Текст книги "Солдат и черт (СИ)"

Автор книги: Всеволод Шипунский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Солдат и чёрт

(сказка)

Жил-был удалой солдат, служил верой, правдой царю-батюшке. А как отслужил он двадцать пять лет, как одну копеечку, ему и сказали: «Свободен, солдат! Пора тебе на покой. Тем более, никакой войны пока не предвидится».

А солдату что? Унывать он не привык. Взял под козырёк и – ать-два! ать-два! – пошагал, куда глаза глядят. Всякий встречный народ на него любуется: рейтузы на нём белые, сапоги чёрные, мундир зелёный, усы седые, ранец на спине да сабля на боку. Шагает браво да весело! А что в ранце только вошь на аркане, да блоха в кармане, так кому это ведомо?

Идёт он так, идёт, вдруг навстречу ему – чёрт. Рожа хитрая, цыганская, зато костюмчик на нём отличный, стрижка наилучшая, чёрные усики, а во рту сигара. Рогов в густых волоса особо и не видать. Только заместо штиблет на ногах копыта лакированные.

– Здорово, служивый!

– Здорово, коли не шутишь, – отвечает солдат: был-то он не из пугливых.

– Откуда путь держишь? Дела пытаешь али от дела латаешь?

– Да вот, – говорит, – одну службу отслужил, теперь другую ищу.

– Так тебя-то мне и надо! – говорит чёрт. – Говори сразу, чего хочешь?

– Ха! – говорит солдат. – Чего хочу... Да всего хочу! Второй день во рту маковой росинки не было. Да и выпить хочу, страсть! А уж насчёт баб!.. это… и не передать. Хотя оно и грешно, конешно.

– Так это ж всё в моей власти, служивый! Устроим в лучшем виде! Ты каких баб предпочитаешь? Крестьянских али купеческих?.. Сам-то я купчих люблю. Ух, и сладкие! Сами дебелые, телеса молочные, груди дынные, зады необъятные... Заказывай, брат, купчиху – век не забудешь!

– А то, может, барыньку?.. О, эти, брат, всё благородным манером! всё тебе цирлих-манирлих... Но как до дела дойдёт, только держись!.. Только скажешь ей, что ты, мол, не солдат, а енерал в отставке. А то ещё обидится, почтёт за бесчестие... что её простой солдатик, это самое... Не могут уразуметь, дуры, что солдат в этом деле лучше всякого енерала будет!

Почуял тут солдат, что рейтузы его, которые были в обтяжку, натянулись, и охота ему пришла великая. Вот чёрт! Того и гляди, соблазнит православного.

– Ты погоди тарахтеть, – посуровел солдат. – Ишь какой прыткий! Сказывай сперва, что за служба у тебя такая? В пекло дрова, что ли, возить? А с бабами разберёмся...

– Ну ты скажешь! – засмеялся чёрт. – Какие дрова? У нас там уголь, да смола, да сера. И всё в неограниченном количестве. …Да тебя туда и не впустят. Что, служивый, пекла испугался?

– Ну, это ты, хвостатый, врёшь, чтоб русский солдат чего пугался. Я самого Буонапарта не пугался, а за ним сто тысяч штыков было, да сто тыщ сабель… Да тыщи пушек!

– Верю, знаю, сам видел! – кричит чёрт. – Был я на этом поле-то, близ деревеньки этой… как её… память уже ни к чёр… тьфу!.. ни к ангелу. Ух, и работы там было! Сколько грешных душ собрали – уму непостижимо! Замаялись просто их мешками таскать.

– Что ж ты врёшь, бесовская душа! Кого вы там таскали?? Кто принял смерть за отечество – прямиком в рай отправлялся! Думай, что говоришь-то.

– Ой, точно!.. Снова запамятовал. Это ж мы буонапартовских воинов души таскали... Извини, солдатик.

– Хватит болтать, чертяка, – говорит солдат строго. – Ты меня сперва накорми, напои, да спать уложи, а потом уж об службе поговорим.

– Идёт! – говорит чёрт.

Взмахнул он сигарой, нарисовал дымом бесовский знак в воздухе, и – на тебе!

Тут же под тенистым деревом у дороги сама собой легла скатёрка расписная: по краям её языки адского пламени шёлком вышиты. А над ними всё котлы, котлы висят с грешниками, а они, грешники-то, из котлов рожи высунули, глаза выпучили, и орут – принимают, значит, муки адские. И этот орнамент замечательный вокруг всей скатёрки так и вьётся. Сразу видать, откуда вещь прибыла!

Впрочем, солдату без  разницы. Снял он ранец со спины, кивер с головы, саблю отстегнул, волосы седые пригладил, усы расправил, и уселся тут же на травку.

А на скатёрке-то! Полное блюдо мяса зажаренного, прямо из огня – ещё оно скворчит и жирком исходит; да ещё хлеб ситный, да ещё лук сочный да злой! Тут же глиняный кувшин свежего квасу стоит, прямо со льда, запотевший, да зелёный штоф наливки червонной.

– Эх, служивый! – подсаживается рядом чёрт, скрестивши копыта. – Кто тебя когда ещё так кормил, скажи-ка? На какой ещё службе?

– Угм-угм, – отвечает солдат, наворачивая за обе щеки. – Угм-огм-угм.

Чёрт разлил штоф на две кружки, и тут выпили они, как старые друзья-приятели. Поел солдат, попил, по усам текло, но уж и в рот попадало! Чёрт тоже от него не отставал – чего ж себе отказывать, если все харчи предоставляются прямиком из пекла и совершенно бесплатно, для служебной надобности, так сказать – для охмурения души православной.

Ох, и сладка она им, чертям, душа человеческая! Да просто так об этом ведь не скажешь: нужно туману напустить, службу какую-нибудь заказать-придумать.

– Ну, что, чертяка, – говорит солдат, попивши да поевши, и засучивает рукава. – Давай теперь силой мериться?

– Хе-хе, – смеётся тот. – Это как же? Кто камень в руке раздавит?

 – Да хоть бы и камень!.. А ты откуда знаешь? – дивится солдат.

– Да кто ж этого не знает, – ухмыляется чёрт. – Я камень раздавлю в песок, а ты заместо камня возьмёшь луковицу, так? Да и выжмешь её мне прям в глаза... А?

Смутился солдат, покраснел. Он ведь так и хотел сделать. Да так и в сказах любых написано! Раскусил его чёрт, что тут скажешь.

– Брось ты, служивый, – говорит чёрт, – всё козни мне строить! Давай лучше гульнём с тобой на славу! Ты пойми, – тут чёрт зашептал ему на ухо. – Всё, что ни захочешь – всё будет! И всё бесплатно, заметь. Всё оплачивает банк «Пеклокоммерц», со специального счёта. Нам заботы никакой. Соглашайся, брателло!

А солдату гульнуть-то охота – сто лет уж он не гуливал! Ну, если не сто, так двадцать пять точно. Махнул он рукой:

– Ну, давай, что ли... Давай теперь это... насчёт баб сообрази.

– Вот это дело! – хлопнул его по плечу чёрт. – Какую б тебе хотелось? В мечтаниях было у тебя что? А то, может, негру чёрную хочешь? – хихикает бес. – Всё можем!

Задумался солдат, не знает, что и пожелать. А чёрт зажёг опять свою сигару, дыму напустил, и в сигарном облаке картинка нарисовалась.

Идёт под гору к речке по зелёной травушке-муравушке крестьянская девка-краса, русая коса ниже пояса. Рубаха на ней белая, коромысло красное; идёт, песню напевает. Подошла к берегу, воды набрала, поставила. Жарко! Оглянулась вокруг – ни единой живой души. Только шмели жужжат да стрекозы над речной осокою летают... Взяла она тогда, рубаху через голову скинула – всю красу свою солдату явила! – да в воду осторожненько так и заходит, ноженькой её пробует. Ай, красава!

– Смотри, солдат, – говорит нечистый. – Девка Дуняша, в самом соку! Я её сейчас охмурю, и тебя туда же перетащу. Как из воды выйдет, бери её смело и вали на травку! Ничего она супротив не скажет.

У солдата глаза сперва загорелись, а потом поразмыслил он, и говорит:

– Девка больно хорошая, жалко... Ты её охмуришь, она ничего и знать не будет, а потом в подоле принесёт? Ещё, того гляди, утопится с горя... Нет, чёрт, погоди. Дай подумать.

– Думай!

Подумал солдат, подумал, и вспомнил одну барыньку... Шёл это он со службы, да попал в одну губернию, в одно поместье завернул. Ну, и стал проситься на ночлег.

Вышла на широкое крыльцо барыня в большой белой шляпе, красивая да белолицая, ладная да фигурная, но спесива – жуть! Посмотрела через стёклышки презрительно, губу выпятила: «Фи! – говорит. – Разве у нас постоялый двор? Разве трактир?.. Какое, – говорит, – хамство. Прочь пошёл!» Веером махнула и прогнала солдата.

Эх, и обидно ему стало! Он с Буонапартом воевал, кровь за Расею проливал, 25 годков солдатскую лямку тянул, а его – как паршивого пса!.. Утёр он солёную слезу, и пошёл со двора. Заночевал в поле, в стогу, на пустое брюхо, и долго тогда эту барыньку поминал.

Рассказал он чёрту этот случай. Надо бы, говорит, отблагодарить эту барыньку за гостеприимство. «Сделаем, – говорит чёрт. – Иди и жди меня на постоялом дворе, тут недалече. Там мужики мои люди. Я их упрежу, они подсобят» Записал себе на манжет ту губернию и то поместье, где барынька жила, и исчез.

Долго ли, коротко ли, разыскал он барыньку, и в мгновение ока перенёс её на этот постоялый двор – уж такой грязный да загаженный, что хуже не бывает. «Где это я? – оглядывается она растерянно. – Какой ужосс!» Стоит она в белых туфельках посреди двора в грязи непролазной, и даже шляпка у неё набекрень скособочилась. Вышел рябой мужик, борода лопатой. «Никакого ужоса, – говорит. – Вас тут солдат-с один давно дожидается» «Какой такой солдат?» «А тот самый-с, которого вы прогнать изволили» Заводит её в избу, а солдат тут как тут, кланяется ей в пояс. «Извольте, госпожа барыня-сударыня, принять от меня благодарность за ваше гостеприимство» Тут ещё один мужик, рыжий, да другой, рябой – деваться некуда. «Да что же это значит?» «А то и значит-с, что ставайте-ка в позицию» «Как, что?.. Как смеете, мужики?? Это что же вы, мне бесчестие?..» «Никакого бесчестья-с. Не извольте беспокоиться, никто знать не будет-с, а только извольте стать, как следовает»

 Наклонили её мужики, за руки придержали, солдат тут юбки ей задрал, за дебелые округлости покрепче взялся, и давай благодарить. Долго благодарил, от всей души! Барынька сначала в крик, а потом приумолкла, стонала только жалобно. Потом на лавке они вдвоём посидели, отдохнули. «Может, солдатик, – говорит она, – я уже пойду?» «Нет, госпожа барыня, – отвечает. – Покуда рановато-с. Ещё чуток благодарности осталось»

Хлебнул он кваску, и опять давай благодарить барыню. Уж отвёл душу! А как ближе к концу, он и спрашивает: «Ну, что? Будешь ли ещё солдат служивых, защитников отечества гнать со двора?» «Нет, солдатик! не-ет милы-ий!.. Не бу-уду-у!» «Ну, смотри, госпожа барыня, я ведь проверю!» «О-ох, милы-ий... Проверя-ай!»

Уж как вышла барынька из избы, так идёт и себя не помнит, всё причитает: «Никогда солдат служивых гнать не буду, а любить их буду»

Тут к ней чёрт облаком подплыл, сном окутал, и сразу она у себя в имении очутилась, на собственной  постеле. Голову поднимает и думает: «Вот так сон!.. И ведь всё как наяву!» А как девки её переодевать-то стали, она глядь – так и ахнула. И вправду наяву было!

С тех пор и запал ей этот солдат в душу. Чем, бывало, ни занята, а нет-нет, да о нём и вспомнит.

*     *     *

 

А солдат с чёртом между тем снова уже на старом месте, на лугу под деревом сидят, пьют опять и едят. У солдата глаза осоловели, а морда прямо лоснится от удовольствия.

– Ну, что, брат служба, доволен? – спрашивает чёрт. – Барынька была первый сорт! Сладкая, как груша. Что скажешь?

– Да, брат чёрт! – говорит солдата. – Ох, и хороша была баба! Спасибо, удружил.

– Спаси-бо?.. То есть, «спаси бог»?? Нет, нет! мне этого не надобно. Ты давай меня как-нибудь по-другому отблагодари.

– Как же я тебя отблагодарю по-другому, брат чёрт?.. Как барыньку, хе-хе-хе, что ли?

– Но-но! Попрошу без намёков, служивый. Или, думаешь, раз чёрт, то с ним всё себе можно позволять? – оскорбился чёрт.

– Да я же пошутил, брат... А ты в амбицию.

– Ладно, проехали. Скажи-ка лучше, служивый, много ль денег получил за свою непорочную службу?.. Ладно, не говори, сам знаю. Ничего! А богатым да знатным хочешь стать? Живать в столицах, пивать шампанское, барынек всяких... это самое? Чтоб, как в песне поётся: «Балы, шампанское, лакеи, кучера...» А?

– Да что сказать... Плохо ли с лакеями да с кучерами! И работой беспокоить не будут?

– Какой такой работой?.. А мужики на что? Вроде тебя, хе-хе, обалдуи... Работа мужиков любит! А ты знай себе с утра пей кофий с ликёром, а как обедать позовут – садись да обедай. Да обед-то не простой, повар-француз готовит,  да с шампанским! Барынька у тебя всегда под боком будет; захотел – позвал, предложил ей культурно шерше лямур и монплезир: они это понимают и сразу дают.

– Славная жизнь, что же... Ты мне эти слова только запиши, а то забуду!

– Шерше лямур?.. Само собой. Да я тебе полный список французских любовных слов напишу.

– Ну, а взамен-то ты что хочешь,  чёртушка? Душу, небось, християнскую тебе подавай?

– Ну, вот! чуть что – сразу душу!.. Зачем сразу-то?? Сперва договорчик составим, культурно всё обговорим...

– Нет! Не получишь, чёртова перечница, ты души православной!

– Но, но! не очень то! Перечница... На себя посмотри, сапог солдатский. Не хочешь по договору – давай в карты сыграем! Выиграешь – твоё счастье. И душа твоя, и богатство. Нет – тогда извини...

– В карты? Да ведь ты жульничать будешь!

– Никогда! Никогда порядочный чёрт не станет жульничать в карты. Смотри-ка!

И в руках у чёрта появилась новенькая колода карт с позолоченной рубашкой, где дамы были – молодые чертовки, валеты – молодые весёлые черти, а на королей – старых, рогатых и осатаневших, жутко было и смотреть.

– Что ставишь? – спросил чёрт и стасовал колоду. Карты так и замелькали у него в руках, и солдат понял, что не устоит.

– Ух, ты! – похвалил солдат. – Дай-кось теперь я!

Взял колоду, а карты у него из одной руки в другую так сами и полетели. Видит чёрт, солдат тоже не лыком шит.

– Играем на жизнь мою богатую, вельможную, – говорит солдат.

Сдали карты. Солдат смотрит, фигура у него знатная получается, вроде карэ, если б ещё с прикупом повезло. Взял прикуп – точно карэ! четыре короля рогатых на руках. Выиграл!

Чёрт тоже заменил карту, но молчит, хитрая морда, выражения не меняет. Ну, солдат выкладывает четырёх рогатых – карэ из королей! И смотрит на чёрта козырем.

И чёрт тут открывается, а у него – флеш-рояль с джокером! Солдата как мешком по голове!.. Смотрит он в карты, а у джокера-то и у чёрта морды одинаковые, цыганские, не отличишь! И обе улыбаются... Пропал! С кем играть сел, несчастный??

– Ну, нечего делать – проиграл! – говорит чёрт и достаёт из кармана бумагу гербовую. – Подписывай договор, служивый. Только тут кровью нужно, сам понимаешь...

Солдат окаменел, сидит – лицо опрокинулось, усы обвисли. Проиграл... Душу свою бессмертную! Теперь на вечные времена гореть ей, милой, в адском пламени... За что?!

– Да не буду я ничего подписывать, рогатый!

– Как так?

– А так... Играли мы на что? На мою богатую жизнь. Так? Так. Я проиграл? Проиграл! Значит, богатой жизни мне не видать, верно. А вот душа, извини, при мне останется!

– Ты погоди... – чёрт даже головой затряс. – Ты меня не путай!

– Какое тут путать? – гнёт своё солдат. – Вот если бы выиграл я судьбу вельможи знатного, тогда дело другое! Тогда души бы лишился... После смерти, конешно. Но ведь я ж проиграл!

Обалдел чёрт от солдатской логики, в небо глядит, репу чешет.

– Так что же, мне проиграть нужно было? Чтоб душу твою получить? –  дивится он.

– Ясен пень, проиграть! – говорит солдат. – А то как же?

– Ну, что же... Давай ещё сыграем.

– Нет уж! – говорит солдат, встаёт и ремень затягивает. – Мне домой пора. Меня там матушка-старушка ждёт, не дождётся. И девка Алёнка уже двадцать пять лет дожидается. Мне жениться пора! А не с тобою тут лясы точить.

Жалко чёрту прощаться с солдатом, жалко отпускать его, договора не подписавши. Всё зря старался, выходит!

– А давай, я уж тебя и домой отвезу, – говорит. – Где это?

– Ну, что же... Отвези, коли  не трудно. Во Власьевской губернии деревню Погорелово знаешь?

– Найдём, не впервой, – говорит чёрт. – Горелово, Неелово, Неурожайка тож... Ты посиди пока, отдохни, я справки наведу.

И мигом исчез с глаз. Тут же проявился он в этой деревеньке, на солдатской родине, и – ну на неё порчу наводить! И пожар на неё наслал, бесовское отродье, и мор, и голод, и чуму, так, что полдеревни от неё – и того не осталось. Потом вернулся к солдату как ни в чём ни бывало:

– Поехали, служивый! Такси свободен.

Уселся солдат на него верхом, за рога схватился покрепче, и понеслись они выше облаков! Звёзды на чёрном небе высыпали, месяц засиял! У солдата прямо дух захватило... Долго летел чёрт, а как стали уже светлеть небеса, приземлился на окраине деревеньки-развалюхи.

Слез солдат, смотрит и не узнает деревню родную. Ни одной избы целой, всё покосилось да сгнило; поля вытоптаны, бурьяном поросли, народу не видать...

– Не скучай тут, служивый! – говорит чёрт. – Как захочется тебе пожить сытно да богато, кликни меня! Я мигом буду. Договор оформим, всё как полагается. Заживёшь в своё удовольствие!

Сказал, и исчез. А солдат пошагал прямиком к родному дому, и видит, что дом-то весь покосился, вот-вот рухнет. Зашёл на подворье – никого, пусто; в доме шаром покати, грязь, рухлядь да сор...  Пошёл к соседям: «Померла, – говорят, – твоя матушка. Давно уж померла». Заплакал солдат, да слезами горю не поможешь. «Дай, – думает он, – на девку Алёнку взгляну, что ждать меня обещалась». Отправился к ней. Глядь, а навстречу ему какая-то старуха выходит, горбатая да страшная, нос крючком. «Я, – говорит, – Алёнка и есть. Старик мой помер, детушки разъехались, бросили меня. Да и мне уж немного осталось. А ты кто таков?»

Ничего не сказал солдат, повернулся и пошёл домой. Снял там свою форму парадную, повесил её на гвоздь, а сам натянул крестьянскую одёжку, грязную да пыльную. И принялся за работу.

Три года работал он не покладая рук. Избу собрал по брёвнышку, крышей покрыл; только порадовался – а она возьми да и сгори. Поле выполол, да вспахал, да посеял рож, да снова выполол; ждёт урожай, радуется. А урожай от дождей-то сгнил на корню... Это что же за напасть! Хоть плачь, хоть чёрта зови – разрази его гром и молния!

Совсем отчаялся солдат, хоть в петлю с такой жизнью! Закручинился, затосковал... Взглянул однажды на свою форму парадную, что ещё висела в его избушке на гвозде, и вспомнилась тут ему та самая барынька... И захотелось ему попроведать её, да проверить, как она своё обещание выполняет, как служивых принимает, чем поит-угощает.

Сказано – сделано. Утёр он слёзы горькие, вычистил свою форму да сапоги, саблю песочком отдраил, сам в баньке отпарился, оделся по форме, усы кверху закрутил, встал по стойке смирно и самому себе честь  отдал! Ай, да бравый молодец! И ать-два, ать-два – зашагал вон из дому. А как вышел за околицу, обернулся солдат и сказал стихами: «Прощай, деревня ты родная! Вернусь ли я когда, не знаю». Всплакнул, и был таков.

Долго ли, коротко ли, дошагал он до той самой губернии, и свернул в то самое поместье, где барынька жила. Зашёл он в широкие ворота каменные, усы подкрутил, и ать-два! ать-два! подходит к высокому крыльцу с широкой лестницей. Тут к нему главный камардинер спускается: «Кто таков? Что надо?» «Доложи, – говорит, – хозяйке-барыне, мол, солдат на постой просится»

Не успел главный камардинер подняться в покои, а тут и барынька спешит по лестнице, торопится встретить служивого. «Мы рады, солдатик! Располагайтесь у нас свободно... Эй, растопить баньку! да одеть солдата во всё чисто»

Тут-то вгляделась она через стёклышки свои и узнала солдата... Ой, что тут было! Охнула она, слёзы у ней покатились из глаз ясных, да на грудь солдату и упала. «Милый, – говорит, – а ведь я тебя ждала!» И повела его за собой в покои, да усадила в кресла бархатные, и сама напротив села.

Солдат дивится, но ничего: сел, кивер на пол поставил, сидит по стойке смирно. «Ах, солдат! То, что ты меня, вдову молодую, обесчестил – это-то ладно... Про то никому неведомо. Да и я хоть, в кои-то веки, ощутила силушку молодецкую. Но что я тебе покажу! – говорит, и зовёт громко: – Поди сюда, мальчик мой!» И вбегает к ним мальчонка, славный такой, шустрый да белокурый; если приглядеться – вылитый солдат, только без усов. «Вот сынок твой! – говорит барыня. – Зовут Ванечка».

Солдат так и онемел: сидит, глазами хлопает, не знает, что и делать. Обняла барыня мальчонку, поцеловала и отпустила с миром. «Эх, солдатушка, – вздыхает барыня. – Знаешь ли, каково это – вдове незамужней родить? Ведь как родила я Ванечку, так ни разу с тех пор в столицах-то не была! Так здесь, в деревне и сижу... Молодость и красоту свою гублю среди гусей да дворни. И никто в столичном свете о сынке моём не знает. Как мне там появиться??» «Чем прикажете вам помочь, сударыня барыня?» – робко говорит солдат, всю вину свою, наконец, осознавши. «Вот если б я была замужняя!.. Ах, как хорошо было бы!..» «Так чего же проще, сударыня? – говорит солдат. – Давайте я с вами запишусь... Законным супругом» «Ах, что ты! Как я могу, за простого солдата... Любить-то я тебя и так буду, – улыбается она ему с намёком. – Но вот замуж... Ах, в мужья мне не солдат, а генерал бы нужен!»

Понял тогда солдат, что полез со свиным рылом  в калачный ряд, догадался, что не в свои сани стал усаживаться. Встал он с кресел, поклонился барыне и говорит: «Желаю вам и сыночку вашему премного здравствовать. А меня прошу отпустить за ненадобностью» – повернулся на каблуках, и – ать-два, ать-два – пошагал вон из комнат.

«Постой! – подхватилась барыня. – Вот в шкапе у меня висит мундир покойного мужа моего, генерал-аншефа. Ну-ка, примерь-ка его!» «Зачем это?» «Примерь, чай, не убудет от тебя?» Надел солдат мундир: сукно тонкое, эполеты золотые, аксельбанты так и сияют. Натянул рейтузы белоснежные. Сидит на нём мундир, как влитой. Генерал, да и только! Ещё бы вместо усов солдатских – бакенбарды генеральские. «Ах, ты Боже мой! – говорит барыня. – Чисто муж мой покойный!.. Давай теперь тебе фамилию генеральскую придумаем... А потом и под венец! Хочешь ли, милый?» – льнёт к нему барыня.

А чего же солдату не хотеть? Когда жизнь богатая сама в руки идёт. «Был, – говорит, – у  нас на войне командир, генерал Голенищев. Хорошая фамилия для енерала!» «А я знавала одного старого генерала, фамилией Скобелев – вспомнила барыня. – Он ещё за мной ухлёстывал, старый дурень, но уж помер давно. Так пусть ты будешь генерал в отставке Голенищев-Скобелев! Только усы сбрей, милый» «Слушаюсь!» – отвечал солдат.

Тут же, как побрили его, созвала барыня всю дворню и вывела на крыльцо солдата в генеральском мундире, которого без усов никто и не узнал. «Вот, – говорит, – мой гость и жених генерал Голенищев-Скобелев. И его слово, – говорит, – для вас, мерзавцы – закон!» Тут весь народ – ему в пояс. «Поварам готовить обед праздничный! А всем остальным, канальи, тишину блюсти. Генерал отдыхать будет. Смотрите у меня!» И повела гостя в покои.

Тут весь народ стал на цыпочках ходить да шёпотом говорить, так что, как пошли из барских покоев стоны да крики любовные, все сразу услышали и обрадовались. Значит, к венчанью дело... Дай-то Бог!

Так простой солдат – крестьянский сын, стал генералом. Не настоящим, конечно, но тоже ничего – подходящим. С имением управлялся на диво: порол всю дворню, порол крестьян, а порою, и саму барыню, ежели не угодит! Ну, её-то не прилюдно, да и то, если в сердцах. Барыня терпела, а потом, после порки только любила солдата жарче.

Потом по столицам стали они разъезжать, в свете вращаться. Барыня обучила его всяким манерам да словам французским. И ничего! Никто в нём простого солдата не заподозрил. В общем, настоящим стал вельможею.

А уж сынок его, Ванечка, как подрос да пошёл в службу, стал истинный русский генерал Голенищев-Скобелев и отличился во многих делах и баталиях.

Так вот обманул солдат хвостатого. Хоть чёрт ему и помогал, а душу свою он ему не продал!