Текст книги "Современная жрица Изиды"

Автор книги: Всеволод Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

Однако не все же лавры. Въ письмѣ отъ 6 ноября 1877 г. Е. П. Блаватская жалуется, что многіе журналы, которые судятъ, якобы, только по обложкѣ и по «table of contents» (оглавленію) обвиняютъ ее «въ распространеніи трансцендентальныхъ безсмыслицъ, а нѣкоторые такъ прямо, по-американски, называютъ дурой…» Одному изъ редакторовъ, пишетъ она, – «Олкоттъ чуть въ рожу не далъ, да это что же поможетъ!»

Смущаетъ ее сильно и другое обстоятельство: вышла въ свѣтъ книга Юма, гдѣ онъ не поцеремонился съ Еленой Петровной и разсказалъ много краснорѣчивыхъ вещей о ея плутняхъ всякаго рода. Она пишетъ: «Отъ того я и уѣзжаю на вѣки въ Индію [123]123
  Вотъ ужь теперь она уѣзжаетъ на вѣки въ Индію не для «теософическаго общества», а отъ разсказовъ Юма!!


[Закрыть], и желаю заѣхать туда, гдѣ и имени моего никто не знаетъ, отъ стыда и горя. Юмъ погубилъ меня своею злобою на вѣки въ Европѣ. Должно быть хорошія штуки онъ писалъ – когда его жена вынуждена была написать M-r Martheze въ Лондонъ, чтобы онъ ради Бога не обращалъ вниманія на письма ея мужа, такъ какъ онъ (Юмъ) сумасшедшій!! [124]124
  Конечно жена Юма ничего подобнаго не писала, и Блаватская это тутъ же выдумала. Такимъ образомъ оказывается, что обычай объявлять своихъ обличителей сумасшедшими (см. главу XXIV моего разсказа) издавна уже практиковался Еленой Петровной.


[Закрыть]. Книги Юма ни Олкоттъ, ни я, не только не читали, но даже въ глаза не видали. Олкоттъ еще до ея выхода далъ себѣ слово никогда не открывать ее даже, и сдержалъ его. Ему нѣсколько разъ предлагали отвѣчать на нее и одинъ изъ издателей лондонскаго „Atheneum“ написалъ ему предлагая отвѣтить на всѣ пункты въ его рецензіи. Но Олкоттъ отказался» [125]125
  Конечно, если нѣтъ никакой возможности оправдаться въ прямо и опредѣленно поставленныхъ обвиненіяхъ – самое лучшее зажимать уши и молчать, – даже и въ томъ случаѣ, если предлагаютъ страницы журнала для отвѣта. Только неподражаемая Елена Петровна могла такъ наивно разсказывать объ этомъ!


[Закрыть].

Послѣ этого болѣе чѣмъ на полтора года прекращаются письма Е. П. Блаватской. Но вотъ совершилось переселеніе теософовъ въ Индію. Очевидно практичному Олкотту удалось обратить въ деньги серебряные рудники и земли барона де-Пальма. Елена Петровна очутилась въ Бомбеѣ, гдѣ и основала пока «Главную квартиру теософическаго общества». Этого мало – она рѣшилась издавать журналъ «Теософистъ» и, посылая печатное, широковѣщательное о немъ объявленіе, пишетъ изъ Бомбея, 16 іюля 1879 года:

«Неужели забыли насъ? Позвольте же напомнить о сиротахъ, нынѣ благополучно пребывающихъ въ Бомбеѣ среди чудодѣйныхъ саньязи, факировъ, іоги и кобра-капеллъ. На счетъ психологіи нашъ журналъ заткнетъ за поясъ всѣ спиритическіе журналы. Неужели ужь и словечка болѣе не получу отъ васъ? Полковникъ Олкоттъ свидѣтельствуетъ глубочайшее почтеніе. – Будьте такъ добры, позвольте узнать, можно ли намъ посылать этотъ журналъ въ Россію безъ конверта, просто подъ оберткой! Какъ видите, о политикѣ въ немъ не найдется ни слова; только о философіи, психологіи, и – метафизикѣ. Господи! что это за страна чудесъ – когда бы вы знали. Неужели ни одинъ изъ вашихъ Петербургскихъ журналовъ не нуждается въ статьяхъ изъ Индіи? Я бы имъ такія настрочила, что они остались бы довольны. – Будьте великодушны дайте знать. Вѣдь я читала въ „Русскомъ Вѣстникѣ“, что они нуждаются въ свѣдѣніяхъ объ индійскихъ религіяхъ. А я вѣдь – какъ увидите по программѣ окружена представителями всевозможныхъ религій. У насъ теперь 74 тысячи(!?) членовъ теософическаго общества и Аріа Самаджи. Только что вернулась изъ Раджпутаны и North Western Provinces, – ѣздила на слонахъ, проникала въ сокровенныя пагоды, и – да нѣтъ и словъ, чтобы достаточно выразить чувствія!»

Въ письмѣ отъ 18 октября 1879 года чувствуется такое же бодрое, самоувѣренное настроеніе: «… Мы вотъ четыре мѣсяца муссона (mousoon, сирѣчь) подъ дождемъ и вмѣстѣ съ тѣмъ теплымъ паромъ. Дождь льетъ сверху, а паръ идетъ снизу, и поэтому сырость и мокрота невообразимыя! Особенно же одолѣли скорпіоны и стоножки; да и кобръ изрядное количество у насъ въ саду. Только знай, что читай „мантры“, заклинанія; и безъ магіи здѣсь и невозможно жить. Одни астрологи, алхимики да магусы нашего общества и спасаютъ насъ отъ погибели. А все же живемъ и даже толстѣемъ. Не прислать ли вамъ „мантру“ отъ лихоманки и всякихъ другихъ болѣзней да напастей? Да, вѣдь вы православный – не примется къ вамъ!.. У насъ въ журналѣ пишутъ всѣ знаменитые санскритологи и пандиты Индіи, какъ вы увидите…»

Далѣе Е. П. Блаватская извѣщаетъ о томъ, что она послала Каткову «огромную статью (первыя 5 главъ) записокъ объ Индіи». Эта «Огромная статья» и оказалась началомъ ея «Изъ пещеръ и дебрей Индостана». Рукопись была исправлена (въ смыслѣ неправильностей языка и ошибокъ), приведена въ порядокъ, а затѣмъ скоро появилась на страницахъ «Русскаго Вѣстника».

Дальнѣйшее не представляетъ особеннаго интереса, да и переписка скоро совсѣмъ прекращается. Но дѣйствительная исторія возникновенія «теософическаго общества» возстановлена на основаніи такихъ документовъ, передъ которыми должны «положить печать молчанія на уста свои» всѣ провозвѣстники и защитники теософической легенды. Дѣйствительную правду – невольно, наивно, – повѣдала намъ здѣсь сама Елена Петровна Блаватская. Отъ нея самой, не прибѣгая ни къ какимъ постороннимъ свидѣтельствамъ, мы узнали, что она «съ 1863 года отдала всю свою жизнь спиритизму», что въ Америкѣ она была самой ревностной его защитницей; но что, когда явился вопросъ о «кускѣ хлѣба» – она измѣнила тому ученію, которое объявляла единою истиной, – и стала придумывать нѣчто новое, чѣмъ можно было бы заинтересовать «публику». Мы прослѣдили всѣ первые фазисы «теософическаго общества».

Далѣе, уже изъ печатныхъ источниковъ, все видно очень ясно. Когда, въ 1884 году, Блаватская, Олкоттъ и Могини поѣхали или посланы были въ Европу – они явились съ хитростью, объявили свое общество чисто ученымъ, занимающимся лишь разработкой «восточныхъ знаній» и не только не касающимся, но и глубоко уважающимъ вѣрованія своихъ членовъ, къ какимъ бы религіямъ они ни принадлежали. Они печатно, въ своемъ уставѣ, объявили это.

Но, и помимо обманныхъ феноменовъ, производившихся Блаватской, «теософическое общество» возмутительно обмануло тѣхъ людей, которые записались его членами, довѣрившись уставу. Мало-по-малу выяснилось, что это вовсе не всемірное ученое братство, принадлежать къ которому, съ чистой совѣстью, могутъ послѣдователи различныхъ религій, – а прямо группа людей, начавшая провозглашать, въ своемъ органѣ «Теософистѣ» и другихъ своихъ изданіяхъ, смѣшанную религіозную доктрину. Наконецъ и эта доктрина, въ послѣдніе годы жизни Блаватской, уступила мѣсто прямой и открытой пропагандѣ самаго правовѣрнаго экзотерическаго буддизма съ провозглашеніемъ: «Our Lord Boudda» (нашъ Господь Будда) и съ постоянными нападками на христіанство.

Все это совершилось постепенно, мало-по-малу, въ волнахъ густого тумана, среди фейерверка ложныхъ чудесъ Блаватской, различныхъ скандальныхъ исторій и таинственнаго шопота одурманенныхъ, истеричныхъ дамъ и кавалеровъ.

Въ 1875 году американскій спиритъ Олкоттъ «сидѣлъ на грудахъ нераспродающихся экземпляровъ своего сочиненія о чудесахъ братьевъ Эдди», а всесвѣтной обманщицѣ Блаватской, по ея словамъ, «не съ кѣмъ было ругаться и необходимъ былъ кусокъ хлѣба» – и вотъ теперь, въ 1893 году, какъ прямое слѣдствіе этой причины, мы видимъ цѣлое религіозное движеніе, видимъ благополучное, развивающееся насажденіе буддизма въ Западной Европѣ.

Откуда же, однако, явилась возможность такого успѣха дѣла, основаннаго на фантазіи, на лжи и обманѣ? Олкоттъ могъ быть во сто разъ энергичнѣе, Блаватская могла быть во сто разъ талантливѣе и симпатичнѣе въ своихъ сношеніяхъ съ друзьями, – но сколько бы ни сѣяли они – не видать бы имъ богатой жатвы, еслибы зерна не падали на плодотворную, подготовленную къ воспринятію ихъ почву. Значитъ, все дѣло въ почвѣ, и только ея анализъ можетъ объяснить загадку и отвѣтить на всѣ вопросы.

Недавно вышла въ свѣть новая книга извѣстнаго Макса Нордау, носящая названіе: «Entartung» (вырожденіе). Въ этой книгѣ талантливый авторъ разсматриваетъ многія ненормальности современнаго общества, расшатаннаго, нервнаго, психопатическаго, истеричнаго. Между прочимъ онъ говоритъ, что не существуетъ такого убѣжденія, добытаго здоровой умственной работой, которое съ такою бы силой овладѣвало всѣмъ существомъ человѣка, – какъ дѣлаетъ это манія. Страдающаго маніей или бредомъ – ничѣмъ не убѣдишь. Онъ идетъ на проломъ, забывая даже о чувствѣ самосохраненія. Такимъ образомъ онъ представляетъ изъ себя весьма крупную силу, которой невольно подчиняются люди, слабые умомъ и потерявшіе равновѣсіе. Эта мысль Нордау подтверждается наблюдавшимися издавна различными коллективными маніями, особенно поразительными среди нервно разстроенныхъ лицъ, главнымъ образомъ женщинъ – въ женскихъ монастыряхъ и закрытыхъ учебныхъ заведеніяхъ.

Далѣе авторъ приводитъ замѣчательный примѣръ, взятый имъ изъ «Дневника» Гонкура, разсказывающаго, что въ Парижѣ, въ 1870 году, толпа, состоявшая изъ 10 тысячъ человѣкъ, «видѣла своими глазами и читала» телеграмму о побѣдѣ французовъ надъ нѣмцами. Эта телеграмма, на которую указывали пальцами, была, по убѣжденію всѣхъ, наклеена на одной изъ колоннъ зала въ зданіи Парижской Биржи. Въ дѣйствительности же никакой телеграммы не было – она всѣмъ только казалась. Такихъ примѣровъ внушенія толпѣ ложныхъ представленій – не мало.

Истеричные люди весьма способны подчиняться убѣжденію въ необыкновенныхъ достоинствахъ какого-нибудь сочиненія и даже видѣть въ немъ такія красоты, какихъ не подозрѣвалъ ни авторъ, ни заботившіеся о его прославленіи. Если у новой секты есть какой-нибудь успѣхъ, то она пріобрѣтаетъ себѣ сторонниковъ и помимо истеричныхъ, способныхъ къ воспринятію внушенія. Молодежь, ищущая пути, спѣшитъ за толпою, полагая, что тутъ-то и есть истинный путь. Люди малоумные, пуще всего боящіеся, какъ бы не прослыть отсталыми, присоединяются къ толпѣ и шумно прославляютъ новоявленную знаменитость. Молодящаяся старость, желающая скрыть свой возрастъ, тоже плетется въ новый храмъ и подпѣваетъ дребезжащимъ голоскомъ гимнъ правовѣрныхъ, надѣясь, что среди молодежи и она сойдетъ за молодежь. Вся эта толпа, соединившаяся благодаря своей болѣзненности, своему тщеславію и корыстолюбію, шумитъ и гремитъ несравненно сильнѣе, нежели гораздо бо#льшее количество людей здоровыхъ, спокойно и безъ эгоистическихъ цѣлей наслаждающихся твореніями здоровыхъ талантовъ…

Этотъ взглядъ Макса Нордау оказывается весьма примѣнимымъ къ рѣшенію вопроса о причинѣ крупнаго успѣха «теософическаго общества». Такой успѣхъ такого дѣла могъ созрѣть только на почвѣ, пропитанной болѣзнетворными испареніями, въ средѣ именно «вырождающейся» и, въ то же время, безсознательно томящейся глубокимъ, мучительнымъ невѣріемъ. Когда въ человѣческомъ обществѣ исчезаетъ вѣра, – на ея мѣсто непремѣнно являются суевѣрія всякаго рода. Томленіе невѣрія, расшатавшее вырождающійся организмъ, фатально влечетъ къ фанатизму суевѣрія, къ фанатизму самому жестокому, безумному и мрачному – ибо онъ знаменуетъ собою существованіе въ обществѣ серьезной, быстро укореняющейся заразы.

Приложение

Отвѣтъ на «оправданія» г-жи И-грекъ-Желиховской

Мои статьи «Современная жрица Изиды», по своему предмету и по тому интересу, какой возбуждаютъ разсказы изъ дѣйствительной жизни съ разоблаченіемъ ея курьезовъ, – не могли не обратить на себя вниманія. Зная это я хорошо зналъ также и то, что мнѣ придется вынести всякія непріятныя слѣдствія такого интереса и вниманія. Вѣдь угодить всѣмъ нѣтъ никакой возможности, и, прежде всего, я не могъ, конечно, угодить сестрѣ моей героини, – г-жѣ Желиховской. Ея писанія о Е. П. Блаватской какъ о великой чудотворицѣ оккультизма, преисполненныя самой удивительной фантастичности, явились для нея тѣмъ заклинаніемъ, посредствомъ котораго чародѣй средневѣковой легенды вызвалъ духа, не имѣя силъ съ нимъ справиться. Жестокимъ духомъ, неосмотрительно вызваннымъ г-жей Желиховской, оказалась моя «жрица Изиды».

Я объяснилъ, въ началѣ моего разсказа, причины, принудившія меня приступить къ печатанію моихъ воспоминаній, сопровождаемыхъ документами. Для людей, знакомыхъ съ современными настроеніями нашего общества и относящихся серьезно къ этимъ настроеніямъ, ясенъ вредъ, могущій произойти отъ увлеченій глубоко матерьялистической доктриной, разукрашенной разными суевѣріями, мнимыми чудесами и носящей пышное названіе теософіи и «религіи разума». Показать въ истинномъ свѣтѣ, съ помощью неопровержимыхъ доказательствъ, нравственную подкладку такого ученія, а также его создателей и провозвѣстниковъ – оказалось дѣломъ общественной важности. Я увидѣлъ, что, при такихъ обстоятельствахъ, молчать и скрывать истину, зная ее – преступно.

Я самъ въ свое время, да и не одинъ, а въ компаніи съ нѣкоторыми весьма извѣстными и достойными представителями западно-европейской науки и литературы, очень заинтересовался Блаватской, ея феноменами и чудесами. Ни отъ кого я не скрывалъ моего первоначальнаго увлеченія, моихъ все возраставшихъ сомнѣній и моего страстнаго желанія во что бы то ни стало узнать истину въ этомъ крайне важномъ дѣлѣ (см. ниже: письмо г. Шарля Ришэ). Лично къ Блаватской я относился съ полной симпатіей, какъ къ моей соотечественницѣ, какъ къ женщинѣ, обладавшей рѣдкой талантливостью и совсѣмъ оригинальной силой. Такое мое отношеніе къ ней продолжалось до осени 1885 года, когда я разглядѣлъ ее со всѣхъ сторонъ и долженъ былъ рѣшить, что, въ виду важности дѣла, далѣе щадить ее нельзя, что это значило бы сдѣлаться, такъ сказать, ея косвеннымъ сообщникомъ.

Я никогда не скрывалъ и отъ самой Блаватской моихъ сомнѣній, подозрѣній и разслѣдованій ея «феноменовъ», что видно изъ ея же собственноручныхъ, приводимыхъ мною въ «Изидѣ» писемъ. Я только имѣлъ наивность надѣяться, пока еще мало зналъ ее, что мнѣ удастся, въ концѣ-концовъ, отдалить ее отъ «теософической» дѣятельности и направить ея силы на чисто литературную почву. Былъ періодъ, когда это и дѣйствительно представлялось возможнымъ. Но внезапныя обстоятельства, – ея поспѣшный отъѣздъ въ Индію, – помѣшали этому.

Она знала, что я веду мое разслѣдованіе, но разсчитывалъ, что я, въ качествѣ соотечественника и друга, узнавъ все, не рѣшусь «выдать ее иностранцамъ» – по ея выраженію. Я не могъ, – подобно «Обществу Психическихъ Изслѣдованій», такъ же какъ и я глубоко заинтересованному «феноменами» и «истиной», – назначать коммиссій, комитетовъ, избирать «разслѣдователей на мѣстѣ». Я былъ одинъ – и поневолѣ заключалъ въ своемъ лицѣ и коммиссію, и разслѣдователя на мѣстѣ. Если бы мои «изслѣдованія дѣйствительности» привели къ иному результату, т. е. дали бы мнѣ доказательства, что Блаватская никого не обманывала и что ея «феномены» истинны – вѣдь я былъ бы ея первымъ защитникомъ, съ добытыми мною доказательствами въ рукахъ. А Блаватская и ея друзья и послѣдователи не находили бы достаточныхъ словъ для моего прославленія.

Но конечные результаты моего изслѣдованія, подтверждаемые документами, оказались ужасны для Блаватской: я убѣдился, что вся ея теософическая дѣятельность – обманъ, обманъ, и еще обманъ! Обращаюсь ко всѣмъ порядочнымъ людямъ и спрашиваю: что же мнѣ было дѣлать? могъ-ли я молчатъ передъ такъ или иначе заинтересованными въ дѣлѣ лицами, молчать и скрывать правду ради моихъ личныхъ отношеній къ Блаватской въ такомъ вовсе не личномъ, а общемъ дѣлѣ?!

Я далъ свои показанія для заинтересованныхъ лицъ – и сдѣлалъ это тогда же, въ началѣ 1886 года, открыто, въ Парижѣ, не послѣ смерти Блаватской, а при ея жизни, когда она была окружена друзьями. Я сдѣлалъ это и, не убоясь, подвергся «теософскому» мщенію.

Въ Россіи я молчалъ пока «заинтересованныхъ» не было или было мало. Поднимать это дѣло – значило бы обращать на него общее вниманіе, Я находилъ, что полезнѣе для нашего общества ждать пока кто нибудь не заговоритъ во всеуслышаніе объ этомъ грандіозномъ обманѣ какъ объ интересной своей новизною истинѣ,– и тѣмъ принудитъ меня, во исполненіе моего долга передъ обществомъ, къ отвѣту. Г-жа Желиховская заговорила во всеуслышаніе, измѣняя дѣйствительность до полной неузнаваемости – и я долженъ былъ прервать мое молчаніе. Обращавшимся же за всѣ эти годы прямо и словесно ко мнѣ – я всегда открывалъ правду.

Во время печатанія «Современной жрицы Изиды» я убѣдился, что весьма многіе смотрятъ на эти статьи именно какъ на исполненіе мною моего прямого передъ обществомъ долга; кромѣ того я получалъ письма отъ людей, мнѣ даже лично неизвѣстныхъ, благодарившихъ меня за мой трудъ, который мнѣ-то самому ужь никакъ не могъ доставить удовольствія, а былъ только неизбѣжной тягостью. Смыслъ моихъ статей отмѣтило и «Русское Обозрѣніе», прежняя редакція котораго неосмотрительно помѣстила у себя «заклинанія» г-жи Желиховской. Въ ноябрьской книгѣ этого журнала за 1892 годъ, г-нъ Л. Тихомировъ пишетъ: «г-жа Блаватская, основательница Теософическаго общества, имѣла безъ сравненія больше вліянія и извѣстности заграницей, нежели у насъ. Тѣмъ не менѣе, при имѣющихся у насъ элементахъ сектантскаго мистицизма, она, хотя по смерти, могла бы перенести свое вліяніе и къ намъ. Поэтому нельзя безъ живого любопытства читать статей Всев. С. Соловьева „Современная жрица Изиды“, въ „Русскомъ Вѣстникѣ“.

Мой разсказъ, подтверждаемый приводимыми мною документами, готовыми для какой угодно экспертизы, служитъ значительнымъ дополненіемъ къ весьма обстоятельному разслѣдованію многихъ чудесъ Блаватской, опубликованному Лондонскимъ психическимъ обществомъ. Съ этимъ трудомъ Лондонскаго общества, совершенно доселѣ у насъ неизвѣстнымъ, я знакомлю, въ переводѣ, моихъ читателей. Что же касается свѣдѣній, сообщенныхъ г-жей Желиховской въ „Русскомъ Обозрѣніи“, – тамъ, гдѣ я ихъ касался, фантастичность ихъ мною объяснена и доказана, не голословными заявленіями, а фактами противъ которыхъ возразить рѣшительно нечего.

Такимъ образомъ г-жа Желиховская оказалась, разумѣется, въ крайне обидномъ положеніи передъ вызваннымъ ею духомъ, съ которымъ ей никогда не справиться. Кто же виноватъ, если особа, разрѣшившая себѣ, подъ видомъ правды, разсказывать публикѣ, на нѣсколькихъ печатныхъ листахъ, разнообразныя и зловредныя выдумки, – должна нести послѣдствія такого дѣянія!

Но г-жа Желиховская – дама сердитая, рѣшительная, безъ предразсудковъ. Къ тому же, послѣ моей „Изиды“, и терять то ужь ей нечего. Приготовила г-жа Желиховская свой „отвѣть“ на мою „Изиду“ и, такъ какъ „Русскій Вѣстникъ“, вслѣдствіе особенностей содержанія этого „отвѣта“, отказался его печатать, – издала его „отдѣльной брошюрой“. Предварительно г-жа Желиховская заявила въ „Новомъ Времени“, что эта ея брошюра будетъ „сплошь составлена изъ моихъ писемъ и отвѣтовъ мнѣ лицъ, задѣтыхъ моей сатирой(!!) и ясно докажетъ фантастичность всѣхъ моихъ изобличеній какъ Е. П. Блаватской, такъ и ея самой, г-жи Желиховской“.

Это произведеніе сестры „основательницы теософическаго общества“ появилось 1-го апрѣля. Первое апрѣля – „день обмановъ“, – обманомъ, да еще и какимъ! далеко не невиннымъ!! – оказалась эта такъ внушительно оповѣщенная брошюра.

Г-жа Желиховская сама однако и показываетъ своимъ читателямъ ка#къ именно надо относиться къ ея сообщеніямъ. На стр. 125 своей брошюры она прямо открываетъ, что способна не только на „полубезуміе“, но и на полное „безуміе“ – и, въ такомъ состояніи, ничего не помнитъ; что, подъ вліяніемъ раздраженія, она даетъ свои показанія „въ самомъ крайнемъ, преувеличенномъ раздраженіемъ смыслѣ“.

Ну, а что она раздражена противъ меня и доведена до безумія послѣ „Изиды>-въ этомъ, конечно, никто не можетъ сомнѣваться!

Свою новую „правду“ г-жа Желиховская начинаетъ съ такого дѣйствія: печатно заявивъ, что ея брошюра сплошь составлена изъ моихъ писемъ и отвѣтовъ мнѣ „лицъ“ – она печатаетъ моихъ писемъ 20 страницъ; отвѣтовъ мнѣ „лицъ“ 4 1/2 страницы – всего 24 1/2 страницы изъ 177-ми, составляющихъ брошюру. Остальныя 152 1/2, страницы – суть собственныя разглагольствованія и голословныя увѣренія г-жи Желиховской. На ея языкѣ это называется: „сплошь“. Ну какъ же не 1-е апрѣля и не „самый крайній, преувеличенный смыслъ!“

I
Мои письма

Однако это только первая и наимельчайшая изъ погрѣшностей г-жи Желиховской. Вѣдь и на двадцати малыхъ страницахъ могутъ быть помѣщены совсѣмъ убивающія меня письма. Нечего объяснять, что моя противница выбрала изъ своего запаса самыя ужасныя, уличающія меня строки, а все другое – опустила. При ея обѣщаніи «ясно доказать ими фантастичность моихъ изобличеній» и зная, что такихъ писемъ я никогда, конечно, не писалъ – что могъ я подумать?! Я полагалъ, что… г-жѣ Желиховской доставлены теософами не мои письма и что мнѣ придется доказывать это при помощи экспертовъ. И что же! это отрывки и надерганныя строки изъ моихъ, несомнѣнно моихъ писемъ: я хоть и не видалъ ихъ и не могу помнить каждаго слова, написаннаго мною девять и восемь лѣтъ тому назадъ, но не выражаю никакого сомнѣнія въ ихъ подлинности. Я, вмѣстѣ съ каждымъ внимательнымъ и добросовѣстнымъ читателемъ моей «Изиды», ознакомившемся и съ этой «брошюрой», долженъ только изумляться – зачѣмъ понадобилось г-жѣ Желиховской печатать эти отрывки, которые, отъ перваго и до послѣдняго слова, ничуть не компрометтируютъ правдивость моего разсказа, а нѣкоторые служатъ отличнымъ его подтвержденіемъ и дополненіемъ.

Разсчитывая единственно на читателей, совершенно незнакомыхъ съ моей «Изидой», г-жа Желиховская останавливается, главнѣйшимъ образомъ, на письмахъ моихъ 1884 и первой половины 1885 года, т. е. времени моего искреннѣйшаго участія и большой жалости лично къ Блаватской и колебанія относительно окончательнаго взгляда на всѣ ея феномены. Вотъ, дескать, какого онъ былъ высокаго о ней мнѣнія и какъ увлекался! Если же его письма къ ней и ко мнѣ были неискренни – то какое коварство и т. д. и т. д.! Однако вѣдь я самъ въ «Изидѣ» (стр. 33, 59, 65, 75–77, 86–87, 88, 96–97 и др.) откровеннѣйшимъ образомъ разсказалъ и о моемъ увлеченіи, усиленномъ разстроенными тогда моими нервами, и о моемъ исканіи что въ Блаватской и ея феноменахъ истинно, а что ложно, и о моемъ двойственномъ чувствѣ къ этой удивительной женщинѣ, то привлекавшей къ себѣ до глубокой жалости, то отталкивавшей отъ себя до еще болѣе глубокаго отвращенія. Я не скрылъ ничего – и всякій безпристрастный, разумный человѣкъ, прочтя «Изиду», почувствуетъ психическую вѣрность, моего разсказа, а также сниметъ съ меня обвиненіе въ коварствѣ. Съ какой же стати г-жа Желиховская силится выламывать двери, мною самимъ открытыя настежъ?!

Только послѣ событій въ Вюрцбургѣ я избавился отъ чувства жалости къ Блаватской. Только въ Петербургѣ, въ концѣ 1885 года, узнавъ роль Блаватской въ «исторіи Могини» и выслушавъ всѣ показанія г-жи Желиховской и ея близкихъ о «нашей жріцѣ Изиды», я пересталъ колебаться. Факта и свойства своихъ показаній не отрицаетъ и сама г-жа Желиховскал (стр. 124–125 брошюры); только, конечно, въ очевидное противорѣчіе со своими же письмами, говоритъ теперь, что я ихъ выпытывалъ, а она давала ихъ «въ безуміи» и давала показанія… невѣрныя. Но какъ г-жу Желиховскую, такъ и свидѣтелей, на которыхъ она указывала, я безумными не считалъ, и не могъ думать, что сестра показываетъ на свою сестру самыя ужасныя вещи… невѣрно. Отъ такихъ показаній родной сестры Блаватской я пришелъ въ ужасъ и рѣшилъ, что далѣе ее щадить на основаніи личныхъ отношеній, потому, что она сама – «необыкновенный феноменъ», талантлива и моя соотечественница, – невозможно.

Рѣшивъ это, я надѣялся, что мнѣ не придется прервать задолго еще передъ тѣмъ начатаго моего молчанія на ея письма. Прошло и два, и три, и четыре мѣсяца. Я былъ давно ужь свободенъ отъ послѣдняго, даннаго мною ей обѣщанія (см. «Изиду» стр. 219). Я узналъ, главнѣйшимъ образомъ изъ столь «вѣрнаго», какъ тогда думалъ, источника, т. е. отъ ея сестры, такіе ужасные факты, что, при необходимости написать ей, не могъ ограничиться насмѣшливымъ тономъ моихъ послѣднихъ ей писемъ. Подробности ея участія въ «новѣйшихъ» событіяхъ оказались такъ отвратительны. Madame де Морсье просила меня положить предѣлъ дальнѣйшимъ злонамѣреннымъ дѣйствіямъ Блаватской. Наконецъ знаменитая «исповѣдь» посланницы махатмъ довела меня до весьма понятнаго, крайняго возмущенія. Поэтому рѣзкій, уже безъ всякихъ церемоній, тонъ моего отвѣта на «исповѣдь» – вполнѣ естественъ. И вотъ, г-жа Желиховская приводитъ (стр. 131–134 ея брошюры) это письмо мое, каждое слово котораго, отъ перваго и до послѣдняго, является подтвержденіемъ моего разсказа въ «Изидѣ». Я-то очень ей за это благодаренъ, но зачѣмъ ей понадобилось такое письмо – непонятно! Такимъ же подтвержденіемъ разсказаннаго мною окажутся, для внимательнаго читателя «Изиды», приводимые отрывки и изъ другихъ моихъ писемъ. Но все же я дамъ здѣсь всѣ разъясненія, которыя заинтересованный и внимательный читатель можетъ провѣрить – съ «Изидой» и «брошюрой» въ рукахъ.

На стр. 47 своей брошюры г-жа Желиховская приводитъ такія мои строки изъ письма 1884 года: «Но вотъ фактъ (что именно до этихъ словъ я писалъ о Блав. – неизвѣстно, а было бы интересно знать это). Тамъ же (въ Эльберфельдѣ) я получилъ, къ великой зависти теософовъ, собственноручную записку Кутъ-Хуми и даже на русскомъ языкѣ. Что она очутилась въ тетради, которую я держалъ въ рукѣ, меня нисколько не удивило, – я это заранѣе предчувствовалъ и почти зналъ. Но поразило меня то, что въ этой записочкѣ говорилось ясно и опредѣленно именно о томъ, о чемъ мы говорили за минуту! Въ ней былъ отвѣтъ на мои слова, – а въ теченіе этой минуты я стоялъ одинъ, никто не подходилъ ко мнѣ и, если предположить, что кто нибудь заранѣе положилъ въ тетрадь записочку, то этотъ кто нибудь, значитъ, овладѣлъ моей мыслью и заставилъ меня сказать тѣ слова, прямой отвѣтъ на которыя находился въ записочкѣ. Этотъ изумительный феноменъ я отчетливо наблюдалъ нѣсколько разъ надъ собою и надъ другими. Какова сила! А рядомъ съ этой силой, какое иногда безсиліе!» Этотъ курьезный «феноменъ», одинъ изъ раннихъ, произошелъ въ Эльберфельдѣ, осенью 1884 года. Къ моему большому сожалѣнію я не могъ разсказать о немъ въ «Современной жрицѣ Изиды», такъ какъ русское письмо Кутъ-Хуми у меня затерялось, а я приводилъ въ моемъ разсказѣ только тѣ письма, подлинники которыхъ хранятся въ цѣлости. Но какъ же можно выставлять это письмо какъ доказательство моей полной вѣры, когда въ немъ заключается подчеркнутая фраза: «меня нисколько не удивило – я это заранѣе предчувствовалъ и почти зналъ»?

Что же могутъ означать эти слова какъ не то, что я ужь и тогда сохранялъ настолько наблюдательности, чтобы подмѣтить подготовленія Блаватской къ феномену и даже предчувствовать и почти знать въ чемъ именно онъ будетъ заключаться? Впослѣдствіи я уже заранѣе прямо зналъ въ чемъ будетъ «феноменъ» (см. «Изида» – стр. 204). И такъ, я не удивился найдя записку Кутъ-Хуми въ тетради, которую держалъ въ рукахъ (это были «Голубыя горы», слогъ и правописаніе которыхъ я исправлялъ по просьбѣ Блаватской), но пораженъ былъ тѣмъ, что «въ ней говорилось именно о томъ, о чемъ мы говорили за минуту. Изъ дальнѣйшихъ моихъ словъ ясно, что я тогда еще, недостаточно изучивъ Блаватскую, былъ склоненъ объяснять это „внушеніемъ“ (фактъ, возможность котораго нынѣ доказывается нѣкоторыми учеными) – и, конечно, имѣлъ право воскликнуть: какова сила!»

Однако я тутъ же прибавляю: «А рядомъ съ этой силой, какое иногда безсиліе!» – и слова эти, кажется, ясно говорятъ за себя.

Но, въ концѣ концовъ, уже въ Вюрцбургѣ, въ началѣ осени 1885 года, я убѣдился, что Блаватская вовсе не «внушала», а съ необыкновенной иной разъ ловкостью, если только не слѣдить за каждымъ ея словомъ, за выраженіемъ ея лица, движеніями и т. д., наводила разговоръ на извѣстную тэму и подводила такъ, что произносились слова, необходимыя для эффекта «феномена». Объ этомъ я достаточно сказалъ въ «Жрицѣ Изиды».

Нужно ли мнѣ еще объяснять, что я не могъ иначе выразиться какъ «собственноручное письмо Кутъ-Хуми»? Я вѣдь не зналъ еще кто именно писалъ полученныя мною строки, ибо до экспертизы Нэтсерклифта, доказавшей, что почеркъ Кутъ-Хуми родился изъ почерка Блаватской, – было очень далеко. Именно тогда, въ Эльберфельдѣ, я склоненъ былъ думать, что пишетъ Олкоттъ, и только приписка Кутъ-Хуми, въ письмѣ Блаватской, полученномъ мною позднѣе, заставила меня отказаться отъ этого мнѣнія и, всмотрѣвшись хорошенько въ почеркъ, признать въ немъ искусную руку Блаватской. Чѣмъ же меня посрамляетъ, въ какомъ бы ни было отношеніи, приведенная выписка?!

Но себя г-жа Желиховская посрамляетъ тотчасъ же. Она весьма «язвительно» пишетъ: «Теперь онъ (т. е. я) измыслилъ водевильную сцену (см. „Изиду“, стр. 85, 86), въ которой моя сестра посылаетъ наверхъ за Олкоттомъ; вопрошаетъ его: „съ какой стороны“ чувствовалъ онъ приближеніе „учителя“; приказываетъ ему опорожнить карманъ, гдѣ и находится сфабрикованная записка Моріи (онъ забылъ, что тогда называлъ его не Моріей, а Кутъ-Хуми); но – въ то время, – о „карманѣ Олкотта“ и рѣчи не было! Онъ самъ, г. Соловьевъ, хвастался (?!), что непосредственно получилъ записку „учителя“ и т. д.»

Дѣло въ томъ, что «феноменъ» записки Кутъ-Хуми въ читавшейся мною тетради, и «феноменъ» записки Моріи въ карманѣ Олкотта – суть два различныхъ «феномена», происшедшіе другъ отъ друга на разстояніи трехъ дней и между которыми нѣтъ ровно ничего общаго. Значитъ я не «забылъ, что тогда называлъ его Моріей, а не Кутъ-Хуми». Значитъ я не «замѣнилъ инцидентъ» съ запиской Кутъ-Хуми, вовсе неразсказанный мною по вышеобъясненной причинѣ, «запиской Моріи, найденной въ карманѣ Олкотта, между пуговкой и зубочисткой». Но, быть можетъ, г-жа Желиховская совершила эту свою передержку по незнанію? Нѣтъ, она совершила ее вполнѣ сознательно: она объявляетъ, что копія моего разсказа изъ журнала «Лондонскаго Общ. для психич. изслѣдованій», о томъ какъ мнѣ привидѣлся М. (Моріа) – находится у нея. Она даже дѣлаетъ изъ нея выписки (брошюра, стр. 45). Ну, а въ этомъ моемъ разсказѣ, помѣченномъ 1 октября (по нов. стилю) 1884 года, напечатано: «Le soir du même jour M. Olcott a trouvé dans sa poche un petit billet, que tous les théosophes ont reconnu pourêtre de l'écriture de M. (Moria), conèu en ces termes: „Certainement j'étais là, mais qui peut ouvrir les yeux à celui qui ne veut pas voir? M.“[126]126
  «Вечеромъ того же дня г. Олкоттъ нашелъ у себя въ карманѣ записочку, написанную, какъ признали всѣ теософы, почеркомъ М. (Моріи), въ такихъ выріженіяхъ: „конечно я тамъ былъ, но кто можетъ открыть глаза нежелающему видѣть? М.“


[Закрыть] Кажется ясно. Увы! Это лишь одинъ изъ малыхъ образчиковъ добросовѣстности и правдивости моей „почтенной“ противницы!

Что я не намѣревался убѣждать членовъ Лонд. Психич. 0бщества въ реальности моего свиданія съ Моріей, доказывается не только ихъ дальнѣйшимъ, напечатаннымъ въ „отчетѣ“ заявленіемъ, но и послѣдними словами моего разсказа: „Je dois dire qu'à peine revenu à Paris, ou je suis actuellement, mes hallucinations et les faits étranges qui m'entouraient, se sont complément dissipés“[127]127
  «Я долженъ сказать, что, по возвращеніи въ Парижъ, гдѣ я теперь нахожусь, мои галлюцинаціи и странные факты, меня окружавшіе, совершенно исчезли.»


[Закрыть].

Наконецъ мое сомнѣніе доказывается моими словами въ письмѣ къ г-жѣ Желиховской отъ 0|24 Ноября 1884 года: „Вамъ желательно знать, что интимнаго говорилъ мнѣ Моріа. Да кто говорилъ? Моріа-ли? Я сильно въ этомъ сомнѣваюсь“ (брошюра, стр. 47). Зачѣмъ г-жа Желиховекая приводитъ такіе отрывки изъ моихъ писемъ, служащіе ей самую плохую службу, – это рѣшительно непонятно!