Текст книги "Только всем миром"

1.

Сообщение о том, что на обочине Северного шоссе, где-то за чертой города, обнаружен неопознанный труп мужчины, поступило в управление в 13 часов 03 минуты. В 13.15 следственно-оперативная группа выехала на место происшествия, пока что, правда, еще не в полном составе: по пути предстояло прихватить следователя областной прокуратуры Еланцева и майора Исаева, заместителя начальника отдела внутренних дел того района, на территории которого был обнаружен труп.

Подполковник милиции Чекалин (генерал назначил его руководить группой) был рад, что оба будут рядом – Еланцев и Исаев. Так уж складывалось, что в последнее время по самым трудным делам Чекалин работал с ними. У каждого из них тьма-тьмущая всяческих достоинств (личных, профессиональных, каких там еще?), но главное – умеют работать. В эти два слова Чекалин вкладывал все: и невероятную их работоспособность, и то, что «от бога»... сыщицкий, скажем, талант, или цепкий и, как принято добавлять в подобных случаях, живой ум, или сверхъестественная, прямо на грани с ясновидением, интуиция, или...

Да полно, прервал себя Чекалин, к чему все эти «или», когда есть на свете такое замечательное слово — н ю х! Ну а если прибавить ко всему прочему, что понимают они друг друга, все трое, буквально с полуслова – и впрямь оставалось только радоваться тому, что генерал включил в оперативную группу Исаева и (успел, значит, в считанные минуты связаться с областным прокурором, согласовать с ним кандидатуру) следователя Еланцева. «Мозговой центр» (как, с легкой руки судмедэксперта Саши Левина, стали с некоторых пор заглазно величать их тройку) будет, таким образом, в полном составе. Между прочим, в таком решении гене-

рала вот что еще просматривалось: стало быть, генерал не исключал того, что дело предстоит наисложнейшее...

Чекалин был довольно грузен, но даже и его едва не скинуло с сиденья на повороте. Что-что, а закладывать эти крутые виражи Николай Иванович, шофер милицейского «рафика», был великий мастер! Чекалин оглянулся: как товарищи, целы, невредимы? Слава аллаху, пока что обошлось без жертв...

Саша Левин, судмедэксперт, тоже был включен в оперативную группу, он сидел сейчас на своем обычном месте, сзади, и в обычной своей позе: на коленях потертый кожаный саквояжик, неизменный докторский атрибут времен, пожалуй, Чехова еще (не иначе, подумал Чекалин, у Сашки в роду все сплошь врачи были, от прадеда какого-нибудь, поди, саквояжик, надо бы спросить), а спина понурая, взгляд скорбный, нездешний, но не исключено, что и просто сосредоточенный; Чекалин давно уже заметил, что и поза эта, и взгляд этот особый бывают у Саши Левина лишь тогда, когда приходится удостоверять факт смерти, а так, в обыденных, так сказать, обстоятельствах – развеселый малый и потрепаться горазд острым своим языком, один этот «мозговой центр» чего стоит...

Сворачивать в переулок, где располагался райотдел милиции, не пришлось: Исаев уже караулил машину на углу Главного проспекта. Его осанистая фигура воистину за версту была видна. Исаев был в штатском, но то, что он из милиции, знали, кажется, все в городе, от мала до велика. Объяснялось это просто: вот уже лет пятнадцать, как Исаев ведет телевизионный журнал «Моя милиция», Чекалин зарекся ходить с ним по улицам: прохожие оглядываются, а иные, преимущественно девицы, так и заглядываются на него, как на заезжую какую кинозвезду. На телеэкране Исаев, надо отдать ему должное, держится с завидной свободой и непринужденностью, говорит весьма дельно, но и с юмором, когда нужно, отменно поставленный баритон просто-та– ки завораживает своей бархатистостью, и внешность наипривлекательнейшая – как тут не плениться душ– кой-майором из милиции, как не запечатлеть навеки его образцово-показательный облик в своем сердце! Исаев, что отрадно, к этим постоянным подтруниваниям над своей популярностью относился спокойно, без

малейших взбрыков самолюбия, иной раз и сам подбавлял масла в огонь: так, «душку-майора» сам же он, как помнится Чекалину, и припечатал к себе однажды. Известность, обыкновенно, меняет людей чаще всего отнюдь не в лучшую сторону. Володя Исаев являл собою приятное исключение: «медные трубы» ничуть не изменили его. Каким был работягой, умевшим тянуть за двоих, за троих, не чураясь при том самой черновой работы, таким и оставался.

«Рафик» приостановился на мгновение, Исаев с ходу плюхнулся на сиденье. Обернулся к Чекалину:

–      Сейчас за Еланцевым?

–      А ты почем знаешь?

–      Сыщицкий нюх, как любит говаривать один мой знакомый...

Павел Петрович Еланцев, которого через минуту– другую подхватили у областной прокуратуры, в известной мере был противоположностью Исаева: неулыбчивый, не очень склонный к шуткам. На вид суховат, временами кажется человеком даже жестким. Но Чекалин хорошо знал, какая у него добрая душа, как он отзывчив на чужую беду. Просто Еланцев всегда нацелен на дело, отсюда и сосредоточенность. Вот и сейчас, едва сел рядом с Чекалиным, тотчас вопрос о деле:

–      Что известно, Анатолий Васильевич?

–      Неопознанный труп мужчины.

На место прибыли в 13.35 – это Чекалин зафиксировал автоматически, понадобится для протокола.

От поста ГАИ надо было пройти по загородному шоссе 120 метров. Здесь, метрах в шести вправо от полотна дороги, в поле, и находилось тело мужчины; руки его плетьми лежали вдоль туловища. В глазах обеих женщин, приглашенных в качестве понятых, застыл ужас.

Судмедэксперт склонился над трупом, осторожно, точно остерегаясь причинить боль, тронул пальцами запястье. Распрямившись сказал:

–      Пульса нет, ясно выраженное трупное окоченение. – И отошел в сторону.

Это означало, что теперь в дело должны вступить эксперты-криминалисты. Федотов и Серегин быстро извлекли из своих специальных чемоданов фотоаппарату

ру. Федотов взглянул на солнце, подошел к Чекалину и Еланцеву – они стояли рядом:

–      Надо бы сперва следами заняться.

Он был прав. Еще когда от дороги шли, Чекалин отметил нечеткий след волочения по земле и, пожалуй, еще более вялые, как бы размытые, очертания следов ног. Под солнцем ледяная тонкая корочка, покуда еще хранившая отпечатки подошв, с минуты на минуту могла исчезнуть.

–      Да, мешкать не стоит, – сказал Еланцев.

–      Вы, Федор Федорович, – предложил Чекалин, – поработайте с дорожкой следов, а Серегин тем временем пусть фиксирует труп.

Когда Серегин сделал первые свои снимки, Левин перевернул бездыханное тело на спину. Чекалин принудил себя взглянуть на лицо: чернявый, нос прямой, ямочка на подбородке, лет 35—38...

Тут-то, в это вот самое мгновение, Чекалин и почувствовал, что в нем явственно что-то напряглось внутри – там где-то около сердца. Словно бы струна какая натянулась... Мелькнуло мимолетно: так и всегда бывает, всегда, ничего нового, пора б уж привыкнуть. Но сам понимал: это было неправдой, к этому не только привыкнуть, но даже и осмыслить, понять до конца невозможно. Удивительное дело, непостижимое: ведь пока получал и обдумывал задание, прикидывая, как получше к нему подступиться, пока ехали сюда, уже зная, что именно ждет их здесь, и даже пока только со спины видел труп – ничего ведь такого и в помине не было, – деловые, сугубо профессиональные соображения, а как увидел лицо – всё. С этого-то мгновения к профессиональному долгу прибавилась личная его причастность к раскрытию преступления, кровная, что ли, заинтересованность в этом. Знал заранее, по опыту своему знал: покуда это не произойдет – нет, не будет ему, Чекалину, покоя...

Серегин, меняя светофильтры, тем временем перешел от обзорной съемки к угловой. Чекалин в это время машинально формулировал про себя то, что немного позднее войдет в протокол: мужчина среднего роста, правильного телосложения; труп лежит параллельно шоссе, головой в сторону поста ГАИ. Попутно отметил мысленно, что на трупе нет пальто и пиджака, хотя эти

сведения заведомо не попадут в протокол, там фиксируется лишь то, что наличествует на месте осмотра; деталь тем не менее существенная: нынешней ночью мороз до десяти градусов доходил, даже и сейчас ниже ноля, едва ли кто решится по собственной-то воле так вот, налегке, выйти из дому... Светло-серый пуловер пропитан чем-то темным, вероятно кровью; спереди и сзади имеются отверстия, как бы от ножа. Правый карман брюк полувывернут, в нем (Чекалин сам достал из кармана и вместе с понятыми сосчитал) разменная монета на сумму 11 копеек: пять двушек и копейка. Больше ничего в карманах: ни денег, ни документов.

Продолжая наружный осмотр, судмедэксперт обнажил туловище мертвого мужчины. На спине – справа, в средней части – отчетливо были видны четыре раны, по два на полсантиметра каждая, с относительно ровными краями, такие же раны – три – были и на груди, в области сердца; Чекалин не сомневался – раны ножевые. Орудий преступления, несмотря на все усилия оперативной группы, обнаружить не удалось...

Что это было? Убийство с целью ограбления? Пьяная драка? Месть? Чекалин понимал: вообще-то вопросы немного преждевременные, а потому праздные; пока что лишь одно можно предположить с известной долей вероятности – убийство; тем не менее, таково уж должно быть, извечное свойство мозга, что, столкнувшись с загадкой, человек не может не стремиться разгадать ее. С профессиональной точки зрения штука, конечно, довольно коварная: порой так и тянет пойти на поводу первой же версии. Но и шарахаться от подобных предположений тоже не резон, особенно если иметь трезвую голову и, как это ни соблазнительно, не устремлять оперативно-розыскные действия лишь по одному руслу. Хочешь не хочешь, а поначалу план следствия вбирает в себя не обязательно только самоочевидные версии преступления. Совсем неплохо, подумал Чекалин, сказано у кого-то из великих (пожалуй, математик Пуанкаре, а? Нет, нет, Менделеев, точно!), примерно так сказано: лучше держаться такой гипотезы, которая со временем может оказаться неверной, чем никакой – иначе как сдвинешься с места?

Если повернуть эту мысль к нашим делам, прикинул Чекалин, то лучше потрудиться над разработкой вер

сии, которая окажется впоследствии неверной, нежели упустить ту единственную, которая приведет к истине... Итак – что бы это могло быть? Ограбление? Хулиганская драка? Месть? Ничто другое в голову пока не приходило. Впрочем, и немудрено: слишком уж мало известно, слишком. Задачку с таким количеством неизвестных, поди, ни один математик не возьмется решать. Среди многого неизвестного, до чего предстоит дознаться, первое из первых – кто этот убитый человек? Когда это станет известно – многое и другое откроется. Тут важно как можно скорее установить личность жертвы...

Вот уж поистине – скорее не бывает!.. Чекалина окликнул вдруг Николай Иванович, шофер милицейского «рафика»:

–      Анатолий Васильевич, тут вас спрашивают.

Чекалин вышел к шоссе. Рядом с «рафиком» стояло такси. И вот водитель этого такси, показав в сторону убитого, неожиданно и говорит:

–      Я знаю, кто это! Щербанев, Витя Щербанев, наш брат-таксист!

–      Пойдемте, – сказал Чекалин. – Посмотрите вблизи.

Пока шли к трупу, таксист все говорил неумолчно:

–      Во дела! Нет, скажите, – опять таксера уложили! Хоть работу бросай!

–      Вглядитесь повнимательней, – сказал Чекалин.

–      Да, Щербанев, – подтвердил таксист. – Да не сомневайтесь, я его хорошо знаю! С год назад напарником моим был! Моя фамилия? Пожалуйста. Егоров Владимир. Машина «17—84». О чем речь, в любой момент к вашим услугам! Меня по рации легко вызвать...

Егоров был без пальто, только в пиджаке. Возможно, Чекалин и не обратил бы на это внимания, если бы не пронзительный ледяной ветер, от которого таксист зябко поеживался.

–      Почему без пальто? – спросил Чекалин, заранее зная, каков будет ответ.

–      А на кой оно мне? Я ведь целый день в тачке своей, а в салоне тепло – что тебе баня!.. Как приезжаю в парк – пальто на крючок, в свой шкафик, до конца смены... – Судя по всему, шофера несколько озадачил вопрос Чекалина, такой далекий от этого рас

простертого на снегу мертвого тела. Может быть, поэтому он с излишней даже многословностью довел свою мысль до упора: – В пальто, когда распаришься, больше шансов простудиться, проверено!

Да, подумал Чекалин, Щербаневу, когда он был жив, тоже пальто было ни к чему; может, и без пиджака обходился. Засек в памяти: проверить в таксопарке шкафик Щербанева...

–      На какой машине работал Щербанев? – прежде чем отпустить таксиста, спросил еще Чекалин.

–      Точно не скажу. Могу и ошибиться. Но по-моему, «47—47». Легкий номер. А вот мы сейчас спросим! – Егоров взмахом руки остановил проезжавшее мимо такси. – Валера, выйди на момент, разговор есть. Не помнишь, Витьки Щербанева машины какой номер?

–      «47—47». А что случилось?

Чекалин и Валеру этого (Сякин фамилия) провел к трупу – для опознания.

–      Знаком ли вам этот человек?

–      Щербанев! – ни секунды не раздумывая, сказал Сякин. – Кто это его? – спросил вдруг, но тут же, верно, сообразив, что сморозил глупость, махнул рукой. – Простите, вырвалось!

2

Осмотр места происшествия и составление протокола закончили в 15 часов. Судмедэксперт Левин сопровождал мертвое тело в морг, там будет вскрытие, которое даст ответ на вопросы, какова причина смерти, имеют ли ножевые раны прижизненное происхождение. Следователя прокуратуры Еланцева ждали на каком-то важном заседании, за ним специально прислали машину. Чекалин, Исаев и эксперты-криминалисты возвращались в управление на своем «рафике» – спасибо Николаю Ивановичу, шоферу, догадался прогреть салон, а то на этом чертовом мартовском ветерке промерзли насквозь, зуб на зуб не попадает.

В управлении – неожиданность. Оказывается, чуть дальше того места, где они только что работали, еще метрах в четырехстах, находилась в кювете машина – та самая, номер «47-47». Что делать? Вернулись в «рафик». поехали назад – на этот раз вместе с сотрудником ГАИ.

Майора Фирсова из дорожной службы Чекалин знал как человека тихого и немногословного. Сейчас все было иначе. Вне себя от негодования, он на чем свет стоит чихвостил своих незадачливых коллег.

–      Нет, Анатолий Васильевич, ты только вообрази,– втолковывал он Чекалину, пока «рафик» мчался по городу, – десять часов стоит себе аварийная машина – никто и в ус не дует! Добро б неизвестно было – так нет же, в шесть утра еще поступил сигнал!

На всякий случай Чекалин решил уточнить:

–      А куда поступил сигнал? И от кого? Если, конечно, в курсе дела...

–      В курсе, как не в курсе! Машину обнаружил прапорщик из военной инспекции – доставил пассажира на пост ГАИ, сообщил об аварии. И что же, ты думаешь, происходит дальше? Дежурный поста – Силков фамилия этого деятеля – от-пус-ка-ет пассажира, удовлетворившись объяснением, что водитель отправился в свое хозяйство сообщить о случившемся, раздобыть машину для буксировки. Дальше – не лучше. В восемь ноль– ноль, сменяясь, Силков передает своему сменщику, что за аварийной машиной приедут из таксопарка. Тот обеспечивает охрану (хорошо так-то хоть!) – на том и успокаивается!..

–      Позволь, – заинтересовался Исаев, – а вы, по линии ГАИ, разве не должны фиксировать аварии? Я имею в виду – акт составлять о повреждениях и прочем...

–      Должны, как не должны! Но с таксистами, честно говоря, случай несколько особый. Это у частников в ремонт не примут, если нет нашего заключения. А таксопарку что, сами ремонтируют. Так что, если нет человеческих жертв, им наши акты ни к чему. – Помолчал.– Нам, между прочим, тоже. Лишнюю работу делать – кому охота!

–      Хорошо устроились, ребята! – голосом Аркадия Райкина прошамкал Исаев.

–      Главное, чтоб человеческих жертв не было, – повторил давешнюю свою мысль майор Фирсов, как бы отводя возможный упрек. И обернулся к молчавшему Чекалину: – Ты согласен со мной?

Чекалин усмехнулся в душе: только в этом ты, Фирсов, и прав – насчет жертв, чтобы их не было... А что

касается всего другого – тут все не так. Как можно всерьез говорить о какой-то там «лишней» работе? И стоит ли так-то уж удивляться в связи с этим, что дежурный поста ГАИ (Силков, надо запомнить) тоже счел для себя необязательным проявить не оперативность даже – элементарную добросовестность? Он, чертов Силков этот, тоже, видать, не любитель «лишней» работы...

–      Большущая просьба, Фирсов, – сказал Чекалин, – дай по рации команду, чтоб часам к девятнадцати Силков явился ко мне, а заодно и прапорщик из ВАИ.

Фирсов взял в руки микрофон, нажал в рации кнопку вызова,сказал:

–      Соедините с семнадцатым. Каюмов? Фирсов говорит...

Исаев придвинулся к Чекалину.

–      Странная публика на этом посту ГАИ, не находишь? Я не о Силкове. Вообще. Два часа у них под носом работали на осмотре трупа... Почему не дали знать о машине?

–      Не связали одно с другим, бывает.

–      Бывает, верно. А просто так, на всякий случай?..

–      Хорошо хоть охрану догадались выставить! – буркнул Чекалин.

–      Все в порядке, Анатолий Васильевич, – вложив микрофон в гнездо на рации, сообщил Фирсов. – Оба к девятнадцати будут у тебя.

«Рафик» приостановился.

–      Приехали, – сказал шофер Николай Иванович.

Так уж все складывалось в этот день, что пост

ГАИ – эдакий наисовременнейший скворечник из стекла и бетона на выезде из города – стал некой точкой отсчета. Тело Щербанева находилось в 120 метрах от него, такси же было найдено в полукилометре. Не на дороге, впрочем: под откосом, крутизна которого, прикинул Чекалин, достигала примерно тридцати градусов.

Патрульный инспектор ГАИ, расположившийся неподалеку со своим мотоциклом, отрапортовал Фирсову, спросил у него, какие будут дальнейшие распоряжения.

–      Будем производить осмотр транспортного средства, – сказал Фирсов. – Вместе вот с товарищами из

угрозыска. Анатолий Васильевич, начнем с наружного осмотра, не возражаешь?

– Да, конечно, – кивнул Чекалин. – Только немного погодя. Пусть сперва эксперты следы поищут, пока мы не натоптали. – Повернулся к Федотову с Серегиным, они держали в руках свои следственные чемоданы с хитрой криминалистической техникой. – В первую очередь отпечатки ног, мальчики. В салоне, когда приступим к нему, пальцы, пальцы и пальцы...

Эксперты сразу же и занялись обработкой следов. Снег здесь стаял, и на глинистом грунте, в основном с левой стороны машины, виднелись отчетливые оттиски разнокалиберной обуви: две пары из них оставили широкие солдатские сапоги – одни, если на глаз, сорок второго, а другие, пожалуй, сорок пятого размера, – но больше всего было следов модельных туфель из тех, что, на радость пижонам, делают на особо высоком каблуке. Если предположить, что сапоги принадлежат патрулю ВАИ – водителю и прапорщику, то, по этой логике, главный интерес должны были представлять следы туфель: обладатель их, скорей всего, и был тем человеком, который находился в машине. Следы, оставленные модельными туфлями, к тому же напоминали следы, обнаруженные около трупа... Эксперты (для них, по счастью, все следы – главные) с одинаковой тщательностью заливали жидким гипсом лунки, оставленные всеми без исключения подошвами. Гипс каменел на глазах, по этим отпечаткам легко теперь будет установить особенности обуви.

Высота откоса была приличная – метров восемь. Снег, оставшийся еще на склоне, яснее ясного говорил о том, что машина, пока летела вниз, перевернулась боком через крышу, каким-то образом успев в последний момент вновь стать на колеса. Деформированная крыша салона и погнутый капот двигателя подтверждали правильность догадки. Право, не позавидуешь тем (нет, поправил себя Чекалин, вернее всего – тому), кто был в машине. Нужно очень крепко держаться за руль, чтобы при таком перекувырке не разбить себе голову. Видать, не разбил, если ни прапорщик из ВАИ, ни злополучный Силков ничего такого не узрели... Чекалин все больше утверждался в мысли, что человек, находившийся в момент аварии в машине, и есть убийца. Рисовалась та

кая, примерно, картина: освободившись от трупа, убийца устремился подальше от города, но машину повело на гололеде – вот и приземлился под откосом.

Двери открылись с трудом. Чекалин только заглянул внутрь машины, предоставив экспертам детально исследовать салон. Но и этого беглого взгляда было достаточно, чтобы увидеть главное – правое переднее сиденье, рядом с водительским, залито кровью, темная густая лужа и под сиденьем, на полу. На кресле шофера пятна лишь местами. Мимолетно отметив, что куда логичнее все выглядело бы, если бы было наоборот: как– никак не пассажир убит, а водитель. Лишь на секунду отвлекшись на эту мысль, Чекалин напомнил экспертам:

–      Пальцы, ребята! На руле, на ручнике, на переключателе передач – любою ценой пальцы!

Следователь райотдела милиции при помощи работников ГАИ тем временем фиксировал свое, громко произнося каждую фразу для понятых:

–      Деформированы переднее левое крыло, крыша салона, капот двигателя, бампер, нижний фартук... Разбиты стекло левой фары, правый указатель поворота и стекло передней правой двери... Под задними колесами автомашины имеются углубления в десять сантиметров, выброс почвы назад, что свидетельствует о том, что машина буксовала. Под левым задним колесом лежит свернутый пиджак...

Чудо из чудес! После такой аварии машина оказалась на ходу, и если бы не забуксовала – глядишь, и след ее давно бы простыл... Чекалину не терпелось повнимательнее разглядеть пиджак. Что принадлежит он бедняге Щербаневу, тут и сомнений нет; пуловер на нем был легкий, паутинистый, не мог Щербанев без пиджака быть, никак не мог, пусть и в отменно отоплива– емой «Волге». В пиджаке много чего интересного может обнаружиться – кошелек с деньгами, к примеру, водительские права, путевой лист, записка какая– нибудь, мало ли; отсутствие денег и документов тоже, положим, даст немалый материал для раздумий. Но и при этом, как ни уверен был Чекалин, что владелец пиджака не кто иной, как убитый таксист, он вовсе не исключал тем не менее, что убийца мог сдернуть пиджачок со своих плеч, не пожалел, пожертвовал им

ради того, чтобы опять выбраться на дорогу. Если так – тем больший интерес для розыска и следствия представляет собою этот невзрачный форменный, многократно свернутый и брошенный под левое заднее колесо мужской пиджак...

–      Анатолий Васильевич! – подозвал Чекалина эксперт Федотов. – Есть пальцы! На баранке. По-моему, двух типов.

–      Двух? – переспросил Чекалин. – Что ж, все верно. По крайней мере, двое держались за руль.

–      Особенно хорошо читается, взгляните, вот этот след. Хоть в. пособие по криминалистике вставляй! – Федотов присыпал и впрямь до удивления отчетливый, выпуклый даже, рельефный (Чекалин подумал: палец– то, поди, в крови был, в крови!) след алюминиевым порошком, приложил к нему дактилоскопическую пленку, снял отпечаток.

Теперь можно было уже пиджаком вплотную заняться. Раз-два – взяли, раз-два – взяли, – так, враскачку, и стронули машину с места. Пиджак, прямо сказать, был в плачевном состоянии:      весь в глине, разодран-,

ный – правда, не настолько, чтобы можно было не заметить четыре, строго по форме ножа, дыры сзади. Так что, хотя документов в пиджаке не было (ни денег, ни другого чего), эти страшные отверстия вернее любого документа удостоверяли принадлежность пиджака. Лишь одно непонятно было – почему пиджак, сам по себе, разумеется, не имевший в глазах преступника ценности, да еще с пустыми карманами, оказался здесь? В момент убийства (или – если быть совсем уж точным – в момент нанесения ножевых ран) пиджак был на Щербаневе, это бесспорно, но затем убийца, избавляясь от трупа, почему-то счел нужным оставить пиджак у себя, – странно! Ведь не мог же он предугадать, что через несколько минут машина свалится под откос и забуксует, не для того же, в конце концов, загодя снял с мертвеца пиджак, чтобы потом было что бросить под колесо?..

Оказалось, Исаев думал о том же.

–      На кой ему пиджак-то сдался? – сказал он вслух.

–      Может, не хотел терять времени – рыться в карманах? Оставил на потом? – Чекалин и сам не больно

верил этому своему предположению, но – нужно же хоть от чего-нибудь отталкиваться!

И точно: Исаев мгновенно отыскал уязвимое место:

–      Позволь, а раздевать покойника – на это не нужно время? Уж не говорю о том, что все в крови... процедура крайне, я думаю, неприятная.

–      Да, неувязка какая-то, – согласился Чекалин* но

про себя подумал, что, может, эта несомненная неувязка и является как раз чем-то определяющим в психологическом облике преступника. Если не особо вдаваться в дебри психоанализа, а только то взять, что на поверхности, и то улов немалый:      окажись на месте убийцы

матерый какой преступник – едва ли стал бы возиться с пиджаком, из страха хотя бы испачкаться в крови. Да и рядом с постом ГАИ только по неопытности можно избавляться от трупа. Стало быть, не исключено, что для убийцы это – первое такого рода преступление; да, сказал себе Чекалин, такой поворот дела тоже надобно иметь в виду.

Для розыска преступника еще одна деталька могла иметь решающее значение. В машине были обнаружены два папиросных окурка, оба от «Беломора», оба с характерным прикусом бумажного мундштука. Конечно, курить, и притом именно «Беломор», мог и водитель такси (все это, понятное дело, в свой срок будет установлено). Возможно также, что обе эти папиросы выкурил кто-либо из пассажиров (хотя, по совести, это маловероятно, чтобы за сравнительно короткий рейс в городе кто-нибудь успел кряду выкурить две папиросы). Но не менее вероятно и то, что характерный прикус мундштука принадлежит именно убийце. Эксперты с величайшим тщанием уложили окурки в коробочку: как знать, может быть, этим окуркам суждено будет стать одним из весомых вещественных доказательств... Спустя несколько минут Чекалин почти не сомневался уже, что окурки имеют прямое отношение к убийце: в грязи, около машины, валялась, затоптанная уже, пустая пачка от папирос «Беломер» – надорванная и смятая. Случайность? Нет, Чекалин не верил в такого рода совпадения. К тому же мало кто теперь курит папиросы, на тысячу один, пожалуй...

Осмотр машины и всего того, что лаконично именуется местом происшествия, закончился уже затемно: в

марте темнеет рано. В управление Чекалин приехал в начале восьмого вечера. У кабинета его уже ждали два человека – армейский прапорщик, не иначе, тот самый, из ВАИ, и незнакомый старшина милиции.

–      Силков? – спросил у него Чекалин.

–      Так точно, прибыл по распоряжению майора Фирсова! – вскочив с места, громко отрапортовал тот.

–      Хорошо, подождите, я пока с прапорщиком побеседую.

3

Прапорщик (звали его Ильин) был огромен, где-то под метр девяносто и в плечах, как говаривали в старину, косая сажень. Чекалин, едва глянул на него, тотчас вспомнил об отпечатках сапог около такси: если кому и могут принадлежать сапоги сорок пятого размера, так разве что такому вот богатырю. Но об этом потом, решил Чекалин, главное, не забыть, вернуться.

Чекалин придвинул прапорщику пачку сигарет:

–      Курите.

–      Спасибо, не балуюсь.

–      Бросили?

–      Нет, не начинал.

Чекалин улыбнулся в душе: получалось, что, предлагая прапорщику закурить, он как бы исподволь выведывал, не курит ли тот папиросы «Беломор»; папиросники обычно отказываются от сигарет, слишком слабые они для них. Но нет, правда же, он и в мыслях не имел ничего такого. Просто самому до смерти курнуть захотелось, ну и предложил прапорщику – из вежливости... Однако ж – так или иначе – круг лиц, которым могли принадлежать окурки «Беломора», сократился, пусть хоть на одного человека...

Чекалин попросил прапорщика Ильина подробно и последовательно, по возможности не упуская ни малейшей подробности, рассказать обо всем, что связано с обнаруженным под откосом такси и находившимся в машине пассажиром. Добросовестность, с которой Ильин отнесся к этой просьбе, может быть, несколько даже чрезмерной была, но Чекалин не перебивал его, не торопил: по крайней мере, была гарантия, что прапорщик нужное не упустит.

–      Я так считаю – случайно заметил я ту машину. Даже не то что заметил – так, почудилось вроде. Дело, значит, так было: выехали за черту города, я хотел до дорожной развязки проскочить, но тут посмотрел я на часы – шесть часов или около того. Нет, думаю, надо назад поворачивать, а то Михеич (это я так рядового Михеева, водителя «газика», про себя называю) останется без завтрака, так и протопает до обеда голодный. Поехали в часть, говорю ему, разворачивайся. Ну, Михеич мой сбавил ход, иначе никак, снежный накат, что каток твой, при повороте начнет с края на край бросать. Сбавил, значит, он ход и давай к обочине прижиматься, чтоб для разворота больше места иметь, на снежный наст даже въехал. Тут мне и почудилось что-то серенькое внизу, под откосом.

–      Что – фары осветили машину? – уточнил Чекалин.

–      Нет. Такси внизу, мы наверху – как фарами до

станешь? Свет от фар, я так понимаю, поверху шел, а от него, от света этого, блик какой-то или отсвет, что ли. Ну и мелькнуло что-то в глазах. А тут еще – след от машины увидел в снежном насте. Чудной след – прямехонько вниз! Стоп, говорю Михеичу, что-то не так тут, включай фару-искатель. Вышел я из газика, получше разглядел все. Точно – машина внизу. Эй, крикнул вниз, есть там кто живой? Еще и Михеичу велел: посигналь, мол. Ну это я так, для порядка. И в голове не было, что там есть кто-то. И вдруг слышу – голос оттуда, снизу: «Алле, кто там?» Я в ответ: «У тебя там что, авария?» А он: «Да что-то вроде того». Спустился я с откоса – по-лыжиому, елочкой. Рядом с машиной – парень. Волосы светлые, без шапки. Спрашиваю: «Не замерз?» Отвечает:      «Малость есть».

Опять говорю: «Как тебя, мужик, угораздило?» – «Да вот, – отвечает, – с дружком, таксист он, катались».– «А где он?» – спрашиваю. «В таксопарк, – говорит, – пошел, с начальством договариваться». Я, помню, пошутил еще: «А тебя заложником, что ли, оставил?» Смеется: «Да, нет, покараулить пока попросил». Я ему: «В сосульку, друг, превратишься». А он: «Это, – говорит, – запросто». И еще: «Может, до автобуса добросишь меня?» – «А что, – говорю, – давай, не жалко». Я его решил на пост ГАИ доставить. Вообще-то не обя

зан, машина гражданская, но мы с этим не считаёмсй, помогаем друг дружке. А мне парень этот немного чудным показался. Нет, так вроде ничего такого, ну, может, запашок перегарный, – только вот в глазах что– то, страх не страх, но вроде чего-то ждет; напряжение в глазах – вот1 Правда, и замерз он, судя по всему, здорово, как окаменел весь. Ну, привожу я его на пост ГАИ...