Текст книги "Плаха да колокола"

Автор книги: Вячеслав Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Странников буравил ее злыми глазами, изуверские мысли мщения будоражили его расходившуюся фантазию. Но он сдерживался. В таких ситуациях, когда противник – женщина, лучше помолчать, разгадать её коварные замыслы полностью. Можно даже прикинуться виноватым, испуганным, недогадливым.

– Котик. – Павлина внезапно преобразилась и даже смилостивилась прильнуть к нему, обвила шею руками. – Всё выглядело так нелепо, согласись. Что я могла разобрать, внезапно проснувшись?.. Пойми и ты женщину, безумную от чувств.

Он нехотя ответил на поцелуй – решил играть до конца.

– Вот и забудем это недоразумение. – Она изобразила улыбку. – И я понимаю тебя, даже если ты и немножко слукавил, – пальчиками она игриво пощекотала его щёку. – Аграфена Валериановна – чудная женщина. Она ещё способна очаровывать. И я не скрываю, тоже попала под её влияние.

Недоумение охватило его – не понять женщин! Только что гром и молнии, минуты не прошло – она стелется лисой.

– Возраст, конечно, – поправилась она, – но что возраст? Любви все возрасты покорны! Вон, Гёте!..

– Его предметом была девчонка, ты перепутала, милочка.

– Ну не сердись, котик. Я же сумела очаровать тебя. Ну, поцелуй меня.

Остывая от собственных подозрений, гнева и злобы, забывая их и зажигаясь от ласк и обволакивающего тепла её тела, он крепче обнял её – чертовка была обворожительна и путала все его дикие фантазии. Срывая друг с друга одежды, сплетаясь, как две змеи, достигли спальни и упали в постель, забыв обо всём. Ночь они впервые провели в квартире Аграфены. Уже под утро сквозь сон чуткий слух Павлины уловил посторонний шум у входных дверей, почти неслышные шаги, нерешительно приблизившиеся к некрепко запахнутой двери. Чуть скрипнула половица, и ей в унисон слабо подпели старые петли приоткрываемой двери в заветный альков.

«Вот ненасытная ведьма! – лениво, не подымая век, подумала Павлина. – Не удалось ей вчера полакомиться, так утром заглянула облизнуться…»

С порога долго кто-то любовался их голыми телами, бесстыдно раскинувшимися на кровати. «Любуйся, любуйся! Что тебе больше остаётся? – не открывая глаз, Павлина, изогнувшись, прильнула к Странникову и томно закинула ногу на его бедро, прикрывая срам. – На это тебе глазеть ни к чему».

Для натуральности чувств она замурлыкала, как довольная кошка. Подействовало моментально: шаги удалились.

Когда, наконец, они проснулись и поднялись, в квартире не было никого. Актриса пропала на весь день, видимо, переживала случившееся. Откланялся и Странников, сославшись на совещание.

III

Однако, однако, однако…

Однако, даже наслаждаясь ворованными чувствами, любовники всегда беспечны. За это и расплачиваются.

Вот и в тот раз, прежде чем до изнеможения предаваться всю ночь страстным наслаждениям, Павлине надо было бы подумать о мерах предосторожности!.. Почуяв шум у входных дверей комнаты, не поленилась бы подняться!.. Или, по крайней мере, открыла бы глаза!..

Тогда бы она узрела с ужасом, что, неизвестно каким образом проникнув в квартиру, у порога застыл мужчина. Лицо его скрывали шляпа и полумрак. Заскрежетав зубами от гнева и ревности, незнакомец готов был броситься к любовникам, беспечным в сморившем их сне, но остановился. Что-то сдерживало его, хотя заметно было – весь он дрожал. Немая сцена длилась несколько минут, пока бесстыжее голое тело женщины не шевельнулось. Незнакомец отпрянул. Но тревога оказалась напрасной: любовники спали крепким сном. Подождав несколько секунд, убедившись в их ровном дыхании, он сделал осторожный шаг, другой, третий назад, развернулся и принялся обследовать квартиру, начав с гостиной. Не зажигая света и пользуясь лишь рассветным полумраком, незнакомец задержался у стола с остывшими яствами и питьём, высмотрел бутылку, сделал из неё несколько глотков и сунул в карман. На кухне он несколько минут вслушивался в тихое похрапывание раскинувшейся на полу бывшей актрисы. Ждал ли он её пробуждения или обдумывал план дальнейших своих действий, трудно было догадаться, так как, заметно успокоившись, он вёл себя крайне осторожно, и лицо его сохраняло теперь непроницаемое выражение. Наконец, приняв решение, он вытащил платок, развернул на ладони и, поднеся ко рту спящей, потряс её за плечо. Неописуемый ужас полыхнул в глазах актрисы, когда она очнулась и разразилась бы диким криком, если бы он мгновенно не закрыл ей рот платком.

– Не пугайтесь! – предупредил он её гадливым шёпотом. – Я вас не трону, если будете молчать! Молчать сейчас и после! Понятно?

Она таращила от ужаса глаза, попыталась вскрикнуть, но он втолкнул ей платок в рот ещё глубже, и жертва стала задыхаться.

– Подохнешь, подлая сводница! – сдавил он ей горло.

Актриса захрипела и смолкла. Он ослабил руку, похлопал по щекам и тут же угрожающе занёс кулак над её головой:

– Молчать, если дорога жизнь!

Актриса замерла.

– Вы меня знаете, Аграфена Валериановна, я своим словом дорожу, – продолжил он спокойнее.

Молчание было ему ответом.

– Не бойтесь. Ни Павлину, ни её дружка я не тронул и пальцем. Бог им судья. Сейчас я уйду, но возьму с вас клятву.

Актриса испуганно заморгала в ответ, соглашаясь на все условия.

– Вы умная женщина, я в этом не сомневаюсь, – изобразил он мрачную улыбку. – Я потребую от вас самую малость. После моего ухода вы сразу покинете этот дом. Ясно?

Актриса кивнула, видно было, что она пришла в себя и уже здраво оценивала обстановку.

– Не вздумайте со мной играть в игры или не выполнить того, что я прикажу, – отчеканил он жёстко. – Вы знаете, кто я такой и каковы мои возможности. От меня не скроетесь нигде!

Женщина жалостливо простонала.

– А требования мои ничтожны, – сменив тон, продолжал он. – Вы никогда не видели меня здесь. Об остальном, в том числе и любовных связях ваших квартирантов, можете говорить что вздумается, даже правду, но!.. Но только тем, кто уполномочен будет вас спрашивать об этом! Ясно? И не вздумайте трепать лишнего!

Он снова взмахнул рукой, и она в страхе зажмурилась.

– Отсутствовать вы должны столько, сколько я потребую. Когда необходимость сия отпадёт, – злодейская улыбка исказила его бледное лицо, – я сам дам вам знать. У вас есть подруга. Я знаю. У неё и укройтесь. Придумайте причину и не высовывайте носа, если хотите жить.

Актриса закрыла глаза в молчаливом согласии, а когда открыла их, никого поблизости не было. Только платок, который он впопыхах забыл, сжимала она в своей руке. Платок был чёрным, храня резкий неприятный запах пота.

IV

За что в губрозыске Абрама Зельмановича Шика между собой прозвали не Бертильоном в честь знаменитого основателя уголовной антропологии, а именно уменьшительно-ласкательно Бертильончиком, теперь уже мало кто помнил. Пошло это якобы от Деда – Легкодимова Ивана Ивановича, больше других посвящённого в историю такой заковыристой науки, как криминалистика, и лучше остальных знавшего Абрама Шика по совместной службе ещё при проклятом царизме. Он его и за собой поманил в народную милицию, когда пришла пора выбирать, жить или загибаться от голода. Так, во всяком случае, накоротке, между суматошными сборами объяснил любопытствующим Ковригину и Сунцову начальник губрозыска Турин. Философствовать да разглагольствовать особо времени у него не было, вечером уходил поезд, Турин отбывал в Саратов, срочно вызванный туда по непредвиденным обстоятельствам секретарем губкома.

Укладывая в портфель самое необходимое, Турин добавил, что, несмотря на преклонный возраст, в профессиональных качествах Шика он не сомневается, иначе не рекомендовал бы им взять его в помощники для более быстрого и успешного выполнения задания по обезвреживанию замаскировавшегося в губкоме врага, едва не подведшего под монастырь самого товарища Странникова.

Сообразительный Ковригин тут же подбросил идейку, что прозвища типа Бертильончик – Лимончик и так далее имеют известные корни – воровские, и подмигнул Сунцову, мол, Шик в молодые годы физическую убогость, прогрессирующую с годам, компенсировал недюжинным умом и промышлял в интеллектуальных сферах – занимался фальшивомонетничеством, подделкой документов и другими финансовыми аферами, даже скупал краденое. Такие люди на вес золота, даже медвежатники[19]19
  Медвежатники (уголов. жаргон) – взломщики банковских сейфов.


[Закрыть] или отпетые мокрушники[20]20
  Мокрушники (уголов. жаргон) – убийцы.


[Закрыть], никого не признававшие выше себя, пестовали их и оберегали, потому как распорядиться награбленным собственного серого вещества недоставало. Но Турин его одёрнул, присел перекурить, как ни торопился, и незаметно для себя разоткровенничался.

По его словам, если Абраму Зельмановичу Шику и пришлось нарушить закон, то случилось это один раз за всю его долгую криминальную практику. Было это уже в то время, когда сам Турин, будучи в чине младшего агента губрозыска, без устали, впрочем, и без особого успеха гонялся за отпетым бандитом и убийцей Зубом. Гонялся за этим головорезом, конечно, не один он, весь губрозыск стоял на ушах, но примечали бандита именно на его участке, где, обнаглев, тот и последнее злодейство совершил, вырезав семью богатого нэпмана и обчистив его квартиру. Турин спать перестал, напал было на след негодяя, но взять живым не удалось. Ворвавшимся ночью в квартиру, где залёг Зуб, достался лишь его труп с обезображенным до неузнаваемости лицом. По фигуре, наколкам и одежде его опознали подельники и сожительница, но смущала Турина странная закавыка: до костей почти срезана была кожа на пальцах обеих рук убитого, да и кто его отправил на тот свет, установить не удалось. Гуляла версия, будто свои это сделали, дескать, за дела бесовские да сволочной характер.

Начальство успокоилось, и злодейства прекратились, а Турина знобило – не верилось ему в простой конец отпетого мерзавца. Не мог попасться на удочку своих Зуб, да и у тех смелости бы не хватило его кончить; убить, может, и убил бы кто, но чтобы уродовать?! Дружков у Зуба – куча, взялись бы мстить, полилась бы ручьём кровь воровская… А здесь тишь да гладь.

Вот и выручил тогда Абрам Шик Турина. Нашёл он ему патологоанатома, давнего своего товарища, уговорил, давно не практиковавшего, сделать эксгумацию трупа и попытаться идентифицировать личность убитого по отпечаткам пальцев. В картотеке розыска их имелось предостаточно. Требовалось отыскать пригодный для этого кусочек кожи на пальцах покойника, хотя тело и было уже предано земле. Начальство ни в какую! Турин дошёл до самого Хумарьянца, но тот его выгнал из кабинета. Вот и нарушили тогда они закон. Но не зря! Откопали ночью труп, а медик сотворил чудо: не Зуб оказался в гробу, а его верный подельник, его и изуродовал до неузнаваемости главарь.

Так Абрам Шик спас репутацию Турина, иначе подметать бы ему улицы ещё с той поры.

А сам Зуб скоро попался из-за дурости. Устроил гулянку – воскрешение отмечал. За столом среди пьянствующей публики, выставив пушку[21]21
  Пушка (уголов. жаргон) – револьвер.


[Закрыть], заставил его Турин тянуть лапы в гору, но не дался бандит живьём, вышиб оконную раму, выбросился со второго этажа и, угодив на булыжники головой, разбился.

– Досталось вам? – спросил Ковригин.

– Больше сам мучился, что живым не удалось взять, – буркнул Турин. – Однако засиделись мы с воспоминаниями. Абрам Зельманович вас в губкоме дожидается. Он уже оборудовал там местечко. Мейнца сейчас нет. Обратитесь к Распятову, чтоб найти старика.

Шика искать не пришлось, тот, полусогнувшись, маячил у чёрного входа в губком и покуривал папиросу, с удовольствием пуская колечки дыма.

– Чем же он так умаялся, что нас встречать вылез? – усмехнулся Ковригин.

– Боится, чтоб не потерялись, – в розыске Сунцов стал разговорчивей.

Ещё издали Шик замахал рукой.

– Чудаковатый старикан, – покачал головой Ковригин. – Ему лет сто? Чего его держат?

– Технарь он. Не понял?

– Что ж молодого не найти?

Сунцов пожал плечами:

– Молодой сакуре, чтобы зацвести, знаешь, сколько расти надо?

Уважительно поклонившись и пожав руки, Шик всё же спросил:

– От Василия Евлампиевича?

– А вы ещё кого-то дожидаетесь? – хмыкнул Ковригин.

– Пожалуйте за мной, господа хорошие, – развернулся старикан и, шаркая подошвами несуразно великоватых туфель, увлёк их в подвал, мимоходом заметив Ковригину: – Царской болезнью страдаю, молодой человек. Подагра, слыхали? При Николашке прицепилась зараза, пальцы ног в шишках и торчат во все стороны. Мучаюсь всю жизнь.

Ковригин только крякнул и больше живую реликвию царского сыска старался не только не разглядывать, а опасался на него дышать. Вёл их агент в кочегарку, занимавшую почти весь подвал губкома. Согнувшись, юркнул в маленькую дверцу и поманил к себе:

– Прошу в аппаратную.

– Ничего не пойму! – на ухо Сунцову шептал Ковригин, которому пришлось туго в узком проходе. – Какую сверхсекретную аппаратуру можно разместить в этой мышиной норе?

Втроём разместиться здесь было трудно, но Шик присел на табуретку, а им кивнул в угол, где оказалась удобная ниша, на полу которой виднелись остатки собачьей шкуры. Все стены и потолок обвивали чёрные провода, словно ядовитые змеи, к которым нельзя было прикасаться, о чём тут же остерёг хозяин, бодро объявив:

– Принимайте рабочее место, молодцы.

– И что же нам делать?

– А ничего. Главное – не заснуть, поэтому дежурить будете по очереди.

– Здесь и спать?! – дёрнулся от возмущения Ковригин, но тут же присел, так как голова его упёрлась в сплетение проводов на потолке. – Задохнёшься же?

– А я палочку вот приспособил. – Шик приоткрыл ею и тут же захлопнул форточку напротив себя. – Не пользуюсь. От двух лёгких одно осталось, берегу. А вам рекомендую, так как выходить отсюда без особой надобности нежелательно.

– Ну, попали! – горько охнул Ковригин. – Мне камера с Шушарой теперь раем кажется.

– Всё внимание на эту панель. – Шик ткнул перед собой пальцем, засветилась маленькая лампочка. – Товарищ Распятов? – спросил Шик и прильнул к панели.

– Кто это? Распятов у аппарата! – послышался из неизвестности далёкий голос.

– Это губрозыск, здравствуйте. – Шик улыбнулся неизвестно чему. – Извиняюсь, проверка.

– Вы бы лучше доклад искали, чем проверять, – раздражённо ответил голос и смолк.

– Этим и занимаемся, – согласился с ним Шик и повернулся. – Важного человека разрешено беспокоить только в исключительных случаях. – Ясно?

– А что делать-то? – не терпелось Ковригину.

– А ничего, – довольный собой, Шик чуть не подпрыгнул на табуретке. – Распятов, наверное, и нужный человек в губкоме, но он болтун. Вот, убедитесь сами, господа хорошие. – И сунул китайцу наушники.

– Он ругает нас! – вслушиваясь в разговор, поддакнул Сунцов. – Выставляет ослами какой-то дамочке.

– Секретарше, – махнул рукой Шик, – дам высокого ранга этот чиновник опасается. А эту, Сонечку, иногда щиплет за бока, но не более.

– И это всё, что удалось вам выяснить здесь за неделю? Хороши темпы! – Ковригин сплюнул с досады.

– Аппаратура пущена недавно, – обиделся старичок, поджав губы. – Заметьте, аналогов нет. К тому же здесь всё-таки губком! Всё остальное время ушло на монтаж, наладку…

– Извините…

– Я вас понимаю, – с грустной улыбкой продолжал Шик, – молодость всегда торопится, это естественно. Я сам когда-то…

Но досказать ему не дал Сунцов.

– Глядите! – сунулся он к панели, где заметался огонёк сигнала.

– Слушайте! – нажал кнопку Шик. – На вас же аппарат!

– Она разговаривает с женщиной, – прошептал Сунцов. – Называет её Стефанией.

– Это новая работница, – кивнул Шик. – На днях принята. Венокурова-младшая. И пользуется ужасной популярностью у всех.

Он повернулся к Ковригину, считая его за старшего, и доверительно пожаловался:

– Ей звонят мужчины со стороны. А ведь ещё товарищ Мейнц уверял меня, что в губкоме запрещены разговоры на посторонние темы.

– Бабы! – коротко рассудил Ковригин.

– Э, нет, – погрозил пальчиком Шик. – Я слушал те беседы, они наводят на странные мысли.

– Турина нашего обсуждают, – продолжая слушать, вытаращил глаза на Ковригина Сунцов. – Сонечка сообщила этой Стефании, что Василий Евлампиевич выезжает в Саратов!

– Да, да, Сонечка тоже хорошая болтушка, – закивал головой Шик. – Турин звонил товарищу Распятову, уведомил его о вызове в Саратов. Сказал, что пробудет там несколько дней. За себя оставляет Камытина.

– Чёрт возьми! – выругался Ковригин. – Это же тряпочный телефон! Секретную информацию обсуждают какие-то дамочки!

– Вот! А я что вам говорил! – тут же поддакнул Шик. – Это наводит на странные мысли.

– Подозрительные, я бы сказал! – рявкнул Ковригин.

– Тише, – оборвал их Сунцов. – Эта Стефания звонит теперь какой-то Катерине.

– Это её сестра, – подсказал Шик, – они часто перезваниваются. Катерина Венокурова – председатель женсовета.

– Шишка! – буркнул насмешливо Ковригин. – Но телефон установили не для этого.

– Она передала номер вагона, – прошептал Сунцов и, стащив наушиники с головы, вытер вспотевший лоб.

– Чего? Какой ещё номер? – насторожился Ковригин. – Ты толком можешь объяснить?

– Что вам неясно, молодой человек? – вмешался Шик. – Выпытав у беспечной секретарши, эта подлая женщина всё сообщила сестре.

– Каким вагоном Турин едет в Саратов?! – вскричал Ковригин.

– Ну конечно.

– И зачем это ей?

– Не иначе кто-то поедет следить за Туриным, – устал объяснять Шик, прикрыв глаза.

– Но зачем? Скажите мне, зачем, раз уж вы всё знаете наперёд!

– Я знаю одно: вам следует поспешить на вокзал, – совсем тихо сказал старичок. – Но упаси вас Бог предпринимать какие-то экстренные меры. Вы просто выясните, кто из знакомых сядет в один поезд с Василием Евлампиевичем… А после дадите ему знать.

– Венокурова?.. – рванувшись к дверям, обернулся Ковригин.

Но Шик только пожал плечами.

V

На перроне в Саратове Турина встретил сам Странников. Был он бледен, сильно взволнован и, увлекая начальника губрозыска к поджидавшему автомобилю, на ходу бросил:

– В гостиницу, где остановилась наша делегация, не поедем. Я тебя в ресторанчик здесь один… скромненький. Не возражаешь?

И предложил устроиться на заднем сиденье.

– Что произошло? – спросил Турин.

– Потом! Всё потом! – Ответственный секретарь многозначительно кивнул на шофёра и схватился за голову.

Они домчались до места почти молча. Скорее из вежливости Странников лишь поинтересовался:

– Как сами доехали?

– Нормально. – Турин не сводил с него встревоженных глаз. – Заметили, как мелькнула на вокзале Венокурова Екатерина?..

– Екатерина?! – вскинулся Странников и до боли вцепился в руку Турина.

– Она, – осторожно попытался высвободиться тот. – Но в вагонах я её не видел.

– Это сука ещё та! – сжал губы секретарь. – И вас обвела вокруг пальца! Спряталась где-нибудь. Сюда она прикатила неслучайно. Вот что я скажу.

Турин смолчал, но реакция Странникова его поразила.

– Вы её плохо знаете, – он прикрыл рукой рот, – непременно отправилась прямиком в нашу гостиницу. Разнюхивать. Эта ведьма чует запах крови!

– Что вы говорите, Василий Петрович?! – Турин старался сохранять спокойствие. – Что же всё-таки случилось?

– Убийство! – прижавшись к нему, зашептал на ухо Странников. – Или самоубийство! Впрочем, в этом, конечно, разберутся. Это не самое главное. Давайте помолчим, мне плохо.

– Может, остановимся? – рванулся к шофёру Турин.

– Что вы! Ни в коем случае! – оборвал его секретарь, а обернувшемуся шофёру махнул: – Гони, гони!

– Но кого? – не унимался Турин.

– Павлину мою удавили, – прошептал Странников, закрыл глаза и в изнеможении отвалился на спинку сиденья.

Больше он не проронил ни слова, как ни пытался его разговорить начальник губрозыска.

Ресторан оказался на отшибе. Старое двухэтажное здание, обшарпанные стены навевали брезгливость, но Турин решил, что сейчас им лучшего и не надо.

– Водки! – только вошли, приказал подскочившему официанту Странников. – И уголок потише. А ты отпусти водителя, – кивнул он Турину. – У приятеля машину попрошу. Доберёмся потом сами.

– Есть отдельный номерок, – ставя графин на стол, поклонился официант.

– Веди!

Турин шагал, замыкая процессию и приглядываясь к посетителям. Публики было мало, и ей было явно не до них.

Номер, под стать заведению, поражал дряхлостью и запущенностью, но диван и два кресла оказались вполне качественными и даже чистыми, соринки официант лихо смахнул, разлил из графинчика водку по рюмкам и удалился. Турин задержался у двери, прислушался к его затихающим шагам, прижал её плотней.

– Ты ничего такого не думай, – жадно выпил водки секретарь. – Я к убийству непричастен.

– А почему вы решили, что убийство? Сами вроде только что обмолвились о другом.

– Никто ничего не знает! – Странников потянулся опять к водке.

– Тем более…

– На допрос вызывают. Вот и трясёт всего. Ждал твоего приезда как Бога! Не приучен, – он осклабился, – показания давать. А теперь вот придётся…

Он опрокинул очередную рюмку, упал в кресло и закрыл глаза.

– Успокойтесь, Василий Петрович, – выбирал место, куда бы примоститься, Турин. – Я прибыл, и вам нечего бояться.

– Давай помянем её! – вскочив, словно в лихорадке, тот схватил рюмку, она дрожала в его руке. – Павлинки больше нет!.. Кому понадобилась её жизнь?

Он опрокинул в себя водку, словно воду, не закусил, наполнил и выпил ещё, вливал в рот, торопясь утолить сжигавшую его жажду.

Турин наконец спохватился, удержал его руку.

– Достаточно. Вы спьянитесь.

– С утра крошки не проглотил, – повалился тот снова в кресло, закрывая глаза. – А следователь, наверное, думает, что это я её удавил… Он думает, что я и есть убийца, Василий Евлампиевич! Вот в чём дело…

– Почему вы так считаете?

– Почему?.. Потому что я был с ней! Потому что видел её живой последним…

– Кто-нибудь может подтвердить?

Странников молчал, безумно вращая глазами.

– Вас видели вместе накануне?

– Не знаю! – вскочил на ноги секретарь и заметался по тесной комнате, натыкаясь на углы мебели. – Видели? А как же! Конечно, видели! Я же не человек-невидимка! Ну что уставились на меня? Я с ней спал! Жил здесь как с женой! В каком-то доме… Она сняла квартиру. Там и умерла моя Павлинка…

– Это ещё не доказательство, – дождавшись конца истерики, начал Турин как можно спокойнее, одновременно подыскивая место, чтобы всё-таки сесть; свою рюмку он так и поставил на стол.

А когда наконец устроился, поднял глаза на секретаря, замер: Странников плакал, не скрывая слёз.

VI

Ситуация грозила стать неуправляемой, Турин растерялся, чтобы только не молчать, спросил:

– Куда вас вызывают?

– Что? – Странников словно очнулся, полез за платком, пристыженный минутной слабостью, начал рыться в карманах в поисках папирос.

– Когда вам надо быть в прокуратуре и у кого?

– В прокуратуре? – Странников уставился на начальника губрозыска, словно тот произнёс нечто ужасное. – С чего вы взяли?

– Покажите мне повестку о вызове.

– Никакой повестки! Что вы говорите?

Турин откинулся на спинку кресла в замешательстве. Ответ секретаря поразил его до такой степени, что он потерял над собой контроль, а это редко случалось.

– Мейнц мне позвонил. – Странников закурил и тяжело закашлялся, словно больной. Иногда сквозь этот тяжкий неестественный нервный кашель ему удавалось всё же выдавливать отдельные фразы. – Он в курсе… куда… зачем… к кому…

Турин постарался взять себя в руки. Он поднялся, заказал горячего чая, холодных закусок и, пододвинув кресло поближе к Странникову, как можно доверительнее произнёс:

– Дорогой Василий Петрович, чтобы вам помочь, надеюсь, я за этим сюда и вызван, мне необходимо знать все подробности случившегося. С Мейнцем я побеседую сам. Думаю, мы найдём общий язык. От вас мне хотелось бы услышать правду… насколько вы мне её доверите.

Принесли чай. Не сговариваясь, они оба потянулись за стаканами.

– Мне нет нужды врать, – схватив стакан, скривившись от горячего и отодвинув его от себя, Странников полез за новой папироской, закурил, подняв глаза на Турина, долго и тяжело изучал его лицо. – Что ж врать? Когда над пропастью оказался.

– Ну, ну, Василий Петрович, – ободрил его Турин, – мне кажется, не всё так страшно.

– Не страшно?.. Ну слушайте. Только не перебивайте, иначе я собьюсь и потеряю желание… – он горько хмыкнул, – исповедоваться сыщику.

Турин покривился, лицо его налилось краской, но он не шелохнулся, только пальцы рук крепче вцепились в подлокотники кресла.

– Эту женщину принёс сюда сам дьявол, – хмуро начал секретарь. – После того раза, вы помните глупую затею Задова с бенефисом в театре, мы почти не виделись. Но первая близость, её тело запалили меня. И всё же, словно чувствуя, что к хорошему это не приведёт, что они затевают какую-то коварную и дерзкую игру вместе с женихом, я игнорировал её предложение о новой встрече. Подвернулось совещание в Саратове, на которое мне можно было бы и не ехать, но я умчался, лишь бы её близость и доступность не соблазнили меня на опрометчивый шаг. И что же? Через день или два по приезде я наткнулся на неё в нашей гостинице. Благо, что нас не заметили вместе, Мейнц словно привязанный ходил за мной по пятам, но и он прозевал. Эта сука, вы её видели, Венокурова, примчалась сюда, словно по его зову! Они затеяли на меня облаву! Вам не кажется?

– Не отвлекайтесь, Василий Петрович, всё это потом, всё потом…

– Я плюнул на совещание, перекинул дела на Мейнца, соврал ему, что встретил старую знакомую, развлекусь несколько дней…

– А?.. – открыл было рот Турин.

– Он сам забавляется здесь по вечерам не хуже меня. С кем-то из нашей делегации. Я застал их однажды в номере… – Он помолчал. – Доверить дела на него у меня были все основания. Я же в этом Саратове провёл почти всю свою жизнь, дорогой Василий Евлампиевич!.. Сколько всего здесь было!.. – Странников постепенно преобразился, рассказывая, при последних словах откинулся на спинку кресла и даже улыбнулся мечтательно, вспоминая.

– И я действительно перебрался к давней знакомой Тамаре, – подмигнул он Турину. – Она одинока, сохранила свежесть. Должен же я был где-то нормально питаться, отдыхать! А Тамара такая милая женщина, и совсем не забыла меня.

Он глянул на графинчик с водкой, но Турин непроизвольно поморщился, и секретарь вернулся к своему рассказу:

– Когда в квартире Павлины мы расставались утром, она предупредила, что о следующей встрече даст знать сама.

– Почему?

– Якобы мог приехать жених. – Странников криво усмехнулся. – Вы знаете, этот прокуроришка укатил в столицу и пропал. Потом вроде позвонил, что собирается скоро быть.

– И приехал?

– Нет. Впрочем, теперь я не знаю. – Странников снова закурил. – Я не ходил на совещания. Тамара умеет создавать рай, и я проводил время у неё, дожидаясь вестей от Павлины.

– Каким образом?

– Я дал ей телефон Тамары.

– Дали ей телефон Тамары?

– Но вместо неё затрезвонил Мейнц. Он и сообщил о смерти.

– Мне нужны подробности, Василий Петрович. Что он вам рассказал?

– Как – что? Я же вам говорил?

– Подробности… Вспомните ваш разговор с Мейнцем.

– Ему позвонили из местных органов как к руководителю нашей делегации. Деликатно поинтересовались, не заболел ли кто?.. Все ли женщины посещают совещание?

– Что?

– Вот-вот. Мейнц тоже поначалу поразился. Тогда и спросили, не пропала ли женщина из делегации?

– Так, так…

– Ну а когда назвали фамилию Павлины, Мейнц, естественно… Ему предложили прислать людей на опознание трупа, но болван затрезвонил мне. Кого слать?.. Самому? Я поручил Мейнцу ехать лично и держать язык за зубами.

– Значит, вы не были на месте происшествия?

– Что вы! Конечно, нет. Я был разбит диким сообщением. Её нашли повешенной в пустой квартире, где мы обычно встречались.

– Вы ранее сказали «повешенной»?

– Господи, не придирайтесь к словам! Я ничего не знаю! Но с чего бы ей убивать себя? Мы мило расстались. Она вся была в предчувствии новых встреч, так нежна…

– Кстати, почему она оказалась в квартире одна? Хозяйка проживала отдельно?

– Она обычно покидала нас утром, а к вечеру возвращалась. И в тот раз, когда мы проснулись, её уже не было.

– Так что же объясняет она?

– Ну откуда мне это знать, милейший Василий Евлампиевич! – возмутился Странников. – Ваш допрос становится прямо-таки пристрастным! Уж не подозреваете ли и вы меня?

– Извините.

– Ничего, ничего. Это я погорячился. А ведь знаете, Мейнц мне недавно звонил и сообщил, что Аграфена Валериановна тоже пропала.

– Хозяйка?

– Ну да. Бывшая актриса, хозяйка квартиры. Её никак не найдут.

– Какие у неё были взаимоотношения с покойной?

– Замечательные! – выпалил, не задумываясь, Странников. – Это такая женщина! – произнеся это, он вдруг переменился в лице.

– Что-то вас смутило? Кого-нибудь подозреваете?

– Не знаю. Имеет ли сие отношение к случившемуся?..

– Имеет! Сейчас малейшая деталь, ничтожная на первый взгляд нелепость имеют значение.

– Накануне той последней ночи, – начал Странников с отчаянной решимостью, – у нас с Аграфеной имел место казус. Пользуясь моим опьянением, она сманила меня на кухню, ну и мы… Нет, нет! Не подумайте что худого! Она так замечательно пела романс про поцелуй, что мне захотелось её расцеловать. Влетела Павлина и закатила сцену ревности, хотя, клянусь вам, Василий Евлампиевич, ничего такого не было.

– Выходит, у хозяйки были основания, – задумчиво констатировал Турин, – после этого она пропала из дома. Кто же обнаружил труп?

– Соседка Аграфены. Случайно зашла проведать актрису и наткнулась на труп Павлины. – Странников поник и съёжился. – Но Аграфена Валериановна на такое не способна… Убить! Нет! Не могу в это поверить!

– А не было ли у Павлины других знакомых в Саратове? – допытывался Турин. – К кому она приехала?

– К родителям Глазкина, жениха своего, так во всяком случае она мне объяснила. И потом, Василий Евлампиевич, подумайте, дорогой, неужели умная дама откроет свои тайны?

– Но она не жила у его родителей?

– Нет, конечно. Она навещала их, интересовалась Павлом.

– Вы уверены?

– Вы самому себе-то когда-нибудь верите, Василий Евлампиевич? – горько хмыкнул Странников.

– А Глазкин, значит, так и не приехал… Странно всё это.

– Мейнц информировал меня, что руководство следственных органов дало телеграмму в Москву о его вызове.

– Так, так… И родителям сообщили?

– Надеюсь. У вас кончились вопросы? Я устал.

– Пока всё, – в задумчивости произнёс Турин, – но есть пожелание, Василий Петрович.

– Какое?

– Как я понял, вами следственные органы совершенно не интересовались?

– Нет, но…

– И о ваших связях с покойной здесь никому не известно?

– Актриса… хозяйка знает, но ей не известны ни фамилия, ни моя должность… – Странников с надеждой ловил каждое слово начальника губрозыска, казалось, теперь он понимал, куда тот клонит.

– Я посоветовал бы вам, Василий Петрович, при такой ситуации срочно выехать в Астрахань. Если можно, сегодня же. Показания с вас я снял. Этого достаточно.

– Вечером будет поезд, – вскочил тот с кресла. – Я обязательно уеду. Эта обстановка меня убивает. Если бы не Тамара, не знаю, обошёлся бы я без доктора.