Текст книги "Всемирный следопыт, 1927 № 01"

Автор книги: Всемирный следопыт Журнал

Соавторы: Морис Ренар,Николай Лебедев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

_{Животное замерло в неподвижной позе, перестало есть и уставилось на нас злобными вопрошающими глазами. Наконец, оно поняло опасность…}

_{…В это мгновение грянул выстрел.}

Кабан, убитый гольдом, оказался двухгодовалой свиньей. Я спросил Дерсу, почему он не стрелял в секача.

– Его старый люди, – сказал он про кабана с клыками. – Его худо кушай, мясо мало-мало пахнет.

Меня поразило, что Дерсу кабанов называет «людьми». Я спросил его об этом.

– Его все равно люди, – подтвердил он, – только рубашка другой. Обмани понимай, сердись понимай, кругом понимай, – все равно, как люди…

Для меня стало ясно. Этот первобытный зверобой очеловечивал окружающий животный мир.

На горе мы пробыли довольно долю. Незаметно кончился день. У облаков, столпившихся на западе, края светились так, точно они были из расплавленного металла. Сквозь них прорывались солнечные лучи и веерообразно расходились по небу.

Дерсу наскоро освежевал убитого кабана, взвалил его к себе на плечи, и мы пошли к дому. Через час мы были уже на биваке.

В китайских фанзах было тесно и дымно, поэтому я решил лечь спать на открытом воздухе вместе с Дерсу.

– Моя думай, – сказал он, поглядывая на небо, – ночью тепло будет, завтра вечером – дождь…

Я долго не мог уснуть. Всю ночь мне мерещилась кабанья морда с раздутыми ноздрями. Ничего другого, кроме этих ноздрей, я не видел. Они казались мне маленькими точками. Потом вдруг увеличивались в размерах… Это была уже не голова кабана, а гора, и ноздри– пещеры, и будто в пещерах опять кабаны, с такими же дырявыми мордами.

Три бивака.

Утром я проснулся позже других. Первое, что мне бросилось в глаза, – отсутствие солнца. Все небо было в тучах. Заметив, что стрелки укладывают вещи так, чтобы их не промочил дождь, Дерсу сказал:

– Торопиться не надо. Наша днем хорошо ходи, вечером будет дождь.

Я спросил его, почему он думает, что днем дождя не будет.

– Тебе сам посмотри, – ответил гольд. – Видишь, маленькие птицы туда, сюда ходи, играй, кушай. Дождь скоро, – его тогда тихонько сиди, все равно спи.

Действительно, я вспомнил, что перед дождем всегда бывает тихо и сумрачно, а теперь – наоборот: лес жил полной жизнью; всюду перекликались дятлы, сойки и кедровки, и весело посвистывали суетливые поползни.

Мы тронулись в путь. Мне хотелось поскорее добраться до корейской деревни и устроиться на ночь под крышу, но осенью в пасмурный день всегда смеркается рано. Часов в пять начал накрапывать дождь. Мы прибавили шагу. Скоро дорога, разделилась на-двое. Одна шла за реку, другая – как будто направлялась в горы. Мы выбрали последнюю. Потом стали попадаться еще другие дороги, пересекающие нашу в разных направлениях. Когда мы подходили к корейской деревне, было уже совсем темно.

Чтобы не беспокоить корейцев, мы разложили костры на берегу реки и начали ставить палатки. В стороне стояла старая развалившаяся фанза, а рядом с ней были сложены груды дров, заготовленных корейцами на зиму.

После чая я сел у огня и стал записывать в дневнике свои наблюдения. Дерсу разбирал свою котомку и поправлял костер.

– Мало-мало холодно, – сказал он, пожимая плечами.

– Иди спать в фанзу, – посоветовал я ему.

– Не хочу, – ответил он, – моя всегда так спи.

Затем Дерсу натыкал позади себя несколько ивовых прутьев и обтянул их полотнищем палатки, постлал на землю козью шкуру, сел на нее и, накинув себе на плечи кожаную куртку, закурил трубку. Через несколько минут я услышал легкий храп. Он спал. Голова его свесилась на грудь, руки опустились, погасшая трубка выпала изо рта и лежала на коленях… «И так всю жизнь, – подумал я. – Каким тяжелым трудом, ценою каких лишений добывал себе этот человек средства к жизни!..».

В стороне глухо шумела река; где-то за деревней лаяла собака; в одной из дальних фанз плакал ребенок. Я завернулся в бурку, лег спиной к костру и сладко уснул. Начался дождь…

На другой день чуть свет мы все были уже на ногах. В восемь часов утра мы выступили в путь.

Чем дальше, тем долина все более и более принимала характер луговой.

По всем признакам видно было, что горы кончаются. Они отодвинулись куда-то далеко в сторону, и на место их выступили широкие и пологие увалы, покрытые кустарниковой порослью. Наша тропа стала подниматься влево:, в горы, и увела нас от реки версты на четыре. В этот день мы немного не дошли до деревни Ляличи и заночевали в шести верстах от нее на берегу маленького и извилистого ручейка.

Вечером я сидел с Дерсу у костра и беседовал с ним о дальнейшем маршруте по р. Лефу. Мне очень хотелось взглянуть на озеро Ханка, воспетое Пржевальским. Гольд говорил, что далее пойдут обширные болота и бездорожье, и советовал плыть на лодке, а лошадей и часть команды оставить в Ляличах.

Совет его был вполне благоразумный. Я последовал ему и только изменил местопребывание стрелков.

На другое утро я взял с собой лишь Олентьева и стрелка Марченко, а остальных отправил в село Черниговку, с наказом дожидаться там моего возвращения, Нам очень скоро удалось заполучить плоскодонку. Весь день был употреблен на оборудование лодки. Дерсу сам приспособлял весла, устраивал из колышков уключины, налаживал сидения и готовил шесты. Я любовался, как работа у него в руках спорилась и кипела. Он никогда не суетился, все действия его были обдуманы, последовательны и ни в чем не было проволочек.

Случайно в одной избе нашлись готовые сухари. А больше нам ничего и не надо было. Все остальное – чай, сахар, соль, крупу и консервы – мы имели в достаточном количестве. В тот же вечер, по совету гольда, все имущество было перенесено в лодку, а сами мы остались ночевать на берегу.

Ночь выпала ветреная и холодная. За недостатком дров большого огня развести было нельзя, и потому все зябли: и почти не спали. Как я ни старался завернуться в бурку, но холодный ветер находил где-нибудь лазейку и знобил то плечо, то бок, то спину. Дрова были плохие, они трещали и бросали во все стороны искры. У Дерсу прогорело одеяло. Сквозь дремоту я слышал, как он ругал полено, называя его по-своему «худой люди».

– Его постоянно так гори – все равно кричи, – говорил он кому-то и при этом изобразил своим голосом, как трещат дрова. – Его надо гоняй.

После этого я слышал всплеск на реке и шипение головешки. Очевидно, гольд бросил ее в воду. Потом мне удалось согреться, и я уснул.

Ночью я проснулся и увидел Дерсу сидящим у костра. Гольд поправлял огонь. Ветер раздувал пламя во все стороны. Поверх бурки на мне лежало одеяло гольда. Значит, это он прикрыл меня, вот почему я и согрелся. Стрелки тоже поверх шинелей были прикрыты его палаткой. Я предложил Дерсу лечь на мое место, но он отказался.

– Не надо, капитан, – сказал он. – Тебе спи, моя буду караулить огонь. Его шибко вредный, – и он указал на дрова.

(Окончание в следующем №).

Издательство («ЗИФ») и редакция «Всемирного Следопыта», выходящего при ближайшем участии основного ядра сотрудников прежнего журнала «Вокруг Света» (изд. Сытина) и его многолетнего редактора Вл. А. Попова, учитывая назревшую потребность читательской массы в журнале этого типа, решили дать читателям «Всемирного Следопыта» в 1927 году в виде ежемесячного приложения

12 №№ «ВОКРУГ СВЕТА»

издаваемого в формате и об’еме прежних номеров журнала этого наименования. Чтобы не изменять об’явленных условий подписки новой приплатой и не обременять этим подписчиков, редакция решила дать в 1927 году всем своим подписчикам 12 №№ «Вокруг Света» по 16 стр. двойного формата (2 листа) взамен одного листа «Следопыта» и одного листа «Библиотеки», так что читатель получит то же количество материала, что было обещано, но в виде:

12 книг «Следопыта» (попрежнему – по 80 стр. в каждом номере),

12 №№ «Вокруг Света» (по 16 стр. двойного формата),

12 вып, «Библиотеки Следопыта» (по 48 стр. формата журнала),

12 географических карт на обложке «Следопыта».

Редакция полагает, что читатели будут удовлетворены этим решением, а возросшие (в связи с новым приложением) расходы изд-ва покроются увеличением количества подписчиков. См. объявление на 2 стр. обложки.

Рейнгардт Рийк
СТРУНА ОТ РАЗБИТОЙ ГИТАРЫ

Рассказ

Рис. худ. А. Шпир

В большом бараке дровосеков чувствовалось настроение воскресного вечера. Снаружи ледяной ветер пронизывал высоко лежащую над уровнем моря равнину американского севера, обширные лесные пространства которого постепенно вырубаются. Стоял трескучий мороз, но внутри барака холода не чувствовалось совершенно.

Железная печь, помещавшаяся посредине длинного помещения, была накалена докрасна. Вокруг нее сидели дровосеки, коротавшие время кто за картами, кто за беседой, – кто как умел.

Расположившись на своей койке, лежал на спине артельный повар, китаец Ли-Фу. Его раскосые глаза превратились в узкие щелки; обычно неподвижные черты лица смягчились и казались преобразившимися. Левой рукой он держал какой-то инструмент, похожий на лютню или гитару, корпус которого был тонко и художественно отделан черепаховыми пластинками. Правой рукой Ли-Фу перебирал струны. Извлекаемые им звуки, которые, наверное, показались бы сладкой мелодией для китайцев, вливались варварскими диссонансами в уши обитателей барака, которые все, кроме Ли-Фу, были белыми.

Наискось от койки китайца лежал артельный возчик Пат Джонс, неуклюжий канадец с бычачьим затылком, черная борода и бульдожья физиономия которого были в полном соответствии с его вспыльчивым характером.

– Тум-та-тум, та-тум-та-тум! – раздавалось с койки Ли-Фу.

Пат Джонс внезапно приподнялся. Брошенный его сильной рукой сапог ударился в стену позади китайца, всего на дюйм от головы.

Ли-Фу приподнялся и с удивлением посмотрел на бросившего.

– Замолчи вместе со своей проклятой бренчалкой, и дай мне спать, – забурчал чернобородый великан, – а то раскаешься! Слышишь ты, желтая кожа!

Ли-Фу принял свою прежнюю позу, и его желтые пальцы стали исторгать из инструмента новые, хотя в той же мере мало гармоничные звуки. Компания около печки засмеялась невозмутимости китайца. Даже те, кто полегли спать, повернулись, напряженно наблюдая за обоими.

– Тум-та-тум, та-тум-та-тум! – раздавалось в наполненном табачным дымом воздухе.

Пат Джонс быстро перебросил ноги через борт койки.

– Эй, без глупостей! – предостерегающе произнес артельный староста Милльнер, спокойный пожилой человек с благодушными чертами лица. – Повар имеет право играть в свои свободные часы. Ли-Фу здесь такой же хозяин, как и ты, как мы все.

Однако, с неожиданной для всех быстротой Пат Джонс соскочил с постели, в два прыжка очутился около музыканта, вырвал из его рук гитару и занес ее над головой. С силой, достаточной, чтобы расколоть дубовый пень, он ударил хрупкий инструмент о стену, швырнул затем бесформенную груду обломков дерева, обрывков струн и черепаховых пластинок в лицо перепуганному китайцу и через несколько секунд уже лежал, снова зарывшись в одеяло, на койке.

_{Пат Джонс в два прыжка очутился около музыканта, вырвал из его рук гитару и занес ее над головой.}

Внезапно наступила тягостная тишина. Китаец, повидимому, едва пришел в себя. Он устремил взгляд по направлению к Пату Джонсу, но, кроме легкой судороги в углах рта, ничто не выдавало обуревавших его чувств. Том Милльнер схватил полено, зорко наблюдая за руками китайца, которые словно искали ножа.

Двадцать две пары глаз были устремлены со всех сторон на человека с длинной косой.

После некоторого промежутка оцепенения, при чем было видно, что в китайце все время происходила сильная борьба за самообладание, Ли-Фу принялся собирать жалкие остатки своей гитары. Инструмент был разбит безнадежно. Ли-Фу собрал деревянные обломки и обрывки струн и бросил их на пол в одну печально выглядевшую кучу. Струны же, оставшиеся целыми, он свернул и спрятал у себя под подушкой. И только одну струну, жильную, он повесил на гвоздь у своего изголовья.

Ли-Фу все время при этом бросал взгляды по направлению Джонса, – безучастные, казалось, равнодушные взгляды, но которые, видимо, не доставляли особого удовольствия курившему свою короткую трубку канадцу.

– Горячий парень этот Джонс, – заметил Милльнеру на другой день голландец Виллем де-Гроот, когда возчик выезжал со двора с обычным грузом дров.

– Да, но редкой трудоспособности, – ответил Том Милльнер.

– А ему повезло, – продолжал де-Гроот. – Я так и ждал, что повар полезет на него с ножом.

– И я также, – согласился Милльнер. – Уже но одному тому, что Ли-Фу страшно дорожил своей гитарой. Уже в течение многих поколений она была в его семье фамильной ценностью (он мне говорил как-то об этом), и китаец увез ее с собой, как воспоминание о родине. Он хранил ее, как сокровище, прямо до смешного. Нет, будь я на месте Ли-Фу, Пат Джонс не бегал бы сегодня таким довольным. Но, в конце-концов, я рад. что вся эта история прекратилась: мы должны здесь, в лагере, избегать всяких ссор. А повара, конечно, жалко…

Дровосеки отправились на работу. ЛиФу с его разбитым фамильным сокровищем и яростная выходка Джонса были вскоре забыты. Но у Тома Милльнера это дело не выходило из головы, и он все время продолжал следить за Ли-Фу.

Что касается Джонса, то он, невидимому, не замечал повара, но Том Милльнер часто обращал внимание на то, как узкие глаза китайца неотступно и упорно следуют за канадцем. Будь то время общего обеда или часы отдыха, когда дровосеки курили или стирали белье, – взгляд повара все время преследовал чернобородого великана. Тому Милльнеру это не давало покоя. Иногда ему казалось, что он видит кошку, подстерегающую мышь, или змею, гипнотизирующую взглядом птицу. Правда, он смеялся над этими мыслями, но все-таки чего-то ждал. Поэтому он был не особенно удивлен, когда, спустя две недели после памятного вечера, Джонс неожиданно обратился к нему с просьбой:

– Я хочу переменить свою койку.

– Так обменяйся с кем-нибудь, – ответил Милльнер. – А почему тебе вдруг разонравилось твое теперешнее место?

Чернобородый пробормотал что-то непонятное и отошел. Но вечером – Том Милльнер видел, как он менялся местами с одним из дровосеков, который лежал на той же стороне барака, что и Ли-Фу.

«Ага, – подумал Том. – Он сообразил. Теперь повар не сможет со своего места беспокоить его, взглядами».

Но в тот же вечер Ли-Фу уселся на лавку около печки, чего он прежде никогда не делал, и вновь приковал свой настойчивый взор к койке канадца. Возчик же, не притронувшись на этот раз к своей обычной трубке, спрятал голову под одеяло, как черепаха под щит, и оставался в таком положении весь вечер.

– Скажи ты мне, Ли-Фу, – обратился на другой день Милльнер к повару, когда тот попался ему на дороге. – Чего ты не оставишь в покое Джонса?

– Я не понималь, – равнодушно пожал плечами повар.

– Было бы куда лучше порешить дело хорошим боксом, как это принято у нас, на севере. Намни ему бока, он и поймет, что китаец – ничуть не хуже белого.

– Нет, нет, – замотал головой желтокожий. – Пат Джонс осинь сильний… убьет на-смерть.

– Но ведь он просто по глупости уничтожил твой инструмент.

– Я полусяль скоро новая из Китая, – улыбнулся Ли-Фу, собирая в охапку дрова для кухни.

Немного позже Том Милльнер поделился своими наблюдениями с голландцем де-Гроотом, с которым он был приятель.

– Понимаешь ты китайца?

– Мы, белые, никогда не поймем до конца характера азиата. И если ты хочешь разобраться в Ли-Фу, то я, со своей стороны, готов поручиться, что это будет пустая трата времени.

– Но как он ловко обрабатывает Джонса, – продолжал Милльнер. – Я положительно уверен, что наш возчик боится повара. Но «Азия» – не при чем. Ты заметил, как Джонс неспокоен?

– Глупости. Просто Джонс – взбалмошный сварливый парень, а нелюдимость – его обычное состояние, – возразил голландец.

– Да, но все-таки поведение китайца довольно неприятно, и я убежден, что он непременно высиживает какую-нибудь пакость. Готов в этом поручиться, – закончил разговор Том Милльнер.

На следующий день резкая перемена в канадце выступила еще яснее. Он хлестал лошадей и осыпал их руганью с большей яростью, чем обычно. Весь вечер он лежал, зарывшись в подушку.

Последнее время Ли-Фу просиживал вечера на лавке около печи с видом всем довольного и счастливого китайца, но его глаза были неотступно прикованы к койке чернобородого человека. Очень часто его тонкие желтые пальцы играли жильной струной, которую он сохранил от разбитой гитары. Но всегда после этого он бережно вешал ее на гвоздь у своей постели.

Неожиданная многодневная пурга долго продержала дровосеков в бараке. О лесных работах нечего было и думать. Расположившись около горячей печи, обитатели барака играли в карты, рассказывали всякие истории, стирали белье, либо валялись на койках. Но Пат проводил буквально целые дни под одеялом, беспрерывно куря свою короткую трубку. Том Милльнер, бывший все время настороже, заметил, что всякий раз, как китаец выходил из кухни в общее помещение, лицо чернобородого возчика скрывалось под одеялом.

«Да, это, в конце-концов, должно действовать Джонсу на нервы», – подумал староста.

Догадка его подтвердилась. На пятый день общего вынужденного отдыха канадец остановил его.

– Я ухожу, – об’явил он. – Когда я могу получить заработок?

– Я не намерен тебя отпускать, Джонс. И почему ты хочешь уйти?

– Я не могу выносить этого безделья. От него можно рехнуться.

– Да ведь в настоящее время здесь, на севере, ты повсюду будешь осужден на бездеятельность. Каждая стоянка совершенно так же, как и наша, погребена под снегом. К тому же есть некоторые признаки улучшения погоды. Возможно, мы завтра же станем на работу.

– Нет, я ухожу, – стоял на своем чернобородый великан. – Я не могу больше оставаться здесь.

– Ну, если ты так хочешь настоять на своем, то я к завтрашнему утру приготовлю тебе расчет.

В этот момент из соседней комнаты вышел китаец. Пат Джонс вздрогнул и с заметной поспешностью отошел. Ли-Фу сел на край своей койки и, снявши с гвоздя струну, принялся внимательно ее рассматривать. Он туго натянул ее между рук, и, наклонившись над ней, стал исследовать каждый сантиметр, как будто от этого зависела его жизнь.

– Разве струна годна еще к употреблению, Ли-Фу? – спросил его Милльнер. поднимая глаза от расчетной книги.

– О, конесно. Я ее скоро буду употребляль. Я буду получать новая инструмента с родина. Придет следующая почта…

«Ну, тогда уж Джонса здесь не будет… Беда, когда два дурака лбами столкнутся. Азия тут не при чем: просто – звери подрались…», – подумал Милльнер. Он бросил взгляд на койку канадца и с невольным состраданием увидел, что тот лежит, весь спрятавшись под одеяло.

На следующее утро все с раннего часа были на ногах. Погода налаживалась. Появилась надежда в тот же день приняться за работу.

– А где Джонс? Ведь он же должен получить свои деньги! – крикнул Милльнер после завтрака.

В бараке его не было. Кто-то отправился в конюшню, где можно было ожидать найти канадца, и сейчас же, страшно взволнованный, вернулся обратно. Его короткое прерывистое сообщение заставило всех броситься в конюшню…

Под потолком, медленно вращаясь и раскачиваясь, висело гигантское тело канадца. Он висел в петле из длинной жильной струны, которая глубоко врезалась в его шею. Всякие признаки жизни уже покинули тело…

– Твоя струна, Ли-Фу, – и кто-то бросил китайцу струну, когда труп уже лежал на земле.

Ли-Фу ловко поймал ее, аккуратно свернул и с выражением полного безразличия спрятал у себя в кармане.

– Мюсет быть, сегодня пришли новая инструмента. Тогда я эту хорошую струна снова буду употребляль, – произнес он нежным голосом.

И только когда китаец переступил порог своей кухни, он многозначительно улыбнулся; но глаза его – затуманились…

И. Окстон
ОСТРОВ ЧЕРНОЙ ГАГАРЫ

Рассказ в 15-ти эпизодах

Рисунки худ. А. Языкова

Как в воду канули.

Четверо бандитов, явившись в контору глухого Верхогорского лесничества под видом покупателей леса, внезапно напали на работавших в конторе лесничего и его помощника и тяжело ранили их. Не ограничившись грабежом найденных в конторе денег, бандиты ворвались в квартиру лесничего и учинили там полный разгром. Остававшаяся дома кухарка во-время успела убежать через открытое окно и спрятаться в кустах. Добежав до соседнего села Верхогорье, за версту от лесничества, она подняла там тревогу.

Лесник Михайла, возвратившийся из обхода в тот момент, когда бандиты только-что покинули ограду усадьбы, заглянул в контору и застал там лесничего и его помощника лежащими на полу. Лесник немедленно бросился в погоню за уходившими бандитами. Два раза выстрелил в них из ружья. Бандиты отстреливались из револьверов.

Дойдя до берега озера Копа, бандиты сложили все награбленное в лодку и быстро отчалили, держа путь на середину озера, где расположено несколько небольших островков.

Верхогорский милиционер тотчас же организовал погоню. Встревоженное село высыпало на берег. В толпе выделялась группа охотников с берданками и обрезами. Флотилия из пяти лодок отплыла от берега, напутствуемая пожеланиями изловить бандитов. За этой боевой флотилией потянулось еще несколько лодок, – парни и мальчишки забрали остатки верхогорского флота и пустились на озеро в качестве разведчиков.

– Это бандит Ерш шалит, – сказал милиционер Сангин своим соратникам.

Между тем, раненых лесничего и его помощника отправили в верхогорскую больницу. Там ими занялся фельдшер, – больничного доктора не могли найти. Обегали всю деревню, покричали в соседней роще, от доктора и след простыл. Нашелся мальчик, который видел доктора идущим по направлению к лесничеству. Обыскали весь лес по соседству с лесничеством – все тщетно.

Преследователи видели, как лодка бандитов исчезла среди островов, в центральной части озера.

– Окружайте острова! – скомандовал Сайгин, чувствовавший себя адмиралом в этом «морском походе». – Теперь голубчики попались.

Лодка образовала вокруг островков большой круг. Не было никаких сомнений, что бандиты находятся в центре этого круга. Лодки постепенно начали стягиваться для атаки.

Но стратегические предположения милиционера Сайгина не оправдались. Атака производилась, повидимому, против пустого места.

Ни вблизи островов, ни на самых островах бандитов не оказалось.

– Чертовщина! – выругался изумленный и раздосадованный таким оборотом дела Сангин. – Не в воду же они провалились?!

Тщательно обыскали все островки. На одном из них, называемом островом Черной Гагары, нашли следы ног и остатки недавно горевшего костра. На отмели был обнаружен след от киля лодки; но, судя по вдавленным следам ног у килевой борозды, лодку отпихнули. Значит, бандиты отсюда уехали.

– Да как же они проскочили сквозь наше кольцо? – недоумевали преследователи.

– Верно, утопились с горя, – заметил один из охотников, – и лодку потопили, и себя.

Сайгин повел свой флот к противоположному берегу озера. Единственный житель того берега, старый рыбак Егор, показал, что неизвестные люди еще вчера угнали его лодку, а с тех пор он никакой лодки на озере не видал.

Порыскав без всякого толку по берегам озера, преследователи поздно вечером поплыли обратно к верхогорскому берегу.

Из раненых бандитами – помощник лесничего вскоре умер; лесничий Травинский был ранен менее опасно. Прибывший из соседней станицы врач выразил надежду, что лесничий выживет.

Дочь лесничего, Ольга, слушательница сельскохозяйственного института, вернулась домой из города через два дня после происшествия. Несчастие с отцом и таинственное исчезновение доктора Нилова сильно потрясли молодую девушку.

Доктор Нилов был ее другом, – в селе определенно называли ее «невестой доктора». Тщетно ломала голову «невеста доктора» над вопросом, какая судьба постигла ее друга. Но, судя по исчезновению доктора как-раз во время ограбления лесничества, почти не оставалось сомнений, что доктор сделался жертвой наглых бандитов.

Бродя в раздумьи по лесу, девушка заглядывала под каждый кустик, – не лежит ли под ним бездыханное тело любимого человека.

Атаман Ерш ищет убежища.

Неделей раньше вышеописанных событий атаман Ерш с остатками своей разбитой шайки, спасаясь от преследования, очутился на берегу озера Копа.

Предшествовавшие неудачи сломили энергию атамана Ерша, и новой схватке с преследователями он предпочел бегство. Четверо его людей во всем были покорны его воле.

– Ну, никак пропали! – с шутливой грустью говорил черномазый Ерш своим соратникам. – Степь за озером без коней не перебежишь. В горы не пустят. А лес только округ озера. Разве в нем укроешься? Табак наше дело!

Сподвижники Ерша уныло молчали, слушая эти безнадежные речи недавно еще грозного «хозяина степи».

Старый рыбак Егор опытным глазом сразу определил, что за гости вперлись в его маленькую хату, стоявшую на. берегу озера.

– Ну, старый, спасай нас от волков! – обратился к старику Ерш, сощурив темные хищные глаза. – Колюч Ерш, да что сделаешь, если все шипы поломаны.

– Так ты сам Ерш будешь?! – выразил свое удивление старик. – Ну, ежели. Ерш побежал, значит, и впрямь дело сурьезное…

– Да, брат, дрянь дело. Давай хоть лодку, – покрутимся малость по озеру; все лучше, чем на берегу сидеть, смерти ждать.

– Недолго покрутитесь: лодок, чай. у верхогорских поболе моего. А озеро– не-бог-весть море какое.

– Ну, так говори, старик, куда бежать. За нами служба не пропадет.

Старый рыбак, пощипывая бородку, что-то соображал.

– Ежели вы храбрый народ, то спастись можно, – проговорил рыбак, лукаво улыбаясь.

– Эх, старик, – покачал головой Ерш, – нам ли занимать храбрости! Да супротив рожна разве попрешь?

– Теперь вам не для драки храбрость нужна, а для другого дела. Айда, ребята, в лодку, – здесь все равно долго не просидите: всяк, кто мимо озера пройдет, ко мне заглядывает. Повезу я вас на остров, а там посмотрим.

Старик и пятеро бандитов поспешно направились к лодке. Озеро было пустынно, легкая зыбь ходила по его поверхности. Атаман сел за весла, старик поместился у руля; остальные разлеглись на дне лодки вповалку, чтобы с берега не было так приметно. Путь старик держал прямо на группу островков, темнеющую посреди озера.

Школа ныряния.

Под’ехали к обрывистому берегу острова Черной Гагары. Островок этот небольшой – всего сажен полтораста ' в окружности; над водой он поднимается от четырех до пяти сажен; есть на нем редкий лесок.

– Э, – покачал головой атаман Ерш, – островок, я вижу, совсем некудышный, разве спрячешься на этой голой плеши? Недолго тут просидишь.

– А вам и не надо долго, – сказал старик. – Отсидите неделю, и ладно. Бросят вас искать округ озера – вы и пойдете дальше в горы.

– Да здесь нас сегодня же накроют!

– Пущай хоть все село на остров приходит, – не найдут.

И, указывая на каменный берег, Егор продолжал:

– Ежели вот нырнешь в этом месте под воду на аршин с четвертью у самого берега – дыру в камне увидишь. А дыра та шириной аршина в полтора будет. В дыру вода из озера бежит, потому дыра та – вход в подземную реку.

– Тьфу! – сплюнул атаман сердито. – Вот что ты советуешь. Утопиться в подземной реке! Да лучше прямо в озеро.

– Зачем топиться, когда жить можно? Ты дальше слухай, а потом уже высказывайся. Так вот в эту дыру вода бежит. Если нырнуть в дыру, то попадешь в подземную реку, и понесет тебя под землей, а верст за двадцать отсюда, – выбросит. Есть такая гора, Джемал называется, а из нее речка бежит, Аш-Булак…

– Да ты, старик, в уме или нет? – выругался опять Ерш, сверкнув глазами. – Как это можно человеку двадцать, верст в подземной реке плыть?

– Постой, не горячись, дай досказать, – спокойно сказал старик. – На чем бишь, я… Да… А дыра эта самая в пещеру ведет. Аршина четыре проплывешь дырой – и выныривай. Правый берег у подземной реки крутой и гладкий, как: стена, на него не вылезешь. А промешкаешься – унесет тебя водой в яму на другом конце пещеры – и тогда уж поминай как звали…

– Так, так, – пробормотал атаман, – все очень весело рассказываешь….

– А как станешь выныривать – влево держись, левый берег в пещере отлогий. На него и выкарабкайся.

– А сам-то ты нырял когда в эту проклятую дыру? – спросил Ерш.

– Кабы не нырял, стал бы я тут время с вами терять. А кроме меня, никто этой пещеры не знает, и спрятаться в ней – дело самое верное.

– А может, покажешь, как нырять-то?

– Конечно, без этого нельзя.

Рыбак начал быстро раздеваться. Бандиты с удивлением смотрели на него. Привязав конец длинной веревки за скамейку лодки, другой конец старик обвязал вокруг своей талии в виде пояса.

_{– Кабы не нырял, стал бы тут время с вами терять. А кроме меня. этой пещеры никто не знает… – ответил бандитам старик Егор, и начал раздеваться. Бандиты с удивлением смотрели на него.}

– Назад без веревки никак не выплывешь, – пояснил старик свою махинацию, – сильно вода в дыру прет, не хватит силы насупротив течения выплыть.

Атаман Ерш опять плюнул и покачал толовой. Остальные бандиты со страхом наблюдали за действиями старика. Егор размашисто перекрестился и исчез в воде. Проходила минута за минутой.

– Никак утоп, – проговорил один из бандитов.

Но неожиданно из воды показалась седая лохматая голова, – старик благополучно вынырнул.

– Стар стал, воздуха в груди нехватает, – проговорил он, держась за сердце.

– Ну как, ребята? – обратился Ерш к товарищам. – Нору старик указал хорошую, и с собаками не отыщут.

– Не сумлевайтесь, ребята, – подбодрял их старик, видя их нерешительность, – уж если я, старик, в пещеру ныряю, то вам, молодым, это хоть бы что.

Первым решился нырнуть атаман Ерш. По примеру старика, он обвязал себя веревкой и бросился вниз головой под берег. С затаенным дыханием ждали товарищи его возвращения…

Из воды вынырнула черная голова.

– Хороша нора, ей-богу хороша, – проговорил атаман, – только темно, как в могиле, ни черта не видно!

Преодолев свои колебания, бандиты решили спрятаться в подводную пещеру. Для обратного выхода из пещеры веревку привязали за тяжелый камень, а камень утопили на некоторой глубине поблизости от входа в пещеру.

Сговорившись со стариком насчет доставки продовольствия и свечей для освещения подземелья, бандиты один за другим стали нырять в устье подземной реки.

Только один из бандитов, Семен-Клешня, почти не умевший плавать, долго колебался, прежде чем броситься в страшные об’ятия подземной реки. Но, когда все его товарищи исчезли под водой, а старик от’ехал от острова, предупредив, что вдали на озере показалась лодка, – Семен, победив страх, погрузился в воду и исчез в зловещей глубине.

Старик неподалеку развернул свою сеть, и как ни в чем не бывало стал рыбачить у одного из островков, пощупывая по временам карман, в котором очутилось несколько крупных бумажек.

Живые в могиле.

– Все ли тут?