Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №06 за 2010 год"

Небесные пастбища Алтая

Алтайцы считали это место священным – здесь нельзя было даже громко говорить. Но скоро плато Укок пересечет газопровод, и тем, кто хочет полюбоваться первозданной природой, стоит поспешить.

Мой путь на Укок начался в селе Джазатор (от казахского «жаз – отыру», «лето – сидеть», то есть «летняя стоянка», на русских картах оно обычно называется Беляши) на закате солнечного и тихого позднеиюльского дня. Климат в долине реки Джазатор обманчив. Казалось бы, обычное жаркое сибирское лето, всюду дикие цветы, в воздухе кружатся пчелы и бабочки. Но вот солнце скрылось за вершинами Южно-Чуйского хребта, и температура резко падает. Все дело в высоте – более полутора километров над уровнем моря!

Поеживаясь, спешим в баню. Баня отличная – просторная и хорошо натопленная. После нее мы забираемся на открытую мансарду под крышей дома Альберта Каменева – местного жителя, бывшего председателя колхоза им. Ленина, давшего нам приют и помогавшего найти коней – для похода на Укок. Пьем горячий чай и залезаем в спальники – нам предстоит первая ночь на свежем горном воздухе. Наши проводники – казахи Амантай и Асылбек – обещают, что утром лошади будут навьючены и мы двинемся в путь.

Утром встаем едва ли не с рассветом и примерно к обеду понимаем, что напрасно спешили. Сначала пропадает Амантай.

 – А где у нас Амантай? – спрашиваю я Асылбека.

 – Пошел за лошадьми, – отвечает Асылбек. Потом появляется Амантай, но пропадает Асылбек.

 – А где Асылбек? – спрашиваем.

 – Сейчас лошадей приведет, – весело говорит Амантай. Ближе к полудню в самом деле появляется Асылбек с шестью лошадьми. Мне достается невеселый пожилой конь.

 – Как его зовут? – спрашиваю я Асылбека.

 – А кто его знает, не мой – знакомого пастуха, – поясняет Асылбек. В седле этого безымённого джазаторского коня мне предстоит провести неделю.

Наконец все лошади оседланы, навьючены и можно двинуться в путь. По местным понятиям мы вышли на Укок утром: ведь здесь важен сам момент готовности.

Джазатор – самое дальнее село Алтая. В нем кончается автомобильная дорога и берут начало пути на таинственный Укок, одно из самых труднодоступных мест нашей страны. Средняя высота этого плоскогорья – около 2500 метров над уровнем моря, размеры – примерно 40 на 90 километров. С севера от плато расположена Россия, с запада – Казахстан, с юга – Китай, с востока – Монголия.

Наш маршрут – очень редкий и сложный: до нас им никто не ходил лет десять. Особенность плато в том, что с запада на восток по нему пройти намного легче, чем с севера на юг. Из Казахстана на плоскогорье ведет относительно пологий перевал Укок, из Монголии – столь же несложный Улан-Даба. Напротив, перевалы на север – в Россию – очень сложны, а зимой практически непроходимы (то же можно сказать о перевалах в Китай). Первое важное решение принимает Асылбек: идти в´ерхом.

 – Что значит верхом? – интересуюсь я.

 – Пойдем по перевалам, – говорит Асылбек.

 – Внизу сейчас тяжело – грязь, болота, курумник. (Курумником здесь зовут каменные осыпи.)

Только три дня спустя мы в полной мере сможем оценить это решение. А пока оно кажется нам небесспорным. Идти верхом отнюдь не просто. От самого села начинается крутой затяжной подъем – на высоту более двух километров над уровнем моря. Правда, все трудности компенсируют потрясающие виды, ведь эти кручи – единственное место на Алтае, где одновременно можно увидеть все четыре главных алтайских хребта: Южно-Чуйский, Северо-Чуйский, Катунский, а также мощную гряду Южного Алтая, отделяющую Россию от Китая. В бинокль вглядываюсь в белое облако на горизонте. Это показались округлые вершины Табын-Богдо-Ола («Пять священных вершин»), за которыми Монголия и Синьцзян.

Конный поход с препятствиями

Первые два дня мы идем по гребням гор. По пути нам попадается множество редких растений – родиола морозная, красные соцветия которой напоминают разломленный плод граната, вдоль ручьев – золотой корень. Так, почти под небесами, мы обходим топкие и каменистые берега низовьев главной реки Укока – Акалахи – и с большим трудом спускаемся почти по отвесному склону к ее полноводному притоку – Караалахе. Здесь мы осознаем, как важно доверять в высокогорной тайге лошадям. Часто только животное знает, как пройти опасное место. Видно, как лошадь напряженно всматривается в тропу и обдумывает каждый свой шаг, как шахматист решающий ход. К счастью, наши опытные кони почти не ошибались. Затем мы продолжаем путь вверх, вдоль Караалахи – к Алахинскому озеру (2061 метр над уровнем моря). За большим и глубоким озером высится хребет, позади которого – Казахстан. Стоянка здесь удобная – много сухих, просторных и прогретых солнцем полян, кострище расположено под высоким кедром, готовым укрыть от дождя и ветра. Вот только дров для костра нет. Весь сухостой в округе давно вырублен, как и крупные нижние ветки деревьев – летом на этом месте обычно стоит сезонный кордон российских пограничников.

Наутро переходим вброд Караалаху и идем на юг. Вскоре ручьи собираются в новую речку – Чиндагатуй, текущую в Казахстан – к Бухтарме. До середины XIX века, когда эти места отошли к России, здесь стоял китайский пограничный кордон.

 – А что за название такое? – интересуюсь я у Амантая.

 – Не знаю, но точно не казахское. «Гатуй» – это, наверное, от «Китай», а что такое «Чинда» – непонятно, – говорит Амантай.

Позднее, в Москве, я спросил об этом одного китайского друга. Он ответил не раздумывая: Чиндай, или Циндай, – это не что иное, как время правления последней императорской династии Китая (эпоха Цин), один из представителей которой и передал долины Чиндагатуя, плоскогорье Укок и другие районы Центрального Алтая России – по Чугучакскому договору 1864 года.

Посреди долины Чиндагатуя прямо в высокой траве на берегу ручья торчит огромный железный бочкообразный котел – остатки старой паровой электростанции. На нем я обнаружил табличку с надписью «ЛМЗ – 1937 г.» и заводским номером. А на другом берегу – полтора десятка черных полуразвалившихся срубов. Здесь в годы войны добывали молибденовую руду, которую потом везли в Казахстан – на переработку. По одним сведениям, на руднике работали вольнонаемные, по другим – заключенные ГУЛАГа. Мы осмотрели лагерь – давящее, неприятное ощущение. В один из домов меня буквально не впустила крупная гадюка – она лежала прямо на дверном косяке и пристально, не мигая, смотрела мне в глаза.

От лагеря вниз по течению когда-то была проложена проселочная дорога, которая и сейчас неплоха для машин с высокой проходимостью. Но бревенчатые мостики над многочисленными ручьями почти все сгнили и разрушились. Едем медленно, припекает. Пройдя озеро Кызылтас, поворачиваем на юго-восток и начинаем долгий подъем по ручью Мукыр – к перевалу Мукыр-Табаты (2590 метров), за которым наконец Укок. День клонится к концу, мы оставляем за спиной последние редкие деревья (значит, высота уже далеко за два километра) и начинаем подумывать о месте для ночлега. И тут мой безымённый коняга, державшийся молодцом, прошедший опасные курумники на подходах к Алахинскому озеру, одолев страшный спуск у слияния Караалахи и Акалахи, делает ошибку. Скажу в его оправдание, что в этом месте провалились три лошади из шести. Предотвратить опасность мы не могли – это единственная тропа вдоль ручья. К тому же до нас по ней уже лет пять как никто не ходил, и мы не имели никакого представления о ее состоянии.

Болото было большое и неприятное. Лошади шли, проваливаясь по колено и глубже. Метров за сто до сухого бугра, где мы планировали заночевать, мой конь вдруг резко завалился на правый бок, глубоко вдавив мою правую ногу в ледяную зеленую воду и грязные, поросшие травой кочки. Я с трудом выбрался наверх, и конь рывками выдрал себя из черной бурлящей ямы. Затем увязли еще двое наших, в том числе и один из проводников, Амантай.

К счастью, ни одна лошадь не провалилась всеми четырьмя ногами. В этом случае спасти животное очень сложно – надо просунуть под его брюхо веревки, постараться положить его на бок и вытянуть в сторону от ямы. Какой только не сделаешь крюк по перевалам, лишь бы обогнуть такое вот гиблое место! Больше всего меня поражал их безобидный, даже беззаботный вид – этакие зеленые лужайки с густым ковром маленьких ярко-желтых цветов.

На плоской вершине

К обеду пятого дня, перевалив Мукыр-Табаты, мы вступили наконец на Укок. И сразу почувствовали всю необычность этого удивительного плоскогорья. В спину нам бил шквальный холодный ветер. Назойливо преследовали огромные черные мухи. Но вид, открывшийся нам, был без преувеличения поразителен. Вниз медленно спускалась изумрудных оттенков равнина, на дальнем краю которой – в полусотне километров от нас на восток – сверкали белоснежные вершины массива Табын-Богдо-Ола (4374 метра). Слева внизу – два огромных темно-синих озера Кальджин-Куль и Кальджин-Куль-Бас. И главное, от горизонта до горизонта перед нами высилась величественная стена снежных вершин хребта Южный Алтай, которые можно увидеть только с плато Укок.

Название плато трактуют по-разному, но главным образом в ходу два объяснения. Первое – от монгольского слова «ухэг», плоская возвышенность (то же значение у киргизского «укок»). Второе – от тюркского «ук-кок», то есть «голубой, небесный род». По местным поверьям, это место – мистическое «небесное пастбище», пересечение земных и небесных путей. Испокон веков Укок использовался разными народами для зимних выпасов. Причина проста – когда внизу, в долинах, выпадает глубокий снег, продуваемое шквальными ветрами малоснежное плоскогорье остается покрыто питательными травами.

 – Когда скот в июне спускается с Укока в долины, в нем веса больше, чем в ноябре, когда его туда перегоняют, – говорит Асылбек.

Такова удивительная особенность Укока – место с исключительно суровыми природными условиями дарует жизнь и изобилие.

По краям глубокой и ровной, как стол, Бертекской котловины, на куполообразных возвышенностях виднеется несколько десятков пастушьих стойбищ с аккуратными пирамидами из кизяка. Летом стоянки пустуют, а с ноября по июнь в них живут семьи местных казахов и алтайцев, пасущих лошадей, коров, коз, овец, яков и верблюдов. Печки растапливают дровами, которые привозят с собой снизу, из долин (на Укоке леса нет – из-за высоты), а топят кизяком. Зимой в пятидесятиградусные морозы мертвенный ледяной воздух скатывается по склонам вниз, в котловину, и бездвижно стоит там, как прозрачный студень. В это время скот пасется выше, и никто – ни человек, ни зверь – не тревожит древние курганы, разбросанные по дну котловины.

Прямо у кургана «алтайской принцессы» мы сделали небольшой привал. Неизвестно, была ли эта женщина в самом деле принцессой, но место ее последнего упокоения было выбрано с большим тщанием. Если на всем Укоке днем и ночью дуют сильные западные ветры, от которых нет спасения (в последнюю ночевку на Укоке ветер без конца срывал нашу палатку, а к утру ее завалило снегом), то курган  «принцессы Укока» защищен от ветра естественной складкой холма. Солнце хорошо прогревает этот тихий склон, с которого открывается великолепная панорама всего плоскогорья, и даже отвратительные черные мухи отчего-то сюда не залетают. Потому-то мы долго лежим на сухой теплой земле, пьем чай и смотрим вниз – на широкую долину и древнюю дорогу, по которой вдалеке пылит «Урал» пограничников.

Много веков назад здесь проходил караванный путь – из монгольского Кобдо (Ховда) в нынешний Восточный Казахстан. Всесезонная дорога через Укок соединяла Монголию и Китай с Прииртышьем и степями Казахстана. В XIX веке в казахстанском селе Катон-Карагай проходила большая ежегодная ярмарка, на которую шли караваны с восточным товаром – через Укок. Фактически плато было важной транспортной артерией, частью Великого шелкового пути. А в советское время через Укок каждое лето перегоняли огромные стада скота из Монголии в Усть-Каменогорск – на мясо. Для современного приграничного населения, а это главным образом казахи, Укок также имеет особое, во многом трагическое значение. Когда во время коллективизации скот стали отбирать даже у кочевников и полукочевников, тысячи казахов стали уходить с имуществом и скотом в китайский Синьцзян. Толпы людей с повозками и домашними животными поднимались по Бухтарме на Укок и через перевалы Канас и Бетсу-Канас шли в Поднебесную. До 1936 года советская власть не препятствовала массовому исходу казахов, но в 1936м решено было его пресечь. И в один день на перевале Канас был расстрелян целый казахский род (несколько сотен человек). Старики в Джазаторе говорят, что воды Акалахи три дня были красными от крови. До сих пор в районе перевалов находят остатки повозок, обувь, посуду. Кстати, название перевала Канас по-казахски звучит как «кан-ас», то есть «кровавый перевал».

Теперь через этот перевал «Газпром» собирается вывести на Укок магистральный газопровод в Китай. Этот проект вызывает много вопросов. Не пострадает ли заповедное плато, включенное в 1998-м в Список Всемирного природного наследия ЮНЕСКО? Удастся ли сохранить уникальные популяции снежных барсов, архаров, серых гусей и важные археологические памятники? Нет ли угрозы масштабных аварий в этой высокосейсмичной зоне? Сохранится ли после прихода множества новых для этих мест людей традиционный уклад пастухов, не менявшийся тысячелетиями? Ни Асылбек, ни Амантай не знают ответов на эти вопросы. Они седлают и навьючивают наших лошадей, чтобы пуститься в обратный путь – в Джазатор. А мы грузимся в уазик и выезжаем в сторону Кош-Агача.

«Впервые о газопроводе «Алтай» упомянул Владимир Путин в ходе визита в Китай в марте 2006 года»

Юрий Елдышев Зам. главного редактора журнала «Экология и жизнь» Труба должна протянуться из Западной Сибири к Синьцзян-Уйгурскому автономному району Китая. В конце 2008 года работы были приостановлены вследствие заключения Минэнерго – «по причине неконкурентоспособности и экономической нецелесообразности». Тем не менее проект, похоже, будет реализован. Это стало понятно после того, как 13 октября 2009 года в Пекине глава «Газпрома» Алексей Миллер подписал соглашение о поставке газа в Китай из Западной Сибири. Политики

По мнению главы Республики Алтай Александра Бердникова, газопровод не нанесет большого ущерба природе: плато Укок разделено на зоны А, Б и В, в последней – хозяйственная деятельность разрешена, и трубопровод в основном пройдет именно там. Большинство региональных чиновников поддерживают идею прокладки трубопровода – республика остро нуждается в развитии энергетики. Оппонентами властей выступают, как водится, неправительственные организации. Их представители не согласны с тем, что «зона покоя» (зона А в терминологии Бердникова) занимает лишь половину площади плоскогорья, и уверены, что все плато представляет собой территорию природного парка. Не согласны они и с тем, что прокладка газопровода в пределах «рекреационной зоны» (зона В) не противоречит ее статусу, разрешающему здесь хозяйственную деятельность. Во-первых, допусти мы не все ее виды, а только те, которые не нанесут непоправимого ущерба природе. Во-вторых, часть трассы попадает в зону Б. А там уже запрещена вообще любая деятельность, способная повлечь за собой какие-либо изменения природного ландшафта парка. Союз охраны птиц России бьет тревогу, считая, что обитающие на Укоке редкие виды не пере живут стройки. Под угрозой также нерестилища катунского хариуса и охотничьи угодья алтайских барсов. Кроме того, слой почвы здесь очень тонкий, стоит его потревожить – начнет таять многолетняя мерзлота, что повлечет за собой непредсказуемые изменения рельефа и водотока, а они, в свою очередь, – изменения флоры и фауны, а также таяние ледников. Иными словами, прокладка трубопровода может спровоцировать гигантскую экологическую катастрофу.   Эксперты

Специальные экспедиции, снаряженные разными структурами, приходят к противоречивым выводам. Так, участники экспедиции «Укок-2007», организованной Фондом Вернадского (среди его учредителей – «Газпром»), заключили, что газопровод не нанесет «непоправимого ущерба» природе плато, а «при выполнении предусмотренных законодательством процедур проектирования и строительства» не пострадают и археологические памятники. А вот руководитель научной экспедиции, организованной в августе 2005-го Алтайским государственным природным заповедником, сотрудник Института мониторинга климатических и экологических систем СО РАН Владислав Загорулько убежден, что любая хозяйственная деятельность неминуемо нарушит хрупкий экологический баланс плоскогорья.    Погребальные комплексы на плато Укок относятся к VI–III векам до н. э. Проникавшая в погребальные камеры, вырубленные в глинистом или скальном грунте, дождевая вода зимой замерзала, а летом не таяла (мощные курганные насыпи не прогревались солнцем). В уникальных ледяных линзах сохраняются органические материалы, которые в других условиях истлевают. Подземный мир

Первый курган археологи вскрыли в 1990 году, обнаружив внутри деревянный склеп с погребениями мужчины, женщины и шести коней. А два года спустя была найдена уникальная мумия молодой (около 25 лет) знатной женщины – возможно, жрицы или жены вождя. Журналисты окрестили ее «принцессой Укока». На женщине отлично сохранилась вся одежда – шелковая рубашка, шерстяная юбка, войлочные носки, шуба – и даже парик. Тела всех погребенных украшали многочисленные татуировки. На ногах изображались рыбы, символизирующие подземный мир, на руках и теле – животные (земной мир), на плечах и предплечьях – птицы и другие солярные знаки. Повод для беспокойства Анализ ДНК мумии показал, что женщина принадлежала к уральской, а не монголоидной расе, как современные алтайцы, но местные жители верят, что «принцесса Укока» – их прародительница Кадын, и объясняют «осквернением» ее могилы обрушивающиеся на Алтай несчастья. Под давлением общественности в 1995-м на раскопки был установлен десятилетний мораторий, а само плато было объявлено «зоной покоя». Но теперь покой укокских курганов будет потревожен, часть трассы газопровода «Алтай» пройдет по погребальным комплексам. А Федеральный закон № 73 «Об объектах культурного наследия» от 25 июня 2002 года хотя и допускает такое строительство «в исключительных случаях», но требует при этом проведения «спасательных археологических полевых работ… с полным или частичным изъятием археологических находок из раскопов».

Владимир Рыжков