сказал Седлецкий. – Про меня не спрашивали?

– А чего спрашивать... – вздохнула теща и покосилась на Мирзоева, чужого человека. – Жив, здоров, дома. И хорошо, и ладно.

Во втором часу начали собираться. Седлецкий дал Мирзоеву свою рубашку голубую в полоску.

Рукава оказались длинноваты, и Мирзоев их закатал.

Психоневрологическая лечебница № 16/11 располагалась в парковом массиве, неподалеку от того места, где Варшавское шоссе пересекает кольцевую автостраду. Территорию лечебницы окружала высоченная кованая ограда, по верху которой была проброшена сигнальная проводка. С внешней стороны вплотную к ограде когда-то высадили кусты боярышника. Со временем они превратились в почти непролазный вал из прочных разлапистых ветвей с толстыми колючками.

За старой оградой был сад из старых яблонь и слив, шпалеры сирени. По весне здесь буйно цвели деревья, и участь несчастных обитателей психлечебницы казалась не такой безнадежной. В самом центре вертограда располагался белый двухэтажный особняк в виде буквы П. В сороковые и пятидесятые годы здесь находился санаторий для офицеров НКВД. Теперь в крыльях здания размещались палаты для нервнобольных, а в двух фронтальных этажах – кабинеты врачей и процедурные.

Главврачом здесь служил полковник Акулышш, прикомандированный к Управлению еще при Андропове. Это был крепкий кряжистый старик с непроницаемым серым лицом, чуть тронутым на висках пигментными пятнами. Отдаленно он походил на маршала Жукова.

Из окна своего кабинета на втором этаже Акульшин увидел, как у проходной затормозили две "Волги". Охранник, предупрежденный главврачом, открыл калитку в высоких воротах, и внушительная группа гостей показалась на широкой, посыпанной керамзитом дорожке, которая вела к центральному входу. Акулыпин нажал кнопку селектора и сказал:

– Новенького, поступившего сегодня, проводите в кабинет физиотерапии. Спецперсонал не нужен.

Он уже высмотрел в приближающейся группе лысого толстячка-дознавателя, его бессменного подручного, похожего на ожившую трансформаторную будку, и врача из службы безопасности. Они изредка приезжали в лечебницу побеседовать с некоторыми пациентами. Спецттерсонал им не требовался никогда. Сами управлялись.

Психоневрологическая лечебница считалась местом удобным и надежным. Здесь люди, которых судить было невыгодно, а убивать рано, хранились, как консервы в холодильнике. В основном это были клиенты Управления. А в недавние времена Акульшин не отказывал в дружеских услугах и своей прежней конторе – принимал постояльцев от КГБ.

Ласковый телок двух маток сосет, хотя меньше всего полковник походил на телка.

Савостьянов со своим воинством переступил порог, и кабинет главврача стал тесен. Давненько у меня не было так оживленно, подумал полковник, здороваясь с гостями.

– Чайку прикажете, Юрий Петрович? С баранками, а?

– Спасибо, Михаил Александрович. Лучше потом, не в спешке. Нам бы сначала потолковать с больным Адамяном. Каку него со здоровьицем?

– Нормально. Беседовать будете по обычной схеме? Тогда спускайтесь. Его уже привели. Кстати, мне тут достали... совершенно новый препарат. Никаких побочных эффектов и следов в организме, но релаксация после него полнейшая. Попробуем?

– Вам, ученым, все бы экспериментировать, – засмеялся Савостьянов. – Я не против. Лишь бы наша свинка пела.

– Запоет, – заверил Акульшин. – Как в опере.

Кабинет физиотерапии ничем не отличался от прочих лечебных кабинетов. Были тут контрастные ванны, душ Шарко, кресло-центрифуга, установки электрофореза и дарсонвализации, рама для растягивания, именуемая в просторечии "дыбой", и прочие прелести активной терапии. Бежевая кафельная плитка по стенам и на полу придавала кабинету нарядный вид. Портили впечатление закрашенные белой краской окна, забранные толстой решеткой.

Впрочем, большинство пациентов полковника Акульшина не обращали внимания на цветовую гамму помещения.

В углу стоял белый металлический стол, по обе стороны от него две табуретки, привинченные к полу. Вдоль стены – обычный процедурный топчан, обтянутый розовой клеенкой. На топчане и сидели два дюжих санитара, в четыре глаза наблюдая за полковником Адамяном. Спеленутый в смирительную рубашку, тот занимал табуретку перед столом.

В кабинет вошли доктор Акульшин, Небаба, его подручный Потапов и молодой врач из службы безопасности Управления. Остальных Савостьянов увел в комнату, смежную с физиотерапевтическим кабинетом. Он нажал панельку рядом с электрическим выключателем – часть обшивки стены сдвинулась, обнажив одностороннее зеркало. Теперь до Адамяна, казалось, можно было дотронуться.

Полковник Адамян не брился более двух суток, и лицо у него словно обсыпало угольной пылью.

Воспаленные глаза угрюмо уставились в стену.

– Ну что, гадина... – пробормотал Савостьянов, усаживаясь в кресло перед зеркалом. – Вот и встретились.

Он заметил предостерегающий взгляд Толмачева и сказал:

– Не бойся, там ничего не слышно. Амы все услышим.

Генерал включил динамик.

– ...сухость во рту, и вы дадите обычной воды, – закончил наставление главврач.

Акулышш положил на стол коробку с ампулами и вышел, прихватив двоих санитаров. Небаба устроился на другой табуретке, рассортировал перед собой собственный джентльменский набор – диктофон, стопку бумаги и карандаши.

– Развяжи его, Потапов. Будем начинать...

– А укольчик? – спросил молодой врач.

– Пока не надо. Будем надеяться, что Рафаэль Левонович окажет нам любезность и побеседует вполне добровольно и доверительно.

– С какой стати? – поднял голову Адамян и принялся растирать сильные руки, освобожденные от тенет смирительной рубашки. – С какой стати я буду с вами говорить? Да еще доверительно. Вы же не поп и не лечащий врач...

– Действительно, – согласился Небаба. – Не поп и не врач. Я всего лишь старший дознаватель службы безопасности Управления. Разрешите по этому поводу представиться: майор Небаба.

– Вот оно что! – задумчиво сказал Адамян. – Значит, все-таки Управление... А я поначалу грешил на своих заклятых друзей из другого ведомства.

– Из Минобороны, надо полагать? – сочувственно спросил Небаба. Воистину – это ваши заклятые друзья. Сейчас вас разыскивает вся их контрразведка. Все службы на ушах стоят. Сколько вы там миллиончиков увели у своих друзей? Ну, не стесняйтесь!

– Это ваши люди увели, а не я.

– Не важно. Грешат-то на вас, Рафаэль Левонович. С вас собираются скальп снимать. Вот тут я нечаянно факсик раздобыл, полюбопытствуйте...

Адамян взял скрученную в трубку глянцевую бумажку факса. Глянул. В глазах его запрыгали буковки: "...предпринять все усилия к розыску и задержанию..."

– Ваши друзья, – продолжал Небаба, – прочесывают Кавказ, Закавказье и сопредельные страны.

А вы тут, в столице нашей Родины, где искать будут в самую последнюю очередь. Так что времени для беседы у нас навалом. Побеседуем?

– Было бы о чем! – буркнул Адамян.

– А я вопросничек составил, чтобы не распыляться на посторонние темы. Не возражаете? Ну и славно. Вопрос первый: при каких обстоятельствах вы вступили в сговор с покойным генералом Ткачевым?

– С... с покойным? – выпучил глаза Адамян.

– Хороший вопрос, – похвалил Небабу генерал за зеркалом. – Обратите внимание, друзья, как эта бестия спала с лица. Адамян до последней минуты был уверен, что сможет торговаться с нами до тех пор, пока его не разыщет и не вытащит Ткачев.

– Но ведь Ткачев еще жив, – сказал Седлецкий.

– А-а! – отмахнулся Савостьянов. – Разве это жизнь...

– Я не верю, – сказал Адамян. – На пушку берете! Генерал был здоров как бык.

Небаба достал из конверта кучу фотографий и разложил на столе. Адамян некоторое время молча их разглядывал: обгоревший верхний этаж дачи, Ткачев на носилках, изуродованное, едва узнаваемое лицо командарма.

– Поймите, полковник, – проникновенно сказал Небаба, – мятеж провалился. Ваши друзья прячут концы в воду. Ткачева убрали. Очередь за вами.

Неужели вам не хочется, даже ввиду неопределенности собственной дальнейшей судьбы, заставить поплясать на горячей сковородке вероломных компаньонов?

Адамян долго молчал. Потом показал на коробку с ампулами и на Потапова с врачом:

– Уберите... все это.

Небаба дал знак врачу уйти.

– А мордоворот останется? – спросил Адамян.

– Останется. Смотрите на него, полковник, как на обычное пресс-папье.

– Ладно... Гарантий, естественно, вы дать не можете? Мол, чином не вышел. Не так ли?

– Так, – кивнул Небаба. – Но шанс у вас появляется. Трибунал может учесть ваше чистосердечное признание. Впрочем, совсем необязательно доводить дело до трибунала. Вы ведь потому и находитесь здесь, в психоневрологической лечебнице, а не в тюрьме. Увольнение из армии по причине нервного расстройства лучше, чем увольнение из жизни по причине двух подрасстрельных статей.

– Лучше, – вздохнул Адамян. – Вы необычайно убедительны, майор. Вероятно, мы сможем договориться. И все же мне нужны гарантии. А то выдоите досуха, а потом шлепнете. У вас не заржавеет.

– Выдоить мы сможем вас и без гарантий, – сказал Небаба. – Руководство приказало передать вам: добровольная информация пойдет в обмен на сносное содержание в сей юдоли скорби. В противном случае – шприц, невеселый разговор и рукава на спине... Плюс аминазин три раза в день – чтобы воспрепятствовать сексуальным сновидениям.

– Повторяю, вы весьма убедительны... Ну а вдруг ваше начальство все-таки захочет участвовать в допросе? Я ведь могу сообщить очень важную информацию, решения по которой надо принимать быстро. Не хотелось бы играть в испорченный телефон.

– Хорошо, – встал Небаба. – Я сообщу начальству о вашей просьбе.

Он вошел в смежную комнату.

– Посиди, Иван Павлович, – похлопал по соседнему креслу Савостьянов. Передохни, понаблюдай...

Между тем Адамян в кабинете физиотерапии повернулся на табурете и начал методично осматриваться. Потапову это не понравилось. Он начал потеть от напряженной работы мысли и через пару минут решительно прогудел:

– Лицом к стене!

Адамян, однако, не спешил подчиниться.

– Слушай, ты, бегемот, – сказал он тихо. – Помоги сорваться отсюда! Я кое-что придумал. Получишь полмиллиона.

– Чего? – удивился Потапов.

– Чего, чего... Долларов! "Зеленых". Это большие деньги, дружок. Даже для меня. Ну как? По рукам?

– Зачем? – спросил Потапов после небольшой паузы.

– Тьфу, идиот! – разочарованно вздохнул Адамян. – Это не меня, а тебя надо здесь запереть и ключ выбросить...

– Молодец, – сказал за стеной Савостьянов. – Хоть и большая сволочь, а молодец. Не падает духом, до последней минуты барахтается. Сильная воля.

– Да уж, – пробормотал Седлецкий. – Он мне, Юрий Петрович, чуть голову не проломил, целеустремленный.

– Ладно, Иван Павлович, – сказал генерал. – Иди, трудись.

Небаба вернулся на рабочее место. Потапов, возмущенно вращая глазами, ткнул пальцем в Адамяна.

– Тут это... товарищ майор! Он тут, значит...

– Отставить, – сказал Небаба. – После доложишь.

– Есть! – с облегчением сказал Потапов.

Небаба сделал скорбную мину и повернулся к Адамяну.

– К нашему обоюдному сожалению, начальство не сочло возможным выслушать вас, полковник.

Мало того, мне намекнули, причем в довольно грубой форме, что я получаю денежное содержание...

скромное, замечу, по нынешним временам, именно за беседы с такими, как вы. И я вынужден был признать последний довод основательным.

– Жаль, что и у вас начальство тупое, – вяло сказал Ддамян. – Вероятно, умного началйства не бывает. Придется нам самим договариваться. Есть только маленькая просьба... Я хочу нормально поесть.

– Это можно, – кивнул Небаба. – Спешить некуда. Что вам принести?

– Мяса, коньяку и чаю.

– Потапов, распорядись! Чаю не надо – у меня кофе есть.

– Мяса, чаю, коньяку... – пробормотал Потапов, выходя.

– А закурить нет?

Небаба достал жеваную пачку "Примы" и боевой китайский термос.

– Да-а, – протянул Адамян, разминая сигарету. – Денежное содержание... Я вас понимаю. Сам сидел на таком содержании. Но вы же умный человек, майор! Пока нет этого тупого парня, хочу сделать деловое предложение: вытаскиваете меня отсюда и получаете полмиллиона долларов.

– Полмиллиона! – поразился Небаба. – Странные у вас расценки, позвольте заметить.

– Почему странные? За мою голову азербайджанцы давали пятьдесят тысяч. Я даю вдесятеро больше!

– И все же... Потапову, лейтенанту, вы тоже предлагали полмиллиона. Ая все-таки майор. Или у вас больше денег нет?

Адамян обвел взглядом кабинет и усмехнулся:

– Подслушивали... А я губы раскатал. Хорошо.

Миллион!

– А что я с ним буду делать, с вашим миллионом? Бесов тешить? Зачем вы так рветесь отсюда, полковник? За этими решетками ваша жизнь не стоит и копейки. Не хочу грех на душу принимать.

Так что давайте выкинем из головы дурные мысли и начнем продуктивно работать. Первый вопрос помните?

– Помню, – ссутулился Адамян. – Может, весь список зачитаете? Чтобы мне не повторяться.

Какой второй вопрос?

– Второй вопрос такой: кто спровоцировал наступление на Лачин во время переговоров по Карабаху? Ну, что скисли, полковник? Боюсь, от всего списка у вас случится несварение желудка.

– А мы можем задавать вопросы? – спросил Толмачев у Савостьянова.

– На здоровье. Записывайте, товарищи, ваши вопросы. Потом Небабе передадим.

Вошел Потапов с тарелкой и стаканом. На тарелке лежала вываренная досиня куриная нога и кусочек хлебца, а в стакане, на самом донышке, плескалось нечто бурое.

– И это мясо? – горестно спросил Адамян. – И это коньяк?

– Во всяком случае, не рыба, – терпеливо объяснил Небаба. – А насчет коньяка... Я в нем, извините великодушно, не разбираюсь. Предпочитаю водку. К тому же мы не в ресторане и не можем попросить книгу жалоб.

Адамян придвинул дары полковника Акулыпина, проглотил их мигом и вытер рот.

– Включайте свою машинку, майор.

– Она давно работает, – успокоил его Небаба.

– Сначала, – сказал полковник в диктофон, – я, Адамян Рафаэль Левонович, начальник особого отдела Отдельной армии, хочу сделать заявление для следственных органов. Делаю его добровольно, без всякого принуждения со стороны дознавателя Небабы и требую учесть как явку с повинной.

– Ну, наглец! – восхитился Савостьянов.

Мирзоев с Седледким переглянулись и засмеялись.

Допрос продолжался почти три часа. Для службы безопасности Управления новым в показаниях Адамяна были некоторые фамилии и отдельные детали мятежа. Но именно эти мелочи наконец позволили сложить всю картину.

Цель переворота, назначенного на четвертое августа, заключалась в отстранении от руководства влиятельной части президентского окружения. Вторым этапом, после захвата власти, должна была стать изоляция самого президента. Чтобы не будоражить общественное мнение, президента оставили бы исполнять свои обязанности, лишив возможности принимать самостоятельные решения. Он даже продолжал бы выезжать за границу для встреч с лидерами западных стран, памятуя о том, что члены его семьи остаются в России на положении заложников.

В случае успеха участники мятежа надеялись блокировать всю информацию, прекратить все начатые и не допустить возможные следственные мероприятия по незаконным операциям на Кавказе и в других "горячих точках". Речь шла о торговле оружием, о квотах на вывоз сырья, о размещении на заграничных счетах крупных денежных средств.

После переворота предстояло активизировать противостояние на Северном Кавказе, вплоть до открытого вооруженного конфликта между республиками и федеральными властями. Причем эту войну можно было объяснить как вынужденную меру, направленную на преодоление последствий близорукой национальной политики прежних кремлевских постояльцев. Главная же цель войны – списать на нее растранжиренные ранее бюджетные средства, переданную незаконным формированиям военную технику и проданную по демпинговым ценам нефть. Подготовлен план уничтожения при боевых действиях нефтедобывающих и нефтеперерабатывающих предприятий в республиках Северного Кавказа. Их послевоенное восстановление позволило бы иметь еще один бездонный канал не только для сокрытия прежних хищений, но и для совершения новых.

Естественно, участники переворота понимали, что эти далеко идущие планы могли сработать лишь в неразберихе, в постоянном изменении формы управления страной, при выдвижении во власть того самого коррумпированного чиновничества, которое помогало главарям переворота грабить Россию и армию. Поэтому были готовы мероприятия по уничтожению всех прежних властных структур, включая Верховный Совет и правительство.

Короче говоря, пожар – лучшее средство не только от клопов, но и от ревизии.

Наконец Адамян выдохся. Небаба разлил остатки кофе: Адамяну – в стакан, себе – в крышку термоса.

– Ваша повесть, полковник, весьма похожа на правду... Откуда только вы так хорошо все знаете?

– Я не просто мелкая сошка, а военный координатор по Закавказью будущего правительственного совета. Генерал Ткачев, царствие ему небесное, в качестве военного министра должен был стать моим непосредственным начальником.

– Товарищ генерал-майор. – Мирзоев тронул за локоть Савостьянова. – Не слишком ли старательно он стучит? Ведь не врет. Во всяком случае, в том, что нам с Седлецким известно.

– А что ему остается? – пожал плечами генерал. – Понимает ведь, что на мятеже можно поставить крест. И тут выигрывает тот, кто быстрее сдаст остальных. Тем более Адамян уверен, что Ткачев мертв.

Словно подслушав этот разговор, Небаба сказал:

– Ценю вашу откровенность, Рафаэль Левонович. Приятно было побеседовать.

– Да ладно вам... Я потому так откровенен, если хотите знать, что не придаю особого значения своим показаниям. Собственную жизнь спасаю. И меня потом правильно поймут. Готов поспорить на что угодно, хоть на миллион, который вы с таким благородным негодованием отвергли... через неделю выйду отсюда. Ну, через месяц. Уляжется пыль – и выйду.

– Мечтать никогда не вредно, – сказал Небаба.

– Вы хоть понимаете до конца, на ко го замахнулись? Ни хрена вы не понимаете... Вы же сейчас только сверху траву дергаете. А корни – глубоко в земле. Эх, майор!.. Вашими руками одни пауки давят других. А победившим паукам мы завтра понадобимся снова. И вы будете нужны, и я! Так что, как ни крути, мы остаемся по одну сторону баррикады.

– Возможно, – угрюмо сказал Небаба. – Только я, в отличие от вас, не куски за баррикадой сшибаю, а исполняю свой долг. И в этом заключается апологиа про вита, если хоть что-нибудь понимаете в латыни.

– Понимаю, – усмехнулся Адамян. – Три курса юридического как-никак. Только это слабое оправдание жизни – долг. Это значит, вся жизнь проходит в долг. Вся жизнь! А рядом другие становятся кредиторами жизни. Будущее в этой стране за теми, кто уважает деньги. Скучно, майор! Устал я от вас...

– И я от вас тоже, позвольте заметить со всевозможным моим смирением, устал. Потапов, позови санитаров!

В приемной начальника Управления, небольшой унылой комнате с серыми стенами и зашторенными окнами толкался народ и приглушенно, как на похоронах, разговаривал.

Акопов пожал руку Толмачеву, взглянул на часы и вздохнул:

– Не знаешь, совещаловка надолго затянется?

– Думаю, на час-полтора. Куда торопишься?

– Хотел Людмилу повидать. Ей отпуск дали на две недели – в Ставрополь собралась. Да чувствую, не успею.

– Серьезно у вас завертелось? – подмигнул Толмачев.

– Серьезнее некуда, – слабо улыбнулся Акопов. – Последний шанс, Коля... Не женюсь сейчас – помру холостым.

Подошел, светя лошадиными зубами, полковник Кардапольцев.

– Ну, как тут, в высоких сферах, Николай Андреевич? Пообвыкся? Назад не тянет?

– Тянет, – признался Толмачев. – Иногда даже снится, как с Олейниковым ругаюсь.

– Приходи ругаться наяву. Шаповалова от нас совсем забрали, должность свободна. Звезду схватил – и подавай Бог ноги!

– Договорились... Еще одну схвачу – попрошу перевод.

Кардапольцев хохотнул, погрозил пальцем и вернулся к своим. Из кабинета начальника Управления выглянул референт, полковник Кабышев, поманил Толмачева:

– Твой где? Начинать пора...

Прихрамывая, торопливо вошел Савостьянов.

В расстегнутой ширинке гордо, как флотский вымпел, трепыхался уголок рубашки. Толмачев успел перехватить генерала сразу за дверью. Смех и грех.

За столом у начальника все не уместились – взяли стулья в приемной. Только сейчас Толмачев по-настоящему понял, какая громадная машина была запущена тогда, в конце апреля. Ведь за каждым человеком, сидящим в кабинете, маячили группы, отделы, подразделения... За короткий срок службы референтом у Савостьянова Толмачев со многими из них познакомился, но большинство до сих пор не знал даже в лицо.

"Разбор полетов" затянулся, хотя все выступали коротко. Наконец начальник Управления взял заключительное слово. Акопов поймал взгляд Толмачева и развел руками.

– Значит, не согласен с критикой? – спросил в этот момент начальник Управления. – Ну, чего ручки растопырил?

– Обидно, товарищ генерал-полковник, – нашелся Акопов, который слушал речь начальника не слишком внимательно.

– Повторяю, Акопов, персональное тебе спасибо, но все-таки перестарался ты, брат. Ворье замочил хорошо, грамотно. Надо было по этой схеме поработать и с чиновниками. А ты спектакли устроил!

Тут и взрыв газа, и автокатастрофа, и утопление по пьяной лавочке... Не было времени на такие сюжеты!

– Вы же сами, товарищ генерал-полковник, приказали, чтобы все выглядело естественно.

– Естественно выглядели бы дырки в голове, – отмахнулся начальник Управления. – Намек для мафии и урок остальным... Ну ладно. В целом мы сработали на четверку с плюсом. Большую гадюку задавили. Подождем, когда новая вылупится. А пока подготовь приказ, Юрий Петрович, отметь людей. Вопросы есть?

– Неужели все кончилось? – тихо, хоть это услышали все, спросил Седлецкий. – Как-то скромно прошло, незаметно, а?

– А зачем нам фейерверки? – в свою очередь, спросил начальник Управления. – Пусть другие пускают ракеты да хлопушки... А у нас нормальная профессиональная работа. Утром народ проснется – и не догадается, что пережил очередной переворот. Только так и надо действовать. Все свободны. Спасибо, ребята, за службу!

Они очутились на темном и пустынном в этот поздний час Рождественском бульваре.

– Обмыть бы надо это дело! – сказал Акопов, помахивая бумажником. Душа горит.

– Поддерживаю, – сказал Мирзоев. – Голосую двумя руками.

– Ну, не знаю... – сказал Седлецкий. – Я за рулем.

– Ничего, – сказал Толмачев. – Возьмем разгонную машину.

– Я – пас, – вздохнул Небаба. – И так желудок в узел сворачивается. На одних нервах столько времени... язва, ети ее мать! Так что без меня, без меня. Считайте, мысленно с вами.

Он пожал всем руки и поплелся к метро "Цветной бульвар".

Помолчали, проводили взглядами сутулую фигуру старшего дознавателя. Седлецкий, колеблясь, сказал:

– Двенадцатый час... Куда мы ополночь пойдем?

– Свинья грязь найдет, – засмеялся Акопов.

– Все, – сказал Толмачев – Беру командование на себя. Народу осталось как раз на один кузов.

Ждите!

Через минуту он махнул из затормозившей "Волги":

– Загружаемся!

И поехали они в бар к Юрику...

Там, как и год назад, выли барды из динамиков, ритмично колыхались волны табачного дыма, а старичок-лошадник обмывал очередной выигрыш на бегах. Юрик выскочил из-за стойки, чтобы обнять Толмачева.

– Ну, Коля! Сто лет не видел. Где тусовался?

– Отдыхал. – Толмачев сложил из пальцев решеточку. – Вот, пришли с корешами обмыть возвращение.

Юрик оглядел сподвижников Толмачева и зябко поежился:

– Крутые мужики...

– Крутые – спасу нет. За каждым – мокруха... Так что мы у тебя посидим, Юрок. Не обессудь, если задержимся. Не обидим.

– Какие разговоры, Коля! – взмахнул Юрик салфеткой. – Да хоть до утра заседайте. Идите в уголок. Тут мне японского виски завезли...

– Японского не надо, – поморщился Толмачев. – Найди-ка русской водки, брат!

Оставшись с Савостьяновым, начальник Управления подмигнул своему заместителю: