Текст книги "Офицерские звезды"

Автор книги: Вячеслав Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

   «Конечно же, – думал Владимир, – я обязан изучать свой личный состав, но я же не господь бог, что бы уметь безошибочно читать в душах человеческих, ведь даже сам великий мыслитель Достоевский когда-то  говорил, что «человек есть тайна». Да тут и без Достоевского должно быть всем понятно, что Погранвойска – это не то место, где можно было бы заниматься  разгадкой этих тайн,  что пограничная застава это не место для перевоспитания негодяев и, что на заставах не должно быть таких, как Асхаков… Но, прикусил язык.  Все это была «лирика», объяснение,  влекущее за собой еще более тяжкие последствия, потому что не то это было место и не та ситуация, чтобы, объясняя причину случившегося, он мог диалектически вслух мыслить, то есть заглядывать куда-то подальше и поглубже.

   – Не уследил я, товарищ генерал-майор, не доработал. –  Владимир сказал генералу то, что он должен был сказать, то, что генерал хотел услышать от него.

    Владимир уже давно знал и глубоко усвоил, что начальство любит, когда их подчиненные самобичеванием занимаются. Не зря же кто-то придумал пропускать офицеров через партийное сито, что бы еще и еще раз ему внушить, какой он не хороший, а на последней инстанции – на заседании парткомиссии, офицер бы безвольно встал и сказал: «Да, товарищи коммунисты – вот такое я говно!». А после того, как ему еще и впаяют партийное взыскание, он бы добавил: «Спасибо, товарищи коммунисты, что вы помогли мне в жизни разобраться и на правильный путь меня направить».

   – А, что же ты так хреново работаешь?– продолжал допытываться генерал, не отрывая от лейтенанта своих  пронизывающих  глаз.

   – Я, товарищ генерал, не думал, что от моих подчиненных можно ожидать чего-либо подобного, – чуть слышно пробормотал Владимир.

   – Не думал…Так думай, – генерал повысил голос, – для этого тебя и учили.  А не будешь думать, то твои подчиненные завтра и тебя на водку обменяют… Растяпа!

   Генерал еще с минуту смотрел на лейтенанта своим жестким взглядом, затем он  повернулся и, подойдя к окну, стал смотреть на сидящего на валуне Асхакова, о чем-то  размышляя.

   На какое-то время в помещении воцарилась напряженная тишина. Все офицеры понуро молчали, сверля взглядом лейтенанта, а начальник политотдела майор Сазонов сопел, багровея лицом от едва сдерживаемого гнева.

   Лейтенант Есипенко, вытянувшись, мучительно ждал конца разговора, а с ним – и поворота своей судьбы.

   – Ладно, лейтенант,– не отрывая своего взгляда от окна, наконец, заговорил генерал,– мы подумаем о целесообразности твоего дальнейшего использования. А пока,– генерал посмотрел на командира части подполковника Егорова,– его от должности отстранить. Иди, лейтенант,– через минуту бросил он Владимиру через плечо.

   – Есть! – лейтенант  вскинул руку к козырьку фуражки и с видом побитой собаки вышел из помещения.

   Он отошел за угол барака и сел на деревянный пожарный ящик с песком. Горечь и обида мрачной волной вновь подкатилась к сердцу, не давая ему возможности спокойно дышать. Он вялыми руками расстегнул воротник гимнастерки и, устало закрыв глаза, откинулся спиной на покосившуюся стену барака. Только сейчас, после мучительного разговора с генералом, он вдруг почувствовал, как какая-то пустота влилась во все его тело, как он смертельно устал, выдохся, а душа его, будто бы улетела куда-то в небеса, не выдержав бешеной перегрузки.

   В таком состоянии он пребывал минут пять, потом  услышал знакомый голос.

   Владимир открыл глаза – перед ним стоял рядовой Корнев.

   Раздавленный и жалкий вид офицера растопил сердце солдату – в протянутой руке он держал тлеющий окурок раздобытой, видимо, у прибывших офицеров сигареты.

   – Как нога?– слабым голосом спросил лейтенант, беря из его руки окурок.

   – Заживет…– отозвался Корнев.

   – Ну да, конечно…

   Вяло досасывая сигарету, Владимир огляделся. Метрах в двадцати от него стояли офицеры, они отчего-то тихо смеялись; чуть левее, выстроившись в шеренгу, стояли солдаты, и младший сержант Козлов с журналом в руках, проверял наличие выданного им по «тревоге» оружия, а, метрах в пятнадцати от строя, на валуне, по-прежнему сидел Асхаков. Ловя на себе взгляды своих сослуживцев, он грыз свои грязные ногти и ехидно усмехался.

   Вдруг скрипнула рядом дверь и чей-то зычный голос скомандовал: «Товарищи офицеры!»

   Скосив глаза влево, Владимир увидел красные генеральские лампасы и поднялся.  Офицеры, топтавшиеся в сторонке, тоже затихли, они дружно повернулись в сторону появившегося в проеме двери генерала и вытянулись в струнку.

   Бросив угрюмый взгляд на напряженно застывших подчиненных, генерал буркнул: «Товарищи офицеры» и прошествовал мимо них в сторону вертолета. Все гуськом потянулись вслед за ним и лейтенант, замыкая шествие, поплелся вслед за свитой. Но, не сделав и десяти шагов, как его окликнул сержант Козлов.

   – Товарищ лейтенант, командира части к телефону срочно просит начальник штаба майор Котов.

   – Хорошо,– отозвался в ответ лейтенант,  ускоряя шаг.

   – Товарищ подполковник, разрешите обратиться?– догнав, обратился Владимир к командиру части.

   – Да.

   – Вас к телефону срочно просит майор Котов.

   – Что там, еще? – лицо подполковника стало напряженным.

   – Я не знаю.

   – Хорошо,– буркнул в ответ подполковник.  Догнав и что-то сказав генералу, он повернул обратно.

   – Слушаю, Егоров! – войдя в помещение и приложив трубку к уху, представился подполковник, и его лицо стало напряженно-сосредоточенным.

   Солдаты,  вошедшие в помещение складывать оружие, притихли.

   – Что?!.. Когда?!!.. – не в силах сдерживать себя, вдруг возбужденно закричал подполковник  в трубку.

   Тишина в помещении еще более загустела.

   Спустя минуту, не в силах сдержать ярость, подполковник со злостью швырнул трубку на панель телефона и, опершись руками о край стола, поник головой.

   Стоящая в помещении тишина стала буквально гробовой.

   После минутного шокового оцепенения, подполковник вытер ладонью вспотевший лоб, окинул грозным взором застывших солдат и вышел из помещения.

   Через десять минут, прихватив с собой Асхакова, генерал и офицеры улетели а, еще через час, лейтенант Есипенко получил телефонограмму за подписью командира части, подполковника Егорова, в ней, в частности, говорилось:

   «Сегодня, 14 июля 1977 года, на участке пограничной заставы «Джингарская», рядовой инженерно-саперной роты Кутеев (командир роты старший лейтенант Понамарчук), безнаказанно совершил уход в Китай.

   Приказываю…»

   Ну и дела,… – растерянно прошептал Владимир.

   Шли дни.

   Юбилейный 1977 год, проходивший в Пограничных войсках под девизом: «Шестидесятилетию Великого Октября – надежную охрану Государственной границы СССР», ознаменовался в части еще одним побегом солдата, на этот раз с пограничной заставы «Восемнадцатый разъезд».

   Будучи уже снятым с должности и пребывая в тягостном ожидании нового назначения, лейтенант Есипенко в составе резерва части вновь принимал участие в поиске и задержании «славного»  советского пограничника.

   «Это что же происходит?– с недоумением и злостью думал он, прочесывая с группой солдат многокилометровый лес,– солдаты бегут с застав как крысы с тонущего корабля… Что это?  Как понимать побег с его заставы рядового Асхакова: как из ряда вон выходящий случай, или уже как типичный для нашего времени факт? Со всех сторон только и слышишь, что Пограничные войска – это войска особые, элитные, что служат в них лучшие из лучших, а на самом деле, что получается? Кого мы ловим?  От кого мы границу охраняем, и кто ее охраняет?!..»

   Крепко задумался тогда лейтенант.

   Побеги солдат с застав части помогли ему вырваться из плена иллюзий, сняли пелену с его глаз. Он понял, что не все так безоблачно в его «Великой» стране и в славных войсках Пограничных, как ему это вдалбливалось в голову на протяжении четырех лет учебы в училище. А еще он понял, что его жизнь перешла в какую-то другую плоскость, и что даже он сам  стал не тем, как был раньше, что он стал другим: более жестким и прямым, способным быть беспощадным и к самому себе и к своим подчиненным.

   А о том, что он должен изменить свое отношение к работе, настойчиво помогали ему понять и коммунисты, начиная с заседания партбюро и заканчивая парткомиссией.

   Под его провалившимися глазами появились круги. Лицо посерело. Он постоянно чувствовал какую-то тупую усталость и ощущение надлома в душе. Он, как мог,  пытался бодрить себя, успокаивать, наивно полагая, что неприятности уже достигли пиковой величины, и скоро он начнет новую жизнь на новом месте с новым подразделением, но он ошибался: маховик машины по его моральному уничтожению еще только набирал обороты.

   На одном из офицерских совещаний, еженедельно проводимых в частях и именуемых: «Читкой приказов», офицерам части был зачитан приказ командующего Пограничными войсками СССР, генерала армии Матросова, в нем раздавались «подарки» офицерам, ответственным за уход Кутеева в Китай. Под горячую руку командующего попал и он – лейтенант Есипенко.

   Когда Владимир  услышал свою фамилию, а его богатое воображение тут же представило, как разбросанные по всей границе страны его однокурсники, друзья и преподаватели в училище слушают сегодня, как он, Володя Есипенко, первым из курса вляпался так, что в приказ командующего Погранвойсками Союза попал, – у него неприятно заныло в желудке. А когда начальник штаба, читая приказ, объявил, что лейтенанту Есипенко  «за слабую индивидуально-воспитательную работу с личным составом» командующим Погранвойсками  СССР объявлен выговор, он совсем сник.

   Владимир понимал, что, помимо партийного взыскания, уже наложенного на него, дисциплинарного взыскания ему не избежать, но что бы вот так, за самовольную отлучку солдата с поста  получить строгое взыскание от начальника Пограничных войск  страны?!..  Это уж чересчур!

   Слушая приказ командующего и ловя на себе сочувственные взгляды офицеров части, лейтенант стал ощущать в себе едва сдерживаемое чувство злости, обиды и досады.  Теперь он еще отчетливее стал понимать, что связь с той жизнью, без которой он себя раньше не представлял и к которой он так долго стремился, разрушена окончательно, что его мечты и надежды рухнули, а раз так, – решил он, – то ему самое время писать рапорт об увольнении из войск.

   Дождавшись окончания «Читки приказов», Владимир вышел из помещения, достал из своей полевой сумки чистый лист бумаги и, написав рапорт об увольнении из войск, отнес его в 4-е отделение*****.

   Через полчаса он уже сидел в кабинете командира части, подполковника Егорова.

   – Не пори горячку!– сказал он лейтенанту, когда тот доложил о причинах своего решения уволиться из войск. – В жизни каждого офицера бывают дни и часы, когда жить не хочется, так что же, по каждому такому случаю рапорта писать? Если бы все офицеры после своих неудач рапорта писали, то тогда некому было бы границу охранять...

   – Да, но не каждому офицеру после их неудач командующий Погранвойсками страны взыскания объявляет,– попытался Владимир внести ясность в причину написания своего рапорта.

   Минуту командир части сидел молча, словно размышляя о чем-то, затем вновь заговорил:

   – Офицерская служба пограничника очень ответственна и всегда держалась на крепости нервов и воли офицера. Вот, если ты, лейтенант, сможешь преодолеть проблемы, свалившиеся тебе на голову, – значит, ты как офицер стоишь чего-то, а если нет…– подполковник задумчиво уставился куда-то в пространство и через мгновенье, тяжело вздохнув, продолжил: – А если нет, то ты из войск вылетишь так, что ни один колхоз тебя потом на работу не примет. Разве что пастухом… А ты как думал? – подполковник окинул взглядом лейтенанта, который после его слов совсем сник. – Офицеры у нас в стране не имеют права уходить из войск по собственному желанию. Офицеры увольняются или по выслуге лет или по «служебному несоответствию». Выговор от начальника Погранвойск Союза – дело не шуточное, сопроводительную бумагу тебе напишут такую, что тебе будет стыдно ее показать кому-либо. Да и партия тебя из своих рядов под зад пнет, как скомпрометировавшего славные войска пограничные. А беспартийному в нашей жизни,… сам понимаешь…

   – Понимаю…– кисло отозвался Владимир. Он  вспомнил разговор с начальником политотдела училища полковником Гурым, состоявшимся чуть более  года назад. Тогда, за три месяца до окончания училища, тот вызвал к себе в кабинет Владимира и, глядя в его глаза строгим изучающим взглядом, спросил:

   – Товарищ курсант, вы офицером быть хотите?

   – Так точно, – недоуменно отозвался Владимир: дисциплину он вроде бы не нарушал, да и учится не плохо…

   – Тогда почему вы, товарищ курсант, в партию не вступаете?

      «А, вон в чем дело»… – пронеслось в голове Владимира. До этого момента его в партию вроде бы как никто не тянул, и хотя он и понимал,  что из училища беспартийных офицеров не выпускают, он, не горя желанием пополнить собой  «передовые» ряды КПСС, старался до последнего оттянуть свое вступление в нее. Он был единственным в группе, кто до этой минуты оставался быть комсомольцем, и теперь, как он понял,  пришло время объясняться по этому поводу с большим начальством.

   – Я, товарищ полковник,  еще не готов к тому, чтобы носить высокое звание коммуниста, – виновато пробубнил он тогда.

   – Не готов?.. – полковник внимательно вгляделся в лицо Владимира. –  Как это не готов? Вы, что же, товарищ курсант, хотите сказать, что за четыре года учебы в Высшем пограничном военно-политическом Краснознаменном  училище КГБ СССР  вы не смогли подготовить себя к вступлению в партию?!

   – Я готовил себя, но… – Владимир запнулся, не зная, что еще сказать.

   – Готовил… – недовольно протянул полковник, откинувшись на спинку кресла. Некоторое время он строгим взглядом в упор смотрел на Владимира, затем спросил:

   – Вы хоть понимаете, товарищ курсант, что, не вступив в партию, вы лишаете себя всяческой возможности продвижения по службе…

   – Да, понимаю, – тихо пробормотал Владимир и, сглотнув какой-то образовавшийся в  горле комок, он добавил: – Товарищ полковник, я сегодня же напишу заявление в партийную организацию о вступлении в КПСС.

   – Ну, хорошо, что ты меня понял, курсант, – поднимаясь с кресла, буркнул полковник, удовлетворенный итогом беседы. –  Будем считать, что мы с тобой договорились. Иди и готовься…

   Тогда, уже через неделю, он был принят кандидатом в члены КПСС, и прошло уже более года как он, пройдя кандидатский стаж, должен был бы  вступать в члены КПСС, и тут такой прокол в службе. А не вступить в  партию – это  конец всему.

    Владимир понимал,  что оказавшись за бортом «руководящей и направляющей силы Советского общества», ему и на гражданке пришлось бы не просто, тем более имея такое специфическое образование, как офицер Погранвойск КГБ СССР.

   …Помолчав, подполковник вздохнул, и, взглянув на поникшего лейтенанта, поморщившись, добавил:

   – Есть, правда, еще один способ уволиться из войск – по здоровью…

   Лейтенант в ожидании поднял на командира части глаза и тот  после непродолжительной паузы, продолжил:

    – Если ты будешь настаивать на увольнении из войск, то тебя в окружной госпиталь направят, в психиатрическое отделение, проверить: здоров ли?..  Ну, так как? Какой способ уволиться, лейтенант,  тебя больше устраивает? – подполковник в упор посмотрел ему в глаза.

   Владимир, потупив взгляд, молчал. В висках стучало. Его посеревшее лицо еще больше осунулось, мысли в голове лихорадочно метались. «Что же делать?– думал он.– Уволиться шизиком?.. Нет, шизиком не хочется как-то. Продолжать служить? Но как? Быть вечным лейтенантом? Это сколько же мне нужно будет времени, и что нужно будет мне такого выдающегося сделать, что бы командующий войсками Союза с меня решил бы свое взыскание снять? А без этого мне не видать ни продвижения по службе, ни очередных званий. Хоть бы меня еще в хозвзвод не определили, тогда уж точно – конец всему!»

    А ведь какие перспективы для него еще совсем недавно открывались: на окружном семинаре начальников пограничных застав в городе Пржевальске, куда и он, вместе с начальниками застав части, был направлен, лейтенант Есипенко был отмечен с положительной стороны и даже в окружной прессе отмечался и считался перспективным офицером. Может, именно поэтому к нему и бросили молодого начальника заставы в надежде, что эти два молодых перспективных офицера справятся с тем объемом работы,  который на них возлагался.

   «А что же теперь, – с горечью в душе думал он,– до пенсии в хозвзводе штаны протирать? А ведь хотел  даже не до генерала, а всего лишь до полковника дослужиться!» – мысленно поиздевался он над собой.

   – Ну, так что, лейтенант, будем служить или как? – голос подполковника вывел Владимира из задумчивого состояния. Он поднял глаза и стал смотреть через открытое окно в лениво качающуюся ветку дерева, растущего рядом. Его мозг тоскливо и обреченно искавший выход из очевидного тупика, уже совершенно отказывался подсказывать ему ответ на, казалось бы, простой вопрос: «Служить или не служить?» Он смотрел в окно на качающуюся ветку дерева, слушал стройный топот солдатских сапог, доносившихся с плаца, зычные голоса офицеров и вдруг понял, что другой жизни он уже не представляет.

   Тяжело вздохнув, он перевел свой грустный взгляд на командира части и, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, тихим, но твердым голосом вынес себе жесткий приговор:

   – Товарищ подполковник, я буду служить.

   Подполковник поднялся с кресла и, пройдясь по кабинету, остановился напротив лейтенанта.

   – Крепко тебе, Володя, попахать придется, что бы командующий войсками Союза с тебя взыскание снял, но ты сможешь.

    Подполковник посмотрел на лейтенанта в упор, и его лицо, выражавшее суровость характера, решимость и умение преодолевать любые преграды на его пути, подобрело. Он крепко пожал руку лейтенанту и, улыбаясь, добавил:

   – За тебя, лейтенант, теперь уже можно и трех небитых офицеров давать. Я верю, что ты сможешь прорваться,… иди и служи!

   Оказавшись за дверью кабинета командира части, Владимир еще раз поймал себя на мысли, что он принял правильное решение.

   Главное – не сломаться, – думал он. – Нужно сжать себя в кулак, забыть об эмоциях и выдержать. В конке концов – жизнь продолжается, и это главное!

                                                                             ПОСЛЕСЛОВИЕ

   Офицерская жизнь  отмеченных в этой повести людей, сложилась по-разному. Одни добились невиданных успехов в службе, другие – нет.

   Например, помогавший Владимиру Есипенко вникнуть в проблемы связанные со службой на пограничной заставе  «Покатовка»,  лейтенант  Баркалиев, дослужился до генерала и после распада СССР стал первым заместителем начальника пограничных войск Республики Казахстан. А  Владимир Есипенко, после того как он задержал нарушителя Государственной границы, и с него было снято взыскание от командующего пограничными войсками СССР,  продвинулся по службе и получил очередное воинское звание. Потом был Афганистан и служба по охране границы в условиях высокогорья на Памире.

Поощрения и награды сыпались на него как из рога изобилия. Перед ним открывались «новые горизонты»,  и кто знает, возможно, ему и удалось бы осуществить свою мечту – дослужиться до полковника, если бы не здоровье.

   Офицерская служба заняла в  жизни  Владимира Есипенко всего лишь восемь лет. Но эти восемь лет сильнейших нервных перегрузок, стрессов и климатических проблем не могли пройти для него бесследно. Выдохнувшегося морально и физически, его уволили из Пограничных войск по состоянию здоровья в звании капитана. Это был 1984 год.

   У лейтенанта Минаева, как и следовало ожидать, дальнейшая служба складывалась не просто – он уволился из войск в звании майора.

   С бывшим командиром части  Егоровым  Владимиру  Есипенко довелось еще не один раз встречаться в Афганистане, когда тот,  уже будучи генералом,  возглавлял оперативную группу Пограничных войск в Афганистане и прилетал к нему на базу. Прожил генерал Егоров недолго. Он умер в 1998 году в возрасте 52 лет.

    Несколько слов еще о двух «героях» повести  – рядовых Кутееве и Асхакове, «моральных уродах», сломавших офицерскую жизнь не одному и не двум офицерам…

   Кутеев, ушедший в Китай,  через год будет заброшен на территорию СССР в качестве китайского агента и удивительным образом задержан офицером, из подразделения которого он сбежал. Он был осужден за шпионаж и его дальнейшая судьба неизвестна. А Асхаков, как выяснилось позже,  в Пограничные войска попал случайно: разъедаемое страну  кумовство, коснулось в те годы и военной сферы.  Подключив свои родственные связи и уплатив кому нужно большие деньги, родители Асхакова смогли сделать ему специальный допуск КГБ, позволявший ему служить в Пограничных войсках. Еще до призыва на службу Асхаков привлекался к уголовной ответственности за хищения и хулиганство, и не то, что служить в Пограничных войсках КГБ СССР, – он не имел права рассчитывать даже на службу в частях, имевших на вооружении стрелковое оружие. Его место – стройбат, где, как говорится: «бери больше и кидай дальше».  Надежда его родственников на то, что попав в Пограничные войска, он изменится к лучшему, что его там перевоспитают, обернулась для офицеров, к которым он попал служить, катастрофой.

    После того, как Асхаков отсидел на гауптвахте десять суток, он был направлен дослуживать в отдельный строительный батальон Погранвойск. А «дембельнулся» он, так же, как и те, кто честно отслужил свою нелегкую службу на пограничных заставах –  со славной зеленной фуражкой на голове и чужими значками солдатской доблести на груди, вызывая к себе уважение людей, не знающих – кто он такой.

   Владимир не раз вспоминал майора Барцева, покончившего с собой именно из-за таких «пограничников», как Асхаков и Кутеев. Владимир знал майора Барцева по совместной службе, как сильного, волевого и перспективного офицера. Закончив военную академию имени Фрунзе, он, успешно поработав сначала заместителем начальника штаба части, был назначен начальником штаба в другую часть, и там, после побега за границу такого же ублюдка,  как и Кутеев, он лишил себя жизни, не выдержав, видимо, такой же жесточайшей моральной экзекуции, что и лейтенант Есипенко. Владимир не раз ловил себя на мысли: может этот офицер и смог лишить себя жизни потому, что был сильным и волевым человеком? Как же это надо было его достать, что бы он таким страшным для себя поступком  сказал: «Да пошли вы все!!!..»

1996 год.

                                                                        СОВЕТСКИЙ СИНДРОМ

   Сон не приходил. С трудом оторвав отяжелевшую голову от подушки, Ильгиз посмотрел на часы: стрелки на них показывали три часа и двенадцать минут. Вытряхнув из флакона несколько таблеток снотворного, он бросил их в рот и вновь уткнулся лицом в подушку. Хотелось наконец-то уснуть, забыться, вычеркнуть из памяти копошившиеся в голове мысли, но ему это не удавалось – прошел уже почти год после случившегося, но нестерпимая душевная боль не хотела отпускать его. Перед глазами то и дело выплывал горящий факел падающего вертолета, глаза погибших его друзей, визг пуль, высекающих искры у его ног, мерцание бешено вращающегося винта рядом... Он изо всей силы пытался отгородиться от этого,  заставить себя думать о чем-нибудь другом, но осколки воспоминаний того рокового дня, словно молнии, метались в сознании, мучили его. А еще в его сознании постоянно всплывал недавний разговор с заместителем начальника Пограничных войск СССР по авиации генералом Волховым.

    – Да, – выслушав причину обращения к нему капитана Шимаева, назидательным тоном говорил генерал, – командование Пограничных войск отклонило ходатайство твоей бывшей части о награждении тебя орденами «Ленина» и «За службу Родине в Вооруженных силах», но ведь в жизни не это главное, капитан,… мы же служим Родине не из-за наград, так ведь?

   – Родине мы, конечно-же служим не из-за наград, но, отклонив представление  о награждении меня орденами, командование войск  косвенно или специально делает меня виновным в смерти моих боевых товарищей. Мои сослуживцы смотрят на меня как на труса, а близкие погибших моих товарищей считают меня виновным в их смерти. Меня постоянно спрашивают, почему члены моего экипажа погибли, а я жив? Почему члены моего экипажа посмертно получили высокие правительственные награды, а я нет? Раз командование войск решило меня не награждать, считают они, значит, я этого не заслуживаю,… значит, я в чем-то виновен…

   – Ну, что я могу тебе сказать?.. – запнувшись, генерал некоторое время в раздумье сидел молча, не поднимая глаз с лежащих на его столе документов. – Когда  у командира гибнут его подчиненные, значит, этот командир чего-то не предусмотрел в своих действиях, чего-то не доделал, не принял каких-то необходимых мер для спасения своих подчиненных, а значит, что он в чем-то виновен,  так уж у нас принято считать – ты же знаешь об этом.

    – Знаю, но что я сделал не так?.. Если я в чем-то и виновен, товарищ генерал, так это только в том, что за почти семь лет войны в Афганистане привык к тому, что меня могут в любую минуту сбить, и в том, что я для успешного выполнения поставленных передо мной боевых задач привык рисковать своей, а значит, и чужими жизнями. И из горящего вертолета я выпрыгнул только тогда, когда до земли оставалось совсем ничего… Или, товарищ генерал, я не должен был пытаться спастись, а погибнуть вместе со всеми?

   – Все это лирика, капитан… – генерал, поморщившись, встал и заходил по кабинету. – Ситуация была действительно сложной, и тебя никто не упрекает за то, что ты спасся.  Просто начальник Пограничных войск  генерал армии Матросов считает, что командир, у которого погибли его подчиненные, не заслуживает наград,  он не подписал ни одного наградного листа на офицеров,  у которых погибли их подчиненные*.

   – Но ведь это же не справедливо!..

   – Справедливо или нет – не нам судить. А для тебя, капитан, лучше всяческих  наград является твоя жизнь, так что успокойся,  живи и радуйся этой жизни.

    – Лучше бы я тогда погиб, – потупившись, подавленным голосом произнес в ответ  Ильгиз.

   После этого тягостного разговора Ильгиз, не в силах больше терпеть разрывающую душу боль, несколько раз ловил себя на мысли, что лучшим выходом и для него и для тех, кто считает его виновным в  смерти членов его экипажа – застрелиться. И сейчас эта страшная мысль, словно удар током, вновь пронзила все его тело. В этом мгновенном, как яркая вспышка, движении мысли Ильгиз порывисто вскочил с кровати и в бешенстве заметался по комнате, его нервы не выдерживали, тягостное чувство досады, беспомощности и несправедливой обиды продолжало накапливаться болью в сердце и требовало какого-то выхода. И кто знает, чем бы эта вспышка душевной боли закончилась, окажись в ту минуту под рукой пистолет…

   Спустя минуту остановившись посреди комнаты, он, обхватив руками голову, громко застонал, затем, не в силах смириться с фактом чудовищной несправедливости, он торопливо подошел к столу,  достал из планшета чистый лист бумаги, ручку и нервным почерком начал писать очередное письмо, на этот раз – председателю КГБ СССР Чебрикову:

    «Товарищ генерал армии!

 Я летчик Пограничных войск, капитан Шимаев И.К., вынужден обратиться к Вам в связи с тем, что со мной  поступили не справедливо.

Я воевал в Афганистане честно. Я осуществил более 2500 боевых вылетов и 10 раз приходил на аэродром с боевыми повреждениями. Дважды в воздухе у моего вертолета отказывали двигатели, несколько раз я в полете  уходил от пуска ракет. Я несчетное количество раз вылетал на нанесение ракетно-бомбовых ударов и более 40 раз участвовал в различных боевых операциях. За последний вылет я был представлен к награждению орденом Ленина, а до этого случая был представлен к награждению орденом «За службу Родине в Вооруженных силах» 3 степени и медалью «За боевые заслуги», но награды я не получил. Награжден орденом «Красной звезды» и медалями «За отвагу» и «За отличие в охране Государственной границы СССР». Имею ранения: контузию, черепно-мозговую травму, осколочное ранение лица…

                                                                                       ***

    В середине января 1989 года, когда уже последние подразделения 40 армии покидали территорию Афганистана, а до окончания десятилетней Афганской войны оставались считанные дни, для Пограничных войск КГБ СССР, ответственных за обеспечение безопасного вывода Советских войск из Афганистана, война продолжалась. По-прежнему пограничники несли боевые потери и по-прежнему в небе Афганистана сбивались советские пограничные вертолеты.

    В один из таких зимних дней, взлетев с приграничного аэродрома «Пяндж»,  два вертолета Пограничных войск «Ми-8» – «Охотник», со спецаппаратурой, предназначенной для пеленгации мест нахождения группировок  моджахедов, пересекли Государственную границу с Афганистаном и взяли курс в направлении города Ханабад. Там, между этим полностью заблокированным мятежными войсками городом и городом Кундуз, существовала серьезная угроза вооруженного нападения  на выводимые из Афганистана советские войска.

   На командирском кресле  ведущего вертолета, с бортовым номером 86  сидел капитан Шимаев – высокий стройный офицер с худощавым, открытым, но усталым лицом, а за ним, строго соблюдая дистанцию, летел вертолет с командиром экипажа капитаном Поповым.

   Для экипажей этих вертолетов задача была не новой: за два последних дня это уже был их третий вылет в тот район боевых действий с целью определения мест дислокации вражеских вооруженных формирований.

   Вчера, перед вылетом, экипажам было указано, в целях безопасности ближе, чем на три километра к «зеленой зоне» не подходить – оттуда могла исходить угроза вертолетам: там, среди кишлаков и густых зарослей могли укрываться крупнокалиберные пулеметы и зенитные ракетные комплексы. Но летая на быстро несущемся вертолете на сверхмалой, недосягаемой для «Стингеров» высоте – всего лишь в пятнадцати метрах от земли и на значительном удалении от возможного нахождения мест дислокации моджахедов, трем операторам, работавшим в грузовой кабине вертолета, запеленговать места дислокаций вражеских формирований не удавалось. Безрезультатно отработав в воздухе более часа, операторы пришли тогда к выводу, что, летая на том удалении от возможных мест базирования моджахедов и на той высоте, которая была им указана перед вылетом, можно летать долго и не выполнить даже малой части той боевой задачи, которая была им поставлена.