Текст книги "Грязные игры"

Автор книги: Вячеслав Сухнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Два рыболова с зачехленными удочками и рюкзаками выбрались из высокой придорожной травы на шоссе, оставляя за спиной покрытую туманом лощину с ручьем. Через минуту рядом затормозила серая "Волга". Рыболовы забрались в машину.

– Хорошо клевало? – спросил сидящий за рулем Акопов.

– Нормально, – отозвался один из рыболовов. – По расписанию.

Дальше ехали молча. Все, что нужно, давно обговорили.

Вскоре они остановились перед станцией Красково. Рыболовы, бросив удочки в машине, пошли к электричке, завывавшей на подступах к станции.

А "Волга" покатила к Рязанскому шоссе. Перед поселком Пехорка Акопов притормозил, спрятал чехлы в тайник под задним сиденьем и нажал неприметный рычажок под приборной панелью. Щелкнули пружины, повернули на один оборот трехгранные призмы с номерными знаками. "Волга" поменяла областную "прописку" на московскую городскую.

На час задержался в гараже Управления. Ребята все поняли с полуслова. Из металлического прута сварили багажную решетку на крышу "Волги".

Единственное отличие от обычных автомобильных авосек заключалось в том, что решетка в считанные секунды снималась, отщелкиваясь с помощью храповичков, и раскладывалась как лестница-стремянка.

Дуся Алмаз жил в новом доме, выстроенном на дачном участке у поселка Донино Горьковской дороги. Незадолго до новоселья он наконец женился – на красивой и разбитной барменше из "Метрополя". Поскольку разница в возрасте у молодоженов составляла почти тридцать лет, Дуся тихо и страстно ревновал супружницу ко всем окружавшим ее мужчинам. Он запретил ей работать и спрятал в глухое Донино, в золоченую клетку – подальше от столичных соблазнов. Звонил жене в любую свободную минуту:

– Ты уже встала, лапка? А что ела? А что идет по телику? Ты уже выпила, лапка? А не рано?

В Ордынском тупике у станции метро "Третьяковская" Алмаз арендовал старый двухэтажный особняк. Охрана в свое время отговаривала Дусю от этого дома, потому что стоял он, зажатый брандмауэрами других старых зданий, в тесном зеленом дворике, похожем на мышеловку. Со стен соседних домов особняк можно было забросать гранатами и расстрелять хоть из миномета. Но Дуся был непреклонен. В ремонт особняка он вложил несуразную сумму – на такие деньги можно было построить два новых. При всей жестокости и бессердечии старого воровского авторитета Дуся был сентиментален когда-то особняк принадлежал деду Алмаза, купцу Разуваеву, державшему неподалеку, в Овчинных слободах, большие кожевенные склады. Алмаз надеялся воскресить династию. В холле на первом этаже особняка висел выкупленный из запасников Музея истории и реконструкции Москвы писанный маслом портрет деда – полтора метра на два. Вылитый Дуся Алмаз – только в сюртуке и с бородой от глаз по шестую пуговицу.

В этот вечер он встречался у себя в Ордынском с депутатом Верховного Совета, которому обеспечивал избирательную кампанию. Депутат заверил Дусю, что в недрах российского парламента благосклонно отнеслись к затее Алмаза организовать фонд поддержки новой фракции, которую представлял депутат. В благодарность он познакомил Дусю с высокопоставленным чиновником из Министерства внешнеэкономических связей. Встречей Дуся остался очень доволен. Провожая гостей, он подмигнул деду на стене: не чаял небось Кузьма Пантелеевич, что внучок с заграницей сношаться начнет?

Все вместе вышли на бетонированную площадку перед крыльцом, освещенную стилизованными фонарями – как на Пушкинской. Рядом с субтильными гостями, сушеными чиновными задницами, Дуся походил на быка, обряженного в белый костюм с красным галстуком. Только кольца в носу не хватало. Благодаря отменному здоровью, унаследованному от предков, Дуся и выжил в лагерях строгого режима.

Еще раз поручкались. Охранники распахнули кованые воротца, и чиновник МВЭС первым умчался в светлую московскую ночь. Затем Дуся расцеловался с депутатом, сунул в нагрудный карман конвертик – ни в чем себе не отказывай, власть народная...

– Что вы, честное слово... – промямлил депутат, ухватившись за карман.

– Кто меня любит – и я того люблю, а кто меня не любит, того я не уважаю, – сказал Дуся, почти дословно повторив сентенцию маменьки Головлевой.

Уехал депутат. Теперь во дворе остался "Мерседес" Алмаза.

– Я тут подумал... – повернулся Дуся к начальнику охраны.

Но о чем он подумал, навсегда осталось тайной природы. Дусин "Мерседес" словно подпрыгнул от взрыва. Посыпались стекла в особняке. В темноте двора заметалось эхо. Сорванной и покореженной дверкой "Мерседеса" Дусе буквально разрубило грудную клетку и подбородок.

Двое в сером не спеша спустились по лестнице с крыльца соседнего дома и очутились на Большой Ордынке. Вскоре они затерялись в редкой толпе на платформе "Третьяковская". Поехали в разных вагонах. Один вышел на станции "Китай-город", другой – на "Тургеневской".

Акопов тем временем скучал в своей "Волге" неподалеку от станции метро "Алексеевская". Наискосок через дорогу светилась белая неоновая птичка над входом в кафе "Ласточка". Вечер сгущался, машин на дороге становилось все меньше. Светофоры равнодушно подмигивали старым деревьям вдоль тротуаров. Около одиннадцати часов из кафе наконец вышел парень в светлой, издали заметной ветровке. Он закурил, снял ветровку и перебросил через плечо. И, не оглядываясь, потопал по направлению к Новоалексеевской улице.

Значит, пора. Акопов развернулся, въехал в старый глухой двор, густо заросший тополями. В редких окнах хрущевской пятиэтажки гасли блики телевизоров – старики ложились спать. Акопов снял багажную сетку, сработанную умельцами гаража Управления, и понес ее вдоль бетонного забора.

У мусорных баков он протиснулся в пролом и очутился перед глухой стеной кафе "Ласточка". Высоко над землей, под плоской кровлей, светилось продолговатое оконце. Акопов разложил стремянку и заглянул в пыльное, давно не мытое стекло с прилипшими ошметками грязного тополиного пуха.

Федя Монастырский – румяный увалень в белой сорочке с закатанными рукавами, с расшитым полотенцем на шее – только еще приступал к трапезе. Непроизвольно облизывая красные вывернутые губы, он обстоятельно объяснял что-то учтивому малому в фиолетовой жилетке. Наконец малый энергично покивал и вышел за дверь кабинета.

Федя повернулся к своему бухгалтеру Краснову, который рылся в папке с бумагами. Акопов достал изпод полы куртки автомат с укороченным прикладом, сунул ствол в окно и выпустил в Федю короткую очередь. От белой груди Монастырского на бухгалтерские бумаги полетели багровые ошметки.

Акопов убрал автомат в специальный карман, сложил лестницу и вернулся через пролом в тихий двор. Через несколько минут неприметная "Волга"

с багажной сеткой на крыше неторопливо ехала по проспекту Мира в сторону выставки. Акопов поравнялся с аллеей Космонавтов, когда увидел в зеркальце далекие проблесковые огни милицейских машин, которые мчались по улице Королева и сворачивали на проспект Мира. Быстро спохватились, подумал Акопов. Через минуту он приостановился, спрятал в тайник под сиденье автомат. А потом развернулся и поехал назад.

У "Ласточки" столпилось не менее десятка машин с мигалками милицейские и "скорой помощи". Видать, Краснов успел дозвониться высоким друзьям Монастырского... Акопов хотел остановиться напротив кафе, но из-под дерева выскочил милиционер и яростно замахал руками:

– Проезжай, проезжай! Тут тебе не цирк!

Акопов пожал плечами и проехал – как приказали. На Сухаревской он позвонил из автомата в переходе к станции метро. Трубку взял полковник Рябушев.

– Да, мне только что сообщили... К сожалению, никаких следов. И пока никаких зацепок.

– Чем проще, тем надежнее, – сказал Акопов. – А зацепка будет. Но завтра...

Действительно, на следующий день зацепка появилась. Это был немецкий охотничий карабин с оптическим прицелом. Его бросили на чердаке дома напротив Краснопресненских бань. Эксперты сразу определили, что именно из этой винтовки в Гоги Рваного выпустили две пули – в грудь и в голову.

Других следов не нашли.

На экстренном совещании на Петровке полковник Рябушев доложил руководству:

– Мы отработали несколько версий. Однако все указывает на то, что началась война между новыми и старыми авторитетами. Судя по почерку, исполнители – приезжие. Боюсь, их уже нет в Москве.

– Все равно ищите, – вздохнуло высокое начальство.

– Ищем, – серьезно сказал полковник. – А как же...

30

"Профессионалы-руководители и сотрудники спецслужб подвергаются давлению "сверху" и побуждаются к противозаконным действиям. Исполнители вновь ставятся перед исконной дилеммой – идти против закона и совести, выполнять приказы либо рисковать своей службой. Эта дилемма решается легко и благородно только в сочинениях моралистов. Служивые люди выполняют приказы.

Не думаю, что в обозримом будущем России грозит опасность превратиться в тоталитарное полицейское государство. Скорее наоборот – ей грозит анархичное, бесконтрольное использование государственных органов, так называемых "силовых структур", для подавления политических оппонентов".

Л. Шебаршин.

"Государственность новой России невозможна

без сильной системы госбезопасности".

"Российская газета",

1993, 5 августа.

В два часа ночи Савостьянов сказал:

– Эх, Николай Андреевич, староват я становлюсь для таких долгих игр. Расписывай пульку без меня. Пойду прилягу. В случае чего – буди.

Он ушел в комнату отдыха за неприметной дверью в деревянной стенной панели. А Толмачев устроился за генеральским столом со всем возможным комфортом: с батареей телефонов, компьютером и кофеваркой. Люди полковника Вавакина продолжали искать стрелка, который шарахнул из гранатомета по даче в Поваровке и спокойно уехал в сером "Вольво".

Людмиле Малеванной, напарнице Акопова, удалось сфотографировать террориста – анфас три четверти. А компьютер сумел реконструировать физиономию в полный анфас и профиль. После чего тут же выдал справку: и анфас, и профиль принадлежат старшему лейтенанту Семенцову, бывшему сотруднику Девятого управления КГБ, ныне командиру роты департамента охраны Верховного Совета Российской Федерации. Пока устанавливали личность террориста, он успел добраться до Москвы.

"Вольво" нашли во дворе на Фестивальной улице, неподалеку от Ленинградского шоссе. Устроили в ближайшем подъезде засаду – без всякой, впрочем, надежды, что Семенцов вернется к машине.

Осторожно вскрыли его квартиру на Солянке и убедились, что хозяин не появлялся там по крайней мере месяц. Нашли любовницу Семенцова, врачиху, которая побожилась, что тоже давно не видела его. Зато она вспомнила, что у Семенцова есть хороший знакомый Никита, живущий где-то в Кузьминках. Вычислили и Никиту, осведомителя сначала КГБ, а после – МБ. Его подняли с постели, простимулировали память оплеухой, и он с готовностью выложил уже известные адреса: убежище на Солянке и квартиру врачихи.

Слушая по телефону доклады людей Вавакина, Толмачев все больше налегал на кофе. До утра оставалось всего ничего. А тут еще доложили, что Семенцова, судя по всему, ищет не только Управление. Конкуренты объявились. Их засекли дважды.

Едва оперативники Вавакина отъезжали от очередного адреса, тут же подгребали другие. Наконец Вавакин позвонил сам:

– Нашли, Толмачев! Оказывается, он прямиком на службу поехал. И как мы сразу не просекли...

Значит, Семенцов и не думал прятаться. Сделал дело и гуляет смело.

– Какие предложения? – спросил Толмачев.

– А черт его знает... Из норки теперь вытащить трудно. Не штурмовать же объект?

– Разобрались, кто нам в затылок дышит?

– Вероятно, гэбэшники. Боюсь, они скоро доберутся до него. Им проще. Могут войти по закону.

Войти и взять.

– Есть идея! – засмеялся Толмачев. – Дождитесь, пока они его возьмут и выведут. И отбейте.

– Без шума... Ну, не знаю. Хотя шансы есть.

Вавакин замялся.

– Что еще?

– Хотелось бы получить санкцию генерала, Толмачев. Ты не обижайся...

Толмачев разбудил Савостьянова, который скрючился на кожаном диване, высунув голые тонкие ноги из-под мятой простынки. Генерал выслушал референта и буркнул:

– Дай трубку. Вавакин! А санкцию на посещение сортира тебе не нужно? Нет? Ну и молодец.

Действуй, действуй!

Семенцов хотел спать. Но дорога домой и к приятельнице была заказана. Подполковник Панков предупредил: сделаешь дело – линяй подальше. Через несколько дней все утрясется. А куда линять?

И Семенцов решил, что безопаснее всего укрыться на службе. Последние сутки этот поджарый белобрысый крепыш без особых примет провел в крайнем напряжении. Вместо того, чтобы отдыхать после очередной смены, пришлось следить за генералом Ткачевым. А с утра он мотался на склад в Мытищи.

Сначала хотел взять с собой "АКСУ", снаряженный разрывными, но остановился на гранатомете.

Подходящего случая применить его Семенцов так за целый день и не нашел – генерал болтался по самому центру Москвы. Тогда Семенцов отправился поближе к Поваровке, где Ткачев остановился на даче у родственника. Долго караулил на Ленинградском шоссе машину генерала. Наверное, пьет с кемнибудь либо выпрашивает очередные фрикадельки в Министерстве обороны, решил Семенцов. Глаза у него слипались, пришлось принять две таблетки транквилизатора, который давал на некоторое время всплеск физической активности, а потом – вялый "отходняк", вызывающий тошноту и головную боль.

Уже в сумерках генеральская "Волга" свернула с шоссе в Поваровку. Семенцов не смог разглядеть Ткачева в салоне машины и поехал следом. Успокоился лишь тогда, когда увидел генерала у машины во дворе двухэтажной дачи. Семенцов проехал мимо, постоял в тени, а потом вернулся. Затормозил почти перед воротами дачи, выбрался из "Вольво" и огляделся. Улица была пуста, лишь вдалеке, под фонарем над озером, мельтешили крохотные фигуры, еле слышно бренчала гитара. Отдыхал народ. На верхнем этаже дачи горел свет, по белой занавеске двигалась характерная плотная тень. Семенцов еще раз огляделся. Именно в этот момент его начала фотографировать Людмила Малеванная.

Он достал из багажника трубу гранатомета, поймал в прицельную рамку светящееся окно с тенью человека и нажал спуск. Хвостатая комета прошила сумерки. Дача вздрогнула, из окон второго этажа выплеснулось грязно-желтое пламя. Удар горячего воздуха вздыбил волосы на голове Семенцова. Он бросил гранатомет на заднее сиденье, пригладил волосы и неспешно поехал в сторону Ленинградского шоссе. На переезде через крохотную, заросшую травой речку Радомлю приостановился и забросил гранатомет в черную, тускло отсвечивающую воду.

Найдут, если захотят... Но к тому времени это потеряет всякое значение.

"Вольво" он оставил во дворе на Фестивальной, пересел в собственные "Жигули" девятой модели и покатил на службу, чувствуя, как накатывает "отходняк", от которого во рту появился кислый медный привкус.

– Рановато! – удивился командир второй роты, сменщик Грибанов. – До развода можно в Питер сгонять. Или бабу найти.

– Из-за бабы и приехал, – объяснил Семенцов. – Начала права качать. Ну, послал подальше да уехал.

Грибанов заржал. Такие объяснения он понимал. Сменщик хлопнул Семенцова по плечу:

– Иди вниз. Скажи ребятам, чтобы не шумели.

В шесть подниму. Лады?

– Лады, – зевнул Семенцов.

А про себя подумал: с какими же скотами приходится работать! Но ничего, скоро все закончится.

В том числе и его ссылка в этот дурдом, в департамент охраны Верховного Совета. Охраны... Кому нужно охранять этих горлопанов и рвачей? Если честно, то их место не здесь, в БД, а чуть дальше, на стадионе. Только сначала надо колючку на трибунах пробросить. Чтобы народные избранники не сбежали от суда народа.

Одно из караульных помещений располагалось во флигеле, во дворе Верховного Совета. Низкий по сравнению с небоскребом БД красноватый коробок флигеля стоял чуть на отшибе, нависая над Глубоким переулком. Семенцов ненавидел своих нынешних сотоварищей, набранных с бору по сосенке. Тут служили бывшие сотрудники КГБ, милиции, уволенные из армии офицеры. В свободное время многие "ковали бабки". Особенно прибыльным бизнесом оказалось получение разрешений на личное оружие. Чеченская гвардия председателя ВС располагалась внутри БД, в одном из помещений цокольного этажа. Москвичи с "гвардейцами" почти не общались.

Семенцов показал дневальному пропуск и, чувствуя, как наливаются тяжестью веки, спустился по лестнице в душноватую полутьму каптерки. Здесь шел пир горой – за столом с бутылками и закусью трое полуголых парней играли в засаленные карты, азартно шлепали ими по грязной газете. Семенцов почувствовал, как накатывает тошнота. То ли от вида пира, то ли от "отходняка" после транквилизатора. А может, тошноту вызывала спертая атмосфера. Работающему вентилятору успешно сопротивлялся теплый дух казармы – букет из запахов кожзаменителя, оружейной смазки и пота.

– Все вон! – вяло сказал Семенцов.

Игроки заворчали, но собрали со стола снедь и потянулись к выходу. Семенцов достал из металлического шкафчика в углу кипу обмундирования, пахнущего хлоркой, соорудил на столе постель и сбросил башмаки. Заснул, несмотря на усталость, не сразу. И спал, судя по всему, недолго.

Его грубо потрясли за плечо. Он с трудом разлепил глаза и увидел нависающее круглое лицо. Рядом маячила еще одна физиономия – ничем не примечательная.

– Вставай, Семенцов, вставай!

– А что, уже пора? – потер он виски и с трудом сел.

– Пора.

В тот же миг на его руках защелкнулись наручники. И от колючего холода на запястьях он окончательно пришел в себя.

– С утра не похмелялись, мужики? – поднял руки Семенцов. – Или дыню давно не получали?

– Заткнись! – сказал круглолицый и потянул за наручники. – Вперед!

Семенцов пошарил под столом ногами в поисках башмаков. Круглолицый набросил на скованные руки Семенцова его форменную куртку. Чтобы наручники, значит, не отсвечивали.

Наверху, рядом с дневальным, переминался с ноги на ногу сменщик Грибанов, корявая рожа.

Увидев Семенцова, он отвел взгляд. А дневальный даже не посмотрел вслед, словно на его глазах командиров каждый день выводили в наручниках.

– Я еще вернусь, Грибанов, – сказал Семенцов и сплюнул.

Он не верил в реальность происходящего. Никто не смел вот так безнаказанно входить в караульное помещение Верховного Совета и нагло арестовывать офицера охраны. Но ведь посмели же!

Значит... Семенцов лишь передернул плечами от накатившего озноба. За что тут же получил чувствительный тычок между лопатками.

– Не дергайся! А то – при попытке к бегству...

Конвоиры быстро протащили его по лужайке между караулкой и оградой и вытолкнули в Глубокий переулок. Неподалеку тихо урчала машина, помигивая подфарниками. В темноте Семенцов не смог определить ее марку. Конвоиры успели распахнуть заднюю дверцу, и тут из кустов живой изгороди метнулись тени. Раздались глухие удары. Подошла еще одна машина. Семенцова забросили в нее. Через мгновение машина вылетела на Краснопресненскую набережную.

– Хоть бы кто-нибудь, – вздохнул Семенцов, – хоть бы кто-нибудь сказал... Что тут, черт возьми, происходит?

Ему никто не ответил. Вскоре машина свернула на Садовое кольцо, непривычно пустынное в этот глухой час. Водитель достал коробку радиотелефона.

– Товарищ подполковник? Нашли пропажу.

Везем к Небабе. Подождать вас? Есть подождать...

Семенцов подумал, что где-то уже слышал эту странную фамилию – Небаба. От кого-то из своих?

Нелепая и нестрашная фамилия почему-то ассоциировалась с опасностью. Семенцов вспомнил человека, пославшего его по следу генерала Ткачева.

Вспомнил и тут же постарался забыть. Он чувствовал, что впереди долгие и, может быть, весьма болезненные разговоры о Поваровке.

Машина свернула на Цветной бульвар и вскоре запетляла по мрачным темным дворам. Семенцов пригляделся. Он слышал, что именно здесь, в путанице узких переулков Самотеки, располагается Управление, о котором даже лихой подполковник Панков, начальник Семенцова, вспоминал неохотно и с явной опаской.

В подвале с толстыми стенами, за простым канцелярским столом сидел кругленький лысый человек с нержавеющей улыбкой. При виде Семенцова он привстал и чуть поклонился:

– Старший дознаватель майор Небаба... А вы, значит, и есть тот самый Семенцов?

– В каком смысле – тот самый?

– Тот самый, который стрелял из гранатомета по генеральской даче... Существует такое подозрение, уж простите великодушно.

– Это еще надо доказать, – поморщился Семенцов от накатившей головной боли.

– Зачем? – поднял реденькие бровки Небаба и повозился, удобнее устраиваясь на стуле с подлокотниками. – Зачем доказывать, золотой вы мой?

Мы же не в суде, позвольте напомнить.

– Не в суде. Тем не менее прошу предъявить не подозрения, а более убедительные доказательства моей вины.

Они помолчали. Семенцов искоса разглядывал странное кресло в углу похожее на зубоврачебное, но с каким-то экраном в подголовнике.

– Юноша, – вздохнул наконец Небаба, – вы же работали в Комитете государственной нашей безопасности, царствие ему небесное. И ей – тоже... Не верю, что ничего не слышали о конторе, которую я тут имею честь и удовольствие представлять. Скажу по-дружески: мы на фу-фу не берем, жарим только на сливочном масле. Если вы, дорогой коллега и, можно сказать, боевой товарищ, сидите в моем гостеприимном кабинете, то можете не сомневаться: за дело сидите. Улавливаете мою мысль?

– В общих чертах.

– Чуть попозже мы все детализируем. Сейчас еще подъедут товарищи, присоединятся к разговору. Пока не поздно, я бы настоятельнейшим образом рекомендовал вам, опять же по-дружески, а не корысти ради, перестать валять дурака. В этом случае вы имеете некоторые шансы выйти отсюда живым и с целыми зубами. Ну, посмотрите на мои зубы, посмотрите! Неужели вам хочется поиметь такую же непривлекательную пасть?

– Не хочется, – поежился Семенцов. – Но условие остается в силе. Вы доказываете мою вину – я начинаю разговаривать.

– Зер гут, – кивнул Небаба. – Тогда, с вашего разрешения, подождем остальных.

Он придвинул к себе керамический стакан с карандашами и начал любовно затачивать их крохотным ножичком. На шестом или седьмом карандаше Семенцов сбился со счета – открылась дверь, и Небаба живо приподнялся за столом. Семенцов покосился: в подвал вошли двое – высокий молодой мужчина в джинсах и тенниске и прихрамывающий пожилой джентльмен. Именно джентльмен – в жемчужного цвета костюме, в вишневых стодолларовых туфлях, в рубашке красно-винного цвета и сером крапчатом галстуке. Короткая стрижка бобриком и седая щетка усов придавали джентльмену вид преуспевающего мафиози из телесериала. За ними в подвал вошел человек с лапищами, похожими на говяжьи ноги. Он нес два стула.

– Свободен, Потапов, – сказал ему Небаба.

Савостьянов с Толмачевым уселись у стены,

слева от Семенцова, так что он видел их боковым зрением. Небаба разложил на столе несколько фотографий.

– Ну, как наш гость, Иван Павлович? – спросил Савостьянов, закуривая черную сигарету. – Колется или кобенится?

– Кобенится, Юрий Петрович, – скорбно сложил губы Небаба. – Условия выставляет. Хочет, видите ли, чтобы мы сперва доказали его вину.

– Может, это справедливо? – спросил генерал. – Докажи, Иван Павлович, поработай, а мы послушаем.

– Подойдите сюда, Валерий Сергеевич, – сказал Небаба, приподнимая одну из фотографий. – Не станете возражать против утверждения, что на фото ваша задумчивая физиономия?

– Вроде моя, – пригляделся Семенцов.

– Как вы полагаете, где мы взяли это мгновенное фото?

– Вероятно, в архиве, – пожал плечами Семенцов.

Небаба обвел мягким карандашом участок на снимке.

– Это фрагмент вашей рубашки. Отчетливо виднеется пятно камуфляжа в виде птички. Уголок воротника характерно загнут. А теперь посмотрите на свою рубашку. Очки не нужны? Вот пятнышко в виде птички, вот Замятина на воротнике. Фото не из архива, его сделали пять часов назад.

– Это моя любимая рубашка, – усмехнулся Семенцов. – А потом я холостяк. Стирать некому, вот и ношу, не снимая.

– Браво, браво! – сказал генерал.

– Это лишь часть кадра, – терпеливо сказал Небаба. – А вот снимок, если можно так выразиться, а натюрель...

Теперь Семенцов увидел себя стоящим рядом с "Вольво". Хорошо просматривалась труба гранатомета, которую он держал в руках.

– Номер машины на снимке реконструирован компьютером. Сама машина найдена на Фестивальной улице. В салоне скатаны ваши пальчики. Отпечатки сверены по картотеке КГБ. Какие еще нужны доказательства вашего недавнего сольного выступления в Поваровке?

– Пожалуй, никаких, – согласился Семенцов. – Хорошая работа... Мы не знали, что дача в Поваровке под колпаком.

– Кто – мы? – резко спросил Савостьянов.

– Мы... Люди, которым поставили задачу остановить Ткачева.

– Совсем интересно, – сказал генерал. – Не поверите, Валерий Сергеевич, но и мы занимались тем же – останавливали генерала Ткачева. Только не такими радикальными средствами. И дело почти довели до конца. А тут появляется Семенцов – в роли ангела смерти Азраила! Если называть вещи своими именами, то ты, Валерий Сергеевич, ты, сынок, лично ты обосрал мне большую операцию.

Как полагаешь, Семенцов, имею я теперь право узнать, кто тебя послал пустить кровя Ткачеву? Ты же обещал заговорить, если докажем твою причастность к этому вонючему делу!

– А я и говорю... В Поваровку поехал по собственной инициативе, не дождавшись Ткачева на трассе.

– Хорошо, а на трассу кто послал? – заревел Савостьянов.

– Мой непосредственный начальник.

– Неправда ваша, – кротко сказал Небаба. – Руководитель департамента охраны Верховного Совета – осторожный человек и такими неэквивалентными делами заниматься не станет.

– Мой непосредственный начальник работает в Министерстве безопасности Российской Федерации. А департамент... Для многих – это хорошее прикрытие. В том числе и для меня.

– Выходит, основное место вашей службы – Министерство безопасности? уточнил Толмачев.

– Именно так.

– Тогда просветите, Валерий Сергеевич, – попросил Небаба, – с какой целью эта уважаемая организация запланировала сделать карачун генералу Ткачеву?

– Вы спрашиваете о цели, – пожал плечами Семенцов. – Я же выступал в качестве средства.

Согласитесь, это не одно и то же. Что касается цели, на этот вопрос может ответить лишь мой непосредственный начальник. Если захочет, естественно. Но могу допустить, что и он не знает.

– Давай у него спросим, – предложил Савостьянов.

– Без меня, – поднял руки Семенцов. – Я брал определенные обязательства, поступая на службу в Комитет государственной безопасности. Не важно, как он теперь называется... За службу получаю зарплату, звания и выслугу к пенсии. В интересующем вас случае действовал по приказу, который обязан был выполнить, не обсуждая. Поэтому и фамилию начальника, и его действия обсуждать тоже не собираюсь.

– Но вы же понимаете, миленький, – вздохнул Небаба, – у нас есть средства развязать вам язык.

И он кивнул на странное кресло в углу.

– Понимаю, – согласился Семенцов. – В любой работе существуют неприятные издержки.

– Ага, – сказал Савостьянов. – Вроде кубика пентотала... А еще лучше сапогом по яйцам.

– Информация, полученная под пыткой, мало стоит, – сказал Семенцов. Хотя в этом случае человек не нарушает долг.

Он улыбнулся. Обескураженный Небаба, почесывая лысину карандашом, посмотрел на генерала.

Тот встал.

– Ладно. Давай зайдем с другого бока. Чем докажешь, что служишь в Министерстве безопасности?

– Удостоверение спрятано в дверце "Жигулей".

Машина на стоянке перед БД. Назвать номер?

– Не надо. Верю на слово. Теперь вдумайся...

Фамилия начальника твоего, честно говоря, меня не интересует. Ее можно узнать по телефону. Не хочу говорить о деталях теракта. Вообще – о твоем участии в нем.

– Так для чего же я тут сижу? – засмеялся Семенцов.

– Для дружеской беседы... О цели устранения генерала Ткачева ты не знаешь. Допускаю. Но ведь разговоры об этом ходили! Не в безвоздушном пространстве живем. Какая-то картина у тебя сложилась? Расскажи о собственных ощущениях, о своем отношении ко всему. Твои мысли – твой товар. Ну, смелее!

Семенцов некоторое время размышлял.

– Уговорили. Действительно, кое-что я слышал. И кое о чем догадывался. Полагаю, что генерал Ткачев имел отношение к перевороту. Поскольку МБ располагает информацией о готовящемся мятеже, то некоторые контрмеры, безусловно, были приняты. Думаю, моя акция – в ряду этих мер.

– Логично, – кивнул Савостьянов. – Ты выполнил приказ... Кто и почему тебя арестовал? Милиция? Вряд ли... Какие еще соображения?

– Скорей всего люди генерала Шляпникова, заместителя министра безопасности. Зачем – не знаю.

– Может, Шляпников сам участвует в заговоре?

– Допускаю, – сухо сказал Семенцов. – Он из МВД переведен... Атам наш комитет никогда не жаловали.

– Ну, спасибо за откровенность, Семенцов.

У кого еще есть вопросы?

– У меня, – сказал Толмачев. – Вас подстраховывали в Поваровке, Семенцов?

– Нет. Я работаю самостоятельно.

– Вы убеждены, что контрмеры ограничатся только устранением генерала Ткачева?

– Спросите об этом у руководства.

Повисло молчание. Потом генерал спросил:

– Что будем делать с этим праведником?

– Предлагаю отпустить, – сказал Толмачев.

– Не всех еще взорвал? – вздохнул Небаба.

– А что! – прищурился Савостьянов. – Это мысль...

Он похлопал Семенцова по плечу.

– Куда отвезти, сынок?

– К любой станции метро.

– Постарайся больше не попадаться. А еще лучше – переходи к нам. Профессионалу могу обещать интересную работу.

– Любезность за любезность... Вполне возможно, вам всем скоро придется трудоустраиваться.

Приходите – замолвлю словечко.

Небаба молча нажал звонок. Вскоре те же оперативники, что отбили Семенцова у людей генерала Шляпникова, везли его по предутренней Москве.

Светало. Еще в подвале ему завязали глаза. Косынку сдернули лишь на Садовом кольце. Семенцов помассировал веки и спросил:

– Что ж раньше глаза не завязывали?

– Думали, они тебе больше не понадобятся, – откровенно сказал водитель. – На, закури!

– Спасибо. Лучше дай анальгина. Голова разламывается.

Водитель порылся в бардачке, достал фляжку из нержавейки.

– Сойдет вместо анальгина?

Семенцов принюхался к коньяку.

– Сойдет!

И сделал несколько мощных глотков. У станции "Маяковская" его выпустили. До начала работы метро оставалось полчаса.

Савостьянов закурил египетскую сигарету, постучал ею по диктофону и сказал Небабе:

– Сделай распечатку, Иван Павлович. Только побыстрее. С утра пойду к начальству.

– Сделаю, Юрий Петрович. Кофейку не желаете?

– Желаю. У тебя в загашнике всегда хороший кофе.

Небаба достал огромный китайский термос, поставил перед гостями чашки. Толмачев выпил кофе с удовольствием. Тяжесть в голове чуть уменьшилась.

– Ну, Иван Павлович, доволен разговором? – спросил Савостьянов, блаженствуя с чашкой.