Текст книги "Всемирный следопыт 1926 № 04"

Автор книги: Всемирный следопыт Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

IV.

Худай Берген замолчал и облокотился на стол. Он был пьян, как стелька, но на этот раз не от анаши, а от водки. Иблис сидел на полу, нахохлив все перья, и переваривал пищу. Мне захотелось избавить обоих их от неприятностей, которые им грозили, и я пошел к Никитину.

В управлении никого не было. Шеримбай мирно посапывал на пороге, стараясь выспаться за день. Я его разбудил. Он сказал, что Никитин ушел к судье говорить о том, что Худай Берген жулик и его надо посадить в тюрьму. Я поспешил к судье и попал во-время. Судья сидел в одной рубашке и, допивая двенадцатую пиалу чая, слушал, как Никитин рассказывал о безобразиях Худай Бергена.

Когда тот окончил, судья сказал:

– Хорошо, я все понимаю. Худай Берген яман адам (дурной человек). Тьфу! Худай Берген сеет мак!

Никитин кивнул головой.

Судья продолжал:

– Худай Берген курит анашу!

Никитин снова кивнул головой.

– Худай Берген держит орла, который может убить человека!

– Да, – подтвердил Никитин, – и поэтому его надо наказать.

Судья помолчал и совершенно неожиданно заговорил успокоительным тоном:

– Ничего, Худай Берген хороший человек. Если он сеет мак и продает опиум, то кто вместо него все это будет делать? Кто будет его кормить?

Никитин не успел ничего возразить, как судья продолжал убежденно и твердо:

– Если Худай Бергена можно оштрафовать, значит, у него есть деньги. Он хороший человек. А черное тесто он продает далеко. Не здесь. Он не дает курить мусульманам. Это не грех. Ничего. Он хороший человек. Старому человеку один раз можно покурить анашу. А зачем ты полез к нему в дом? Обо-бо! Курить анашу грех! Худай Берген человек старый. Он делает грех, а тебе надо посмотреть, да?! Если у него есть птица, это его птица. Худай Берген ее хозяин, она его и слушает. Ты не хозяин, зачем тебя будет слушать?

Никитин вспылил и побагровел. Но я вступился и сказал:

– Худай Берген нехороший человек. Когда он выпустил на нас Иблиса, то он поступил с нами не как с гостями, а как-будто мы были разбойники. Поэтому прикажи ему, чтобы он целую неделю сидел дома.

Никитин хотел протестовать, но я его толкнул в бок и пообещал купить заплаты на халаты караульщиков.

Судья снова открыл рот, и мы замолчали. Он посмотрел на нас и медленно проговорил:

– Худай Берген старый человек, пускай посидит дома. Управление недалеко. Поэтому все равно, дома он будет сидеть или в управлении. – Потом он обратился к Никитину и добавил: – А ты не бойся. Если приедет русское начальство, Худай Берген продаст все свое черное тесто и выкурит свою анашу.

Никитин молчал, и я увлек его с собой. Когда мы вышли на улицу, перед нами прошел Худай Берген. Он шатался и еле шел, бормоча себе что-то под нос. Он шел домой, и позади него, медленно переваливаясь с ноги на ногу, шествовал Иблис. Оттого, что его хозяин был пьян, казалось, что и орел пошатывается. Никитин прошел близко и погрозил кулаком. Худай Берген блаженно улыбнулся и зажмурился. Орел зашипел. Я отвел Никитина в сторону. Они прошли несколько шагов и исчезли за углом.

– О чем вы столько времени разговаривали с этим пьяным дьяволом? – недовольно спросил Никитин.

– Худай Берген – воспитатель орлят, – отвечал я, – и рассказал мне очень много интересного. – И я вкратце передал Никитину биографию Худай Бергена.

Милиционер скептически выслушал все до конца и неодобрительно пробурчал:

– Вот, весь век занимался глупостями, под старость и сам озверел. Ну, попадись он мне в другой раз, на целую неделю посажу на солнцепеке около управления.

И, выругавши всех туркменских беков, верховный администратор пошел домой.

Последний олень в Западной Европе.

Еще до мировой войны в Западной Европе олени почти вывелись, и теперь их можно видеть только в зоологических садах. Небольшое количество оленей сохранилось в некоторых заповедниках, где они все «на учете» и охота на них строго воспрещена. Недавно во Франции, в окрестностях г. Эрманонвиль, была организована большая охота с гончими на лисиц и волков.

К великому удивлению охотников, несколько свор гончих выгнали оленя. Несомненно, что это один из последних оленей в Западной Европе, а, может быть, и самый последний. Приводимые фотографии иллюстрируют два момента гона. Сфотографировать оленя среди собак удалось только в конце гона, когда усталое, измученное животное совершенно выбилось из сил и стало останавливаться.

Пьяные фрукты.
Приключения американского траппера в Малайских джунглях.

Вскоре после моего возвращения из Австралии, куда я поставил партию животных для Сиднейского зоологического сада, я решил отправиться в Тренггану. Я надеялся там заполучить носорога и нескольких тигров и леопардов для Гагенбека в Гамбурге. Тренггану тогда еще была девственной страной и изобиловала всякими животными.

В Куала – столице Тренггану – я тотчас же отправился к султану. Он был в восторге видеть меня, – он всегда бывал мне рад, так как я всегда привозил ему подарки. В данном случае я привез для него один из первых фонографов, с восковым цилиндром, и он доставил султану массу удовольствия. В одно из предыдущих посещений я ему поднес шарманку с барабаном, цимбалами и другими карусельными принадлежностями, купленную мною за двести мексиканских долларов у какого-то немецкого торговца в Сингапуре. Султан приставил в качестве капельмейстера одного из своих приближенных, и этот-то капельмейстер теперь, на глазах у султана, дрожал от страха перед новой волшебной машиной, так хорошо воспроизводившей звуки человеческого голоса. Он только издали решался рассматривать фонограф, сам же султан нисколько не боялся и искренно потешался над страхом своих приближенных. Пение и оркестровая музыка казались им уже чересчур сверх'естественными, забавляла их только передача смеха. Хотя, надо сказать, что женщинам нравилось все без исключения.

Я заявил султану, что намереваюсь отправиться в глубь страны и попытать счастья в ловле зверей. Он пожелал мне удачи и предложил дать мне проводников и носильщиков.

После пятидневного путешествия вверх по реке Тренггану мы достигли последнего поселения на северо-западе, дальше которого ни один туземец итти не решался из страха перед дурными чарами, которыми поверье окружает одну из местных гор, Букит Ганта, что значит Гора Духов. Мне давно хотелось проникнуть в эти места, так как говорили, что они кишмя кишат зверьем всякого рода; но тут водились «духи», – всякий, кто захочет проникнуть сюда, будет, либо разорван тигром, либо, что еще страшнее, превращен в тигра.

Я упирался в стену молчания при всякой попытке разузнать, как скорее всего туда попасть. Заколдованную гору надо обходить, избегать даже упоминания о ней в разговорах. Я решил бороться с суеверием – суеверием же: я об'явил всей деревне, что я – паван (колдун). Принятый мною храбрый и самоуверенный вид возымел должное действие.

Я не имел ни малейшего представления о том, что нас могло ждать в тех таинственных местах; но я решил, если это только окажется в человеческих силах, переступить через Гору Духов, Прежде всего я надеялся найти какую-нибудь речку с выходом в море: мы зашли далеко в глубину страны, и, если нам суждено было поймать каких-либо зверей, то нужно было озаботиться обеспечением средств для их перевозки.

Я убедил туземцев, что с самого дня моего рождения ни один злой дух никогда не посмел коснуться меня, и обещал им свое заступничество… Я просил туземцев итти со мной только до подножия горы, уговаривая сакаев, обитателей джунглей, живущих вблизи горы, чтобы они согласились быть нашими проводниками. В конце концов, мне удалось собрать нужное число желавших сопровождать меня.

При первых же шагах мы оказались лицом к лицу с самой настоящей трагедией. Придя в соседнее селение, мы застали его вождя Пенг-Гулу в сильнейшем волнении; вокруг него столпились плакавшие и причитавшие женщины и дети. Он обращался то к тому, то к другому, крича: «Замолчите, замолчите же!», а, увидев меня, он воскликнул: «О, туан (господин)! Какое горе! Сколько тревог!».

Туземцы обносят деревья дурмана частоколом и строят себе вокруг шалаши.

Я спросил, в чем дело. Его ответ, не будь я так хорошо знаком с этими местами, меня, наверное, удивил бы. Оказалось, что сейчас произошла ожесточенная битва за обладание дико растущим в джунглях дурмановым деревом. Туземец пожертвует чем-угодно, лишь бы заполучить необычайные плоды этого дерева.

В происшедшей драке было убито четверо мужчин и одна женщина, а двое мужчин и одна женщина были тяжело ранены. И вот теперь он, вождь селения, должен итти так далеко, в столицу Куала, чтобы сообщить султану о происшедшем несчастьи. Только что были похоронены убитые, а раненых он сейчас отправляет в столицу, в тюрьму. Они лежали тут же, на самых грубых, какие только можно представить, носилках, и состояние их было поистине отчаянное. Я был убежден, что живыми они в столицу доставлены не будут, и высказал свое опасение вождю.

Отношение его к происходящему было очень характерно. Он ответил, что какое ему дело до того, что раненые страдают, хотя бы один из раненых и был его собственным племянником. Если они умрут е пути, значит на то воля аллаха, а доставить их в столицу, живыми или мертвыми, все же необходимо, так как иначе его самого накажет султан. Как глава селения, за все случившееся должен отвечать он.

Впоследствии я узнал подробности этого происшествия. Оба мужчины умерли по дороге, женщина же осталась жива. Она рассказала, что это ее отец нашел в джунглях дурмановое дерево. Возвратившись вечером домой, он сообщил ей об этом и стал вдвоем с ее братом готовиться к тому, чтобы на рассвете итти обратно в джунгли к открытому сокровищу.

Но снаружи хижины подслушали их разговор, – она назвала при этом имя одного из умерших в пути мужчин. Человек этот, собрав своих товарищей, тотчас же отправился в джунгли, чтобы завладеть деревом. Ее отец и брат вышли на рассвете, а она с мужем еще немного погодя. Когда они подошли к дереву, то нашли отца, лежащего мертвым у его ствола, а брата – умирающим. Тут же был и мужчина, которого ее брат ранил, – он ударил ее ножом, но она его убила.

Рассказ женщины был прост и правдив. Ее освободили и признали собственницей дерева.

Ежегодно тут происходили отчаянные сражения за обладание дурмановыми деревьями. Случалось, что деревья эти находили близ пограничной полосы, разделявшей владения двух деревень, и тогда целые селения вырезали друг друга в борьбе за обладание этим ценным деревом.

Столь страстно желанный плод дурмана – величиной с ананас; он покрыт зеленой скорлупой с крепкими, длиной в полдюйма, колючками. Несмотря на то, что эта оболочка очень тверда, ее все-таки без особого труда можно разрезать или вскрыть любым острым орудием. Самый плод делится на пять-шесть долек, на подобие апельсина; в каждой из них сидит по зерну величиной с орешек; плод с'едают дольку за долькой, обсасывая косточку. К сожалению, вряд ли кому-нибудь из жителей других стран придется попробовать этот плод, – он слишком быстро созревает и не выдерживает перевозки.

Дерево, на котором растут описанные плоды, достигает 60–70 футов в высоту и походит на вяз, только кора его нежнее, чем у вяза. Так как плоды, когда созреют, падают на землю, то туземцы не должны лазить на деревья, чтобы их собирать.

Когда приближается время созревания плодов дурмана, туземцы строят вокруг деревьев шалаши, из которых они следят за падением плодов; они принимают все меры предосторожности к тому, чтобы плоды не могли упасть на людей, так как острые колючки наносят страшные, кровоточащие раны.

– Гидок (не та)! – кричит хозяин, и мартышка ищет другой плод.

По запаху и вкусу плоды дурмана нельзя сравнить с какими-либо другими фруктами; еще задолго до того, как повозка, нагруженная дурманом, станет видима для глаза, уже доносится запах плодов. Для обоняния жителя Запада запах этот чрезвычайно неприятен.

Лично мне он был так противен, что я прожил на Малаккском полуострове восемь лет, прежде чем решился с'есть один плод дурмана. Туземцы часто убеждали меня, говоря: «Попробуй! Хорошо! Он тебе ничего дурного не сделает!». Но стоило мне только понюхать плод, я неизменно отрицательно качал головой. Когда я, наконец, впервые решился взять в рот одну дольку, я приступил к этому с особой осторожностью, а именно – предварительно крепко зажав нос. Несколько туземцев собрались вокруг меня, смеясь над моими гримасами, – им очень хотелось, чтобы я одобрил их любимое лакомство. Первый проглоченный кусок моих сомнений еще не рассеял; однако, второй уже привел меня к заключению, что вещь эта, пожалуй, и ничего себе; ну а третий – окончательно убедил меня, что это на самом деле прямо-таки вкусно.

По своей консистенции плод дурмана напоминает сливки; если растереть банан и смешать его с одинаковым количеством густых сливок и небольшим количеством шоколада и прибавить к этой смеси немного чесноку, чтобы придать ее вкусу пикантность, то полученная смесь очень близко будет подходить по вкусу и консистенции к дурману. В то же время вкус дурмана чрезвычайно нежен и, действительно, невыразимо приятен.

Ко времени моего от'езда я успел превратиться в страстного любителя этих фруктов, и теперь, когда я их описываю, мною овладевает непреодолимое желание с'есть хотя бы один сию же минуту.

В период созревания дурмана и звери и люди – все бывают одинаково охвачены стремлением, переходящим в настоящую страсть к этим плодам; одним из самых замечательных свойств плода является способность вызывать любовное возбуждение; многие полагают, что только суеверие туземцев приписывает плодам дурмана подобное свойство, но я слишком часто видел его непосредственное влияние на зверей джунглей для того, чтобы у меня на этот счет оставались какие-либо сомнения. Нельзя также сказать, что созревание дурмана лишь случайно совпадает с нормальным периодом спаривания; на самом деле трудно было бы говорить о нормальном периоде спаривания в стране, где лично я находил новорожденных тигрят и в марте, и в мае, и в августе. Не случайность и то, что обуреваемые страстью звери наполняют джунгли шумом отчаянных битв за желанную подругу именно тогда, когда они наедаются плодами дурмана.

Мне, как трапперу, плоды эти не раз сослужили хорошую службу. Где растет дурман, там лучшее место для сетей и капканов охотника. Повидимому, ни один зверь не может противостоять прелести плодов дурмана. Слон до тех пор катает их ногой по земле, пока не поломаются острые колючки, потом осторожно наступает ногой, чтобы раздавить скорлупу, а затем уже с'едает сначала мякоть, а потом и кожу. Носорог, тапир, дикий кабан, буйвол и олень – все они топчут плоды копытами до тех пор, пока скорлупа не лопнет и не откроется, а медведь, тигр, леопард и более мелкие представители кошачьей породы вскрывают скорлупу своими острыми когтями.

Очень забавно наблюдать за тем, как сражается с дурманом маленькая обезьянка. Обезьянам, конечно, незачем ждать, пока плоды упадут на землю, но часто случается, что они пытаются срывать с дерева не вполне созревшие плоды, и вот это дело оказывается не легким. Да и, сорвав плод, надо еще поломать голову над тем, как его открыть? Достаточно было бы малейшей трещинки, и маленькая лапка могла бы уже в нее проникнуть, а затем скорлупа будет быстро разорвана; и вот обезьяна взбирается на самую высокую ветку и оттуда с силой бросает плод вниз.

Заметив место падения, она кубарем скатывается на землю. Тут иногда ждет ее горькое разочарование: какой-нибудь другой зверь, либо не имеющий возможности лазить по деревьям, либо попросту не такой предприимчивый, как обезьяна, уже успел воспользоваться легкой добычей, схватил плод и унес его, пока она спускалась на землю. Тогда тишина джунглей резко нарушается криками обиженной обезьяны. Нередко случается, что именно писк и визг обезьян приводят людей к месту, где растет дурман.

На долю одного селения, в котором мне как-то довелось некоторое время прожить, выпало исключительное счастье быть обладателем целых четырех дурмановых деревьев. Все они были обнесены частоколом из бамбука, заплетенного тростником; наверху частокола был насажен ряд длинных, острых колючек. Эта изгородь служила защитой от оленей и диких свиней, которыми изобиловали окрестности, о чем можно судить по тому, что как-то я убил здесь восемнадцать животных за один только час.

Но никакие частоколы и изгороди не способны защищать от птиц и обезьян, тут надо было придумать что-нибудь другое, не то не осталось бы ни единого плода. Там, где колючки оказывались, бессильными, пришлось заменять их колотушками.

Изобретательные туземцы придумали большие бамбуковые колотушки, которые устраиваются следующим образом: к ветке дерева привязывают накрепко кусок полого бамбука; другой кусок такого же бамбука свободно раскачивается, но таким образом, что, если внизу дернуть за конец веревки, прикрепленной к этому куску, то он сильно и звонко ударяет по первому.

По утрам меня очень развлекало наблюдение за тем, как туземные ребята, человек по шесть-восемь, сидя под деревом по очереди дергают веревку от колотушки; это могло казаться детской забавой, но на деле грохот колотушки порождал настоящую панику среди мартышек и птиц.

Ближе к полдню, когда солнце подымается высоко и жара усиливается, и обезьяны и отпугивающие их дети засыпают. Даже птицы – и те отказываются от поисков пищи в это время дня.

Туземцам иногда удается научить обезьянку собирать для них плоды дурмана, как это делается при сборе кокосовых орехов. Когда я впервые увидел обезьянку за этой работой, я с большим интересом стал следить за нею. Обезьянка, привязанная на длинной веревке, взобралась на дерево. Добравшись до первого колючего плода и слегка дотронувшись до него лапкой, обезьяна с озабоченным видом стала глядеть вниз. Ее хозяину этот плод не понравился, он дергал за веревку и кричал: «Гидок!» (не та), и мартышка оставляла найденный плод и переходила к другому до тех пор, пока хозяин не закричал утвердительно.

Теперь, когда плод выбран, остается оторвать его от стебля, осторожно избегая колючек; для этого обезьянка начинает вертеть плод, при чем от времени до времени ей приходится приостанавливать эту работу для того, чтобы быстрыми движениями своей маленькой ручки смахнуть облепляющих ее лицо муравьев; когда стебель в достаточной степени перекручен, обезьянка перегрызает его зубами.

Интересно было посмотреть на выражение лица обезьянки, когда плод упал на землю! На выглядывавшем из листвы ее лице были одновременно написаны и страх и ожидание. Но хозяин одобрительно крикнул, и на лице ее изобразилось полное удовлетворение.

Мы покинули селение, где дурмановое дерево причинило столько горя и даже смерть, с тем, чтобы продолжать путь к Горе Духов.

Фигурное катание на лыжах.

До сих пор советские спортсмены, хорошо знакомые с лыжным спортом, знали только два вида его: катание с гор и бег на дальность и скорость (не считая усложненного вида – буерного катания). Фигуры же мы считали присущими лишь конькобежному спорту. Оказывается, лыжи тоже вполне допускают построение фигур. Прекрасная фотография, воспроизводимая здесь, изображает пример этого вида катания в зимнем курорте Сан-Морице (в Швейцарии). Лыжник, сделав на склоне горы зигзагообразную линию, чрезвычайно точно «дорисовывает» второй след, заканчивающий фигуру.

Засыпанный лавиной.
Рассказ Джона Хогг.
Приключения радиотехника.

Джон Хогг, автор настоящего рассказа, состоит членом «Клуба искателей приключний» в Лос Анжелосе. Этот оригинальный клуб является центром, вокруг которого собираются ученые, исследователи, путешественники, охотники но крупной дичь. Здесь часто можно слышать о таких невероятных приключениях и фантастических случаях, что, не будь все члены клуба хорошо известны друг другу, все это можно было бы счесть за вымысел.

В настоящем рассказе Джон Хогг описывает приключение радиотехника Росса Найта, который был обречен на медленную, мучительную смерть и спасся только благодаря присутствию духа и умению приложить свои радиотехнические знании к делу.

Рассказ записан со слов самого Найта, и правдивость его была подтверждена членами спасательного отряда, отправленного к нему на помощь.

I. На собаках в горы.

Росс Найт всегда увлекался делом развития радио, и все интересы его сосредоточивались на бесчисленных опытах в этой области.

Несмотря на свои молодые годы, он считался одним из опытных радиотехников Южно-Калифорнийской компании.

Гидроэлектрические станции компании разбросаны по всей Калифорнии, и на одной из них – в Биг-Крике – провел Найт три долгих суровых зимы, в течение которых единственным способом сообщения с культурным миром был путь на лыжах и на санях, запряженных собаками. Только передачи по радио оживляли монотонную жизнь радио-тружеников.

Обычно Калифорнию считают страной вечной весны и благодатного солнца, и необходимо привести некоторые географические данные, чтобы опровергнуть это мнение.

Следует помнить, что Калифорния имеет почти тысячу миль длины и около трехсот миль ширины. Вся она разбита многочисленными горными грядами на богатые плодородные долины, обширные равнины, песчаные пустыни. Высота поверхности колеблется между 280 футами ниже уровня моря и 15.000 футов высоты, которой достигают некоторые горные хребты Калифорнии.

Такое различие в поверхности ведет к резкой разнице и в климате. Некоторые части штата отличаются мягким, почти тропическим климатом, но на ряду с ними лежат почти полярные области с длинными суровыми зимами,

Гидроэлектрическая станция Биг-Крик лежит в области, которая по климату и растительности имеет большое сходство с Аляской или центральной Норвегией. Летом здесь стоит приятная прохлада, и никогда не бывает удушливой жары, как в других частях Калифорнии. Зимы же отличаются суровостью, и температура ниже нуля нередко держится с начала октября до мая. В течение 6–7 месяцев земля покрыта снеговым покровом, достигающим 20–30 футов глубины.

Осенью 1923 года Южно-Калифорнийская компания задумала устроить еще несколько гидроэлектрических станций, и Найта, в числе других опытных работников, привлекли к этому делу.

В лаборатории компании, в Лос Анжелосе, он построил небольшой переносный радио-аппарат, который можно было перевозить на санях с собачьей упряжкой и которым можно было пользоваться в пути. Энергия для этого аппарата добывалась при помощи газолинового двигателя, который тоже должен был поместиться на санях. Эти аппараты, все необходимые для работ инструменты, тяжелые полярные одежды и с'естные припасы, – все это было заблаговременно отправлено к конечному пункту железной дороги у Биг-Крика. Сам же Найт остался в Лос Анжелосе до получения известия о том, что выпало достаточно снега, чтобы ехать на санях.

В начале ноября желанное известие было получено, и Найт, бодрый и здоровый, отправился в путь, рассчитывая вернуться обратно не ранее, как через шесть месяцев.

Когда он прибыл на конечный пункт железной дороги, земля была покрыта слоем снега фута в два толщиной, что как раз было хорошо для санной дороги. Погода стояла ясная и не слишком холодная. Днем температура поднималась настолько, что снег подтаивал, ночью же опять все замерзало.

Два дня спустя Найт выехал на санях, запряженных восемью сибирскими собаками, выписанными компанией специально для зимних путешествий в горах. Местом назначения Найта был лагерь рабочих-строителей, лежащий в горах, на расстоянии около двадцати двух миль. Он надеялся добраться туда в течение двух дней и уже оттуда, устроив сообщение по радио, дать знать о своем путешествии на станцию в Биг-Крике.

В первый день пути Найт от'ехал на двенадцать миль. Наступили зимние сумерки, когда он в'ехал в маленькую горную долину, где и решил разбить свой лагерь. Он развел огонь, сварил пищу себе и собакам и удобно проспал всю ночь в своем теплом мешке из шкур северного оленя. На следующее утро, позавтракав и накормив собак, он пустился в дальнейший путь.

Часа через два пути солнце стало сиять так ослепительно, что ему пришлось остановиться, развязать багаж и достать цветные солнечные очки. От'ехав отсюда на каких-нибудь триста метров, он в'ехал в скалистую горную долину. Везде виднелись торчавшие из-под снега глыбы скал, очевидно скатившиеся с утесов, окаймлявших долину с двух сторон. Иногда эти скалы сильно затрудняли дорогу, и Найту приходилось приподнимать сани и помогать собакам. Повидимому, более ровная дорога была у самого подножья утесов, и Найт направил туда собак, а сам пошел за ними на лыжах.

Он шел, весь погрузившись в рассматривание дороги, как вдруг, со скалистой стены футах в двадцати от него, рухнул снег. За снеговым обвалом последовала целая лавина камней. Любая из каменных глыб, попади она в него, могла бы уложить его на месте. Но Найт, сознавая всю опасность положения, не растерялся. Ударами бича он заставил собак броситься в открытую долину и, насколько ему позволяли его неуклюжие лыжи, бросился за ними. Через несколько минут собаки уже находились вне опасности.

Найт, оглядываясь по сторонам, чтобы выбрать наиболее удобный путь, вдруг зацепился лыжей за выдававшийся из-под снега большой осколок скалы, и упал. В этот момент с грохотом скатился другой обломок, весом в несколько пудов. Найт почувствовал острую боль в ноге и услышал треск лыжи, поломавшейся в щепы, и на мгновение потерял сознание.