Текст книги "Деды"
Автор книги: Всеволод Крестовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Тогда подошел к Черепову брат учредитель порядка и, снова приставя ему меч к груди, а другой рукой взяв его за руку, начал с ним путь от востока на запад и, тихо, малыми шагами продолжая водить его таким образом, громко и внятно говорил на философическую тему о жизни и смерти; потом остановился, потрепал его по плечу и воскликнул:
– Vénérable [306]306
Почетный (фр.);здесь: почетный член, старейшина в масонской ложе.
[Закрыть]! Профан свершил первое испытание; твердость его подает надежду к перенесению дальнейших.
Вслед за сим эти же самые слова были повторены еще двумя какими-то голосами, и тогда повелевающий голос воззвал:
– Брат учредитель порядка! Начни второй путь!
И снова повторилось круговое хождение от востока на запад, и снова продолжалась ясная и твердая речь о материи и духе, о бесконечном и о бессмертии; и таким образом был пройден второй путь испытаний и за вторым – третий, который уже был последним. Когда же брат учредитель порядка поставил Черепова на место и, потрепав опять по плечу, отдал венераблю отчет, его речь слово в слово была повторена теми же двумя голосами, и тогда уже третий голос, тихий и сострадательный, произнес:
– Возлюбленнейшие братия! Профан окончил с похвалою испытания свои. Он достоин вступить в общество наше. Позволите ли ему приобщиться к лику вашему?
Раздалось глухое рукоплескание многочисленных лиц, из чего Черепов догадался, что этим знаком братья изъявили свое согласие.
– Итак, да приблизится! – повелел издали голос.
Новопринятого брата повели прямо вперед, направляя его ноги так, чтобы он ступал на известные места, взвели на ступени, поставили одним коленом на подушку и возложили правую руку на Библию и меч. Кто-то наложил на эту руку свою длань [307]307
Длань– рука.
[Закрыть]и повелел клясться в сохранении тайны.
По произнесении клятвы, слова которой Черепов повторял вслед за незнакомым ему голосом того, кто держал под своей ладонью его руку, его отвели задом на прежнее место, и здесь некто возле него сказал ему:
– Выстави язык! – и приложил к нему какое-то железо.
В то же самое время раздался повелевающий голос:
– Да спадет повязка с глаз его! Да удостоится увидеть свет лучезарный! – И она упала.
Мгновенно перед глазами Черепова вспыхнуло большое яркое пламя и столь же мгновенно исчезло. Тут он увидел пред собой в освещенной круглой зале около сорока человек, сблизившихся вокруг него в полукруг, с устремленными прямо на него мечами. За этими людьми, на возвышении, где помещался престол, под зеленым балдахином, усеянным звездами, стоял великий магистр с повелительно простертою вперед рукою. По мановению его сонм [308]308
Сонм– собрание, множество, сборище.
[Закрыть]братьев занял места свои.
Приглядываясь к этим людям, Черепов заметил, что все они сидели в черных шляпах и на каждом надет был белый лайковый передник, но у одних передники были просто белые, у других же – обшитые розовыми и голубыми лентами, что означало разные степени достоинств. Точно так же по степеням распределялись и те символические знаки, которыми украшались груди братии. Золотые и серебряные треугольники у одних висели на голубых, у других на алых лентах, и при этом на шее или же в петлицах. Великий магистр тоже был в шляпе, только вместо треугольника на его груди красовался золотой многоугольник, подвешенный на голубой широкой ленте. Пред ним стоял стол, покрытый до самого пола зеленым бархатом. По трем углам этого стола возвышались три массивных шандала [309]309
Шандáл– подсвечник ( перс.).
[Закрыть], а посредине лежали на подушках Библия, меч, белый молоток, циркуль и треугольник.
Когда все расселись по местам, великий магистр приказал подвести новопринятого члена к своему престолу.
Теперь, подходя к нему с уже открытыми глазами, заметил Черепов, что посреди залы лежал на полу большой план Соломонова храма [310]310
Соломóн– царь Израильско-Иудейского царства в 965–928 гг. до н. э., построил храмв городе Иерусалиме.
[Закрыть]. Он догадался, что при первом приближении к престолу ноги его последовательно были переставляемы нарочно затем, чтобы ступать на известные изображения, и именно на те места, которые по плану ведут постепенно во святая святых.
Взойдя на ступени и приблизясь к престолу, Черепов преклонил колено. Великий магистр взял циркуль, поставил его на обнаженную грудь неофита [311]311
Неофи́т– новый сторонник какого-либо учения; новообращенный в какую-либо религию ( гр.).
[Закрыть]и троекратно ударил по нему молотком. Кровь брызнула из раны, к которой брат-учредитель поспешил подставить серебряную чашу. Каждое действие сопровождалось здесь особенными словами и изречениями по установленному обряду. Когда чаша уже достаточно оросилась кровью, великий магистр предложил Черепову одеться, для чего он был введен в смежную залу, где ему уняли кровь с помощью какой-то вяжущей жидкости и помогли облечься в его платье; и когда после этого он опять был введен в круглую залу и поставлен пред престолом, венерабль обратился к нему с особенной речью.
– Возлюбленный брат! – начал он торжественным голосом. – Все, что ты ощутил и видел, суть гиероглифы [312]312
Гиерóглиф– искаж. иерóглиф – фигурные знаки, обозначающие целые понятия и слова или отдельные слоги и звуки речи ( гр.).
[Закрыть]таинственной существенности: повязка на очах, темная храмина, умственные углубления, ударенье кольцом, пути с востока на запад, шествие по изображению храма Соломонова, – все это есть не иное что, как разительные черты того, что может возбудить в душе твоей мысли о ничтожности мира и желание к отысканию истины: «Ищите – и обрящете, толците – и отверзется». Мы уверены, что довольно бы было единого слова твоего к сохранению тайны; но мы ведаем также и слабость сердца человеческого и потому над священною сею книгою религии, наполняющей ревностью сердца всех нас, приемлем для обеспечения себя клятву твою, снизующую тебя с нами посредством сей священной книги. Для того требуем мы клятвы к сохранению тайны, дабы профаны, не понимающие цели братства сего, не могли издеваться над оною и употреблять во зло. Свобода и равенство царствуют между нами. Под именем «вольных каменщиков» мы будем стараться вкупе о восстановлении здания, основанного на краеугольных камнях, изображенных в сей книге.
При этом венерабль указал на Библию. Затем, подавая Черепову лайковый передник и маленькую кирку, он продолжал:
– Любезный брат! Для того облекаем тебя, подобно каменщику, запоном [313]313
Запóн– здесь: передник, фартук.
[Закрыть]и вручаем кирку. Приими также и сию безделку – знак братского союза нашего – и носи на груди своей всякий раз, когда посетишь общество.
И он вручил Черепову прорезной золотой треугольник, на сторонах которого было изображено: "Les amis réunis" [314]314
«Объединенные друзья» (фр.).
[Закрыть], а в середине – две соединенные руки. Этот орденский знак висел на алой с серебряными каймами ленте.
– Приими сии перчатки, – продолжал оратор, подавая Черепову пару, сделанную из батиста, – и да будут они тебе в знак сохранения чистоты твоих деяний; прими также и эти две женские перчатки – для подруги жизни твоей, если таковую изберешь себе. Прекрасный пол не входит в состав нашего общества, но мы не нарушаем устава Творца и натуры. Приими, наконец, сей меч, которым должен отсекать страсти твои, и ведай, что общество соединенной братии, в которое ныне вступил ты, есть ничто само по себе, если не устремишь воли своей к отысканию истины; но это общество служит преддверием пути, который жаждет открыть пробужденная совесть падшей души.
По окончании этой речи великий магистр обратился к брату учредителю порядка и повелел ему облечь Черепова в символические знаки "вольных каменщиков" и научить предварительным гиероглифам. Тогда брат-учредитель принялся объяснять неофиту, что так как он, неофит, принадлежит пока еще к "Les apprentis", то есть к ученикам, которые составляют первую степень масонства, то знак этой категории есть как бы хватающее прикосновение правой руки к шее, потом перенесение этой руки на правое плечо, слагая большой палец с указательным, и, наконец, опущение ее вдоль по бедру. Знак же "для познавания брата" заключается в пожатии рук таким образом, чтобы большой палец одного подавил руку другого два раза, с малой остановкой, а в третий гораздо сильнее и продолжительнее.
– Слово для узнавания масона есть Saquin, – продолжал брат-учредитель, – и говорится оно после пожатия руки так: "Скажи мне первое слово, я тебе скажу второе", тогда вопрошаемый, буде он масон, произносит: "s", а вопросивший вслед за ним: "а", первый "q", второй "и", и так далее. Слово священное есть Tudalcain, и все эти слова и гиероглифы имеют свое значение, но первой степени оные не открываются.
Этим последним объяснением закончилось посвящение Черепова в масоны. Проэкзаменовав его тут же относительно правильного усвоения им гиероглифических знаков и найдя, что он усвоил их верно, ему подвязали лайковый передник, повесили на пуговицу кирку, а в петлицу треугольник, дали в руки обнаженный меч, велели надеть шляпу, подобно всем братьям, и указали то место, которое должно принадлежать ему во время братских собраний. После этого все члены поднялись со своих мест и чинно отправились в особую столовую, где ожидало их братское пиршество.
XIX. Общественная жизнь в Петербурге при императоре Павле
Первая, ученическая степень масонства, в которую был посвящен Черепов, не открыла пред его нравственно-духовными очами никаких особенных тайн и откровений, которые двинули бы жизнь его на новую дорогу, указали бы ему иные, высшие цели и задачи. А он так желал, так надеялся именно на это!.. Гвоздеев утешал его тем, что не все-де может быть открыто сразу, что наперед нужны основательная подготовка и строгая последовательность в степенях, а затем со временем все само собою станет ясно и маэстозно для его ищущего и пытающего духа. Но пока все это сулилось еще впереди, а в настоящую минуту, при всех своих усердных и аккуратных посещениях ложи, Черепов видел одну только внешнюю сторону масонства, одни лишь обряды, часто вовсе не постигая их смысла и ни во что не успевая проникнуть далее и глубже этих чисто внешних формальностей. Такое положение вскоре намного охладило его рвение, и он стал уже горазде реже посещать собратство. Разочарование последовало еще и оттого, что многие из масонов, не только низшей, но и более высоких степеней, не стеснялись в обществе говорить легко и даже иронически как о собратьях, так и о своем собственном масонстве. «Что ж, это одна мистическая забава, игра взрослых детей в страшную игру!» – с горечью думалось ему в иные минуты.
Но положительный результат, приобретенный Череповым в масонской ложе, заключался в новых знакомствах с некоторыми из тогдашних профессоров Академии наук. Императрица Мария Федоровна оказывала особенное внимание и покровительство этому ученому учреждению, и даже несколько профессоров русского происхождения пользовались от ее величества особыми субсидиями за чтение публичных лекций в залах академии и в Кунсткамере. Профессор Гурьев читал там высшую математику, Захаров – химию, Севергин – минералогию, а Озерецковский – зоологию и ботанику. Публика в особенности любила последнего; хотя он говорил и грубо, не разбирая выражений, но всегда умно, ясно и увлекательно. В числе слушателей его были многие морские и горные офицеры; посещали иногда аудитории и молодые гвардейцы, между которыми Черепов был не из последних. Эти лекции доставляли им случаи к развитию многих понятий и к приобретению основательных сведений о некоторых научных предметах. Гвоздеев тоже был в числе наиболее ревностных слушателей и, подбодряя Черепова, говорил ему, между прочим, что это есть один из существеннейших путей к усвоению масонских стремлений и "абсолютной истины".
Академия того времени хотя и не отличалась особенным блеском, но приносила обществу несомненную пользу. Подле знаменитых иностранцев: Эйлера, Эпинуса, Палласа, Шуберта и Ловица стояли русские имена: Румовского, Лепехина, Озерецковского, Севергина, Иноходцева, Захарова, Котельникова, Протасова, Зуева, Кононова и Севастьянова. Правда, не все из этих русских были люди великие и гениальные, притом многие же из них придерживались чарочки, но все они трудились и честно действовали на пользу и преуспеяние России. Первое место в числе их занимал Озерецковский, человек умный, настоящий ученый, но вздорный, сквернослов и большой руки кутила. Гвоздееву удалось как-то ввести Черепова в профессорскую компанию, и хотя он был плохой ученый собеседник, но профессора уважали его за добрый, открытый нрав, за полную и беззаветную готовность во всякое время дня и ночи на всякую лихую отчаянную штуку, за умение хорошо выпить, еще лучше угостить, да, наконец, и блестящий конногвардейский мундир в глазах многих ученых того времени тоже что-нибудь значил. Словом, не один из них находил, что быть с Череповым в знакомстве и лестно, и приятно.
Обо всей этой компании ходило тогда много анекдотов. Рассказывали, например, что однажды летом все члены Академии были на свадьбе у одного из своих товарищей на Васильевском острове. Часу в шестом утра шли они домой, гурьбою, в шитых мундирах, в орденах, и присели дорогой на помост канавки, чтобы отдохнуть и перевести дух. В это время лавочник отворял свою мелочную лавку. Озерецковский предложил зайти и напиться огуречного рассолу, что преотменно действует после попойки, и крикнул лавочнику подать им ковш "сего нектару". Напились ученые. "Эх, да и хорош же у тебя рассол, собака! Что же мы тебе должны? Сколько с нас следует?" – "Ничего-с, ваши превосходительствы и сиятельствы!" – отвечает купец с поясным поклоном. "Как – ничего?!" – "Да так, ваши превосходительствы, потому ведь и с нашим братом это случается".
Чтобы размыкать свою внутреннюю тоску, Черепов в это время отдался разным течениям, кидался в разные сферы общества, жизни и занятий, нимало даже не заботясь, "пристойно ли сие гвардейскому мундиру". Ему просто хотелось как бы то ни было и где бы то ни было забыться, заглушить, потопить эту назойливую и ревнивую кручину, которая по временам, и особенно после встреч в большом свете с графиней Елизаветой, глубоко забиралась в его сердце.
Но ни масонство, ни наука, ни даже профессорские кутежи не помогали. Вне графини Елизаветы все казалось ему скучным, бесцветным, мертвенным, ничто не привлекало, ни в чем не почерпалось забвения.
Да и самые условия жизни тогдашнего общества все более и более становились тесными и печальными. Время было тяжелое, и вообще, и в частности, и сделалось оно таковым вскоре по возвращении государя из путешествия по России; но в особенности казалось оно тяжким по сравнению с привычками и жизнью Екатерининского времени. Все переменилось разом так резко и круто, и общество остановилось в полном недоумении перед явлениями новой жизни. Государь на многих придворных и сановников имел подозрения, и сколько из них, чуть ли не ежедневно, были отставляемы от службы и ссылаемы на житье в деревни! Тайная канцелярия [315]315
Тайная канцелярия(точнее – экспедиция при Сенате) – высший орган политического надзора и сыска в России (1762–1801).
[Закрыть]была завалена делами, преимущественно раскольничьими; Обольянинов разбирал основания разных сект; многих из сектантов брали в Тайную, брили бороды и ссылали на поселение. По отзывам современников, то настала «эпоха ужасов». Один из них говорил, что «сердце болело, слушая шепоты, и рад бы не знать того, что рассказывают» [316]316
Мертваго Д. Б. Русский архив 1867 г. С. 118.
[Закрыть]; а другой свидетельствует, что в то время «надлежало остерегаться не преступления, не нарушения законов, не ошибки какой-либо, а только несчастья, слепого случая» [317]317
Греч Н. И. Русский архив 1873 г. С. 697–699.
[Закрыть]; и все жили тогда с таким точно чувством, как во время какой-нибудь повальной болезни, – прожили день – и слава богу. Если в каком-либо доме занимал квартиру квартальный надзиратель, то он свободно мог являться тираном и страшилищем всего дома – была бы лишь охота; его слушались со страхом и трепетом, от него прятались и убегали на улицах. Донос полицейского агента нередко мог иметь самые гибельные последствия. Даже самые невинные удовольствия не всегда проходили без приправы страха и горечи. Многие были до того напуганы, что если, бывало, заслышат курьерский колокольчик, то так и затрясутся, так и побледнеют;
все чудилось, будто фельдъегерь [318]318
Фельдъéгерь– курьер при правительстве в военном звании ( нем.).
[Закрыть]или даже сам полицмейстер Эртель едет брать их в Тайную. Брали иногда бог весть почему, даже по такого рода доносам прислуги, что господа говорили-де о курносых [319]319
… говорили-де о курносых. – Разговор о них был опасным: под «курносым» могли подразумевать императора Павла I, так как он был очень курносым.
[Закрыть]. Это было уже усердие паче меры и разума, и государь большей частью даже вовсе и не знал о нем.
А в то же время трудно и представить себе то бешеное веселье, которое в эти самые дни царило в петербургском обществе. В десять часов по распоряжению полиции все огни в домах должны были быть погашены, но обыватели выдумали шторы на двойной подкладке, которые, будучи спущены в урочный час, препятствовали видеть комнатное освещение с улицы, и хозяева, простившись со слишком строгими блюстителями законных формальностей, оставались в кругу людей, не заботившихся о том, что ожидает их завтра, – веселились напропалую, танцевали до упаду, вели речи самые безбоязненные, произносили суждения самые резкие. Но часто с наступлением грозного завтра гости при возвращении домой находили ожидавшую их тройку, которая отвозила "по назначению". Случалось, что и хозяева были отправляемы туда же так скоро, что созванные ими с утра гости не находили их. Но эти внезапные исчезновения не удивляли и не смущали никого: всякий мог ожидать на всякий час подобной же участи, а до того с русской беззаботностью старался запастись весельем. Но еще более может показаться невероятным, что в стране, подчиненной таким грозным порядкам, могли люди пользоваться замечательной свободой порицания. В том ящике, который был выставлен в одном из нижних окон дворца для кидания просьб и жалоб, государь нередко встречал карикатуры и пасквили на свою особу, и – замечательная черта характера – иногда он смеялся, если находил их остроумными, и всегда оставлял их, все без исключения, без всяких последствий для авторов. Известен, между прочим, факт об одном камергере, который постоянно позволял себе говорить о Павле Петровиче, еще в бытность его наследником, самые резкие вещи, что, конечно, было небезызвестно его величеству. Сделавшись государем, Павел однажды во дворце увидел своего давнего недруга, который старался теперь всячески удаляться и прятаться за других, чтобы не попасться ему на глаза. Подойдя к нему самым милостивым образом и взяв его за руку, государь сказал: "Что вы так прячетесь все от меня! Поверьте, милостивый государь, все то, что великий князьзнал и слышал, он не скажет о том императору".Таково же точно было его отношение и к пасквилям. Пламя камина обыкновенно тотчас же поглощало эти произведения подпольных авторов.
Придворные балы, торжества и празднества не поражали теперь таким ослепительным блеском и баснословною пышностью, как в предшествовавшее царствование, но всегда были оживленны и нередко весьма оригинальны. В последнем отношении особенно выделялось торжество накануне Иванова дня, 23 июня. Оно учредилось с тех пор, как государь в январе 1797 года заключил конвенцию с "державным орденом Мальтийским" [320]320
Мальти́йский орден. – В XII в. в Палестине крестоносцы основали духовно-рыцарский орден иоаннитов. В XVI–XVIII вв. их резиденцией стал о. Мальта, отсюда – новое название.
[Закрыть]об установлении этого ордена в России.
Святой Иоанн, как известно, был почитаем в качестве патрона мальтийских рыцарей. Накануне дня этого праздника все "великое приорство [321]321
Приóр– должностное лицо в католических духовно-рыцарских орденах ( лат.).
[Закрыть]российское" собиралось в одном из загородных дворцов, преимущественно в Павловском, и составляло орденскую думу, вело «протокол всем своим советованиям» и «делало о том в Мальту потребные сообщения». Впоследствии, когда император Павел принимал права и титул гроссмейстера этого ордена, он назначил на остров Мальту русский гарнизон и особого коменданта, а город Мальту повелел внести в академический календарь «наравне с губернскими Российской империи городами». Накануне мальтийского празднества, обыкновенно вечером, все наличные войска были собираемы парадом вокруг дворцовой площадки, а самый дворец занимали кавалергарды и лейб-эскадрон конногвардейцев, которые размещались по покоям на проходе его величества. К назначенному часу все находившиеся в Петербурге кавалеры и командоры ордена Святого Иоанна Иерусалимского собирались во дворец и открывали процессионное шествие по два в ряд. На них тогда красовалось особое одеяние: алый орденский супервест [322]322
Супервéст– безрукавный кафтанчик ( фр.).
[Закрыть]с вышитым на груди изображением белого мальтийского креста. В замке этой процессии шел император в сопровождении орденского оруженосца Павла Ивановича Кутайсова и командира кавалергардского корпуса с палашом наголо. Вся процессия троекратно обходила около девяти костров, разложенных на площадке, обрамленной войсками, после чего император и один из высших сановников ордена бросали на костры пылающий факел и зажигали их, а затем шествие тем же порядком между горящими кострами возвращалось во внутренние дворцовые покои. Императрица с женской половиной царской фамилии, дамы высшего круга и весь двор обыкновенно любовались на этот древний рыцарский обряд из-под намета особой палатки, разбивавшейся поблизости.
Но более всего бывало оживленно в Гатчине во время осенних маневров. Здесь, в этой колыбели павловской армии и флота, в этом питомнике их организации, учреждений, выправки и дисциплины, было любимейшее местопребывание императора во время осени. Петергоф он еще любил и живал там среди освежающих фонтанов в самую жаркую летнюю пору, но Царское Село терпеть не мог и почти никогда в него не заглядывал.
В Гатчине еще при жизни императрицы Екатерины благодаря постоянному пребыванию там наследника образовалась как бы совсем иная атмосфера, где все приезжающие во дворец были принимаемы с любезностью и радушием; но вместо непринужденности и легкой, веселой свободы, господствовавшей при большом дворе, здесь все было чинно, скромно, семейно и бесшумно. Все здесь было устроено несколько на прусский лад, и именно по старинным образцам прусским: повсюду трехцветные шлагбаумы на въездах и выездах из городка, повсюду часовые, которые, бывало, на прусский манер окликают проезжающих и стоят в старинной форме времен Фридриха-Вильгельма I [323]323
Фри́дрих-Вильгéльм I(1688–1740) – прусский король с 1713 г.
[Закрыть]. Там был выстроен форштадт – совершенное подобие маленького немецкого очень чистенького городка; казармы, конюшни, гауптвахты и вообще все казенные строения – точь-в-точь такие, как в Пруссии, что так нравилось Павлу Петровичу еще со времени его путешествия по Европе.
Здесь, в уединении, он мог свободно предаваться своим любимым занятиям: воинским экзерцициям, составлению военных проектов, реформ, уставов, верховой езде и чтению научных книг. Известно, что он был одним из лучших ездоков и наездников своего времени и еще с раннего возраста отличался в каруселях [324]324
Карусéли– здесь: большое круглое здание для обучения езде на лошадях ( фр.).
[Закрыть]; он знал в совершенстве языки: русский, славянский, французский и немецкий, владел достаточно хорошо итальянским и латинским, был хорошо знаком с историей, географией и математикой, говорил и писал весьма легко и свободно и всегда отличал особым вниманием людей остроумных.
Гатчина уже и в это время была прекрасным уголком среди петербургских окрестностей. Лучшим ее украшением служил дворец или, точнее, замок, с башнями и подземными ходами, построенный просторно и прочно из тесаного местного плитняка и окруженный каменной стенкой, рвами и земляными валами, на которых и доселе еще стоят орудия того времени. Парк и тогда уже был тенист и очень обширен и изобиловал превосходными старыми дубами. Прозрачный поток и теперь, как тогда, вьется по парку и по садам, во многих местах расширяясь в обширные пруды, которые почти можно назвать озерами и на которых красовались в полном боевом снаряжении две прекрасные яхты. Вода в этих прудах до того чиста и прозрачна, что можно считать камешки на глубине двенадцати или пятнадцати футов [325]325
Фут– старая русская и английская мера длины, равная 30,48 см.
[Закрыть], где плавают большие форели и стерляди. Этот замок вполне удовлетворял романтическим, рыцарственным наклонностям императора Павла.
Во время осенних смотров, парадов и маневров здесь происходили большие увеселения: концерты, балы, маскарады, фейерверки и спектакли, преимущественно французские, беспрерывно следовали одни за другими. Казалось, что на эти немногие ясные осенние дни все удовольствия, все развлечения Версаля [326]326
Версáль– дворцово-парковый ансамбль в стиле французского классицизма XVII–XVIII вв. близ Парижа, резиденция французских королей.
[Закрыть]и Сан-Суси [327]327
Сан-Суси́– дворцово-парковый ансамбль середины XVIII–XIX вв. в г. Потсдаме, летняя резиденция прусских королей.
[Закрыть]сосредоточивались в Гатчине. Но эти празднества часто помрачались строгостями всякого рода, как, например, арестом офицеров или мгновенного ссылкою их в отдаленные полки. Государь часто бывает сердит и особенно вспыльчив; но замечательно, что из уст его никогда, ни при каком случае, не вырывалась грубая или обидная брань. Он и в гневе умел сохранять свои врожденные свойства присущей ему рыцарской вежливости. Случались также и несчастья, какие нередко бывают на больших и горячих кавалерийских маневрах, и эти случаи весьма раздражали императора; но он постоянно выказывал много человеколюбия и сердечной теплоты, если кто-либо из солдат или офицеров серьезно был ранен.
