Текст книги "Доверие [первый вариант]"

Автор книги: Вячеслав Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Я же тебя жду... Она вошла.

– А эти чего там делают?

– А что им осталось? Бу-бу-бу-бу. Вот что они делают. Бу-бу-бу. Весь день сидят и восхищаются.

– Знаешь, а я и не знал вчера, что такую штуку придумал замечательную. Так спать хотел. Вывел общий закон трансформации... думаю, вот вроде и все, можно баиньки...

– Чудик... – сказала она с нежностью. – Я зачем у тебя свечки горят?

– А у меня и музыка играла, – похвастался Мэлор, – клавесинчик. Только когда постучали, я сдрейфил и выключил. Они небось думают, что я еще чего-то творю, а я просто тебя жду.

– Свинья ты свинская, слушаешь без меня! Он метнулся к кристаллофону.

Осторожно всколыхивая сиреневые язычки пламени, медленно окатывая отемненные стены, в каюту поплыли чистые, хрустальные звуки. Словно кто-то невидимый и беспредельно, нечеловечески добрый перебирал ласковыми пальцами драгоценные камни, чтобы выбрать лучшие и раздарить друзьям – знакомым и еще не знакомым. Мэлор постоял, а потом задумчиво, беззвучно, словно несомый музыкой, подошел к Бекки. Осторожно опустился на тахту рядом с нею, несильно обнял ее узкие плечи, так отчетливо прощупывавшиеся под рубашкой. Она прижалась к нему, и дыхание ее сразу участилось. Он едва заметно гладил пальцами ее предплечье, потом поднялся к шее, и то, что вдруг кончился воротник и началась сама она, было как подарок– неожиданный, долгожданный и великолепный.

– Ты зачем меня прогнал? – спросила она шепотом. Она всегда переходила на шепот, как только он касался ее.

– Не знаю, – так же тихо ответил он. – Хотел, чтобы ты пришла. Это так здорово, когда ты приходишь...

– А сказал, хочешь побыть один...

– Ты мне не верь, когда я так говорю. То есть бывает такое настроение, но только ты уходишь – начинаю ждать. Бывает такое настроение, понимаешь?

– Не понимаю.

– Ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках...

Она тихонько засмеялась. Эту фразу он перенял у нее и сам уже забыл об этом.

– Так уходить мне или нет, когда ты так вот говоришь? Мэлор подумал.

– Уходить, – сказал он. – А через полчаса возвращаться. Она обиженно надула губы.

– Нетушки, – сказала она. – Я буду возвращаться через двадцать минут. Мерцали звездные звуки. Мэлор улыбнулся, погладил упругие, сухие губы Бекки.

Она поцеловала его пальцы.

– Ты хорошая моя... – проговорил он. – Ты... – он расстегнул верхнюю пуговицу ее рубашки, и глаза Бекки закрылись, а голова чуть запрокинулась, откинувшись ему на плечо. Он медленно погружался распахнутой ладонью от шеи, через ломкую ключицу, в сокровенную теплую бездну, к соску – вздернутому, набухшему, словно почка, готовая стать рвущимся к свету листом. – Ты чудо... Всякая женщина – чудо, а влюбленная – вдвойне, а ты – четырежды...

И тогда в дверь постучали – несмело, но долго и настойчиво, так, чтобы не осталось сомнений в том, что открыть надо.

Бекки прянула в противоположный угол тахты.

– Бом... – раздался из коридора голос Карела. – Простите, ребята... Можно? Ответ пришел...

Мэлор вскочил.

– Можно, можно!!

Дверь пропустила Карела, и пламя свечей всполошенно затрепетало, калеча и корча туманные тени на стенах.

– Что?! – спросил Мэлор.

Карел слегка развел руками. Он выглядел непривычно опечаленно и оттого не авторитетно. Как просто растерявшийся друг, а не начальник.

– Запал они обещали... И вот... Тебя зовут, – произнес он извиняющимся тоном.

– Куда? – выдохнул Мэлор. – Когда?

– Срочно. – Карел протянул бланк: – Читай... Мэлор прочитал. Опустил руку.

– Можно мне? – робко попросила Бекки из угла.

– Да, конечно, – ответил Мэлор бесцветно и двинулся к ней, мимоходом выключив кристаллофон.

– И когда? – спросила она очень спокойно, пробежав глазами скупые серые строки. Мэлор обернулся к Карелу. Карел помялся.

– Сейчас, – сказал он. – Они прислали катер.

Бекки прикрыла глаза. Зачем же это, подумала она. Зачем же тогда все, если потом вот так?

– Я с тобой, – сказала она.

– Двухместная яхта с пилотом, – сообщил Карел виновато. – Скоростная, три часа полета.

– Завтра, – сказал Мэлор. Карел пожал плечами.

– Смотри, голова, – прогудел он. – Там ясно сказано...

– Но я не хочу никуда!

– Да что ты паникуешь?

– А больше радио не было? – спросила Бекки.

– Да нет, только вот... А что?

– Корабли, – сказал Мэлор. – Тут ни слова про корабли.

– Дались вам эти корабли! – взьярился Карел. – При чем тут корабли?

– Только не тяни, – сказала Бекки. Мэлор судорожно глотнул, глядя на нее.

– Я... – просипел он петушиным голосом.

Провожать его к переходу пришли все, и каждый пожал ему руку, потому что это было странно – чтобы вот так вот кого-то вызывали вместо ответа. А Бекки поцеловала его в шею и чуть присела, сделав какое-то подобие книксена.

– Ну вот, выдумала еще вприсядку плясать, – сказал Мэлор ужасно грубым голосом. – Еще пала бы ниц да коленки мне облобызала, тоже мне...

Бекки не поняла юмора.

– Я бы да, – сказала она, глядя на Мэлора совершенно завороженными, распухшими на пол-лица глазами, бездонно-черными от боли, – но эти...

– Мы отвернемся, – сказал Карел.

– Я скоро, – заявил Мэлор. – Одной ногой там, другой, сами понимаете, уже обратно здесь. Ты тут... это... будь мне верна.

Она яростно задергала губами, пытаясь улыбнуться в ответ на его шутку, и закивала, стряхнув сверкающие слезинки с ресниц. Почти беззвучно шевельнув губами, произнесла что-то вроде "Мир фар дайн пуным..."

– Что? – шепнул Мэлор. Она покраснела.

– Старое-старое заклинание. Ужасно старое. Значит, у тебя все будет хорошо.

– У нас все будет хорошо, – сказал Мэлор.

В четкой, стремительной работе Комиссии по переселению произошел сбой. Когда Чжу-эр вошел в кабинет, чтобы доложить об исполнении приказов, и привел с собой врача и следователя из Службы Спокойствия, Ринальдо лежал без сознания у ног трупа. Около пяти часов лучшие врачи планеты боролись за существование нового председателя.

Мэлора Чжу-эр поселил в гостинице Совета и ограничился просьбой не покидать номер: вы в любой момент можете понадобиться. Затем Чжу-эр удалился к операционной, где, грызя ногти, принялся ждать известий о состоянии Ринальдо.

Не выходя из номера, Мэлор узнал, что террористы и саботажники покушались на целостность кораблей и жизни экипажей и пассажиров. Мэлор узнал, что уже двенадцать тысяч техников и инженеров ракетно-космодромного персонала, некогда запятнавшие себя изоляционизмом, выявлены и арестованы, что содержатся они в крайне суровых условиях, полностью отсечены от внешнего мира и вскоре понесут наказание. Мэлор узнал, что агенты изоляционистов проникли даже в Совет. Мэлор узнал, что председатель комиссии по переселению пал смертью храбрых от рук главарей саботажа, которым пытался помешать. Мэлор узнал, что отправка лайнеров на Терру приостановлена до тех пор, пока Служба Спокойствия не даст гарантии, что диверсанты не смогут больше угрожать жизни и здоровью переселенцев.

Мэлор решил было, что он сошел с ума. Или что по всем каналам радио и теле передают какой-то детективный роман. Но радио с неумолимым постоянством продолжало сообщать о новых раскрытых группах, о новых попытках что-нибудь взорвать, о кошмарных перестрелках в здании Кейптаунского космопорта... А теле транслировало выступления ошарашенных членов Совета, которые спешили отмежеваться от проникших в их ряды изоляционистов, заявить о своей непричастности, напомнить, что тогда-то и тогда-то данный член указывал на необходимость более строгой охраны лайнеров и их катеров, более тщательного подбора персонала и отказа от использования на космодромах членов группировки изоляционистов... Земля была напугана. Земля была в панике.

А потом пришел Чжу-эр.

– Вас зовут, товарищ Саранцев, – сказал он, покачиваясь с каблука на носок, и высокие коричневые ботинки его тоненько и грозно поскрипывали на столбенеющего Мэлора. – Прошу вас учесть, товарищ председатель комиссии только что после тяжелого приступа, ведите себя... потише. Идемте.

Ринальдо был белым, словно мел, а под глазами его набрякли фиолетовые мешки, подрагивавшие при каждом движении. Маленькие руки дрожали сильнее обычного, и Ринальдо с силой сцепил их на коленях, укрытых жестким колючим пледом.

– Здравствуйте, – сказал он, глазами сделав Чжу-эру знак выйти. Труп уже убрали и стены почистили, но оплавленный след от врубившегося в пластмассу луча еще щербился за спиной Ринальдо, и виднелись поспешно затертые натеки. Впрочем, Мэлор не мог догадаться, что это за потеки, и подумал только, с усилием продираясь мыслью через обьятую туманом, кружащуюся от недоумения и ужаса голову: "И здесь стреляли..."

– Здравствуйте... – ответил он маленькой синеватой мумии, согбенной в огромном кресле, где она, казалось, вполне могла бы затеряться, и не нашли б ее никогда...

– Садитесь, – сказал Ринальдо. Мэлор сел.

– Спасибо, – сказал он.

– Что у вас там с нейтринными запалами? – спросил Ринальдо. Мэлор задохнулся.

– Это мы!.. – прохрипел он. – Я... Это никакие не изоляционисты! Вы отпустите их... ведь это я же...

– Да что вы говорите? – спросил Ринальдо и улыбнулся всем лицом. – А я и не знал.

Мэлор не нашелся, что ответить.

– Я спросил, – терпеливо сказал Ринальдо.

– Это мы... – выхрипнул Мэлор. – Моя установка... Мы пытались найти надпространственную связь, а полоса другая, и при излучении выделился фон из расщепленных нейтрино... запал не мог их переварить; стоило дать на него энергию, как он тут же захлебывался...

– Чуточку популярнее, – попросил Ринальдо.

– Это мы! – крикнул Мэлор. – Моя установка, а не группировки эти ваши! Вы ошиблись!!

Он замолчал, шумно дыша. Он вдруг почувствовал, что мокр от пота, даже волосы на висках слиплись. Он провел ладонью по щекам.

Ринальдо чуть поморщился от крика.

– Ну, понятно, – произнес он, чуть подумав. – Вы хотите сказать, что ваша установка непонятным для вас образом... нет, прошу прощения – до последнего времени непонятным для вас образом воздействовала на запалы столь фатальным образом. Не так ли?

– Так, – сдавленно сказал Мэлор. Ринальдо облизнул губы.

– Корабли... погибли?

Ринальдо слабо кивнул, думая о чем-то своем.

– Бож-же мой... – простонал Мэлор. Слезы вдруг выхлестнули у него из глаз, и он, совершенно не в силах владеть собой, уткнулся лицом в сгиб руки и заплакал.

Ринальдо ждал ровно пять минут.

– Ну, ну, любезный Мэлор Юрьевич, – произнес он потом. – Все бывает. Бывает хуже, – сказал он с задумчивой, глубинной интонацией. – Бывают такие эксперименты...

Мэлор усиленно зашмыгал носом, пытаясь унять нервный плач. Слишком много всего свалилось сразу – этот сумасшедший перелет, чудовищный бред теле– и радиопередач, и вот теперь окончательный приговор.

– Мы не виноваты... – пробормотал он, вытираясь рукавом. Потом вспомнил. – Я один виноват. Это была моя серия... моя установка. Больше никто из персонала института к этому не причастен!

– Прекратите, любезный Мэлор Юрьевич, – Ринальдо откинулся на спинку кресла и рассеянно поправил сьехавший плед. – Вас никто не обвиняет.

– Да, но все это! – крикнул Мэлор, в его голосе еще дрожали слезы.

– Это – да, – ответил Ринальдо задумчиво. – Вот что. Вы состоите в списках переселенцев?

–Нет.

– Не пропустили врачи?

– Я не подавал заявления! – ожесточенно ответил Мэлор.

– Отчего же?

– Не захотел!

– Вы женаты?

Зачем ему еще Бекки, подумал Мэлор испуганно и сказал:

–Нет.

Ринальдо опять поправил плед.

– Что все это значит? – шепотом спросил Мэлор.

– Как вам обьяснить... Это – меньшее из зол. Нам нужен ваш Институт, нужна связь. И нам нужно доверие к администрации. Вы понимаете, нельзя сказать: погибло двести тысяч человек, и в этом никто не виноват. Необходимо, чтобы родственники погибших имели в кого кидать камнями, и эти кто-то не были бы ни вы, ни мы. Хотите соку?

– Ч-что?

– Соку хотите? По-моему, у вас очень пересохло в горле.

– А... Да... Нет, спасибо... Я не понял. Зачем... камнями?

– Чтобы все скорее забылось, – чуть раздраженно обьяснил Ринальдо. – Чтобы нам продолжали верить, понимаете?

– Верить... Верить... Во что?

– Ну, сейчас трудно сказать. Во что понадобится.

Милый мальчик, подумал Ринальдо. Неужели он и впрямь не женат? Не может быть, обязательно есть рядом с ним какая-нибудь Чари, очень гордая и сильная со всеми и удивительно покорная и мягкая с ним. И готовит ему с наслаждением окрошку, вкуснее которой каждый раз еще свет не видывал...

Ринальдо глубоко впустил воздух в легкие. Нейтринные запалы. Нейтриноскопия. Смешно.

– Зачем вы вызвали меня?

– Хотел познакомиться, да и поговорить о делах насущных.

– А... Вы что, будете их казнить? – свистящим шепотом спросил Мэлор.

– Нет, я полагаю, до этого не дойдет.

– А... а ведь там стреляют...

– Это кино.

– Кино? Вы все придумали?

– Разумеется. Транслируемые порты оцеплены, там бегают и прыгают сотрудники Службы Спокойствия, и за тех, и за других.

– Зачем?!

– Ф-фу, – Ринальдо потер пальчиками лоб. Сунул руки под плед – мерзли.

– Я понимаю, да... Чтобы... как это вы сказали... ну... Ринальдо нахохлился, выжидательно глядя на Мэлора.

– Чтобы поверили...

Как?! Мэлор ужаснулся сказанному. Лгать, чтобы верили? Да что же это такое? Что за бред свалился на голову? Работал себе... взрывал науку... Господи, да я же корабли взрывал. С живыми людьми!

– Поймите,– Ринальдо потер ладони под пледом. – Мы не можем позволить себе роскошь говорить сейчас правду.

– Роскошь?! Ринальдо подумал.

– Собственно, любезный Мэлор Юрьевич, не это является темой нашего собеседования. Я попросил вас бросить работу...

Мэлор не дал ему договорить. Он угрожающе поднялся с кресла, и Ринальдо запрокинул голову, чтобы видеть.

– Нет уж, теперь я спрошу, – прохрипел Мэлор. – Ведь такое... Это же черт знает что такое! Ну, опростоволосились, массу народу убили, и даже не вы убили, а мы убили... Чего ж вы тут делаете-то? Еще больше убиваете? Хватаете людей совершенно посторонних? Зачем?! Чего ради воротить нелепость на нелепость!.. Почему просто не обьяснить?

Ринальдо медленно кивал со слабой, отстраненной улыбкой.

– Разумеется, – сказал он. – Но вся беда в том, что одно обьяснение повлечет за собой другое, а вот этого-то допустить и нельзя... Вы сядьте, сядьте, Мэлор Юрьевич, мне очень трудно так смотреть.

Мэлор поспешно сел.

– Бред... – пробормотал он, когда понял, что Ринальдо не собирается продолжать.

– Это не совсем так, – сказал Ринальдо. – Просто вы не в курсе.

– Так введите меня в курс! – заорал Мэлор. – Что же это такое! Право на информацию – одно из важнейших прав, это по Конституции, это я не сам выдумал!

Ринальдо опять кивнул.

– Да, я помню. Но вы... знаете, любезный Мэлор Юрьевич... Каждое право налагает обязанность, не так ли? И вот в какой-то ситуации осуществление всех прав повлечет за собой такое возрастание обязанностей, что человеку, занятому своей работой, производительным трудом, семьей, воспитанием детей – просто не справиться. Он окажется не в состоянии управляться даже со своими прямыми обязанностями, вытекающими из таких базовых, изначальных прав, как право на труд, на образование, на частную жизнь, на неограниченное количество детей... Поэтому нам приходится некоторым образом... в определенных ситуациях... регулировать реализацию прав, поддерживая приоритет основных, естественных для нормальной жизнедеятельности человека прав над правами второстепенными. Понимаете?

Мэлор механически покивал. Мир рушился на глазах.

– Ну, вот и прекрасно.

Мэлор встрепенулся. Ему пришла в голову новая мысль.

– А вот... Я в старом фильме видел, когда был маленький... что каждая кухарка...

– При нормальном ходе вещей – отчего бы и нет? В конце концов, аппарат функционирует достаточно давно и требует не столько волевых импульсов, сколько поддержания на стабильном уровне. Китайская империя существовала в течение тысячелетий, рекрутируя значительную часть администраторов пусть не из поваров, но из людей низших сословий во всяком случае. Однако теперь, когда ситуация требует принятия ответственных решений – а принятие таковых возможно лишь при определенном минимуме информационной и теоретической подготовки, постольку поскольку иные решения будут безответственными и вредными, – ответственность возлагается на специальный круг лиц. Вам же не придет в голову поручить работу с вашим генератором микробиологу, так отчего вы считаете, что управление этой махиной, трудно вообразимым пятидесятимиллиардным конгломератом совершенно разных людей, их организаций и совокупностей этих организаций – есть дело, доступное каждому? Вы двадцать лет учились, следили за литературой, и не требовали от микробиолога, чтобы он был сведущ в вопросах физики пространства, и не ждали этого от него. Напротив, естественным было то, что он сосредоточивался на своих проблемах, а если бы он попробовал одолеть и то, и другое, то не преуспел бы ни в том, ни в другом. Так отчего же информация и подготовленность к управлению человечеством вызывают у вас такое неуважение к себе? Чтобы стать физиком, нужно учиться, чтобы стать инженером, нужно учиться, а чтобы стать членом правительства – достаточно пару раз послушать последние слухи в очередях за билетами в ведущие театры? Так? Нет, не совсем так. А давать всем специальное образование – кто же тогда будет заниматься другими делами? Пятьдесят миллиардов членов правительства – и ни одного агронома, ни одного океанолога? Согласитесь, это смешно.

– Я понимаю, понимаю, все так... Но вот... вы говорили о ситуации, требующей принятия ответственных решений... Что такое происходит?! – Мэлор вдруг опять остервенел. – Что у вас тут происходит, я вас спрашиваю! Мне плевать на хитрые доводы – я хочу знать, куда вы ведете мою Землю! У меня все время такое ощущение, будто я просыпаюсь в совершенно незнакомом месте! Ужасном месте! Где убивают, обманывают, насилуют!.. – он задохнулся. – Что-то чудовищное творится – а я как дурачок! Это моя планета! Мое человечество!

– Это так, – сказал Ринальдо. – Но учтите еще вот что. Действительно, хватит теории. Вернемся к практике. Если вы узнаете что-либо сверх того, что я уже наболтал, я вообще не смогу выпустить вас отсюда, любезный Мэлор Юрьевич. Вы отдаете себе в этом отчет? Право накладывает обязанность, и поскольку вы, молодой и горячий человек, скорее всего, не осознаете своей новой обязанности, мне придется позаботиться о том, чтобы вы оказались не в состоянии ее не выполнить. В лучшем случае я буду вынужден отправить вас на Терру вне очереди, первым же рейсом. Поэтому сейчас вы встретитесь с товарищем Акимушкиным. А: согласуете с ним график стартов на Терру, так, чтобы они имели гарантирующий безопасность кораблей временной интервал с вашими экспериментами на Ганимеде. Бэ: вы затребуете от него все, что нужно вам для работы. Связь должна быть создана в кратчайшие сроки. Если я правильно понял, это дело дней. Давайте закончим за неделю. Я задержу на неделю старты, за это время мы сосредоточим головной запас техники, а вы создадите аппаратуру для связи, с тем чтобы первый корабль уже имел ее. Начнем все сначала, завершив этот эпизод с наименьшими человеческими и временными потерями. – Ринальдо перевел дух. Он устал от такой длинной речи. Речи всегда говорил Чанаргван. – И я по-человечески прошу вас. поменьше и пореже вспоминайте о нашем разговоре. Верьте: ваша задача – делать как можно лучше то дело, которому вас учили, которое вы умеете. Так вы сможете максимально выполнить свой долг перед человечеством, и только так, прошу вас заметить, любезный Мэлор Юрьевич. Только так.

Мэлор слушал. Но последняя фраза Ринальдо оказалась последней каплей.

– Мне – вам верить? – заорал он. Ринальдо сморщился. – Вы тут битый час мне объясняете, как это необходимо для всеобщей пользы – всех обманывать. И после этого я буду вам верить? А ну, говорите!

Открывалась бездна, и он не мог не спрыгнуть в нее. Он был ученый. Он был землянин.

Ринальдо помассировал виски.

– Язык мой – враг мой, – пробормотал он. – Чжу-эр!

Секретарь возник на пороге мгновенно – с комбинатором наизготовку в одной руке и диктотайпом в другой.

– Проводите Мэлора Юрьевича, голубчик, – грустно произнес Ринальдо. – Я что-то притомился.

Комбинатор и диктотайп исчезли из здоровенных лап с ирреальной быстротой непонятно куда, и только карманы брюк, глянцевито отблескивающих и кожано шуршащих, стали чуть оттопыриваться. Мэлор медленно встал.

– Вы должны понимать, – проникновенно сказал Чжу-эр. – Председатель болен, разве вы не видите, как он побледнел?

– Не вижу! – с вызовом сказал Мэлор и отступил за кресло.

– Мне очень жаль, – ответил Чжу-эр и вдруг непостижимым образом распластался в воздухе, вытянулся в мгновенном прыжке на все пять метров сразу, и Мэлор вдруг понял, что стоит, скрюченный в три погибели, с небольно, но очень неудобно заломленными за спину руками. Чжу-эр попросил:

– Не надо делать резких движений, пожалуйста...

– Осторожнее, голубчик, – жалостливо произнес Ринальдо из кресла.

В таком положении Мэлор мог разве что лягаться. Но лягаться ему и в голову не пришло. Это опять было настолько дико – на него напали, ему причиняют физическое неудобство, причиняют сознательно!.. Да не может быть! Это сон... это я фильм смотрю, полисенсор, про историю, про средние века!.. Проснусь, и будет Бекки рядом, ласковая, моя, и ребята, и работа... только идею бы не забыть, как проснусь, сразу записать надо... Ну, надо просыпаться!.. Что же это?.. Куда? Вот и дверь, когда мы успели?..

Он попытался вырваться, но не знакомая его телу боль с такой силой взорвалась в плечах, что Мэлор не смог удержаться от крика. Сквозь мгновенно вздыбившийся в ушах гул и рев бунтующей против насилия крови он услышал болезненный голос Ринальдо:

– Да осторожней же!

Боль тупо пульсировала в суставах завернутых рук. Пол качался сантиметрах в сорока от носа, движение к двери прекратилось. Тогда Мэлор рванулся еще раз, и еще, и хотя совершенно четко знал, что это бессмысленно, потому что руки сидели там, за затылком, как литые, это жалкое вздергивание задом доставляло ему какое-то необычайное, невероятное наслаждение, будто оно реализовало некое новое право – право, о котором Мэлор и не подозревал, о котором ни слова не было в Конституции. Боль рвала и терзала его, и он хотел, чтобы она рвала его и терзала, ибо эта была его боль, боль неподчинения, сладкая боль свободы. Он кричал страшные ругательства, перебирая вкупе с ними всех тиранов истории, каких только мог припомнить, от Цинь Ши-хуанди до Пиночета. Ринальдо, хохлясь, забился глубоко в кресло, мышцы его судорожно, соболезнующе дергались в унисон с жалкими потугами корчащегося перед ним человека. Вот так. думал он. Как все глупо. Его же нельзя отпускать.

– Да отпусти же ты его! – не выдержал наконец Ринальдо, и Чжу-эр повиновался мгновенно. Мэлор ткнулся носом в пол, всхрюкнул, тяжело перевернулся на бок, пытаясь достать руки из-за спины. Суставы не хотели вкручиваться на место.

– Помоги, – сказал Ринальдо.

Чжу-эр решительно помог, и исступленный, бессмысленный крик, в котором оставалось уже совсем мало человеческого, вновь забился меж стен кабинета. Ринальдо взглядом указал на кресло, И Чжу-эр, как малого ребенка, подхватил Мэлора на руки и бережно усадил. Мэлор еще раз всхрюкнул и плюнул Чжу-эру в лицо. Чжу-эр выпрямился с озадаченным лицом, искательно покосился на Ринальдо. Ринальдо улыбался, глядя на Мэлора. Чжу-эр вынул из одного из бесчисленных карманов носовой платок и аккуратно утерся. Спрятал платок обратно, застегнув карман на медно, красиво блестящую молнию.

– Идите, голубчик, – сказал Ринальдо мягко. – Спасибо.

– Есть, – ответил Чжу-эр и вышел.

Ринальдо глубоко вздохнул. Хотелось лечь, задремать или не думать по крайней мере, забыть, укрывшись потеплее, грелку к ногам... и вспоминать Чари. А ведь она обещала приехать. Фу, как нехорошо я себя чувствую, опять, того и гляди, в обморок... Какой милый мальчик. Отчего нельзя просто посидеть с ним и побеседовать? Я сам всегда, ну пусть не всегда, пусть только в юности, мечтал быть вот таким, и добиваться правды... А потом понял... Что я понял? Я просто устал и оттого решил, что что-то понял.

Все равно теперь его нельзя отпускать.

– Ну что мне с вами делать? – произнес Ринальдо.

– Расстрелять, – сипло ответил Мэлор, вспоминая исторические фильмы. -Удавить в газкамере. У вас "циклон Б" применяют, или что поновее? – Голос его очень сел от койка, в горле першило. – Гады...

– Ну-ну-ну, – улыбнулся Ринальдо половиной рта. – Не надо. Вы же ученый. Вы же знаете, как иногда хочется строить умозаключения на основе поверхностных аналогий, бросающихся в глаза именно оттого, что они на поверхности. Вы же знаете, что необходимо идти к сути процесса.

– Так я-то что делаю! – попытался закричать Мэлор, но вместо этого пустил петуха и отчаянно, сухо закашлялся.

– Не сердитесь на Чжу-эра, – попросил Ринальдо. – Хотите соку? Он очень хороший секретарь. Это он застрелил Чанаргвана, вот в этом самом кабинете. Мне не удалось уговорить этого кретина застрелиться самому.

Мэлор на несколько секунд перестал дышать, челюсть его отвисла.

– Зачем? – выдохнул он потом.

– Чтобы очистить Совет. Сейчас там не нужны люди, полагающие, будто можно достигнуть нашей цели не теми средствами, которые использую я. А: они не правы и Бэ: они мешают.

– А может... может, вам оттого и кажется, что они не правы, потому что они вам просто мешают?

Ринальдо улыбнулся. Естественно, половиной.

– Нет, мой милый антифашист, – ласково произнес он. – Это не так.

– Но зачем все это?!

– Сейчас нужна организация, слаженная, как часы. Тик-так, такие времена.

– Да какие времена?! – плачуще закричал Мэлор и опять закашлялся. Он моляще сложил руки на груди. – Ну?

Ринальдо глубоко вздохнул, как перед прыжком в холодную воду. Отдать приказ убить лучшего друга легче, чем заставить себя произнести вслух...

– Солнце в стадии предновой, – печально проговорил он. Мэлор окостенел.

– У нас еще пять лет, от силы шесть, – продолжал Ринальдо, дав Мэлору чуть придти в себя. – Это не колонизация Терры, это эвакуация Земли... вернее, той части, что мы успеем, а успеем мы немного. Это подсчитано и уточнено много раз.

Ринальдо сделал паузу. Мэлор молчал.

– Восемь лет назад были проведены серии нейтринного просвечиванния Солнца. В конце концов, рассуждали наши астрономы, существует миллион теорий, объясняющих, почему там происходит синтез. Они попытались выяснить, какая именно из них верна. Верной оказалась, к сожалению, одна из довольно старых, почти забытая. Согласно ей, недостача внутренней энергии для успешного синтеза покрывается за счет нейтринного фона Метагалактики. Получилось, что невинная нейтриноскопия сломала энергетический баланс. Ну, да вам это должно быть понятнее моего. Если хотите, я запрошу для вас документацию.

Мэлор молчал, тупо глядя на потеки на стене. Ринальдо подождал, а потом заговорил снова.

– За эти восемь лет мы успели колоссально много. Разработали надежные средства гиперсветовой коммуникации. Нашли планету. Развернули агитацию. Построили колоссальный флот, растущий с каждым днем, и успешно снабжаем его горючим – а это тоже не сахар, доложу я вам, горючее для гиперсветовых кораблей... Но. Но, Мэлор. Подсчитано, что мы успеем вывезти тридцать – тридцать два процента населения Земли и сателлитов. Не больше. Силы наши не беспредельны. Мы спасаем не людей, Мэлор. Цивилизацию. Приготовлены к эвакуации два ацтекских теокалли, полтора километра китайской стены, весь Колизей, весь московский Кремль, весь Лувр, весь Версаль, весь Таджмахал, весь Эрмитаж, весь Пекинский Императорский город, все здание штаб-квартиры ООН, два музейных комплекса глобальных ракет – один из России, другой из Североамериканских Штатов... Всего памятникам культуры отдано триста рейсов. Мы воссоздадим человечество... пусть не всех, далеко не всех людей, но оно будет иметь историю, будет служить продолжением нас, а не возникнет на голом месте. Вы понимаете? Вот что мы здесь делаем. Вот что мы пытаемся сделать.

– Тридцать процентов... – смог наконец выдавить хоть слово Мэлор. – А эти... медкомиссии?

Ринальдо медленно откинул плед, встал, чуть нетвердо добрел до бара.

– Хотите соку? – спросил он.

– А медкомиссии? – крикнул Мэлор.

Ринальдо вернулся к столу, держа в руках два высоких бокала, в которых колыхалась непрозрачная жидкость. Пододвинул один Мэлору – руки Ринальдо дрожали, и страшно было видеть их дрожь, потому что руки эти держали судьбу целой планеты.

– Нужен же какой-то критерий, – объяснил Ринальдо. – Не жребий же бросать... не справки же собирать с места работы... Они рассматривают генокод, Мэлор. Лучшие варианты получают преимущественное право на эвакуацию. Те, у кого будет наиболее удачное потомство. Это политика, рассчитанная на века. Грех не воспользоваться возможностью, раз уж природа все равно поставила нас перед необходимостью отбора. Мы и так основательно подзапачкали генофонд за века успешного развития медицины. Плоды нашего... в шутку, хотя и в мрачную шутку, что же делать... в шутку мы называем здесь это геноцидом – плоды геноцида скажутся лишь в будущих поколениях, и это, в общем-то, прекрасно. Мы исходим не из сиюминутных нужд, а из интересов будущего, работаем на грядущие поколения, как и положено, – Ринальдо отпил из бокала, – как и положено коммунистам, Мэлор.

– И... – прохрипел Мэлор. Ринальдо натужно потянулся через стол и прищелкнул пальчиком по Мэлорову бокалу.

– Выпейте. – ласково произнес он. – Выпейте, Мэлор, вам станет чуточку легче.

Мэлор секунду сидел неподвижно, а потом, так и не в силах оторвать взгляда от шрама в стене, обеими руками вцепился в бокал и стал гулко пить. По его подбородку потекло. Ринальдо сочувственно смотрел на Мэлора поверх своего бокала, чуть наклоненного к лицу.

– Почему об этом молчат?! – пробормотал Мэлор потом.

– Ну, Мэлор... Ну, зачем же об этом говорить?

– Как?! Вы же сами сказали: тридцать процентов! Если рассказать, все ускорится, и успеем...

– Это не совсем верно, Мэлор. Не будьте же ребенком. Индустриальные мощности и без того работают на пределе... В вас, я вижу, живет эта детская уверенность, что стоит, мол, напугать или подстегнуть – люди начнут сворачивать горы. Не начнут. Времена, когда можно было ускорить строительство, меся цемент босыми ногами в сорокаградусные морозы, прошли. Сейчас, к сожалению, просто нечего месить ногами. А ведь только для таких фортелей и нужен энтузиазм. Строить больше кораблей просто невозможно, нет ни сырья, ни производственных мощностей. Строить больше производственных мощностей и добывать больше сырья невозможно – для этого нет необходимых производственных мощностей и сырья. И так далее. Экономика стянута в тугой комок, которому ничего не прикажешь, ничего не спасешь криком "Все для фронта, все для победы"... Это вам не лес рубить, не гильзы точить на дедушкином токарном станке. Вы, ученый, физик, имеете ли представление о мезонном цикле?