Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №02 за 1987 год"

Трое суток в осажденной тридцатьчетверке

Ночью предстояла новая атака. Пехота при поддержке нашего танка должна была наступать в направлении Кувшиново, Подборье.

Стояли крепкие морозы. Мы знали, что фашисты соорудили стены из бревен, засыпали их снегом, облили водой. Казалось, к этим ледяным валам не подступиться. До немецкого переднего края около 600 метров. Ждут ли фашисты атаку?..

С вечера выпал снег. Вблизи все ровное и белое, а дальше не видно ни зги. Послышался скрип снега: из темноты выступили фигуры бойцов.

– Принимайте, товарищ лейтенант,– приглушенно проговорил первый из подошедших, сержант.– Комбат направил к вам. Десант, шесть человек.

Десантники принесли с собой несколько ящиков винтовочных патронов. Все погрузили на броню и сами устроились за башней.

Появился комбат. Судя по всему, он отлично знал окрестности. Без карты, на местности он показал направление нашего наступления.

– Главный ориентир – вот этот просвет... То – дорога на Подборье. Потом поворот, за ним поляна. Будьте начеку – у немцев мин понаставлено,– сказал командир батальона и изучающе окинул взглядом моих ребят.

Со своим экипажем я сам познакомился всего неделю назад, 20 февраля 1942 года. Это произошло в Москве, недалеко от теперешней станции метро «Октябрьское поле», прямо на железнодорожной платформе воинского эшелона, куда уже были погружены машины для вновь сформированного 438-го отдельного танкового батальона 49-й армии. Двое – механик-водитель старший сержант Штокалюк Тимофей Сидорович и стрелок-радист Тимошенко Иван Дмитриевич были с Украины. Башенный стрелок Медведев Иван Степанович – воронежский, как сейчас помню, из села Синеляпиговское. Все они были 1920 года рождения. Я же был моложе их на два года.

Наш батальон предназначался для участия в боях совместно с пехотными частями и соединениями 49-й армии по освобождению города Юхнова Калужской области, расположенного на 209-м километре Варшавского шоссе от Москвы.

По сигналу комбата танк с десантом на броне на малом газу тронулся вперед. Из-за деревьев выступила пехота и, охватив Т-34 подковой, пошла за ним, утопая в снегу.

Противник обнаружил нас лишь в ста – ста тридцати метрах от своего переднего края. В темное небо взвились ракеты. Раздались автоматные и пулеметные очереди. Но было поздно: нас уже не остановить.

Еще громче, на всю мощь, взревел мотор боевой машины, застучали оба пулемета. Открыли мы огонь и из пушки. Снаряды валили деревья, и они, падая, давили врага.

А вот и первая преграда – стена из бревен и льда. Тимофей Штокалюк направил машину сначала на стену, а затем резко бросил ее вправо, впритирку по касательной. Танк, с ревом подминая под себя бревна и все то, что было за ними, проскочил преграду. Уцелевшие гитлеровцы бросились наутек. Многих из них настиг наш огонь. Вели огонь стрелок-радист Иван Тимошенко из лобового пулемета и я – из спаренного с пушкой.

Вторая стена оказалась чуть левее дороги. Штокалюк повторяет прежний маневр. Треск, огонь, крики... Путь вперед открыт.

Скорость держали самую малую, чтобы не отрываться в темноте от пехоты. Хоть мы и находимся под защитой брони, но куда уверенней чувствуешь себя, если слева, справа и сзади тебя есть прикрытие.

Пехотинцы все-таки отставали от нас. Время от времени приходилось делать остановки, чтобы дать возможность им подтянуться. Нужно это было и для того, чтобы дать возможность сориентироваться – и мне, и механику-водителю: через приборы наблюдения за двадцать метров ничего не видно. Порой двигались с открытым люком башни. Я ежеминутно высовывался, чтобы осмотреться. Штокалюк тоже нет-нет да и открывал свой люк: рискованно, но что делать? На танках не было в ту пору ни современных приборов ночного видения, ни прицелов для ведения ночной стрельбы.

Мы раздавили уже несколько фашистских минометов, разрушили еще один ледяной забор. Наконец появился долгожданный поворот дороги, за которым открылась небольшая поляна.

Стало немного светлее. Мне показалось, что впереди появился какой-то предмет, напоминающий большой ящик. Быстро юркнул в башню, прильнул к прицелу. Но ничего подозрительного не обнаружил. И тут перед прицелом вскинулся сноп огня, и сразу же – сильный, со страшным грохотом удар по броне. Иван Медведев, наблюдавший через правый триплекс, вскрикнул и зажал глаза руками. Тимофей Штокалюк и Иван Тимошенко одновременно доложили:

– По ходу танка – пушка!

Позади башни послышались крики десантников. Но я не мог даже оглянуться. В голове одно: надо опередить немцев, не дать им снова выстрелить. Почти не целясь, нажал педаль спускового механизма. В сторону вспышки полетел наш снаряд...

– Осколочным заряжай! – подал я команду.

– Ничего не вижу,– доложил Медведев.– Попробую вслепую...

– Я помогу,– Штокалюк с моего разрешения остановил машину и перебрался в боевое отделение танка.

Каждое мгновение я ждал второго выстрела вражеского орудия. Чтобы хоть как-то помешать ему, бил из пулемета туда, где должна быть огневая точка врага. Иван Тимошенко со своего места ничего не видел в темноте. Пришлось ему вынуть лобовой пулемет из гнезда, пересесть на место механика-водителя, открыть люк и оттуда вести огонь. Долгим, почти вечностью, показалось мне время, пока не услышал доклад Медведева:

– Осколочным – готово!

Выглянув на миг из башни, я увидел, что фашистская пушка стояла, накренившись влево. Наш снаряд угодил точно.

Приказав стрелку-радисту дежурить у курсового пулемета, а Штокалюку оказать помощь Ивану Медведеву, решил разобраться в обстановке. Нам, видимо, повезло. Вражеский снаряд рикошетом прошелся по правому борту башни и разорвался позади нее. Один из десантников был убит и один ранен. От треснувшего триплекса мелкие осколки попали в лицо Медведеву. Но опасного ничего не было. Штокалюк вытащил несколько осколков, и башенный стрелок прозрел.

Стояли мы недолго. Командир батальона приказал возобновить атаку. Дав несколько выстрелов из орудия и обстреляв из пулеметов противоположную сторону поляны, тридцатьчетверка, набирая скорость, с включенными фарами устремилась вперед. В свете фар я увидел еще одну пушку. Продолжая вести огонь с ходу (хотя в ту пору официально еще не разрешалось стрелять из танков во время движения), пошли на нее. Прислуги возле орудия не оказалось. Может быть, немцы где-то рядом, в укрытии?

Сжавшись, весь в поту, несмотря на то, что к утру крепко подморозило, я услышал скрежет гусениц по металлу – танк подмял орудие, и тут раздался мощный взрыв. Машину подбросило, она остановилась. Погас свет. Одновременно я ощутил удар по правой ноге. Послышались стоны стрелка-радиста и невнятные слова механика-водителя. Не успел понять, что к чему, как в башню угодил снаряд. К счастью, не пробил ее.

– Вспышка впереди, у дороги! – крикнул механик.

Я пристально вглядывался в темноту, пытаясь определить, откуда враг ведет огонь. И снова удар по башне. И опять броня выдержала...

Теперь и я заметил вспышку. Значит, орудие врага на дороге. Сейчас его достанем из пушки. Нажал на спуск, но... выстрела не последовало. Ударил из спаренного пулемета – вдоль дороги пошли длинные трассы очередей. Не лишним был бы сейчас и лобовой пулемет радиста, но он молчит. Слышно только, как стонет Тимошенко. Но помочь пока ему ничем не можем ни я, ни другие члены экипажа.

– Медведев, посмотри, что с пушкой? А я пока из пулемета буду вести огонь...

У меня было одно на уме: не дать «работать» немецким артиллеристам. Иначе нам каюк. По неподвижной мишени они и впотьмах не промахнутся.

Медведев чиркает спичками – раз, другой, третий...

– Нашел! Клин затвора застрял. Наверное, при взрыве клин подбросило в верхнее положение, и там он застопорился.

– Рукояткой попробуй!

– Не идет...

Я оставляю электроспуск пулемета и берусь за кувалду. После третьего удара клин пошел вниз, встал на место. Пушка ожила.

Снаряды один за другим, вперемежку с пулеметными очередями полетели в темноту. Били, конечно, без точного прицеливания, но со стороны врага больше огня не было.

С остановкой машины пехота залегла. Я решил осмотреться, узнать, что же произошло? Картина открылась безрадостная: танк наехал на противотанковые мины, несколько из них взорвалось одновременно. Пушка врага оказалась заминированной. Обе гусеницы танка разорваны. В днище пробоина – в нее потом мы свободно пролезали. Десантный люк, расположенный под ногами стрелка-радиста, вырвало. Много было и других повреждений. Но особенно расстроило то, что мы остались без курсового пулемета: ствол его искорежило.

Экипаж, можно сказать, отделался легко: все остались живы. Правда, Ивану Тимошенко сорванным люком перебило ступню левой ноги. Всех контузило – плохо слышали, заикались. Особенно Тимофей Штокалюк – его оглушило сильнее других.

Ивана Медведева легко ранило в левую руку осколком от аккумуляторов. У меня тоже в правом валенке оказался такой же свинцовый осколок. Пробив войлок, он потерял убойную силу, оставив на голени лишь кровоподтек.

С рассветом пехота продвинулась немного вперед, потеснила немцев. Огонь врага стал слабее, а потом и вовсе прекратился. Наступило затишье. Командир батальона устроил за нашим танком свой командный пункт. Пришел фельдшер. Он перебинтовал ногу Ивану Тимошенко и на волокуше отправил его в медсанбат.

Пользуясь передышкой, мы решили приготовить обед. Расположились у машины, но кашеварить не пришлось. Около 11 часов утра противник начал артналет. Били пушки и минометы недолго, но сильно. Видимо, к немцам подошло подкрепление. Их пехота, едва отгремели разрывы, поднявшись во весь рост, перешла в контратаку.

– На вас надежда,– сказал командир батальона.– Надо их остановить.

Мы открыли огонь из пушки и пулемета. Наши бойцы встретили наступающих винтовочными выстрелами и кое-где автоматными очередями. Но противник оказался сильнее. Пехота начала отходить. Противник, обойдя нас с флангов, продолжал продвигаться вперед. Вскоре остатки батальона отошли в исходное положение. Неподвижная тридцатьчетверка оказалась в окружении гитлеровцев. Вместе с нами заняли оборону и три оставшихся в живых пехотинца-десантника.

Нас никто не беспокоил около часа. Может, гитлеровцы сочли танк покинутым? Но нет, вскоре из-за деревьев показались фигуры в зеленых шинелях. Короткими перебежками с трех сторон они приближались к машине. Больше всего вражеских солдат было справа по ходу танка. Туда мы и направили стволы пушки и пулемета. Поворачивать башню теперь приходилось вручную – аккумуляторы и электропроводка были выведены из строя.

Не ожидая, когда гитлеровцы подойдут близко, мы открыли огонь из пулемета. Туда, где скопилось немцев больше, послали несколько снарядов. Вражеские солдаты залегли. Но прошло несколько минут, и они снова поднялись, побежали на нас. Механик-водитель бил по ним из приоткрытого люка, трое бойцов стреляли из-под танка, укрывшись за опорными катками. Тимофей Штокалюк воспользовался трофейной винтовкой. После каждого выстрела кричал радостно: «Третий – готов!.. Четвертый – закорючился!..»

Отбили атаки – одну, вторую... Снаряды стали экономить, неизвестно, сколько придется держаться в осаде, сколько таких атак впереди?!

Противник опять залег на снегу всего в ста метрах от нас. Я начал уже короткими очередями бить по одиночным целям. Видимо, потери у гитлеровцев были немалые. Оставшиеся в живых стали отползать в глубь леса. На снегу неподвижно темнели убитые и копошились раненые, возникла надежда на передышку...

– Командир, слева немцы! – закричали вдруг из-под танка пехотинцы.

Противник переменил тактику. Снова вручную начали поворачивать башню... Огонь в упор из пулемета и выстрел шрапнелью из пушки быстро сделали свое дело. Около десятка гитлеровцев легло на снег, остальные повернули вспять. Но из них почти никто не уцелел – их настигли пулеметные очереди.

Оставались те из фашистов, что залегли за деревьями, перед танком. Но когда мы повернули башню в их сторону, то увидели, как замелькали между деревьев спины врагов, словно тени. Пустив по ним один осколочный снаряд и поработав пулеметом, мы прекратили огонь. Наступила тишина. Надолго ли?

Несмотря на мороз, нам было жарко. Лица почернели от пороховой гари, осунулись, сказывалось пережитое волнение, напряжение боя. Подсчитали оставшийся боезапас. Результат не порадовал: снарядов 18, большинство из них бронебойные, к пулемету – только 9 дисков. Проверили продукты: сухой паек на двое суток и 300 граммов водки. Сохранились гранаты Ф-1 – их еще в дело не пускали...

Все это мы обсуждали вслух. И вдруг снизу, из-под танка, донесся голос сержанта-десантника:

– Патронов у нас тьма, товарищ лейтенант. Двенадцать ящиков.

Я вспомнил, как десантники прилаживали на броню свое имущество. Еще тогда подумал: сметет это хозяйство первым же снарядом. Но, к нашему счастью, почти все ящики остались целыми. Теперь надо было их как-то стащить с брони. Выбираться пехотинцам из-под танка или выходить нам нельзя: сразу подстрелят.

– Что-нибудь придумаем,– сказал Иван Медведев. Через несколько минут у него появился в руках тросик с крючком на конце.

– Вот этой «удочкой» попробуем.

Приноровившись, Медведев, не вылезая из танка, сумел втащить в башню четыре ящика патронов.

Повеселели: до наступления темноты патронов хватит с избытком. Вскоре уже были снаряжены двадцать два диска. Получили по две гранаты и члены экипажа танка, и пехотинцы-десантники. С ними мы теперь переговаривались через пролом в днище машины.

Еще до сумерек мы стали замечать – особенно впереди и с правого борта – гитлеровцев в белых халатах. Их становилось все больше и больше. Как выяснилось позднее, это подошли молодчики из разведбатальона 260-й немецкой пехотной дивизии.

Появление у врага свежих сил бодрости нам не прибавляло. Особенно, как заметил я, забеспокоился Тимофей Штокалюк. Спросил его напрямик: в чем дело?

– Трудно нам придется, товарищ лейтенант,– проговорил механик-водитель.– Их вон прибывает и прибывает...

– Что же предлагаете? – спросил я, но ответ получил от Медведева.

– Товарищ лейтенант,– горячо заговорил он,– предлагаю заминировать подступы к танку...

Еще днем Иван рассмотрел разбросанные вокруг машины противотанковые мины, которые почему-то не сдетонировали. Когда мы подорвались, их просто вывернуло из снега.

Медведев, Штокалюк и один десантник принялись за дело. Мины ставили с натяжными взрывателями, бечевки прятали под снегом. Но работу завершить не удалось. Гитлеровцы открыли артиллерийский и минометный огонь. После артналета взвились осветительные и зеленые ракеты. Вражеские солдаты в белых маскхалатах поднялись во весь рост и пошли на танк. Вокруг разрывы снарядов, мин и рой трассирующих пуль. Но броня нас спасает. Надо признать, что гитлеровцы сначала почти не несли потерь. Белые халаты мешали вести прицельный огонь по атакующим: они сливались с местностью. Но когда враг подошел ближе, все изменилось. На этом расстоянии у нас были ориентиры, хорошо заметные и ночью. Еще днем мы по ним пристреляли спаренный с пушкой пулемет. Попав под наш шквальный огонь, враг изменил тактику, стал приближаться перебежками. Защелкали выстрелы немецкой винтовки Штокалюка из люка механика. Открыли огонь с правого борта машины и пехотинцы. Вдруг пулемет умолк. А гитлеровцы все ближе... Неприятное это чувство – видеть врага и знать, что нечем защищаться.

Иван Медведев стал искать неисправность.

– О черт! – воскликнул он.– Пулемет перегрелся, ожег ладонь. Остыть ему надо!

В это время около пятнадцати вражеских солдат были уже близко от машины. Одиночные выстрелы их не остановили. И в танк полетели гранаты...

Спасение пришло совершенно неожиданно. Сработал один из натяжных взрывателей, и перед танком грохнула мина – из тех, что успели поставить. Раздались крики и стоны. Фашисты попадали в снег. Воспользовавшись замешательством гитлеровцев, Тимофей с Иваном через свои люки забросали лежащих гранатами. Это и довершило почти полное уничтожение наступавшей группы. Те, что уцелели, как только заработал наш поостывший пулемет, стали отходить. Отошли и атакующие справа.

У нас потерь не было. Только рука у Ивана Медведева стала сильно болеть. Пришлось теперь Штокалюку обслуживать орудие, заряжать пулемет, набивать патронами диски. А Медведев расположился на месте механика с немецкой винтовкой.

Наше положение по-прежнему оставалось неопределенным: враг-то был рядом. Но какую уверенность рождает победа, даже маленькая! Тимофей Штокалюк, улыбаясь и все еще заикаясь (после контузии), повторял: «Я уверен, товарищ лейтенант, выдержим. Сколько бы ни длилась эта осада – выдержим!»

И мы выдержали. Не буду описывать все, скажу только, что в течение трех суток мы отбили еще две ночные и три дневные атаки.

Конечно же, были очень тяжелые минуты и нескончаемо трудные часы. Мы пережили страшный момент, когда от двух прямых попаданий снарядов в моторную часть правого борта танк задымил. К счастью, машина не загорелась. В баках уже не было ни горючего, ни масла: все вытекло, когда подорвались на минах. А в одну из ночей противник подошел к машине так близко, что нам пришлось выдержать действие горящих струй огнеметов врага. От огненного смерча досталось всем, а один из десантников получил смертельные ожоги.

Трое суток в осаде надо было не только отбиваться от гитлеровцев, но и спасаться от мороза. Он не щадил никого. Днем было сравнительно терпимо, а вот ночами пробирало до костей. Правда, одеты мы были хорошо: фуфайки, ватные брюки, поверх добротные полушубки. Меховые рукавицы, валенки дополняли экипировку. Вместо танковых шлемов – шапки-ушанки. Но ночами, когда отбивали атаку гитлеровцев и спадала горячность боя, чувствовали, что коченеем. Я видел, как жмутся друг к другу Штокалюк и Медведев, чувствовал, как у самого холод подступает, казалось, к самому сердцу.

Не лучше приходилось и пехотинцам. Они, правда, натаскали, пользуясь темнотой, елового лапника и соорудили между гусениц что-то вроде постели, но и у них мерзли ноги.

Спали мы по очереди: кто-то обязательно дежурил. Но какой это был сон? От любого выстрела вскакивали сразу же. Нервы у всех были напряжены до предела...

Наступило утро 4 марта. Стало совсем светло. Вдруг с нашей стороны над нами полетели, словно черные птицы со струями огня на хвостах, реактивные снаряды «катюш». На переднем крае послышался грохот взрывов. Мы увидели, как в лесу между деревьев замелькали фигуры убегающих фашистских солдат и офицеров. Вскоре снаряды рвались уже на уровне нашей машины, окаймляя ее по флангам. А потом мы разобрали и гул моторов: ведя за собой пехоту, справа и слева нас обходили наши танки.

Мы ликовали. По отступающим фашистам открыли огонь из пулемета, из трофейных автоматов, в ход пошли и последние снаряды: теперь уж их не надо было беречь.

Наши части вгрызались в глубину обороны противника, все ближе подходя к городу Юхнову.

Дмитрий Еськов, бывший командир танка