Текст книги "Александр Благословенный"

Автор книги: Вольдемар Балязин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Неудачливый жених не стал дожидаться официального отказа и предложил свою руку и сердце дочери австрийского императора Франца эрцгерцогине Марии-Луизе.

Это сватовство отвечало надеждам австрийского двора укрепить союз с Францией, и согласие на брак было дано очень быстро. Отныне Австрия становилась союзницей Франции, а Россия – потенциальным неприятелем.

Из войн, которые Россия вела в то время, наиболее тяжёлыми были конфликты с Ираном и Турцией.

Русско-иранская война началась ещё в 1804 году и шла уже шесть лет. В 1810 году русские войска нанесли поражение иранцам при Мегри (17 июня) и на реке Лракс (6 июля), а 1811 год прошёл без особых потрясений: обе стороны готовились к решительным боям.

Через два года после начала русско-иранской войны начались военные действия против Турции, продолжавшиеся пять с половиной лет и закончившиеся менее чем за месяц до нападения Наполеона на Россию.

С февраля 1810 года русским главнокомандующим на театре войны против Турции стал генерал-лейтенант Н. М. Каменский, сын фельдмаршала М. Ф. Каменского, возглавлявшего русскую армию в Восточной Пруссии в 1806—1807 годах.

Молодой Каменский сменил на посту главнокомандующего П. И. Багратиона и в мае 1810 года переправился на правый берег Дуная. Его 80-тысячная армия заняла крепости Базарджик, Силистрию, Туртукай и обложила сильную крепость Шумлу. Однако взять её не удалось. Пришлось отвести войска на левый берег Дуная, оставив в крепостях небольшие русские гарнизоны. 4 мая 1811 года после тяжёлой болезни Н. М. Каменский умер. На его место Александр назначил М. И. Кутузова, несмотря на свою антипатию к нему после Аустерлица. Однако полководца, равного Кутузову, в то время в России не было.

Из-за угрозы со стороны Наполеона из Дунайской армии на северо-западную границу было отправлено около 30 тысяч солдат и офицеров, и армия Кутузова уменьшилась до 45 тысяч человек. Тем не менее Кутузов добился значительных успехов, что заставило турок начать мирные переговоры.

С осени 1807 года шли боевые действия на море. Англичане захватили два русских военных корабля – фрегат «Спешный» и транспорт «Вильгельмина», стоявшие в английском порту Портсмут на пути в Атлантику; участились нападения на русские торговые корабли, были блокированы русские порты. После захвата англичанами Лиссабона в их руках оказалась эскадра вице-адмирала Д. Н. Сенявина. Она была отведена в Портсмут, откуда русские матросы и офицеры на английских судах были доставлены в Ригу.

В ходе русско-шведской войны 1808—1809 годов соединённые силы шведов и англичан господствовали на Балтийском море, но после окончания войны со шведами их союзники – англичане оставили Балтику.

Основным объектом внимания англичан на севере был Архангельск. Однако девять батарей города и порта, имевшие более ста орудий и заграждения с моря, не позволили англичанам захватить город.

Действия английского флота на морских коммуникациях наносили существенный урон экономике России, развитию коммерческого мореплавания.

Однако, несмотря на то что Россия воевала с Ираном, Турцией и Англией, не они представляли главную опасность. Назревала большая война с наполеоновской Францией. Александр I, его министры и военачальники прекрасно понимали это и осуществляли передислокацию войск к западным границам.

В начале 1812 года мир с Турцией ещё не был подписан, а в марте этого же года, после бракосочетания Наполеона и Марии-Луизы, союзницей Франции стала Австрия. И хотя её министр иностранных дел Клеменс Меттерних пытался убедить Александра I, что Австрия останется фактически нейтральной и в случае войны выставит в помощь Наполеону не более 30 тысяч солдат и офицеров, причём станет удерживать их по западную сторону русско-австрийской границы, полагаться на его заверения было неразумно.

Вторым союзником Наполеона, но ещё более вынужденным, чем Австрия, была Пруссия: французские гарнизоны стояли почти во всех прусских крепостях, а король Фридрих-Вильгельм III фактически находился на положении пленника императора французов.

Осенью 1811 года в Петербург приехал прусский генерал Герхард Шарнхорст. Он был давним врагом Бонапарта. За свои патриотические настроения по настоянию Наполеона Шарнхорст был уволен из прусской армии. 5 октября 1811 года Шарнхорст подписал соглашение о военном сотрудничестве между Пруссией и Россией.

Откликаясь на это, Барклай быстро создал оперативный план, согласно которому, если только войска Наполеона переходили Одер или Вислу, армии России, Пруссии и Швеции начинали немедленное наступление. Однако 12 февраля 1812 года Наполеон заставил Фридриха-Вильгельма III подписать союзный договор Пруссии с Францией, направленный против России.

В Петербурге отнеслись к этому факту более чем хладнокровно: Александр I известил прусского короля, что по-прежнему считает его своим союзником и после окончания войны позволит Пруссии воспользоваться плодами победы над Наполеоном. Приближение войны было более чем очевидно. Появилось множество тревожных донесений о концентрации наполеоновских войск у границ России. Русские послы, резиденты и агенты следили за передвижением наполеоновских корпусов и дивизий, а французские лазутчики в свою очередь усилили разведывательную деятельность в России.

В Смоленске, Могилёве, Минске и других городах появились шпионы под видом комедиантов, фокусников, учителей, художников, лекарей, музыкантов и странствующих монахов. В Минской губернии объявились землемеры, которые занимались съёмкой местности.

Ещё в феврале 1811 года министр полиции А. Д. Балашов просил губернаторов юго-западного края, чтобы за приезжающими из Варшавского герцогства был установлен строгий надзор, так как в их числе могли оказаться «люди с неблагонамеренными видами». Предписывалось «подвергать аресту лиц, любопытствующих о числе и состоянии войск, яко о предметах неприличных и не принадлежащих частным лицам»[146]146
  Русская старина. 1902. Окт. С. 24.


[Закрыть].

Государственный аппарат был нацелен на то, чтобы всеми возможными способами пресекать шпионскую деятельность наполеоновских агентов. Распоряжения об этом получили не только военные губернаторы и генерал-губернаторы, но и гражданские администраторы различных рангов и ведомств.

Россия была переполнена рассказами о деятельности наполеоновских агентов, как вдруг разнеслась весть об изменниках, свивших себе гнездо прямо в Зимнем дворце, рядом с государем. Под подозрением оказались сам Сперанский и группа его сотрудников.

Так называемое «дело Сперанского» ещё ждёт своих исследователей, но достоверным является тот факт, что его использовали для того, чтобы возбудить в народе ненависть к врагам отечества и вызвать мощную волну патриотизма.

В ожидании предстоящей войны это почиталось необходимым, и царь сознательно пошёл на политическую провокацию, направленную против одного из самых близких своих приближённых.

Я. И. де Санглен – начальник особенной канцелярии министра полиции А. Д. Балашова, хорошо осведомлённый обо всём этом «деле», и один из участников его фабрикации – оставил любопытные «Записки». Он повествует, что в декабре 1801 года его тайно привезли в Зимний дворец, где с ним встретился Александр I и ознакомил с донесением, в котором сообщалось, что в беседе с Балашовым Сперанский сказал: «Вы знаете мнительный характер императора. Всё, что он ни делает, делается им вполовину. Он слишком слаб, чтобы управлять, и слишком силён, чтобы быть управляемым»[147]147
  Русская старина. 1883. Янв. С. 24.


[Закрыть].

Санглен полагал, что с этого времени Сперанский впал в немилость у императора. На самом же деле приготовления к свержению статс-секретаря начались гораздо раньше. Осуществлял задуманную императором акцию шведский эмигрант граф Густав Мориц Армфельдт, получивший в Петербурге пост председателя комитета по финляндским делам и звание сенатора.

Существует версия, что Армфельдт предложил Сперанскому войти в триумвират, который захватил бы власть в России. Сперанский отказался, но не сообщил Александру о провокации Армфельдта. Опасаясь разоблачения, Армфельдт начал интригу против Сперанского и, ловко используя мнительность и подозрительность Александра, сумел внушить царю необходимость отстранения Сперанского от власти.

В «деле Сперанского» оказались замешанными правитель канцелярии военного министра флигель-адъютант А. В. Воейков, полковник Н. 3. Хитрово, зять М. И. Кутузова, женатый на его дочери Анне.

Незадолго до ареста Сперанского был произведён обыск у Хитрово, и среди прочего оказалась карта России, показавшаяся министру полиции Балашову подозрительной.

На следующий день после обыска у Хитрово Санглена вызвал Александр I. Разговор зашёл о карте.

– Кто бы мог подумать, что русский Хитрово мог сделаться прислужником Коленкура? Хорош и Воейков! Как он выпустил из рук карту с означением маршрута армии в Вильну?

   – Не выкрадена ли эта карта у Воейкова? – спросил Санглен.

   – Нет! Она прислана к Магницкому, который её передал Хитрово. Спасибо Балашову, который перехватил. Странно, – добавил Александр, – что не только Воейков, но и сам военный министр утверждают, что на посланной к Магницкому карте никаких знаков карандашом не было; следовательно, Хитрово чертил сам. Но всё равно – Воейков виноват.

Завершая беседу с Сангленом, царь сказал:

   – Вы военного министра не знаете? Я хочу вас с ним сблизить. Он человек честный и отличный генерал.

На следующий день Санглен был у Барклая. И тот, ничуть не поверив в виновность Воейкова, сразу же угадал, что эта интрига – дело рук Балашова.

Вскоре Санглен узнал, что участь Сперанского решена, и записал в дневник: «Сперанский назначен неминуемо быть жертвою, которая под предлогом измены и по питаемой к нему ненависти должна соединить все сословия и обратить в предстоящей войне всех к патриотизму»[148]148
  Русская старина. 1883. Февр. С. 377.


[Закрыть].

Утром 11 марта 1812 года Санглена вызвал к себе император и приказал присутствовать при аресте и высылке Сперанского, а потом обо всём доложить ему. (Однако приказ об аресте последовал не сразу. Прошло ещё шесть дней, прежде чем Александр решился).

В доказательство полного своего доверия к Санглену царь пересказал ему свой разговор со Сперанским.

   – Я спрашивал Сперанского – участвовать ли мне лично в предстоящей войне? Он имел дерзость, описав все воинственные таланты Наполеона, советовать мне собрать боярскую думу, предоставить ей вести войну, а себя отстранить. Что же я такое? Нуль? Из этого я вижу, что он подкапывается под самодержавие...

17 марта «заговорщики» были арестованы. Что же касается А. В. Воейкова, то о его участи оставила свои воспоминания В. Н. Львова, впоследствии ставшая женой Воейкова.

Вера Николаева Львова доводилась по матери племянницей Г. Р. Державину и тогда жила в его доме. Как-то в марте 1812 года Воейков сказал Державину, что приглашён обедать к М. Л. Магницкому, там же будет и Сперанский.

На другой день, около часу пополудни, Воейков приехал к Державину и сказал, что в минувшую ночь и Магницкий, и Сперанский увезены из Петербурга неизвестно куда.

Воейков от Державина немедленно отправился к Барклаю и просил его спросить у царя, что всё это значит. Барклай, возвратившись из дворца, передал Воейкову, что царь приказал, сохранив за ним звание флигель-адъютанта, отправить его из Петербурга в окрестности Москвы командиром бригады в 27-ю дивизию Неверовского.

Оскорблённый этим удалением, Воейков спросил у Барклая:

   – Почему же ко мне такая немилость от государя?

   – Его величество, – сказал Барклай, – спросил у меня: «Доволен ли я вами по службе?» Я отвечал, что с тех пор, как вы заделались женихом, то стали менее заниматься делами. «Следовательно, – возразил на это государь, – надобно его удалить!»

   – А вы за меня не вступились? – спросил Воейков у Барклая.

   – Если бы я вступился за вас, – отвечал Барклай, – то, может быть, и я лишился бы своего места...

Сообщение о раскрытии «заговора» вызвало бурную реакцию общества. Одна из современниц события, В. И. Бакунина, писала: «Марта 17-го. Открыто преступление в России – необычайное, измена и предательство. Должно просто полагать, что Сперанский намерен был предать отечество и государя врагу нашему. Уверяют, что в то же время хотел возжечь бунт во всех пределах России и, дав вольную крестьянам, вручить им оружие на истребление дворян. Изверг, не по доблести возвышенный, хотел доверенность государя обратить ему на погибель. Магницкий, наперсник его и сотрудник, в тот же день сослан. Уверяют, что Воейков – соучастник в преступлении, но он ещё не наказан, удалён только от министра и дана ему бригада в Москве. Видно, он ещё не уличён, а подозреваем...

Никакое происшествие на моей памяти не побудило всеобщего внимания до такой степени, как это, всё забыто – одно занятие, одна мысль, один у всех разговор»[149]149
  Русская старина. 1885. Т. 47. С. 393.


[Закрыть].

В этих разговорах упоминался не только Сперанский и его «сообщники», арестованные вместе с ним. Поговаривали, что военный министр тоже состоял в заговоре.

Я. И. Санглен писал: «Я не могу не упомянуть для исторической верности об одном слухе, за достоверность которого не отвечаю... будто Барклай-де-Толли отправил Воейкова к государю с маршрутом всей армии в Вильну и с означением порядка марша каждого корпуса. Сперанский знал, что император этого ожидал, и был с докладом у государя, когда объявили о Воейкове. Сперанский выходит из кабинета и, увидя Воейкова, отвечал: «Вот он!» «Пожалуйте!» – сказал Сперанский и пошёл с этой бумагой обратно в кабинет.

Воейков, возвратясь домой, нашёл у себя замшевую кису, наполненную червонцами. Он представил оную Барклаю, который довёл всё до сведения императора. Если что-нибудь из этой истории справедливо, за исключением червонцев, то этим может изъясниться причина, за которую Воейков лишился места, и за его связь с Николаем Захаровичем Хитрово»[150]150
  Там же. 1883. Февр. С. 392—393.


[Закрыть].

После падения Сперанского царь вызвал Барклая-де-Толли и приказал отправить Воейкова в армию, заметив, что после удаления друзей Воейкова – Сперанского и Магницкого – неловко его оставлять в Петербурге.

Однако в семействе Воейковых причину высылки Алексея Васильевича объясняли по-иному. Рассказывали, что однажды Магницкий приехал в дом Воейковых и на правах старого друга зашёл в кабинет Воейкова. Там Магницкий нашёл портфель с операционными планами, о которых ни он, ни Сперанский не имели ни малейшего представления. Схватив портфель, Магницкий умчался к Сперанскому, и тот, прочитав их, велел тотчас же возвратить портфель на место.

Взволнованный тем, что узнал, Сперанский отправился к Александру и с жаром стал порицать и опровергать ставшие известными ему планы. Царь очень рассердился на своего статс-секретаря, и это-то послужило причиной опалы Сперанского, отставки и высылки из Петербурга Воейкова[151]151
  Русская старина. 1902. Март. С. 503.


[Закрыть].

Говорили, что аристократы Салтыковы, Гурьевы, Толстые и Голицыны свергли выскочку Сперанского. Делая выводы из всего происшедшего, Я. И. Санглен писал: «Государь, вынужденный натиском политических обстоятельств вести войну с Наполеоном на отечественной земле, желал найти точку, которая, возбудив патриотизм, соединила бы все сословия вокруг него. Для достижения сего нельзя было ничего лучшего придумать измены против государя и отечества. Публика – правильно или неправильно – всё равно давно провозгласила по всей России изменником Сперанского. На кого мог выбор лучше пасть, как не на него. Нужно только было раздуть эту искру, чтоб произвесть пожар»[152]152
  Там же. 1883. Февр. С. 393.


[Закрыть].

Весьма любопытен в этой связи рассказ министра полиции А. Д. Балашова о его свидании с Наполеоном, состоявшемся через неделю после начала войны.

Заканчивая аудиенцию, Наполеон спросил о причинах удаления Сперанского. Балашов ответил:

   – Император им не был доволен.

   – Однако же не за измену? – спросил Наполеон.

   – Я не полагаю, ваше величество, потому что подобные преступления, вероятно, были бы расследованы и опубликованы[153]153
  Исторический вестник. 1883. № 5. С. 434.


[Закрыть].

Видимо, расследовать и публиковать было нечего.

Чтобы избавиться от ставшего ненужным, но много знавшего свидетеля, Санглена 26 марта 1812 года приказом Александра отослали из Петербурга в 1-ю Западную армию директором военной полиции. 19 марта туда же выехал и её командующий Барклай-де-Толли.

Глава 6
ГРОЗА ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА

Барклай-де-Толли прибыл в Вильно и вступил в должность командующего 1-й Западной армией 31 марта 1812 года. В Петербурге в военном министерстве остался управлять делами генерал-лейтенант Алексей Иванович Горчаков. Однако пост военного министра по-прежнему оставался за Барклаем, и он чуть ли не ежедневно получал из Петербурга с фельдъегерями немалое число важных бумаг по министерству.

Уже 1 апреля Барклай уведомил Александра о всех передвижениях французских войск по направлению к России, обращая его внимание на угрозу Мемелю, где были сосредоточены огромные запасы фуража и продовольствия. «Корреспонденты полагают, – писал Барклай, – что если теперь Мемель не будет занят нашими войсками, то французы, конечно, постараются взять тамошние провиантские запасы»[154]154
  Русская старина. 1912. Апр. С. 209.


[Закрыть].

Далее Барклай уведомил царя, что «нужно начальникам армий и корпусов иметь начерченные планы их операций, которых они по сие время не имеют»[155]155
  Там же.


[Закрыть].

Барклаю было известно, что вскоре в армию прибудет сам Александр I. Зная, что царь до сих пор так и не решился отдать предпочтение какому-либо оперативному плану, Барклай предписанием военного министра от 10 апреля распорядился в случае нападения на любую из русских армий превосходящих сил противника отступать. В этом случае другая армия, не имевшая против себя превосходящих сил, должна была наступать во фланг и тыл неприятеля[156]156
  Богданович М. И. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. Т. 1. С. 105, 491.


[Закрыть].

По-видимому, Барклай опасался, что с приездом царя он не сможет отдать такой приказ, и потому поступил таким образом.

9 апреля в Казанском соборе состоялся торжественный молебен, после которого Александр с огромной свитой отбыл из Петербурга. Перед самым отъездом царь поручил канцлеру Н. П. Румянцеву уведомить французского посла Ж. А. Лористона (он сменил Коленкура), что его отъезд имеет целью воспрепятствовать генералам предпринять какие-либо действия, которые могли бы вызвать вооружённый конфликт между Россией и Францией.

14 апреля, в Вербное воскресенье, в два часа пополудни орудийные выстрелы и звон колоколов возвестили о прибытии царя в Вильно. За шесть вёрст от города его ждали флигель-адъютанты, а чуть в стороне и немного позади них стоял Барклай со всем генералитетом. За ними в сомкнутом строю выстроились несколько эскадронов кавалерии.

Всю первую неделю Александр I объезжал и осматривал войска в Вильно, Гродно, Шяуляе и Вилькомире. Александра встречали везде восторженно, по вечерам устраивались балы с присутствием императора, однако тревога ни на минуту не оставляла Александра и всё его окружение.

С приездом царя положение Барклая осложнилось. Александр I привёз с собой и свой собственный штаб, в котором состояли генералы Волконский и Фуль, полковник свиты по квартирмейстерской части Клаузевиц, принцы Георгий Ольденбургский и Александр Вюртембергский, графы генералы Аракчеев и Армфельдт. Все они, кроме Волконского и Клаузевица, завидовали Барклаю и всячески интриговали против него.

Не занимая официальных штабных должностей, они имели массу свободного времени и неограниченные возможности критики всего происходящего. А так как почти все эти люди были прирождёнными царедворцами и интриганами, то атмосфера в высших кругах 1-й Западной армии сразу же резко изменилась к худшему. На второй день после приезда Александра I в Вильно им был принят на службу и давний недоброжелатель Барклая Л. Л. Беннигсен.

А тем временем в Варшаве уже готовили покои во дворцах и в лучших домах для Наполеона, его свиты и штаба. Багратион сообщал из Луцка о сосредоточении пяти французских корпусов на западном берегу реки Вислы; граф Ливен писал из Берлина об отъезде Главной квартиры Наполеона в Познань и о маршрутах движения на восток корпусов Удино, Даву и Нея. Он сообщал также о прибытии гвардии в Дрезден, о предстоящем сосредоточении у Мариенвердера резервного корпуса и о расположении по всем станциям главного тракта от Парижа до Одера большого числа военных почтальонов.

Особый интерес представляло письмо Багратиона Барклаю от 17 апреля, которое Барклай по прочтении тотчас же передал Александру. В этом письме Багратион предстаёт уже не столь решительным сторонником наступательных действий, допускает мысль о возможности отступления[157]157
  Русская старина. 1912. Апр. С. 219.


[Закрыть].

Вновь разгорелись дискуссии о характере предстоящей кампании, стратегии и тактике боевых действий. Некоторые офицеры призывали придать будущей войне подлинно народный характер, подобный партизанской «герилье», развернувшейся против наполеоновских войск в Испании и Португалии. Так, полковник П. А. Чуйкевич подал в штаб Барклая «записку», в которой развивал идею подготовки партизанской войны в случае вторжения Наполеона в Россию[158]158
  Тартаковский А. Г. Военная публицистика 1812 сода. М., 1987. С. 22-23.


[Закрыть]. Однако Александр I оставался глухим к подобным прожектам.

Покидая Петербург, Александр был преисполнен желания сделать всё возможное, чтобы предотвратить войну. Он спешил в армию главным образом для того, чтобы помешать какой-либо горячей генеральской голове совершить непоправимое – ввязаться в какую-нибудь провокацию.

Однако Наполеон был настроен диаметрально противоположно. Он не хотел мира и боялся, что война, так основательно им продуманная и подготовленная, может сорваться.

Он тщательно готовился к походу в Россию. Ценою огромного напряжения материальных и людских ресурсов Франции и порабощённых стран Западной Европы ему удалось создать так называемую Великую армию, насчитывавшую более 600 тысяч человек и 1372 орудия. Она состояла из гвардии, 12 пехотных и четырёх кавалерийских корпусов.

Император французов рассчитывал закончить войну с Россией в короткие сроки и надеялся уже в пограничных сражениях добиться решительной победы. Исходя из этого, Наполеон отдал распоряжение, чтобы войска были обеспечены четырёхдневным запасом хлеба и двадцатидневным запасом муки; в дальнейшем предполагалось снабжать армию путём реквизиций.

В полосе возможного вторжения главных сил Наполеона со стороны России были развёрнуты 1-я Западная армия под командованием военного министра М. Б. Барклая-де-Толли в составе шести пехотных и трёх кавалерийских корпусов общей численностью 127 тысяч человек и 2-я Западная армия генерала П. И. Багратиона в составе двух пехотных и кавалерийского корпусов численностью 39 тысяч человек. Южнее 2-й армии, на Волыни, находилась я армия генерала А. П. Томасова численностью 45—48 тысяч человек[159]159
  Жилин П. А. Фельдмаршал М. И. Кутузов. М., 1987. С. 142—143.


[Закрыть].

Войска Наполеона были расположены вдоль западной границы России тремя группами. Главные силы, которыми командовал он сам, насчитывали 217 тысяч человек при 527-ми орудиях и были сосредоточены в Восточной Пруссии. Центральная группа под командованием пасынка Наполеона Эжена Богарнэ была сосредоточена у Полоцка и имела в своём составе 82 тысячи человек и 218 орудий. Южной группой, развёрнутой в районе Варшавы, командовал брат Наполеона Жером Бонапарт. Она насчитывала 78 тысяч человек при 159-ти орудиях.

Кроме того, на северном (левом) фланге Великой армии находился смешанный прусско-французский корпус (около 33 тысяч человек), перед которым была поставлена задача овладеть Ригой. Им командовал маршал Франции Жак Этьен Макдональд. Южный (правый) фланг прикрывал 34-тысячный австрийский корпус под командованием князя Карла Шварценберга.

В ночь на 12 июня Великая армия начала переправу через Неман. Её силы на главном направлении превосходили русскую армию почти в три раза.

Весть о вторжении Наполеона застала Александра I на балу в Закрете. Император только что приобрёл это имение у Беннигсена, тот нуждался в деньгах и опасался, что с часу на час появятся французы и он лишится имения. Он продал его августейшему гостю за 12 тысяч рублей золотом, после чего царь объявил о начале бала.

В разгар веселья к царю подошёл А. А. Закревский и сообщил, что французы вступили на восточный берег Немана. Царь молча выслушал неприятную весть и попросил никому ничего не говорить. Лишь когда бал закончился, было объявлено, что война началась.

С бала Александр вместе с Барклаем поехал в Вильно и до утра писал письма и отдавал срочные распоряжения. Рескрипт председателю Государственного совета и председателю Комитета министров фельдмаршалу Н. И. Салтыкову заканчивался словами; «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моём».

Вечером 13 июня Александр приказал министру полиции А. Д. Балашову выехать к Наполеону, чтобы передать ему его личное письмо и предложить провести переговоры при одном обязательном условии: армии вторжения оставят Ковно и отойдут за Неман. Той же ночью Балашов выехал, и после кратковременных встреч с Мюратом и Даву был принят Наполеоном в уже занятом французами Вильно. Визит этот фактически кончился ничем, но для нас представляют интерес соображения Наполеона о начале войны и Александре I.

«Никогда ни одна из ваших войн не начиналась подобными беспорядками, – сказал он. – Доныне нет определительности. Сколько магазинов (складов. – Примеч. авт.) вы уже сожгли и для чего? Или их вовсе не нужно было устраивать, или воспользоваться ими согласно с их назначением.... Неужели вам не стыдно: со времён Петра I... никогда неприятель не вторгался в ваши пределы, а между тем я уже в Вильне. Я без боя овладел целой областью. Даже из уважения к вашему государю... вы должны были защищать её»[160]160
  Цит. по: Исторический вестник. 1883. № 5. С. 430.


[Закрыть].

И далее, говоря о том, что Александр не командует армией, а поручил это своему совету, Наполеон сказал: «Как можно советом управлять военными действиями!.. Между тем как Армфельдт предлагает, Беннигсен рассматривает, Барклай-де-Толли обсуждает, а Фуль сопротивляется, и все вместе ничего не делают и теряют время»[161]161
  Там же, С. 433.


[Закрыть].

Тем временем Александр, нисколько не веривший в успех миссии Балашова, выехал в Свенцяны, где стояла русская гвардия и куда он вызвал Аракчеева. Он попросил его взять на себя управление военными делами, поскольку Барклай уже не мог руководить военным министерством.

«С оного числа, – писал Аракчеев, – вся французская война шла через мои руки и все тайные донесения и собственноручные повеления государя императора»[162]162
  Цит. по: Шильдер Н. К. Император Александр I... Т. 3. С. 79.


[Закрыть].

В ночь на 15 июня Барклай получил приказ Александра I отвести 1-ю Западную армию к Свенцянам, где находился император и его Главная квартира. 18 июня 1-я армия выступила из Свенцян и, выполняя приказ Александра, направилась к Дрисскому лагерю, куда должна была пойти и 2-я армия Багратиона. Армия шла форсированным маршем, делая по 30 вёрст в сутки. 28 июня она пришла в Дрисский лагерь. Вместе с ней прибыла туда и Главная квартира императора.

Накануне исполнилась очередная годовщина Полтавской победы, и войскам в связи с этим был зачитан приказ Александра: «Русские воины! Теперь предстоит новый случай оказать известную вашу храбрость и приобрести награду за понесённые труды. Нынешний день, ознаменованный Полтавскою победою, да послужит вам примером! Память победоносных предков ваших да возбудит вас к славнейшим подвигам!»[163]163
  Цит. по: Михайловский-Данилевский А. И., Висковатов А. В. Император Александр I и сто сподвижники. Т. 5. С. 34—35.


[Закрыть]

«В начале пребывания наших войск в Дриссе, – писал А. И. Михайловский-Данилевский, – неприятель вовсе не тревожил их и даже подходил близко к укреплённому лагерю. Главный ариергард наш был спокойно расположен в одном марше от Двины, в виду Мюрата... Он имел повеление не завязывать дела и отступать, если последует на него нападение.

На передовых цепях всё было смирно; в лагере войска получали изобильное продовольствие, ежедневно винную и мясную порции, а лошади – овёс»[164]164
  Там же.


[Закрыть].

Эта почти идиллическая картина дополнялась тем, что дни стояли ясные, ночи были чуть прохладными. Солдаты выстроили себе удобные шалаши и хорошо отдыхали, и если бы не близость противника, то житьё их ничем не отличалось бы от нахождения в летних царскосельских лагерях.

29 июня Александр I собрал на военный совет принца Георгия Ольденбургского, Аракчеева, Волконского, Мишо, Вольцогена и Барклая. Беннигсена и Фуля на совете не было – царь их не пригласил.

Военный совет постановил оставить неудачно построенный Дрисский лагерь, так как он мог превратиться в ловушку для армии, и отходить к Полоцку, не предпринимая никаких активных действий до соединения с Багратионом, которому из-за умелых действий Даву не удалось подойти к Дриссе.

Таким образом, главной задачей, стоявшей перед русским командованием, оставалось соединение двух пока разъединённых армий. За те три дня, которые 1-я армия простояла в Дрисском лагере, произошло немало важных событий. Александр I назначил на пост начальника штаба 1-й армии генерал-майора Алексея Петровича Ермолова, человека многих талантов и дарований. Барклай был недоволен этим назначением, но Александр своего решения не переменил.

В эти дни в Главной квартире сформировалась партия, противостоящая Барклаю. В неё вошли Паулуччи, Беннигсен, герцог Александр Вюртембергский, принцы Ольденбургские, а чуть позже к ним присоединился и цесаревич Константин Павлович.

В этих условиях командующему 1-й армией предстояло выполнить труднейшую задачу – отыскать потерявшуюся несколько дней назад армию Багратиона и соединиться с ней. 2 июля 1-я армия вышла из Дрисского лагеря и пошла к Полоцку. Барклай тогда не знал, что Багратион находился в трёхстах вёрстах на юго-западе.

Оценивая первый месяц военных действия с точки зрения стратегических целей обеих сторон, можно отметить, что 1-я и 2-я русские армии, отступая на большом удалении одна от другой, всё время стремились сблизиться и соединиться. Французская армия, наоборот, прилагала все усилия, чтобы разъединить армии Барклая-де-Толли и Багратиона.

Положение усугублялось тем, что численное превосходство было на стороне французов и у русских отсутствовало единое руководство войсками.

Александр I, находившийся в 1-й армии, волей или неволей подменял Барклая-де-Толли, который в свою очередь не являлся главнокомандующим. Двусмысленность такого положения отмечал в своих записках государственный секретарь А. С. Шишков: «Государь говорит о Барклае как бы о главном распорядителе войск, а Барклай отзывается, что он только исполнитель его повелений. Могло ли такое разноречие между ними служить к благоустройству и пользе?»[165]165
  Цит. по: Шишков А. С. Записки, мнения и переписка. Берлин, 1870. Т. 1. С. 125.


[Закрыть]

Императору хотелось, возглавив всю армию, стяжать себе славу победителя Наполеона, но одновременно его мучили опасения, что победа окажется не на его стороне. Он так и не решился стать главнокомандующим, но и, что хуже всего, не назначил никого вместо себя.

Когда Барклай с присущей ему прямотой попросил Александра I назначить главнокомандующего, царь ушёл от прямого ответа, сказав, что, как военный министр, Барклай имеет право отдавать любые распоряжения от имени императора.