Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №09 за 1991 год"

«Отец есть отец…»

Внутренний двор

Все в КНДР – такое, по крайней мере, впечатление складывается у людей, знакомых со страной по журналу «Корея», – буквально пропитано идеологией и нескончаемым энтузиазмом масс. Да, здесь и вправду все заорганизовано до такой степени, что попавший сюда иноземец может ощутить себя на другой планете. Верно. Но за внешней стороной, которая просто вошла в привычку здешних жителей, есть и другая – жизнь обычных людей с обычными радостями и заботами. Ее стараются не выпячивать на первый план. Не только потому, что общество здесь не отличается открытостью. Больше от того, что оно – традиционно. В отличие от европейцев у корейцев просто не принято показывать посторонним «внутренний двор». Психология корейца не позволяет рассказывать каждому встречному о своих домашних заботах.

А уж иностранцу и того труднее заглянуть в этот «внутренний двор», ибо он редко чувствует себя желанным гостем в доме жителя Северной Кореи. Строгие ограничения на контакты иностранных журналистов с корейцами, нежелание местных жителей самим завязывать беседы с чужеземцами и тем самым наживать себе лишние хлопоты... Прежде чем позвать к себе в гости гражданина чужой страны или пойти к нему в гости, следует получить разрешение службы безопасности. Да и не обязательно его дадут.

Автору этих строк за несколько лет работы в КНДР не раз доводилось беседовать со здешними людьми об их жизни. Они словоохотливы, если собеседник вызывает у них стопроцентное доверие. Бывал я и в домах. Мои зарисовки основаны на рассказах существующих людей, имена которых я по их просьбе заменил. Впрочем, я бы это сделал и без их просьб. Да и не это важно. Просто хотел показать, что и после всех кампаний «по преобразованию человека» здесь живы традиции и дух, которые формировались на протяжении не одной тысячи лет и которые не могли исчезнуть за короткий период развития цивилизации XX века.

Внимательно присмотревшись, можно заметить, что весь образ жизни этого государства пропитан идеями, ведущими свое начало со времен китайского философа Конфуция, жившего в VI – V веках до нашей эры.

Идеалы конфуцианства столь прочно засели в душах корейцев, что они даже не замечают, как продолжают жить по нравственным и этическим законам предков. И эти законы одинаково действуют и на государственном уровне, и в семье.

В основе проникшего в прошлом в Корею учения лежат такие этические принципы, как почтительность к старшим и правильное поведение младших в отношениях между людьми – повелителем и подданными, родителями и детьми, мужем и женой, между старшими и младшими братьями. Конфуций выразил их лаконично: «Отец есть отец, сын – сын». Необходимым качеством, провозглашенным последователями Конфуция в Корее, стала «сыновняя почтительность» – «хесон». Оно как бы вытекает из самой природы человека, универсально и проявлялось в форме почитания родителей детьми.

Издревле государь в Корее считался «отцом народа», поэтому почтительность к родителям и верность повелителю всегда ассоциировались в умах корейцев в единое целое. Так же и сейчас в КНДР негласно, но отчетливо сохраняются более высокое положение в семье мужа по сравнению с женой, абсолютное послушание взрослых детей родителям во всех делах.

Премия

Чве Ман Су – крестьянин из одного сельхозкооператива, что славится своими трудовыми достижениями в уезде Чэрен. Километрах в семидесяти южнее столицы КНДР, первый поворот направо по дороге от Пхеньяна в город Кэсон. Живет Чве как и все: работа, собрания, политучеба, семейные хлопоты. Работает много, за что пользуется уважением односельчан.

Первые декабрьские холода в северной части Кореи лишают здешние пейзажи уюта и очарования. Ежась в утепленных, но далеко не зимних одеждах, люди в деревне учащают шаги, хотя в теплое время походка корейцев нетороплива и исполнена внутреннего спокойствия. Но на холодный сезон как раз и выпадает в селах срок распределения выращенного урожая и материального поощрения лучших работников.

...На центральной площади, перед еще не достроенным домом культуры – показателем высокого уровня развития села, сложили огромную, похожую на баррикаду стену из мешков с собранным рисом. Директор кооператива – энергичная средних лет женщина – объявила: хозяйство будут смотреть иностранные журналисты. Ведь здесь есть чем похвастать – перевыполнены государственные задания по производству риса, мяса, овощей и шелковых коконов.

Всех жителей кооператива заранее созвали на площадь перед стеной из мешков с урожаем и построили. Пришел и Чве Ман Су с детьми. Холодный ветер пронизывал телогрейку, но торжественность предстоящего события согревала. Все стоят, и ничего, рассуждал он. А уж ему жаловаться и вообще не стоило: одному из лучших механизаторов села, трудолюбивому Чве полагалась награда, и он с нетерпением ждал момента вручения призов.

Приехали советские и китайские журналисты, работники дипломатических представительств. Им показали хозяйство, рассказали об успехах, затем щедро угощали, поили пивом, а в завершение устроили на площади пляски под корейские барабаны и медные бубны. Даже артистов из города позвали, чтобы праздник поярче был. Тогда удалось погреться и размять закоченевшие от неподвижности ноги.

Церемония же вручения премий была по-обыденному проста и как бы второстепенна. На трибуну перед клубом вышел председатель партийного комитета хозяйства и стал зачитывать список ударников производства, приглашая их по одному к деревянному, покрытому облупившимся желтым лаком столу. Называли сразу несколько фамилий, чтобы не задерживать собравшихся. Чве Ман Су встал третьим по счету в образовавшейся очереди, краем глаза покосившись на стоящих на площади односельчан. Ему показалось, что никто не обращает никакого внимания на происходящее на трибуне из-за нагрянувшего как назло мороза. Холодный ветер, казалось, вот-вот сорвет прикрепленное к стене клуба красное полотно лозунга: «Да здравствуют самобытные методы земледелия!»

– Чве Ман Су! – провозгласил чуть сипловатым голосом секретарь. Как и все остальные ударники производства, Чве подошел к столу, поклонился. Потом еще раз, уже получив картонную коробочку, оклеенную разноцветной бумагой. Сойдя с трибуны, встал в шеренгу награжденных, ожидая окончания церемонии. В коробке были бумажные деньги – около двух тысяч вон. Это на весь год. Но, кроме этого, Чве ждал подарок – «Тэдонган», черно-белый телевизор отечественного производства.

Иностранцев увезли, проводив с почестями, а нашего героя уже ждал грузовик с дюжиной соломенных мешков неочищенного риса, положенного ему при распределении урожая. Усевшись с детьми на эти мешки и обхватив руками телевизор, Чве Ман Су ехал к своему дому по укатанной земляной дороге.

Гордо пронес в калитку телевизор, скинул на деревянной платформе у порога матерчатые тапочки на резиновой подошве и вошел в дом. Ен Сути – младшая дочь, ученица старших классов, затворила за отцом небольшую решетчатую дверь, крашенную голубой краской. Почему-то такой цвет используется для покрытия дверей и оконных рам во всех северокорейских селах.

Дом семьи Чве – стандартный в этой деревне: одноэтажная постройка в форме буквы Г. Гостиная занимает в центральной части дома девять метров: абсолютно пустая комната, если не считать стоящей в углу старой китайской швейной машинки на чугунных ножках. Прямо на нее Чве поставил телевизор, похлопал в ладоши и отдышался.

– Эй, сейчас обедать будешь, – донесся с кухни голос жены.

В корейской семье, по старой традиции, супруги чаще всего обращаются друг к другу просто «Эй!». У Чве сразу же проснулся аппетит, он понял, что чертовски устал. Скинул телогрейку, швырнул за соседнюю дверь в спальную комнату. Сквозь маленькое оконце не то с мутным, не то запотевшим от домашнего тепла стеклом в гостиную слабо просачивался свет. Пол с бежевым линолеумным покрытием казался раскаленным, подогреваемый снизу корейской печью «ондоль», дымоход которой проведен под жилыми помещениями. После декабрьского мороза опуститься на такой пол было неописуемо приятно.

– Побереги угольные брикеты, еще вся зима впереди, – крикнул Чве жене, закуривая папиросу.

Прямо на пестрые обои дочь наклеила несколько обложек журнала «Корейское кино». Со стены слева, под самым потолком, на хозяина дома строго взирали еще два лица. Это были застекленные портреты руководителей КНДР – «великого вождя» Ким Ир Сена и его сына, «дорогого руководителя» Ким Чен Ира. Как предполагается, он когда-нибудь займет по наследству место своего отца на руководящих постах. Эти портреты обязательны в каждом доме в этой стране. К ним настолько привыкли, что, кажется, убери их – и комната опустеет совсем.

Дверь отворилась, и вошла мать хозяина Ко Чха Нэ. Заботливо поправив висящее на стене мутное зеркальце, обрамленное сверху вязанными ее рукой кружевами, матушка выкатила из-за двери в спальню выкрашенный черной краской круглый деревянный стол на низеньких ножках. Поставив его в центре гостиной, она спросила: «Устал, сын?» И сразу добавила: «Жаль, отец не дожил, посмотрел бы на нашего ударника!»

Жена тем временем уже нашинковала большим ножом кочанчик листовой капусты, нарезала кусочками рыбу и бросила в котел с почти доваренным на пару рисом с коричневыми бобами.

В кухне было настолько жарко, что Сун Хва – жена Чве – открыла вторую дверь, выходящую во двор. Вынув из деревянного пола около печи пару широких досок, хозяйка обнажила топку, закинула туда пару круглых угольных брикетов и немного сухой кукурузной соломы. Из черепичной трубы, как бы прилепленной к тыльной стороне дома, повалил белый едкий дым.

Обед был готов, и Сун Хва решила накрывать на стол. А когда вошла в гостиную, оказалось, что поздравить ее мужа зашел приятель из соседней бригады. На столе уже стояла прозрачная бутылка из-под газированной воды с мутноватой жидкостью «маколле». Это – старый деревенский алкогольный напиток, известный в Корее с давних пор, попросту говоря – рисовая или кукурузная брага, забродившая на дрожжевом сусле.

Хозяйка улыбнулась гостю и поставила возле него и мужа две белые керамические чашечки граммов по сто, острый салат из измельченной редьки с уксусом. Принесла по пиале горячего риса с рыбой и бобами, положив аккуратно выше каждой из них алюминиевые палочки для еды. В середину стола она поставила на тарелочке глиняную плошку с темно-коричневым соевым соусом «канджан», без которого просто немыслим корейский обеденный стол.

Сун Хва поклонилась, произнеся чуть слышно:

– Не знаю, вкусно ли получилось.

В Корее было бы крайне неприличным со стороны хозяйки подать гостю угощение со словами: «Попробуйте, пальчики оближете!» О достоинствах кушанья пристало судить тому, кто пробует, а не готовит.

Мужчины приступили к трапезе, а хозяйка тихо удалилась на кухню. Она отобедает потом, вместе со свекровью и детьми, занятыми сейчас каждый своим делом. Таково положение мужа – истинного господина в своем доме.

Гость, которого звали Хон Гу, взял в обе руки бутылку с «маколле» и наполнил чашку хозяина, а как только собрался налить себе, Чве перехватил бутылку и сам налил напиток гостю.

– Чхукпэ! – сказал гость, поздравляя Чве с успехами в этом году.

– Комбэ! – произнес хозяин, желая тем самым здоровья Хон Гу. Друзья выпили и принялись за рис, бойко орудуя палочками.

– Как твоя дочь в городе? – спросил Хон Гу. – Уже привыкла к замужней жизни?

– Ничего, приезжала недавно на пару дней, совсем не узнать. В столице, конечно, ей лучше, но и родной дом не должна забывать. Вот весной обещала приехать с мужем и дочкой, навестить могилу предков...

Благодарение предков

Трескучий звонок разбудил задремавшую на мгновение Хян Ми. Она поднялась с циновки и прошла в коридор. Щелкнув задвижкой, отворила дверь: муж вернулся.

– Вот, удалось достать на завтра, – Хен Сик протянул связку румяных яблок.– Как дочь? – сразу поинтересовался он, скидывая за порогом ботинки.

– Сегодня уже без температуры, помог отвар лимонника, что бабушка Чха Нэ из деревни прислала. Смотри, даже веселиться начала. А ты как, устал? – спросила жена. – Пора собираться, чтобы приехать в деревню засветло.

...Тысячи пхеньянцев устремились на другой день к местам захоронений своих ушедших из жизни родственников и предков по случаю дня поминовения усопших – «хансик». Этот весенний национальный праздник выпадает на 105-й день от зимнего солнцестояния и знаменует собой начало нового сельскохозяйственного сезона.

В обычный день такого оживления на дорогах здесь не увидишь. Легковые машины, грузовики с набитыми людьми кузовами, автобусы бампер к бамперу движутся во всех направлениях от столицы.

Чтобы избежать утомительной толкотни, Хян Ми и Хен Сик решили отправиться в путь с вечера. Собрали вещи в сумку и узел, годовалую дочь молодая мать привычным уже движением устроила за спину, в специальный пояс «аитти».

Больше двух часов катил автобус по избитой дороге в южном направлении от Пхеньяна, пока молодые супруги не спрыгнули на перекрестке, от которого им предстояло пройти с десяток ли пешком. Когда солнце уже скатилось к самому горизонту, обволакиваясь фиолетовой дымкой, они добрались до деревни, где жили родители Хян Ми.

Кладбище, где похоронены предки семейства Чве, в том числе и его отец – дед Хян Ми, расположено неподалеку от деревни на заросшей соснами сопке. К восьми утра сюда уже стали стягиваться длинные вереницы паломников, которые уже давно не живут здесь, но предки которых покоятся в этой земле. На склоне сопки, почти под каждой сосной, – низкие холмики, покрытые стриженой травой. Возле каждого из них врыт в землю каменный, реже деревянный столбик, на котором начертаны имена похороненных людей, даты их жизни, названия мест рождения.

Семья Чве молча расположилась возле могилы. Пока женщины прибирали вокруг холмика, а мужчины – Чве с зятем и двумя племянниками – курили, бабушка Чха Нэ, присев на корточки, постелила соломенную циновку на землю и протерла тряпкой плоскую гранитную платформу перед могилой – жертвенный столик. Затем начала извлекать из сумки продукты и бутылку прозрачной крепкой водки, которую привезли из Пхеньяна Хян Ми и Хен Сих. В деревне с этим сложнее, а пить «маколле», поминая предков, как-то неприлично. Разложив все аккуратно на столике, почтенная женщина подозвала остальных.

Те построились в ряд по старшинству напротив столика и потупили взоры. Началась старинная церемония поклонения предкам – единственная, пожалуй, в КНДР, которая не считается теперь предрассудком и соблюдается практически каждым. По команде почтенной Чха Нэ все опустились на колени и, опершись ладонями о циновку, трижды дружно коснулись ее лбами. Затем снова поднялись. Распорядительница семейной церемонии, оставаясь на корточках перед столиком, машет рукой сыну, и Чве Ман Су, опустившись на колени, берет в руки блюдце с маленькой керамической чашечкой. Мать наполняет ее водкой, а сын ставит прибор на жертвенный столик. Старушка берет чарку и выливает из нее водку на холмик могилы. В это время Чве касается лбом циновки, через мгновение встает и повторяет поклон три раза.

Обряд этот затем предстояло исполнить и всем остальным мужчинам по старшинству. После этого все женщины пали на холмик ничком и, громко плача, начали поливать его слезами. Минут через десять все утихли, и бабушка Ко Чха Нэ пригласила к ритуальной трапезе.

Теперь души покойных сохранят блаженство на небесах, а следовательно, и семьи их потомков ждет на земле благополучие. Да и год будет урожайным. А когда наступит осень, люди вновь придут к могилам отдать дань за дары земли по случаю дня «чхусок».

«Чхук! – будьте счастливы!»

В Пхеньян Хян Ми и Хен Сик добрались, когда уже стало смеркаться. На удивление, в автобусе оказалось два свободных места, которые успели занять наши герои, уставшие и всеми мыслями стремившиеся домой. Дочка спокойно спала всю дорогу и лишь при резких толчках на ухабах приоткрывала глаза, лениво оглядывая окружавших.

 – Эй! Помнишь нашу свадьбу? – спросила Хян Ми мужа. – Как весело было! Надо будет навестить твоих родителей. Эй?

Но убаюкивающее покачивание автобуса подействовало и на Хен Сика. Он буркнул: «Да, погуляли!» – и заснул – уже до самой столицы.

...В старину у корейцев были распространены ранние браки, причем чем выше положение в обществе жениха и невесты, тем раньше они становились мужем и женой. Жених, как правило, был моложе своей невесты. Сейчас, конечно, все стало иначе, но вот бабушка Чха Нэ вышла замуж в 15 лет. В нынешней КНДР вступают в брак лишь после того, как молодые окончат институт или службу в армии. Ибо считается, что раньше этого срока семейные заботы лишь помешают встать на жизненный путь и реализовать весь энтузиазм молодости на благо страны. Может быть, и правда: столько хлопот приносит эта семейная жизнь...

Но как и в прошлые века, вопрос бракосочетания детей целиком в компетенции родителей. Даже в семьях, где дети стали ощущать себя посамостоятельнее, слово родителей – закон. Какая-то сила, столетиями правившая внутренним состоянием корейцев, кажется, не покидает их и сегодня. Нелегким, можно сказать, был брак Хен Сика и Хян Ми. Но меняется все же что-то даже в корейской семье.

Закончив институт иностранных языков, Хен Сик устроился на работу в туристское бюро переводчиком с английского. Работа, по здешним понятиям, ответственная, требующая отличной внешней формы. Хороший костюм в магазинах, мягко говоря, купить трудно, и нашему герою изредка выпадала возможность сшить себе одежду в одном ателье.

Там работала молодая женщина по имени Ким Ми Хва, добрая и приятная. Она быстро и добротно шила для заказчиков выходные костюмы. Обслуживала она и Хен Сика. Жил он тогда в общежитии, и закройщица даже иногда приносила ему паровые лепешки. За эту доброту лен Сик платил улыбкой, а то и дарил кое-какой дефицитный товар, который ему удавалось приобрести на работе. Однажды Ми Хва вдруг спросила:

– Хочешь познакомиться с хорошей девушкой?

Так эта женщина стала посредницей – «чунмэ» – между Хен Сиком и его будущей женой. Посредничество – пожалуй, самая отличительная черта корейского бракосочетания. Старые конфуцианские нормы поведения не позволяют юноше или девушке отважиться на знакомство самостоятельно. Для этого их друг другу кто-то должен представить.

На вопрос Ми Хва несколько смутившийся Хен Сик деловито сказал:

– Надо посмотреть.

Тут же Ми Хва достала из сумочки фотокарточку молоденькой девушки.

– Ничего, но фотография маленькая, видно плохо, хорошо бы воочию, – пожелал юноша.

Они договорились, и он пришел в ателье на другой день. Тихонько Ми Хва отворила дверь рабочего цеха, и Хен Сик увидел нескольких девушек, орудовавших большими угольниками и ножницами. Женщина указала на девушку у окна, аккуратно разрезавшую серое полотнище по нанесенной на его ворсистую поверхность выкройке. А рядом с ней стояла еще одна, взглянув на которую Хен Сик сразу спросил:

– А с этой можно познакомиться?

Ею оказалась Хян Ми. Длинные шелковистые волосы, добрая улыбка, стройная, как молодой бамбук, фигура сразу запали в душу парню, и он понял, что постепенно начинает терять голову.

Когда Хен Сик ушел, Ми Хва подошла к Хян Ми, отозвала в сторону и сказала, что есть у нее на примете неплохой симпатичный паренек, перспективный, аккуратный и тому подобное, и назначила молодым свидание – на другой день в шесть вечера в парке фонтанов Мансудэ. Там всегда пхеньянцы назначают друг другу встречи, прогуливаются в одиночку и семьями. В этом притягивающем всех словно магнитом месте Хян Ми и Хен Сик встречались каждый вторник. Договорились, что если по какой-либо причине кто-то из них не смог явиться на свидание, встречаться в то же время на другой день: телефонов у них не было.

Прошло полгода, и молодые решили пожениться. Вот тут-то и началась борьба между старым и новым в корейской традиции.

Сначала Хен Сику надо было поставить в известность о своих планах отца в Вонсане – крупном портовом городе на берегу Японского моря. Сын написал письмо, изложив в предельно доступной форме свои намерения. Но родители все это время тоже не сидели сложа руки и думали о судьбе сына, уже подыскав ему невесту по своим вкусам.

Знакомство с родителями Хян Ми хлопот не доставило, если не считать оформления разрешения на поездку в деревню в райотделе общественной безопасности – таков уж тут порядок. Отец и мать девушки, которые уже слышали о чувствах дочери, тепло приняли парня и дали свое согласие.

Хен Сик вновь написал отцу с просьбой приехать в Пхеньян на смотрины. Сын был настойчив, пришлось отцу взять билет на поезд.

На вокзал Хен Сик приехал с Хян Ми. Отец сухо поздоровался, искоса взглянув на девушку, и они поехали на квартиру однокурсника Хен Сика: в общежитии серьезный разговор вести трудно. Там отец беседовал с Хян Ми с глазу на глаз, спрашивая, кто она, какое у нее образование, кто родители, в общем – допрос по всем статьям.

Ничего в результате не сказав, он уехал. Потом приехала мать, но уже даже не взглянула на Хян Ми, которая вновь пришла со своим избранником на вокзал. Сын назначил еще встречу в ресторане, чтобы посидеть и поговорить о женитьбе всем вместе. Однако мать так и не пришла, а уезжая из Пхеньяна, сухо бросила: «Не пара она тебе».

Родители не раз писали Хен Сику, что его девушка не имеет высшего образования, родители ее из деревни, а они ему подыскали более достойную невесту. Но сын ничего не хотел слышать и ответил самым решительным образом, что он женится на Хян Ми, чего бы это ни стоило. Конечно же, в душе этим ответом он надеялся выбить от отца благословение на свадьбу. Ведь даже сегодня в сознании корейца считается просто немыслимым поступить против воли родителей – абсолюта, которому дети должны быть безмерно обязаны за рождение и существование. Отцу оставалось сделать вид, что все идет по его замыслу...

Примерно через месяц наступил день помолвки – «якхонсик». В Пхеньян приехали родители Хен Сика, смирившиеся с упрямством сына, поскольку они были людьми современными. Отец – руководитель на фабрике, мать – преподаватель в экономическом институте. Но какой-либо фамильярности в отношениях с сыном и будущей невесткой они избегали.

Все вместе направились в деревню к родителям Хян Ми, Встретили их очень тепло. Отцы уединились в кабинете, где обычно делает уроки младший сын, и стали вести разговор о подготовке к свадьбе. Часа через два день свадьбы был определен.

Зачастую свадьбы здесь гуляют но нескольку раз. Сначала могут сыграть в доме жениха, затем в доме невесты, особенно если семьи живут в разных отдаленных друг от друга местах. Но в крупных городах свадьбу отмечают чаще всего в ресторанах для новобрачных.

Наши герои сочетались в доме родителей Хен Сика. Для этого приглашенные на нее родственники и друзья отправились в Вонсан – все, кроме родителей невесты. Они в свадьбе не участвовали; таков порядок. Бели бы торжество устроили в доме отца Хян Ми, на него не приехали бы родители жениха. Лишь позднее родственники мужской половины прибыли с визитом в деревню к Чве Ман Су.

Квартира в Вонсане больше по площади, чем домик крестьянина, поэтому удобнее было гулять там. Но – самое главное – невеста, выходя замуж, приходит в дом мужа, автоматически вливаясь в его семью. Вот и справили свадьбу в Вонсане, хотя жить молодым предстояло в Пхеньяне, где Хен Сик скоро должен был подучить однокомнатную квартиру в старом доме. Ее прежние хозяева переехали в новый микрорайон. Вот и появилась возможность обосноваться в собственном доме сразу после свадьбы. Очень большая удача.

У Примечательно, что здесь нет никаких загсов. Браки регистрируются в местном отделении службы общественной безопасности. Приходят молодожены в отделение, заполняют бланк, и им ставят печати в паспорта. Дата бракосочетания определяется днем самой свадьбы, ведь она – событие поважнее, чем бумажная регистрация новой семьи.

В назначенный день гости – друзья и родственники – съехались в Вонсан. В доме родителей Хен Сика все уже было готово к торжеству. В гостиной накрыли стол для жениха и невесты. В самом его центре установили огромный, похожий на пирамиду торт, обмазанный разноцветными кремами. На одной из его граней кремовой вязью написан слоговой знак «чхук». А означает он в краткой форме примерно следующее: «Поздравляем жениха и невесту, желаем им счастья и долгих лет совместной жизни!»

Напротив места, где должен сидеть жених, установили блюдо с жареной курицей – символом невесты, а перед его избранницей – с жареным петухом, стало быть, образом ее суженого. Для большей ясности в клюв петуха воткнули сигарету, поскольку Хен Сик слывет заядлым курильщиком, а в клюв курицы – стручок острого красного перца. Возможно, это какой-то старый обычай, но о значении его никто из родственников и гостей на этой свадьбе уже и не помнил. Угощения эти обставили бутылками пхеньянского пива и крепкой рисовой водки, которые здесь принято пить вперемешку. У самого же края стола располагалась на керамическом подносе сырая – килограмма на три – тушка карпа, древнего символа мудрости и долголетия. Его изображения – неотъемлемая деталь росписи древних храмов.

Надо заметить, что ни торт-башню, ни курицу с петухом, ни сырого карпа, купленного на кооперативном рынке за месячную почти зарплату рабочего, во время гуляния никто не ел. Их назначение было сугубо ритуальным.

Входя в комнату, гости одаривали жениха и невесту памятными подарками – вазочками и прочими украшениями для дома. Кто-то подарил будильник, кто-то утюг. Молодожены восседали за своим столом, позируя перед фотографом, то вдвоём, то с родственниками. Затем внесли еще два стола и подставили их в виде буквы Т к тому, что был накрыт для виновников торжества, В мгновение ока накрыли скатерти и разместили на них угощения. Обязательное среди них – холодная лапша «хук-су». Снова символ, хотя на этот раз – съедобный. Длинные нити лапши воплощают в себе долголетие.

Свадьба началась, и жених с невестой обменялись подарками. Хен Сик вручил своей избраннице недорогое серебряное кольцо, купленное с помощью его друзей из туристского бюро в долларовом магазине в Пхеньяне на обменные сертификаты, а Хян Ми подарила ему электронные часы «Чхильбосан» корейско-японского производства. Затем Хян Ми взяла в руки блюдце с керамической чашечкой, а когда Хен Сик наполнил его до края водкой, молча протянула обеими руками будущему свекру. Теперь она должна почитать его как родного отца. Затем такую же чашечку Хян Ми поднесла матери Хен Сика.

– Живите счастливо, пока ваши волосы не побелеют как молодые луковицы, – произнесла та, отпив из чашечки водки.

Наконец все расселись за стол. Рядом с молодыми посадили «туллори» – что-то вроде друзей-свидетелей, если искать аналогию с нашими реалиями. Нашелся и тамада – дядя Хен Сика, необычайно веселый и живой человек, средней величины административный работник. Он завершил официальную часть церемонии и дал команду к началу свадебного веселья. Теперь налили жениху и невесте. Они выпили, и гости затянули песню «Чхукпок ханора»:

В доброе время, в добрый день

связала их любовь.

Так пусть для них она ярко цветет!

Счастья! Счастья вам, новая семья!

Потом спели «Выпьем за счастье!», произнося тосты и пожелания, и лица гостей постепенно раскраснелись. Тамада надел на палочку для еды круглую рисовую лепешку «тток» и поднес к лицам жениха и невесты.

– А сейчас мы узнаем, кто будет главным в этой семье. Попробуйте-ка укусить с двух сторон эту лепешечку! – оказал он и стал под дружный смех окружающих одергивать руку так, чтобы никто из них не сумел схватить зубами «тток». Пару раз уста молодых соединились, не поймав лепешку, что еще пуще развеселило гостей. Однако все же Хян Ми удалось вцепиться в сероватую рисовую мякоть, и тамада – конечно же, в Шутку! – провозгласил ее хозяйкой новой семьи.

Незаметно пролетели два часа. На улице стемнело. Уходя, гости оставляли отцу Хен Сика деньги – непременный дар, который преподносят, помимо свадебного сувенира, молодоженам. Обычно близкие родственники и друзья оставляют изрядные суммы, порой превышающие месячный заработок человека среднего достатка в КНДР. Примерно от ста вон (около 60 рублей) до 20 – 30 приготовил каждый гость. Общей суммы с лихвой хватило на то, чтобы покрыть все расходы, связанные с праздничным столом.

Когда гости ушли, родители Хен Сика, молодые и родственники, оставшиеся ночевать в этом доме, вновь сели за стол. Но так шумно уже не было. Теперь настал черед невесты сделать подарок своим новым родителям. Свекру подарила она сшитый ею же выходной костюм, а свекрови – яркий материал на платье.

...Пока автобус катил по дороге в Пхеньян, Хян Ми вспомнила и день, когда в первый раз приехали они – уже мужем и женой – в деревню к ее отцу, как приезжали ее родители с братьями и сестрой на праздники в столицу, где с утра до вечера сидели на весенней траве в парке Моранбон. В выходные дни, особенно когда приятная погода, в это райское местечко стекаются тысячи пхеньянцев.

Вытерпев еще минут двадцать езды на троллейбусе, молодая семья добралась до дома. Измотанные дорогой, прошли они длинный общий балкон-коридор и отворили дверь своей квартиры. После насыщенного дня было приятно отдохнуть у телевизора. Хен Сик щелкнул выключателем, покрутил антенну и уселся в старенькое кресло, доставшееся от родителей. Пока жена укладывала дочь, он не заметил, как уснул. Революционной оперы «Море крови» он не дождался.

Завтра предстоял новый день, полный новых забот и надежд. Чего из них больше – никто не знает.

Пхеньян Иван Захарченко, корр.ТАСС – специально для «Вокруг света» / Фото автора