Текст книги "Борис Годунов. Трагедия о добром царе"

Автор книги: Вячеслав Козляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Бывший царский фаворит оказался повержен. Но ослабило ли это позиции будущего правителя? Богдан Бельский был из тех «друзей» Бориса Годунова, которые могли быть хуже врагов. С удалением Бельского из столицы отпала опасность его возможных интриг, на которые он был большой мастер. Однако разрыв с Бельским, если он и случился у Бориса Годунова, не был окончательным. За Богданом сохранили чин оружничего; положение воеводы в Нижнем Новгороде было вполне почетным и важным, учитывая, что этот город лежал на дороге в Казань. Доверив Богдану Бельскому «ворота» в Казанское царство, его не удалили совсем от дел. Поэтому, как ни парадоксально, но Борис Годунов выиграл и в этом случае. Ему оставалось только демонстрировать «праведный гнев», наказывая, впрочем, не так уж сильно, зачинщиков бунта Ляпуновых и других детей боярских, осмелившихся стрелять по Кремлю, пусть и в защиту самих бояр, которым, как оказалось, ничего не угрожало.

Венчание на царство Федора Ивановича произошло 31 мая 1584 года [226]226
  Эта дата сообщается в «Московском летописце», оставившем подробное описание церемонии: там говорится, что царское венчание пришлось на седьмую неделю после Пасхи. Пасха в 1584 году приходилась на 19 апреля. В «Новом летописце» говорилось, что царя Федора венчали на царство в Вознесеньев день, то есть в четверг на шестой неделе после Пасхи – 28 мая. С этого времени могли отсчитывать начало торжеств в Кремле, кульминация их пришлась на воскресный день – 31 мая. Р. Г. Скрынников, придерживаясь указанной даты, ссылался на известие Джерома Горсея о коронации царя Федора Ивановича 10 июня 1584 года, считая, что он «руководствовался введенным в Англии григорианским календарем». Между тем григорианский календарь в Англии был введен только в середине XVIII века. Еще одна дата царского венчания – 7 мая 1584 года – содержится в разрядной книге, но в это известие, видимо, вкралась какая-то ошибка. См.: Собрание государственных грамот и договоров (далее – СГГиД). М., 1819. Т. 2. № 51. С. 72–85; ПСРЛ. Т. 34. С. 230; Разрядная книга 1475–1605 гг. М., 1984. Т. 3. Ч. 2. С. 32; Зимин А. А.В канун грозных потрясений… С. 117–119; Скрынников Р. Г.Россия накануне «смутного времени»… С. 15.


[Закрыть]. Согласно «Чину венчания», Борис Годунов и другие родственники царя и царицы Ирины Годуновой оказались на первых ролях. «Конюшему» царя, двум казначеям и дьякам было поручено перенести в Успенский собор крест и царские регалии – венец и бармы. И хотя для имени конюшего в «Чине венчания» оставлен прочерк, не приходится сомневаться, что им был именно Борис Годунов (прямо на это указывает автор «Московского летописца», оставивший подробное описание церемонии: «Последи же конюшей боярин Борис Федорович Годунов в большем наряде, а с ним всяких чинов люди») [227]227
  ПСРЛ. Т. 34. С. 230.


[Закрыть]. Во время помазания на царство, по «Чину венчания», скипетр должен был держать «сродник» царя или «велможа некий». Так же было и с царским венцом; царь поручал его «держати сродичем своим, или двум большим стратегом, сиречь болярином, на златом блюде, близ себе, на уготованном месте, до совершенного времени» [228]228
  СГГиД. Т. 2. С. 73, 83.


[Закрыть]. О почетном поручении одного из символов царской власти – «яблока», то есть державы, – конюшему Борису Годунову писал упомянутый «Московский летописец»: «И потом начата пети святую литоргею, царю же и митрополиту стоящу на горнем месте. И егда прииде время святаго выхода сь евангелием, и государь, сняв с себя царьскую шапку и поставиша на блюде, дал держати боярину князю Федору Ивановичу Мстиславскому, скипетр дал держати боярину князю Василью Федоровичю Скопину-Шуйскому, яблоко дал держати боярину и конюшему Борису Федоровичю Годунову» [229]229
  ПСРЛ. Т. 34. С. 231–232. В этот же день 31 мая 1584 года, по сообщению разрядной книги, состоялся стол у царя Федора Ивановича, на котором присутствовали бояре князь Иван Федорович Мстиславский, князь Василий Федорович Скопин-Шуйский и Дмитрий Иванович Годуновы. Если это был стол по случаю царского венчания, тогда отсутствие Бориса Годунова выглядит труднообъяснимым. См.: Разрядная книга 1475–1605 гг. Т. 3. Ч. 2. С 38.


[Закрыть]. Символика поручения «державы» Борису Годунову, даже на время, была более чем прозрачной для всех наблюдателей, пусть она и не выходила за рамки обряда венчания на царство.

Другие подробности об участии Бориса Годунова в царском венчании сообщает Джером Горсей. Англичанин сам стал участником церемониальных торжеств в Успенском соборе, представляя королеву Елизавету I. Ему выделили одно из лучших мест, чтобы он смог всё хорошенько рассмотреть. Несколько лет спустя в Англии было опубликовано сочинение под названием «Торжественная и пышная коронация Федора Ивановича, царя русского…», записанное со слов Джерома Горсея. Английский купец и дипломат видел, что «лорд Борис Федорович стоял по правую руку» от царя (правая сторона считалась выше левой). Остальные Годуновы тоже был на почетных местах, особенно Дмитрий Иванович. Во время выхода нововенчанного царя Федора Ивановича из Успенского собора «скипетр и державу нес перед царем князь Борис Федорович; богатую шапку, украшенную камнями и жемчугом, нес другой князь; его шесть венцов несли дяди царя: Дмитрий Иванович Годунов и Микита Романович, братья царской крови: Степан Васильевич, Григорий Васильевич, Иван Васильевич. Таким церемониальным шествием царь подошел к великим церковным вратам, и народ закричал: „Боже, храни царя Федора Ивановича всея Руси!“» [230]230
  Горсей Джером.Записки… С. 144.


[Закрыть].

Годуновы с самого начала сплоченно встали у царского трона. Только немногие руководители Думы – Мстиславские, Шуйские и Романовы – могли поспорить с ними за влияние если не на самого царя Федора Ивановича, то на государевы дела. Новому правителю и конюшему более всего приходилось считаться с любимыми в народе боярами Романовыми, но тут вмешался несчастный случай. Один из столпов правления Ивана Грозного, боярин Никита Романович Юрьев, внезапно заболел летом 1584 года. Вероятно, сказалось напряжение, с которым приходилось преодолевать переход власти от Ивана Грозного к его сыну и одновременно племяннику Никиты Романовича царевичу Федору. На некоторое время о главе рода Романовых ничего не было слышно, в источниках он упоминается с пометой «болен». Джером Горсей передавал ходившие разговоры о том, что Никита Романович был «околдован», лишился рассудка и дара речи. От своей болезни он так и не оправился. Перед смертью ему удалось заключить с Борисом Годуновым «завещательный союз дружбы». Предчувствуя скорый уход, старый боярин поручал своих сыновей тому, кто сменил его у трона в качестве одного из главных царских советников. Об этом в своей «Повести» о Смуте написал родственник Романовых – князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский, которому можно доверять. И Борис Годунов соблюдал этот негласный договор с боярином Никитой Романовичем вплоть до того времени, пока сам не стал царем.

С остальными соперниками Борис Годунов умел справиться так, чтобы внешне это имело вполне законный вид. Оружие, испытанное им еще в местнических спорах, он обратил против князей Мстиславских, Воротынских, Шуйских, Булгаковых (Голицыных и Куракиных) и других аристократов, которые стояли у него на пути [231]231
  Правящая элита… С. 236.


[Закрыть]. Их боярская «партия» была временным союзом, образованным по принципу «дружбы против» Бориса Годунова. И он действовал с ними по древнему правилу – «разделяй и властвуй». Спор между Бельским и Головиным стоил карьеры при московским дворе обоим местникам. Заносчивый казначей Петр Головин, надеясь на высокое покровительство князей Шуйских и вековую незыблемость рода Ховриных-Головиных при дворе, стал, по словам Джерома Горсея, «дерзок и неуважителен к Борису Федоровичу» [232]232
  Горсей Джером.Записки… С. 101.


[Закрыть]. Закончилось все падением казначея, обвиненного в растрате казны [233]233
  См.: Зимин А. А.В канун грозных потрясений… С. 122; Скрынников Р. Г.Россия накануне «смутного времени»… С. 26–27; Павлов А. П.Государев двор и политическая борьба… С. 34–35.


[Закрыть]. Борис Годунов и в самом деле наводил порядок, но совсем не так, как это делал скорый на казни Иван Грозный. У нового правителя со временем появилась вполне заслуженная репутация борца со взяточниками и казнокрадами. При Иване Грозном положение потомственного казначея московских царей не зависело от таких «мелочей», как корыстование из казны, достаточно было простой царской немилости. Во времена боярской розни и неустойчивого положения во власти, наступившей после смерти Грозного, свергнуть казначея можно было уже только «по закону». Петра Головина судил не один Борис Годунов, а вся Боярская дума, по решению которой он был отставлен от своей должности и приговорен к казни. В описи Посольского приказа сохранилось известие о хранившемся там архивном деле, в котором «писан боярской приговор 93-го (7093, то есть 1584/85. – В. К.) году, что приговорили бояре Петра Головина за государеву крадную казну Казенного двора казнити смертью; тут же и вине ево скаска, какова ему, Петру, чтена» [234]234
  Опись архива Посольского приказа 1626 года. М., 1977. Ч. 1. С. 259.


[Закрыть]. Преследование казначея было публичным и гласным, но кто мог поручиться, что предъявленные ему обвинения были не придуманными или, по крайней мере, не преувеличенными?! Автор «Пискаревского летописца» вспоминал об этом громком деле: «А Петра Головина привели на площадь да обнажили, а сказали, что кнутом его бити, да пощадил царь Федор Иванович. И сослали его в Орзамас, и тамо скончался нужно» [235]235
  ПСРЛ. Т. 34. С. 195.


[Закрыть]. Уже в те времена все происходившее начинали связывать с именем Бориса Годунова, поэтому смерть опального казначея тоже приписали указаниям правителя. Джером Горсей даже назвал имя исполнителя «заказа» – пристава Ивана Воейкова [236]236
  Горсей Джером.Записки… С. 101.


[Закрыть]. Достоверно известно, что Борис Годунов распорядился имуществом опального Головина по своему усмотрению, сделав вклад в Симонов монастырь из его же «животов». Все это очень символично: имущество опальных считалось «нечистым», его полагалось уничтожать и больше не использовать [237]237
  Не случайно, что обнаруживший это известие А. П. Павлов считает такой вклад возможным признаком причастности Бориса Годунова к убийству Петра Головина. См.: Павлов А. П.Государев двор и политическая борьба… С. 47.


[Закрыть].

Семья Головиных быстро поняла, что ей грозит. В декабре 1584 года в Литву бежал брат опального казначея Михаил Иванович Головин, впрочем, очень туманно объяснявший причины, побудившие его к побегу. Он больше говорил о «разрухе» и слабости власти в Москве, о своем служебном назначении воевать против черемис в Казанском крае и умалчивал об обвинениях в казнокрадстве, предъявленных брату [238]238
  Эскин Ю. М., Граля И.«Новины Московские». Два донесения пограничных старост эпохи Бориса Годунова // Florilegium: К 60-летию Б. Н. Флори. М., 2000. С. 455–461,470.


[Закрыть]. Не без связи с этим побегом последовали уже новые опалы на род Головиных. Второй казначей и окольничий Владимир Васильевич Головин был устранен из Думы и отправлен воеводой в Чебоксары. Ему все-таки пришлось вместо своего двоюродного брата принять участие в войне с «луговыми черемисами», но уже в ранге рядового воеводы. Изгнали из Думы и окольничего Ивана Петровича Головина, отправив того на воеводство в Свияжск. Как справедливо подчеркнул А. П. Павлов, «расправа над Головиными явилась прологом к разгрому Годуновым оппозиционной знати» [239]239
  Павлов А. П.Государев двор и политическая борьба… С. 35.


[Закрыть]. Однако уже в этом деле сказались своеобразные «принципы», которым следовал Борис Годунов, если считать его организатором таких расправ. Главный удар наносился по старшему в роде человеку, которого стремились навсегда отстранить от влияния на дела Думы. Для остальных родственников опала была мягче, Борис Годунов оставлял им возможности возвращения в элиту Государева двора, но тогда они должны были благодарить только его за милостивое изменение своих судеб. Повторение тяжелых историй тайной гибели опальных аристократов будет однозначно приписываться воле нового правителя, заинтересованного в смерти его политических противников. Но все ли зависело от одних Годуновых?

С Борисом Годуновым, несмотря на его молодость, действительно, пришло время считаться всерьез. Он показал свою силу и явно не думал останавливаться, собирая власть. Но стоит подчеркнуть, что если бы основой его действий было только зло, то последствия его «побед» оказались бы другими. Он умел быть справедливым, когда его гнев был обращен на тех, кто этого явно заслуживал. Он умел и прощать, хотя такое прощение почти всегда оборачивалось против него. Будь Борис более предусмотрительным злодеем, он должен был взять на вооружение методы Ивана Грозного, уничтожавшего (в прямом смысле) опальных всем «родом». При новом царе Федоре Ивановиче публичные казни становятся исключительным средством расправы, и этого нельзя было не заметить. Но как быть с устранением от дел и тайной гибелью первых аристократов государства? Со временем все зло персонифицировалось в Борисе Годунове. Со всем он умел справиться, кроме обволакивавшего его тумана мирской молвы, намеков и обвинений в смертных грехах.

Новым поводом для темных подозрений в адрес Бориса Годунова стал уход в монастырь первого опекуна царя Федора Ивановича и главы Боярской думы князя Ивана Федоровича Мстиславского. Еще со времен Ивана Грозного монашеский клобук считался самой надежной защитой от царского гнева. Иван Грозный написал целое послание братии Кирилло-Белозерского монастыря, где саркастически выговаривал им, что они чтят инока Иону – Ивана Васильевича Шереметева – выше чудотворца Кирилла: «А ныне у вас Шереметев сидит в келии, что царь…» Но сделать с ним царь уже ничего не мог. Туда же, в Кириллов монастырь, направил свои стопы и князь Иван Федорович Мстиславский. Кажется, что автор «Нового летописца» безусловно прав, однозначно связывая его решение с местью Бориса Годунова главе враждебной партии: «Борис же Годунов с своими советники надеяся на присвоение царское и их осилеваша: князя Ивана Федоровича Мстисловского пойма и сосла в Кириллов монастырь, там же и постригоша его» [240]240
  Новый летописец… С. 36.


[Закрыть]. Однако в летописях Кирилло-Белозерского монастыря это неординарное событие почему-то осталось не упомянуто. Может быть, потому, что братия монастыря лояльно относилась к Годунову? В 1584 году был сменен кирилловский игумен, которым стал Варлаам, будущий ростовский архиепископ [241]241
  Ульяновский В. И.Летописец Кирилло-Белозерского монастыря 1604–1617 // Ульяновский В. И.Россия в начале Смуты: очерки социально-политической истории и источниковедения. Киев, 1993. Ч. 2. Прил. 5. С. 166–167.


[Закрыть]. Следовательно, у Бориса Годунова был свой, надежный человек во главе Кириллова монастыря. Однако это опять всего лишь версия, выгодная обвинителям Годунова.

Нет никаких доказательств того, что князь Иван Федорович Мстиславский насильно был отправлен в монастырь. Положение Мстиславских в Думе не пошатнулось, так как место отца занял его сын боярин князь Федор Иванович Мстиславский. Стоит поверить официальной версии, вошедшей в наказы послам, которые должны были так отвечать на вопросы о судьбе князя Ивана Федоровича Мстиславского: князь-де «поехал молитца по монастырем». Действительно, 25 июля глава Думы совершил паломничество на Соловки, а уже в августе принял постриг в Кирилло-Белозерском монастыре [242]242
  См.: Зимин А. А.В канун грозных потрясений… С. 123, 272; Скрынников Р. Г.Россия накануне «смутного времени»… С. 28–29; Правящая элита… С. 234–235.


[Закрыть]. В Латухинской Степенной книге взаимоотношения Бориса Годунова с князем Иваном Федоровичем Мстиславским вообще описаны идиллически: «В лето 7093, князь Иван Мстиславский с Борисом Годуновым велию любовь между себе имеша и о делех государских зело радеша и назва князь Иван Бориса сыном, а Борис его назва отцем себе» [243]243
  Васенко П. Г.Заметки… С. 66.


[Закрыть]. Как бы ни складывались в действительности отношения Мстиславских и Годуновых, по возрасту Борис Годунов годился в сыновья князю Ивану Мстиславскому. Но не это было главное, а то, что князь Иван Федорович, как прежде Никита Романович, доверил судьбу своих сыновей Борису Годунову.

Когда говорят о борьбе Бориса Годунова за власть, часто забывают, что это была действительно борьба с теми, кто не меньше его хотел быть рядом с царем или даже «коснуться» царской короны. И Борису Годунову, чтобы удержаться у власти, приходилось действовать на опережение. Так, как это произошло, например, с вдовой датского герцога, первого и единственного ливонского короля Магнуса, Марией Владимировной Старицкой и ее дочерью. Мария Владимировна – не только дочь двоюродного брата царя Ивана Грозного. Ее свойствб с царским домом укрепилось после последнего царского брака с Марией Нагой, так как мать ливонской королевны Марии Владимировны тоже происходила из рода Нагих. Борис Годунов в конце 1585 года с помощью своего доверенного лица, англичанина Джерома Горсея (если верить его запискам), осуществил операцию почти в духе истории с «княжной Таракановой». Горсей описывает, как, получив личное задание Годунова, он нашел влачащую бедственное существование в Риге ливонскую королевну и добился разрешения на встречу с нею у кардинала Радзивилла – «охотника до общества ливонских леди, самых прекрасных женщин в мире». Горсей намекал, что в таком же куртуазном ключе был расценен и его интерес к Марии Владимировне. На самом деле он имел тайное поручение уговорить ее совершить побег и вернуться в Россию, что успешно и осуществил, развеяв сомнения королевны Марии, не без основания опасавшейся, что ее заключат в монастырь. Из слов Горсея явствует, что он «очень угодил» Борису Годунову исполнением этого дела, был принят царем и Боярской думой и заслужил похвалу «за хорошую службу и за выполнение воли царя относительно королевы Магнуса, которая была благополучно доставлена в Москву». Правда, потом, когда королева Мария все-таки оказалась в монастыре, англичанин сильно «раскаивался в содеянном» [244]244
  Горсей Джером.Записки о России… С. 94–97, 101; см. также: Севастьянова А. А.Портрет Бориса Годунова в записках Джерома Горсея… С. 11–15.


[Закрыть].

В общей трактовке истории с королевной Марией Владимировной, как давно уже предупреждал Д. В. Цветаев, специально исследовавший историю герцога Магнуса и Марии Старицкой, не следует во всем полагаться на английского мемуариста [245]245
  Цветаев Д. В.Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. М., 1890. С. 429.


[Закрыть]. Горсей сам свидетельствовал, что какое-то время по возвращении в Россию королева «жила в большом поместье, она имела свою охрану, земли и слуг согласно своему положению». О ее тайном побеге и обмане начальника стражи Горсей знал только по рассказам. На самом деле отъезд Марии Владимировны из Риги был на руку как польско-литовской, так и московской стороне. После окончания Ливонской войны и смерти короля Магнуса в 1583 году его русская семья оказалась никому не нужна. Поэтому в Речи Посполитой сочли за благо избавиться от казенных расходов, которых требовало в Риге содержание вдовы картонного короля Ливонии, присягавшего в подданство Грозному царю Московии. В Москве тоже сочли за благо вернуть королеву Марию домой. Со времени свадьбы царского «голдовника» Магнуса в Новгороде в 1573 году с 13-летней Марией Старицкой как будто прошла вечность. Возвращение королевы Марии вместе с ее маленькой дочерью в Москву позволяло забыть авантюрные ливонские проекты царя Ивана Васильевича. Да, королева Мария действительно была отправлена в монастырь – поскольку речь шла о делах династических, никто и не ожидал, что Борис Годунов поступит по-другому. Но и представлять дело так, что она полностью лишилась своего почетного статуса, было бы неверно. Сохранилась грамота о пожаловании «княж Володимеровой дочери Ондреевича, короля арцы Магнуса Хрестьяновича королевы старицы Марфы», которой из дворцовых владений было передано в вотчину богатое село Лежнево Суздальского уезда [246]246
  ААЭ. Т. 2. № 340. С. 412–413.


[Закрыть]. Все это говорило о почетном содержании бывшей королевы, примерно таком же, какое было, например, у отправленных в монастырь бывших жен царевича Ивана Ивановича.

Неизвестно, получил бы Борис Годунов прощение от врагов, если бы позволил им одолеть себя. А его враги, надеясь на происхождение от Рюриковичей и родство с царским домом, продолжали свою игру. Средства же их борьбы иногда оказывались сомнительного свойства. Князья Шуйские вознамерились уничтожить господство Годуновых, разорвав их родственные связи с царем Федором Ивановичем. «Радетели» интересов царства предложили царю поступить с Годуновой так же, как его дед, великий князь Василий III, поступил со своей женой Соломонией Сабуровой, отправленной в монастырь по причине бесплодия. Федора Ивановича считали слабоумным и подверженным влияниям. Но как только речь зашла о разводе с любимой супругой, царь проявил недюжинную волю. Так же резко на защиту сестры встал Борис Годунов, вмешался в события и боярин Дмитрий Иванович Годунов. Началась борьба не на жизнь, а на смерть.

Шуйские начинали интригу с далекоидущими последствиями. Со временем к династическому вопросу примешались еще внешнеполитические проблемы и все превратилось в целый исторический детектив с тайными переговорами и восстаниями. Князья Шуйские сумели привлечь на свою сторону митрополита Дионисия и некоторых московских гостей (у этого рода были давние связи с верхами купечества). Речь шла не только о личном соперничестве Годуновых с князьями-Рюриковичами. И неизвестно, кто первым встал на дорогу войны.

В роду у князей Шуйских в этот момент было два старших боярина – князь Василий Федорович Скопин-Шуйский и герой псковской обороны в 1581 году, один из «регентов», князь Иван Петрович Шуйский [247]247
  Аракчеев В. А.Иван Петрович Шуйский (оборона Пскова в 1581–1582 гг.) // Псков: научно-практический, историко-краеведческий журнал. 2004. № 21 ( http://www.derjavapskov.ru/cat/cattema/catcattemaall/catcattemaallb/catcattemaallbschuysky/2534).


[Закрыть]. В высших боярских и придворных чинах служили дети бывшего главы опричной Боярской думы князя Ивана Андреевича Шуйского – князья Андрей, Василий, Дмитрий, Александр и Иван. Положение князей Шуйских при дворе казалось незыблемым, несмотря на явное усиление Годуновых. И в этом случае, как с Романовыми и князьями Мстиславскими, видно, что Борис Годунов стремился «задобрить» первых русских аристократов щедрыми пожалованиями. Князь Василий Федорович Скопин-Шуйский получил доходы с Каргополя, а глава клана князей Шуйских князь Иван Петрович сразу после смерти Ивана Грозного был пожалован кормлением Псковом, «обеима половинами, и со псковскими пригородами, и с тамгою, и с кабаки, чего никоторому боярину не давывал государь». Вопреки установившемуся правилу, московский наместник получал доходы с обеих псковских половин; кроме того, ему шли доходы с волжского города Кинешмы. Не забыл Борис Годунов и свояка – кравчего князя Дмитрия Ивановича Шуйского, которому отдали «в путь» Гороховец, жаловавшийся раньше князьям Черкасским – родственникам одной из жен царя Ивана Грозного. Шуйские вернули себе родовую вотчину суздальских князей, село Лопатничи, конфискованное прежде в царскую казну [248]248
  См.: Павлов А. П.Государев двор и политическая борьба… С. 31–32.


[Закрыть]. Однако и в этих, самых благоприятных для князей Шуйских, обстоятельствах найдется повод, чтобы упрекнуть Бориса Годунова. Управление Псковом подразумевало постоянное присутствие здесь боярина князя Ивана Петровича Шуйского, а это было выгодно его противникам, укреплявшим свое положение во дворце. Против Годуновых снова складывалась опасная боярская партия, во главе которой встали князья Шуйские.

Открытое столкновение двух могущественных кланов подтолкнули внешнеполитические обстоятельства. В Речи Посполитой были много наслышаны о слабости власти в Московском государстве и о том, что новый царь Федор Иванович «глуп» и неспособен к делам. Там считали вполне реальной угрозу возможного династического союза Московского государства и Австрийской империи и решили упредить или разрушить такое соглашение. В декабре 1585 года в Москву был отправлен с посольством минский каштелян Михаил Гарабурда. Он должен был показать, что в «Литве» не одобряли поисков «дружбы с чюжими и от вас далекими народы», и предложить «вечный мир» на условиях унии двух соседних государств. Дипломат заговорил о тех временах, которые могли бы наступить в случае смерти царя Федора Ивановича. Это немало удивило московскую сторону, справедливо посчитавшую «непригожим» делом даже упоминать о такой возможности при живом царе. Целью посла Михаила Гарабурды было добиться письменного обязательства об избрании Стефана Батория. Опору внутри Московского государства польско-литовская сторона видела в той части «московской рады», которая не была посвящена в переговоры с Империей (то есть в противниках Бориса Годунова, продолжавшего традиционный курс Ивана Грозного на союзнические отношения с австрийским императором). Возможности непосредственно обратиться к Думе и московскому митрополиту польскому дипломату не предоставили. Однако ему все же удалось внести раскол в ряды русской знати. Члены Думы выступили против Бориса Годунова и дьяка Андрея Щелкалова, открыто заявляя, что «сабли против польского короля не поднимут, а вместе с другими боярами хотят согласия и соединения». В конечном итоге, по мнению исследователя русско-польских отношений XVI века Б. Н. Флори, все это свидетельствовало о «готовности боярской группировки» ни более ни менее, как «отстранить Бориса Годунова от власти» [249]249
  См.: Флоря Б. Н.Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII века. М., 1978. С. 130–133.


[Закрыть].

Посол Михаила Гарабурда увидел «всю думу» единственный раз – при своем отпуске 26 апреля 1586 года. Но в этот момент он не мог услышать ничего из того, что подтверждало бы успех его миссии. Напротив, члены Боярской думы оказались едины в своем отказе обсуждать династическую унию с королем Речи Посполитой, а посол за время переговоров наслушался разных слов, осуждавших его миссию и грозивших в будущем неприятностями обеим странам. «Если с тобою только и дела, что ты говорил, – обращались к Михаилу Гарабурде, – то незачем тебе было с этим и ездить». Москва уже начинала не только чувствовать, но и демонстрировать свою силу. Посольскому приставу велено было намекнуть: «Теперь Москва не старая: надобно от Москвы беречься уже не Полоцку, не Ливонской земле, а надобно беречься от нее Вильне» [250]250
  Соловьев С. М.Сочинения. В 18 кн. Кн. 4. История России с древнейших времен. Т. 7–8. М., 1989. С. 203.


[Закрыть].

Перечень бояр, присутствовавших на отпуске посла Михаила Гарабурды «в Набережной полате большой» 26 апреля 1586 года, и порядок их перечисления в посольских документах хорошо показывают расстановку сил в Думе. Открывал список, как и положено, князь Федор Иванович Мстиславский, вторым был назван князь Иван Петрович Шуйский, далее шли имена Дмитрия Ивановича Годунова и лишь четвертым по старшинству назван «боярин и конюший» Борис Федорович Годунов. Далее между именами братьев князей Андрея Ивановича и Дмитрия Ивановича Шуйских стояли имена других Годуновых, братьев Степана, Григория и Ивана Васильевичей. В верхней части списка оказались еще лояльные Годуновым князья Никита и Тимофей Романовичи Трубецкие. Федор Никитич Романов, только что похоронивший своего отца, оказался всего лишь на 11-м месте. Замыкали список бояр родственники и друзья Романовых ярославские князья Иван Васильевич Сицкий, Федор Дмитриевич Шестунов и Федор Михайлович Троекуров. В Думу входили также два окольничих, князь Борис Петрович Засекин и Андрей Петрович Клешнин [251]251
  Лихачев Н. П.Думное дворянство в Боярской думе XVI столетия. СПб., 1896. (Отд. отт.) С. 13–14. О расстановке политических сил в Думе в это время см.: Павлов А. П.Государев двор и политическая борьба… С. 37–43.


[Закрыть].

В начале мая 1586 года в Москве произошло новое открытое волнение «мира», вызванное слухами о боярской вражде. Семена розни, брошенные послом Михаилом Гарабурдой, быстро дали свои всходы. Но и в Думе за то время, пока князь Иван Петрович Шуйский находился в Пскове, уже многое изменилось. Умер Никита Романович Юрьев, ушел в монастырь князь Иван Федорович Мстиславский, были устранены князья Воротынские и Головины, отправлены на воеводства князья Голицыны. Два года спустя после смерти Ивана Грозного в Боярской думе лишь один из оставшихся «регентов», князь Иван Петрович Шуйский, оказался лицом к лицу с Борисом Годуновым.

До нас дошел один из самых ранних памятников публицистики эпохи Смуты, созданный в связи с канонизацией царевича Дмитрия в начале царствования Василия Шуйского в 1606 году, – «Повесть, како отомсти всевидящее око Христос Борису Годунову пролитие неповинные крови новаго своего страстотерпца благовернаго царевича Дмитрея Углечскаго». Автор повести принадлежал к братии Троице-Сергиева монастыря (имя его, к сожалению, неизвестно). Он начинал перечень греховных дел Годунова именно с его столкновения с князьями Шуйскими, что будто бы явилось прологом к убийству царевича Дмитрия. Впрочем, даже этот враждебный по отношению к Годунову памятник не мог умолчать о том, что тот умел привлечь на свою сторону людей разными способами: «…сий Борис нача прелыцати многих от царские полаты приобщателей боляр и дворян, тако же и от властелей, и от гостей многих прелестию присвоил к себе, овех дарми преодолел, а иных прелщением, аки змий свистанием угрози». Достигнув такого почитания, Борис Годунов, по мнению автора повести, ополчился на князей Шуйских: «И, видя себе посреди царева синклита превышши всех почитаема, и нача славобесия дыхании обуреватися, и воздвиже ненависть на свою господию на князя Ивана Петровича Шуйского и на единокровных его братий». В дальнейшем в повести говорится о неком «всенародном собрании московских людей множества», которое готово было встать за князей Шуйских и расправиться с самим Борисом и его «сродницами». Тогда Годунов предложил подтвердить свой прежний союз с князьями Шуйскими: «и положиша веру со укреплением промеж собя, что имети любовь и доброта, яко ж де и преже». Не остановившись на этом, Борис Годунов убедил князя Ивана Петровича Шуйского выступить с «проповедью», обращенной к московскому «миру», «что им на Бориса нет гнева, ни мнения никоторого». Инцидент был улажен и мир восстановлен до тех пор, пока Годунов, по «Повести…», забыв все обещания, не расправился тайно с Шуйскими [252]252
  Буганов В. И., Корецкий В. И., Станиславский А. Л.«Повесть како отомсти» – памятник ранней публицистики Смутного времени //Труды Отдела древнерусской литературы (ТОДРЛ). Л., 1974. Т. 28. С. 241–242.


[Закрыть].

Рассказ «Повести, како отомсти…» совпадает в ряде деталей с тем, что известно о майских событиях 1586 года в Москве по другим источникам. В состав «Нового летописца» входит отдельная статья «О Шуйских и о митрополите Дионисие и о казни гостей и торговых людей». В ней Борис Годунов опять обвиняется во властолюбивом стремлении расправиться с князьями Шуйскими, которые «противляхусь и никако ему поддавахусь ни в чом». На стороне князей Шуйских выступили «гости же и всякие московские торговые люди черные». Поэтому в дело вмешался митрополит Дионисий. Ему автор летописи отводил роль третейского судьи, уговорившего бояр помириться друг с другом. А дальше в «Новом летописце» приведена яркая сцена, вероятно, записанная со слов какого-то свидетеля: «И изшедшу от митрополита и приидоша к палате Грановитой; туто же стояху торговые многие люди, князь же Иван Петрович Шуйской, идучи, возвести торговым людем, что они с Борисом Федоровичем помирилися и впредь враждовать не хотят меж себя. И выступя ис торговых людей два человека и рекоша им: „Помирилися вы есте нашими головами, а вам, князь Иван Петрович, от Бориса пропасть, да и нам погинуть“» [253]253
  Новый летописец. С. 36.


[Закрыть]. Все так и случилось: оба торговых человека были схвачены той же ночью и сосланы «неведомо куды». Казнен был известный московский гость Федор Ногай (по прозвищу Голубь; с этим прозвищем он выведен в трагедии А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович»), что позднее заставило Бориса Годунова быть крайне осторожным «с влиятельной верхушкой столичного купечества» [254]254
  Голикова Н. Б.Привилегированные купеческие корпорации России XVI – первой четверти XVIII в. М., 1998. Т. 1. С. 43, 60.


[Закрыть].

Однако те, кто наблюдал эту сцену со стороны, видели только «худой» мир князей Шуйских и Годуновых и знали только часть правды. Все упиралось в то, о чем ни князья Шуйские, ни поддержавший их митрополит Дионисий не заинтересованы были говорить публично. Официальной причиной последовавшей позднее опалы князей Шуйских стало обвинение в заговорщицких контактах с Речью Посполитой. Было ли оно надуманным, или князья Шуйские, как и другие русские аристократы, с сочувствием поглядывали на порядки соседнего государства? Князья Шуйские ранее были воеводами главных пограничных городов с Речью Посполитой (князь Иван Петрович – в Пскове, а князь Василий Иванович – в Смоленске). У них, конечно, имелись неформальные контакты с «державцами» соседних староств в Великом княжестве Литовском, что в обычной для пограничья системе повышенного контроля за контактами с иноземцами не могло укрыться ни от посольских дьяков, ни от Думы. В Польше и Литве у магнатерии было гораздо больше возможностей влиять на короля. Князья Шуйские, возможно, тоже стремились перенести хотя бы часть литовских порядков в московскую действительность.

Митрополит Дионисий не ограничивался одними миротворческими шагами пастыря, увещевавшего «сильных» в правлении бояр. В деле о приезде в Москву антиохийского патриарха Иоакима в июне 1586 года содержится любопытное свидетельство о возможном обращении московского митрополита Дионисия и бояр к брату цесаря Максимилиану. В свите патриарха Иоакима ехал гонец, который привез грамоту от одного из православных владык в Литве, адресованную московскому митрополиту Дионисию. Ее, конечно, прочли и немедленно отправили назад, не передавая адресату: «Да в той же грамоте писал к митрополиту непригожее дело о посылке митрополичьей и боярской к цесареву брату, будто слух их дошел, что ищут себе приязни с чюжими и з далекими народы, а мимо их короля» [255]255
  Шпаков А. Я.Государство и церковь в их взаимных отношениях в Московском государстве. Царствование Феодора Ивановича. Учреждение патриаршества в России. Приложения (далее – Шпаков А. Я.Приложения). Ч. 1. Одесса, 1912. С. 14.


[Закрыть]. Это дело о якобы самостоятельной «ссылке» московских бояр и митрополита с братом австрийского императора эрцгерцогом Максимилианом представляется чрезвычайно запутанным. Послу М. Гарабурде уже были даны официальные заверения бояр, что они непричастны к такой посылке: «Нехто злодей, изменник всего хрестьянства такое злодейское слово затеял… и принес к панам-радам» [256]256
  Цит. по: Флоря Б. Н.Русско-польские отношения и политическое развитие… С. 132.


[Закрыть]. Настойчивое обвинение московских бояр и митрополита в осуществлении самостоятельных контактов с эрцгерцогом несколько меняет устоявшиеся взгляды на то, что именно Борис Годунов и дьяк Андрей Щелкалов были инициаторами сближения с Империей.