Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №09 за 1991 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
Жанр:
Газеты и журналы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
К привычным злорадным ноткам в его голосе прибавились какие-то новые, да и улыбка выглядела фальшивой. И рукопожатие было не то. В первое мгновение Кэрби показалось, что Иносент вроде бы как подделывается под Иносента.
– Отдыхал, – сообщил ему Кэрби.
– После тяжких трудов?
– Труд – первейший долг человека. Ну, а как ты, Иносент? Чем теперь занимаешься?
– Да все по мелочам, Кэрби, – Иносент не сумел спрятать свою раздражительность за деланной улыбкой, хоть и улыбался изо всех сил. – Слишком много вокруг хитрецов и хитростей. Жуткая конкуренция.
Кэрби ухмыльнулся.
– А может, тебе на покой уйти, Иносент?
Этого оказалось достаточно, чтобы Сент-Майкл расправил плечи. Он гордо вскинул голову, глаза его метнули молнии.
– Вот что, Кэрби,– сказал он, – когда я уйду на покой, ты первым узнаешь об этом. А если не уйду, ты и об этом узнаешь раньше всех!
Конец света
«Ну и нервы у него, – подумал Иносент, глядя, как Кэрби лавирует между пешеходами, велосипедами, пыльными пикапами, большими американскими машинами и лимузинами с затемненными стеклами, в которых ездят продавцы наркотиков. – Ведь надо же – сделать такое и снова сунуться в город!»
Валери Грин... Иносент уже не сомневался, что Валери мертва, и почти не сомневался, что ее смерть – дело рук Кэрби.
Он сам, конечно, тоже виноват: доверил бедную девочку негодяю. И доверил именно потому, что тот был негодяем, но таким негодяем, которым, как считал Иносент, можно управлять. И вот на тебе! Прошло одиннадцать суток, а тощий негр не подавал вестей.
В понедельник он отправился на участок Кэрби, прихватив Вернона на всякий случай, если понадобится свидетель или защитник. Тут-то он впервые понял, что Вернон на грани помешательства. Новая напасть!
– Вы слишком много работаете, Вернон, – сказал ему Сент-Майкл.– Вам нет нужды доказывать вашу ценность. Когда-нибудь вы наверняка сядете в мое кресло. Только не перетрудитесь, не заболейте, и все будет в порядке.
Можно было ожидать, что Вернон взбодрится, но вышло наоборот. Чем больше утешал его Иносент, тем в более глубокую нервозность и хандру впадал помощник. А на участке было еще хуже. Он носился по холму, не имея понятия, что они ищут, и вид у него был, как у человека, потерявшего выигрышный лотерейный билет.
Что касается земли, то она, разумеется, не претерпела изменений, и никакого храма майя тут не было. Тогда какого черта все так суетятся? И что разглядывал этот специалист Лемюэль? Что значит разговор, записанный Уитчером и Фелдспэном? И что же видела тут Валери?
Валери. Бедная милая мертвая Валери. Иносент упорно продолжал надеяться, но на что? Ведь прошло одиннадцать дней.
Ну, ладно, это еще не конец света. Для нее – возможно, но не для него. Пора возвращаться к своим заботам. А если по ходу дела он прижучит и вероятного убийцу Валери – тем лучше. Убийцу, который снова объявился, расхаживает по улицам во всей красе, петух петухом. Да еще и улыбается. И до того обнаглел, что советует ему, Сент-Майклу, подать в отставку!
– На покой? – пробормотал Иносент, глядя вслед удаляющемуся Кэрби. – Ну, я тебе покажу покой!
Сент-Майкл вернулся в свою контору в Белиз-Сити и позвонил в Бельмопан.
– О, мистер Сент-Майкл!– воскликнул Вернон.-Сюда приходила полиция.
Иносент напрягся, сжав телефонную трубку. Которая из его многочисленных проделок оказалась раскрытой?
– Так?
– Они отыскали «лендровер». Вы знаете, о чем я...
– Знаю. Нашли?
– Обломки и детали.
– Авария?! – Иносент вконец перепугался.
– Нет, нет,– прохныкал Вернон. – Он был разобран на части. Кто-то всю неделю разбирал его неподалеку от Пун-та-Горда. Там продавали запчасти. Полиция напала на след в субботу вечером.
– Они взяли шофера?
– Нет, сэр. Они хотят знать, продолжать ли поиски.
– Да мне-то что до этого?– в ярости возопил Иносент. – Нянька я им, что ли?
Он бросил трубку, обрывая бормотание Вернона, и уставился на карту страны и план города, украшавшие стену напротив. Пунта-Горда, город на самом юге Белиза, где сходятся восточная и западная границы страны, чтобы встретиться в Гондурасском заливе. Оттуда рукой подать до Гватемалы. Потом—30 миль по гватемальской земле, и вы в Гондурасе. А дальше—весь мир. Шофер уже никогда не вернется. А с ним ушла и последняя тусклая надежда. Валери Грин мертва.
Выносите товар
Кэрби весело покружил над Южной Абиленой, выбросил полотенце с завернутой в него кассетой, в которой лежала записка с приказом выносить товар и, посмотрев, как высыпавшие из хижин дети дерутся за полотенце, сел на растрескавшуюся площадку, развернул «Синтию» и подогнал к холму. Тут появился Томми с селянами.
– Ну ты, похоже, ожил, – заметил Томми.
– Ага. Мы снова в деле.
– Ты хочешь сказать, что надо опять возводить храм?
– Разумеется. Я побуду недельку в Белиз-Сити, может, слетаю в Сан-Педро, найду девчонку. Или погощу в Штатах. Вы в деле на всю катушку.
Кэрби открыл грузовой люк, и индейцы тщательно уложили свертки, после чего пошли по домам. Он был связан с индейцами только через Томми и Луза и даже не понимал толком, почему остальные принимают участие в афере. Деньги они любили, это правда, но тратили их в основном на цветастые наряды и сласти из города. Однако у него создалось впечатление, что индейцы работали бы и бесплатно, ради самой работы, ради удовольствия воскресить искусство предков. И они были рады, что ему нравится их мастерство.
– Надеюсь, вы принесли много Зотцев? – спросил Кэрби.
– По правде сказать, ни одного,– неохотно ответил Томми.
– Ты же знаешь, как их ценят в Штатах.
– Может, и так. Но тут старый Зотц—дурной вестник. Наши не любят делать его.
– Они – примитивный народ, ты же знаешь, – вставил Луз. – У них поверье: сделаешь Зотца, он тебя же и приберет к рукам.
Зотц Чимальман, повелитель летучих мышей, был самым страшным демоном древних майя. Зловеще ухмыляющееся создание, жившее в мрачной пещере в окружении летучих мышей, крало души умерших майя и отправляло их в вечный мрак ада. В «Попол Вух», великом мифе майя о сотворении мира, это существо появляется под именем Камазотц, врага рода людского. Прожив около 400 лет при христианстве, индейцы по-прежнему считали, что их древние боги сохраняют свое могущество, и самый могущественный из них – Чимальман, воплощение зла, царственный владыка ночи, крылатый злодей, уничтожающий людей просто ради забавы. Поэтому нетрудно было понять нежелание селян создавать его образ. Однако великий демон-бог пользовался большим спросом у покупателей Кэрби. Людям образованным подавай черта, герои им приелись.
– Томми, мне правда нужны Зотцы, – не отступал Кэрби.
– Я поговорю со своим.
– Почему бы тебе самому не сделать несколько штук?
– Я занят, – Томми неопределенно пожал плечами.
– Господи, Томми, и ты туда же!
– Ладно, получишь ты своих Зотцев. Все, что ли?
– Все, – Кэрби подошел к самолету. Не хватало еще довести дело до трений.
– Что-то тебя давно не было, – послышался рядом голос Розиты, сестры Луза.
– Дела, дела...
– Как твоя жена? – Розита говорила с легкой неприязнью, глаза ее странно блестели, но Кэрби сделал вид, будто ничего не заметил.
– Хуже. Ей все мерещатся пауки на стенах.
– А может, не мерещатся? На стенах всегда бывают пауки.
– Но не там, где она. Это очень чистенькая больница. Розита кивнула, раскидывая пыль грязной стопой.
– А Шина говорит... – начала она.
– Кто?
– Шина, Царица джунглей.
– Извините. Понятно. Что же она говорит? – спросил Кэрби.
– Что у тебя, по ее мнению, вовсе нет жены.
– Что-что? – Кэрби вытаращил глаза.
– Она говорит, что ты большой хитрец, прохиндей. Так ведь и есть, а?
– Но с тобой я не хитрю, Розита.
– Ну-ну, – глаза девушки загорелись еще ярче.– Шина сказала, что ты либо вовсе не хочешь жениться, либо не хочешь жениться на мне, вот и выдумал эту благоверную в дурдоме, с которой нельзя развестись, пока она опять не начнет соображать.
– Значит, ты общаешься с Шиной, Царицей джунглей?
– Конечно.
– Ну вот и скажи своей Шине...
– Сам скажи, она в деревне.
Кэрби открыл было рот, но тут подошли Луз с Томми.
– Пошли. Есть что отметить.
– Только не сегодня,– десять дней праздности выбили его из колеи, не терпелось взяться за дело.
– Мы приготовили тебе сюрприз.
– Я ему уже говорила, – сообщила Розита.
– Дура, – отметил ее брат, а Томми спросил:
– Зачем?
– А что он за птица и чем ему обязана?– Розита повернулась и гордо пошла прочь, чуть покачивая бедрами.
– Кэрби, мне кажется, что у тебя только что умерла жена, – сказал Томми, посмотрев вслед девушке.
– Кто-то задурил девчонке голову, – пояснил Кэрби. Ему стало горько. – Пожалуй, лучше бы мне не прилетать сегодня.
Он взобрался в кабину и помахал рукой. Дождавшись, пока индейцы не скрылись за холмом, он включил моторы, разбежался и поднялся в воздух.
Сделав круг над Южной Абиленой, он увидел горстку хижин. Какая-то фигура проворно нырнула в одну из них, когда он пролетал мимо.
«Что это за фигура?» – вдруг подумалось ему. Кажется, она была совсем белой. И женская, если зрение не подвело его. Неужели Шина, Царица джунглей?
Отец Салливан проезжал мимо
Валери, высунув голову из хижины, провожала взглядом противный маленький самолетик. Наконец-то он исчез вдали!
– Опять он!– прошептала девушка.
Индейцы уже входили в деревню. Они смеялись, болтали и хлопали друг дружку по спине. Только у Розиты был совсем невеселый вид. А может быть...
– Это – он? – спросила Валери. – Ты про него мне рассказывала?
– Про кого же еще?– угрюмо ответила Розита.—Я только что все ему выложила напрямик. Все, что ты говорила. И ему стало здорово не по себе. Готова спорить, что ты была права.
– Его зовут Кэрби Гэлуэй?
– Ты знаешь его, Шина?
... Прослонявшись трое суток по джунглям, болотам и пустыням, Валери была согласна на любое прозвище, лишь бы ее накормили и уложили спать. Вот она и стала Шиной, и пробыла Шиной уже неделю, и пробудет еще... Кто знает, сколько?
Пока она не смела вернуться к цивилизации. Как знать, сколько у Кэрби сообщников в его нечестном занятии? Шофер, Вернон, Иносент Сент-Майкл, разумеется, этот, конечно, главарь, мозг всего предприятия.
Зря она дала знать Вернону, что узнала его. Это было самой большой ее ошибкой. Они решили убить ее, она сама слышала. После отъезда Вернона Валери дрожала в темной каморке, не зная, хватит ли у нее силенок отбиться от шофера. В темноте она не могла разглядеть, валяется ли на полу какая-нибудь палка или что еще годное для обороны. А нельзя ли выломать орудие из стены? Ощупывая дальнюю стену, Валери установила, что брусья прибиты к вертикальным столбам. Может быть, удастся оторвать хоть один? Валери надавила что было сил, и целая секция стены попросту вывалилась наружу, подняв такой треск, что девушка замерла от страха. Но шофер либо не услышал, либо куда-то отлучился. Ушел копать могилу!
Валери проворно пролезла в брешь, порвав левый рукав. Небо впереди было черное и звездное, но за хижиной оставалось синим и даже оранжевым. Значит, восток прямо перед ней, а север и Белиз-Сити – слева, за много-много миль.
Валери пошла на север и через полчаса натолкнулась на «лендровер». Ее ноги, ищущие пути наименьшего сопротивления, вывели ее на проселок, по которому они с шофером ехали к хижине.
Машина стояла на залитой лунным светом поляне. Валери находилась достаточно близко, чтобы слышать, что говорил шофер. А говорил он вот что:
– Ну, нет, только не я. Девка смылась, теперь она поднимет тревогу. Можете сами садиться в тюрягу, а меня увольте! Я не желаю. Так... сейчас в Пунта-Горда, там продам эту колымагу и – в Колумбию. У них там вовсе нет законов.
Мгновение спустя «лендровер» с ревом унесся по дороге.
... Все было бы в порядке, кабы не фары. Валери шла уже почти два часа, когда они мелькнули впереди, устремляя свои лучи то в небо, то на дорогу, в зависимости от ухабов. Спасение!– решила Валери, но потом подумала: а может, наоборот?
Она была одна, в чужой стране, и все, кому она доверяла, оказались обманщиками. Значит, надо быть крайне осторожной.
Валери бросилась прочь с дороги, вверх по каменному склону, потом перевалила через холм и, забившись в лощинку, стала ждать.
Какой-то грузовик. Она слышала натужный рев мотора. Вот он стал громче. Так, теперь удаляется. Стих.
Валери повременила еще немного, в основном из-за усталости, и полезла вверх. Потом предстоял еще и спуск. Когда Валери оказалась внизу, то увидела лишь узкое ущелье и ручеек. Где же дорога? Валери озиралась по сторонам: в лунном свете все кусты, холмы и валуны оказались одинаковыми. Но ведь дорога где-то рядом!
Девушка так и не нашла ее. Луна стояла высоко и светила ярко, зато больше не указывала направление на восток. Дорога исчезла. Валери вдруг пришла в голову мысль, что кругом много опасных зверей. Девушка выбрала дерево с толстым стволом и грубой корой, с трудом добралась до развилки футах в семи от земли и устроилась на ночь.
Дикие звери не нашли ее, зато озверевшие насекомые отыскали. Комары долго мешали ей уснуть, но уж потом ничто не могло лишить Валери сна – так она умаялась.
Наутро тело оказалось одеревеневшим, хотелось пить и есть, и Валери подумала, что ей уже не выжить.
Однако древние майя выжили здесь. Выживет и она.
Следующие трое суток были и вовсе кошмарными. В полдень Валери отдыхала в тени, если находила ее, а утром и вечером шла на север, ночуя на деревьях. Есть было нечего . Ягод она не нашла, а в кореньях ничего не смыслила и не знала, где их выкопать. И чем копать.
Однако Валери героически шла вперед.
И вечером третьего дня, когда она брела вдоль ручья, отыскивая подходящее дерево для ночлега, ей вдруг попалась на пути эта деревушка. Поднялся страшный переполох. И староста деревни, Томми Уотсон, объявил:
– Это – Шина, Царица джунглей!
Продолжение следует
Перевел с английского Андрей Шаров
Здесь теряется чувство пространства
Каждый раз, путешествуя по Эвенкии, я испытываю какое-то особое волнующее чувство. Может быть потому, что здесь еще много нетронутых цивилизацией мест. Городов нет вообще, и жизнь сосредоточена в небольших поселках, геологических экспедициях, стойбищах оленеводов, охотничьих избушках. Они стоят в десятках или сотнях километров друг от друга, и оттого, кажется, здесь теряется чувство пространства.
Это край горных хребтов и каньонов, бесчисленных озер, рек и водопадов. Под тонким плодородным слоем земли – вечная мерзлота, из-за чего леса в основном низкорослы, а прикрытые мхом лавы не высыхают даже на вершинах сопок. От стерильности воздуха здесь кружится голова, а непривычная тишина отдается звоном в голове...
Эта древняя земля так велика, что, вылетев однажды вместе с охотоведческой экспедицией из Туры, окружного центра Эвенкии, на север, мы за несколько часов переместились из одного времени года в другое: в конце мая в Эвенкии уже весна, а на севере еще холод и туман. Вместе с нами преодолевали этот дальний путь, возвращаясь к родным гнездовьям, стаи гусей и уток. Они наполняли воздух радостными криками, словно сообщая, что время зимней спячки кончилось. От этого полета в памяти остались оленьи тропы, тянущиеся к Таймыру, величественная Нижняя Тунгуска, она же Угрюм-река, закованная в скалы река Тукалан, огромное озеро Ессей со стремительно бегущей по его ледяной поверхности росомахой. А вот в мелколесье замелькали силуэты оленей – нервничают, потряхивают ветвистыми рогами, прячутся в тень вертолета...
Приземлились на каменной отмели живописной речушки, где-то в районе поселка Кислокан. Убедившись в прочности грунта, заглушили двигатели. Большая тихая заводь, поваленные водой и ветром стволы и голубое небо с белоснежными кучевыми облаками. На шум вертолета из кустарника выскочили две крупные лайки, метнулись назад и тут же вернулись в сопровождении подростка.
В стойбище обустраивались две семьи эвенков-оленеводов, совсем недавно перекочевавших сюда. Уже стояли три чума, меж деревьев были закреплены жерди, на которые наспех набросаны мешки и коробки с продуктами. На земле и кольях – предметы домашней утвари, оленьи шкуры, оружие. В летнем чуме – небольшая печурка на ножках с короткой не выходящей наружу трубой, радиоприемник ВЭФ. Чуть в стороне на привязи несколько ездовых оленей. Оленье стадо паслось в мелколесье.
На жердях уже вялилась недавно отловленная рыба. Молодая хозяйка в глубокой чугунной сковородке пекла на углях хлеб. Закипал таежный чай. Свой маленький мир, так похожий на мир других стойбищ, начинал жизнь на новом месте...
Я знаю, что жизнь кочевников-оленеводов сурова, но есть в ней и гармония, есть выверенные веками отношения с природой. И главное для нас, приезжих, не навредить этой жизни и этой земле, где еще сохранилась природа.
Эвенкия Юрий Южков / Фото автора
Казаки в Абиссинии
Под широким и звездным африканским небом
Кого только не забрасывала судьба на необозримые просторы Африканского континента... Немало побывало здесь и наших соотечественников. Одни из них широко известны, их записки и дневники печатались в нашей стране. Другие до сих пор преданы забвению. Петр Николаевич Краснов относится к их числу. Хотя нет – белогвардейского атамана Краснова знают все. «Упрямый и решительный монархист, писатель и публицист» (так характеризует его американский справочник «Белые генералы»), он заявил о себе как командир третьего кавалерийского корпуса белой армии во время корниловского наступления в августе 17-го, а в октябре участвовал в походе на Петроград. В мае 18-го избран донским казачьим атаманом, боролся против большевиков под Царицыном. После гражданской войны поселился в Германии, где занялся политической деятельностью, примкнув к правым силам, начал активно писать мемуары и эссе. Во время второй мировой войны работал на фашистов, организовывал казачьи сотни в Италии («удивительное сочетание проницательности и беспринципности» – так сказал о нем Деникин). Захвачен в плен англичанами, передан советским властям и казнен 17 января 1947 года в Лефортовской тюрьме. Эта линия жизни Краснова сравнительно хорошо известна. Как, впрочем, и то, что он автор многих романов и повестей. Нам же интереснее другое: он был энтузиастом-путешественником и талантливо описывал свои странствия. Писал о Сибири, Маньчжурии, Китае, Японии, Индокитае, странах Ближнего Востока, Европы, Африки... Африканские сафари атамана Краснова. А вернее, тогда еще – начальника казачьего конвоя при царской дипломатической миссии, направленной к абиссинскому императору Менелику в 1897 году. Краснов написал об этом книгу, которая имела большой успех и вышла в разные годы под двумя названиями – «Казаки в Африке» и «Казаки в Абиссинии» (примечательно, что в самой Аддис-Абебе, в Центре эфиопских исследований, этих работ нет). Однако документальное описание путешествия не удовлетворило Краснова-писателя. Уже в эмиграции, в Берлине, он публикует две повести – «Крунеш» и «Аска Мариам», начатые еще в 1898 и 1900 годах. Использует эфиопскую тему и в сказке «Мантык – охотник на львов», вышедшей во Флоренции в 1931 году. Но давайте вернемся к «Казакам в Абиссинии». «Выпуская в свет настоящий сей труд, я считаю долгом предупредить читателя, что это не более как дневник, в который я с полной добросовестностью заносил все то, что меня поражало и трогало и восхищало дорогой», – говорит автор в предисловии к книге и продолжает: «Не найдут в моем описании и научного исследования малоизвестной страны, потому что я имел слишком мало времени для этого, не обладал достаточными знаниями и не был снабжен нужными для этого средствами. Мой дневник – это момент фотографии глаз моих. Чего не видел, того не пишу». А в самом конце книги, перед последней точкой, автор еще раз просит снисхождения у требовательного читателя: «Я всегда прошу помнить, что многое написано под широким и звездным африканским небом, в холоде ночи на столе, мокром от росы...» Что ж, именно так и составляли свои записки и карты открыватели Африки. Казацкий конвой пропутешествовал из Петербурга до Черного моря, потом через Средиземное море перебрался в Египет и далее по Красному морю – до Джибути. Затем миссия проследовала до Харара, в Аваш и Аддис-Абебу. В последних трех главах дневника рассказывается о помощи русских в обучении гвардии Менелика. Мы присоединимся к путешественникам в местечке Амбули, чтобы вместе с ними следовать через Сомалийскую пустыню в глубь Черного континента. Н. Непомнящий
Дневник Начальника Конвоя Российской Императорской Миссии в Абиссинии в 1897—98 году.
Русь далека. Кругом незнакомый пейзаж. Верблюд бежит под почтарем, бредут ослы, сопровождаемые черными женщинами, сзади мчатся с криком мальчишки. Краски резки, контрасты тяжелы. Черное тело сомаля на желтом верблюде, серовато-зеленый пейзаж пустыни, красный плащ женщины и зелень дерева посреди желтого песка...
В 9 часов вечера перекличка. Трубач играет зарю, поют молитвы, читают приказ. «Послезавтра, от 7 до 8 часов утра, манежная езда на новых мулах»... Военная жизнь входит в свои права. Часовые под темно-синим пологом африканского неба сменяются так же, как и под холодным небом далекого Петербурга. «Пост у денежного ящика и царских подарков охранять обязан, под сдачей...», бормочет часовой. Смена кончена. Люди угомонились в своей палатке, бледный серп луны скрылся за далекими горами, стало темнее, в соседней сомалийской деревне умолк шум и крики. Над коновязью раздается уханье гиены и визгливый лай шакала.
Прибытие каравана
29-го ноября (11-го декабря), суббота. Верблюдов!.. Верблюдов!.. Я думаю, никто так жадно не желал, не ожидал так страстно верблюдов, как мы эти дни. Ведь было сказано, что они придут в субботу, то есть сегодня, что условие заключено..., но верблюдов не было. Напрасно смотрели вдаль, принимая поднятую ветром пыль за пыль от стада, напрасно люди конвоя торопливо раскладывали багаж по вьюкам, снося их в чистую площадку бивака,– верблюдов не было.
Только тот поймет это страстное ожидание каравана, это стремление выбраться как можно скорее, кто просидел в бездействии целых три недели на биваке, среди песков пустыни, кто пил плохую воду, погрязал по щиколотку в песке, спал на походной кровати, накрывшись простынею, а днем изнемогал от жары, с трудом передвигаясь и увязая каждый раз в раскаленной почве,– кто делал все это, сознавая, что это даром потерянное время.
Наконец, около 9-ти утра понедельника они явились.
Я стоял в это время с начальником миссии у его палатки. Внимание наше было привлечено группой чернокожих, которые важно приближались к лагерю со стороны Джибути. Впереди всех шел высокий худощавый старик с гладко выбритым черепом, с клочком седых волос на бороде, в белой рубахе с плащом, перекинутым через плечо, и какими-то грязными тряпками возле ног. В левой руке у него был большой белый зонтик, в правой длинное копье, за поясом у него была заткнута кривая сабля в кожаных ножнах, обернутых тряпочкой, с серебряным эфесом без дужки. Сзади него шло человек шесть сомалийцев с копьями и круглыми щитами в руках.
Это был начальник верблюдовожатых, абан, и его помощники. Они привели с собою 104 верблюда, которые придут к вечеру, остальные верблюды прибудут во вторник или среду.
Абана и его помощника повели в столовую и предложили им по чашке кофе и леденцов. Кофе они выпили, а от леденцов отказались, подозревая отраву.
Прихожу я через несколько минут в палатку и застаю следующее. Абан в самой бесцеремонной позе развалился на покой на моей койке, на моих простынях, положил свою лысую голову на мое полотенце, а грязные вонючие ноги на сафьяновую мою подушку. Приближенные его сидели на койке Ч-кова, на моих чемоданах, осматривали мое оружие. Согнать их нельзя: обидятся и не возьмут караван. Пришлось звать переводчика и просить их перейти в другую палатку. Неохотно поднялся абан и, разминаясь и почесываясь, пошел в палатку переводчика и к-цова. Через несколько минут их пришлось просить об выходе и оттуда. Абан занял постель К-цова, а его провожатые, сидя кругом, сплевывали не глядя, куда попадает, на подушку, на седло, одеяло – все равно... Разбили им особую палатку и тогда успокоились.
...Жаркий безоблачный день догорал. Солнце тихо спускалось за горы, дали синели. На восток потянулись тона перламутра, они слились с чуть фиолетовым тоном неба и вдруг потемнели. Пустыня готовилась ко сну. Саранча умолкла, птицы перестали чирикать, кусты темнели и сливались в длинные темные массы, ветви мимоз принимали вид чудовищ, распростерших свои руки.
И вот из дали этой пустыни, из-за холмов и кустов, из лиловатого неба послышалось стройное хоровое пение. Это пел большой мужской хор, с преобладающими басовыми нотами, с переливами тонов, то встающих, идущих кверху и потом падающих до низких, густых звуков. Поющих не было видно. Слышны были лишь голоса все приближающиеся и приближающиеся. Вот на горизонте показалась тоненькая дымка пыли и за ее пеленою – неясные очертания каравана.
Абан и его свита вышли на край бивака и стали у куста мимозы. Величественна и важна была стройная фигура старика абана. Белый плащ изящными складками ниспадал книзу: он опирался на свою саблю; отступя от него, встали другие сомали.
Караван приближался. Справа показались большие грузовые верблюды, которые медленно выступали, высоко неся свои безобразные головы, покачивая горбами, мотая длинными палками рогожных седел.
Левее в две шеренги шла толпа верблюдовожатых. Черные, с непокрытыми головами, то гладко выбритыми, то покрытыми курчавыми черными или рыжеватыми волосами, то целой копной вьющихся волос, они были одеты в белые рубахи; в руках у них были копья и круглые щиты, за поясом торчали длинные, чуть кривые кинжалы.
Голоса становились громче, слышнее. Уже на фоне стройного хорового пения можно было различить отдельные дикие возгласы, уже можно было видеть перед фронтом сомалей двух-трех воинов, которые носились взад и вперед, размахивая копьями, приседая и подпрыгивая. Их взвизгивания – это военный клич сомалей, прыжки и возня – это изображение боя. Подойдя шагов на сто к нам, они приостановились и, подняв копья, с диким визгом «й-й-гу-гух» кинулись на нас и, пробежав шагов пятьдесят, разом остановились. Передние пали на колени и сейчас же вскочили. Постояв минуту, они снова с таким же точно криком кинулись и теперь уже добежали до группы офицеров и казаков и окружили их. Впечатление от такой атаки не страшное, но неприятно чувствовать совсем близко эти черные тела, видеть улыбки, обнажающие ряд ровных зубов.
Теперь они отхлынули от нас, хор перестал петь, абан, подняв шашку и не вынимая ее из ножен, заговорил что-то, его перебил другой, там затрещал третий, и через минуту их толпа напомнила рынок во время перебранки. Прыткий и юркий сомалиец со щитом и кинжалом в руках, в пестром плаще перебегал тем временем вдоль линии, устанавливая вожаков каравана в круг. В одном месте круг раздался, и мы увидели ряд черных голов, копья над ними и круглые щиты, плотно приставленные один к другому. Абан махнул несколько раз шашкой, голоса смолкли, кто-то сказал еще одно, два слова – и наступила тишина. И вот хор снова запел, отчетливо выговаривая каждое слово.
– Бура ма буру рум си, эн ни гадэ тальха гуйу,– и затем, приплясывая и притопывая в такт босыми ногами, они закричали: «йух», «йух», «йух»-«йййй-ух», причем кинулись все в середину, размахивая копьями, щитами и кинжалами.
Все это время по кругу бегало два молодых сомалийца, один с мечом и щитом, другой с копьем; они прыгали, кидались один на другого и пронзительно взвизгивали. И вот один упал, а другой стал над ним, замахнувшись на него кинжалом. Какая поза! Столько пластики было в этой согнутой и запрокинутой за голову руке, в упругом торсе, сильных ногах; сколько экспрессии в зверски улыбающемся лице! Секунда молчания, и опять мирное пение хора: «бура ма буру рум си, эн нигадэ тальха, чуйу», та же пляска, те же визги. И так до трех раз.
Небо стало темнее – южная ночь близка. Последние лучи прячущегося за горы солнца сверкают на копьях. Белые, красиво задрапированные плащи развеваются, мечи сверкают, темные глаза горят вдохновенно, а тут еще мирный дикий мотив хора, беготня воинов в середине. Черные ноги прыгают в такт, поднимая легкую пыль, а сзади стоят желтые, спокойные верблюды, лес палок от седел, желтый песок и синяя даль востока.
Абан и свита его просят бакшиш...
2-го (14) декабря, вторник. Проснувшись в 3 часа ночи, я ожидал увидеть верблюдов, разведенных по нашим вьюкам, и черных сомалей, торопливо грузящих караван. Но все было TF Верблюдов не было видно, абан со свитой спал мертвы.. оном в палатке, лагерь был тих, и только наши часовые медленно бродили по сыпучему песку. Небо было покрыто тучами, собирался дождь. Прошло три часа, на востоке появилась легкая полоска, казачья труба пропела подъем – ящики и тюки все лежали на месте, а абан задумчиво ковырялся у себя в ногах.
Наконец, абан и его помощники обошли разложенные нами и нами приспособленные вьюки.
– Хорошо,– сказали они,– вьюки верны.– И пошли за своим племенем.
С шумом и криком подошли сомали к вьюкам, стадо верблюдов окружило их, еще минута – и все это кинулось на вьюки, на ящики и на свертки; ни уговоры абана, ни сопротивление часовых, ни угрозы – ничто на могло остановить их. Как враги, завоевавшие стан, кидаются на добычу, так кинулись люди нашего каравана на вверенный им груз. Каждый хватал что хотел. В минуту наши вьюки были разорены, легкие вещи спешно грузились на верблюдов, тяжелые в беспорядке валялись по песку. Пришлось прибегнуть к силе. Вызвали казаков конвоя, вернули слабо нагруженных верблюдов и втолковали сомалийцам, что каждый верблюд должен нести четыре ящика.
– Арба, арба! – говорили мы, показывая четыре пальца. Они смеялись, скаля белые зубы, и отрицательно качали головами: «мафишь».
Но ведь было же условие, что должны везти не менее восьми пудов на спине верблюда, что они должны дойти до Гильдессы (300 верст) в 12 дней и что получат тогда по 18 талеров за верблюда, а абан, кроме того, хороший бакшиш – ружья, сабельные клинки и часы. Три ящика весят только шесть пудов!
– Мафишь!– энергично кричит какой-то остроносый сомаль с длинными вьющимися коричневатыми кудрями, кладет своего верблюда и начинает разгружать. За ним, как по команде, разгружаются и остальные. Люди уходят в сторону. Что такое?
– Пойдем посидеть,– объясняет абан и идет к людям. При его приближении шум и крики усиливаются. Мне так и слышится в их гортанном говоре ругательство на абана; наконец голоса немного утихают, начинает говорить абан, его сейчас же перебивает другой, третий, и снова сомалийское вече принимает характер толкучего рынка.
