Текст книги "Грязные игры"

Автор книги: Вячеслав Сухнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– У наших бригадиров семь пятниц на неделе!

Мы зачем сюда ехали, Турсун? Может, я что-то запамятовал?

– Зачем ехали? Перекрыть каналы продажи техники.

– Да! И тем самым перекрыть кислород командарму Ткачеву. А теперь придется брать Адамяна.

Известного в дружеском кругу под кликухой Жопа с Пистолетом... То есть надо полностью менять сценарий. Ну, предположим, возьмем... Канал-то останется! Ткачев по-прежнему будет получать свой доппаек.

– Приказы не обсуждаются, – напомнил Мирзоев. – Ты сам в поезде говорил, что не только наша группа задействована на работе с Отдельной армией. Значит, изменилась ситуация.

Они долго, в полном молчании, пили душистый чай. Южная ночь спустилась с далеких гор. Все тише шумел город, и лишь под окнами время от времени цокали каблуки патрулей – наряды обходили окрестности гостиниц "Ставрополь" и "Эльбрус", превратившихся в офицерские казармы и штабы частей. Вдалеке с шумными хлопками падали иногда на асфальт пустые бутылки. Одна половина квартирантов гостиниц еще составляла планы завтрашних занятий и учений, а другая уже широко, со смаком отдыхала от трудов праведных.

– Барда-ак! – протянул наконец Седлецкий. – Думал ли ты когда-нибудь, Турсун, что доживешь до такого позорного факта в биографии? Чем ты, майор героической Советской Армии, занимаешься? Отлавливаешь, как вредное насекомое, полковника, начальника особого отдела. Полковника, который героическую армию грабит. Барда-ак!

– Извини, – усмехнулся Мирзоев. – Извини, Алексей Дмитриевич, но это факт не моей биографии, а биографии армии. И твоей биографии тоже.

Мы свое дело делаем. Чего остальным от души желаю.

– Ладно, замнем, – вздохнул Седлецкий. – Как будем переправлять Адамяна?

– Как обычно. Бандеролью. Я бы не стал экспериментировать, имея проверенную схему.

Седлецкий пододвинул телефон.

– Иез, – ответили в трубке. – Произносите!

– Привет, дорогой Михаил Сергеевич! Это твой постоянный клиент. Нет желания завтра покататься?

– Хоть на Северный полюс! – засмеялся извозчик "Тойоты".

– Далеко не поедем, обещаю. Нам бы в совхозах помидорчиков приглядеть.

– Нет проблем. Продукта в хозяйствах навалом, сговориться можно на любую партию.

– Подгребай часиков в девять к Нижнему рынку.

– О'кей, шеф! Что брать – плавки или пушку?

– И то, и другое. В дороге все сгодится.

Потом он позвонил в Ростов.

– Нужна бандероль...

– Хорошо. Завтра высылаю на нашу базу в Армавир.

19

"Можно ли опираться на силу дальше? Смею утверждать, что эту политику дальше продолжать нельзя, даже если очень хочется. И вот почему.

Во-первых, отсутствует система государственного и гражданского контроля за силовыми структурами...

Во-вторых, идет мощное разложение силовых структур, и не в силу действия каких-то внешних сил, на что принято ссылаться (западные разведки, пресса, депутаты), а по причине порочности самой системы и ее руководителей...

В-третьих, в новых условиях конфликтов силовые структуры уже оказались неспособными выполнить задачи по их предотвращению и локализации в строго заданных рамках соглашений, если таковые удавалось достичь..."

В. Лопатин.

"Президент и "человек с ружьем",

"Независимая газета",

1992, 17 ноября

С наступлением летних холодов у Акопова резко ухудшилось настроение, хотя он и пытался отвлечься работой в саду. Мелкий дождь, который проливался по утрам и надолго повисал на проводах и деревьях, раскисшая дорога, промозглый ветер... И постоянное ощущение сырости – даже в доме. Все это, конечно, не способствовало душевному комфорту. Но пуще всего донимала скука.

После большого съезда гостей дача Антюфеева опустела. Командарм Ткачев остался в Поваровке один. Изредка он выходил на балкончик, смотрел в хмурое небо и ежился от ветра. Затем исчезал в мансарде. И Акопов записывал одни и те же звуки: звяканье стакана, бульканье и вздохи. Правда, несколько раз по утрам за ним приходила машина. Командарм обряжался в форму и на несколько часов уезжал в Москву – вероятно, какие-то проблемы с передислокацией армии ему приходилось решать самому. Но большую часть суток Ткачев пил на даче. По вечерам он отправлялся гулять, закутавшись в плащ-накидку. За ним в отдалении тенью двигался охранник. Генерал доходил до озера и некоторое время стоял на берегу, нахохлившись, словно больная ворона. Потом возвращался на дачу, и бульканье в подслушивающих устройствах возобновлялось. Акопов ощущал тоску генерала как свою собственную и под этим двойным грузом все больше ненавидел непогоду и Поваровку.

Клетка, понял однажды Акопов. У нас клетка на двоих... Ему захотелось очутиться на жаре, на пути в желтому слепящему горизонту. Захотелось ощутить солнце на обожженных плечах и сладкий запах пустыни – запах цветущей верблюжьей колючки.

И еще захотелось хорошенько выпить и закурить – впервые за несколько последних месяцев...

В то утро стояла обычная промозглая сырость.

Порывистый ветер срывал с яблонь ледяную влагу и с шумом швырял ее в стекла веранды. По крыше стучали обломанные сучья. Вдали над полем вставала иссиня-черная туча, медленно и неумолимо закрывая все небо.

– Как бы снег не пошел, – озабоченно сказала Людмила, поправляя перед зеркалом капюшон серой куртки. – Или град... Редиску побьет.

Акопов ничего не ответил. Набросив на плечи байковое одеяло, он читал свою астрологическую книгу "Звезды говорят", бездумно пробегая взглядом по плохо оттиснутым строчкам.

– Пойду, – сказала Людмила. – А то на электричку не успею. Не скучай. Ладно? Не вернусь к ужину – разогрей котлеты.

Акопов кивнул. Людмила шагнула за порог.

Пахнуло мокрой землей и сырым деревом. Хлопнула калитка – и фигурка в серой куртке мелькнула за молодыми кустами малины. Акопов сам бы с удовольствием съездил в Москву – с отчетом и за инструкциями, но генерал Ткачев удерживал его в Поваровке.

Он врастяжку попил чаю и немного согрелся.

Даже одеяло отбросил. Поднялся наверх, посидел несколько минут у подслушивающего блока. Из динамиков доносились равномерное похрапывание и равнодушный медленный стук большого маятника.

Генерал Ткачев боролся со скукой и непогодой с помощью сна.

Тогда Акопов оделся потеплее, взял зонтик и отправился в поселковый магазин у станции. Так захотелось курить, что чуть с ума не сошел. А ведь эту дурную привычку Акопов еще в разведшколе победил. Выблевал ее после кроссов, марш-бросков в противогазе, после силовых тренажеров. Правда, потом пару месяцев курил в Афгане. В самое свирепое время, когда готовилась эвакуация 40-й армии.

И еще – когда работал в банде у Степана. Но очень редко... А тут, значит, снова потянуло!

Магазин представлял собой обычную стекляшку с грязными заляпанными стеклами и давно не мытыми витринами. Несколько местных старух, сложив мокрые зонты на пустой прилавок, судачили с толстой продавщицей, обряженной в грязно-белый халат, лопнувший под мышками. Из прорех выглядывала ядовито-зеленая мохеровая кофта. В углу, на больших напольных весах, спал сном праведника пьяный грузчик в сандалиях на босу ногу. Акопов медленно прошелся вдоль прилавка. Замолчавшие старухи дружно уступили ему поле обзора. За стеклом стояли горки консервных банок, пакеты с крупой и пирамиды из шоколадных плиток. Акопов спросил пачку недорогих сигарет и бутылку водки.

И рискнул снова выйти под дождь, сжимая в губах сигарету и вдыхая запах табака. Мимо прошел от станции тяжелый грузовик и обдал Акопова мелкой водяной пылью.

Спички он забыл. Решил сократить путь и понесся вприпрыжку по лужам. Сначала перебежал мокрую пустошь, заросшую донником и цикорием. Намокшие по колени джинсы захлюпали. Узкий проулок, где крапива поднималась, словно джунгли, вывел его к задворкам дачи. Он перелез через ветхий забор, держась за обомшелую стену сарая.

И увидел гостей... Двое в одинаковых синих плащах с поднятыми воротниками топтались на крыльце. Один независимо разглядывал окрестности, другой ловко копался в замке. Выходит, за дачей все время наблюдали. Увидели, что хозяева ушли, – вот и нанесли визит. Дверь приоткрылась, и незваные гости исчезли внутри дома.

Акопов сорвал с бутылки "бескозырку", хлебнул и засеменил к крыльцу, фальшиво насвистывая "Марш энтузиастов". В дверях он даже запел про руки-крылья и пламенный мотор, но прервался и спросил сам себя:

– Ты что, Серега, мудила-мученик, дверь не закрыл, что ли? А может, Люська приехала? Люська!

Он обернулся и увидел в приоткрытую дверь кухни оторбпевших гостей. Акопов выпучил глаза, взвизгнул и прикрыл голову руками. Из бутылки плеснулась водка.

– Мужики! – сказал он, задыхаясь. – Вы чо, мужики? Вы зачем...

Гости безмолвствовали, тоже, как видно, ошеломленные не меньше Акопова. Были они молодыми и здоровыми – плечи не умещались в плащи.

– Все берите! – завопил Акопов. – Только не бейте! Денег нет – баба забрала... Во, даже пузырь отдам!

– Да вы успокойтесь, гражданин, – досадливо сказал один из незнакомцев – с перебитым, видно, в боксерском прошлом носом. – Не собираемся мы ничего брать. Просто дверь была открыта...

– А мы из пожарной охраны, – сказал другой.

И продемонстрировал издали какое-то удостоверение.

На Акопова они смотрели с брезгливым любопытством. И он оценил себя со стороны. Тощий, не очень молодой человек с седеющей клочковатой бородой, грязный и похмельный.

Он прошел на кухню и плюхнулся на стул.

– Хух, Господи... А я думал – ворье. Сейчас ворья развелось – страшное дело. Не желаете водочки? С холоду?

– Мы на работе, – напомнил первый, с перебитым носом. – Идет дачный сезон, а погода холодная. Многие пользуются электронагревательными приборами. Вот, проверяем.

– Некоторые включают самоделки, -добавил второй. – Так называемые "козлы".

– Да, – развил тезис первый. – От них и пожары.

Говорили они медленно, веско, перебрасываясь словами, будто мячиками. Стоя друг против друга, они обстоятельно шарили глазами по стенам.

– Ага, – пробормотал Акопов. – От "козлов"

пожары... Вам виднее. Значит, выпить не хотите?

Ну, тогда я сам. Извиняюсь, конечно. А то нервы заиграли.

Он налил в стакан, дрожа и морщась. Подумал – добавил. Вздохнул и добавил еще, косясь на бутылку. Он словно забыл о гостях. Выпил махом, содрогнулся и тут же закурил.

– Хорошо! Тут, понимаете, какое дело... Баба в город помотала, к теще. У нее там, у бабы, маманя в городе живет. Ну и поехала. А я, думаю, и без бабы не соскучусь. Правильно? Вчера перебрал маленько... Да вы садитесь! Может, все же налить?

Пока болтал, заметил, что незваные гости разочарованно переглянулись. И спросил, уже чувствуя легкий дурман:

– Вы, значит, всех шмонаете? Или через раз?

Сукой буду, это на меня соседка настучала. Парашка старая... Ну и ладно. Нам от закона прятать нечего. Тут, в кухне, сами видите – ни хрена. Никаких "козлов". В сортире они тоже без надобности.

– А наверху? – с надеждой спросил кривоносый. – Можно посмотреть?

– Да на здоровье! – засуетился Акопов. – Только, извиняюсь, колесики снимите. А то натопчите, баба опять кипеж поднимет. Дружков, мол, водил.

Он первым сбросил сапоги и побрел, покряхтывая, по лестнице на второй этаж. Пусть поднимаются... Если нормально ударить первого, то на узкой лестнице он свалит второго. А там разберемся. Однако "пожарники", чуть поколебавшись, разуваться не пожелали.

– Мы вам верим, – сказал кривоносый. – Распишитесь, что предупреждены о соблюдении правил противопожарной безопасности в летний сезон.

Акопов расписался. Бланк был настоящий – Солнечногорского районного управления пожарной охраны.

– Извините, что помешали отдыхать, – сказал второй. – Кстати, давно из мест заключения?

– Уже три года, – застенчиво сказал Акопов. – Но в полной завязке!

Едва они убрались, Акопов осмотрел дверной замок. Аккуратно открывали, профессионально.

Скорей всего комбинированной отмычкой. Затем он поднялся на чердак и понаблюдал за "пожарниками". Те бродили по улице, на пять-десять минут задерживаясь в каждом дворе. Навестили и соседку, дача которой стояла почти напротив антюфеевского терема. Долго оттуда не выходили. А ведь соседка, бедная старушка, приболела, и ее несколько дней назад увез в город зять. Значит, не к одному Акопову ходили в гости без спросу.

Он достал из буфета телефон спецсвязи.

– Первый занят, – сказал незнакомый голос. – Позвоните попозже, пожалуйста.

– Некогда мне позже звонить, браток! – Акопов еще не вышел из роли. Немедленно скажи Первому, что у Седьмого – большие проблемы.

– Я попытаюсь.

– Ты что, новенький? Попытается он! Давай, тормоши Первого, тормоши, пока я не приехал и не навалял тебе по заднице!

Трубку бросили.

Акопов выругался и набрал другой хитрый номер.

– Подполковник Толмачев. Слушаю!

– Ага, – сказал Акопов. – Теперь знаю, кому навалять по заднице. Еще раз бросишь трубку, Толмачев, – урою!

– Интересно, зачем вы хамите? – спросил неведомый Толмачев. Самоутверждаетесь таким образом? Могу лишь посочувствовать – комплекс неполноценности очень мешает жить.

– Ты, философ! – рявкнул Акопов. – Туг скоро придут, может, яйца мне на уши натягивать, а ты политесам обучаешь по секретному телефону?

– Хорошо, – невозмутимо сказал Толмачев. – Соединяю с Первым. Успеете поговорить, пока яйца при вас.

– Смешно, – сказал Акопов. – Надо познакомиться.

Савостьянов выслушал его рассказ о визите "пожарников" и спросил задумчиво:

– Ну, и кто, по-твоему, приходил? Из ГРУ или МТБ?

– Скорей всего из МГБ. Грушники не поленились бы все осмотреть. Они же профессионалы.

– А если ни те, ни другие? Почему бы Ткачеву не завести свою контрразведку?

– Вполне допускаю, Юрий Петрович. Как бы то ни было, работают они превентивно, по всей округе, обеспечивают большой запас прочности. Значит, назревает что-то очень серьезное.

– Назревает, ты прав... Все-таки я пришлю с Людмилой бригаду. Будете посменно работать. Нам сюрпризы не нужны!

20

"В столице циркулируют настойчивые слухи и всякого рода версии о состоянии здоровья президента, о резко возрастающем противоборстве в высших эшелонах власти, о предпутчевой атмосфере все чаще высказываются обозреватели газет, радио, телевидения. Публикуются неожиданные документы и вялые их опровержения...

Совещание ряда радикалов, о котором уже говорилось ранее, не оставляет сомнений в том, что механизм заговорщицкой деятельности запущен ими всерьез и в силу этого вряд ли может быть остановлен.

Операция такого типа, безусловно, является жестом отчаяния. Тем не менее, учитывая включенность в данную комбинацию внешних сил, не следует умалять опасности, угрожающей представительной власти".

"Возможен ли переворот?"

"Советская Россия",

1993, 5 августа.

Наступил очередной понедельник. За выходные на Европейской равнине резко потеплело. Солнце, как и положено в середине июня, вновь стало горячим летним светилом, а не холодным дневным фонарем. Москвичи с облегчением обнажались – футболки, шорты и распашонки пришли на смену свитерам и ветровкам.

Машина начальника Управления, лавируя в автомобильном потоке на Садовом кольце, ехала медленно, подолгу застревая у перекрестков, и генерал, скучая, разглядывал толпу.

– Можем не поспеть, Виктор Константинович, – сказал пожилой водитель генеральской "Волги", когда они намертво встали у Каляевской. – Как с ума все посходили, честное слово... Едут и едут! То по домам, значит, сидели, а теперь надумали кататься. Можем не поспеть. Включить дуделку?

Генеральский водитель имел простительную шоферскую слабость – ненавидел частников, полагая, что дороги в Москве принадлежат исключительно ведомственному транспорту.

– Не бери в голову, Филигшыч, – отозвался генерал-полковник. – Ну, опоздаем... Не кдевушкам едем – подождут.

Он дотронулся до плеча полковника Кабышева, референта, который на переднем сиденье читал и правил бумаги.

– Иван Сергеевич, позвони нашим друзьям и предупреди.

Кабышев отложил папку и снял трубку радиотелефона.

На некотором расстоянии в другой "Волге" ехали Савостьянов с Толмачевым. Еще два экипажа – перед "Волгой" начальника Управления и за машиной Савостьянова – обеспечивали прикрытие. В них сидели чинные молодые люди в светлых костюмах при галстуках – по такой-то жаре! – и с портфелями-"дипломатами" на коленях. Галстуки представляли направленные акустические решетки, с помощью которых можно было прослушивать не только толпу за окнами машин, но и дома вдоль дороги. А в "дипломатах" дремали пулеметы с кассетами патронов, обеспечивающими целую минуту непрерывной стрельбы. Собрал такую гвардию начальник Управления не потому, что трусил. Он просто не выносил неожиданностей. Всего предусмотреть нельзя, любил повторять генерал-полковник. Но к встрече с пьяным дураком, злой собакой и лживой женщиной нормальный человек должен быть готов всегда.

Лишь на Волоколамском шоссе стало посвободнее. Теперь все четыре автомобиля Управления мчались бампер в бампер. Толмачев в этих краях бывал не однажды, но всегда – за рулем и поэтому плохо помнил окрестности. Сейчас он не спеша разглядывал их, словно видел впервые.

Промчались под водотоком канала имени Москвы. Слева открылось Тушинское летное поле. Над ним парили разноцветные самолетики – летуны радовались солнцу и чистому небу. Пересекли кольцевую автотрассу и еще минут пять катили через зеленый тихий Красногорск. Потом кавалькада свернула на узкую ухоженную дорогу. Вскоре остановились в большом сосняке.

Сквозь кроны высоченных деревьев проглядывали белые башенки и шатровые крыши ресторанатерема. Два черных "Мерседеса" тускло отсвечивали тонированными стеклами на стоянке в глубине рощи. А молчаливые ребята с каменными физиономиями прогуливались по гаревым дорожкам вокруг здания. Охранники из машин Управления смешались с ними так же естественно, как футболисты двух команд на одном поле.

Через подставных лиц Управление владело половиной пая ресторана. Вторая половина принадлежала мафии, специализирующейся на недвижимости. Люди там были серьезные, денежные и деликатные – приятно работать. Они знали начальника Управления как ученого-политолога, за советом к которому не гнушаются обращаться постояльцы Кремля, и потому с пониманием воспринимали охрану генерала, его спецмашины и привязанность к одному и тому же банкетному залу на втором этаже, в уединенной светлице.

В этот зал они вошли вчетвером. Впереди – начальник Управления и Савостьянов, а на шаг сзади – Кабышев с Толмачевым. В таком великолепии Толмачев очутился впервые. Помещение было просторным и светлым: окна в витражах с растительными узорами. Такие же узоры, только из светлого дерева, тянулись от пола до потолка по узким панелям, обрамляющим громадные пейзажи на стенах.

В блестящем полу из цветного наборного паркета отражался потолок, подшитый резными плитами с тем же орнаментом. Посреди зала – витые деревянные колонны. С потолка свисали на чугунных цепях люстры в виде многорожковых подсвечников. Чуть выступающая из стены печь с синими гжельскими изразцами задавала интерьеру домашний уют.

У глухой стены с хорошей копией шишкинской "Ржи" дожидался длинный стол под льняной скатертью с вышитыми красными петушками. На нем стояли плетеные корзины из бересты с бубликами, ватрушками и темными печатными пряниками.

В центре стола светил медалями огромный, ведра на три, самовар.

За столом сидели двое. Одного, похожего на сонного филина с пушистыми бровями, Толмачев узнал сразу – не единожды видел его по телевизору.

Этот старик всегда мелькал на заднем плане. За спиной последнего генсека, за спиной первого российского президента, за спинами премьеров, министров и мафиозных политиков. Спины появлялись и исчезали вместе с физиономиями, а старик оставался, зорко поглядывая совиными глазками из телевизионной полутьмы.

И второй был знаком – поджарый спортивный мужчина лет пятидесяти с хвостиком. Он тоже мелькал в толпе на телеэкране, но гораздо дальше, чем старик. И реже. Моложавый поднял голову на стук шагов, изобразил холодную улыбку на костистом лице и сказал высоким, почти детским голосом:

– О-о... Какая представительная делегация!

– Это наши помощники, – объяснил начальник Управления. – Объем информации таков, что по ходу разговора потребуются справки.

Расселись. Старик и моложавый – под "Рожью", генералы с референтами напротив, спинами к окнам. Полковник Кабышев вынул из черной кожаной папки тощий блокнот с дешевой ручкой и положил перед начальником Управления. Толмачев решил собезьянничать и начал копаться в своей папке, разыскивая блокнот. Но Савостьянов лишь отмахнулся.

Старик медленно прошелся взглядом по лицам управленцев, и под этим безжизненным взглядом Толмачев почувствовал, как между лопатками выступил пот.

– Чем порадуете? – тихо спросил старик и коротко кашлянул в кулак.

– Александр Яковлевич, дорогой! – радостно осклабился начальник Управления, хватая и разламывая пряник с печатной лошадкой. – Ух ты, медо вый! Мы, Александр Яковлевич, получаем деньги не за то, чтобы кому-то щекотать подбородочек, мы информацию собираем. А она не бывает ни горькой, ни сладкой. И если информация все же вызывает у кого-то раздражающие эмоции и ощущения вроде изжоги, то я в этом не виноват.

Старик тоже потянулся к пряникам, отщипнул кусочек.

– Мы как-то всегда с вами начинаем с пикировки, Виктор Константинович...

– Неудивительно, – кивнул генерал-полковник. – Мы ведь принадлежим не только к разным поколениям, но и к разным этническим типам.

Пожалуй, так оно и есть, подумал Толмачев.

Смуглый, носатый, с размашистыми бровями и скульптурно вылепленной головой, генерал-полковник напоминал античного римлянина. Только вместо тоги светлый костюм, в каких актеры из западных фильмов снимаются в роли мафиози. Александр же Яковлевич, в куцеватом пиджаке мышиного цвета, с мешками в подглазьях на плоском лице, напоминал председателя колхоза из башкирской глубинки...

– Все, что у нас общее, – продолжал начальник Управления, – это язык. Вот вы родом из Костромы, я из Карачая. Расстояние большее, чем от Берлина до Сараева. Волна и камень, лед и пламень.

Или возьмем нашего дорогого Эдуарда Геннадьевича. Он вообще из Сибири. Можно ли коренного сибиряка считать исконно русским? Я тут закончил читать Гумилева...

Эдуард Геннадьевич улыбнулся пусто и холодно, задрал ослепительную манжету и посмотрел на золотой "Ронсон".

– Извините, генерал, поговорим о Гумилеве в другой раз и в другом месте.

– Неужто в камере? – жизнерадостно захохотал генерал-полковник и в порыве веселости хлопнул по спине своего референта. – Хорошо. – Он мгновенно сделался серьезным. – Я думал, вы не торопитесь, поскольку отставлены от государственной службы. Но если нет времени, извольте... Итак, вы познакомились с нашим докладом по итогам совещания в Поваровке ц с общим планом оперативных мероприятий. Прошу высказываться.

– Доклад я прочитал внимательно, – сказал Эдуард Геннадьевич несколько агрессивно. – Ну и что? Совещание в Поваровке похоже на пьяный треп. У меня таких донесений...

– Минуточку! – сказал генерал-полковник и кивнул Кабышеву.

Тот достал из папки наработки отдела по борьбе с преступлениями в экономике.

– Мы жабу за бабу не выдаем, – сухо сказал начальник Управления. – И записи пьяной болтовни не коллекционируем. Обратите внимание, Эдуард Геннадьевич, на красные галочки, которыми помечены некоторые пункты отчета ОБЭП. Ивы, Александр Яковлевич, полюбопытствуйте. Сопоставьте с нашим докладом. Допустим, полковник Сизов хвастается, как вы изволили выразиться, по пьянке, что он создает в Москве ячейки народного ополчения. Но в отчете указывается, сколько денег в последние недели сей новоявленный Козьма Минин угробил на оргработу. На наем помещений, на вербовку добровольцев и их экипировку. Вот отчет наружного наблюдения за Сизовым. Как видим, его выступление в Поваровке – совсем не пьяное хвастовство. И остальные тезисы доклада подтверждаются отчетами и донесениями наших служб.

– Да, по-моему, доклад оставляет впечатление очень серьезного документа, – примирительно сказал старик.

– Он таким и является, – отрезал начальник Управления.

– Но ваши службы... – тонко улыбнулся Эдуард Геннадьевич. – Они ведь могут, так сказать, и подыграть. Поскольку при военной структуре и зависимости подчиненных от мнения старших по званию...

– Не продолжайте, – поморщился начальник Управления. – Знаете, Эдуард Геннадьевич, почему вы проиграете свои будущие выборы на пост президента? Если, конечно, дело дойдет до выборов... Потому что с малыми козырями за взяткой не ходите.

Вы играете только с полной колодой. И с тузом в рукаве. Вы хотите получить от нас гарантии на сто процентов. А еще лучше – на сто десять. Так не играют. Не хотите рисковать – вяжите носки на продажу. Правда, и там есть риск – можно неосторожно сесть задницей на клубок со спицами.

За столом повисла неловкая тишина. Костистое лицо Эдуарда Геннадьевича налилось свекольным отваром. Он позвенел ногтем по расписному жостовскому подносу у самовара, кротко вздохнул и сказал:

– Извините...

– Да чего там! – развел руками генерал. – Это вы меня извините. А в общем-то я предвидел вашу реакцию на доклад. И прихватил с собой людей, которые по уши в ситуации. Можете их пытать.

И он широким жестом показал на Савостьянова с Толмачевым.

Эдуард Геннадьевич быстро выдохся со своей иронией – Савостьянов по всем пунктам плана оперативных мероприятий отвечал точно, быстро, парируя наскоки подчеркнуто доброжелательным тоном. Зато старик, когда разговор зашел о предложениях Управления по разрушению экономической базы мятежников, долго и нудно вытягивал жилы из Толмачева. Александр Яковлевич хорошо понимал общий смысл предстоящих операций, но его интересовали детали, которые с упорством дилетанта он пытался понять.

Толмачев взмок, но держался хорошо и по репликам начальника Управления чувствовал, что тот доволен его ответами.

– Сдаюсь, – сказал наконец старик, вскидывая вверх тонкие синеватые руки, похожие на птичьи лапки. – Вы нас полностью убедили в жизнеспособности плана по предотвращению... Мы его принимаем в целом. А детали, Виктор Константинович... Ну, это уж на ваше усмотрение.

Генерал-полковник тут же положил перед стариком план и дешевую авторучку.

– Тогда подпишите – и с Богом, по коням!

– Подписать? – удивился старик. – В каком качестве?

– В качестве заказчика, – без улыбки сказал генерал. – Смету и проект утверждаю.

– Вы... серьезно? – тихо спросил старик.

– Серьезней некуда, – кивнул генерал. – Без вашей подписи этот план чистая самодеятельность, подпадающая под целую кучу статей Уголовного кодекса. А я с законом в догонялки сроду не играл.

– Ну что ж... – пожевал губами старик.

Он поправил очки, взял ручку и аккуратно написал на титульном листе плана: "Согласен". Поставил число и витиевато расписался.

– А мой автограф не требуется? – спросил Эдуард Геннадьевич с уже привычной иронией.

– Ваш – нет, – ответил начальник Управления.

– Почему, позвольте спросить?

– Позвольте вам не отвечать. А то обидитесь.

– Как хотите, – досадливо сказал Эдуард Геннадьевич и поднялся. Полагаю, мы решили все, что запланировали.

И стремительно пошел на выход – высокий, сильный, в белой рубашке с пестрым модным галстуком. Настоящий теннисист.

Старик, кряхтя, тоже начал выбираться из-за стола.

– А пообедать? – не очень настойчиво спросил генерал-полковник.

– У меня диета, – мягко улыбнулся Александр Яковлевич. – И все же... Почему вы не захотели, чтобы он тоже подписал план?

– Видите ли... Потом, в случае чего, он скажет, что автограф у него под пытками вынули.

– Да, – вздохнул старик. – Колючий вы человек, Виктор Константинович, колючий. Недаром, помнится, генсек мне жаловался на вас. И еще... Все эти намеки на зарубежное влияние... Они вызывают идиосинкразию у большинства общества.

– Но доклад не предназначен для общества. Даже для его меньшинства.

– И тем не менее. Не слишком ли вы демонизируете роль фактора внешнего давления на нашего уважаемого президента?

– Нет, не слишком, – резко сказал начальник Управления. – И вы это хорошо знаете. Что до меня, эти факты уже в печенках сидят!

– Ну, будьте здоровы, – сказал старик и коротко всем поклонился. Спасибо, товарищи, за работу.

В открытых дверях показалась охрана. В полной тишине Александр Яковлевич ушел.

– Жрать хотите, орлы? – спросил генерал-полковник свое воинство. – Я быка съем! Как будто на себе пахал, честное слово.

Он пересел к стене и стукнул кулаком по нарисованной дороге на ржаном поле. В углу открылась неприметная дверь, и появился генерал Грищенко худой, усатый и залысый. Одет он был по-цивильному – белая маечка с надписью "Лос-Анджелес лайонс", джинсы и кроссовки. Грищенко работал заместителем генерал-полковника и курировал отделы Управления, связанные с экономикой.

– Здравия желаю, – сказал Грищенко.

– Давно не виделись, – отозвался Савостьянов.

– Присаживайся, Сергей Федорович, – сказал начальник Управления. Насчет обеда распорядился? Ну и молодец.

Вошли два мальчика в белых косоворотках, перетянутых красными кушаками, и принялись метать на стол... Генерал-полковник выпил стопку ледяной водки, закусил груздем и спросил у Грищенко:

– Все слышал, Сергей Федорович?

– Все, Виктор Константинович.

– Как считаешь, наш дорогой друг Александр Яковлевич был искренен?

– Не думаю. Не тот человек. Но он примиряется с обстоятельствами. Деньги перевел сполна. Как и договаривались.

– Счета отследили?

– Конечно. Любопытная складывается цепочка.

– Вот Савостьянов когда-нибудь подергает за цепочку. А сейчас такой вопрос, Сергей Федорович:

сможем ли мы держать счета под контролем, не возбуждая подозрений?

– Без проблем. Толмачев, тебе слово.

– Да, в нашем отделе соответствующую методику разработали, – подтвердил Толмачев, откладывая ложку.

– В каком – вашем? – сварливо спросил Савостьянов. – Ты где уже месяц работаешь, голубь?

– Отстань от парня, – попросил генерал-полковник. – А ты, Толмачев, хорошенько жуй. Жуй и рассказывай.

Начальник Управления выслушал пространные объяснения Толмачева и засмеялся, поигрывая стопкой:

– А отдел, значит, называется – по борьбе с преступлениями в сфере экономики? Юмористы у тебя сидят, Грищенко... Прекрасно! Александру Яковлевичу будет не до юмора, когда мы ему краник перекроем.

Обед закончили в молчании. Генерал-полковник приказал референтам подождать на улице.

Разомлев от фирменных угощений и холодной водочки, Толмачев покуривал в тенечке, повесив пиджак на сучок. Вдалеке перекликались гудками электрички, а над головой возились птицы. С сосны упала старая разлапистая шишка. Кабышев дремал на заднем сиденье машины. Никуда бы отсюда не ехать, подумал Толмачев. Зачем люди дерутся, подличают и подставляют друг другу ножки, когда жизнь коротка, а лето быстротечно?