Текст книги "Тореадоры из Васюковки"

Автор книги: Всеволод Нестайко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Глава 17
«Сегодня ночью…» Тайна вот-вот раскроется

С неспокойным сердцем отплывал я на остров. И чем ближе подплывал, тем сильнее трепетало моё сердце: живой или неживой, живой или неживой…

И вдруг радость отчаянным криком забулькала в моём горле, как вода в закипающем чайнике:

– Ого-го-го-го-го!

Я увидел его. Живехонький и целехонький стоял мой друг Кукурузо на берегу, высунув голову из кустов и радостно мне улыбаясь. Только нос у него был облупленный и правую щёку наискосок пересекала свежая царапина. Но что такое царапина на щеке такого героического парня, как Кукурузо? Ничего!

Когда я пристал к берегу, мне захотелось броситься и обнять его на радостях, но я сдержался. Я лишь ткнул его в плечо и спросил:

– Ну как? Как ты тут?

– Ничего, – хлопнул он меня по животу и сразу добавил, взявшись рукою за щеку и качая головой. – Тут такое было-о-о…

– Что? – спросил я, словно ничего и не подозревал.

– Ты не поверишь. Подумаешь, что я вру.

– Ну?

– Шпионы на меня напали ночью. Вот тебе и ну! Я дрался. Так дрался, как никогда в жизни. Думал, что пропаду. Вот видишь, – он ткнул пальцем в царапину на щеке, потом задрал рубашку и показал синяк на ребрах.

– Ну? Ну? – нетерпеливо спросил я. – Как же это было?

– Подожди… Я все по порядку. – И Кукурузо начал рассказывать мне то, что вы уже знаете.

Когда он дошел до трагического описания схватки с незнакомцем – как он лягнул ногами, как незнакомец упал на него и начал царапаться – у меня в животе неожиданно что-то засмеялось, прощекатало в горле и вырвалось изо рта коротким смешком.

Кукурузо обиженно выдохнул:

– Ты что – глупый? Тебе, конечно, смешно. Попробовал бы ты.

– А ну повтори, как это было – эта драка, – попросил я.

Кукурузо повторил. Я покивал головой, вздохнул и сказал:

– Это был я.

Кукурузо вытаращился на меня.

– Это точно был я… Смотри. – Я закатал штанину и показал на ноге под коленом здоровенный синяк. – Твоя работа.

И я рассказал всё, что случилось со мной этой ночью. Кукурузо только глазами хлопал:

– Так выходит, что это… что это… дрались мы с тобой? В мне казалось, что был кто-то такой здоровенный.

– А мне думаешь, нет? Просто великан.

Мы взглянули друг на друга и как захохочем вдруг!

– Вот это класс!

– Вот это да!

– И как я мог тебя не узнать?

– А я?

– Хоть бы слово сказал.

– А ты чего – как воды в рот набрал?

– От испуга.

– От испуга!

– А незнакомец что – и не вылазил из лодки?

– Не вылазил.

– А куда же он потом делся?

– Исчез где-то. Уехал. Я на дерево с перепугу вскарабкался – всю ночь на ветке, как обезьяна, просидел, аж до рассвета. И глаз не сомкнул. Вот только когда рассвело, вниз спустился и задремал немного.

– А зачем он приезжал, как ты думаешь?

– А я знаю? Не в гости ко мне во всяком случае.

– А ты слышал, как в воду что-то бултыхнулось?

– Слышал, конечно. У меня даже в животе ёкнуло.

– Может, кого-то утопили? А?

– Кто его знает.

– Так. может…

– Цыц! – Кукурузо вдруг схватил меня за руку. – Пригнись.

Еще не зная в чём дело, я послушно пригнулся.

– Смотри! – прошептал Кукурузо. На плёс выплыла лодка. В ней сидел Кныш. Лодка плыла тем самым «курсом», что и незнакомец ночью. Обогнула остров и исчезла за прибрежными кустами.

Мы упали в траву и поползли – туда. За теми кустами остров заканчивался. Никого там не было. Кныш проплыл мимо.

– В лодку!

Мы рванулись к плоскодонке.

Кукурузо вдруг остановился:

– Взять ружье?

– Не надо! – попросил я, потом добавил: – Некогда.

Мы сели в лодку и начали огибать остров, приближаясь к тому месту, где ночью исчез незнакомец. И хотя сейчас было утро и светило солнце, сердца у нас бились тревожно – мы не знали, что ожидает нас там, за кустами. А что, если и вправду нечто ужасное…

За кустами начиналась узенькая стружка. А вокруг – сплошные камыши. Путь был один.

Мы въехали в стружку. Она была узкая, но почти ровная и никуда не сворачивала.

Вскоре мы выплыли по небольшой плес и увидели остров. Я удивленно посмотрел на Кукурузо. Это был Высокий остров. Вон и шалаш Бурмилы – «президенция» – как раз у берега. Я и не знал, что этой стружкой можно попасть к Высокому острову и что он так близко. Мы всегда добирались до него другим путём.

Мы осторожно подплывали к берегу. У берега стояли две лодки.

Из-за шалаша раздавались хорошо слышимые голоса Кныша и Бурмило. Их не было видно. Они, наверно, сидели у костра – вился синий дымок…

– Нехорошо это… – укоризненно говорил Бурмило. – Нехорошо…

– Молчи уже – «нехорошо!». Моральный кодекс нашелся! А ятеря ночью кто ставит?

– Да что ты! Парочка ятерьков каких-то, гнилых, едва живых. Туда и рыба не идет. Чтоб я света белого не видел.

– Ничего-ничего! За это тоже советская власть по головке не гладит.

– Но же… Да это же совсем другое…

– Ну, если ты такая цаца, то мотай отсюдова, не вмешивайся! Чтобы я тебя тут не видел! Сегодня ночью я это сделаю – и квиты! И смотри мне!

– Да хватит уже! Только сейчас ты иди отсюда, а то понаедут юннаты с этим стариком! Кому это нужно!…

Я схватился за весло.

– Гребем отсюда – он сейчас поплывет.

Хорошо, что лодки наши с двух концов одинаковы – что носом плыть, что кормою (корма тоже заострена). А то бы мы не развернулись – узко. Да и не успели бы. А так нажали мы – и задним ходом в стружку что есть сил, к острову Переэкзаменовки. И только когда уже хорошо замаскировали лодку в камышах возле берега своего острова – отдышались и пришли в себя.

Так вот оно что! Значит, это Бурмило ночью был, ятеря ставил. А едва не поубивали друг друга.

Но что же сегодня ночью будет делать Кныш на Высоко острове?! Что его даже Бурмило отговаривал. Уверен, что не в чижа играть!

– А может, он хочет глобулус украсть и за границу передать? – говорит Кукурузо.

– А разве он секретный?

– А что же ты думал, может, и секретный…Во всяком случае, кроме глобулуса, на этом острове красть нечего. Не лягушек же.

Неужели глобулус?..

И вдруг я вспомнил…

Это было месяца полтора назад. Я поехал с мамою на базар. Она просила помочь привезти ей корзины.

Базар у нас в райцентре, двенадцать километров от села. Раньше туда лодками по речке плавали. А теперь больше на велосипедах. Так быстрее.

Поехали мы. Мама – на «Украине», я – на своем «Орлёнке». Не люблю я базаров, но что поделаешь.

Отвез я корзины, собираюсь назад ехать. И тут вижу – Кнышиха. Торгует в ряду, где продают семена, сушеные травы да разные «специи». К крыше ларька, в котором она она торговала, пришпилен портрет космонавта Поповича.

Хорошо поставленным базарным голосом Кнышиха выкрикивает:

– А кому лёбули, кому лёбули? Двадцать копеек пучочек! Кому лёбули? Чистая лёбуля! Сто процентов витаминов! Все витамины! А!Б!В!Г!Д! Больше не купите нигде! Навались, у кого деньги завелись.

Её окружают покупатели. Торговля идет полным ходом.

– Как чаёк заваривают, – поясняет Кнышиха какой-то молодице. – От рожи хорошо помогает… От сглаза… От… – шепчет что-то молодице на ухо.

– Ну?! – удивленно-радостно говорит молодица. – Дай три пучёчка.

– Уступили бы немного, тётка… Дорого, – торгуется другая молодица.

– Дорого-мило, дёшево-гнило, моя дорогая! Не могу меньше… – И Кнышиха уже задуривает голову какой-то пожилой дачнице. – Можно и в борщ… Вкуснота! Берите, дама, не пожалеете. Муж вам ноги целовать будет.

И снова завелась звонкоголосо:

– А ну – водоросль! Целебная водоросль от всего! Вкусная приправа для холодного и горячего! Можно в чай! Можно в водку! Можно сушить! Можно варить! Можно для дальней дороги! Еда космонавтов! – ткнула оттопыренным большим пальцем вверх, на портрет Поповича. – Тридцать копеек пучок! Украинский женьшень!

Покупатели посмеивались, но брали.

Я присмотрелся, чем она торгует. Это были пучочки какой-то сушеной травы, а может, и правда водоросли. Но то, что это не глобулус, и сомнения не было. Глобулус же, как говорил Фарадеевич – микроскопическая одноклеточная водоросль и так выглядит не мог ну никак.

Рассказал я тогда об этом Яве, поудивлялись мы предприимчивости и базарному таланту Кнышихи («Вот людей обманывает, змеюка!»), а потом и забыли. Чем только не торгуют на этих базарах! Это же тебе не в магазине.

А теперь я вспомнил. Может, и вправду Кныш на глобулус зарится.

– Во всяком случае, – решительно сказал Кукурузо, – ты как хочешь, а я сегодня ночью…

Кукурузо не договорил. Неожиданно с плёса долетела звонкая песня:

 
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я!
 

Глава 18
Нежданные Игорь, Валька и другие

Голоса были мальчишеские и девчоночьи. Казалось, что в плавнях просто по воде и болоту шагает сквозь камыши веселый пионерский отряд. Мы удивленно переглянулись – что такое? Потом рванулись и побежали на берег – туда, откуда видно плёс. Но ничего не увидели – мешал камыш.

Мы быстро взобрались на старую вербу, под которой стоял шалаш. Это было самое высокое дерево на острове. И тогда увидели: из стружки на плёс выплывали, словно лебеди, белые лодки. В лодках сидели пионеры – в белых майках, в белых панамках, с красным галстуками. В первой лодке стоял во весь рост высокий юноша в белых штанах, без майки, но тоже с красным пионерским галстуком. Это был, наверно, вожатый. Под его бронзовой кожей вырисовывались могучие мускулы. Казалось этот юноша просто сошел с физкультурного плаката.

Но вот песня кончилась и вожатый выкрикнул:

– Друзья, предлагаю на этом острове сделать стоянку! Как вы считаете, товарищ штурман? – наклонился он к маленькому скуластому мальчику с нахмуренными бровями, что сидел на корме.

– Только так! – очень серьёзно ответил мальчик.

Все почему-то засмеялись.

– Тогда держите курс на остров, штурман! – в тон ему сказал вожатый.

– Только так! – повторил мальчик, и снова все засмеялись.

Но на мальчика это не произвело никакого впечатления. Он и бровью не повел.

Один за одним лодки причаливали к берегу. И сразу остров словно превратился в пионерский лагерь: смех, крики, беготня. Кто-то играл в мяч, кто-то уже плескался в воде, кто-то ловил сачком бабочек. Среди толпы мы увидели и нескольких васюковских юннатов, но они не с нашего конца села, мы их знали плохо. Мы сидели на дереве, не зная, что нам делать – показываться или нет. Но долго думать нам не пришлось. Какая-то высокая длинноногая девочка нашла шалаш и закричала:

– О! Смотрите! Тут кто-то живет!

Все подбежали к ней. Подошел и вожатый. Загорелый шустрый мальчишка с фотоаппаратом через плечо шмыгнул в шалаш и сразу же выскочил, держа в руках электрический фонарик.

– Фонарик! – пояснил он. – Механический. С динамкою. Даёт ток лишь тогда, когда нажимаешь на эту ручку.

И начал стрекотать, показывая. Кукурузо беспокойно заёрзал на ветке.

Длинноногая девочка тоже шмыгнула в шалаш и вытащила ружьё.

– Поглядите, настоящее, охотничье…

– Ой, осторожно, оно, может, заряжено! Еще выстрелит, – ойкнула кто-то из девочек.

Тут Кукурузо не выдержал:

– А ну не трогай!

Все сразу подняли головы. Прятаться больше было ни к чему. Мы слезли с дерева. И сразу нас окружили пионеры:

– Кто вы?

– Что вы тут делаете?

– Это ваш шалаш?

– И ружье ваше?

– Вы охотники?

– Вы тут живете?

Я растеряно посмотрел на Кукурузо.

Он потупился и молчал.

– Да они, наверно, просто рыбачат тут. Это наши, из Васюковки, – сказал васюковская юннатка, кажется, из восьмого класса.

– Или из дома убежали, – добавила другая (мы о ней знали только, что она вредная и дочка колхозного бухгалтера).

– Или в индейцев играют. Как «Маленькие дикари» Сетона-Томпсона. Помните? – вмешалась длинноногая.

– Или в робинзонов… Правда же? – сказал вожатый.

Я совсем растеряно глянул на Кукурузо. Мой друг густо покраснел. И вдруг сказал:

– Ни во что мы не играем. У нас тут дело одно… А вы кто такие?

– А мы из Киева. Юннаты мы, – затараторила остроносенькая девочка в очках.

– Приехали сегодня, – перебила её голенастая.

– Ой, Валька, не перебивай! Дай я скажу! – воскликнул остроносенькая и снова затараторила: – Сегодня приехали! Приехали сегодня… Услышали, что у вас глобулус выводят, и вот приехали. Наш руководитель профессор Дудка, говорит, что… Вы знаете профессора Дудку? О, знаменитость! Мировая знаменитость! Говорит, что ваш глобулус – это потрясающе. Потрясающе! Они приедут завтра – и профессор, и корреспондент газеты «Звезда». А мы сегодня приехали. Профессор и корреспондент тоже сегодня приехали бы, но у профессора сегодня срочный ученый совет в Академии наук. Неожиданный. А у нас уже билеты были. Вот мы и приехали. А ваши не хотят нам показывать глобулус без профессора. Говорят: «Завтра». Ну, мы понимаем – люди столько старались. Им хочется, чтобы торжественно… Мы понимаем… А у вас какое дело: Какое? А?

Кукурузо насупился:

– Дело… вот и всё…

– Секрет? Да? Секрет? – не унималась остроносенькая.

– Ну что ты, Оксана! Прицепилась, как банный лист! – воскликнула длинноногая Валька. – Если не говорят, значит, секрет.

– Ну, хорошо, не говорите, не говорите, пусть будет секрет, – согласилась остроносенькая Оксана.

– Да мы вам, наверно, мешаем тут? – спросил вожатый.

– Нет, до самого вечера можете быть, – милостиво позволил Кукурузо.

– Да нет, мы на какой-нибудь часок. Просто хотелось искупаться и позавтракать на свежем воздухе, у костра. Девочки с самого Киева об этом мечтают. Вон Оксана никогда в жизни не завтракала у костра, – улыбнулся вожатый.

– Она и живой коровы никогда не видела. Только на картинке, – подмигнул вожатому мальчишка с фотоаппаратом.

– Ты очень много видел! Вот сейчас как дам! – бросилась на него Оксана.

– Брэк! Бой закончен! Победила Оксана! – сказал вожатый. – А теперь – за дело! Вынимайте термосы! Разводим костер!

– Только так, – авторитетно подтвердил маленький «штурман».

Пионеры сразу загомонили и побежали к лодкам.

– Ты, Игорь, займись костром, – сказал вожатый мальчику с фотоаппаратом. – Ты у нас мастер.

– Пойдем, я покажу где хворост, – по-хозяйски предложил Кукурузо. И мы втроём пошли вглубь острова. Шли и, как это всегда бывает в начале знакомства неловко молчали – не знали о чём говорить. И вдруг Игорь, не открывая рта (мы это хорошо видели), громко то ли проблеял, то ли гавкнул. И сразу где-то внутри у него заиграла музыка… Настоящая музыка. Джаз. Ну знаете: «Бз-вз, дудль-будль, бум-бем, бу-га-га…». И потом что-то запело женским голосом не по-нашему… Мы встали и уставились на Игоря, как бараны. Что это такое?

Он засмеялся и передвинул из-за спины вперед то, что мы всё время принимали за фотоаппарат:

– Приёмник! На транзисторах, полупроводниках. Я его только смонтировал в футляре от фотоаппарата. Потому что другого корпуса не было. Да и удобно. Через плечо носить можно.

Вот оно что! Это же транзисторный радиоприёмник, такой, как у деда Салимона! Как мы сразу не догадались?

– Хорошая штука, – опомнившись, снисходительно сказал Кукурузо. – Сколько дал?

– Что дал?

– Заплатил сколько?

– Нисколько. Сам сделал.

– Что-что? – Кукурузо скривился и приложил ладонь к уху, будто плохо слышал.

Я хихикнул.

– Сам, говорю, сделал, – серьезно повторил Игорь.

– Ага, – криво усмехнулся Кукурузо. – Ну да. Я же и спрашиваю: сколько дал? У нас в сельмаге «Турист» продаётся. Тридцать пять рублей. Красивый, под перламутр. Ну а этот, конечно, похуже.

– Вот, чудак, не верит. Ну, как хочешь.

Из кустов вышел вожатый.

– О чем это вы, ребята, спорите?

– Да ничего, просто так, – махнул было рукой Кукуруза, но потом, глянул снизу на вожатого, вдруг ехидно спросил:

– Дядя, а у вас все пионеры вот такие во… или только этот?

– А что такое?

– Да ничего… Просто он говорит, что этот приёмник сам сделал. Может, вон та худенькая автомобиль настоящий сама сделала, а этот «штурман-толькотак» – в космос летал?

– О космосе и автомобиле не скажу, а вот приёмник он действительно сам сделал. Это точно. Он у нас молодец. В радиокружке уже третий год. Академиком будет.

Вожатый говорил серьезно, не шутя. Не верить ему было невозможно. Кукурузо сразу скис – насмешливые огоньки в глазах погасли, уголки губ опустились.

Я тоже был удивлен. Мне почему-то всегда казалось, что все эти разумненькие образцовые школьники, которые мастерят действующие модели атомных ледоколов и самолётов, обязательно должны быть хилыми, заморенными, в очках. И обязательно чудаковатыми. А тут перед нами стоял нормальный курносый мальчик – мускулистый, загорелый, по всему видно, тренированный. Его скорее можно представить на спортивной площадке, среди шумной ватаги расхристанных мальчишек, чем с головой ушедшим с головой в распутывание сложной начинки какого-нибудь удивительного радиоприёмника.

Мы молчали, растерянные и озадаченные.

Вожатый внимательно посмотрел на нас и притворно сердито сказал:

– Что же вы, братцы, разболтались тут, а хворосту не несете? Люди же голодные. А ну быстрее!

Это сразу вывело нас из оцепенения. Мы бросились поспешно (даже слишком уже поспешно) собирать хворост. И через минуту уже тащили на поляну большие охапки. Особенно старался Кукурузо. Он тащил такую охапищу, что я боялся, чтобы не него пупок не развязался.

Длинноногая девочка Валька, увидев, восхищено сказала:

– Ого-го!

И я не знаю, от чего больше был таким красным Кукурузо: от напряжения или от этого «ого-го». Он вообще почему-то часто поглядывал на эту Вальку. Нашел на кого смотреть! Страшила какая-то! Пучеглазая, длинноногая! Тьфу! Хуже Гребенючки в сто раз!

Все стояли кружком на поляне и смотрели, как ловко разжигал Игорь костер. «Смотри, городской, а умеет…».

Вскоре посредине поляны уже лизал небо огненными языками большой костёр.

– Ну, а чья очередь сегодня кашеварить? – спросил вожатый.

– Сашкина! – радостно закричала длинноногая Валька.

– Сашкина, Сашкина! – закричали отовсюду, и все посмотрели на «штурмана».

– Твоя? – спросил вожатый.

– Только так, – ответил тот.

– Вот же, везет нам сегодня, – улыбнулся вожатый.

– Везет! Везет! Уху! Сашенька, обязательно уху! Уху! – слились в один десятки криков.

– Только так, – впервые за всё время улыбнувшись, закивал Сашка.

Теперь, когда все стояли вместе вокруг костра, было особенно заметно, что Сашка очень маленького роста, меньше всех. Может, поэтому он и держался так серьезно и насуплено, чтобы казаться солиднее. Но еще было заметно, что все его любят, и если и смеются над этим «только так», то совсем не насмешливо, а скорее безобидно.

Сашка принялся готовить еду. Девочки помогали ему, чистили картошку, рыбу, которую достали из сетки, привязанной к корме одной из лодок и опущена в воду. Другие школьники разбрелись по острову. Как-то так само собой вышло, что мы очутились рядом с Игорем. Игорь сидел на пеньке и строгал ножом палочку. Мы с Кукурузо сидел возле пенька на корточках, уткнувшись подбородком в колени, и задумчиво ковырялись в земле. Потом Кукурузо кашлянул и, насупившись (чтобы скрыть неловкость) хрипло сказал.

– Дай посмотреть… приёмник… Можно?

Игорь сразу отложил ножик и палочку:

– А чего же… Конечно. Пожалуйста.

Он открыл футляр:

– Вот настройка, это диапазоны, это звук, – показал, что где крутить.

Кукурузо наклонился над приёмником. Засопел. Я и сам нос туда сунул. Кукурузо отпихнул меня локтем:

– Не дыши туда. Запотеет и испортится.

Игорь улыбнулся:

– Да ничего. От этого он не испортится.

Долго Кукурузо крутил ручки-колёсики, и мы молча, затаив дыхание, слушали голоса далёких стран.

– Да-а-а… Ценная штука, – сказал, – сказал наконец Кукурузо и добавил: – Ну, по физике у тебя, конечно, пятерка.

– Пятерка, – просто и без хвастовства ответил Игорь.

– А двойки ты хватал когда-нибудь? – с надеждой спросил Кукурузо. – Хоть по поведению, хоть по пению? Или круглый отличник.

– Отличник, – словно извиняясь, сказал Игорь. – Все наши юннаты – отличники. Такое условие.

Кукурузо тихо вздохнул.

В это время из кустов выглянула Валька. Видно девочки уже закончили чистить рыбу. Я видел её, а Игорь, который сидел к ней спиной, нет. Валька тихонько подкралась к нему, и не успел я даже рот раскрыть, как она одним движением столкнула его с пенька. Игорь ничего не подозревал и, конечно, кувырком полетел на землю.

– Даме всегда надо уступать место, – сказала Валька, садясь на пенёк.

Игорь, вставая и отряхиваясь, только улыбнулся в ответ.

Мы с Кукурузо удивленно переглянулись.

Хорошенькое дело! Толкового мальчишку – физкультурника, смастерившего такой приёмник, длинноногая страшила толкает так, будто он не мальчишка, а какая-то мебель.

Если бы, например, мне сделала такое, скажем, Гребенючка, я бы ей так дал.

Да что это с Кукурузо?

– А ну дай мне? – нахально говорит Валька и протягивает руку к приёмнику, который держит Кукурузо. И Кукурузо, теленок, спокойненько отдаёт приёмник. Тьфу, дурак! Что – её приёмник что ли? Что это она распоряжается!

Иш, какая умная!

Однако все эти возгласы, естественно беззвучно раздаются только во мне самом. Я молчу. Это же не мой приёмник, и не у меня его отбирают.

Валька начала настраивать приёмник, по-птичьи наклонив голову набок и смотря в небо. Нашла какую-то тягучую мелодию и вдруг радостно воскликнула:

– О! О!

Мы озадаченно взглянули на неё – что такое? Мечтательно смотря на плёс и внимательно слушая музыку, она тихо сказала:

– «Лебединое озеро»… Адажио…

Я поморщился. Тьфу, задавака! Такое говорит, ч то и в толк не возьмешь.

А Кукурузо напустив на себя серьезность и, нахмурив брови, говорит:

– Нет, – говорит, – это озеро скорее не Лебединое, а Утиное, потому что лебеди у нас не водятся. Зато уток – как ряски.

Валька вдруг как захохочет:

– Ой, держите меня! Ой, не могу! Вот чудак! Я же не про это озеро, а про музыку. «Лебединое озеро», – балет композитора Чайковского. Как раз это сейчас передают.

Лицо Кукурузо словно ошпарили. Вся кровь, какая только была в его организме, бросилась в лицо.

– Можно подумать, что я не знаю, – сердито буркнул он. – Прекрасно знаю этот знаменитый балет. А про наше озеро я просто так сказал. Для интереса… Для смеха.

Я отвернулся. Не могу я смотреть в глаза человеку, который врёт. А Кукурузо врал сейчас бессовестно. Ничего он не знал, никакого «Лебединого озера». Потому что слух у него препоганый. Петь он мог только со мной. Подтягивать.

Я досадовал на Вальку из-за того что она заставила моего друга так врать. И вообще, что она пристала к нам?

И вдруг, как бы подслушав мои мысли, Валька резким движением выключила приёмник и сказала:

– Вы на меня сердитесь, мальчики, да? Что я пришла к вам и пристаю, да?.. Но сейчас уйду. Вы не сердитесь. Просто мне хотелось познакомиться с вами.

И так она это как-то просто сказала, что мне даже стало неловко. И ни я, ни Кукурузо не решили, что ответить.

Валька поднялась, сунула Кукурузо в руки приёмник и побежала к костру.

– Чудачка какая-то… правда? – пожав плечами, смущено произнес Кукурузо.

– Она классная, – неожиданно покраснев, сказал Игорь. – У нас с ней все дружат. А почему ты не включаешь приёмник? Ты включай, не стесняйся. Я недавно поменял батарейку.

Я внимательно посмотрел на него и понял, что он нарочно меняет тему разговора, что больше о Вальке говорить не стоит. Я хорошо его понял. Мне тоже было бы неприятно, если бы кто-нибудь говорил о Гребенючке.

Я не знаю, сколько мы еще просидели на берегу у пенька, но вскоре от костра послышался голос вожатого:

– Игорь, мальчики, скорее сюда! Уха готова!

– Пошли! – сказал Игорь.

Я как выпил утром стакан молока, то больше и крошки во рту не держал – был теперь голодный, как арестант, и это предложение мне очень понравилось. Думаю, что Кукурузо есть хотел не меньше меня, потому что из-за всех ночных переживаний, наверно, совсем не завтракал.

Но он неожиданно сказал Игорю:

– Ты иди, а мы тут посидим. Мы только что перед вашим приездом хорошо позавтракали.

Я подмигивал ему и открыл рот, но промолчал.

– Да не выдумывайте, ребята, идемте! Такой ухи вы сроду не ели, – уговаривал Игорь.

Кукурузо упорно отказывался. Я, глотая от голода слюни, вынужден был его поддерживать. Наконец Игорь махнул рукой:

– Да ну вас! Подождите, я сейчас вожатого к вам приведу. – И побежал к костру. Но через минуту вместо вожатого прибежала длинноногая Валька. И сразу накинулась на нас:

– Что это такое? А ну бегом есть уху! Если бы вы меня приглашали – что, я разве отказалась бы? Я бы отказалась, если вы меня приглашали?! А ну, быстро!

И, к моей радости, Кукурузо, который так упорно отказывался перед Игорем, тут неожиданно смутился и покорно поплёлся за девочкой. И снова я почему-то вспомнил Гребенючку…

Не знаю, то ли, может, я просто был очень голодный, то ли правда уха была вкусной, но мне показалась, что я сроду такой не ел. Я же разбирался в ухе. У нас в селе умели её варить, да и сам я варил не раз. Но это была умопомрачительная – такая вкусная. Все причмокивали и хвалили Сашку-«штурмана». А он сидел возле казана с половником в руках и, как всегда насупившись, внимательно следил кому дать еще.

Вскоре все понаедались, и улеглись на траве возле костра – отдохнуть. Кто-то первый замурлыкал песню, кто-то подтянул и песня выросла, окрепла и полилась над плёсом, даже камыши пригнулись…

 
Ревет и стонет Днепр широкий,
Сердитый ветер завывает…
 

Как было приятно вот так лежать на траве вверх лицом, смотреть в безбрежную синеву неба и петь хором песню! Казалось, все земля, весь мир её слышит.

Вожатый тихонько встал, пошел к лодкам и вернулся с аккордеоном. Песня зазвучала еще лучше, еще слаженнее.

Я бы никогда бы не подумал, что у Сашки такой чистый, звонкий и высокий голос. Вот тебе и чудаковатый «штурман» Сашка. Мало того, что знатный повар, так еще и такой певец!

Пели мы часа полтора, а может, и больше. Каких только песен мы не спели! И украинские народные, и современные, и из мультфильмов, и из кинофильмов…

Потом Игорь сказал:

– А теперь, может, пусть Валька станцует…

«Сейчас будет важничать, а её упрашивать», – подумал я.

Но она сказала безо всякого:

– Пожалуйста. Могу станцевать.

Тут я заметил, что Кукурузо почему-то покраснел и беспокойно заёрзал на месте. Впрочем, я еще и раньше, когда пели, заметил, что мой дружок Кукурузо постоянно смотрел на Вальку, а когда она случайно поднимала глаза на него и их взгляды встречались, он сразу начинал рассматривать землю.

– Украинский танец козачок! – объявил вожатый и заиграл на аккордеоне.

Валька начала танцевать. И произошла удивительная перемена. Нескладная длинноногая Валька в миг превратилась в стремительную летящую птицу, каждое движение которой сливалось с музыкой. И ноги её, те самые тонкие ноги, на которых, казалось, нельзя даже устоять (вот-вот упадешь), эти ноги, едва касаясь земли, словно всё время были в воздухе, в полёте – стройный, сильные и пружинистые.

У моего уха часто-часто, как запыхавшийся, будто это он сам танцевал, дышал Кукурузо. А когда Валька кончила танцевать и все зааплодировали, он не стал аплодировать, а встретившись со мной взглядом, почему-то нахмурился и отвернулся…

Потом Оксана читала стихи. Хорошо читала, только очень кричала, – наверно, даже в селе было слышно.

Вообщем получился такой неожиданный концерт.

А потом начали купаться. Игорь плавал кролем, Сашка-«штурман» – брассом, да и Валька ничего плавала (правда, по-девчачьи, задрав голову и отфыркиваясь, как кошка). Но прыгать в воду с вербы никто не умел. И вот мой друг Кукурузо показал, что такое васюковские ребята. Забрался на самую верхушку, раскачался, как обезьяна, на ветке и ка-ак прыгнет – почти минуту летел и почти на середину плеса залетел. Все только охнули. А вожатый сказал:

– Молодец! Из тебя может выйти хороший спортсмен. Тебе нужно в секцию по прыжкам с трамплина. Молодец!

Кукурузо даже покраснел от удовольствия.

Меня разобрало, и я захотел показать, что я тоже геройский парень. Я поплевал на руки и полез на вербу. Но меня постигла неудача. Досадная, ужасная неудача. Я зацепился за сучок и разорвал трусы с низу до самого пупа, даже резника лопнула. О том, чтобы прыгать, не могло быть и речи. Я бы потерял трусы в полёте. Придерживая своё несчастье одной рукой и чуть не плача от стыда, я бесславно спустился вниз. Но никто не стал насмехаться надо мной: «Ничего, бывает. С каждым может случиться», – успокаивали меня все. Я только скулил и досадливо махал свободной рукой. Девчонки предлагали мне зашить трусы. Я категорически отказывался. Сидеть без трусов, пока девочка будет зашивать, – лучше утопиться! Я взял у них иголку с нитками и полез в шалаш – зашивать свой позор. Там, в полумраке, долго и неумело тыкал иголкою, прокалывая себе пальцы и глотая слёзы стыда. Неожиданно взгляд мой упал на книжку, которая лежала в углу шалаша, прикрытая листьями. Я заинтересовался, потянул её. Это была «Грамматика». Я сначала удивился, но потом вспомнил, Кукурузо же взял её, чтобы замылить глаза деду.

В «Грамматику» была вложена тетрадь. Я развернул эту тетрадь (пусть простит мой друг моё любопытство). На первой странице начинался «Дневник Робинзона Кукурузо». Что это такое – вы уже знаете: «приключения» и «неприятности» первого дня. «А что дальше?» – поинтересовался я. Перевернул страничку и вытаращил глаза. Дальше шли упражнения. Почти пол тетради было исписано упражнениями по грамматике – и на глаголы, и на существительное, и на прилагательные.

Упражнения были написаны карандашом – так же, как и дневник. Сомнений не было – всё это писалось уже тут, на острове. Так вот оно что!

Робинзон Кукурузо, который собирался прожить на необитаемом острове двадцать восемь лет два месяца и девятнадцать дней, готовился к осенней переэкзаменовке.

Ну ты хитрец! Твоя гордость, твоя неукротимая гордость заводилы и атамана не позволяет тебе сознаться, что ты усердно готовишься к переэкзаменовке, и ты сбежал от людских глаз на остров, и там зубришь грамматику. Теперь понятно, почему ты именно так назвал свой остров… Ну, постой! Ну, подожди! Я тебе…

А впрочем, что «постой», что «подожди»? Разве я скажу ему что-нибудь? Разве я хочу, чтобы он провалился, чтобы он остался на второй год?

Да нет! Конечно же, нет! И я ничего ему не скажу, ни слова, ни полслова. Пусть думает, что я ни о чем не догадываюсь. Пусть думает!

Я быстро положил тетрадь и «Грамматику» на место и присыпал листьями, словно и не трогал.

От этого открытия мне стало сразу легко и весело – точно после дождя солнце засветило. Про стыд свой и думать забыл. Быстро зашил я трусы и совсем другим человеком выскочил из шалаша. Все заметили перемену в моём настроении и теперь смело начали улыбаться.

А Кукурузо сказал:

– Великое дело трусы. Без трусов – нет человека, а в трусах – есть человек, еще и улыбается, – и хихикнул, подмигнул Вальке. Ему хотелось быть остроумным сегодня. И хотя дурацкая была его острота, я не обиделся.

Неожиданно с плёса зазвучало: