Текст книги "Файл №224. Наш городок"

Автор книги: Вячеслав Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Какие глупости!

Дорис Кернс разрыдалась – видимо, не в первый раз за этот долгий день, который никак не мог закончиться. Похоже, он не соби¬рался заканчиваться.

– Мне очень жаль, Дорис, – сказал ше¬риф, – но теперь уже ничего не поделаешь. Надо держаться. Все будет хорошо, – сказал он и, заметив, что из амбулатории вышел на свежий воздух Молдер, повторил громко и значительно: – Все будет хорошо, Дорис. Не надо так убиваться. Те, кто мешает нам жить, обязательно будут наказаны. Иди домой.

Дрожащие губы Дорис Кернс раздвинулись в неуверенной, почти умоляющей улыбке. Ше¬риф ободряюще улыбнулся ей в ответ. В рез¬ком свете фонарей перед амбулаторией рот его раздвинулся черной, опасной щелью – и тут же щель вновь сомкнулась.

– Дорис, иди. У меня еще много дел.

Дорис повернулась и, сгорбившись, побре¬ла к своей машине. А шериф, проводив сломленную несчастьями женщину холодным, оценивающим взглядом, дождался, когда машина, ощупывая дорогу ярким светом фар, тронется с места, потом повернулся и по¬шел вдоль стены к приемной доктора Рэн¬долфа.

Доктор был на месте. Впрочем, странно было бы, если б в такой день его не оказалось на месте. Шериф подошел к его столу и, упер¬шись в столешницу крепкими кулаками, навис над щуплым доктором и несколько мгно¬вений молчал. Доктор откинулся на спинку своего стула и спокойно глянул на шерифа снизу вверх.

Он первым нарушил молчание.

– Фэбээровцы вытащили из реки кос¬ти, – сказал он.

– Да.

– Вы были рядом и…

– Ничего невозможно было сделать. Па¬рень уперся как бык. У кого-то из них чертовская интуиция.

– Возможно, у обоих.

– Возможно.

– Клэйтон Уэлш сегодня пожаловался мне на те же симптомы, – сказал доктор Рэндолф.

Шериф облизнул губы. Глубоко, нервно вздохнул.

– Это уже четвертый…

– Да, шериф. Четвертый. Я, как мог, успо¬коил его… но завтра слухи поползут по городу, и их не остановить.

– Вы хотите сказать…

– Что уж тут говорить.

– Значит, кто-то должен пойти и сооб¬щить обо всем мистеру Чейко.

– Я уверен, он уже знает.

– Но почему тогда…

– Он палец о палец не ударит. Он стар, он потрясен смертью Полы. Какого черта вы при¬стрелили ее, шериф?

– Если бы она попала в руки к агентам, пережитый стресс и благодарность за спасе¬ние развязали бы ей язык. Мне ничего не ос-тавалось…

– А теперь мистеру Чейко плевать на все.

– Не думаю. Он возьмет себя в руки. Он должен взять себя в руки, – шериф подчеркнул голосом слово «должен» так, словно это он, шериф Фэррис, был хозяином городка и всего, что с ним связано.

Врачу это не понравилось. У него были на этот счет совершенно иные соображения. Он поднялся из-за стола и пригладил жид¬кие волосы.

– Я попробую с ним поговорить.

Шериф чуть усмехнулся.

– Попробуйте.

– Меня он послушает, – сказал доктор Рэндолф почти вызывающе; но в голосе его не было уверенности.

– А если не послушает? – спросил ше¬риф.

Доктор не ответил.

– Дорис тоже на грани срыва, – прого¬ворил шериф.

– Дорис не проблема, – ответил доктор. – Проблема – приезжие.

Полтора часа спустя Молдер снова вошел в помещение, где совершенно уже вымотанная Скалли из последних сил продолжала трудиться над первичной идентификацией бесчисленных останков, которые успели со¬брать сегодня до того, как на Дадли мягко обвалилась душная, жаркая арканзасская ночь.

– Не могу больше, – жалобно прогово¬рила она, когда Молдер подошел к ней. – Двадцать два человека… И это, как я пони¬маю, еще не все.

– Хватит, Скалли, – проговорил Молдер и ласково коснулся ладонью ее плеча. – Ске¬летом больше, скелетом меньше… Это уже не наше дело. Я хотел тебя спросить…

– Спрашивай.

– Ты что-то начала говорить буквально перед тем, как вошел шериф. А потом я ушел, а тебе принесли новую порцию… Словом, мы не договорили. Что ты хотела сказать?

Скалли поджала губы, а потом резко по¬мотала головой.

– Нет. Это чушь. Просто на меня это ди¬кое кладбище произвело, видимо, слишком

сильное впечатление, вот и лезет в голову…

Они помолчали.

– Тогда я тебе скажу, – проговорил Молдер.

Скалли поджала губы.

– Скажи. Только, может быть, сначала пе¬рекусим где-нибудь? Я действительно с ног валюсь.

– Обязательно перекусим, но… сначала я все-таки скажу. Может оказаться, что нам некогда даже кофе выпить.

– Ты что-то еще раскопал?

– Да.

Она присела на краешек стола, на котором в беспорядке валялись ее инструменты.

– Слушаю.

– Пока ты занималась тут полированны¬ми костями… кстати, те, что привезли под вечер, тоже полированные?

– Ну, не надо так упрощать, Фокс… не полированные… В общем, да. Такое впечатление, понимаешь, что кости гнили в воде пол¬ностью освобожденные от плоти… Они чис¬тые… слишком чистые, понимаешь?

– Еще как. Я все это время занимался сбо¬ром информации… сидел в сети. И вот что получается: за последние пятьдесят лет в рай¬оне Дадли… в радиусе двадцати миль от городка… без вести пропали восемьдесят семь человек. Восемьдесят семь, Скалли!

– Стало быть, это деятельность какого-то жуткого культа, – устало проговорила Скалли.

– Похоже на то. Ты ведь хотела сказать… уже почти сказала, только сама себе боишься признаться. Чистые кости – это признак того, что тела варили. Целиком. Скажем, в громад¬ном котле. Так?

Скалли опустила глаза и нехотя выда¬вила:

– Да…

– Я думаю, хорошие люди в Дадли едят не только хороших кур и хороших… чиплят.

– Господи, Молдер… Значит, Пола Грэй подцепила энцефалопатию, съев Кернса?

– Я выяснил, что полтора года назад Джордж Кернс на два с лишним месяца ез¬дил в Англию. Все сходится: там в это время как раз была вспышка коровьего бешенства,

он и летал туда именно в связи с этим, по поручению департамента, – посмотреть, как англичане борются с новой напастью… Мог заразиться. А Пола… Во всяком случае, так можно объяснить и ее моложавость.

– О чем ты? Вот уж этого я не понимаю.

– Некоторые племена каннибалов, как это установлено этнографами, полагают, что лю¬дей следует есть для того, чтобы продлить жизнь. Надолго сохранить молодость. И, зна¬ешь, некоторые неофициальные исследования, я вот сейчас это выяснил, кажется, подтверж¬дают это. Природа явления пока остается за¬гадочной, не хватает материалов для иссле¬дований, как ты понимаешь – не так уж много осталось на земле каннибалов… но почему-то систематическое питание некото¬рыми человеческими органами – мозгом, печенью – похоже, действительно приводит к омоложению, к затормаживанию процессов старения.

– Первый раз слышу.

Молдер пожал плечами.

– Всегда что-то слышишь впервые. Ты по¬думай, сколько мифов вокруг этого. Наверное, не зря. От приобщения к крови и плоти Хри-стовой в обряде евхаристии до народной веры в бессмертие вампиров. Не может быть, чтобы все это выросло на пустом месте.

– Любой священник, услышав, что ты го¬воришь, проклял бы тебя.

– Я рад, что ты не священник. Нам следо¬вало бы сейчас же наведаться в регистрационный архив суда города Дадли. Я сильно по-дозреваю, что далеко не одна только Пола Грэй должна была скрывать свой истинный возраст.

Но ни Молдер, ни Скалли не двинулись с места. Идея была слишком дикой, страшной, нелепой, чтобы вот так сразу поверить в нее и начать действовать в соответствии с нею. Потом глаза Скалли расширились.

– Молдер, помнишь… мистер Чейко гово¬рил о пользе обществу, которую приносят куры. Ты тогда съязвил еще: людям, мол, затруднительно приносить пользу, давая съедать свою плоть и предоставляя кожу и волосы для поделок… только Гитлер попытался помочь им это делать, а людям не понравилось… По¬мнишь?

– Да.

– Помнишь, как улыбнулся мистер Чей¬ко?

– Да, – сказал Молдер после едва уло¬вимой паузы. – Помню.

Резиденция Чейко

Мистеру Чейко было неприятно. Он не ис¬пытывал душевной боли (он давно уже ни¬когда и ни по какому поводу не испытывал душевной боли), ему не было одиноко (со времен войны и одиноких блужданий по джунглям Новой Гвинеи, когда он наелся оди¬ночеством досыта, это чувство перестало по¬сещать его), он даже не тревожился. О чем тревожиться, когда прожита такая жизнь? Но ни малейших посягательств на свою роль он не терпел, как и прежде. Гордость в нем была еще вполне жива.

Пустота в доме не бросала вызова гордос¬ти и не противоречила ей. Пустой дом – в этом было нечто величественное. Только слу¬ги и он. Он знал: за глаза его зовут куриным богом. Странно, но ему это льстило. Ему льсти¬ло все, что могло хоть каким-то боком смахи¬вать на лесть. У него была устойчивая психи¬ка, наилучшая для людей у власти: то, что иной заморыш воспринял бы как издевку, или оби¬ду, или иронию – мистер Чейко принимал как очередной орден. Этот заезжий хлыщ из ФБР, помянувший Гитлера, сам того не ведая, нынче польстил мистеру Чейко так, как уже давно никто не льстил. Умный парень, сразу решил о нем мистер Чейко утром. Несомнен¬но, этот Фокс Молдер принесет нашему го-родку огромную пользу. Его прекрасные ка¬чества в равных пропорциях перейдут ко всем жителям Дадли, который мистер Чейко дав¬но уже привык считать своей маленькой им¬перией.

С агентом и его напарницей следовало ра¬зобраться в первую очередь.

Но сейчас перед мистером Чейко, волну¬ясь и говоря торопливо и чуть сбивчиво, сидел в полутемном холле доктор Рэндолф и чего-то хотел. Как всегда, каких-то пустя¬ков. Чего-то неважного. «Почему они все ничего не понимают, – с легким, давно уже вошедшим в привычку, удивлением думал мистер Чейко. – Почему, если оставить их без присмотра, у них ничего не получается? Почему, стоит хоть на минутку дать им волю, поручить самим что-то сделать или чего-то не сделать, как они городят глупость на глу¬пость – и потом в панике и детской обиде на то, что ими плохо руководят, прибегают к мистеру Чейко жаловаться на самого же мистера Чейко?»

Куриный бог был практиком, далеким от пустого философствования, и никогда не задумывался о том, что в этом же самом удивлении всю жизнь пребывают все дик¬таторы.

Наполеон, получив донесение об очеред¬ном поражении очередного из своих люби¬мых маршалов, в сердцах воскликнул: «Ну я же не могу сам быть везде!» Нечто подоб¬ное наверняка говорили в приватном кругу и Гитлер, и микадо, с которым мистер Чей¬ко честно воевал, пока не понял, как надо жить… и, конечно, этот русский Сталин…

– Но нужно же что-то делать, мистер Чей¬ко! – горячо втолковывал куриному богу док¬тор Рэндолф. – Вы ведь знаете, что происхо¬дит. Люди уже боятся, они не знают, что думать. Не сегодня-завтра до них окончатель¬но дойдет, что происходит. Они уже теперь теряют веру, слухи ползут…

– Я потерял свою дочь, Джэсс, так что мо¬жете мне не рассказывать, сколь трагичны со¬бытия.

«Действительно, – с ужасом подумал доктор Рэндолф, – ни о чем, кроме дочки, он ни думать не может, ни слышать не хочет. Это конец. Он конченый человек. Нам надо спасаться самим».

Но он еще надеялся. Привычка идти за поводырем была слишком сильна и слишком сладка, чтобы вот так вот вдруг рвануться ей наперекор.

– Я ведь уже сказал вам днем: я разбе¬русь. Это значит, что я разберусь, и хватит меня беспокоить по пустякам.

– Я знаю, мистер Чейко, знаю… Но…

Из прихожей в холл, грузно перевалива¬ясь, вошла горничная-афро.

– Мистер Чейко, – веско сказала она, – к вам Дорис Кернс.

Доктор поджал губы.

– Пусть войдет, – сказал мистер Чейко.

Буквально через мгновение после того, как горничная, величаво ступая, вышла из холла, туда ворвалась встрепанная, заплаканная Дорис. Увидев, что мистер Чейко не один, она замерла, не зная, как теперь себя вести, но было уже поздно. Доктор Рэндолф ненавидящим взглядом смотрел на нее исподлобья. Мистер Чейко, однако, встал и вышел из-за стола. Она порывисто шагнула к нему; на короткий миг и мистеру Чейко, и доктору Рэндолфу пока¬залось, что женщина бросится владыке на шею, а то и падет к ногам. Но, к счастью, ни того ни другого не случилось. Она замерла перед ним, и мистер Чейко просто взял ее руки в свои.

– Спокойнее, Дорис, – отечески прого¬ворил он. – Спокойнее.

– Я так больше не могу, мистер Чейко. Я больше не могу лгать. Мне страшно.

– Ничего страшного. Джэсс мне только что рассказал последние подробности. Тебе со¬вершенно не о чем беспокоиться.

– Ну как же не о чем! Ведь как ни по¬смотри, Джордж был мне мужем, и теперь все будут считать, что я во всем виновата. Он заболел первым! А я недоглядела!

– Откуда ты знаешь? – нахмурился ми¬стер Чейко.

– Завтра все будут знать. Доктор расска¬зал шерифу, шериф рассказал Мадж, Мадж – мне и, наверное, не только мне…

Мистер Чейко нахмурился, усы его него¬дующе шевельнулись. Он повернулся к доктору Рэндолфу. Тот не опустил глаз, встретив взгляд владыки с отчаянной храбростью об¬реченного.

– Зачем шериф рассказал все это Мард¬жори Купер? – спросил мистер Чейко.

– В постели чего не расскажешь, – про¬бормотала Дорис. – Мужчине же хочется показать себя… мол, все знаю, все вижу…

Мистер Чейко вновь повернулся к ней.

– Тщеславие – смертный грех, – ска¬зал он.

– Гореть нам в аду всем, если так, – ска¬зала Дорис. – Но ведь я действительно ни в чем не виновата. Я помогала городу, как мог¬ла. Забрала его бумаги, стерла файлы… А ведь что ни говорите, мы прожили с ним пятнад¬цать лет! – у нее сорвался голос.

– Ты хороший человек, Дорис, – успоко¬ительно проговорил мистер Чейко, – и у тебя будет хорошая еда. А о нем не жалей. От него не было проку в жизни, Дорис, ты же помнишь. Он не ведал, что такое настоящие ценности, у него не было принципов, не было ничего свя¬того. Он только разрушал. В нашей жизни таким нет и никогда не будет места.

– Да, но теперь эти агенты все время кру¬тятся вокруг меня. Мне кажется, даже они счи¬тают меня виноватой… Я боюсь их, они чув¬ствуют, что я говорю неправду все время…

Мистер Чейко глубоко вздохнул и прого¬ворил:

– Наш город не в один день был постро¬ен и рухнет он тоже не в одночасье. Он прочен, Дорис. Он прочен. И мы позаботимся о тебе. Ты одна из нас, ты – жительница Дадли. Это многого стоит, этим можно гордиться. Ты же понимаешь, я надеюсь? А что касается ФБР… Агенты ФБР скоро перестанут тебя беспокоить.

У Дорис Кернс приоткрылся рот. В гла¬зах проступил ужас.

– Иди домой и отдыхай. Ты поняла?

Она ответила не сразу, а когда ответила, язык у нее заплетался, и губы плясали:

– Да. Да, мистер Чейко.

– Вот и хорошо. Ни о чем тебе уже не надо думать. Будь дома и жди. Все проблемы

скоро разрешатся.

И она ушла.

Мистер Чейко вернулся к столу и снова сел напротив доктора Рэндолфа. Тот не смог сдержать злорадной усмешки.

– Вряд ли вы ее успокоили, мистер Чейко.

Седые брови старика поползли вверх.

– Почему?

– Ваши слова можно понять двояко. То ли будет покончено с агентами, то ли будет покончено с самой Дорис.

Тяжелый кулак мистера Чейко с треском вломился в столешницу. Подпрыгнули тяжелые подсвечники.

– Дорис – одна из нас! Мы должны за¬щищать ее, должны сберечь!

– Она в таком страхе, что вряд ли поняла вас должным образом, мистер Чейко.

– Как только мы начнем грызть друг друга, городу – конец. Покончить с тем беспокойством, которое доставляют нам чужаки, – это одно. Это благое и общеполезное дело. Но жители города – неприкосновенны. Так было и так пребудет вовеки.

Лицо доктора Рэндолфа было теперь непро¬ницаемым, будто восковая маска. «Идеалист, – думал доктор Рэндолф, глядя на мистера Чей¬ко преданными стеклянными глазами. – Он создал все это, создал нас, но теперь отстал от жизни. Это удел всех стариков. У него еще оста¬ются какие-то идеалы… молодые мечты… Он затеял все это для того, чтобы сбылась мечта о праведной долгой жизни, которую можно легко регулировать тем или иным рационом, – но нас это ни к чему не обязывает. Нам до его былых мечтаний дела нет, у нас – своя жизнь. Придется спасаться самим. А старики – долж¬ны исчезать. Вовремя».

– Иди, Джэсс, – негромко сказал мистер Чейко, – и займись чужаками.

Доктор Рэндолф, кивнув, поднялся из-за стола.

Молдер появился возле дома мистера Чейко получасом позже. Они со Скалли и впрямь посетили здание суда. С максималь¬ными предосторожностями вошли в архив, но предосторожности оказались излишни¬ми: кто-то побывал тут совсем недавно. В архиве стоял отчетливый угарный запах – буквально только что здесь прекратился маленький пожар. Пожар? Очень избира¬тельный пожар: огонь сожрал лишь комна¬ту, на двери которой, чуть покосившись, ви¬села табличка: «Регистрация рождений». Дверь комнаты была не заперта. Отмахива¬ясь от неторопливо плавающих в воздухе ошметков сажи и прыгая лучами фонари¬ков по углам, агенты убедились, что избира¬тельный пожар постарался на славу: кубы картотек превратились в кучи золы и пеп¬ла. Здесь агентов явно опередили.

Молдер и Скалли переглянулись. Опе¬редить-то опередили – но само по себе то обстоятельство, что архив пришлось жечь, до¬казывало основательность предположений Молдера. Что здесь нельзя было показы-вать чужим глазам? Вряд ли что-то иное, кроме дат рождений, коль скоро весь отдел назывался «Регистрация рождений». Ничем не приметный арканзасский городок Дадли, расположенный в самом сердце Америки – хороший городок, населенный хорошими людьми, – мог бы, по-видимому, прославить¬ся редкостным долголетием своих коренных жителей.

К этому времени Молдер и Скалли, зап¬росив через Интернет архивы министерства обороны, уже знали, что по крайней мере один житель Дадли, а именно мистер Чей¬ко, действительно выглядит явно моложе своих лет. К тому времени, когда коман¬дир истребительного звена капитан ВВС Джосайя Чейко был сбит японцами над Новой Гвинеей, неподалеку от горы Маунт¬-Гилуве – а случилось это в сорок четвер¬том году, – ему было уже сорок шесть. И при том Пола Грэй, родившаяся в Дадли уже после войны, была действительно не внучкой мистера Чейко, а дочерью его. Сам же мистер Чейко шесть месяцев считался пропавшим без вести в джунглях, и вы¬жил лишь благодаря тому, что прибился на время к какому-то тамошнему племени, за¬терянному в лесистых горах центральной части огромного острова. Каким-то обра¬зом он сумел с аборигенами договориться, хотя, как подозревали этнографы, племя это еще не покончило с каннибализмом. Дока¬зать данный факт, впрочем, у них не было никакой возможности.

Совершенно непонятно было, однако, что теперь со всем этим делать. Ситуация оказлась дикой, чудовищной и абсолютно невероят¬ной. И устроили ее не какие-нибудь зеленые человечки, отнюдь нет – свои человечки, совершенно свои… В некоторой растерян¬ности агенты стояли посреди темного, про¬горелого помещения, потому что происхо¬дящее не укладывалось у них в головах. Подумать только, им, чтобы разобраться, по¬надобился всего лишь один день – а длил¬ся этот кошмар десятилетиями, и о происходящем наверняка знала большая часть населения Дадли, если не все его жители поголовно. Бред. Полный бред. Ни Гвинея, ни Сахара, ни Конго, ни Сибирь – Аркан¬зас. Арканзас!

И тут в кармане Скалли пискнул телефон.

– Да? Агент Скалли слушает!

– Простите… – раздался в трубке дро¬жащий голос перепуганной насмерть женщи¬ны. – Это Дорис Кернс… Вы помните меня?

– Разумеется, миссис Кернс. Что случи¬лось?

– Я у себя дома. Мне нужно поговорить с вами сейчас же.

– Конечно, миссис Кернс. Я сейчас при¬еду. У вас все о’кэй?

– Да… Нет. Конечно, нет! Что за дурацкая привычка всегда отвечать на такие вопросы «да». Я боюсь, я очень боюсь, он убьет меня!

– Кто?

Молдер, не дыша, стоял рядом, наклонив голову к Скалли и боясь пропустить хоть слово из того, что говорила Дорис Кернс.

– Мистер… мистер Чейко, – с усилием произнесла Дорис.

– Хорошо, миссис Кернс. Хорошо. Оста¬вайтесь дома, заприте все двери и никому не открывайте, кроме нас. Вы поняли?

– Поняла. Только приезжайте скорее.

Скалли спрятала телефон.

– Скалли, езжай к ней, – проговорил Мол¬дер, – а я попробую упредить их.

– Как?

– Наведаюсь прямо к куриному богу.

Скалли опоздала.

И Молдер опоздал.

– Я хотел бы видеть мистера Чейко, – сказал он, когда горничная-афро выплыла к нему навстречу, спустившись по лестнице со второго этажа.

На лице горничной изобразилось легкое сомнение.

– Не знаю, сможет ли он принять вас в такое позднее время, – ответила она. – Если он вообще дома. Я сейчас узнаю.

– Узнайте, пожалуйста, – сказал Мол¬дер. – И, если можно, побыстрее.

Горничная ничего не ответила на это – но судя по тому, как вальяжно она начала обрат¬ное восхождение на второй этаж, побыстрее было нельзя.

Оставшись один в просторном, тускло осве¬щенном холле, Молдер сначала не трогался с места и лишь оглядывался. Холл как холл… Потом на полке перед запертым высоким шкафом он уви¬дел несколько остекленных фотографий. Горнич¬ная, похоже, не скоро еще приплывет обратно, по¬думал Молдер и подошел к шкафу.

Вот явный герой тихоокеанского театра во¬енных действий: на фоне родного Локхид Р-38 «Лайтнинг», дальнего истребителя сопровож¬дения, с пилотским шлемом в руке стоит в окружении боевых друзей широкоплечий, чер¬ноусый, веселый мистер Чейко – и выглядит он ровно на свои сорок пять лет. Плюс-минус. Отличный пилот прекрасной страны, ведущей самую правильную войну. До Хиро¬симы еще года полтора, не меньше.

А вот он же в каких-то травянистых лох¬мотьях, с копьем в руке, в окружении ди¬карей. Один из них – абсолютно наг, но лицо его закрыто жутковатой оскаленной маской. Вокруг, похоже, джунгли, на заднем плане – странной формы хижины, вроде термитников, и туго натянутые веревки, на которых сушатся какие-то плоды, не разобрать…

Плоды?!

На этой фотографии мистер Чейко, несмот¬ря на убогое одеяние и некоторую худобу, выг¬лядел куда моложе.

Молдер выхватил телефон. Набрал номер Скалли.

Скалли не отвечала…

Молдер бросил дикий взгляд направо, по¬том налево. Пихнул телефон в карман, схва¬тил со стола тяжелый подсвечник и не раз¬мышляя, с размаху ударил им по замку шкафа, на внешней полке которого стояли фотогра¬фии. В ночной тишине грохот раздался страшный; казалось, весь дом заходил ходуном. Раз, другой… Хлипкий замочек брызнул в сторо¬ну и откатился со стуком.

– Что вы себе позволяете? – раздался сзади возмущенный голос некстати появившейся горничной, но Молдер, не оборачива¬ясь, кинул подсвечник прямо на пол и распахнул шкаф.

Он тоже был полон сушеных плодов.

Человеческие головы.

Одну из них оторопевший Молдер легко опознал по фотографии. Это был бабник и склочник, не способный ничего создавать, лишь разрушающий то, что в поте лица создано дру¬гими.

Джордж Кернс.

И тут горничная сзади дико завизжала. То ли потому, что увидела содержание шкафа впервые, то ли потому, что при ней это содер¬жание ухитрился увидеть посторонний. Сейчас некогда было с этим разбираться.

Потому что Скалли не отвечала.

Федеральная трасса И-10

Когда Скалли пришла в себя, первое, что она услышала, был слитный, могучий треск кост¬ра. Жар близкого пламени опалял лицо, и даже сквозь опущенные веки било оранжевое сияние. Скалли попыталась сказать что-то, а может, позвать на помощь; ничего не получилось. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять: рот заклеен полосой скотча. Зак¬леен добротно, от носа до подбородка.

Толком пошевелиться тоже не удалось. Она была связана. Руки стянуты за спиной. Ноги и плечи привязаны к чему-то позади – шест, столб… ведьмин костыль?

Это было то самое место. Приоткрыв глаза и тут же вновь зажмурившись – ревущее пламя высотой, наверное, в три человеческих роста ослепило ее так, что казалось, едва не выжгло глаза, – Скалли почему-то сразу поняла, что это то самое место. Старое кострище. Такое старое. Где жгут мусор.

Она успела разобрать, что вокруг костра стоят люди. Много людей. Их смутные, одинаково мерцающие отраженным светом лица, по¬хожие на маски, были неподвижны. Люди молчали, словно ожидая чего-то.

Скалли попыталась понять, как она здесь очутилась. Это ей не удалось. Она помнила, что входная дверь в дом Дорис Кернс оказа¬лась открытой, а свет внутри не горел. По¬звав миссис Кернс и не получив ответа, Скал¬ли вошла; попыталась включить лампы. Выключатель щелкнул, но лампы не зажг¬лись – вероятно, что-то случилось с пробка¬ми или проводкой. Продолжая звать, Скал¬ли вынула фонарик, затем – пистолет и, напряженная и немного уже напуганная, дви¬нулась в глубину дома, подсвечивая себе узким ярким лучом. Видимо, луч и сыграл с нею злую шутку – все, куда он не попадал, по контрасту совершенно тонуло во тьме. В ней можно было, наверное, спрятать роту солдат или стадо слонов… Пока Скалли случайно не ткнулась бы лучом в один из хобо¬тов или в одну из винтовок, – она не заме¬тила бы засаду нипочем. Впрочем, не было ни роты, ни слонов. Был, скорее всего, кто-то один, может быть, двое. Когда Скалли дошла до кухни и увидела на полу лаково отблес-нувшие черные пятна, она направила свет на них – пятна стали алыми, и Скалли, уже понимая, что это кровь, много крови, все-таки машинально нагнулась, чтобы удостоверить¬ся, протянула руку, желая тронуть край пят¬на пальцем… А потом она уже была здесь, связанная, у костра.

Очень болела голова. Просто чудо, что ее не размозжили и череп выдержал. «Крепкий у меня череп», – подумала Скалли.

Она снова открыла глаза, лишь когда тол¬па по ту сторону костра затянула какую-то дикую, нечеловеческую песнь на одной ноте, без слов; сначала тихо, потом громче, еще громче.

Пламя ревело, и огненная метла, ходя хо¬дуном от порывов ночного ветра, свирепо мела черное, беззвездное небо. С треском лопались поленья, далеко разбрасывая крутящиеся вих¬ри искр.

Какой-то человек – Скалли показалось, что это был доктор Рэндолф, но под при¬сягой она не решилась бы этого утверж¬дать – в сопровождении двух помощни¬ков с громадным чаном в руках принялся обносить неподвижно стоящих певцов хоро¬шей едой. Каждый из стоящих, не прекращая гудеть общую песнь, подставлял доктору свою миску, и тот, кто показался Скалли похожим на доктора, металлическим черпа¬ком наливал в миски какую-то баланду из чана.

Потом в толпе прокатилось некое смяте¬ние, песня чуть поломалась. Скалли видела немного нечетко, все плыло – наверное, пос¬ле удара но голове; вдобавок события происходили по ту сторону костра, и буйное пламя слепило, так что лишь смутные пятна чьих-то лиц маячили и перемещались, слов¬но рыбы в давно не мытом аквариуме, во мра¬ке по ту сторону ревущего ада. Но ей пока¬залось, что это мистер Чейко, явно не к радости доктора невесть откуда и зачем по¬явился перед толпой, крича и размахивая ру¬ками.

– Вы сошли с ума! Посмотрите, что вы натворили! Боги отвернутся от нас! В вас говорит уже не вера, а простой животный страх! Я ли не учил вас не бояться? А вы струсили, и теперь все может рухнуть! Раз¬ве можно есть своих? Я предупреждал вас, я запретил трогать Дорис Кернс! Почему вы перестали слушать? Раз начав, вы уже не остановитесь – и вскоре не останется никого, вы все сожрете друг друга! Есть надо ее! – немощно кричащий седой человечек на миг вытянул руку в сторону связанной Скалли. – Чужих! Где ее дружок? Вы его упустили! Вам захотелось легкой добычи? Значит, вы не люди!

– Думаю, – с каким-то странным удов¬летворением проговорил тот, кого Скалли приняла за доктора, – вам уже не имеет смысла волноваться из-за наших проблем.

Он явно подчеркнул «вам» и «наших», как бы выводя кричавшего за рамки «нас». Старичок осекся, судорожно глотая воздух рас¬пахнутым черным ртом.

Толпа раздалась в стороны, пропуская на¬встречу кричавшему нового человека. При виде его старик попятился. Человек был абсо¬лютно гол, лишь лицо его было скрыто аляпо¬вато размалеванной первобытной маской. «Жрец, – подумала Скалли. – Наверное, я со¬шла с ума и брежу. Наверное, меня огрели по голове чересчур сильно, и череп оказался не таким уж крепким».

Ей было легче и желательнее поверить в это, нежели в то, что все происходящее происходит на самом деле.

В руках голого жреца была секира. Пламя костра тускло, скользко и рвано отсверкивало на просторном лезвии. Словно по команде – хотя жрец лишь появился и не сказал при том ни слова, – несколько человек, стоявших по обе стороны от старика, споро и грамотно подскочили к нему и схватили за локти. Старик даже не пробовал отбиваться. Он лишь напрягся и заорал с натугой, явственно пыта¬ясь через головы окруживших его мелких пра¬вителей докричаться до толпы, до масс, до ря¬довых жителей и, возможно, даже рассчитывая на их поддержку:

– Вы погибнете! Вы губите себя! Убив меня, вы убьете город! Город – это я, и без меня ему не выстоять!

Толпа была как все толпы – смотрела, слу¬шала, ужасалась и ничего не делала, смиренно глядя, как меняется власть и новые влас¬тители торопливо и немного нервно готовят себе из старого владыки ужин. Со старика сорвали куртку, потом рубаху и, заломив ему руки за спину, уложили на какое-то метал¬лическое ложе – сродни, верно, прокрустову. Старик больше не кричал. Вокруг его шеи застегнулся круглый металлический воротник-фиксатор. Голый жрец подошел ближе и под¬нял секиру.

Толпа запела громче.

Скалли зажмурилась.

Она не знала, сколько прошло времени. Наверное, не так уж много. Она открыла гла¬за, когда услышала приближающиеся мно¬жественные шаги. Да, это был доктор. И еще кто-то – Скалли не знала. Прокрустово ложе было пустым, под фиксатором на зем¬ле темнели пятна натекшей крови. Голый жрец стоял с секирой чуть поодаль и чего-то ждал.

Через мгновение Скалли поняла, чего. Ее отвязали от ведьмина костыля и с постными лицами, стараясь не встречаться с нею взгля¬дами, поволокли к прокрустову ложу. Скал¬ли попыталась закричать, но даже мычание заглохло где-то в гортани – славно ей зак¬леили рот, славно, со знанием дела. «Этого не может быть, – думала Скалли; душа у нее будто смерзлась, никак не принимая действи¬тельности. – Просто не может быть. Никак не может». Ее распластали на ложе затыл¬ком вверх. Умом понимая, что идут после¬дние мгновения, но так и не в силах это при¬нять, она задергалась из последних сил. Наверное, так мог бы егозить в попытках со¬хранить целостность своего драгоценного тельца дождевой червяк под протектором на¬катившего контейнеровоза. Прямо перед но¬сом Скалли была земля, пропитанная кро¬вью, она чувствовала запах, и от ее дыхания мелкие комочки и песчинки шевелились, шаловливо перекатываясь с места на место. Будто играли в пятнашки. Скалли постара¬лась отвести взгляд от этой нехорошей зем¬ли; почему-то у нее не было сил закрыть глаза, она просто не могла ждать удара с зак¬рытыми глазами, не зная, когда он случится; зачем-то, Бог весть зачем, ей надо было это знать. Краем зрения она вполне отчетливо ви¬дела голого жреца в маске: его широко рас-ставленные волосатые крепкие ноги, его си¬нюшный, словно не первой свежести цыпленок, вздрагивающий от возбуждения член – жре¬цу явно очень нравилось делать секирой то, что он делал… потом мускулистый живот… выше все терялось, было не повернуть голову и не скосить глаза сильнее, – но каким-то чудом Скалли угадала, что руки с секирой медленно, сладострастно пошли вверх в тор¬жественном замахе. Толпа запела еще громче.