Текст книги "Приключения Григория Половинки"

Автор книги: Всеволод Нестайко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

От этих слов у меня похолодело в животе и потемнело в глазах. Драться я всегда боялся, не умел и не любил. К тому же Губа был почти на голову выше меня. И за что я должен его бить? Ерунда какая!

– Что, испугался? – Глядя мне прямо в глаза, спросил Аба.

– Жлякався, Рыжий! – Повторил за ним Панта.

«Неужели я действительно боюсь? – Мелькнула у меня мысль. – Вот тебе и подвиг! Засмеют теперь ребята! "

– Да вы легонько, так только, чтобы узнать, кто сильнее! – Подзуживал Витька.

И вдруг внутри у меня что-то оборвалось – я решился.

Будь что будет! Нельзя допустить, чтобы все думали, что я трус.

Я подскочил к Губы и с размаху ткнул его кулаком в лицо. Не попал – он вовремя подставил локоть. Я снова ткнул и снова промахнулся. Не умел я все же драться.

– Да, еще, еще смелее! Эх, Губа, слабак. Вот тебе сейчас Рыжий даст! – Слышалось вокруг. – Молодец, Рыжий! В ухо его, в ухо! Не бойся!

Губа отмахивался от меня, как от назойливой мухи. А мне все не везло стукнуть его как следует. Наконец я разгорячился, подскочил и, закрыв глаза, ударил его головой в грудь. Он обхватил меня руками, и мы покатились по земле.

И тут произошло то, чего я никак не мог предусмотреть, начиная драку.

Губа преспокойно подмял меня под себя, сел сверху и, схватив рукой мой рыжий чуб, начал толочь носом в асфальт, приговаривая:

– А будешь лезть? Будешь лезть? Я тебя занимал? Я тебя занимал?

Он так крепко держал меня, что я не мог пошевелиться и только беспомощно болтая ногами. А он все твердил мне носом в тротуар и приговаривал. Наконец я не выдержал и попросил пощады. И только тогда Губа отпустил меня. Когда я стал на ноги, все расплывалось перед глазами, словно в тумане. Я готов был провалиться сквозь землю, умереть на месте от стыда, обиды, унижения и лютой бессильной злобы, которая клещами душила меня за горло и выдавливала из моих глаз неудержимые слезы. Ребята молчали обескуражены таким неожиданным поворотом дела. И только Костик пробормотал:

– Неправильно ты, Губа ... Не по правилам ... Ты ножку подставил ...

Но никто не поддержал Костика. Что говорить! Все было верно. Васька Губа, с которого все смеялись, слабак Васька Губа у всех на глазах бил меня и толок носом в землю, как самое последнее, найпакоснише щенок, – меня, Витьку Рыжего, который издевался над ним и хотел показать свою силу! Большего бесчестья и унижения нельзя было себе представить!

Я отвернулся и, размазывая слезы по чумазых щеках, сказал дрогнувшим голосом:

– Дым ... проклят ... в глаза лезет ...

Зачем я это сказал – сам не знаю. Наверное, я хотел как-нибудь оправдать перед ребятами свои слезы. Кому это было нужно?

Сказал я эти бессмысленные слова, повернулся и медленно-медленно пошел по улице к своему дому. Никто не произнес ни слова, не остановил меня.

... Целую неделю после этого я не выходил из дома. Это был самый тяжелый неделю в моей жизни.

Я болезненно, до судороги в горле ненавидел Васька Губу. Никогда я еще не испытывал такого сильного чувства. Я плакал по ночам. И каждую ночь мне снилось, что я жестоко бью Губу, а он валяется у моих ног и просит пощады. Я придумывал для него все новые и новые формы мести. И я знал, что ничего ему не сделаю.

Иногда я говорил себе: «Дурак! Ведь ты сам во всем виноват. Ты же первый полез драться. Для чего? »Но тут же я вспоминал, как у всех на глазах Васька толк меня носом в землю и сказал;« А будешь? Будешь? "

И ненависть вспыхнула с новой силой. Если бы он просто поразил меня, тогда еще другое дело. А так ... Нет! Ненавижу! ..

Прошла неделя. Не мог же я год не выходить из дома! Никто этого не смог бы и я вышел. Мне было очень страшно первый раз после всего этого появиться на глаза ребятам. А вдруг засмеют. Но – нет. Ни один из них, даже болтун Панта, словом не обмолвился. Вроде ничего и не было. Я осторожно глянул на Губу. Но и у него был вид, который не вызывал никаких подозрений, – обычный сонный и безразличный вид. И все пошло по-старому. По-прежнему мы вместе играли в прятки, в пятнашки, в чурки-палки, запускали змея, гоняли Абиних голубей (в Чтобы был целый голубятню), и, как раньше, когда было скучно, ребята смеялись над Губы.

И – странное дело. Казалось, я должен был чувствовать удовлетворение от тех общих насмешек из Губы, с моего врага. Но я наоборот – переживал какое-то неприятное чувство, будто, смеясь Губы, ребята в то же время смеялись и с меня, будто подчеркивая мое прошлое унижение.

Ребята, конечно, ничего не подозревали, они думали, что я давно уже забыл о том случае. А я не забыл. Судорога в горле прошла, а ненависть осталась.

... Пролетела золота киевская осень, отшумели ноябрьские дожди, и наступила зима – не самая веселая пора года. Мы живем на Годовой. Есть в Киеве такая улица – недалеко от площади Победы и, как ни странно, далеко от Днепра. Эта улица проходит через овраг – сначала спускается вниз, затем круто поднимается вверх. А внизу течет бывшая река Лыбидь, которая давно уже стала обычной канавой. Ее все так и зовут – канава. Через канаву – деревянный мост. Но по этому мосту, да и вообще по нашей Годовой почти никто никогда не ездит, особенно зимой. По ней просто невозможно ездить – очень крутые склоны: ни одна машина не выберется. А потому зимой Годовая превращается в каток. Не только мы, но и ребята из улиц Менжинского, Володарского, Воздухофлотского шоссе приходят сюда кататься на санках. Дворники давно примирились с этим и посыпают песком только тротуары, а мостовую не затрагивают. И в зимние вечера, когда зажигаются фонари и, раскачиваясь на ветру, рассыпают вокруг ослепительные искры снега, на нашей улице народу – как на Крещатике.

По мостовой бесконечной лавиной мчатся санки, перегоняют друг друга, сталкиваются, переворачиваются и снова летят вниз. Смех, визг, крики ... И каких только санок здесь нет! И деревянные, фабричные, и железные, и самодельные самокаты из старых коньков-Снегурочек, а также настоящие северные нарты.

Но лучшие санки – в Чтобы. Большие, тяжелые, крепкие. Салазки из чугунных труб, настил из толстых дубовых досок. Настоящий танк. Знаменитые, непобедимы санки в Чтобы!

До прошлого года у нас был обычай – устраивать санки бои. С одной и с другой горы мчались отряды и встречались на мосту. Но после того, как «танк» Чтобы наголову разбил деревянные санки сына аптекаря с улицы Володарского, бои были запрещены. Да и без боев сколько радости на катке!

Лежа на боку или на животе и крепко вцепившись в санки, вихрем летишь вниз. Дух захватывает порывистый морозный ветер, свистит в ушах, снежинки бьют в лицо. И кажется, будто ты уже оторвался от земли и несешься раза в снежной небесной мгле и не огни окон и фонарей мелькают мимо, а планеты и звезды. И то ли от страха, то ли от восторга – холодно и щекотно в груди. И хочется, чтобы этому полету не было конца.

В этот вечер было как-то особенно хорошее и весело на Годовой. Не хотелось уходить из нее. Было поздно, и уже то тут, то там слышались сердитые голоса матерей.

– Клава, я кому сказала, уже двенадцатый час!

– Ванька, сейчас же ступай домой!

– Если ты сейчас не пойдешь домой, выйдет отец, будет плохо ...

И медленно улица пустела. Наконец осталась только наша компания. Время и нам домой. Ну нет, еще один раз ... Вот это уже последний! ..

Еще раз – и все! ..

Как хорошо! Как ни странно хорошее! .. Вот только ... Губа. Если бы его не было! Как он меня раздражает, проклятый Губа! Не могу спокойно смотреть, когда он мчится на своих длинных узких санках (и надо же, чтобы у него были такие хорошие санки, настоящие нарты). Впереди сидит его сестра Зинка, такая же некрасивая, с приплюснутым носом и большими губами. А Васька правит своей длинной, как оглобля, ногой. У-у, чтобы вы ... перевернулись!

Вот и сейчас мы все собрались внизу у мостика, чтобы уже идти домой. А его нет. Ушел из Зинки вверх – еще раз съехать. Не мог потерпеть! Жди его теперь! Я, конечно, не стал бы ждать, и ребята ... Мы переступает с ноги на ногу. Холодно ...

Наконец! Он уже мчатся сани! ..

Вдруг ... Мы даже вздрогнули от неожиданности, услышав шум мотора. Вместе обернулись и – обомлели. С крутого спуска съезжала огромная грузовая машина. Шофер, очевидно не киевский, не знал дороги и случайно обратил на Годовую. Теперь он отчаянно тормозил, и колеса буксовали, и машина быстро спускалась вниз к мосту.

Мы, как по команде, повернули головы в противоположную сторону, откуда из страшной скоростью мчались Ваське санки. И сразу поняли, что сейчас произойдет. Санковий бой! Сейчас Губа со всего разгона влетит под колеса машины ...

– Пропал Губа! – Вырвалось у Чтобы.

Мы замерли. Губе надо было перебросить санки и, черт с ними, с синяками, – выброситься на тротуар. Но он растерялся и лишь беспомощно тормозил ногами. Чудак! Разве можно затормозить на такой скорости? И обратить никуда. Санки все ближе и ближе ... Вот уже видны широко раскрытые от ужаса Зинчини глаза. Еще несколько секунд ...

И тут ... Вы только, пожалуйста, не подумайте, что я считаю себя за героя. Сам не знаю, как это случилось и как я решился. Просто я стоял ближе всех к мостовой. И вот, когда санки пролетали мимо меня, я вдруг бросился всем телом на них, упал на Ваську, санки перевернулись, и мы все трое кубарем полетели под мост, в канаву.

Когда я очнулся, то увидел, что лежу на льду и из носа у меня течет кровь. Рядом без шапки сидел Губа, а из-под сломанных санок выглядела Зинка. Все целы и невредимы, за исключением Васьковым санок и моего носа.

Вокруг толпились парни и шумели то вроде: «Ух, Рыжий! Вот это молодец! »Но я их не слышал; Я смотрел на Ваську, а Васька – на меня. И мы молчали.

Не знаю, вы, наверное, не поймете. Потому что я сам толком этого не понимаю. И я чувствовал, что у меня сразу пропала ненависть к Васька. Пропала. Навсегда. Вроде я отомстил. Вроде теперь я с Васькой квиты и ни за что мне теперь его ненавидеть. Понимаете – квиты! Эх, не могу я этого объяснить!

Мне так легко и хорошо было, будто я с огромной горы лечу на санках, просто дух захватывает! Я даже не чувствовал, что у меня очень болит нос.

«ПРЕСТУПЛЕНИЕ» Жоры ГОРОБЕЙКА

Витя Деркач принес необычную новость: Жора Горобейко забавляется куклами!

Если бы это сказал не Витя Деркач, никто бы не поверил. Но Витя никогда в жизни не врал. Об этом все знали.

А дело было так. Вчера Витя пошел в Жоры спросить, что задано по арифметике (Витя два дня болел).

Подходит уже почти до самого Жориного дома. Вы же знаете где живет Жора Горобейко – на той старой кривой Митрофановская улице, где сами лишь маленькие одноэтажные домики, огороженные деревянными заборами. Некая «дореволюционная» улица!

Так вот, подходит Витя всю дорогу и вдруг слышит за забором Жорин голос. Но не в Жориному, а в соседнем дворе. Витя уже хотел крикнуть, позвать Жору, но передумал: решил сначала посмотреть, что он там делает. Заглянул в щель между досками и ... честное слово, лучше бы он не заглядывал! То, что увидел Витя, было невероятным.

Жора сидел на земле, держал в руках курносую куклу с выпуклыми голубыми глазами и одевал на нее белый фартук. «Сейчас, Маня, готовить обед. Вот-вот придут гости, а еще ничего нет. Ай-яй-яй, какой скандал! "

Витя собственными ушами слышал, как Жора сказал слова. И в ответ ... раздался писклявый девичий смех. Кроме Жоры, Витя никого не видел – мешали кусты. Поэтому он точно не знает, сколько там было девчонок, одна или много. Но были, это факт!

Жора Горобейко, вратарь футбольной команды третьего «Б» класса, играл с девчонками в куклы! Витя не хотел верить своим глазам. Но, увы, глаза его не предавали. Витя минут десять стоял у забора и смотрел. А потом ... Вы же понимаете, что Витя не стал отрывать Жору от этого «увлекательного» занятия. Он плюнул и ушел. Которая может быть арифметика, раз такие дела!

Ребята угрюмо молчали. Вот это новость! Ведь даже девочки из их класса уже давно не играют в куклы.

И тут ребята вспомнили, что Жора вообще в последнее время вел себя странно. После школы спешил домой, часто пропускал тренировки, а однажды даже не пришел на матч ... Теперь понятно! Спешил играть с девчонками в куклы.

Променял футбол на кукол. И кто бы мог подумать! Ну, если бы это был, скажем, какой-маменькин сынок, растяпа – тогда понятно. А то ведь настоящий, нормальный парень. Лучший вратарь во всей школе! ..

– Если узнает кто-то из третьего «А», мы пропали! – Сказал Митя Шульга, по кличке Вареник.

– Это точно! – Согласились ребята. – Если узнает третий «А», будет скандал. По всей школе сразу пойдет слух, что ребята из третьего «Б» играются куклами и что им не в футбол играть, а соску сосать.

Третий «А» вечно соперничал с третьим «Б». Он не мог согласиться с тем, что в третьем «Б» лучшая успеваемость, лучше дисциплина, а самое главное, лучшая футбольная команда, и от зависти всегда распускал о третьем «Б» разные нехорошие слухи.

И, конечно, если ребята узнают о случае с Жорой, добра не жди.

– По-моему, это из Жориного стороны просто преступление, – с жаром сказал Вареник. – Наконец, когда ему уже так захотелось поиграть с этими глупыми куклами, заперся бы себе где-то в темной комнате, чтобы никто не видел, и играл бы хоть целый день. А то – во дворе да еще и с девчонками. Раз Витька увидел, значит, мог увидеть и Ленька Косой из третьего «А». Он как раз на Митрофановская живет ... Предлагаю объявить Жорци Бойкот!

– Ну и что? Что это даст? – Спокойно возразил Вовка Вовченко, капитан команды и самый авторитетный человек в классе. – Бойкот – ерунда! Надо сделать так, чтобы он просто бросил играть в эти ... куклы.

– А как? – Спросил Вареник. – Сказать ему – не играй? А он скажет: пошли вон, я никогда и не играл, это Витька все выдумал. Попробуй докажи!

– Очень просто. Надо его поймать на горячем. Подкараулить и поймать. И высмеять так, чтобы он на всю жизнь забыл это дело!

– Правильно! И сегодня же! .. – Закричали ребята. Разговор состоялся на большой перемене в школьном дворе.

После уроков было состояться очень ответственное тренировки футбольной команды. Через неделю – финальная встреча с третьим «А».

Когда прозвенел последний звонок, Жора подошел к Вовке Вовченко:

– Тренировка будет?

– Увы, нет. Откладывается по техническим причинам, – и Вовка, прищурившись, многозначительно посмотрел на Жору.

Но Жора не обратил на его взгляд никакого внимания. И даже не спросил, что это за такие «технические причины». Попрощался и побежал домой.

– К кукол побежал! Ну, подожди, будут тебе куклы! – Прошипел ему вслед Вареник.

... Стоял месяц май. Солнце уже светило почти по-летнему, ослепительно и жарко. Отцвела черемуха, догорали белые свечи каштанов. В садах, в сквериках и на бульварах распустились гроздья сирени, наполняя воздух беспокойными пьянящим благоуханием. В Ботаническом саду – море зелени; без умолку шумит здесь разноголосое птицы. Красиво! ..

А на кривой «дореволюционной» Митрофановская улице тихо. По ней почти не ездят, и между камнями мостовой пробивается трава, а кое-где – даже желтые одуванчики. С обеих сторон растут старые каштаны. Их ветви густо переплелись и делают улицу похожей на длинный зеленый коридор. Маленькие старые домики утопают за дощатыми заборами в тенистых садах.

Даже не верится, что в большом шумном городе могут быть такие улицы – тихие и безлюдные.

Осторожно крадучись вдоль заборов и перебегая от дерева к дереву, проходят ребята Митрофановская. И все время подозрительно оглядываются: не следит за ними кто. Но на улице тихо и пустынно.

Наконец Витя Деркач остановился и таинственным голосом произнес:

– Здесь!

Ребята сгрудились вокруг него. Отталкивая лбами друг друга, они пришлись по щели между досками. Послышался возбужденный шепот: «Подвинься», «Не мешай!", „Не толкайся, а то как дам!“, „Ш-я, черт!“

Последние слова относились Вовке Вовченко. Ребята сразу замолчали и притаились.

Сначала они ничего не видели и не слышали. Только шелест листвы и мелькание перед глазами озаренных солнечными зайчиками веток сирени. Но вот где-то слева за кустами послышался голос девочки. Затем голос Жоры. Однако, как не прислушались ребята, слов нельзя было разобрать.

Толкаясь и наступая друг другу на ноги, они двинулись вдоль забора. Забор круто заворачивал вправо и упирался в глухую стену какого сарая. Между сараем и забором светилась большая щель – даже руку просунуть можно.

– Сюда! Только тише! – Шепнул Вовка Вовченко, который шел впереди всех.

И тут ребята увидели Жору. Они оцепенели и даже перестали дышать.

Никаких сомнений не было: Жора играл. Он стоял на коленях перед маленьким игрушечным столиком, за которым сидели синий плюшевый мишка, целлулоидный негритенок и знакомая уже Вите Деркачу голубоглазая кукла Маша. Жора налил в маленькие жестяные тарелочки песок и говорил:

– Сейчас мы быстренько позавтракаем и отправимся в кругосветное путешествие. Пароход «Санта Мария» стоит под парами. Кажется, уже был второй гудок? Правда, Таня?

– Конечно, конечно, надо спешить, а то опоздаем.

Ребята слышали только писклявый тоненький голосок. Самой девочки они не видели, она была где-то за сараем.

– Будет тебе сейчас путешествие! Кругосветное! .. «Санта Мария!» – Прицидив сквозь зубы Волка. – Ребята, пошли!

Ребята только и ждали его приказа.

Они быстро перелезли через забор, вскочили в сад, и через несколько мгновений Вовка Вовченко уже стоял, скрестив руки на груди и прикрыв глаза, перед Жорой.

– Смотрите все! Смотрите все! Известный вратарь играет в куклы. Заслуженный мастер спорта по куклах среднего веса. Вот не знал! ..

Все презрение, на которое только был способен Волка, он вложил в эти обидные слова.

Застыв от удивления и неожиданности, Жора все еще стоял на коленях.

О, это была поразительная картина! Вовка Вовченко в величественной и гордой позе, а перед ним на коленях, с игрушечной кастрюлькой в ​​руках, Жора Горобейко! ..

– Да хоть покажи, на кого ты нас променял, – Вовка обернулся, ища глазами девочку, голос которой только что слышали ребята. – Познакомь нас с ...

И вдруг Вовка осекся. Слова застряли у него в горле. Он захлопал глазами и замер с открытым ртом. Возле сарая под кустом цветущей сирени стоял небольшой кровать. На нем лежала бледная худенькая девочка лет девяти. Она была удивительно неподвижная, словно окаменела. Казалось, ее заковали в какой ослепительно белый панцирь. Было видно лишь ее тонкие худые руки, лежавшие поверх простыни, и маленькую белокурую головку, едва возвращенную в сторону ребят. Большие темные глаза девочки смотрели испуганно и растерянно.

В саду стало так тихо, что слышно, как где-то за кустами озабоченно и недовольно гудит шмель.

Жора поднялся с земли, отряхнул песок с колен и, выпрямившись, хриплым срывающимся голосом произнес:

– Что же, знакомьтесь. Это Таня. Моя соседка. Только ... подойдите, ребята. Она ... не встает. Она ... в гипсе лежит. Второй год уже. У нее болезнь позвоночника. Теперь ей всего месяц лежать осталось. Потом она встанет и все будет нормально. А пока ... ей, конечно, скучно лежать все время, ну и ... – Жора покраснел, – я ее развлекаю.

Ребята молчали.

Вы знаете, есть такое выражение – «хотелось провалиться сквозь землю». Очень меткий выражение! Возможно, впервые в жизни ребята почувствовали, что он означает. Им хотелось именно провалиться сквозь землю от смущения и жгучего стыда. Но увы! Провалиться они не могли. И спрятаться было некуда. И ребята подошли к белому кровати, стоявшей под кустом цветущей сирени, познакомились с Таней и по очереди пожали ее маленькую худую руку.

А Вовка Вовченко, капитан футбольной команды и самый авторитетный человек в классе, сказал, ни на кого не глядя:

– Вообще, мы ... случайно сюда попали. Мы тебя искали, чтобы сказать, что тренировки сегодня не будет ... по техническим причинам.

Синий медвежонок Гришко

1. Ночью

Леся проснулась от голосов.

– Мам, мам, а кто самый главный вождь на Украине? Ватутин?

– Спи!

– А самый главный кавалерист? Богдан Хмельницкий?

– Спи, тебе говорят!

... ... ... ..

– Мам, а кто это храпит?

– Тетя.

– А разве тети храпят?

– Да помолчи!

– А здесь всегда шепотом разговаривают?

– Нет. Только ночью. Это же общежитие.

– А почему общежитие?

– Спи сейчас же. А то всех разбудишь, и нас выгонят ...

Воцарилась тишина.

Слышно только, как поскрипывает металлическая сетка на кровати. Видимо, мальчик возился и не мог заснуть. В темноте Леся не видела этого, но догадывалась.

Не впервые Леся просыпалась ночью. Уже вторую неделю она ночевала в этом небольшом двухэтажном отеле, где ее мать была главным администратором. В гостиницу приезжали и вселялись в любое время. Леся спала очень чутко и каждый раз просыпалась. Но что поделаешь, когда в них капитальный ремонт и даже потолка нет (папа спит под открытым небом в спальном мешке).

В номере стояло шесть коек, Лесине – у самого окна. Окно было открыто, и снаружи они отправлялись острые запахи маттиолы.

Леся лежала, уткнувшись в подушку, и никакая маттиола не могла заглушить особый готелевий запах постельного белья – чистый, свежий, но какой-то очень недомашний. Леся не могла привыкнуть к этому запаху, он все время напоминал, что она не дома, и ей становилось тоскливо. Особенно было тоскливо, когда она вот так просыпалась ночью. Мама спала на диване в своем кабинете, а рядом были незнакомые чужие женщины, почти каждую ночь новые. Дважды Леся даже плакала ночью. Потому что ей казалось, что она уже совсем не заснет, а к утру было далеко-далеко. И мысль о том, что придется бесконечно долго лежать в этой чужой недомашний темноте, была страшная. Впрочем, Леся всегда благополучно засыпала.

И на этот раз тоже.

2. Утром

Когда Леся проснулась, никого уже в номере не было, кроме худощавого черноволосой женщины с суровым лицом и мальчика лет пяти. Леся сразу поняла, что это их разговор слышала она ночью.

Женщина перебирала какие-то бумаги в папке, которая лежала на кровати. А мальчик стоял у окна и смотрел во двор. У мальчика была стриженая лобастая голова с большими оттопыренными ушами и курносенькая веснушчатым носиком с широким переносицей. Причем вместо углубители на переносице, как у всех детей, у мальчика был, наоборот, бугорок, утолщение, так он все время насуплював брови. И от этого лицо его приобретало забавно-серьезный вид.

Не отрывая взгляда от окна, мальчик вздохнул и сказал матери:

– Вот посмотри, какой у людей велосипед.

Женщина молча продолжала перебирать бумаги.

Леся знала, о ком говорит мальчик, – это директорский Юрко с самого утра гоняет по двору на своем «Орленко».

– Хороший у людей велосипед, – повторил мальчик.

Не поднимая головы от своих бумаг, женщина сказала:

– Мы же договорились, что в следующем году купим сразу двухколесный. А сейчас нет денег, ты же знаешь.

– Я знаю. Это я просто так. Вовсе не для того, чтобы купить.

Зашла Лесина мать.

Она улыбнулась мальчику, как старому знакомому, и сказала:

– Леся, Павлика мама будет сегодня целый день занята. Ты с ним поиграешь. Хорошо?

Женщина просительно посмотрела на Лесю:

– Вообще-то он у меня самостоятельный, но все же не хотелось бы оставлять его в одиночестве. Побудешь с ним, Лесю?

«Ну вот, Клава и Света пойдут на лиман без меня», – с досадой подумала Леся, но, пожав плечами, сказала: – Хорошо.

Раз мама договорилась – отказываться неудобно.

3. Голубой медвежонок Гришки

Во дворе отеля скучно и неинтересно. Асфальтированные дорожки, клумбы, три дерева и больше ничего. Смотреть, как катается на велосипеде Юрко, – только настроение портить. Все равно, жадина, не даст.

– Пойдем в соседний двор. Там качели есть, – сказала Леся.

– Давай, – равнодушно ответил Павлик.

«Скучный какой. И что я целый день с ним делать? – Думала по дороге Леся. – Клава и Света, конечно, уже на лимане. Света, видимо, принесла то, что обещала. Может, она больше и не сможет принести уже ... »

Качалка была занята. На ней качалась какая-то незнакомая девочка. Леся немного постояла в нерешительности, потом подошла к ящику с песком.

– Давай из песка что-нибудь построим.

– Я не люблю из песка строить, – мрачно произнес Павлик.

– А что же тогда делать? – Уже раздраженно спросила Леся.

– Ты строй, если хочешь, – виновато сказал Павлик. – А я просто буду смотреть.

Но самой Леси строить не хотелось.

Несколько минут они молчали.

Павлик сунул руку за пазуху и осторожно, будто что-то живое, вытащил маленькое синее медвежонок с нежной пушистой синели. Глаза и нос у него были сделаны из маленьких бусинок, и мордочка очень симпатичная и забавная. В поднятой вверх лапе – желтая шелковая нить, на конце которой привязан какую круглую резиновую мисочку.

В Леси загорелись глаза.

– Что это?

– Гришка.

– Почему – Гришка?

– Зовут так.

– А откуда он у тебя?

– Дядя один подарил. Знакомый. Он нас с мамой как-то на машине до вокзала подвозил. И Гришка у него на стекле висел. Он может на каком угодно стекле висеть. Даже на потолке, если бы потолок был стеклянный. И на руке тоже ... Вот смотри.

Павлик послюнил ладонь, прижал к ней резиновую мисочку, мисочка присосалась, и медвежонок, покачиваясь, повис на ниточке.

Леся улыбнулась:

– Здорово ... А почему он синий?

– Потому что Гришка. Все остальные медведи Мишки. А он – синий. Гришко.

Леся перешла во второй класс, но куклами еще играла. На время ремонта все ее игрушки были скрыты. И сейчас, несмотря на это забавное синее медвежонок, Леся остро почувствовала, как она соскучилась по своим куклами. Ей даже стало жаль себя.

– Дай мне его подержать. Можно? – Дрожащим голосом сказала Леся.

– Пожалуйста. Он добрый, этот Гришка. Он всегда делает только хорошее и никогда плохого.

Медвежья было легкое, почти невесомое, и в руке, когда Леся его взяла, было так нежно-нежно, что она подумала: «А действительно, он добрый».

– Вот, например, подлетит к нему пчела, – продолжал Павлик. – Покружит, сядет на нос. Он мог бы ее съесть, правда? Ведь все медведи любят мед. А он – не трогает. Не хочет обижать ... А волка он прогнал. Волк-то ночью приходил, когда я один дома оставался. Гришка его прогнал ... А путешественник он какой! Он на машине того дяди знаешь сколько проехал! Пивземли! Сто тысяч километров. Я тоже люблю ездить. А больше всего на свете я люблю на троллейбусе у открытого окна ехать. Председателя выдвинет, и ветер в лицо ... Все время бы так ехал. Хорошее. А?

– Ага, – неуверенно сказала Леся. Она никогда в жизни не ездила в троллейбусе у открытого окна. В них в городке не было троллейбусов.

Леся зачарованно смотрела на голубое медвежонок. Оно так ей нравилось! Она любую куклу отдала бы за него.

Вздохнув, она вернула, наконец, его Павлику. Павлик понимающе посмотрел на нее:

– Нравится? Он всем нравится. Мне уже много раз говорили меняться. Один даже настоящий заводной грузовик давал. Но разве я могу обменять Гришку? А?

Павлик улыбнулся и осторожно спрятал медвежонок снова за пазуху.

Леся нахмурилась и молчала.

Павлик долго смотрел на нее, потом сказал:

– Тебе со мной скучно. А?

Леся фыркнула и пожала плечами:

– Нет, почему ... Просто вообще скучно.

– Ты, наверное, собиралась куда сегодня? Играть или вообще ... Так иди. А я тут побуду. И никому не скажу.

Леся стушевалась. И вдруг подумала:

«А вдруг действительно пойти с ним на лиман? Он там тихонько на берегу посидит, а я – с девочками ... Никто знать не будо ». Она внимательно посмотрела на Павлика.

– Ты к морю не боишься идти?

– Нет.

– Пойдем. Только так, чтобы никто не знал.

– Пойдем, если хочешь ...

4. На лимане

В городке была только одна настоящая городская улица – асфальтированная, с тротуарами. Собственно говоря, это даже была не улица, а шоссе, проходившего через городок. Там стояли отель, школа, кинотеатр, магазин, аптека. Остальные улиц – совсем сельские: вдоль деревянные заборы, под которыми зеленела, трава, из-за заборов выглядывали подсолнухи, кукуруза, просто на дороге в пыли греблися куры. Одна из таких улиц и вела к лиману.

Леся сразу оживилась, разговорилась.

– Знаешь, какой у нас лиман! Вот увидишь. К нам всегда на лето дачники приезжают. Вы тоже дачники?

– Мы в командировке.

– Какому командировке?

– Служебном. Моя мама ревизор и часто ездит. И меня иногда берет. Ибо я скучаю.

– А вы вообще где живете?

– В Киеве ... Ты была в Киеве?

– Нет еще ... Но скоро поеду, – соврала Леся.

Было неудобно. Она старше его, наверное, на целых три года, а в Киеве не была, в троллейбусе у открытого окна не ездила и не знает, что такое ревизор ...

– А ты рыбу удочкой ловил?

– Нет.

– А я ловила. И бычка поймала. Этакого.

– Мой отец тоже когда ловил. И щуку поймал. Отаку.

– Так это же папа!

– Папа, – задумчиво подтвердил Павлик – конечно.

Они спускались по крутой тропинке к морю.

Леся сразу увидела девушек и замахала им рукой. Девушки плескались в воде возле большой песчаной косы. Но они заметили Лесю только когда она уже выбежала на косу. Павлик намного отстал от нее.

– Леско-о! Леско-о! Айда в воду! Ух, хорошо! – Загалдели девочки.

Леся остановилась. Обернулась. Павлик смешно шагал, широко расставляя ноги и увязая в песке.

«Самое настоящее медвежонок!» – Леси вдруг стало стыдно за него перед девушками, которые выбежали из воды и с любопытством смотрели.

– Кто это – твой братик, может? – Спросила Света, смуглая, длинноногая, с коротким мальчишеским хохолком.

– Да что ты! – Фыркнула Леся. – Просто так. Приезжий. Присмотреть попросили.

Павлик остановился в нескольких шагах и смотрел исподлобья.

– Сердитый какой! – Надула щеки смешливая рыженькая Клава. Света рассмеялась.

Леся стушевалась и, чтобы как-то оправдаться, сказала:

– У него медвежья есть. Вот хорошее. Покажи.

Павлик недоверчиво посматривал на девочек.

– Ну покажи. Что они – съедят, что ли? Тоже мне, – раздраженно сказала Леся.

Павлик молча вытащил из-за пазухи синего Гришку.

– Ой, какой замечательный! – Первая схватила медвежонка Света.

– А ну, покажи, покажи! – Бросилась к ней Клава.

– Да не лезь ты мокрыми руками!

– А у тебя тоже мокрые!

– Ой, какое красивое!

– А мордочка какая, а глазки!

– А мягкое какое!

– Дай мне!

– Я еще сама не посмотрела!

Девушки толкались и вырывали медвежонок друг у друга из рук. Леся ревниво поглядывала на них.

Павлик нахмурился, Скривил губы, в глазах – тревога. Наконец Леся не выдержала:

– Довольно, отдайте, девушки, отдайте! Как маленькие!

– Хорошо, отдай, Клава, а то он действительно еще зарюмсае!

Гришка пострадал здорово – на боках мокрые вмятины, желтый шнурок Потемнел. Но Павлик ничего не сказал, молча послюнил ладонь и прилепил Гришку – сушиться.

Леся положила платье на песок и сказала строго:

– Сиди здесь и никуда не рыпайся. А то утонешь, а я буду отвечать. Слышишь?