Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №03 за 1973 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Надо слушать орех
Вот уже сто с лишком лет семейство Лим в малайзийском городе Куала-Лумпур занимается резьбой по кокосовому ореху. Изделия из кокосовой скорлупы – от пуговиц до резных чаш – не такая уж редкость, но в данном случае речь идет не о скорлупе, а о целом орехе. Ведь саму твердую скорлупу покрывает толстый слой волокон, а снаружи к тому же прочная кожистая оболочка. Резчики из семейства Лим используют именно этот мягкий волокнистый слой теплого, золотисто-коричневатого цвета.
Сначала мастер отрубает нижнюю часть ореха; получается плоскость, на которой и будет стоять будущая статуэтка. Потом через дырочку выпускает «кокосовое молоко» и тщательно выскребает ореховую мякоть. Тонкой иглой, как щупом, мастер протыкает во многих местах мягкую оболочку ореха, проверяя толщину волокнистого слоя. Далее в дело вступают другие инструменты: бритвы, гвозди, иглы, куски раковин... Где-то мастер снимает серую внешнюю оболочку, обнажает золотистые волокна, где-то оставляет ее, что-то сверлит, что-то вырезает. Пока еще непонятно, что должно по: явиться на свет божий, но мастер, видно, уже знает это, потому и движения его становятся уверенными, четкими. То отодвинет он орех подальше, то возьмет из чашки, стоящей рядом, горсть мокрого песку и быстрыми круговыми движениями начнет его втирать в тело будущей скульптуры. Часа через два статуэтка готова в самых общих чертах. Но уже видно, что это семейство обезьян: папа с мамой, держащие детенышей на коленях.
Мастер оставляет работу и идет выпить жасминного чаю. Пьет не торопясь, отдыхает, о чем-то думает. Отставляет чайник, подходит к обезьяньему семейству, крутит его в руках и быстро-быстро орудует куском раковины. Так художник карандашом подштриховывает уже готовый рисунок. Минут сорок длится эта доводка, но после нее обезьяны уже не просто обезьяны, а обезьяны с характером: солидный самодовольный папа, мама – хозяйка дома, дети, соединившие в себе черты родителей...
Остается просушить фигурку на солнце и опрыскать ее жидкостью против насекомых: любителей кокосового ореха среди них слишком много.
Мастера из семьи Лим никогда не делают набросков или эскизов будущего произведения. Более того, чуть ли не до последнего момента не знают, что получится: обезьяна, попугай или божок преуспевания – толстенький, с выпуклым брюшком, широкой улыбкой и веером в руках.
А в мастерской Лимов висит написанная изящными иероглифами заповедь основателя династии резчиков:
«Надо слушать орех – он подскажет, что скрывает в себе...»
Януш А. Зайдель. Главное – порядок
Уже несколько минут Кон пытался сообразить, где он находится и что это за фигура медленно перемещается по небольшой мрачной комнатке, в которой он непонятно как оказался. Пока что было ясно одно – это не сон, но легче от этого не стало.
Кон закрыл глаза и попытался восстановить ход событий. Была среда, семнадцатого июля. Это он помнил. Он стартовал из района Юпитера, Солнце было точно на заднем экране. Испытательный полет проходил нормально, все механизмы и приборы работали исправно до тех пор, пока...
Да, теперь он вспомнил все. Стрелка спидометра показывала половину световой скорости, двигатели давали шестьдесят процентов максимальной мощности, ускорение, которого он не ощущал в своей безынерционной камере, достигало прямо-таки фантастических величин. Он передвинул рычаг тяги, чтобы проверить, дадут ли двигатели полную мощность. Ракета увеличила ускорение.
«Надо бы проверить торможение», – подумал Кон, сбросил рычаг на ноль и взглянул на указатель ускорения. В первый момент решил, что стрелку прибора заело, но результаты контрольного теста показали, что дело скверно: фотонный двигатель потерял управляемость. Он работал почти на полной тяге, и это могло продолжаться достаточно долго, чтобы выбросить ракету за пределы солнечной системы. Тесты не оставляли никакой надежды. Реакцию самовозбуждения фотогенератора остановить невозможно. Она прекратится только тогда, когда иссякнут запасы топлива. Однако прежде чем это случится, ракета успеет набрать околосветовую скорость.
Кон знал, что не в его силах что-либо изменить, поэтому волноваться и нервничать бессмысленно, и вообще... Что именно «вообще», было не совсем ясно.
Больше по устоявшейся привычке испытателя, чем в надежде на спасение, он включил холодильную аппаратуру и улегся по возможности удобнее. Случись все это в солнечной системе, его рано или поздно нашли бы, но сейчас...
...И вот теперь эта слабо освещенная комната и человеческая фигура... Значит, все-таки каким-то чудом, по необъяснимой случайности он вернулся? Фантастика!
Кон открыл глаза, пошевелился и глубоко вздохнул. Фигура подплыла и остановилась рядом с ним, вырисовываясь на фоне стены, которая теперь разгорелась желтоватым светом. В комнате стало светлее, и тогда Кон решил, что он бредит во сне.
Перед ним стояло нечто только в общих чертах напоминавшее человека: белая глыба, имевшая человеческие контуры, но похожая скорее на снежную бабу или на человека, который только что вынырнул из кадки с густой сметаной.
– Добрый день! – сказало Нечто с едва уловимым акцентом. – Ты уже... э... очухался?
Кон глядел на «снежную бабу» и всеми силами пытался проснуться.
– Я говорю, ты здоров? – уточнила вопрос «снежная баба».
– Думаю... д-д-да! – пробормотал Кон, с трудом сдерживаясь, чтобы не щелкать зубами. – Кто ты?
– Я не «кто», я – «что». Я обслуживаю девяносто четвертую Станцию контроля.
– Где я? – крикнул Кон, быстро садясь и свешивая ноги с кушетки, а «снежная баба» попятилась на шаг, еще больше расплылась и почти совсем потеряла человеческую форму.
– Ты на девяносто четвертой Станции контроля Галактического космоплавания.
Кон осовело смотрел, как руки и ноги белого облака втягиваются в бесформенное, теперь ставшее цилиндрическим туловище. Кон вздрогнул.
– О, прости! – «Снежная баба» молниеносно превратилась в абсолютно правильную человеческую фигуру, напоминавшую классическую скульптуру из белого мрамора с белыми глазами и губами. – Понимаешь, поддерживать себя все время в твоей форме чрезвычайно трудно. Никогда в... э... жизни я не видел ничего столь нефункционального...
– Стало быть, это не твоя форма?
– Само собой. Твоя.
– А как выглядишь ты?
– Никак. То есть по-разному, в зависимости от потребности и обстоятельств. Но твоя форма исключительно сложна.
– Тебя это затрудняет?
– Меня ничто не затрудняет. Просто поддерживать себя в этой форме и одновременно разговаривать с тобой – занятие, требующее слишком много внимания, и поэтому я начинаю расплываться.
– Тогда прими наиболее удобную форму!
– Ты не возражаешь?
– Нет.
– Так и запишем! – Классическая скульптура с явным облегчением расплылась и осела на пол в виде большой приплюснутой капли.
Кон присмотрелся внимательнее. Капля не была неприятна или скользка, скорее напоминала большой белый и гладкий дождевой гриб либо кусок хорошо замешенного теста. Когда гриб говорил, голос шел ото всей его поверхности. Кон уже давно перестал бороться с сомнениями, с каждой минутой понимая все яснее, что это явь, действительность...
– Видишь ли, пришелец, – продолжал «дождевой гриб», – инструкция, которой я подчиняюсь, требует, чтобы я принимал форму существа, с которым у меня установлен непосредственный либо телетрансляционный зрительный контакт. Разговор я также обязан вести на языке этого существа. Должен сказать, все это не так просто, особенно когда впервые имеешь дело с определенным видом существ. Например, в данном случае с тобой.
Кон осмотрелся. Комнатка была небольшая, никакой мебели, кроме мягкой кушетки, на которой он сидел. Ни двери, ни окна
– Теперь скажи, как я тут оказался? – сказал Кон. – А прежде всего, как тебя зовут?
– Никак. Только существа имеют право на имя. Для удобства можешь называть меня Мик. Но только неофициально. Это сокращение. Мик – Младший инспектор контроля.
– Слушай, Мик, что все это значит? Где я? В солнечной системе?
– Если я верно расшифровал записи приборов твоего космолета, ты прошел путь, который свет преодолевает примерно за пятьдесят единиц, называемых у вас годами. С кораблем что-то стряслось, и тебя занесло сюда случайно...
У Кона закружилась голова.
– Но сейчас ты в безопасности. Я оживил тебя в полном соответствии с инструкцией, которую обнаружил у тебя в ракете. Ты находишься на Станции контроля, принадлежащей Союзу межгалактического космоплавания – сокращенно СМЕК. СМЕК – да и только. Твой корабль не отзывался на сигналы и не выбросил опознавательных знаков, к тому же он не отвечает требованиям наших предписаний. В соответствии с инструкцией я перехватил его и поместил на запасном космодроме станции.
– А где находится твоя станция?
– То есть как где? В Пустоте, на границе области, входящей в Конвенцию космоплавания – сокращенно КОКО. Это очень важная станция! – Последние слова Мик проговорил с оттенком гордости в голосе. – Мы следим за порядком в Пустоте. А ты нарушил несколько параграфов КОКО! Поэтому я и вынужден был задержать тебя.
– Каких еще параграфов? Не знаю никаких параграфов! – сказал раздраженно Кон. – Я хочу получить свою ракету и вернуться в солнечную систему!
– Незнание законов – не оправдание, – продолжал невозмутимо Мик. – Скажи, ваша цивилизация не входит в СМЕК?
– Разумеется, нет! Нам неизвестна ни одна цивилизация, кроме нашей. Но ведь и вы тоже нас не знаете. Ты когда-нибудь видел существо, похожее на меня?
– Ну, всякие тут бывали, но такого, как ты, я действительно не видел. Однако инструкция требует равного отношения ко всем... То и дело какая-нибудь новая цивилизация вступает в Союз, и на станции появляются новые существа. Инспектор контроля должен быть готов ко всему, с любым договориться... К сожалению, тебя я вынужден был арестовать.
– А мою ракету?
– Я ее опечатал. Кораблями такого типа пользоваться запрещено.
– Надо думать, я имею право вернуться туда, откуда прибыл?
– Это решаю не я, – сказал Мик. – Когда сюда прибудет Старший инспектор, подашь ему заявление. Я обязан следовать инструкции и не имею права ничего решать. Я не существо, у меня свои начальники, и они мне могут здорово всыпать, если я хоть малость уклонюсь от инструкции!
– Так что же ты в конце концов такое?
– Я только мыслящее устройство, – сказал Мик тихо. – Аморфное мыслящее устройство третьего порядка. Но уже вскоре меня, вероятно, модернизируют, и я стану устройством второго порядка!
– А как выглядят существа, которые тебя... создали?
– Кто как. В Союз входит несколько десятков различных цивилизаций из восемнадцати секторов Галактики.
Кон на минуту задумался.
– Ты сказал, что не можешь меня отсюда выпустить и вернуть мне ракету?
– Не имею права.
– А горючее для моего двигателя ты мог бы дать?
– Конечно, если получу приказ.
– От Старшего инспектора?
– Нет, от Верховного. У твоей ракеты нет свидетельства техосмотра, допускающего ее к полетам, а у тебя нет прав, подтвержденных Союзом. Сам я помочь тебе не могу ни в чем, я должен придерживаться инструкции. Можешь подать заявление, но ты не докажешь, что я хоть в чем-то нарушил инструкцию, – Мик говорил все быстрее и громче. – Я создал тебе условия для жизни, у тебя есть кислород и азот в необходимой пропорции, пищу я тебе синтезирую, когда она тебе требуется. Говорю на твоем языке, принимаю твою форму и только в ответ на твое ясно высказанное согласие отказался от нее! У меня есть тому доказательство в виде звуковой записи! Я поступаю в соответствии с предписаниями, и пусть даже ты пожалуешься на меня самому Верховному инспектору, никто мне ничего не сделает. У меня все в порядке!
– Ты здесь один? – прервал Кон.
– Один как мыслящее устройство, но, кроме того, здесь есть четыре исполнителя, или подустройства. Остальные – обычные автоматы.
– Ты говорил, что сюда прибудет Старший инспектор?
– Да. Он уже в пути.
– Может быть, я с ним смогу договориться...
– Сомневаюсь.
– Почему?
– Сик – всего лишь мыслящее устройство второго порядка.
– Сик?
– Ну да. Старший инспектор контроля.
Кон стиснул зубы.
– Тогда позволь мне хотя бы войти в ракету! – сказал он и подумал, что там есть вакуумный скафандр, плазменный излучатель... а на станции имеются запасы ракетного топлива, так что, быть может, удалось бы... одолеть этого треклятого Мика, или как там его еще!
– Нельзя. В соответствии с инструкцией я опечатал твой корабль, и в нем нельзя ничего изменять, пока его не изучит комиссия.
– Ах ты, безмозглая тварь!
– Прошу прощения! Я не безмозглая тварь, а мыслящее устройство третьего порядка. Ты меня обижаешь. Подожди, меня вызывает радио, я сейчас вернусь.
Мик скрылся в стене. Немного погодя он вынырнул оттуда в виде небольшого кругленького слона с двумя хоботами.
– О, прости,– сказал «слон» и превратился в плоскую буханку.– У меня был телеконтакт с Виком.
– С кем?
– Верховным инспектором контроля.
– Ты сказал ему обо мне?
– Чего ради? Разве я смею? Это же существо. Существо! Он говорил, я только слушал и подтвердил прием распоряжений.
– Кретин!
– Я обязан соблюдать субординацию. Сообщения я передаю только Сику. Когда он сюда прибудет, я изложу ему ситуацию. Он передаст дальше по инстанциям. Надо быть терпеливым. Процедуру не ускоришь. Не надо было нарушать инструкцию.
– Сколько времени протянется эта ваша процедура?
– Ну, не так уж долго. Правда, мы лежим на краю района КОКО и сообщения идут довольно долго, но надо набраться терпения.
– Так все-таки сколько?
– По вашему счету времени Старший будет здесь уже через неполных пятьдесят, сообщение Верховному отнимет около ста, решение – двадцать, ответ с ретрансмиссией... ну, скажем, в сумме не больше трехсот лет.
– Что? Сколько?.. – Кон вскочил. – Балбес! Ведь мы, люди, живем самое большее сто, ну, сто с небольшим лет! Мой холодильник в ракете, в которую ты не желаешь меня впустить, а теперь толкуешь о трехстах годах ожидания?!
– О, прошу прощения! – буханкообразная капля распласталась на полу. – Не знал, что вы живете так недолго. Разве я мог предполагать? Вы летаете в космосе с околосветовыми скоростями, не решив предварительно столь фундаментальную проблему, как продление жизни? Существа, входящие в объединенные цивилизации, живут по меньшей мере несколько десятков тысяч лет!
– Во-первых, наша цивилизация делает только первые опыты с фотонными ракетами. Моя модель проходила испытания...
– Тем хуже, тем хуже, – прервал Мик. – Полигон для испытательных полетов расположен в четвертом секторе. Стало быть, ты нарушил еще одно указание о галактической безопасности!
У Кона появилось искреннее желание растоптать Мика, но он взял себя в руки и продолжал:
– Во-вторых, ты сам видишь, что в создавшейся ситуации необходимо связаться с Верховным инспектором, то бишь Виком, и в чрезвычайном порядке доложить о моем деле! А меня ты должен впустить в ракету, чтобы я мог вновь заморозить себя и дождаться решения!
– Сожалею! – капля превратилась в правильный шар. – Но я не могу этого сделать. Не думаешь же ты, что я позволю себе отнимать у Верховного инспектора ценное время из-за существа, которое и живет-то – смешно сказать! – всего каких-то сто лет! А в ракету не могу пустить, потому что она опечатана! Я точно соблюдаю инструкцию. Ко мне претензий быть не может. А инструкция не предусматривает таких из ряда вон выходящих случаев. Сто лет... Смешно! Просто непонятно, чего ради ты так судорожно цепляешься за свою жизнь! Сто лет! А впрочем, не надо было нарушать кодекс! Не надо было! Теперь получай. Главное – порядок!
Говоря это, младший инспектор контроля Галактического космоплавания, мыслящее устройство третьего порядка (а вскоре, быть может, уже второго!), бессребреник и педант, возмущенно разделился на два меньших шара и покатился в противоположные углы комнаты.
Перевел с польского Евг. Вайсброт
Сохондо
Вот он, Сохондо, – весь перед нами со своими каменными россыпями и снежниками, горными цирками и ущельями... Вертолет проходит над самой вершиной гольца, где стоит, содрогаясь под порывами никогда не затихающих ветров, триангуляционная пирамида. Высадиться здесь нельзя – сплошные груды камней, ветер. Наконец приземляемся на огромной наледи в долине реки Букукун.
Летчик махнул нам рукой, и вертолет быстро скрылся из виду. Он будет на аэродроме в Кыре через полчаса, пожалуй, раньше, чем мы перетаскаем рюкзаки и вскипятим первый таежный чаек. Путь сюда с вьючными лошадьми занял бы несколько дней.
За короткие две недели вместе с охотоведом Валентином Шестопаловым мы должны обследовать один из районов Забайкалья, где намечается создание нового заповедника. Это будет лишь «разведка боем», главные силы нашей экспедиции – зоологи и геоботаники – только собираются в дорогу...
Утро холодное, тихое. Негромко поет соловей-красношейка: наверное, только что вернулся в родную тайгу. Где-то барабанят дятлы, прямо к огню подлетела рыжеватая кукша. Здесь, в подгольцовых лесах, весна совсем незаметна, даже хвоя у лиственниц еще не пробилась.
Оставляем вещи у ночуйки и налегке выходим в первый маршрут, чтобы осмотреть Букукунское высокогорное озеро и истоки реки Букукун. Да, ходить здешней тайгой не то, что летать над нею! Ноги уходят глубоко в мох, застревают в зарослях низкорослых ерников, то и дело спотыкаешься на каменистых россыпях. Над нами неторопливо и грозно разворачиваются скалистые бастионы сохондинских гольцов. Это не отдельная гора и не горная цепь, а мощный гольцовый массив с обширной плоской вершиной, уступами спадающей к речным долинам.
Все шире и просторнее открывается перед нами окрестная тайга. Слева виден заснеженный пик горы Балбошной, а между нею и Сохондо расстилается межгорная впадина, на которой поблескивают нерастаявшим льдом десятки небольших озер. Здесь, именно в этой горной котловине, пролегает водораздел двух величайших речных систем Северной Азии. Верховья реки Буречи, которая течет в Чикой, сходятся с левыми притоками Ингоды. Талая или дождевая вода может отсюда устремиться по Бурече, Чикою и Селенге в Байкал, а может попасть в Ингоду или Онон и затем вместе с Амуром достичь Тихого океана. Голец Сохондо – один из главных истоков Амура.
...С трудом пробираемся среди обгорелых, обугленных кедров. На крутых склонах они уже не стоят, не топорщат сухие скрученные ветви, деревья рухнули, обнажив фантастически извитые корни. Какую долгую и злую память оставили люди, по вине которых сгорели эти кедровники! Пожар прошел здесь лет пятнадцать-двадцать назад. Видно, что тайга была добрая, стояли сплошные кедровники, стволы мертвых кедров толсты и еще крепки. Вместе с лесом кое-где выгорела и почва, обнажились каменистые россыпи; но там, где остались мхи, поднялись молодые кедровые деревца, вселяя надежду, что спустя должный срок тайга может восстановиться.
Озеро открывается сразу, оно вытянуто в длину и нешироко. Хотя май уже на исходе, лед лежит нетронутым, лишь кое-где у берегов выступила вода. На берегах, среди скал, ярко-синие цветы альпийских горечавок. В одной из бухточек, окаймленной крупными глыбами камней, замечаем большую стайку ленков; они то гоняются друг за дружкой, то застывают на месте, едва шевеля плавниками. Эти рыбы – одна из загадок озера. Ведь исток реки ныне отделен от озера валунной россыпью. Вода струится под камнями, и лишь полкилометра спустя появляется подобие ручья. Можно слышать, как бурлит Букукун под камнями, не показываясь на поверхность. Быть может, раньше река вытекала прямо из озера, но была засыпана лавиной? Или ленки проникают в озеро при подъеме воды? Почему их нет в других сохондинских озерах?
Путь на Сохондо труден. Подъем, еще подъем, заросли кустарника, ягельника. На террасах, куда стекает талая вода, образовались небольшие озерца, окаймленные сухой прошлогодней травой. Сюда приходят летом, спасаясь от гнуса, изюбры и лоси. Пара белых куропаток пролетает мимо, и самец приветствует нас криком-хохотом. Неожиданно появляется большая стая гусей, птицы летят над самой землей и, держа направление строго на север, скрываются за перевалом.
Открывается обширное ровное пространство, сплошь усеянное каменными глыбами. Каждый шаг делаешь с осторожностью, чтобы нога не попала в расщелины между глыбами. Неужели это еще не вершина?
Сохондо – древний вулкан, испытавший в четвертичном периоде мощное оледенение. Гигантский ледник толщиною в несколько сотен метров, сползая с гольца, выровнял его вершину, образовал террасы и уступы. Кары и горные цирки, откуда берут начало здешние реки, – тоже следы работы ледника. Сохондо, расположенный на водоразделе двух океанов, издавна привлекал внимание ученых. В районе Сохондо проходили экспедиции Гмелина и Крашенинникова, Миддендорфа и Радде. Подробное описание гольца оставил академик Паллас в своем знаменитом «Путешествии по разным провинциям Российского государства».
«Суеверные тунгусы почитают сию гору за резиденцию некоего гневного божества, которое, по их мнению, каждый день испускает из себя тучи, облака и бурные ветры, дабы никто не мог к нему подступиться», – вспоминаю я строки Палласа. Надо сказать, что поверье возникло не случайно: на таких гольцах (высота Сохондо – 2500 метров) часто дуют сильные ветры, обычны облака и туманы. Но сегодня духи Сохондо на редкость к нам благосклонны. Хотя холодный ветер пронизывает насквозь, нет ни дождя, ни снега, ни тумана, можно фотографировать, а это уже удача...
Путь преграждает большой снежник. Пытаемся идти напрямик, но снег рыхлый, дни его сочтены. Сейчас на Сохондо нет постоянных снежников и ледников, а двести лет назад, во время путешествия Палласа, были. Говорит ли это об изменении снежности в Забайкалье?
Наконец-то мы достигли вершинного плато. Каменистые россыпи, участки горной тундры. Мы заметили здесь лишь двух обитателей гор – альпийских пищуху и завирушку. Альпийская завирушка – редкая птичка, но здесь она гнездится. Несмотря на сильный ветер, нам удалось добыть один экземпляр для коллекции.
Вершинное плато кажется бесконечным. Едва-едва различаю в бинокль очертания вышки, а спустя еще час мы уже минуем ее и выходим к обрыву ингодинского кара, где стоит каменная пирамида. Кажется, ее установили студенты Читинского пединститута. Отсюда видны и вся вершина гольца, и окружающая его местность.
Возвращаемся в лагерь уже в темноте, долго чаюем у костра из сухих лиственниц и ведем нескончаемые разговоры о будущем заповедников.
Собственно, что такое заповедник? Определенная территория, где навеки прекращена всякая хозяйственная деятельность и где ведется лишь научная и культурно-просветительная работа. Заповедники, эти своеобразные «лаборатории в природе», – локальная, но наиболее эффективная форма ее охраны. Это отметила в 1970 году специальная Межправительственная конференция экспертов по проблемам охраны ресурсов биосферы. Создание заповедников – свидетельство и следствие озабоченности людей быстрым и, как правило, нежелательным изменением внешней среды. По сути дела, система заповедников – это гигантский эксперимент планетарного масштаба.
Как известно, декреты о создании первых советских заповедников были подписаны лично Владимиром Ильичем Лениным в самое трудное для нашего государства время.
В середине 50-х годов специальная комиссия Академии наук СССР предложила проект перспективного плана развития заповедной сети СССР. Однако этот план не был воплощен своевременно и, естественно, сегодня весьма отстал от жизни. Многие территории предполагаемых заповедников сильно изменились благодаря быстрому росту промышленности; другие, не внесенные в план, требуют сегодня незамедлительной охраны.
Кроме того, необходимо решать и проблему рационального размещения заповедников в различных природных зонах страны. Даже непосвященному человеку при взгляде на карту размещения наших заповедников становится ясно, что не все здесь благополучно. На Кавказе, например, точкам, обозначающим заповедники, очень тесно, а в арктической зоне их нет почти совсем.
На вопрос: «Где быть заповеднику?» – ответ должны давать люди, обладающие широким кругозором и особым, так сказать, «биогеографическим мышлением». Обязательно нужно учитывать при этом и интересы хозяйственного развития смежных территорий. Так что здесь найдется работа и для биологов, и для экономистов, и для картографов, а проще говоря – вопрос о создании нового заповедника требует специальных проектных изысканий. Такими работами сравнительно недавно начали заниматься специалисты Центральной проектно-изыскательской экспедиции и научно-исследовательской лаборатории Главохоты РСФСР.
Ныне у нас более ста заповедников, и число их продолжает расти. За последние годы были разработаны проекты организации новых заповедников на Таймыре, в северном Зауралье, на нижнем Амуре и в Тодже. А теперь пришла пора Забайкалья.
Правда, труден путь от проекта к практике. Иные проекты уже много лет остаются лишь таковыми. А время не ждет, время, увы, работает против заповедников...
Всю ночь крутил ветер дым костра, шумел в кронах кедров. Боясь перемены погоды, мы с Валей Шестопаловым быстро собрались в новый поход к верховьям Ингоды. Идти решили напрямик через чикой-ингодинский водораздел, который удалось, рассмотреть при подъеме на Сохондо.
Сплошной чередой тянутся озера. Иные затаились в уцелевших от пожара островках леса, другие разливаются среди каменистых россыпей. С громким печальным криком кружит над гарью журавль... Мы долго осматриваем местность и сознаемся друг другу, что думаем об одном и том же. Может быть, были правы те, кто возражал против сохондинского варианта? Стоит ли охранять эти угрюмые скалы, каменные россыпи, мрачные гари? Не лучше ли выбрать место для заповедника поближе к селениям, где природой смогут любоваться люди?
Вокруг нас на десятки километров нет ни жилья, ни человеческой души: охотники, промышлявшие зимой соболя, давно дома, а летние бродяги-геологи еще не начали новый сезон. Но кто же в ответе за эту тайгу, за ее заботы и беды? При всем своем величии тайга беззащитна; каждой весной просторы Забайкалья покрываются дымной мглою, и каждую осень привольно чувствуют себя здесь браконьеры...
Узкая, давно не хоженная тропка спускается в широкую долину Ингоды. Редкостойные парковые лиственничники, сплошные сомкнутые ерники. Выше по склонам виднеются темные полосы кедровников. Прошли всего несколько километров, а вся местность резко изменилась – уже нет мертвых гарей, вокруг благодатные «зверовые» места. На тропе буквально на каждом шагу следы лосей и изюбров, ветви ивняков и березок сплошь «подстрижены» зверями. Это настоящее пастбище. Много птиц, не только таежных, но и тех, что живут на открытых пространствах: чеканы, овсянки-дубровники, желтоголовые трясогузки.
Заходящее солнце освещает крутые лесистые склоны. На душе становится легче, былые сомнения оставляют нас: верховья Ингоды, конечно, – украшение будущего заповедника.
Опять резко меняется погода. Навстречу нам, вверх по Ингоде, ползут тяжелые облака. Надо бы добраться до зимовья... Однако в устье ручья, где оно должно быть, мы находим лишь полусгнивший сруб с обвалившейся крышей. Настроение сразу падает, дело к ночи, мы идем уже двенадцать часов подряд. Пришлось-таки ночевать под открытым небом...
Все проходит – миновала и эта ночь. Ветреная и снежная. Под утро поднялась настоящая метель. Тайга приняла осенний, даже зимний, облик, скрылась под снегом свежая зелень, появились на тропе следы зайцев и белок, птицы попрятались. А было это 1 июня, и Валентин, подставляя ладони падающим снежинкам, восклицал: «Здравствуй, лето!» Я же опять цитировал Палласа: «Тут каждый день дожжик, и воздух в беспрестанном движении, и большая часть времени проходит вкруг горы в штурмах и волнениях. Среди лета тут повсюду снеги и иньи, если же еще северный ветер подует, то весьма часто на зеленые леса новый снег нападает или замерший туман поле гололедицей покрывает...»
Обследовав леса по верховьям Ингоды, мы, невзирая на сыпавшиеся с неба то снег, то град, то дождь, все же решили завернуть на озеро Нарья, известное среди охотников. Шли туда напрямик, по компасу, миновали несколько небольших распадков и местных водоразделов. Озеро Нарья, окружностью примерно в пять километров, тоже возникло в результате работы ледника. По форме озеро напоминает колбу с вытянутым «горлышком» – заливом, откуда вытекает река Джермолтай. Валуны обрамляют берега, вода чистая, хотя и темная. На озеро ведут лосиные тропы, возле которых охотники устраивают засидки и лабазы. Но нынешней весной здесь никто не бывал, и дичь была непуганой. В заливах то и дело встречались кряквы, чирки и чернеди, пара журавлей с курлыканьем летала возле своего гнезда, мы видели небольшую стаю лысух и даже редкого черного аиста.
Рассвет на озере прекрасен. Тихо застыла неподвижная вода; словно лодочки, плыли мимо нас две чернозобые гагары. А вдалеке уже проступили сквозь облачную дымку суровые контуры сохондинского гольца. Мы долго смотрели на него, вновь и вновь обдумывая увиденное за эти несколько дней. Ведь от нашего мнения, наших выводов зависит в какой-то мере судьба этих мест...
Существовало немало вариантов создания нового заповедника в Забайкалье. Еще в 1926 году Дальневосточный крайисполком наметил заповедование степных озер Барун-Торей и Зун-Торей для охраны птичьих гнездований. Профессор В. Н. Скалой предлагал организовать Витимский заповедник в районе далеких северных озер. Орон и Нечатка. Комиссия Академии наук СССР в 1956 году включила в план заповедной сети СССР Красночикойский заповедник. Он намечался в бассейне Чикоя по речке Буркал на площади более 200 тысяч гектаров для охраны знаменитых чикойских кедровников. Писали ученые и о необходимости особой охраны мест массового пролета птиц в Приаргунье, о заповеднике в даурских степях и на Арахлейских озерах. Сохондинский вариант был предложен известным читинским краеведом Е. И. Павловым на конференции по охране природы в 1967 году.
Конечно, невозможно осуществить сразу все эти , предложения, но начинать надо...
В Чите при областной плановой комиссии было собрано большое совещание, где присутствовали и ученые и хозяйственники. Подробно рассмотрев все варианты, совещание остановилось на районе гольца Сохондо, а в качестве его филиалов были намечены Цасучейский бор и Торейские озера в Ононском райойе. Сам я выступал заодно со сторонниками заповедника на Чикое, но против нас объединились лесники (Чикой – база Селенгинского целлюлозно-картонного комбината), геологи (этот район считается перспективным) и даже... охотоведы (в кедровниках Чикоя ведутся заготовки орехов и пушнины). Ну что же, не приходится спорить с хозяевами, решение совещания для нас – закон!
