Текст книги "Триумф броненосцев. «До последнего вымпела»"

Автор книги: Вячеслав Коротин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 18

– Поднять британский флаг! – немедленно отреагировал командир «Риона», как только услышал, что приближающийся дым принадлежит пассажирскому пароходу. – Проходим мимо без досмотра.

– Черт его принес! – кивнул лейтенант князь Кекаутов. – Будем надеяться, что они примут нас за аналогичное судно – благо пушки прикрыты, а расстояние весьма приличное.

– Думаю, что беспокойство излишне, – вступил в разговор лейтенант Исаков, старший офицер крейсера, – мы подходим к Токийскому заливу, здесь такого добра, как пассажирские лайнеры, предостаточно, так что, думаю, этот не последний из тех, кого мы встретим.

– Все это так, Владимир Федорович, но не забывайте о досмотренном вчера американце – теперь наше присутствие у восточного побережья Японии наверняка не секрет для Того. Жаль, что потопить этот пароход с шелком было нельзя.

– Скорее всего, вы преувеличиваете, Павел Аркадьевич, – уверенно возразил кавторангу старшой, – не будет же он специально разворачиваться обратно в Японию ради того, чтобы доложить японцам о нашем присутствии. Янки хоть и на стороне нашего противника в этой войне, но не до такой же степени. А станции беспроволочного телеграфа на том судне не было.

– Да я не сильно и расстроюсь, если узнаю, что нашим узкоглазым друзьям известно о присутствии «Риона» в этих водах. Наша задача не столько отлавливать контрабанду, сколько показать купцам всего мира, что везти эту самую контрабанду в Японию чревато…

Залив Сагами и его окрестности – это, пожалуй, район, где насыщенность судоходства одна из самых высоких на планете, со всего мира везут пароходы грузы в Иокогаму, Иокосуку и Токио. Именно здесь сходятся пути всех маршрутов, ведущих из Европы, обеих Америк, Австралии, Индии и Китая. Именно отсюда направляется большинство грузов как торговых в другие страны, так и военных, в Маньчжурскую армию.

А вот поди ж ты – за двое суток крейсирования с русского рейдера лишь несколько раз наблюдали дымки на горизонте. Утопили лишь одну японскую шхуну, даже не разбираясь, что она везет. Пять человек экипажа взяли на борт, чтобы передать их на первый попавшийся «чистый» корабль, идущий в Японию.

Но первый из попавшихся наконец пароходов к таковым не относился. Английский «Тритон», кроме жмыхов, вез еще и рельсы, что являлось несомненной контрабандой. Судно было потоплено подрывными патронами, а на русском крейсере начинало становиться тесновато из-за вновь принятых «гостей» – берега видно не было, да и довольно свежая погода не позволяла просто отправить англичан в шлюпке.

Капитан «Тритона» не очень убедительно повозмущался, называя русских моряков пиратами, но достаточно быстро утих и был препровожден в предоставленную ему отдельную каюту.

На следующий же день «гости» были переданы на пассажирское судно, шедшее с грузом шерсти из Австралии в Осаку.

А еще через пару часов… Сложно сказать. Повезло или не очень… Неподалеку от острова Косима взяли курс на дым, наплывающий со стороны устья залива. Дым достаточно быстро оформился в судно около шести тысяч тонн водоизмещением под японским флагом.

И как только на «Рионе» взлетел на мачту Андреевский флаг, на баке японца вспухло облачко выстрела и через несколько секунд недалеко от борта русского крейсера вырос столб воды от падения некрупного снаряда. Ориентировочно его калибр оценили в три дюйма.

Вспомогательный крейсер «Каанто-Мару» еще полтора года назад ходил под российским флагом и назывался «Маньчжурия». Но в самом начале войны японцы захватили ничего не подозревающий русский пароход. В Японии он был переделан во вспомогательный крейсер: на нем установили четыре трехдюймовые пушки и устройство для постановки мин. Но использовался «Каанто-Мару» в основном для войсковых перевозок, ибо ход для боевого корабля имел весьма неважный – всего двенадцать узлов. Сейчас в его трюмах находилось три десятка полевых пушек с боекомплектом для них, воздухоплавательный парк и консервы. Портом назначения являлся Дагушань.

Увидев русский флаг на приближающемся пароходе, капитан-лейтенант Сата тут же отдал приказ открыть огонь по неприятелю.

Понятно, что русский вспомогательный крейсер имеет более серьезную артиллерию, чем четыре семидесятипятимиллиметровые пушки «Каанто-Мару», но ситуация была отнюдь не безнадежная: противник – бывший пассажирский лайнер, мишень довольно крупная, механизмы и котлы не защищены, так что вполне есть шанс удачным попаданием сбить ему ход и оторваться.

«Рион» действительно подавлял своего соперника мощью артиллерийского залпа: пять орудий только стодвадцатимиллиметрового калибра…

– На что они рассчитывают, Павел Аркадьевич?

– Вот скоро и узнаем, Михаил Михайлович, – ответил Троян ревизору, лейтенанту Георгиевскому. – Даже если у японцев нет туза в рукаве в виде настоящего крейсера в засаде, то все равно попасть разок-другой могут. Так что прошу вас приготовиться к руководству пожарным дивизионом.

Лейтенант, козырнув, отправился выполнять приказ.

Японский корабль получил уже три попадания и загорелся, но продолжал интенсивно отвечать из всех трех орудий, что могли стрелять на левый борт, и хода не потерял. Кстати, успел разочек попасть: снаряд разорвался на первой трубе и сделал в ней заметную дырку. На скорость это пока серьезно не влияло, и было вполне ремонтопригодно после боя. Все шло, как и ожидалось.

Однако дела обстояли таким образом только на дистанции в тридцать кабельтовых, которую «Рион» упорно выдерживал, чтобы обезопасить себя от какого-нибудь фатального попадания. Но время шло, а японец упорно не собирался тонуть. Было вполне вероятно, что к нему на помощь уже спешит какой-нибудь боевой корабль или еще один вспомогательный крейсер.

А комендоры на «Рионе» были ох не лучшие – ведь задачи кораблей этого назначения не бой на дальних дистанциях, а потопление практически безоружных транспортов. Потому и процент попаданий не самый высокий.

Внутренне «скрипнув зубами», Троян отдал приказ идти на сближение…

Еще через полчаса боя стало ясно, что «Каанто-Мару» уже «не жилец» – сильный дифферент на нос, крен на левый борт, пожары от носа до кормы, стреляла уже только одна пушка…

Но и «Рион» за это время успел «нахвататься»: пять пробоин в борту, причем одна ниже ватерлинии, пожар на юте, разбиты кормовой мостик и баковое орудие.

А в довершение ко всему уже совершенно явно тонущий корабль одним из последних выстрелов единственного оставшегося целым ствола умудрился всадить снаряд так, что он, пронзив борт, угодил прямехонько в беседку с подымаемыми на палубу трехдюймовыми патронами.

Редкий случай, когда русским можно было порадоваться тому, что их снаряды, особенно эти, содержат ничтожно мало взрывчатки и вообще не очень-то склонны взрываться даже при попадании. Но рвануло!

Троян услышал необычайно мощный для данного боя взрыв и почувствовал, что крейсер ощутимо встряхнуло. Но крен не проявился, и кавторанг просто отправил матроса выяснить, что произошло…

– Машинное мостику! – раздалось из переговорного устройства через две минуты.

– Здесь мостик, слушаю, – немедленно отозвался командир корабля.

– Во второе котельное прибывает вода, неудержимо прибывает. Гашу топки и травлю пар, иначе котлы могут взорваться…

Как иллюстрация к данному докладу над морем раздался рев того самого стравливаемого пара: штабс-капитан Акимов, старший инженер-механик, отдал приказ, не дожидаясь разрешения командира. И был совершенно прав – счет шел на секунды…

– Дьявол! – Павел Аркадьевич, кроме этого слова, добавил в амбушюр еще несколько непечатных. – Какое время требуется на устранение? Какую скорость мы можем иметь сейчас?

Ответа не последовало. Вероятно, ситуация действительно была аховой, если стармех не стал даже дожидаться указаний «первого после Бога».

С запада уже приближались два дыма и кто его знает: мирные это пароходы или к японцу спешит подмога… Но корабль противника уже медленно, но уверенно прилегал на борт, и было понятно, что судьба его решена окончательно.

Теперь нужно было беспокоиться о своей безопасности. Уходить. Спасать японских моряков в данной ситуации было бы верхом донкихотства – пока не обеспечена безопасность своего корабля, о жизнях матросов противника беспокоиться не пристало.

– Право на борт! Курс зюйд-ост! – крикнул Троян рулевому. Управления «Рион» не потерял и стал послушно разворачиваться.

Взмыленный Акимов прибыл к командиру только через полчаса:

– Павел Аркадьевич, режьте меня – ешьте, но без нормального ремонта в условиях порта я не могу обеспечить более восьми-девяти узлов. Для океана. Пробоину, конечно, «заляпывают», на спокойной воде можно и запустить второе котельное, но это риск, очень большой риск – чуть засвежеет и наши заплатки «на соплях» полетят к чертовой бабушке. А в условиях этого самого свежака, когда корабль валяет из стороны в сторону, пробоины заделывать…

– Достаточно! Я понял, – оборвал штабс-капитана командир. – Ваши предложения?

– Простите, я не сказал главного: повреждена килевая балка. При сильном волнении «Рион» может просто переломить, понимаете? Нужно как можно скорее следовать в нейтральный порт. Ближайший, как я понимаю, Шанхай?

– А за двадцать четыре часа управитесь? Я подозреваю, что китайцы нам больше не дадут.

– Крайне маловероятно. К тому же сильно подозреваю, что портовые власти постараются саботировать скорейшую доставку на борт всего необходимого для ремонта.

– Тогда, может, попробуем дотянуть до Циндао? Немцы к нам относятся более дружелюбно.

– Рискованно, можем не дотянуть…

– Разрешите, Павел Аркадьевич, – подошел к беседующим лейтенант Исаков.

– Слушаю, Владимир Федорович.

– Я собрал предварительную информацию о потерях среди личного состава…

– Так…

– Убито четырнадцать человек, в том числе прапорщик Брун, ранено двадцать девять, среди них мичман Энгельгарт легко, а вот штабс-капитан Лебединский очень плох, фельдшер говорит, что долго не протянет без операции.

– А сколько «тяжелых» среди матросов?

– Пока не уточнял, но думаю, что немало: этот чертов взрыв патронов наворотил делов…

Командир на несколько секунд задумался.

– Передайте князю, чтобы рассчитал курс до Шанхая, – наконец произнес он.

Погода благоприятствовала, и через трое суток «Рион» без особых приключений пришел в Шанхай, где, как и ожидалось, пришлось спустить флаг и интернироваться. Один из сильнейших вспомогательных крейсеров русского флота выбыл из войны.

Глава 19

– Ну и что мне теперь с тобой, курицыным сыном, делать? – Василий мрачно смотрел на матроса, вытянувшегося перед ним в струнку.

Гальванер Нефедов угрюмо молчал.

– Раздевайся до пояса, – неожиданно приказал Соймонов.

Матрос в полном обалдении уставился на старшего офицера.

– Выполнять!

Нефедов, подчинившись приказу, быстро потянул одежду через голову.

– Это что? – лейтенант показал на еще розовый шрам, пересекавший живот гальванера.

– Осколок японский зацепил.

– Требуха наружу была?

– Почти.

– И кто же тебя заштопал?

– Его благородие доктор Александровский.

– А если бы не он?

– Помер бы, наверно…

– Не «наверно», а точно. И даже до Владивостока бы не дотянул. В море бы тебя схоронили. Так что даже могилки бы не имел. Так?

– Так точно.

– Так какого же морского черта ты голосил, что все доктора сволочи, мерзавец?! Отвечать! – не сдержал эмоций Василий.

– Помутнение нашло, – крайне неубедительно пробубнил матрос.

– Помутнение, говоришь… И сколько ты этого «помутнения» выхлебал?

– Непьющий я, ваше благородие. Сызмальства не приучен. Батюшка строг был насчет этого…

– Так в чем же дело?

Повисло тягостное молчание, единственным звуком, различимым в каюте старшего офицера «Пересвета», был плеск волн за открытым иллюминатором.

– Я жду ответа.

– Письмо я получил, ваше благородие, – лицо матроса сморщилось, и, казалось, сейчас этот двадцатипятилетний мужчина разрыдается, – сестренка моя, Аннушка, померла. Четырнадцать годочков…

– Сочувствую. Понимаю – тяжело.

– Так в том-то и дело, господин лейтенант, что доктор, пока ему красненькую не положат, отказался даже пойти ее посмотреть. А где моим сразу столько денег взять? Просили в долг поверить – выгнал. Пока по соседям и знакомым бегали, упрашивали, собирали… – голос Нефедова сорвался.

«Сукин ты кот, – думал про себя Василий, – непьющий ведь, служишь третий год – наверняка с полсотни накопил, а то и под сотню. Неужто не мог родственникам денег послать, когда в Россию пришли. Наверняка ведь знал, что дела дома неважные».

Но говорить об этом не стал – можно было совсем «добить» парня и, кроме свалившегося на него горя, повесить чувство вины…

– Ваш доктор, конечно, подлец, – начал Соймонов, – но это ведь не значит, что все доктора такие. А ты орал именно это. И что, если бы рядом был тот, кто тебя из лап смерти вытащил, на него тоже бы полез с кулаками?

– Никак нет. Прощения просим.

– Нет уж. Так легко не отделаешься. Передай мичману Лесгафту, что я назначил тебе шесть часов под винтовкой. Как раз до ужина. Будет время подумать, когда следует распускать язык, а когда – нет. Понял меня?

– Так точно, ваше благородие! Покорно благодарим! – гальванер понял, что отделался легко.

– Ступай. – Матрос развернулся и направился к выходу из каюты.

– Стой, дурак. Оденься сначала, – засмеялся Василий.

И такое почти каждый день. То матросы подерутся, то напьется какая-нибудь зараза до поросячьего визга, то господа офицеры начнут свой гонор выказывать друг перед другом – особенно напряженно стало после прибытия для прохождения службы на «Пересвете» пятерых черноморцев – сразу появилась некоторая натянутость в отношениях между «обстрелянными» и «не нюхавшими пороху». Последние немедленно замкнулись в своем коллективе. Больших трудов стоило Василию несколько нормализовать ситуацию.

А последние две недели были вообще сплошным кошмаром, и только вчера закончилась установка новых десятидюймовых орудий в башни. Соймонов за это время спал не более четырех часов в сутки, а Черкасов, казалось, вообще не прилег на свою койку ни разу – на лице, можно сказать, одни глаза и нос остались. Правда, Эссен иногда прямым приказом загонял часов на пять-шесть в свои каюты то старшего офицера, то старшего артиллериста, чтобы те хоть немного отдохнули.

Но в любом случае это были две недели сплошного аврала на корабле…

Раздался стук в дверь, и на разрешение войти в каюту шагнул вестовой командира:

– Вашбродь, господин капитан первого ранга вас к себе приглашают!

– Прошу, Василий Михайлович, – радушно пригласил Эссен лейтенанта, – присаживайтесь.

– Благодарю, Николай Оттович. – Василий сел в кресло и выжидательно посмотрел на командира.

– Хочу поблагодарить вас за порядок на корабле. И особенно за последние две недели.

– Спасибо, Николай Оттович, стараюсь.

– Вымотались?

– А что поделаешь – война. – Соймонов был удивлен вопросом, но понимал, что каперанг вызвал его не только для того, чтобы поговорить о его моральном комфорте, и ждал, когда тот перейдет к главному.

– Через пять дней у нас стрельбы – испытания новых пушек, ну и флагарт хотел кое-что проверить.

– Понятно. Какие будут указания конкретно мне в связи с этим.

– В связи с этим завтра, утренним катером, вы отбываете во Владивосток, – широко улыбнулся Эссен. – Ваша супруга за два месяца уже, наверное, на мою бедную голову все проклятья мира собрала. Так что даю вам двое суток. Прошу передать мой поклон Ольге Михайловне и просьбу не сердиться в дальнейшем на старого моряка.

– Николай Оттович, вы серьезно? – не поверил своим ушам Василий.

– А вы считаете меня способным на розыгрыши такого сорта, Василий Михайлович? Идите, готовьтесь предстать пред очами «грозной супруги».

– А Ольга Михайловна в госпитале, – раздался за спиной Василия голос соседки. Лейтенант немедленно обернулся.

– Здравствуйте, уважаемая Александра…

– Игоревна, – улыбнулась женщина. – Здравствуйте, Василий Михайлович, рада вас видеть. Надолго домой?

– На два дня. Простите великодушно, что запамятовал ваше отчество. Как Сережа? Здоров?

– Спасибо, все в порядке. Да идите уже, – засмеялась Гусева, – я прекрасно понимаю, что вам сейчас меньше всего хочется вести со мной светскую беседу. Если найдете время вечерком – милости просим вас с Ольгой на чай. И муж мой в этот раз дома будет – познакомитесь, наконец.

– Благодарю. Непременно. А сейчас прошу меня извинить. Честь имею! – Василий с трудом заставил себя проследовать к выходу достаточно степенно, не переходя на бег.

«А ведь почти отвык ходить по твердой земле», – подумал Соймонов. Действительно – пусть у броненосца и инертность чудовищная, и стояли эти два месяца в порту, но тем не менее – легкое покачивание палубы всегда имело место и ноги чисто подсознательно были готовы к зыбкости почвы под ними. Однако мысли о предстоящей встрече с любимой быстро вытеснили все остальное…

– Я бы хотел увидеть Ольгу Михайловну Соймонову. Она здесь фельдшер, если не ошибаюсь.

– А по какому вопросу? – дежурный на входе хоть и посмотрел с уважением на ордена лейтенанта, но свои обязанности выполнял строго.

– Она моя жена. Мы долго не виделись. Причина уважительная?

– О, разумеется, господин лейтенант. При первой же возможности я сообщу о вас.

«Первая возможность» появилась довольно скоро в виде миловидной сестры милосердия, которая, выслушав дежурного, с нескрываемым любопытством посмотрела на Василия и удалилась.

Вернулась девушка минут через пять и что-то прошептала на ухо местному «Церберу».

– К сожалению, ваша супруга сейчас на операции. Но по окончании ей сообщат немедленно о вашем визите.

– А сколько продлится операция? – чертыхнувшись про себя, спросил Соймонов.

– Ничего не могу сказать на этот счет, – служащий госпиталя развел руками, – может, закончится через десять минут, может, продлится еще два-три часа… Присядьте пока.

Делать нечего – пришлось пристроиться на стуле в вестибюле.

С трудом удавалось представить, что его Оленька кого-то режет, шьет, ну или делает что-то подобное…

Хоть этой ночью Василию и удалось поспать почти полноценные семь часов, и еще совсем недавно он чувствовал себя вполне свежим и бодрым, но при вынужденном безделье в состоянии нудного покоя организм решил «потребовать» некоторую компенсацию за весь предыдущий недосып… Сморило лейтенанта.

В себя он пришел, только почувствовав, как его слегка трясут за плечо.

– Просыпайся, Васенька! – открыв глаза, он увидел родное и любимое лицо. Благо, что из сидячего положения было крайне неудобно вскочить и заключить жену в такие объятия, в какие хотелось – общественное место все-таки, нужно соблюдать некоторые приличия.

Тем более здесь же находилось немалое количество сестриц, нашедших повод появиться в этом месте, чтобы посмотреть на мужа своей коллеги.

Пришлось просто приобняться и обозначить легкие поцелуи в щечку.

– Ты сможешь отпроситься? – голос Василия слегка подрагивал. – У меня два дня.

– Уже. Я же поняла, что моего мужа с его корабля надолго не отпустят – незаменимый, – слегка грустно улыбнулась Ольга, – сейчас только сбегаю и скажу доктору Квасову, что именно на два дня.

Пять минут, как водится, растянулись на все двадцать. Соймонову до жути хотелось хотя бы умыться после сна, но было бы очень глупо спрашивать служителей на предмет туалетной комнаты в данном заведении.

Наконец появилась Ольга, но, что приятно, уже в верхней одежде – можно было не задерживаться больше в этом заведении, пропахшем карболкой.

Вот, кажется, ждешь-ждешь встречи, а как только она случится – тему для общения найти непросто. Особенно когда думаешь в первую очередь совсем не об общении. После судорожных попыток начать разговор Василий не придумал ничего умнее, чем спросить:

– Денег-то хватает?

– Не беспокойся, даже запасец имеется, – понимающе улыбнулась Ольга и взяла инициативу в свои руки. Уж что-что, а тему для разговора женщины умели находить во все времена.

Соймонову всю дорогу до дома пришлось выслушивать поток информации про дела в госпитале, подробности операций, катастрофическое отсутствие во Владивостоке ситца, подходящего для занавесок, тугоумность морского начальства вообще и Николая Оттовича Эссена в частности, раз мужа к молодой жене отпускают раз в два месяца. И много всего другого. И это только за двадцать минут, которые потребовались на дорогу от госпиталя до квартиры.

Василий ограничивался короткими репликами и предоставил супруге возможность выплеснуть хоть часть того, чем она хотела поделиться.

Квартирка выглядела очень уютно – и сама Ольга белоручкой не была, и приходящая кухарка, кроме приготовления обеда, обращала внимание и на порядок в доме. Василий не смог сообразить сразу, что именно изменилось, но вид помещения приняли значительно более обжитой. Да, честно говоря, он не особо и смотрел по сторонам, что было немедленно замечено супругой:

– Вась! Ты что, не видишь изменений? Я так старалась…

– Не вижу и видеть не хочу, – улыбнулся Соймонов, привлекая жену к себе, – во всяком случае пока. Сейчас я намерен смотреть только на тебя и не только смотреть…

– Ничего себе, какое животное у меня муж, – промурлыкала Ольга, сплетая руки на шее Василия и прижимаясь к нему…

Ни на какой чай к соседям Соймоновы этим вечером, разумеется, не пошли – нашлось более интересное занятие…

Успокоились молодые люди, только доведя друг друга до полного изнеможения, и уснули сильно за полночь.

На следующий день отправились гулять по улицам – благо, что погода благоприятствовала, денек был солнечный и теплый. Василию, несмотря на середину октября, не пришлось даже надевать плащ.

И он, и Ольга во время прогулки, казалось, хвастались перед прохожими «своей половинкой» и оба получали большое удовольствие, когда видели восхищенные или слегка завистливые взгляды встречных, вызванные как красотой и изяществом Ольги, так и орденами Василия.

Пообедали в ресторане «Золотой Рог», с удовольствием пообедали. Лейтенант на броненосце и Ольга дома питались вполне себе полноценно. Готовили и офицерский кок «Пересвета», и кухарка во Владивостоке достаточно вкусно, но все-таки ресторанной «парадности» в блюдах не было, а иногда хотелось заказать именно то блюдо, которое хочется именно сейчас, и чтобы выглядело оно именно как произведение искусства, а не набор просто приготовленных (хоть и хорошо приготовленных) продуктов.

Ну разве подадут на корабле знаменитый «Майонез»: вареное куриное филе с желе из бульона, раковые шейки и кусочки отварного телячьего языка по краям, горка из вареного картофеля с корнишонами и кусочками крутого яйца посередине…

А суп из белых грибов? А «Пожарские котлеты» со сложным овощным гарниром? А десерт «Фруктовый фейерверк»?

– Кажется, благоверный решил раскормить меня до состояния бочки, чтобы другие мужчины не заглядывались, – Ольга с улыбкой посмотрела на мужа, – до дома, кажется, тебе придется меня нести. Ты способен, а, Вась?

– Честно? Нет, – рассмеялся в ответ Соймонов, – но можем взять извозчика. Согласна?

– Нетушки! Пешочком пойдем – надо растрясти зарождающийся жирок. Нам ведь еще сегодня к Гусевым на чай – мне Саша сегодня еще раз подтвердила приглашение. Неудобно.

– Надо – сходим. Хотя соседи наши могли бы понять…

– Между прочим, мой грозный муж и повелитель тоже мог бы понять, – прервала Василия Ольга, – что его жене иногда хочется показываться хоть в каком-нибудь обществе вместе со своим законным супругом.

– Но ведь мы же сейчас… – слегка обалдел от такой «атаки» Соймонов, – мы сейчас среди совершенно незнакомых людей… Так! А ну-ка быстро прекрати дуться!

– Васенька, я тебе очень благодарна за этот «выход в люди». Но надеюсь, что ты сможешь понять, что мне хочется, чтобы ты хотя бы соседям нанес пусть и «полуофициальный» визит.

– Да сходим, сходим, – лейтенант даже слегка опешил от такой неожиданной «атаки», – чего ты так завелась-то?

– Да потому, что ты думаешь только о себе. – Соймонова стала «заводиться» и все ее существо выказывало нешуточную обиду, даже слезы показались. – Я тут одна два месяца: дом-госпиталь день за днем. Гусевы хоть иногда меня в гости приглашали, и тут, когда ты вдруг появился, я не могу прийти к ним с тобой, а не одна, как обычно!

– Да почему не можешь-то? – Василий находился в состоянии полного обалдения – никогда Ольга не была такой раздражительной и агрессивной. – Сходим к ним в гости сегодня. Успокойся только!

– Одолжение мне делаешь? А сам догадаться не мог?

– Да не делаю я тебе одолжения, Оль, просто думал, что тебе будет приятнее, если я все свое свободное время тебе посвящу. Оленька, Олюшка, ну все будет так, как ты хочешь. Успокойся только.

– Папа к вам с эскадрой Небогатова плывет, – неожиданно переменила тему лейтенантша.

– Идет, – машинально поправил жену Василий. – Что-о-о? Михаил Николаевич на Третьей эскадре?

– Да, он при штабе адмирала Небогатова.

– Флаг-капитаном?

– Васенька, ну не знаю я. Пойдем?

– Пойдем, конечно. – Соймонов бросил на блюдце червонец и подал руку жене.

– Твой отец, – продолжил лейтенант уже на улице, – капитан первого ранга, значит, может быть либо командиром корабля, либо флаг-капитаном. Откуда он тебе писал?

– Из Порт-Саида. Письмо пришло неделю назад.

– Значит, они уже в Индийском океане, а может, даже прошли Малаккский пролив… – размышлял вслух Василий.

– Господин лейтенант, – опять надулась Ольга, – а мое общество не мешает вам рассуждать о судьбах войны?

– Оль, ну что ты в самом деле? Такая новость, тем более касающаяся моего тестя все-таки. И твоего отца. Ты себя хорошо чувствуешь?

По поводу последнего вопроса Соймонову пришлось очень пожалеть. Моментально. И выслушать много нелестного в свой адрес. С большим трудом удалось убедить супругу, что он не считает ее психически нездоровой и что он «брякнул» не подумав.

– А почему только один орден? Я хочу, чтобы ты все надел!

– Оленька, да ведь мы вроде по-соседски чаевничать собираемся, правда?

– И что?

– Ну, по-домашнему то есть. Я бы и Георгия не нацепил, если бы статут не требовал: «Носить не снимая». Ну что ты из меня хвастуна делаешь, честное слово…

– В самом деле нельзя? – засомневалась Ольга.

– Неудобно, поверь.

– А ради меня?

Василий с ужасом поймал себя на мысли, что ему хочется поскорее вернуться на «Пересвет». Нет, он очень любил свою Оленьку, но ее совершенно непредсказуемые перепады настроения уже здорово, мягко говоря, утомили офицера.

С трудом удалось убедить жену, что соседка и так уже видела его со всем «иконостасом», а капитан и по одному белому крестику поймет, что муж Ольги «геройский» моряк.

Гусев оказался мужчиной «монументальным» – почти на полторы головы выше Василия и сложен соответственно – просто Илью Муромца с него писать.

Крест действительно произвел на него впечатление, и сразу после знакомства капитан поинтересовался:

– За Цусиму?

– Да нет – за прорыв из Артура, – слегка порозовел лейтенант.

– Неужели всех офицеров эскадры за прорыв наградили георгиевскими крестами?

– Нет, конечно. Мне пришлось заменить на мостике миноносца раненого командира. Отбились от двух японцев, одного из них потопили. Повезло… – Соймонов чувствовал себя «не в своей тарелке», очень не хотелось показаться нескромным.

– Ого! Потопили японский корабль, а говорите «за прорыв», – лицо Гусева выражало нешуточное уважение. И, честно говоря, капитан чувствовал легкую зависть: «А мне ведь просто не выпало случая показать…»

– Василий Михайлович, – встрял в разговор Сережа, – а вы на каком пароходе плаваете?

Лейтенант даже обрадовался смене темы общения:

– Не пароход, а корабль. Броненосец. «Пересвет» называется. Назван в честь героя Куликовской битвы. Знаешь про такую?

– Мужчины! – вмешалась хозяйка квартиры. – Прошу к столу! Вы не забыли, что здесь дамы присутствуют? Хотелось бы немного вашего внимания.

Василий с удовольствием последовал приглашению Александры Игоревны.

– Прошу прощения, Федор Сергеевич, но придется подчиниться женщинам – дома командуют они.

– Не могу не согласиться, – улыбнулся капитан. – Пойдемте.

Чай был очень хорош. А уж пирожки к нему – выше всяких похвал: и с капустой, и с вареньем, и с рыбой. Гусева показала себя образцовой хозяйкой и великолепным кулинаром.

Разговором за столом «руководили» женщины, и, следовательно, он шел как бы ни о чем. Но время протекало в очень приятной и душевной обстановке.

Наверное, так и надо. Обладает «слабая половина человечества» каким-то врожденным талантом, который позволяет им и в двадцать первом веке уводить мужчин от разговоров о работе, футболе и политике, к чему, в конце концов, скатывается любое общение в чисто мужской компании…

– Тебе когда на корабль? – спросила Ольга, когда Соймоновы вернулись в свою квартиру.

– К полудню.

– Ну что же, значит, по магазинам и модисткам мне придется ходить одной…

Василий внутренне напрягся, предугадывая очередной виток сегодняшних перепадов настроения супруги.

– Оля, я, конечно, не возражаю, если ты хочешь несколько обновить свой гардероб, но как-то странно выглядит, что с отъездом мужа на службу это становится для тебя столь важным делом, – лейтенант попытался придать лицу шутливое выражение, но получалось это у него не очень убедительно – «Чудище с зелеными глазами» легко может захватить сознание мужа красивой женщины…

Супруга легко прочитала настроение Соймонова по его лицу.

– Вася, – обняла она мужа, – я тебя очень люблю, но ты настоящий теленок. Как ты умудряешься своими матросами и даже офицерами управлять – не понимаю.

– Ты о чем?

– А не заметил ли мой благоверный, что его жена слегка поправилась? – лукаво посмотрела на мужа Ольга.

– Ну, есть слегка. Тебе идет, – с трудом до Василия стала доходить и анализироваться информация… – Чтооо?

– Через полгода ты станешь отцом, Васенька, – подтвердила несмелые, только что зародившиеся подозрения лейтенанта жена.

– Оля! Олюшка!! Солнышко мое!!! – счастливый будущий отец по-медвежьи облапил супругу и, подняв на руки, закружил по комнате.

– Ай! Васька! – засмеялась женщина. – Поставь нас на место!

Обалдевший Соймонов с трудом сообразил, что беременной не очень-то показаны такие «аттракционы». Бережно приведя любимую в вертикальное положение, он стал расцеловывать все ее лицо: щеки, глаза, губы, нос…

– Родная моя, что же ты сразу об этом не сказала?

– Скажешь тебе: только увидел – сразу как медведь набросился и в постель потащил…

– Оленька, – смутился Василий, – так, может, тебе сейчас нельзя…

– Дурачок ты. Пока хочу – можно…

А с утра уже пора было собираться обратно на броненосец. Господи! Как же Василий хотел остаться с любимой еще хоть на немного! Он еще не до конца осознал новость, которую узнал вчера вечером. Очень хотелось говорить и говорить об этом, именно об этом. Однако слов просто не находилось. Просто в голове, несмотря на все старания, складывались предложения не длиннее чем из трех-четырех слов. Причем исключительно по одному предложению – придумать второе и связать его по смыслу с предыдущим было совершенно не решаемой задачей для захваченного эмоциями разума потенциального папаши.