Текст книги "Только всем миром"

Автор книги: Вольф Долгий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Дело Семенова – тому уже лет шесть – было очень громким. И, вероятно, одним из самых страшных, какими приходилось заниматься Чекалину. Бандитская группа состояла из трех человек. Возглавлял группу некто Можайский, человек циничный и жестокий. Семенов, муж старшей дочери Макарычевой, правой рукой его был. Вооружены были, что называется, до зубов: не только пистолеты, но и автомат. Убив водителя такси, они завладели машиной и совершили нападение на инкассатора – среди бела дня, в центре города. Инкассатор, хоть и был уже смертельно ранен, сумку с деньгами не выпустил из рук. Бандитов спугнула милицейская патрульная машина, случайно оказавшаяся здесь. Догнать их не удалось. Такси же – то самое, ради которого они убили шофёра, – спустя время было найдено на

одной из проселочных дорог, вдали от города – в состоянии более чем плачевном. Для поимки бандитов был поднят на ноги, по сути дела, весь личный состав областной милиции. Но все безрезультатно: преступники затихли на время, где-то отсиживались, выжидая подходящий момент.

Потом еще одно убийство, и опять с целью завладения машиной; теперь жертвой их стал не таксист, а владелец личных «Жигулей». И в тот же день попытка ограбления Госбанка. Потом – погоня; преследование велось по одной из многолюдных магистралей города. За рулем «Жигулей» был сам Можайский, он гнал машину на смертельной скорости, готовый снести, смять, раздавить любого, кто окажется у него на пути. Во избежание лишних жертв Чекалин приказал тогда открыть огонь по преследуемой машине; сам сделал и первый выстрел, – из «Жигулей» еще раньше того постреливали. Кто-то из оперативников попал в правое заднее колесо, только это и остановило бандитов. Первым из машины выскочил Можайский, автомат на животе, – а вокруг ни о чем таком не подозревающие люди, рядом детская площадка! – Чекалин метил мерзавцу в голову, в голову и попал. Семенов был ранен в перестрелке. Суд приговорил его к исключительной мере.

Такая вот, давно, казалось, быльем поросшая история. Ан нет, выходит, и в сегодняшний день тянутся от нее корешки! И что особенно убеждало в этом – эдакая фамильная, что ли, печать, одинаковость почерка преступников. Тогда убийство таксиста, теперь – убийство таксиста; тогда один зять гражданки Макарычевой, теперь – другой, – какие могут быть сомнения?..

Дальнейшее Чекалин проделывал уже автоматичес– ски – с четкостью и быстротой электронно-вычислительной машины. Приказ Исаеву – выйти на перехват рейсового автобуса 212, Макарычеву доставить сюда, в райотдел. Приказ Сычеву – отправиться в Марьино, что на окраине города, оперативно проверить, что за новоявленный такой зять у гражданки Макарычевой, давно ль сошелся с Эльвирой, чем занимается, какой образ жизни ведет, ну и так далее... впрочем, прибавил, проверь сперва, а то, может, Макарычева давно уже в другом каком месте проживает. Затем, после некоторого размышления, связался с Еланцевым, попросил его как можно скорее

прибыть в райотдел: вероятно, потребуется произвести некоторые неотложные следственные действия. Еланцев сказал, что выедет тотчас...

Ждать да догонять – что может быть хуже! Будь его, Чекалина, воля, он бы расхожую эту сентенцию, правда, поправил бы несколько: ждать – вот что хуже худшего. Право, он предпочел бы сейчас мчаться на перехват автобуса, чтобы первым взглянуть в глаза старой своей знакомке – гражданке Макарычевой Анастасии Егоровне, или очутиться вместо Аркаши Сычева в Марьине, самому разобраться с мужем Эльвиры. Но нет, нельзя, он старший в группе, ему положено сидеть сейчас на месте, держать в своих руках все нити оперативно-розыскных мероприятий.

Тут Чекалин остановил себя: позволь, а с чего, интересно, ты взял, что речь обязательно идет о муже младшей дочери, Эльвиры? Ведь старшая дочь, Надежда, тоже существует на свете – почему она не могла после бандита Семенова нового мужа заиметь? Мужа не мужа – друга сердца, так поделикатней сказать; с Семеновым, сколь помнится, она тоже ведь в юридическом браке не состояла... Усмехнулся: «Хорошая мысля приходит опосля», – истинно! Как жаль, что не вразумил Аркашу Сычева относительно и такой вот, с ориентацией на старшую дочь, возможности, впору нарочного следом посылать; и послал бы, право слово, послал бы, если б знал, где сейчас ловить быстрого на ногу Сычева. Ну да авось и сам смекнет, что к чему, парень неглупый.

Позвонил участковый Саватеев. Вести такие – нет на работе Влада Кудрявцева! Во вторую смену Влад Кудрявцев работает! С семнадцати часов! Домой тоже еще не приходил! Саватеев, выпалив все это на сплошных восклицательных знаках, добавил несколько более спокойно, что надеется – Влад перед работой все-таки появится дома, должен же он переодеться, – около дома Саватеев его и поджидает, чего особо горячку пороть? Да, суетиться, пожалуй, излишне не стоит, подумал Чекалин. Похоже на то, что Влад вообще не имеет отношения к убийству – коль скоро работает во вторую смену. Тут при любой прыти не поспеть к полуночи на другой, считай, конец города... Эта история с Владом уже начала даже злить Чекалина. Столько сил, столько

времени отнимает, паршивец этакий, гулёна несчастная. Скорей бы уж ясность с ним настала – и сбросить с контроля, выбросить из головы к чертям собачьим!

Взмыленный, точно после марафонской дистанции, примчался Аркадий Сычев. Первое, что бросил, – с порога прямо:

–      Пустырь тянем!

Сказывалось тралфлотское прошлое Аркадия: «пустырь» – пустой трал значит, в переводе на общечеловеческий язык – пустой, стало быть, номер.

–      Можно по порядку? – попросил подъехавший к этому времени Еланцев. – Зять-то хоть в наличии имеется?

–      Это да, это имеется. Не вполне зять, правда, – хахаль. С годик уже как младшая Макарычева, Эльвира, обзавелась таковым.

Нет, с досадой подумал Чекалин, это просто невозможно, все мы как сговорились: младшая да младшая, будто свет на ней на одной клином сошелся! Однако сдержал себя, почти безразлично спросил:

–      А что старшая, Надежда, – жива ль, здорова?

–      С Надеждой все в порядке, – заверил Сычев. – Три года, как завербовалась на Север. Где-то под Магаданом живет. Более точных сведений нет: не пишет родным... Так вот зятек этот, Эльвирина, следовательно, пассия... Докладываю, что даже при самом пылком воображении его нельзя принять за Блондина. Черный он. Чернее не бывает. Как уголь. Назым Саппаров – сын солнечного Узбекистана!

Аркадий явно умышленно приумолк на мгновение: не иначе, предвкушал насладиться эффектом, который произведет это его сообщение. Вот-вот, уже и себя корил Чекалин, все мы в плену у своей версии насчет Блондина! И оттого шоры на глазах – ничего больше не видим, да, может, и видеть не хотим! Не Блондин – так чего же еще искать!

–      Черный, говоришь? – Тут Чекалин уже не стал сдерживаться, желчно произнес: – Сильный аргумент! А если у Блондина сообщник был, как раз брюнет жгучий? Или у тебя, Сычев, есть основания отрицать такую возможность?

Аркаша даже обиделся слегка:

–      Да что вы, Анатолий Васильевич! Разве дело

только в этом? Главное ведь – алиби у него. Алиби! Стопроцентное алиби!

–      Уж не Эльвира ли подтвердила?

–      И она, между прочим, тоже. Лично я в этом ничего странного не вижу.

–      Странно другое, – сказал Чекалин. – Коснись любого из нас – нипочем ведь не доказать своего алиби. Особенно ночью, когда, при нормальном-то раскладе, круг свидетелей сводится к нулю. Стопроцентное алиби, друг мой Аркадий, чаще всего бывает в тех случаях, когда его тщательно готовят, когда делают все, чтобы тебя непременно кто-нибудь заприметил, в нужное тебе время...

–      Согласен, Анатолий Васильевич, все на свете бывает! – сказал Сычев, но тут же прибавил: – Кроме того, чего не бывает... Так вот, докладываю, что в данном случае алиби именно что стопроцентное. Саппаров накануне убийства Щербанева был прямо с работы – а работает он кислотчиком на целлюлозно-бумажном заводе – доставлен «скорой помощью» в областную больницу с острым аппендицитом и тут же прооперирован. Операция прошла нелегко, всю ночь и вдобавок весь следующий день он находился в реанимационном отделении – на глазах у дежурного врача, двух медсестер и... пардон, и Эльвиры. Даже если бы указанные свидетели и отсутствовали бы, послеоперационное состояние Саппарова было таково, что покинуть в ту ночь больничную койку он физически не мог. Прибавлю, он и сегодня еще не больно-то хорош. Я его видел.

Тут уж, этим сообщением о таком неоспоримом алиби, Сычев точно произвел эффект разорвавшейся бомбы. Невозможно было не верить Аркадию, но и верить тоже было затруднительно. Тогда ведь получается, что версия с зятем Макарычевой, такая неправдоподобно правдоподобная, все эти умопомрачительные совпадения по субъекту (непременно зять этой гражданки) и объекту преступления (непременно шофер-таксист), – все это, значит, карточный домик, не более того, дунь – вмиг рассыплется...

–      А что он из себя представляет, Саппаров? – спросил Еланцев. Чекалин поймал себя на мысли, что ему уже ни о чем не хочется спрашивать. Саппаров, вернее всего, действительно ни при чем тут.

–      Нормальный мужик. Пьет, курит, жену с тещей гоняет в кураже.

–      Куда уж нормальней!

–      Да ленивые они больно, женщины эти, – объяснил Сычев. – Их не гонять – совсем грязью зарастут. Тут соседи, редкий случай, целиком на его стороне.

–      Вы и соседей видели? – уточнил Еланцев.

–      Не только соседей. Старшего по дому подключал, участкового Нефедова. Что интересно – все они в один голос честят Макарычеву и ее доченьку Эльвиру. Кстати, совершенно непонятно, откуда она – я имею в виду старуху Макарычеву – вообще узнала про убийство таксиста? Она ведь уже больше недели как гостит в другом городе...

–      Больше недели? – Чекалина это тоже до крайности удивило. – Очень интересное кино получается, очень. Надо ж суметь так снайперски все выдумать!

–      Анатолий Васильевич, – попросил Еланцев, – давай не будем торопиться с выводами. Только встреча с Макарычевой даст возможность поставить все точки над «і». Дама она, сам знаешь, весьма неожиданная. Того гляди, какой-нибудь сюрпризец подкинет.

17

Ничего на свете не желал сейчас Чекалин так страстно, как заглянуть Макарычевой в глаза. Не дура же она полоумная – чего нет, того нет! В чем же корысть ее? Так просто, без какой-нибудь задней мысли, она ничего не сделает. Хвастать, что ли? А что, с нее станется. Или – запугать кого-то решила? Дескать, не замай меня, вон я из каковских. Пожалуй, это даже ближе ее натуре. Ну а вдруг нечто совершенно уж непостижимое – вдруг все же правду говорит? В сущности, мы ведь так ничего и не знаем о старшей дочери, о Надежде. Разве не мог, теоретически рассуждая, северный какой дружок ее объявиться в наших краях? Это, к примеру, конечно. В то, что подобное может быть в действительности, Чекалин, признаться, и сам не очень уже верил.

Исаев коротко, непривычно официальным и строгим голосом передал по рации:

–      Автобус встретил. Следуем к вам. На месте ли Еланцев?

Последним своим вопросом Исаев как бы лишний раз давал понять, что едет с Макарычевой, которую должен по всей форме допросить именно следователь прокуратуры. Да, вспомнил Чекалин, он ведь еще не знает того, что, по меткому замечанию Аркаши Сычева, мы «пустырь тянем», скорее всего, пустырь; он еще надеется, что в руках Макарычевой все начала и все концы нашего розыска...

В ожидании Макарычевой Чекалин невольно стал думать о ней. Запомнилась она ему особой – одновременно наглой и угодливой, смотря по обстоятельствам. А нюх на обстоятельства, нужно тут отдать ей должное, редчайший у нее, в этом смысле – с самым чувствительным осциллографом с успехом может потягаться. Шесть лет назад главным ее занятием было оптом скупать у заезжих купцов дары знойного юга, а потом самой становиться у рыночного прилавка и, хоть на полтинник, хоть на гривенник, а подороже продать; едва ли сегодня она переменила свои повадки...

...Появилась Макарычева. Непривычно тихая, кроткая, даже благостная; на лице – выражение обиды за незаслуженно нанесеннное оскорбление. Увидела Чекалина – зырк глазом:

–      И вы здесь? Здрасьте!

–      Здравствуйте, Анастасия Егоровна.

Заметила Еланцева – пелена печали в глазах.

–      Вы – тоже?.. Здрасьте! – И – сразу взвилась, с места взяла немыслимо крикливую ноту:

–      Не имеете права!

Ничего нового, все в ее обычном стиле...

–      Что вы имеете в виду? – спросил Чекалин.

–      В тюрьму сажать – вот что!

–      С чего вы взяли, Анастасия Егоровна? И в мыслях такого не держим.

–      А чего ж тогда посреди дороги из автобуса честных людей выковыриваете, чего? Тоже, моду взяли!

–      Побеседовать нам с вами требуется, Анастасия Егоровна, – объяснил Еланцев. – По душам поговорить.

–      А у меня спросили – хочу я с вами говорить? Спросили, да? Да я до самого главного прокурора дой-

ду – чтоб знали, как с честными гражданами обращаться?

Так до бесконечности может продолжаться, раз села на своего конька! Нужно немедленно сбить ее с этого базарного тона...

–      Гражданка Макарычева, – нарочито понизив голос, сказал Чекалин, – послушайте меня внимательно. Этот товарищ, возможно, вы позабыли, – старший следователь областной прокуратуры Еланцев. То, что происходит сейчас, называется допросом. Допрос вас в качестве свидетеля. Вы предупреждаетесь о том, что в случае дачи ложных показаний или отказа от дачи показаний вы будете привлечены к уголовной ответственности по статьям 181 и 182 Уголовного кодекса. Вы поняли меня.

–      А я что? Я ничего, – тотчас обрела она чувство реальности. – Я разве что говорю? Ясное же дело, не станут люди зря беспокоиться...

–      Вопрос первый, – сказал Еланцев. – Откуда вы ехали на автобусе?

–      От Гафки, – не замедлил последовать ответ. – Агафья, значит. Сестра родная. Муж у ней при деле хорошем, в автосервисе. Хорошо живет, богато. Денег куры не клюют.

–      Сколько времени вы были в гостях?

–      Считай, что всего ничего. Сегодня что у нас? Пятница? А я в прошлую среду поехала. Сколько это? – Стала загибать пальцы. – Десять дён и то не выходит. Потому как день туда да день назад потратился.

–      Скажите, свидетельница, была ли у вас, пока вы гостили у сестры, какая-либо связь с кем-нибудь из проживающих в нашем городе?

Макарычева вытаращила глаза от удивления:

–      С кем это у меня связь могла быть? С Эльвиркой, паразиткой доченькой моей, что ли? Да глаза бы мои вовек ее не видели!

–      Хорошо. А что во время вашего отсутствия случилось с вашим зятем?

–      С каким еще зятем? – насторожилась Макарычева.

–      Вам виднее, с каким.

–      Нет, с каким, с каким?

–      С тем зятем, который три дня назад убил таксиста.

Макарычева с лица даже спала. Перекрестилась истово:

–      Неуж и вправду убил?!

–      Будто не знаете.

–      Что ж это делается, граждане-товарищи? – зарыдала в голос Макарычева. – Ну, не зараза ли, Гафка-то моя? Вот и верь после этого людям! А еще – родная кровь, называется! Я ведь, родненькие, все выдумала!

–      Что выдумали? – хладнокровно уточнил Еланцев.

–      Ну то, что Назымка, зятек мой, пристукнул таксиста!

–      Зачем? Выдумали, говорю, зачем?

–      Дура я! – сквозь горючие слезы выкрикнула она. – Набитая дура! – Некоторое время втихомолку повсхлипывала. – Я ведь для чего все это? – Опять помолчала; никто не торопил ее. – Для чего? А чтоб разжалобить!

–      Кого?

–      Да Гафку с мужем ейным, кого ж еще! У меня ведь какая задумка была? У Гафки навсегда поселиться. Потому как я старая, вся в несчастьях, а Гафка – она богатая.

–      А про таксиста почему?

–      Так Семенов-то, изверг, помните, кого убил? Ну я и снова... Чтоб жальчее меня стало! – осушила слезы зажатым в кулаке платочком. – Пожалела! Гафка-то! На сестру родную донесла! А я теперь... мало мне всего... я теперь расхлебывай! Чего мне теперь будет?

–      Да ничего не будет, – сказал Чекалин.

–      Нет, правда?

–      Да, пойдете домой сейчас.

В тот же миг Макарычеву как подменили.

–      «Пойдете»? Как это – «пойдете»! – вновь перешла она на визгливый свой крик. – Нечего было из автобуса тогда вытягивать меня, нечего! А то моду взяли – сами вытягивают, а я что, я потом пёхом иди?! Нет, извините, вы уж меня...

–      Я имел в виду – поедете домой, Анастасия Егоровна. На той же машине, что вас сюда привезла. Устраивает?

–      «Волга» ведь, да?

–      Да, «Волга», – подтвердил Исаев.

–      Хорошее авто, зачем наговаривать! Я согласная!

Исаев вышел вместе с Макарычевой.

Еланцев покачал головой:

–      Такая ведь железная версия!..

–      Да, – кивнул Чекалин, – чистейший конфуз.

Впрочем, Чекалина жизнь давно научила – если не

совсем уж спокойно, то, во всяком случае, по-деловому – относиться к подобным казусам. Чем больше версий, на которые возлагались сугубые надежды, обнаруживают свою несостоятельность, тем вероятнее, что мы приближаемся к разгадке. Если же какой-то урок и заключает в себе казус с Макарычевой, то единственно разве тот лишь, что даже самая загадочная история, как правило, имеет такое вот простое, такое тривиальное, чисто даже житейское объяснение. Тем не менее додуматься до того, что Макарычева способна сочинить кошмарное преступление с целью не запугать кого-то, а разжалобить, – право же, это не под силу ни одному нормальному человеку; только жизнь может позволить себе подобные вольности.

18

Вернулся Исаев, проводивший Макарычеву, надо полагать, до самой машины. Не один пришел – вместе с Ершовым Виктором, рефмехаником с «Тайфуна», тем парнем, которого Чекалин с Исаевым первым «опознали» как предполагаемого убийцу.

–      Ершов? – с удивлением уставился на него Чекалин. – Какими ветрами?

За рефмеханика Исаев ответил:

–      Под конвоем, считай, нашего друга Ершова доставили.

Чекалин тотчас все понял.

–      Вот как? Прекрасно!

Виктор Ершов угрюмо бросил:

–      Я лично, товарищ подполковник, этого не нахожу. – Но уже через секунду одесская неунывающая его душа пересилила: – Хотя я и не против пострадать для доброго дела!..

–      Для доброго, именно! Ты даже не представляешь, Ершов, для какого доброго дела! Где тебя задержали?

–      Да в «Звездном». Сидел себе тихо-мирно, обедал. А когда расплатился да к выходу пошел – тут меня и...

–      Прекрасно! – повторил Чекалин. – Подумать только! Будь на твоем месте преступник – значит, дважды уже был бы опознан.

–      Вы мне справочку, что ли, дали бы все-таки какую-нибудь, а? Ну, что по делу такому-то я для вас интереса не представляю.

–      Это, конечно, можно, труда не составит, – улыбаясь, говорил Чекалин. – Да стоит ли? Ты у нас теперь меченый атом: по тебе можно проверять нашу бдительность.

–      Ну разве что так, – улыбнулся Ершов. – Тем более, бог, говорят, троицу любит.

–      А вот после третьего раза – обещаю, самолично охранную грамоту тебе спроворю!

...Есть такое неписаное правило в шахматах:      при плохой игре любой ход ведет к поражению, и соответстственно, наборот: если партия хорошо поставлена – практически всякий, даже не очень сильный ход приводит к выигрышу. Вероятно, подобное правило не только в шахматах действует, – сколько раз приходилось Чекалину убеждаться в том! Вот и сейчас: несмотря на то, что только что рухнула такая, казалось, надежная версия, его не покидало ощущение, что все идет как надо, а значит, и успех не за горами. Именно ощущение: логически тут ничего не объяснить. Просто сидела в нем вера, непоколебимая вера в то, что дело неуклонно движется к близкому концу.

Конечно, было бы нелепостью считать, что в тот момент, когда пришел старший лейтенант Кубасов, заместивший на время обеда дежурного по райотделу, – в этот момент он, Чекалин, как бы уже заранее знал: розыск теперь точно вышел на финишную прямую. Интуиция его, само собой, не простиралась столь далеко, чтобы предугадывать всякую частность, он вполне допускал, что как раз в частностях может и промахнуться, однако это не опровергало главного: не то, так другое, не Кубасов, так кто-то еще принес бы новость, которая неумолимо приблизит развязку.

Но в данном случае вестником перемен все же явился старший лейтенант Кубасов. Он не один вошел: галантно эдак пропустил вперёд молодую женщину. Затем доложил по всей форме – Чекалину, как старшему по званию:

–      Товарищ подполковник, разрешите обратиться! Чекалин кивнул.

И тогда Кубасов – четко, как на рапорте:

–      Гражданка Карасева Марина Прокофьевна обратилась в дежурную часть с просьбой направить ее к следователю, который ведет дело об убийстве таксиста Щербанева!

Вот оно то самое, безотчетно подумал Чекалин.

–      Присаживайтесь, – предложил он женщине.

–      Спасибо.

–      Рассказывайте. Что привело вас сюда?

Девушка (симпатичная, хорошо причесанная) первым

делом достала из сумочки композиционный портрет предполагаемого убийцы, положила на стол. Потом сказала – явно через силу:

–      Я знаю, кто это.

–      Кто?

–      Славик Кудрявцев.

–      Славик? – с удивлением переспросил Чекалин.

–      Да, Владислав.

–      Где работает? Кем?

–      Плотником в РСУ-5.

Теперь какие уж сомнения!..

Исаев тотчас поднялся и вышел.

–      Откуда такая уверенность, что Кудрявцев? – спросил Чекалин. – Похож? На каком из рисунков больше?

Тут Карасева сказала нечто неожиданное:

–      Если в отдельности, то ни на какой не похож. А вот когда так, все рисунки вместе, тогда очень похож. Только прическа у него не такая. Зачес не в ту сторону. Налево.

–      Что, левша?

–      Нет, почему. Просто налево ему больше идет. – Знаете, я мужской мастер. Как-то стригла его, попробовала направо – нет, не то. Некрасиво. Может, конечно, дело в привычке.

–      Итак – похож? – взял допрос в свои руки Еланцев.

–      Дело не в этом. Я просто знаю – это он. – В глазах – слезы. – Поверьте мне! Поверьте и спасите

его! Он мне не просто дорог – я люблю его... Если он будет на воле – он погубит себя... Он еще бог знает что натворит... Он на все сейчас способен, по-моему... Он как зверь, как загнанный зверь... Спасите его, арестуйте!..

Трудно было усомниться в искренности девушки. Если бы еще речь ее была более внятная! С фактами, доказательствами!

Еланцев спросил:

–      Почему вы решили, что Кудрявцев имеет отношение к убийству таксиста? Только потому, что, по-вашему мнению, он похож на эти вот рисунки?

–      Нет. Я еще и рисунков не видела, а уже знала – что-то он натворил. Что-то ужасное. Вчера еще знала это. Вчера же решила идти к вам. А рисунки только сегодня на глаза мне попались, в парикмахерской. Поняла – больше ждать нельзя. Отпросилась с работы – и сразу сюда, к вам.

Вернулся Исаев. Отсутствовал минуты три. Можно было быть совершенно уверенным – им отданы все необходимые команды, и с этой минуты Кудрявцеву будут перекрыты все пути – дома, на работе.

–      Что же случилось вчера? – спросил Еланцев у девушки. – Постарайтесь поподробнее вспомнить. Это очень важно, Марина.

–      Я понимаю. Я ведь для того и пришла, чтобы все рассказать.

–      Итак...

–      Вчера я работала в первую смену, с семи. Пришла домой в четыре часа дня. Может, чуть раньше. Славик уже ждал меня, чем-то, вижу, взволнован. Спрашиваю – что-нибудь случилось? Улыбнулся. Да так, пустяки, говорит. А я вижу: улыбка плохая, через «не могу». Нет, нет, говорю, ничего от меня не скрывай... А он: я и не скрываю, у меня просьба к тебе. Вот какая, говорит, просьба: если кто спросит, скажи, что я вчера у тебя ночевал... Мне почему-то сразу в голову: у кого-то ночевал, а я покрывать должна! Кто, говорю со злостью, спросит-то, мать, что ли? А он усмехнулся как-то нехорошо: может, и мать. Тут я и поняла, что дело не в девчонке какой-нибудь, похуже дело. Выкладывай, говорю, начистоту все, что есть. Видели бы вы его в эту минуту! Глаза кровью налились, из орбит прямо лезут... Что-то хотел сказать – не может, хрипит. И по лицу меня, по

лицу! Никогда такого не было, никогда... Он ведь знаете какой? Он, не как другие, слова дрянного не скажет – не то что ударить. Он очень ласковый и очень добрый. А тут... И сразу заплакал. Глаза вот такие, как блюдца, – и слезы. Сроду не видела его таким. Как маленький ребенок: несчастный-несчастный и от слез икает. Вот только тут я поняла... не тогда, когда меня ударил, а теперь только... поняла, что, наверное, он страшное что-нибудь наделал... И что его спасать надо, спасать!

–      Вы сказали давеча – он на все сейчас способен. Что вы имели в виду?

–      Я сама не знаю. Вернее, знаю: я боюсь, что он руки на себя наложит. Скажите, он что, правда, убил человека.

–      Об этом еще рано говорить, – глуховато ответил Еланцев.

–      Ну зачем, зачем вы скрываете от меня?

–      Мы ничего не скрываем, Марина. Какой смысл? Но мы еще и в глаза не видели вашего Славика – вот ведь какая петрушка.

–      Да? – совсем по-детски спросила она.

–      Да, к сожалению. Когда он вчера ушел от вас?

–      Около пяти. Без чего-то пять.

–      Больше не приходил.

–      Нет.

–      Не обещал зайти к вам?

–      Ничего не сказал, когда уходил. Даже «до свидания» не сказал. Только посмотрел как-то непонятно. Как будто издалека. Мне показалось даже хуже: словно из другого какого-нибудь мира... Я поняла, что больше никогда не увижу его...

Марина Карасева не торопилась уходить. Больше всего ей, вероятно, хотелось сейчас выговориться. Но Еланцев вынужден был прервать ее: нельзя, чтобы время уходило впустую.

–      Вы свободны, Марина. Когда понадобитесь – мы вас вызовем.

–      Да, конечно, я в любой момент.

–      До свидания. Оставьте, пожалуйста, у дежурного свой домашний адрес, а также адрес своей парикмахерской.

Проводив девушку взглядом, Еланцев, едва закрылась за нею дверь, спросил у Исаева:

–      Когда, говоришь, у него смена начинается, у Кудрявцева? В семнадцать?

–      Да, в семнадцать.

–      Стало быть, не позже чем через час с четвертью его доставят к нам?

–      Сколько групп задержания? – спросил у Исаева Чекалин.

–      Две. Дома и в РСУ.

–      Надо еще две группы. На квартире у Карасевой. И на ее работе, в парикмахерской, на случай, если он туда забредет. Где-нибудь, полагаю, да объявится.

–      Да, пожалуй, тут лучше перестраховаться, – согласился Исаев. И тотчас вышел из кабинета.

Дальше все пошло стремительно, будто в ускоренной киносъемке. Едва, отдав необходимые распоряжения группам задержания, вернулся Исаев, как в кабинете появился человек средних лет:

–      Меня направил участковый Саватеев. Велел обратиться к товарищу Исаеву.

–      Слушаю вас.

–      Моя фамилия Гущин, зовут Михаил Николаевич. Работаю бригадиром столяров в РСУ-5. Хочу рассказать про Кудрявцева. То есть я все уже участковому рассказал, а он велел вам снова все это рассказать.

–      Да, пожалуйста.

–      Ну что? Третьего дня, во вторник, значит, прихожу я утром на работу, а я всегда раньше восьми прихожу, а там, глядь, на табуреточке Кудрявцев Славик сидит, на верстак голову положил, но не спит, вроде как дремлет разве. Что меня удивило? Первое, что так рано он пришел. Обычно-то как? Редко-редко не опоздает. А тут – на тебе! Потом – что одежда на нем для парадного выхода. Брючата штруксовые, полуботиночки на эдаком каблучище. И еще одна интересная штукенция. Руки грязные, прямо корка на них черная. Мне даже померещилось – кровь засохшая. Я спросил про это, а он: да, дядя Миша, кровь. Подрался я, сопатку мне от души почистили, юшка кровавая из носу пошла, еле остановил. Еще я учуял – перегаром от него нехорошим несет. И спать, гляжу, хочет, век не держит, хоть спички вставляй. Вот что, парень, говорю ему, чеши-ка ты до

мой. Лучше пусть прогул запишут, чем в таком виде начальству показываться. Дал ему еще, виноват, трояк на опохмелку. Он не просил, нет, я сам. Живой же человек, жалко! Он и ушел, послушался, значит, моего совета.

–      Таким образом, вы один только в то утро видели его на работе?

–      Выходит, что один. А что, натворил он что-нибудь?

–      Не знаем еще. Разберемся. Вполне возможно, что ваше сообщение поможет нам. Спасибо. Вы сегодня в какую смену работаете?

–      Во вторую.

–      А во вторник?

–      Во вторник – в первую. И в понедельник. А со среды, то есть со вчерашнего дня, бригада – по скользящему графику – выходит во вторую смену. И завтра, в пятницу, тоже будет во вторую. С пяти.

–      Тогда вам пора. Не смею задерживать. До свидания.

–      До свидания.

–      Да, если увидите Кудрявцева...

–      Как не увижу! Он тоже с пяти.

–      Если увидите, ничего ему, пожалуйста, не говорите.

–      Понял, понял!

–      И ни о чем не спрашивайте.

–      Так все и будет, не сомневайтесь. Простите за беспокойство, – сказал на прощание бригадир и аккуратно закрыл за собой дверь.

–      Этим сведениям, да хотя бы сутки назад, цены бы не было! – сказал Исаев.

–      Всему свое время, – философски заметил Елан– цев.

Зазвонил телефон. Исаев снял трубку. Слушал, не проронив ни слова. Положив трубку, сказал:

–      Из порта. Личное дело Кудрявцева. Судя по фотографии, сходство несомненное... – Добавил, покачав головой: – Надо же, прямо само все в руки идет!

Что до Чекалина, то его ничуть не удивляло, что сведения о Кудрявцеве – возможном преступнике – стали поступать вдруг в таком изобилии. Нет, это вовсе не результат какого-то там особого везения. Так, в сущности, и должно было все быть. Недаром же был составлен и широко распространен рисованный портрет предполагае

мого убийцы. Недаром вот уже вторые сутки Кудрявцев на прицеле у лейтенанта Саватеева. Недаром целая бригада изучала личные дела в отделе кадров порта. Ну а когда столько наработаешь – оно и пойдет тогда, дело, как бы само собой...

–      Итак, – сказал Еланцев, – подытожим, чем мы располагаем. Первое – сходство с предполагаемым убийцей. Второе – попытки создать фиктивное алиби. Третье – наутро, после убийства таксиста, пришел на работу очень рано и, возможно, в крови. Четвертое – прежде работал в торговом порту. Это – твердо, это – незыблемо. Только это. Остальное пока гадательно.

–      Разве? – усомнился в таком выводе Исаев. – А то, что он был третьим, когда клянчили водку у Калы– мыча? А то, что он находился в такси за рулем во время наезда у вокзала? Наконец, то, что инспектор подобрал его после аварии в кювете около той же машины?

–      Все это, дорогой майор, – сказал Еланцев, – нам и предстоит выяснить. На допросе. На опознании. Во время проверки показаний на месте преступления. Ну и так далее. Только после этого, когда одно наложится на другое без зазора, как две одинаковые, скажем, картинки, вот тогда... – оборвал себя, посмотрел на часы: – Между прочим, уже пять минут шестого.