Текст книги "Только всем миром"

Автор книги: Вольф Долгий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Чекалин все ждал, когда прапорщик о Михеиче, водителе своем, заговорит: для чего тот вниз спускался. Вмятины-то, следы около такси от двух ведь пар армейских сапог остались, от двух! Притом разных размеров!.. Ну, а если не Михеич оставил следы – значит, кто-то еще побывал около машины; новое тогда, первостепенной при том важности, обстоятельство... Да, хочешь не хочешь, а придется прервать прапорщика, уточнить эту деталь.

–      Одну минуточку, Ильин. Вы один спустились вниз или вместе с водителем?

–      Один. Не хотелось «газик» без пригляда оставлять. Да и для страховки – мало ли что! – ему лучше было наверху остаться. Верно?

–      Все верно, Ильин. Но я вот почему задал свой вопрос. Внизу, около такси, отчетливо видны отпечатки двух пар солдатских сапог. Одни – огромные, вероятно, ваши, примерно сорок пятый размер. Другие – сорок первый – сорок второй размер. Вот я и подумал – не его ли, не Михеича ли вашего, сапоги?

–      Конечно, его! – сказал неожиданно прапорщик. – Чьи же еще!

–      Но ведь вы сказали...

–      Так вы ж спросили – один я спускался или вместе с ним. Спускался я один, а он в это время наверху был. А потом, когда мы с тем парнем наверх поднялись, я послал туда Михеича...

Чекалин был недоволен собой. Вот что значит неточно поставить вопрос! Если бы по-человечески спросил: спускался ли и водитель к такси? – не пришлось бы меж трех сосен блуждать. Что досаднее всего – могло и так ведь получиться, что вообще уплыла бы столь необходимая информация...

–      Зачем? – спросил Чекалин. – Михеича послали зачем?

Парень этот сказал, что перчатки в машине оставил. Я поостерегся его от себя отпускать, вдруг, подумал, бежать вздумает. Вот и послал Михеича.

–      Он нашел перчатки?

–      Да. На сиденье водителя, сказал, лежали.

–      Простите, я перебил, – сказал Чекалин. – Значит, привезли вы парня на пост ГАИ... Кстати, по дороге он говорил что-нибудь?

–      Нет. Да там и ехать было – всего ничего, метров пятьсот. Хотя нет, вспомнил:      попросил закурить.

Я-то некурящий, а Михеич удружил ему. Спички у парня свои были...

–      А что Михеич курит – сигареты, папиросы?

–      Без понятия. По-моему, сигареты. Сейчас, по-моему, все сигареты курят, – нет?

–      Пост ГАИ, – сказал Чекалин. – Как там было все? Кто дежурил?

–      Старшина дежурил. Тот, что в коридоре сейчас сидит. Силков фамилия, давно знаем друг друга. Вот, говорю, Силков, авария у тебя под носом, такси под откосом; смешно так получилось, стихами вроде. Он показал на парня, спрашивает: а это кто, водитель? Нет, отвечаю, назвался пассажиром. Ладно, говорит, разберемся, подожди, не видишь, занят? Там, в стекляшке у него, правда, какой-то мужчина был, нарушитель, я так понимаю. Силков ему что-то насчет соблюдения правил втолковывал, все просечку сделать грозился. Послушал я с минуту – надоела мне эта самодеятельность. Мне водителя рядового Михеева к завтраку, понимаешь, доставить надо, а он, Силков, ерундой тут занимается, начальника из себя корчит! Наклонился к нему, говорю на ухо: обрати, Силков, внимание – пассажир «под банкой», водитель, говорит, дружок его, тоже, поди, пьян, выясни, что к чему, задержи парня. А Силков отвечает: не пассажира наказывать надо, а водителя. В таксопарк, говоришь, пошел? Никуда не денется, вернется! Тут я его и прижучу! И к парню: как фамилия шофера, дружка твоего? Силантьев, отвечает. Ну, добро, говорит Силков, некогда мне сейчас с тобой вожжаться, поважнее дела есть, мотай-ка ты отсюда подобру– поздорову!.. Парень повернулся и, знай себе, пошел. Прямо к троллейбусной остановке.

–      Я попрошу вас описать парня.

–      Светлые волосы, я уже говорил. Очень белый, прямо в глаза бросается. Темная куртка на нем нейлоновая.

–      Черная?

–      Нет, наверное, темно-коричневая. Шарф тоже темный. Без головного убора. Худощавый, высокий.

–      Выше вас, ниже?

Прапорщик даже фыркнул:

–      Ну – выше! По плечо мне, метр восемьдесят примерно.

–      Как причесан?

–      Шевелюра вверх зачесана, чуть вбок. Цвет глаз? Нет, не обратил внимания. Да, вот что бросилось! Кожа на лице – чистая, гладкая, белая, прямо прозрачная, любая девица позавидует. Симпатичный? Да, располагающая внешность.

–      Какие-нибудь особые приметы? Шрам, бородавка, усы...

–      Н-нет...

–      Примерный возраст?

–      Года двадцать два – двадцать три.

–      Случись увидеть его – узнаете?

Задумался на минутку:

–      Да, конечно.

– Просьба к вам. Сапоги на вас – вы и утром в них были?

–      Да.

–      Очень хорошо. Зайдите, пожалуйста, к нашим криминалистам – я сейчас позвоню им. Они сняли отпечатки – там, у машины. Пусть сличат с вашими сапогами. – Чекалин набрал номер телефона экспертов. – Федотов, через пару минут к вам заглянет один товарищ, Ильин его фамилия... – Положил трубку. – Еще вот что. Михеич ваш тоже очень нужен. Сможете завтра, до обеда, обеспечить его явку?

–      Можно хоть сейчас. Он внизу в машине сидит! Позвать?

Как ни хотелось Чекалину поскорее расспросить Михеича, каким это, интересно, куревом угостил он того парня, не «Беломором» ли, случайно, но все же этот разговор, скорей всего, перенес бы на другое время, на завтра, скажем. Потому как сейчас в первую очередь надлежит побеседовать со старшиной Силковым. Ах,

Силков, Силков... Подумать только: работник милиции, имевший возможность задержать предполагаемого преступника, не только не сделал этого, но даже и документы не попытался проверить, да что там документы – фамилию хоть для проформы бы удосужился спросить!.. Но это так – реплика в сторону. Чекалин вовсе не намерен читать морали Силкову. В беседе с Силковым его одно интересует сейчас: выудить из него как можно больше сведений о доставленном к нему на пост парне; как ни оплошал Силков, была все же надежда на цепкий глаз профессионала, к тому же, в отличие от прапорщика, видел Силков парня в помещении, при ярком свете...

–      Скажите, Ильин, – спросил вдруг Чекалин, – когда вы заметили, что на том парне темная куртка, вернее, темно-коричневая?

–      Что темная, – ответил, чуть помедлив, прапорщик, – я сразу понял, как вниз, под откос, спустился. А потом, когда на пост ГАИ пришли, тут я. и заметил, что коричневая. – Помолчал, явно вспоминая что-то. – Нет, я неверно говорю. Тогда я не обратил на цвет куртки внимания. Это я уж потом, когда вы давеча спрашивали, вспомнил. Представил себе его при свете, как он стоял у стены, под плакатом с правилами дорожного движения, – и вспомнил. Да, темно-коричневая, точно...

Чекалин так и думал: все дело в ярком свете. У Силкова, стало быть, было то преимущество перед прапорщиком, что он сразу увидел пария хорошо освещенным. В таких случаях именно первый взгляд оставляет наиболее точное впечатление. Так что, если повезет, Силков много чего полезного может поведать. Да, окончательно решил Чекалин, сперва Силковым следует заняться; сейчас же, не откладывая. Но в это время зазвонил телефон. Майор Фирсов из ГАИ.

–      Анатолий Васильевич, как там Силков мой, прибыл к тебе?

–      Все в порядке, спасибо, – сказал Чекалин. – Сидит в коридоре. Как раз пригласить его хотел.

–      А если мы оба с ним потолкуем? – попросил Фирсов. – Это не очень помешает твоим делам?

Чекалин подумал: вероятно, оно и лучше, если Фирсов рядом будет. Неизбежно разговор коснется того, по

чему Силков столь преступно пренебрег своими служёб– ными обязанностями, а это уже по епархии Фирсова, пусть он и разбирается.

–      Нет, все нормально, – сказал Чекалин. – Ты свое выяснишь, я – свое.

–      Спасибо, очень ты мне удружил! – с неожиданной пылкостью воскликнул Фирсов. – Выезжаю, так что буду через десяток минут.

Когда Чекалин положил трубку, прапорщик сказал:

–      Я могу позвать рядового Михеева, если нужно.

–      Нет, – сказал Чекалин, – позвать не получится, слишком мало у меня сейчас времени. Пусть он с вами зайдет к криминалистам, если, конечно, не переменил обувь... Да, вот еще: если он курит папиросы – сразу возвращайтесь, сообщите мне.

4

С первой же минуты разговора стало ясно: старшина Силков ушел в глухую защиту. Есть такая стойка у боксеров: перчатки и плотно прижатые к животу локти не позволяют противнику достать наиболее уязвимые места – лицо и «солнечное сплетение».

Глупость, конечно, никакая это не защита, тактика, которую избрал Силков. Разве что в своем только воображении кажется он сам себе неуязвим?.. Псевдоза– щитный тон этот придавал разговору крайне неприятный характер, превращал его в перебранку. Стоило майору Фирсову попросить его рассказать, подробно и по порядку, как было дело нынче утром, когда прапорщик из ВАИ сообщил об аварии такси, как Силков тотчас парировал:

–      Какое дело? Не было, товарищ майор, никакого дела!

Фирсов, бедняга, даже побелел от ярости; тем не менее терпеливо разъяснил старшине, что под «делом» в данном случае он разумеет сам факт: какого рода сообщение сделал прапорщик, кого и для какой цели привел он на пост ГАИ.

Силков почему-то прореагировал только на часть вопроса: «для какой цели?» Весьма распространенная манера сворачивать разговор в сторону!

–      А я почем знаю – для какой цели? Что я, старик Хоттабыч – чужие мысли читать!

–      Вот что, Силков, – оправившись от этой беспардонной наглости, тяжело проговорил Фирсов. – Извольте отвечать на заданные мною вопросы.

–      Хорошо, – кивнул Силков, – я скажу. Я так скажу: он, прапорщик этот, валит с больной головы на здоровую! Сам же, понимаешь, пришел не вовремя – и сам же бочку на меня катит!..

–      Как это не вовремя?

–      А так, очень просто! Занят я был!

–      Чем это?

–      Важным делом!

–      Нельзя ли поподробней?

Чекалин восхищался долготерпением Фирсова. Не то что разговаривать с Силковым – смотреть на него и то было невыносимо. Можно представить себе, каких усилий стоило Фирсову сохранять этот вежливый тон...

–      Поподробней? Почему нельзя, можно! Я как раз нарушителя задержал. Ну и фиксировал его данные, чтобы потом, значит, просечку в талоне сделать.

–      Что за нарушение?

–      Превысил скорость! У поста полагается идти на сорока километрах, а он... Да это он и сам признал, что на сорока пяти шел!

Фирсов дал себе немножко воли, присвистнул иронически:

–      Да, крупный нарушитель!

–      А что – спускать? – озлился Силков. – Если каждому прощать – вообще на голове скоро ходить станут! А в правилах, между прочим, не указано, за какое превышение наказывать нужно.... Я так пони* маю – любое нарушение должно быть пресечено! Что, разве не так, товарищ майор?!

О, усмехнулся в душе Чекалин, он еще и демагог, этот старшина Силков! Фирсов – точно услышал его мысли.

–      Просьба к вам покорнейшая, Силков, – сказал он. – Прекратите, пожалуйста, свою копеечную демагогию. Вы прекрасно понимаете, что нарушение нарушению – рознь. Впрочем, речь сейчас не об этом. Вы, Силков, почему-то старательно обходите мои вопросы. Напомню вам, что нас интересует любая мелочь, начи

ная с того момента, как прапорщик переступил порог поста ГАИ. – Повторил: – Лю-ба-я ме-лочь...

–      Вот я и говорю, – оживился, словно бы подхлестнутый, Силков. – Сижу, значит, с нарушителем отношения выясняю. А тут, откуда ни возьмись, прапорщик. Авария, говорит, неподалеку, с такси, мол, что-то. А рядом с ним мужик какой-то, вместе пришли. Спрашиваю: это кто – водитель, что ль? Мысль, значит, у меня такая, что это он водителя с той аварии прихватил с собой. А он: нет, говорит, пассажир это. Раз не водитель, так нечего и мешать. Говорю прапорщику: не видишь, занят? И опять, значит, нарушителя утюжу. А прапорщик все не отстает. Наклонился, зудит на ухо: задержи да задержи пассажира, дескать, он «под мухой» – значит, и водитель тоже, дружки они... За что, я говорю, пассажира наказывать, пусть хоть и «под мухой» он. Наказывать, говорю, водителя надо. Где он, кстати, спрашиваю. В таксопарк, говорят, пошел, за подмогой.

–      Кто сказал насчет таксопарка? – спросил Фирсов.

Силков задумался.

–      Вот этого точно не скажу. Вроде прапорщик сказал... Ну я и подумал: в таксопарк – так оно и должно быть. Они, таксисты, всегда втихаря следы свои заметают, норовят без нас обойтись. Спросил у того пассажира: как зовут дружка твоего? Говорит, Силантьев. Я черканул фамилию на бумажку, для памяти, значит, и говорю: никуда твой Силантьев не денется, все равно за машиной вернется, тут я его и прихвачу. А ты, говорю ему, пассажиру, значит, ты иди, не интересно мне с тобой время тратить, поважнее дела есть. Они и ушли – сперва пассажир, потом и прапорщик...

–      Ну и как – пришел Силантьев? – спросил Фирсов.

–      На моем дежурстве – нет, не пришел. Так я ведь скоро дежурство свое сдал, часа через полтора.

Чекалин почувствовал, что настал его черед задавать вопросы.

–      Вы уверены, что фамилия водителя – Силантьев?

–      Ну этот же, дружок его, сказал, что – Силантьев! Я так и записал.

–      А соврать дружок не мог?

–      А какой смысл ему обманывать? Все равно ведь придет шофер за машиной.

–      А если не придет?

–      Так ведь у машины номер есть. В пять минут можно узнать, кто в эту смену на ней был. А что – не Силантьев?

–      Нет, не Силантьев. Щербанев.

–      Вот и верь после этого людям! – не без пафоса воскликнул Силков.

–      А как фамилия пассажира – не поинтересовались?

–      К чему? Мне шофер нужен был.

–      С каких это пор, – вмешался Фирсов, – нам свидетели стали не нужны? Свидетели, я имею в виду, происшествия.

–      Это да, – подумавши, согласился Силков, – это я маху дал. Надо было фамилию спросить. А еще лучше – документ проверить. Хотя, по правде, мало кто сейчас с документами ходит...

–      Как выглядел пассажир? – задал Чекалин главный свой вопрос.

Силков пожал плечами:

–      Человек как человек.

–      Приметы.

–      Обыкновенный человек.

Чекалин начинал выходить из себя:

–      Возраст!

–      Да не старый. Ближе к молодому.

–      Тридцать лет? Двадцать? Сорок?

–      Откуда мне знать! – с долькой некоторого возмущения даже сказал Силков. – Я, может, всего разок и посмотрел на него. Я ж говорю – все это не вовремя было. Когда я делом занят был.

–      Попробуйте все-таки представитеь себе, как все было, – совсем уже спокойно попросил Чекалин. – Вспомните, кто где находился. Света ведь достаточно было?

–      Света? Света хватало! – Помолчал. – Лет двадцать пять ему... Высокий довольно. Не толстый. Одет? Что-то темное на нем. Шапка? Нет, не знаю. Вроде без шапки был. Блондин.

–      По фотографии смогли бы узнать?

–      Н-нет... – выдавил из себя Силков. И снова

ушел в защиту: – Без надобности мне было запоминать его. Мое дело – с нарушителями бороться. За день столько их перебывает – все на одно лицо делаются... – Нормальное человеческое любопытство все– таки взяло верх: – А что – пассажир этот и был шофером?

–      Нет, – сказал Чекалин. – Пассажир скорей всего был убийцей шофера. Но в любом случае в момент аварии именно он был за рулем такси. Может быть, это поможет вам получше припомнить все?

Какова должна быть реакция человека, узнавшего, что совершено убийство и что он, окажись поприметливей, мог бы – так совпали, допустим, обстоятельства – помочь наибыстрейшим образом найти убийцу? Как бы ни разнились друг от друга люди, можно не сомневаться, что подавляющее большинство испытало бы недовольство собой, острое сожаление, что из-за своей невнимательности не может помочь следствию. Не таков Силков был! Неизвестно, что там у него внутри шевелилось, может, даже и раскаяние, шут его знает, но в таком случае он очень уж тщательно, и не без успеха, скрывал свои чувства, – наружно Силков был невозмутим и, как прежде, непробиваем. На лице – выражение безусловной правоты.

–      А что, – в своей манере поспешил он оправдаться, – у него на лбу написано было, что он убийца? Знал бы заранее, так уж, конечно, все запомнил бы! Как это говорится – соломку подослал бы...

У Чекалина не было больше ни малейшего желания продолжать разговор. Дело ведь не в том, что Силков из-за дурацкой, как показалось было, амбиции что-то там скрывает. Нечего ему скрывать, вот в чем беда! Ничего-то он, к сожалению, не увидел, ничего не запомнил. К большому сожалению. Чекалин крепко, признаться, рассчитывал на него. Ну что ж, говорил себе Чекалин, с подобными вещами приходится мириться. Да и то сказать: если бы не такие вот осечки, вероятно, не было бы на земле занятия легче и проще, чем работа в уголовном розыске...

–      У меня больше нет вопросов к старшине, – сказал Чекалин.

Отправив Силкова, сам Фирсов еще задержался ненадолго.

–      Встречал ты второго такого деятеля? Ему говорят, что авария, – он даже не спросил, есть ли жертвы! Ему, видите ли, нарушителя надо доутюжить! – Другим тоном прибавил: – А преступника он, похоже, и правда не запомнил.

–      Похоже. И что самое смешное – он кругом прав. Нарушитель превысил скорость? Превысил. Нужно его за это наказать? Нужно. Важное дело? Важное. Не вовремя явился со своей вестью прапорщик? Ясное дело, не вовремя. Ну и так далее. А уж преступника возможного запомнить – это он и действительно не обязан. Вот тебе образчик, как можно, ни на йоту не отступая от инструкции много бед натворить...

–      Да нет, – сказал Фирсов. – В данном случае он как раз крепко напортачил. Не имел он права отпускать того парня... как свидетеля хотя бы. Потом вся его реакция на аварию – преступная небрежность. Такому не место в органах. Я буду настаивать на его увольнении!

Чекалин понимал: Фирсову надо было дать выход своим так долго сдерживаемым чувствам, поэтому не перебивал. Но мысли его уже далеки были и от незадачливого старшины, и даже от Фирсова. Он набрасывал в уме план дальнейших розыскных действий – своих и всей оперативной группы. Неотложное, самое неотложное хотя бы... Пригласить художника и со слов прапорщика (возможно, и другие очевидцы появятся) составить композиционный портрет возможного убийцы, широко распространив затем фотокопию рисунка в городе. На основе свидетельских показаний подготовить ориентировку на предполагаемого преступника. Установить водителя троллейбуса, на котором разыскиваемый уехал от поста ГАИ, а также пассажиров, которые запомнили, на какой остановке он сошел. Провести беседы с водителями такси, которые работали минувшей ночью и могли видеть преступника на машине номер «47—47»...

5

Оставшись один, Чекалин позвонил экспертам-кри– миналистам.

– Федотов, вы еще здесь? Хорошо. Ребята из ВАИ заглядывали к вам?

–      Да, – ответил Федотов. – И слепки с их сапог уже готовы. Я как раз собирался звонить – слепки идентичны следам от сапог, оставленным около машины. Следы же от туфель совпадают со следами обуви в дорожке следов около трупа. Теперь насчет отпечатков пальцев. Как я и предполагал, они двух типов. Одни отпечатки принадлежат убитому водителю такси: полное совпадение большого и безымянного пальцев правой руки. Отпечатки, принадлежащие другому лицу, в картотеке не значатся.

В том, как Федотов доложил обо всем этом, был, конечно, высший экспертный шик: никаких эмоций, ни одного лишнего слова, точно речь о незначащих пустяках, о сущей безделице. Вероятно, и отвечать полагалось так же: сугубо по-деловому, четко, коротко. Но Чекалин решил нарушить неписаные эти правила: не костяшки ведь на бухгалтерских счетах перекидываем – живое дело!

–      Черт возьми, – ничуть не сдерживаясь, воскликнул он, – а мы не так уж мало, Федор Федорович, знаем об этом мерзавце! Теперь бы его самого заполучить только...

–      У нас еще имеются окурки «Беломора», – напомнил Федотов.

Он, конечно, неспроста упомянул об окурках. Этим он, не изменяя своей лапидарной манере, как бы хотел подчеркнуть, что, когда убийца будет найден, для нас, при таком-то количестве «следов» разного рода, совсем не трудно будет припереть его к стенке., Несомненно, этим своим словно бы мимоходным замечанием он подбадривал Чекалина, что одновременно с несомненностью служило и косвенным признанием им особых сложностей в распутывании дела. Кому-кому, а уж Федотову в этом смысле можно верить: всякое на своем криминалистическом веку видывал.

Не успел положить трубку на аппарат – стук в дверь.

–      Входите!

Судмедэксперт Саша Левин:

–      Я из морга. Смерть наступила от одного из трех ударов ножом в грудь. Полагаю, что удар прямо в сердце был первым.

•=– А что это за страннЫе удары в спину? – спроРЙЛ Чекалин.

–      Более чем странные, – согласился с ним Левин. – Они были нанесены по мертвому телу.

–      Даже так? Ты не прикидывал, Саша, каков может быть психологический облик человека, совершающего подобное?

–      Я вас понимаю, Анатолий Васильевич. Предполагаете серьезные психические отклонения? Скажем, психопат с садистскими наклонностями?

–      Что-нибудь вроде этого.

–      Не исключено, разумеется. Но мне сдается, что психика у него в норме.

–      Тогда что же?

– Скорей всего, чрезмерности идут от неопытности преступника, я хочу сказать – от крайней его неумелости. Порезы, в большинстве своем, незначительные, мелкие... какие-то истерические, что ли. Как если бы человек этот был в смятении, почти в беспамятстве.

Левин явно клонил к тому, что убийство совершено новичком. Что ж, мысль эта была не новая для Чекалина. Но что-то все же мешало ему согласиться с этим логически вроде бы безупречным выводом. Видимо, тут все дело в том, что логика (это Чекалин усвоил чуть не с первых своих шагов в угрозыске) отнюдь не обязательный спутник уголовно наказуемого деяния; тут многое происходит как раз вопреки логике. Так что есть смысл покопаться в противоположном, так сказать, направлении: не было ли в поступках убийцы чего-либо, что, наоборот, выдавало бы преступную опытность этого человека?

Сразу додумать эту мысль Чекалин не успел, однако. Он продолжил ее чуть позже – у генерала.

Генерал позвонил сам, минуя секретаря. Чекалин знал: так он поступает в тех случаях, когда хочет дать понять, что звонит как бы не по службе, а конфиденциально.

–      Анатолий Васильевич, не шибко занят? А то зашел бы...

–      Да, Сергей, Лукич. Если позволите, я прямо сейчас поднимусь к вам.

–      Жду.

Саша Левин пошел к двери:

–      Мавр сделал свое дело – Мавр удаляется.

–      Погоди, мавр. Нет ли на трупе каких-нибудь следов, которые могли возникнуть во время борьбы, при активной, скажем, самообороне?

–      Буде такое обнаружилось бы...

–      Да, конечно, – сказал Чекалин.

–      Исчезаю...

Приемная генерала располагалась этажом выше.

–      Садись, Анатолий Васильевич. Как прошел день?

Рассказ обо всем мало-мальски заслуживающем

внимания занял от силы десять минут. Заново прокручивая вслух события дня, Чекалин лишний раз удостоверился в том, что психологический портрет преступника вовсе не столь очевиден, как может показаться с первого взгляда. Видимо, этой мыслью и был окрашен весь его рассказ, потому что генерал прежде всего отметил:

–      Как-то очень неэкономно он вел себя, этот блондин... гм, уж не в желтом ли ботинке? Сколько, говоришь, в общей сложности ножевых ударов? Семь?.. Да и пиджак этот с трупа... Новичок?

–      Не все сходится, Сергей Лукич. С одной стороны, такая-то уж образцово-показательная беспомощность...

–      А с другой?

–      Ну вот хотя бы. Смотрите, как находчиво он врал про водителя такси. Как хладнокровно вел себя на посту ГАИ. С какой молниеносностью придумал фамилию шофера. Тут, если угодно, определенная выучка просматривается.

–      Все равно, – задумчиво проговорил генерал. – Кроме, может быть, одного. Инстинкт самосохранения малость недооцениваешь. В экстремальной ситуации распоследний дурак умным делается. – Прибавил после паузы: – Что не отменяет, разумеется, твоих соображений. Послушай, – чуть подался вперед, – а вдруг все еще проще? Представь себе на одну минутку, что этот блондин – вообще понятия не имеет о случившемся.

–      Как же он попал тогда в машину?

–      Ну, это не проблема. Проголосовал на дороге. Тот, кто за рулем был, подобрал его.

–      Зачем?

–      Мало ли. По доброте душевной. Или, скажем, подкалымить захотел. Попутно.

–      От места, где находился труп, до места аварии примерно четыреста метров. Надо же, – слегка поиронизировал Чекалин, – именно в этом промежутке блондин и оставил машину...

–      В этом нет ничего не возможного. Бывают и почище совпадения.

–      А вас не смущает, Сергей Лукич, что машина следовала из города, а не наоборот?

Генерал упорно гнул свою линию:

–      Нет. Ничуть не смущает. Загородные рейсы самые выгодные. Ну, а кроме того, не исключено, что машина шла на дорожную развязку, чтобы вернуться в город.

–      Вы не забыли, что блондин в разговоре с прапорщиком назвал шофера дружком? – напомнил Чекалин.

–      Ну еще бы не дружок, – поулыбался генерал. – Вместе полкилометра проехали... У пьяного – все дружки, а каждый второй так и вовсе брат.

–      Значит, посторонний человек взялся покараулить аварийную машину...

–      Почему бы нет? Вместе попали в беду – отчего бы не порадеть почти что родному человечку? Да и вообще, Чекалин, на свете, учти, еще не перевелись отзывчивые люди... Логично?

–      Вполне. Меня в связи с этим только вот что интересует:      каким образом водитель ухитрился не оста

вить следов своей обуви на грунте? Испарился, что ли?

–      Мда, – помялся генерал. – Это – вопрос.

–      Можно еще один?

–      Нет чтобы поддаться начальству!..

–      Фамилия шофера... Достоверно ль, чтобы случайный пассажир знал ее? Я не могу представить себе ситуации, при которой явный убийца стал бы во всеуслышание объявлять свою фамилию.

–      И чтобы посторонний человек, – в тон Чекалину подхватил генерал, – так вот, с ходу, без малейшей на то нужды запомнил эту фамилию... – Сразу, без паузы, перешел на деловой тон: – Думаю, ты прав: надо искать этого блондина. Именно он – ключ к разгадке.

Резко зазвонил один из телефонов. Генерал снял трубку с белого аппарата, стоявшего на столике несколько в стороне.

– Да, Николай Николаевич, – сразу сказал он, – добрый вечер. Нет, не ушел еще, как видите. Нет, я доволен. Преступник? Нет, еще не обнаружен. Чем же доволен? Тем, что следственно-оперативная группа на верном пути... – Некоторое время молча слушал. – Нет, Николай Николаевич, этого, к сожалению, я обещать не могу. Почему? Да потому, что это несерьезно было бы с моей стороны. Спасибо за внимание к нам. Не премину, почту своим долгом... – Положил трубку на рычаг, всем корпусом повернулся к Чекалину: – Эти звонки, учти, тебя не касаются. Тут моя забота. Лично я, даю слово, теребить тебя не буду. Одно требование: в двадцать один час – доклад о сделанном за сутки.

6

В райотделе внутренних дел, несмотря на поздний час, царило оживление. Люди толкались в коридоре, в приемной, в кабинете Исаева, где – вот уж кого Чекалин не ожидал сейчас встретить! – был также и Еланцев.

Собственно, уже одно присутствие здесь Еланцева в более чем неурочное это время говорило Чекалину – еще до того, как успел вникнуть в происходящее, – одно это говорило, что сейчас происходит нечто очень важное для розыска и следствия. Еланцев был своего рода порукой этому.

Взаимоотношения между следователями прокуратуры и сотрудниками уголовного розыска исчерпывающе регламентированы. По закону дело угрозыска, коротко говоря, выявить следы преступления, представить необходимые доказательства, найти преступника; дело следствия – изобличить виновного, доказать его виновность. Вот почему для суда имеют силу лишь документы и доказательства, оформленные следователем прокуратуры (речь, понятно, о делах соответствующей подследственности). Есть следователи, которые всерьез приступают к делу только после того, как преступник усилиями угрозыска предстанет пред их ясны очи, а до той поры проявляют себя не слишком-то активно. Но луч

шие следователи поступают не так. Они стараются войти в дело как можно раньше, что называется, с первых шагов, и им не кажется, что они зря теряют время... даже если какая-то часть проделанной работы впоследствии окажется ненужной, не имеющей отношения к делу. Еланцев никогда не чурался черновой работы, но именно у него почти и не было «проколов», чаще всего он попадал в самую точку. Как правило, он появлялся как раз тогда, когда ему следовало появиться. Иногда – от обилия таких совпадений – даже так начинало казаться, что, дескать, стоит ему объявиться в угрозыске, как тут же самое важное и начинает происходить... Но это так, в шутку, скорее. А если всерьез – просто еще один аргумент в пользу древней как мир истины, что на ловца и зверь бежит.

Ладно, как бы там ни было, а сейчас Еланцев, как, впрочем, и сам Чекалин, оба они подоспели очень даже вовремя. Люди, находившиеся в райотделе, были таксисты. Те, что в ночь убийства работали на линии. Мало того, как оказалось, все они (тут надобно отдать должное сотрудникам райотдела – весьма оперативно развернулись!) по прихотливой игре случая были очевидцами наезда машины «47—47» на другое такси (госномер «23—38»), за рулем которого был водитель Соловьев. Произошло это дорожно-транспортное происшествие в начале первого ночи. Машину «47—47» в этот момент вел не Щербанев, а, по предварительным данным, какой-то молодой парень.

Еланцев приготовил бланки протокола допроса свидетелей. Первым пригласили в кабинет Исаева водителя Соловьева, чья машина пострадала от наезда. Допрос, так условились, вел Еланцев; Чекалин и Исаев, разумеется, тоже могли задавать вопросы – если понадобится.

Соловьеву было 37 лет, таксистом работает девятый год. По своему почину для чего-то добавил, что – отличник соревнования, а фотография его вот уже второй квартал находится на Доске почета. По существу же дела Соловьев показал, что сильный удар в левый борт машины он ощутил в тот момент, когда остановился у тротуара, чтобы взять пассажирку. Было это на привокзальной площади. Время? Ноль часов пятнадцать минут. Это – точно? Точнее быть не может: в момент уда

ра машинально взглянул на вокзальные часы. А дальше? Что было дальше?

–      Дальше, значит, было так. Хотел выйти из машины. Нет, не тут-то было. Заклинило дверь! Мою, водительскую. Вылез через правую дверь. Выскакиваю! Вижу: наша же таксопарковая машина – «47—47», чуть впереди. Водитель ее рядом стоит. Я к нему: ты что, ёк– сель-моксель, слеподырый? Или с пьяных глаз? Надо же – прямехонько своей правой фарой мне в дверь саданул!

–      А он что? – спросил Еланцев.

–      Молчит, чего! Что в его положении скажешь? Тут набежали ребята-таксисты. Слышу, кто-то спрашивает его: ты что, с нового набора? Ага, говорит, с нового. Я ему: давай права. Сейчас, отвечает. И в свою машину. Выносит права, я их в карман себе (техталон вернул, конечно, на кой он мне!), сунул права в карман, вот в этот, нагрудный, и соображаю, что дальше делать. Ясное дело, с линии надо сходить: аварийная машина. Через дверь пассажира влез назад в машину, завел, все вроде в порядке. Включаю первую передачу, а она не включается. Повело, значит, сцепление от удара. Ну, попросил Арсеньева, бывший напарник мой, – он тоже тут был – отбуксировал меня в парк.