Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №03 за 1973 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Сначала появилась идея. Если у нас есть поленница мостовых, то каждая плаха в них – бревно. Каждое бревно – летопись событий, случившихся с деревом до того момента, как его срубили. Летопись эта – годовые кольца, схожие внешне, но различные для специалиста, как отпечатки пальцев разных людей. Ученые давно уже изучали кольца деревьев, чтобы выяснить историю климата на Земле, периодичность солнечной активности и так далее. А что, если применить этот способ в Новгороде? Деревья для мостовых брались старые, в какой-то период они жили одновременно – дерево, которое срубили столетним в 1200 году, и такого же возраста дерево, срубленное тридцатью годами позже, по крайней мере семьдесят лет росли рядом. И у того и у другого, если говорить упрощенно, в засуху кольцо получалось тонким, в год теплый и дождливый – толще.
Колчин составил таблицы последовательности годовых колец, по которым можно было точно определить, через сколько лет после мостовой 14-го яруса была срублена мостовая 15-го яруса или дом, построенный в тот же год. Не хватало лишь хотя бы одной совершенно точной даты, которая дала бы всей стройной системе отправную точку. Но вскоре и такая дата нашлась. У волховского берега есть церковь, год закладки которой известен по летописи. В фундаменте церкви нашли бревна, и вся шкала легла на конкретные годы. Потом она была не однажды проверена, и теперь стало возможным говорить: «Мостовая 22-го яруса уложена в 1076 году, а мостовая 10-го яруса на Холопьей улице в 1313-м». Система эта родилась в 1958 году, через два года после того, как решено было, что двадцатипятилетняя точность – предел для археологов.
Так дерево Новгорода стало часами истории, часами точными, каких нет нигде в мире. Но как сохранить эти часы?
Дерево, чудесно сохранившееся дерево, разбухшее от воды, гибнет, как только его вытащат на поверхность. Испаряется влага, лопаются стенки клеток, и вещи, столь совершенные в момент открытия, превращаются в труху.
В Новгороде была развита металлургия, литейное дело, кузнечное, резьба по камню – все, что положено большому городу. Но все-таки он оставался в первую очередь воплощением «деревянного» века. Дом, мостовая, ложка, стул, материал для письма, посуда, части станков – все было деревянным. В этом заключалось богатство Новгорода, и в этом же была трагедия для археологов, которые могли лишь на недолгое время извлекать находки из аквариумов и, срисовав, класть их обратно. А музеи обходились рисунками и вещами из металла и камня, которые столь обычны в любом музее и создают ложное представление о том, что города древности были очень похожи друг на друга. Археологи испытывали танталовы муки. Найдя сокровища, они воспользоваться ими не могли, не могли показать их.
И вот археологи получили возможность создать новгородский музей под открытым небом, показать, каким же был Новгород. Минские дендрологи и химики нашли наконец дешевый и быстрый способ сохранить дерево.
Срезы, пропитанные составом по рецептам минчан, которые летом работали в экспедиции, кажутся лишь чуть темнее, чем необработанное дерево. В этом году на новом участке установят ванны с раствором. Бревна, побывавшие в них, приобретут крепость камня и его стойкость ко времени. В музеях займут свое место резные ложки и спинки кресел, деревянные блюда и прялки, ножны мечей и туеса.
IV
Накопление вещей, часто обычных, повторяющихся, даже приевшихся, ведет к открытиям, невозможным именно без множества этих вещей. Открытия, немыслимые, когда вещь одна, становятся простыми, когда вещей сотни, когда раскопки не единичны, а из года в год покрывают все большую площадь города.
Я перелистывал толстые, в коленкоровых переплетах книги коллекционных описей. Они очень красивы. Находки, даже самые обычные, не только описаны там, но и нарисованы. Это суховатые рисунки, точные – это в них главное, точность – и чуть условные. Они напоминают чем-то рисунки старых путешественников – зарисовки Тасмана, где тщательно изображается береговая линия или головные уборы австралийцев. Они экзотичны, как описания далеких стран.
Большинству рисунков так и суждено остаться здесь. Лишь малая часть их удостоится права перекочевать в книгу или статью. Часто это кусочек вещи, обломок, приобретающий в рисунке законченность абстрактной картины, особенно если назначение вещи еще не узнано, не угадано и на полях у рисунка лишь одно слово: «предмет». Когда-то будущий исследователь улыбнется – уже будет знать, что это часть станка или инструмента. Он сможет это узнать лишь потому, что изо дня в день художники экспедиции скрупулезно зарисовывают и фотографируют все, что отдала земля, – светцы, мутовки, дужки замков, поплавки из бересты, чесала и грузила, пробои и гвозди. Вещи оторваны от привычного окружения и брошены, обнаженные, на белый прямоугольник бумажного листа. Именно накопление материала дает возможность подняться еще на ступеньку в познании прошлого, и работа ее родилась именно от кажущегося скучного однообразия мелких интересных находок – пряслиц или, скажем, скорлупы грецких орехов, до которых новгородцы были большими охотниками.
...Когда-то, лет пятнадцать назад, на орехи обратил внимание Арциховский. Подсчитал, что в слоях XI века их встретилось 11, в XII – 26, а в XIII – 4. Обобщений в то время сделать было нельзя. Мало материала. А вот сегодня Лена Рыбина не только смогла разложить по векам сотни ореховых скорлупок, но и датировать их куда точнее. И получились графики. По годам. Стало возможным узнать, когда орехов завозилось в Новгород больше, а когда меньше. То же и с пряслицами. Известно, где на юге они изготовлялись и каким путем в Новгород шли. И обнаружились удивительные вещи. Графики поступления в Новгород товаров по определенным торговым путям совпали и, оказалось, точно зависели от отношений Новгорода с другими русскими городами, от войн и союзов, которые заключал город. Испортились отношения с Киевом – в графике грецких орехов, которые поступали по Днепру, – провал. Товар не подвозят. Осложнилась обстановка на Волге – и нет самшита для гребней. Стало возможным и пойти обратным путем. По тому, какой товар и как поступает в Новгород, можно определить, каким он шел тогда путем. Так пригодились мелочи: одинаковые пряслица и незаметные скорлупки. Обобщения ведут от раскопа на новгородской улице к жизни всей Руси. Археология сливается с историей. Спираль приводит к поискам старого. Но уже на новом уровне. И везде можно проследить цепочки настойчивых кропотливых поисков, потянул за ниточку – за ней тянется другая, и вдруг где-то переворачивается привычная картина. И случается это тогда, когда накапливаются, казалось бы, незаметные, но многочисленные факты.
...Где-то в Новгороде должна быть вечевая площадь. Громадная площадь, куда стекалось население для того, чтобы выяснить отношения, выбрать князя или посадника, решиться на войну.
Площадь искали и в Детинце – в кремле, и на ярославлевом городище. Причем искали не вслепую – пользовались указаниями летописцев. Летописцы сообщали примерное место. А площади там не было.
А когда копали Неревский конец, то обнаружили там большую усадьбу. В усадьбе жила боярская семья. Берестяные грамоты даже позволили узнать, что за семья, проследить ее жизнь на протяжении нескольких поколений, узнать, что у хозяев усадьбы были свои деревни и другие владения за чертой Новгорода. По соседству вскрыли еще несколько таких же усадеб, причем площадь их и положение оставались почти без изменений в течение столетий. Через несколько лет перешли к раскопкам на другом берегу реки. Если на месте первого раскопа был район богатых феодалов, то в других местах, очевидно, будут кварталы ремесленников, дома купцов и бедного люда. На это указывали даже названия улиц – Плотничьей, Кожевенной... А на новом месте обнаружились точно такие же усадьбы феодалов, и снова берестяные грамоты подтвердили это. На усадьбах умещались не только дома самих феодалов, но и другие строения, где жили слуги, где располагались ремесленные мастерские и даже дома купцов и служилых людей. Третий раскоп – и те же усадьбы. С удивительным однообразием Новгород преподносил ученым обширные хозяйства вельмож. И вот на каком-то этапе стало невозможным упорствовать. Пришлось вспомнить рассказ одного из средневековых писателей о том, что Новгородом правят триста золотых поясов. Пришлось вспомнить о том, что в среднеазиатском Пянджикенте тоже правили городом триста золотых поясов, "то в Венеции и городах Далмации власть в городах-республиках принадлежала семьям богатых горожан, которые и ведали его делами. И потребовался несложный расчет, который и сделал Янин. Если поделить площадь Новгорода на площадь средней усадьбы, окажется, что усадеб в Новгороде может разместиться именно триста-четыреста. Получился совсем иной тип города, чем представлялся раньше. Это город, разграниченный высокими заборами на имения, в каждом из которых, помимо хозяина, живут и его слуги и зависимые от него люди. Тут и мастерские – некоторые из ремесленников работают на хозяина, другие арендуют у него землю или домик. А богатство хозяина усадьбы зиждется не на городских домах, а на его владениях за городом. Ведь Новгород владеет громадными землями вплоть до северной Финляндии и Уральского хребта. И дань с этих разделенных между новгородскими феодалами земель поступает в усадьбы. Владельцы их уже перепродают добро купцам, а кое-что и изготовляют прямо у себя дома.
В эту систему укладывается тогда и еще один любопытный факт. Ведь хоть новгородская земля и была больше размером, чем любая другая русская земля, городов на ней почти не было. То ли дело на юге, где вокруг Киева тянутся многочисленные городки и замки бояр. Бояре там сидят посреди своих имений, блюдут хозяйство и стараются по мере сил обособиться от князя, правящего землей. Новгород – республика. Если боярин будет сидеть у себя в сотнях верст от столицы, то городом будут управлять какие-то другие люди, возможно, его соперники. И потому бояре, оставив в имениях ключников и других доверенных лиц, стараются держаться поближе к центру города, к вечу, к решениям его, к власти.
Тогда что же такое новгородское вече? Что значат многочисленные известия о том, что один конец города восстал против другого? Оказалось, и вече было совсем не таким, как думали раньше. И не нужна была для него громадная площадь. На вече собиралось триста хозяев новгородской земли. Они и были новгородской республикой, они и боролись за власть в городе, они объединились в группировки, и когда один конец города шел на другой, это шли люди одних хозяев против других.
Возможно, дальнейшие раскопки внесут коррективы в эту картину, пока еще мало известно о жизни купцов, еще не удалось как следует исследовать торговые дворы других государств, а ведь был в Новгороде и Готтский двор, и Немецкий двор...
V
С новыми знаниями можно уже вернуться и к извечной проблеме истоков Новгорода, к вопросу, как он такой получился, когда, почему.
В Новгороде времен расцвета было пять «концов» – районов, до последних лет новгородской независимости сохранявших автономию в пределах самого города, выбиравших своих должностных лиц, имевших собственные веча и зачастую враждовавших друг с другом.
Но археологам удалось доказать, что первоначально концов было лишь три – Людин и Неревский на стороне Детинца и Славенский – на другой, торговой стороне. Интересно также, что если в позднем Новгороде дань городом выплачивалась кратная пяти, и число воинов, уходивших в походы, тоже кратно пяти, то в ранние времена цифра эта всегда кратна трем.
Все три древних конца обладали центрами с очень мощным культурным слоем. Во всех трех есть церкви Петра и Павла, которые обычно сооружались христианами на месте языческих капищ.
Славенский конец, отделенный от Детинца рекой, иногда зовется в летописях Холмом. И в самом деле, геологи подтверждают, что на его месте раньше был невысокий холм. И вот что интересно: в скандинавских летописях – а варяги были издавна знакомы с новгородцами – Новгород вообще часто называется Холмградом. А свое, новгородское, название конца также знаменательно: Славенский – славянский – населенный славянами?
Второй конец – Неревский. Очень часто в произношении буквы «м» и «н» меняются местами. Если совершить обратную подстановку в это, казалось бы, лишенное (что странно) значения слово, то получится меревский. Тогда смысл появляется. В тех краях обитали племена мери. Кстати, одна из улиц в том районе зовется Чудинцевской, по имени угрофинского (как и мери) народа чуди. А вот на Людином конце есть Прусская улица. Пруссы – западные славяне.
Уяснив все это, можно вернуться к летописи. А в летописи, там, где говорится о призвании Рюрика в Новгород, сказано, что призвали его новгородцы и перечисляются они: «словене и кривици и меря. Словене свою волость имели, а кривици свою, а меря свою...» Получается, что жили там по крайней мере три разных народа, но все они для летописца новгородцы.
Из всего этого возникает вполне убедительная гипотеза. По соседству друг от друга существуют три поселка. Населены они разными племенами. Но боги у этих племен общие, и обычаи близкие, и занятия схожие. И помимо своих собственных капищ, имеют они и общее укрепленное городище, где есть святилище, и кладбище, и место для общих собраний. Ведь, как бы ни конфликтовали между собой поселки, дома их стоят слишком близко, и озеро Ильмень, которое начинается совсем рядом, и река – все это объединяет их, и вместе им лучше обороняться от общих врагов. Поселки растут. Все ближе они один к другому. И так рождается один из первых в мире интернационалов – город, созданный тремя народами, и это также одна из основных причин необычности образа правления, которое избирают его жители. Построив совместно Новый Город и окружив его стеной, за которой жители окрестных поселков могут спрятаться, если нападут варяги или карелы (причем до последних лет Новгородской республики между концами были твердо поделены участки стены, которые они должны защищать), жители Новгорода оказались в более выгодном положении, чем жители других поселений. И город стал богатеть и захватывать соседние земли.
Постепенно сгладились различия в языке, смешались в котле городской жизни языки и обычаи. И все они стали новгородцами.
Сегодня археологи еще не нашли самых первых домов Новгорода, домов тех поселков, из которых сложился город. Но рано или поздно это случится. А так как изучение его идет по спирали, то снова, на новом уровне, археологи подойдут к последующим векам. И, может, даже удастся обнаружить, что разногласия между концами, вражда между ними объясняются не только борьбой за власть в городе, но и тем, что каждый из концов представлял собой определенные районы новгородской земли, и буйные споры на вече были лишь отголосками более широких процессов в Новгородском государстве.
Но если бы эти мои слова услышал сейчас профессор Янин, то он, как всегда, улыбнулся бы, затянулся бы «беломориной» и сказал:
– Ну, дорогой, это уже двадцать первый век.
Игорь Можейко
«Кругом одни каннибалы…»
Вернувшись домой с работы Алан Джонс (назовем его так) без вкуса поужинал и придвинув пепельницу, у телевизора. Шло старое шоу Боба Хоупа. Дети помирали со смеху, глядя, как тот изображает пациента в приемной дантиста. Испытанный номер и идет всегда на ура. В паузах вступала не терявшая педагогического запала жена, на живом примере показывая, как вот нехорошо запускать зубы, а для этого всего-то требуется не бояться доктора и регулярно ходить показывать ему рот и завтра же...
Одним словом, вечер шел обычно, и ничто не обещало изменить его ход, если бы, отправившись в прихожую за почтой и выбросив рекламный проспект домашней бани-сауны, Алан Джонс вдруг не увидел того конверта. Боже, значит, пришел ответ!
Месяц назад в такой же точно вечер, листая газету, он обратил внимание на объявление. Крупный химический концерн искал для открывающегося филиал инженера именно его квалификации. Начальный оклад в два раза превышал тот, который он получал сейчас, после двенадцати лет работы. Биографии, написанные от руки (естественно, какая уважающая себя компания возьмет ответственного сотрудника без графологической экспертизы!), предлагалось слать в почтовый ящик № 547.
Алан Джонс откликнулся на следующий день. Листок с биографией он переписывал трижды, стараясь, чтобы буквы шли прямо, свидетельствуя об уравновешенности характера и сильной воле. Письмо отослано. И тут же пришло беспокойство. Хотя Джонс в разговоре с женой твердил, что и на старом месте неплохо и вообще, как бог ни распорядится, все к лучшему, но в голове засела мысль о том, насколько изменится жизнь при новых деньгах. Все поэтому выглядело каким-то пресным, и получалось, что он уже не жил, а прозябал.
Горечь не оставляла его целый месяц. И вот конверт...
В конверте покоилось отпечатанное на дорогой голландской бумаге любезное приглашение встретиться с «директором, ведающим набором сотрудников».
Господин директор оказался человеком обаятельным и к тому же весьма сведущим в деле. Второе приглашение последовало уже по телефону – в роскошный ресторан, где Алан был окончательно очарован человеком, на которого смотрел как на будущего шефа. И ничего удивительного, что он старался произвести самое благоприятное впечатление. Разговор шел обо всем, но чаще о работе, будущей работе Джонса, о новых методах, которые он намерен применить. Несколько «мартини» перед обедом в баре и потом за столом две бутылки «шато-нёф-дю-пап» оказались тяжеловаты для инженера, но никаких глупостей, это он помнил твердо, Джонс не молол.
...Не будем томить читателей. Алан Джонс не получил новой должности. По той простой причине, что ее никогда не существовало. Как не существовал и господин директор, ведающий набором сотрудников. Фирма была, и ее название внушало достаточное почтение, но она ничего не ведала об Алане Джонсе. Целью же всей операции было узнать одну-единственную деталь, относящуюся к технологии производства, которым занимался инженер. Газетное объявление с заманчивым предложением было обыкновенной ловушкой. Обыкновенной... и безотказной.
Да, безотказной, судя хотя бы по тому, что об этом трюке дружно толкуют выходящие на Западе руководства по борьбе с экономическим шпионажем и популярные книги на аналогичную тему. Мы намеренно не указали страны, где произошла эта банальная история, поскольку дело с равным успехом могло иметь место в Соединенных Штатах, Англии, Франции, Швейцарии, Италии... всех не перечесть. В основу данной статьи легло несколько книг, написанных специалистами по охране промышленных секретов. Это «Новые паразиты» Жоржа Ланжелаана (в свое время он возглавлял отдел во французской разведке – Втором бюро) и полковника в отставке Жана Барраля (из Сюрте женераль); «У стен есть глаза» швейцарца Альберта Видмара (занимавшего видный пост в полиции) и «Чемпион конкурентной информации» бывшего агента американского ФБР Дж. Така. Как видите, в означенной сфере и с той и с другой стороны работают не дилетанты. Да и как иначе, если газета «Монд» называет конкуренцию между промышленниками «нескончаемой экономической войной». На войне как на войне.
Все упомянутые авторы сходятся на том, что война эта
Стара как мир
Ее история теряется во времени, и за минувшие века факты успели обкататься до гладкости легенд. Вот самая знаменитая.
Три тысячи лет назад в Китае освоили технику изготовления шелка. Внешне все выглядело просто: надо было посадить шелковичных червей на тутовое дерево, дождаться, покуда созреет кокон, а затем размотать нить, которой окружила себя личинка. Но тут-то и крылся секрет: как разматывать эту тончайшую нить? Китайцы тщательно охраняли свою шелкомотальную технологию. Тем не менее промышленные шпионы перехитрили тогдашнюю службу безопасности. В один прекрасный день в Китай ко двору императора прибыла японская делегация. Официальной целью приезда было приглашение придворных мастеров в Японию для обучения шелкоткацкому делу. Казалось бы, вещь нормальная во взаимоотношениях между государствами. Но вся штука в том, что японцы заранее были уверены в отказе. Тем не менее они приехали и долго добивались приема: в те времена не знали телефонов и секретарей. Настолько долго, что в результате так и уехали. Но не с пустыми руками: их агенты успели разузнать все, что требовалось, и вскоре Япония стала вторым производителем шелка в мире.
Столь же незатейливо был похищен секрет фарфора преподобным отцом д"Антреколлем, который в 1722 году отправил из Китая во Францию подробнейшее описание технологии изготовления фарфора. Оно было вложено в библию, адресованную сьеру Реомюру, владельцу Севрской мануфактуры. Севрский фарфор, правда, недолго оставался уникальным: двенадцать лет спустя англичанин Томас Брайен нанялся рабочим на мануфактуру, чтобы, вернувшись на родину, открыть в Лондоне собственное дело.
Все это, повторяем, дела минувших дней. В более близкую эпоху шпионаж зашагал вровень с развитием промышленности. Суть его, однако, от этого не изменилась. Достаточно вспомнить для примера, как боролось
Оружие против оружия
В последней четверти прошлого века в производстве стрелкового оружия доминировали две фигуры. Это Максим, американский изобретатель, переехавший в Англию. Другого звали Базиль Захаров. Грек по рождению, русский по фамилии, француз по месту жительства и американец по паспорту, он обитал в шикарной вилле на Лазурном берегу. На кованых воротах дома висела медная табличка с надписью: «Захаров не поддается шантажу». Эта визитная карточка до некоторой степени позволяла судить о взаимоотношениях владельца виллы с окружающими.
У Захарова была великолепно налаженная сеть агентов, шнырявших по всей Европе. С хозяином они встречались в гостиницах, на водах, в поездах. Доклады всегда делались устно, тет-а-тет. Никаких бумаг.
Дела Захарова шли блестяще до той поры, пока инженер Максим не разработал гениально простую конструкцию пулемета, в которой сила отдачи после выстрела использовалась для досыла патрона в ствол. Те модели, что продавал Захаров, выглядели допотопными кофейными мельницами рядом со скорострельным пулеметом компании «Максим ган лтд».
Началась война. Нет, нет, покамест еще не мировая война, на которой нажились оба промышленника, а сражение между Захаровым и Максимом. Перипетии ее напоминают самые закрученные похождения Фантомаса.
Захаров приказал своей агентуре остановить вторжение Максима на европейский оружейный рынок. Всякий раз, как Максим организовывал демонстрацию своего пулемета – а в те годы пулеметы показывали, как сегодня моды или автомобили, – люди Захарова были тут как тут. Скажем, Максим предлагает итальянскому адмиралтейству вооружить его изделиями военные корабли. Для этого на глазах адмиралов у пирса в море опускают пулемет. Назавтра водолаз должен достать его; Максим утверждает, что вода нипочем его детищу.
На следующий день, когда пулемет достали со дна, из него не сумели сделать ни единого выстрела: ночью подручные Захарова извлекли пулемет, подпилили чуть-чуть боек и вновь положили на место...
В другой раз Максим отрядил на показательные стрельбы своего лучшего снайпера, собравшего целую коллекцию призов на международных соревнованиях. Но один из молодцов Захарова угостил его стаканчиком греческого вина, куда был подмешан атропин. Результат? Снайпер после этого не попал бы и в слона. Излишне говорить, что демонстрация провалилась. Напрасно бедный стрелок на следующий день доказывал свою правоту и выбил из пулемета на деревянном щите инициалы монарха данной страны. Дело провалилось. Заказ достался Захарову.
Фабрикант оружия не стеснялся в средствах. Британская Интеллидженс сервис в 1890 году с полным основанием обвинила его в похищении секрета изготовления особо мощного взрывчатого вещества. Это, однако, не помешало той же Великобритании после бойни в первой мировой войне возвести его в рыцарское достоинство, а Франции – наградить орденом Почетного легиона. Так что кража секретов, как видим, может оказаться при случае престижным занятием...
Иной оборот приняла другая история того же периода, в которой решающую роль сыграла
Месть шотландского инженера
Вплоть до конца XIX века научные и промышленные открытия были уделом одиночек или небольших исследовательских групп. Поэтому и добыча новинок была по плечу агентам-одиночкам. Первыми это обстоятельство оценили японцы, когда в конце прошлого века интенсивно приступили к промышленному перевооружению страны. Во всех индустриально развитых странах Старого и Нового Света появились молодые японцы, искавшие работу. Любезные, услужливые, соглашающиеся на самые неблагоприятные условия, они радовали глаз инспекторов по найму на заводах, верфях, в лабораториях. Какое-то время спустя они тихо уезжали, но на их месте неизменно оказывались новые молодые люди, только что приехавшие из Японии. Так же неизменно в Стране восходящего солнца появлялись изделия, дотоле там не выпускавшиеся.
Один пример. В конце прошлого столетия все свои суда Япония заказывала в Германии и Англии. В какой-то момент клиенты закапризничали: стали требовать переделок, в последний момент вдруг меняли решение, просили внести те или иные новшества и в результате отменяли заказ. Каково же было изумление ведущего инженера британской судоверфи в Клайде, когда, совершая кругосветное путешествие, он увидел в австралийском порту японское судно, которое он проектировал, но так и не построил – японцы отказались от заказа. Выходит, они его построили сами, используя подробные чертежи шотландца!
Инженер вернулся домой, доложил обо всем дирекции фирмы. Скандала решено было не поднимать. Инженер уговорил начальство действовать иначе.
Вскоре в Клайд опять явился японский судовладелец и заказал торговое судно улучшенной конструкции. Его любезно приняли. По просьбе клиента все планы и чертежи выслали в Японию. Прошло шесть месяцев – и судовладелец написал, что вынужден аннулировать заказ и с благодарностью возвращает документацию.
А еще через полгода представитель британского посольства явился на торжественный спуск нового японского судна, построенного на верфи в Иокогаме. Излишне говорить, что корабль как две капли воды был похож на тот, что проектировали инженеры из Клайда. Посольский чиновник терпеливо выслушал торжественные речи; затем господин в цилиндре разбил о нос судна традиционную бутылку шампанского. И вот корабль медленно заскользил по смазанным рельсам в воду.
Судно, подняв тучу брызг, вошло в море и на глазах у сотен изумленных людей начало медленно переворачиваться, пока не подставило солнцу лоснящийся киль... Удовлетворенный чиновник послал в Лондон телеграмму. Шотландский инженер, пославший фальшивые расчеты, мог быть доволен. Единственно, что омрачило его торжество, – это известие о том, что японский коллега, построивший неостойчивый корабль, совершил харакири...
Но эпоха одиночек миновала – не только в науке и промышленности, но и в промышленном шпионаже. Последний являет сегодня подлинную индустрию, где
Обман поставлен на поток
Циничное изречение «У каждого человека своя цена» особенно применимо к предмету нашего разговора. Если есть возможность купить за 20 тысяч долларов документы, которые можно в дальнейшем перепродать за 5 миллионов долларов, то ясно, что при этом остается кой-какая прибыль. Естественно, для этого нужно входить в организацию и иметь хороших покупателей.
Известный химик, специалист по защите индустриальных секретов Жак Бержье в своей книге рассказывает:
«Мне довелось посетить частный центр промышленного шпионажа в Швейцарии. По понятным причинам я не могу рассказать о нем слишком многого. Подобные учреждения не отличаются рекламной броскостью, на дверях у них красуется простенькое, едва заметное слово «консультация». Однако клиентура у данного учреждения весьма обширная. Лица, руководящие центром, проявляют исключительную порядочность. Они никогда не продают дважды одну и ту же документацию и никогда не совершают действий, направленных против фирмы, которая числится среди их клиентов. Я не могу назвать ни имен, ни адресов – и это понятно; могу лишь указать на некоторые из главных тем, которыми интересовались специалисты в области экономического шпионажа. Это прежде всего слияния, увеличение капитала, новые научные открытия, рекламные планы, проекты выпуска новых изделий, учреждение филиалов за границей».
Как действуют агенты промышленного шпионажа? Начинают они с предварительного сбора информации. Каждый случай требует не только особой подготовки и определенного технического багажа, но и своего ключа. Можно приводить бесчисленное множество примеров. Возьмем наугад несколько из досье специалистов по экономическому контршпионажу. В 1965 году известная лондонская фирма «X...» сообщила, что ее крайне интересуют детали, касающиеся слияния двух конкурирующих предприятий. В девяти случаях из десяти слияние – это попросту поглощение более слабой фирмы. Контора, в которую обратилась дирекция «X...», зарекомендовала себя в конфиденциальном сборе сведений. Ее агенты немедля приступили к разведке.
Такая разведка ведется широким захватом. Создается досье, куда заносят данные о личных и семейных связях главных администраторов интересующего объекта, финансовые отчеты, сведения, которые можно получить на фондовой бирже, в банках, отчеты ежегодного собрания акционеров, статистику производства, географию распространения продукции и так далее. На этой стадии никто из «команды» не пытается проникнуть за стены предприятия фирмы. Покамест только засекают время прихода и ухода, закусочные, где обедают сотрудники, выходы во время рабочего дня, средства связи (телефон, курьеры), номера машин и внутренних телефонов. Наблюдение, как правило, ведется не больше недели, иначе есть риск, что оно привлечет внимание. Но уже по истечении этого срока выявляются любопытные детали. Самые желательные из них – это подозрительные знакомства и связи сотрудников обрабатываемого объекта.
На пятый день решено было провести разведку на местности.
После обеда, смешавшись с толпой сотрудников, в здание вошла молодая женщина в легком платье. Ее задачей было запомнить план предприятия, расположение запасных входов и, если удастся, кабинета главного управляющего. (К этому времени уже были известны фамилии начальников отделов.)
Полтора часа миловидная женщина ходила по зданию, зарисовывая в миниатюрный блокнотик схему. Никто не обратил на нее внимания. Единственный раз, ошибившись дверью, она в ответ на вопросительный взор мило улыбнулась:
