Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №06 за 1987 год"

Роберт Хайнлайн. Гражданин галактики

– Номер девяносто семь,– объявил аукционист.– Мальчик! Паренька вытолкали на помост. Он стоял в напряженной позе, затравленно сверкая глазами и озираясь по сторонам. Невольничий рынок располагался с той стороны площади Свободы, которая примыкает к космодрому, и отсюда открывался широкий вид на холм, увенчанный, словно короной, знаменитым зданием Президиума Саргона – капитолия Девяти Миров. Вид этот был незнаком и непривычен юному рабу: мальчик даже не знал, на какую планету забросил его невольничий корабль.

– Номер девяносто семь,– повторил аукционист.– Здоровый симпатичный парень. Может быть использован как паж или мальчик для накачки шин. Взгляните на...– Его голос потонул в реве севшего звездолета.

Старый нищий по прозвищу Кривой Баслим изогнулся всем своим полуобнаженным телом и заглянул единственным глазом за край помоста. Мальчик был похож на изможденное и затравленное животное. Под коркой грязи на спине виднелись белые шрамы – следы плетки, красноречивые свидетельства отношения прежних хозяек

Разрез глаз и форма ушей мальчика навели Баслима на мысль, что этот юный раб, возможно, прямой потомок землян, однако сказать это наверняка нищий не решился бы. Заметив устремленный на него взгляд калеки, паренек яростно сверкнул глазами.

– Два минима,– объявил аукционист.– Кто предложит четыре?

– Четыре,– со смехом крикнул синдонианин из первого ряда.

– Пять! – послышался чей-то голос. Синдонианин жестом поманил к себе нищего. Баслим подполз на руках и одном колене, волоча по пыли культю второй ноги.

– Пять минимов – раз,– запел аукционист.– Пять минимов – два...

– Шесть! – прошипел синдонианин и, заглянув в торбу Баслима, высыпал в нее из своего кошелька горсть медяков.

– Семь! – прокаркал Баслим.

– Семь минимов – раз! Эй, джентльмен с поднятым пальцем, вы предлагаете восемь?

– Девять! – закричал нищий. Цена подползала к стеллару – слишком дорогое удовольствие для большинства присутствовавших, боявшихся испортить шутку синдонианина и перекупить ненароком совершенно никчемного раба.

– Девять минимов – раз! Девять минимов – два! Девять минимов – три! Продано за девять минимов,– аукционист столкнул мальчика с помоста, и тот угодил прямо в руки нищего.– Забирай и проваливай!

– Но-но, полегче,– с угрозой произнес синдонианин.– А купчая?

Все это время мальчик тихонько стоял рядом. Он понимал, что продан и что его новый хозяин не кто иной, как этот уродливый старик. Баслим поднялся с земли, обхватил раба за плечи и оперся на него, как на костыль. Обретя в ребенке мало-мальски надежную опору, он с достоинством поклонился и сипло произнес:

– Благородный сэр, я и мой слуга благодарим вас.

– Не за что, не за что,– нетерпеливо проговорил синдонианин и отмахнулся от Баслима шейным платком, словно от назойливой мухи.

От площади Свободы до Баслимовой норы было около полумили, но шли они долго. Скакал нищий гораздо медленнее, чем ползал, к тому же и на ходу он не забывал о своей основной профессии, заставляя мальчика совать торбу под нос каждому встречному.

Обиталище Баслима находилось под старым амфитеатром, часть которого была снесена после издания указа о строительстве нового Колизея. В развалинах идти стало тяжелее, и старик вынужден был снова опуститься на три точки опоры. Наконец они добрались до темного лаза, и Баслим заставил мальчика первым нырнуть в подземелье. Протиснувшись сквозь торосы из битого кирпича, они очутились в довольно прямом коридорчике, потом поползли под уклон, туда, где были когда-то клетки гладиаторов. В кромешной тьме они добрались до хорошо оструганной деревянной двери. Баслим распахнул ее, подтолкнул мальчика вперед, вполз сам и, захлопнув дверь, включил свет.

Паренек вытаращил глаза: картина, представшая его взору, никак не вязалась с тем, что он ожидал увидеть. Перед ним была маленькая, но вполне пригодная для жилья комната, чистая и без щелей. Встроенные в потолок плафоны излучали мягкий свет, обстановка была скудная, но вполне приличная. Мальчик растерянно оглянулся. Это было лучшее жилище, какое ему когда-либо доводилось видеть.

Нищий подскочил к стеллажу у стены и достал что-то с полки. Лишь после того, как хозяин размотал набедренную повязку и приладил какое-то устройство к култышке, мальчик догадался, что это протез. Затем нищий встал, вытащил из сундука брюки и натянул их. Теперь никому и в голову не пришло бы заподозрить в нем калеку.

– Иди-ка сюда,– проговорил старик на космическом эсперанто. Мальчик не шелохнулся. Тогда Баслим взял его за руку и провел в соседнюю каморку, служившую одновременно кухней и ванной. Наполнив водой ушат, нищий сунул своему рабу обмылок: – Искупайся-ка.

Паренек поколебался, потом стащил набедренную повязку и принялся опасливо мылиться.

– Ну вот и молодцом,– похвалил его Баслим. Он бросил грязную повязку в помойное ведро, извлек откуда-то полотенце и, повернувшись к пареньку спиной, занялся стряпней. Минуту спустя он оглянулся. Мальчуган исчез. Баслим неторопливо вышел в большую комнату и увидел, что его раб, голый и мокрый, неистово трясет дверную ручку. Баслим похлопал его по плечу и указал пальцем в сторону ванной.

– Остынь и иди мыться.

Когда мальчишка кончил купаться, Баслим открыл кухонный шкаф и достал флакончик с йодом и несколько тампонов. Все тело ребенка, испещренное царапинами и порезами, представляло собой одну сплошную рану. Почувствовав укусы йода, мальчуган заерзал.

– Стой спокойно! – строго сказал Баслим. Покончив с врачеванием, он принес грязную тряпицу, жестами велел мальчику свернуть себе набедренную повязку и вернулся к плите. Скоро он поставил на стол в большой комнате котелок с тушеным мясом, положил горсть свежих стручков чечевицы и наконец добавил к трапезе увесистую краюху хлеба.

– Садись,– пригласил он, немного передвинув стол. Мальчик опустился на краешек сундука, но сидел напряженно, готовый каждое мгновение сорваться с места, и не притрагивался к еде.

– В чем дело? – спросил Баслим и, перехватив метнувшийся на дверь взгляд своего раба, добавил: – Ах, вот оно что...

Он поднялся и прижал палец к окошечку замка.

– Дверь открыта,– объяснил старик.– Либо сиди и ешь, либо мотай отсюда!

Нищий повторил это на нескольких языках и с потаенной радостью заметил, что один раз мальчик понял его. Таким образом вопрос о родном языке раба был снят. Баслим снова уселся за стол и взял ложку. Мальчик сгорбился над своим котелком и набросился на еду с жадностью волчонка...

– Ну и молодец ты у меня,– похвалил Баслим, когда парнишка поел.– Я ложусь спать. Как, кстати, тебя величать?

– Торби,– после секундного колебания ответил мальчик.

– Торби... славное имя. Можешь звать меня просто папой. Спокойной ночи.

Баслим отвязал протез, водворил его на стеллаж и поскакал к своей постели – толстой рогоже в углу. Он прижался к стене, чтобы освободить побольше места для мальчика, и сказал:

– Гаси свет и ложись.

Свет погас. Баслим напрягся, ожидая, что вот-вот скрипнет отворяемая дверь. Нет, парень не собирался удирать. Старик почувствовал, как шевельнулся матрац – это Торби забрался на ложе.

– Все хорошо, Торби,– ласково сказал он.– Кончились твои беды. Теперь тебя больше никогда не продадут.

Раны Торби мало-помалу затянулись. Старый нищий раздобыл где-то еще один матрац и соорудил для мальчика постель в другом углу, однако выдавались ночи, когда Торби мучили кошмары, и тогда Баслим, проснувшись, чувствовал тепло прильнувшего к нему маленького тельца. Спал старик чутко, но в такие ночи он никогда не ругал Торби и не гнал его прочь. Однажды он услышал, как мальчик хнычет и зовет во сне мать. Это навело его на мысль подлечить Торби гипнозом. В стародавние времена он выучился этому хитрому искусству, хотя и недолюбливал гипноз: вторжение в человеческую психику Баслим считал делом аморальным, однако сейчас он понимал, что столкнулся с крайним случаем.

Старик догадывался, что Торби разлучили с родителями, когда тот был еще совсем маленьким ребенком. И вся дальнейшая жизнь мальчика представляла собой, по-видимому, пестрый калейдоскоп, где роль цветных стекляшек играли новые лица хозяев.

Как-то вечером после ужина старик сказал:

– Торби, ты сделаешь для меня одну вещь?

– Конечно, пап, а что?

– Надо, чтобы ты лег на кровать, а потом я сделаю так, что ты станешь сонным-пресонным, и мы поговорим, ладно?

– Как так поговорим? Я же буду спать.

– Сон сну рознь. Ты только чуть-чуть задремлешь, но все равно сможешь разговаривать.

Торби немного растерялся, но согласился. Старик запалил свечу, чтобы привлечь внимание ребенка к язычку пламени, потом приступил к внушению. Скоро Торби заклевал носом и наконец задремал.

– Торби, ты спишь, но все равно слышишь меня и можешь отвечать,– сказал Баслим.– Ты помнишь, как назывался звездолет, на котором тебя сюда привезли?

– «Веселая вдовушка».

– Попробуй вспомнить, что было прежде, чем ты очутился на борту. Представь себе, что ты снова на той планете, откуда тебя привезли. Я буду рядом, и с тобой ничего не случится. Ну, вспоминай. Как называлась планета, как выглядела? Вообрази, что смотришь на нее...

За полтора часа Баслим заставил мальчика вспомнить все его жуткое прошлое вплоть до того момента, когда его совсем малышом вырвали из родительских рук. Во-первых, ему удалось установить, что мальчик рожден свободным. Его родным языком, как и предполагал старик, был язык Земли. Торби не помнил ни своей фамилии, ни каких-то особых примет родителей. Отчаявшись добиться от мальчика большего, Баслим оставил зародившуюся было надежду связаться с его родными.

– Хорошо, Торби,– сказал наконец старик.– Сейчас ты проснешься, но прежде забудешь все, о чем мы говорили. Отныне ты больше никогда не увидишь дурных снов, понял?

Вскоре Торби стало лучше. Ему снились только приятные сны, и ночи протекали спокойно, чего не скажешь о днях. По утрам они вместе с Баслимом отправлялись на площадь Свободы, и старик садился на землю, а мальчик с торбой в руках вставал рядом. Полиция лишь злобно покрикивала на нищих, никогда не выгоняя их с площади: между попрошайками и блюстителями закона существовал молчаливый уговор о мзде за нейтралитет, поскольку зарплата полицейских не позволяла свести концы с концами. Торби быстро узнал, что мужчины, гуляющие по площади в сопровождении дам, проявляют поистине королевскую щедрость при условии, что за подаянием нищий обращался к их спутницам.

За два года Торби волей-неволей набирался житейского опыта и познавал окружающий мир. Джуббулпор – столица Джуббула и Девяти Миров, главная резиденция Великого Саргона – насчитывала три тысячи нищих, имеющих лицензии на право занятия попрошайничеством, и шесть тысяч уличных торговцев.

Формально Торби не считался представителем дна, ибо имел официальный общественный статус раба и профессию нищего, узаконенную лицензией. Однако на деле более низкой ступени социальной лестницы, чем та, на которой стоял мальчик, здесь просто не существовало. Он научился лгать и красть, узнал, что обман и воровство на городских задворках почитаются как особый талант. Когда Торби чуть подрос и освоил местный язык, Баслим начал отпускать его из дому в одиночку. Иногда за покупками, а подчас даже и на паперть.

Однажды Торби вернулся домой с пустой котомкой. Ни единого слова упрека не сорвалось с губ старика. Баслим упорно молчал, и тогда мальчик первым начал разговор.

– Эй, пап, смотри, что я принес,– хвастливо сказал он, доставая из-под набедренной повязки яркую пеструю косынку.

– Где ты это взял?

– У одной красивой леди. Это было проще пареной репы, пап. Меня Зигги научил.

– Торби, объясни мне, почему ты вдруг захотел заняться совсем не тем, что делал прежде? Мы в состоянии платить полицейским, вносить деньги в фонд союза нищих и давать кое-что на церковные нужды. И при этом живем припеваючи. Ты помнишь, чтобы мы с тобой когда-нибудь голодали?

– Нет. Но ты только посмотри на эту косынку. Она стоит не меньше стеллара!

– По крайней мере, вдвое больше. Но скупщик краденого даст тебе за нее два минима. Разве меньше ты приносишь с паперти?

– Ну... все равно это интереснее, чем попрошайничать. Видел бы ты Зитти в деле. Лучший мастер в городе!

– Ты знаешь, как он лишился одной руки? Его сцапали. Слыхал, что бывает за воровство? На первый раз тебе отрубят руку, как это случилось с Зигги. А стоит ему попасться во второй раз, и его укоротят. Наши судьи считают, что два раза учить одному и тому же бессмысленно, поэтому всех рецидивистов попросту укорачивают.

– Но меня не поймают, пап! Я буду осторожно, как сегодня.

Баслим вздохнул.

– Торби, принеси-ка купчую, которую мне на тебя выдали.

– Зачем?

– Принеси, принеси...

Баслим взял у мальчика бумагу.

– Я дарю тебе свободу. Завтра пойдешь в имперский архив и уладишь все формальности.

– Пап, зачем ты это делаешь? – у Торби отвисла челюсть.– Ты меня прогоняешь?

– Нет, можешь остаться, но только как вольноотпущенник. За преступления раба отвечает хозяин. Будь я из благородных, ты мог бы воровать сколько душе угодно. Однако ты прекрасно знаешь, к какому классу я принадлежу. У меня не хватает ноги и глаза, и я просто не могу себе позволить потерять еще и руку. Коли на то пошло, пусть уж меня лучше сразу укоротят, да и дело с концом.

– Не освобождай меня, пап,– хныча, взмолился Торби.– Я хочу быть твоим. Я больше не буду!

Баслим обнял его за плечи.

– Слушай, Торби, давай условимся так. Я пока не стану подписывать твои бумаги, но ты должен обещать мне, что никогда больше не будешь воровать. Ни у прекрасных леди в портшезах, ни у своих собратьев бедняков... У богатых красть слишком опасно, а у товарищей – позорно. И ты не будешь мне врать, договорились?

– Да...– еле слышно ответил Торби.

– Так вот,– продолжал Баслим,– буде тебе украсть что-нибудь, я об этом непременно узнаю. И тогда я не просто освобожу тебя, но вышвырну вон, предварительно вернув тебе все то, с чем ты впервые переступил порог моего дома – то есть набедренную повязку и синяки. Тогда уж между нами все будет кончено! А теперь – ложись спать.

Баслим погасил свет и растянулся на матраце. «Не перегнул ли я палку? – подумал он.– А впрочем, в этом гнусном мире такое воспитание, наверное, только на пользу».

На улице Торби и Баслим никогда не говорили о своих домашних делах. Ни один гость не переступал порога их каморки, хотя Торби начал понемногу заводить приятелей, а у старика их были десятки. Торби догадывался, что у Баслима были дела и помимо нищенства. Однажды мальчик проснулся на рассвете и услышал в комнате какую-то возню. Он встал и зажег свет, поскольку знал, что в темноте одноногий старик совершенно беспомощен.

– Как ты себя чувствуешь, пап? – спросил мальчик и остолбенел: перед ним стоял незнакомец, мало того – джентльмен!

– Это я,– произнес чужак голосом Баслима.– Извини, что нагнал на тебя страху. Надо было сначала переодеться, а уж потом входить. Я бы так и сделал, если б не обстоятельства...– Он снял свой роскошный костюм, потом шляпу и стал больше похож на себя. Только вот...

– Пап, а как же глаз?

– Ах, это... Его нетрудно вытащить. С двумя глазами я симпатичнее, правда?

– По-моему, раньше лучше было,– испуганно сказал Торби.

– Да? Ну ладно, я не буду очень часто вставлять второй глаз. Раз уж ты не спишь, помоги мне, пожалуйста.

Но толку от Торби было мало: все, что делал сегодня Баслим, казалось ему в диковину. Перво-наперво нищий вытащил свой стеклянный глаз и разделил его надвое. Потом извлек из зрачка крохотный цилиндрик.

– Собирайся, сейчас пойдешь на улицу,– сказал он Торби.– Поторопись, у нас мало времени.

Торби наложил грим и вымазал лицо грязью. Баслим передал ему цилиндрик, потом показал мальчику фотографию.

– Смотри внимательно. Этот человек зайдет в какую-нибудь пивнушку или лавочку близ космодрома. Сначала загляни к мамаше Шаум, потом в «Сверхновую» и «Деву под вуалью». Если не встретишь его там, начинай собирать подаяние на улице Радости. До начала третьего часа ты должен отыскать этого мужчину. Увидев его, тут же сунь в торбу вот эту штуку и присыпь монетками, потом подойди и попроси милостыню, но не забудь сказать, что ты – сын Кривого Баслима. Отправляйся!

Что есть духу Торби понесся к космодрому. До улицы Радости он добрался довольно скоро, но нужного человека не нашел ни в одной из лавочек, о которых упоминал Баслим. Отпущенный на поиски срок уже истекал, когда Торби увидел наконец того, о ком говорил приемный отец. Джентльмен выходил из лавочки. Мальчик перебежал улицу и незаметно подкрался к нему. Увы, человек был не один, но откладывать выполнение задания Торби не решился.

– Подайте, добрые люди! – запел он.– Подайте от щедрот своих бедному сыну Кривого Баслима...

Джентльмен неторопливо достал кошелек.

– Не давайте,– посоветовал его спутник.– На всех плутов не напасешься.

– Да ладно уж,– человек с фотографии порылся в кошельке, заглянул в торбу и сунул туда руку.

– Спасибо, добрые господа.

Прежде чем отправиться своей дорогой, Торби изучил содержимое котомки. Маленький цилиндрик исчез.

Баслим стоял на площади Свободы на своем излюбленном месте возле помоста для торгов и смотрел в сторону космодрома.

– Порядок,– шепнул Торби, подходя к нему.

Как только пробил третий час, с космодрома с ревом взлетел корабль. Старик облегченно вздохнул и улыбнулся.

– Что это за звездолет? – спросил Торби.

– Это вольный торговец «Цыганочка»,– ответил Баслим.– Он летит к станциям Кольца. На нем отбыл человек с фотографии. Теперь ты можешь пойти домой и позавтракать. А впрочем... перекусим в кафе, ты это заслужил!

Баслим теперь перестал скрываться от Торби, хотя и не объяснял, что он делает, зачем и почему. Иногда нищенствовать шел кто-то один, и в таких случаях подаяние собиралось только на площади Свободы, поскольку Баслим в первую голову интересовался прибытием и отлетом невольничьих кораблей, равно как и аукционами, которые устраивались после того, как очередной такой корабль садился в порту.

Немного подучившись, Торби смог более ощутимо помогать Баслиму в этих делах. У старика была собственная методика преподавания, состоявшая из упорства и твердого убеждения, что человек способен освоить любую науку.

– Ой, пап, ну неужели я все запомню?! – восклицал, случалось, Торби, зубря грамоту.

– Я же запомнил. Сейчас ты учишься смотреть и видеть, замечать и запоминать по методу одного древнего мудреца, доктора Реншоу с планеты Земля. Ты ведь слышал о такой планете, правда?

– Ну, слышать-то слышал... Только не верится мне, что с неба вода замерзшая падает, что дома бывают выше нашего Президиума, а на деревьях живут маленькие человечки.

– У тебя в голове все перепуталось,– со вздохом сказал Баслим.

– Торби,– как-то позвал мальчика Баслим во время одного из уроков,– мне надо поговорить с тобой.

– А что такое?

– Сынок, что ты будешь делать, когда я умру?

– Ты заболел, пап? – всполошился Торби.

– Нет, но в моем возрасте всякое случается. Что ты станешь делать, если я умру? Займешь мое место на площади Свободы? Мы оба знаем, что это ничего не даст. Ты уже вырос, и никто больше не верит твоим сетованиям на жизнь и недостаток витаминов. Тебе и сейчас подают гораздо меньше, чем в детстве.

– Я не собираюсь сидеть у тебя на шее,– прошептал Торби, поняв Баслима по-своему.– Можешь сдать меня внаем на бирже труда.

– Это не выход! – рассердился старик.– Нет, сынок, я считаю, что нам надо расстаться.

– Не хочу я освобождаться! И не уйду никуда, даже если ты подпишешь бумаги...

– Послушай, сынок, я сейчас все объясню. На Джуббуле тебе делать нечего. Если я умру, не успев освободить тебя, ты станешь имуществом Саргона. Да и освобождение мало что решает. Чем ты займешься? Слушай внимательно. Я продам тебя одному своему знакомому, и ты улетишь с планеты вместе с ним. Потом ты покинешь борт звездолета, но совсем не там, где должен будешь сойти согласно билету.

– Нет!

– Помолчи. Тебя высадят на планете, где рабство стоит вне закона. Это все, что я могу сделать.

– Нет, я останусь с тобой!

– Вот как? Торби, я не хотел бы напоминать тебе об этом, но ты не в силах помешать мне. У меня есть бумага, где сказано, что я могу распоряжаться тобой по своему усмотрению.

– Ой-ой-ой, как страшно...

Баслим никак не мог заснуть. Часа через два после того, как погас свет, он услышал, как Торби тихо поднялся с постели, прошел на кухню, покопался в хлебнице, потом напился воды впрок и выскользнул из дома. Баслиму и в голову не пришло задерживать Торби: старик слишком уважал себя, чтобы мешать другим свободно принимать решения. Торби не было четверо суток, а вернулся он среди ночи. Баслим слышал, как парень входил в дом, но он снова ничего не сказал. Лишь теперь, впервые после ухода юноши, он смог уснуть спокойно.

Утром Баслим встал как ни в чем не бывало.

– Доброе утро, сынок,– сказал он.

– А? Доброе...

Вскоре они уже сидели за столом. Баслим ел как всегда, аккуратно и равнодушно. Торби лишь ковырял ложкой свою кашу. Наконец он не выдержал:

– Папа, когда ты меня продашь?

– В день твоего побега я сходил в архив и выправил вольную грамоту. Ты свободный человек.

Торби вытаращил глаза, потом потупился.

– Зря ты это,– сказал он наконец.

– Что делать? Я не хотел, чтобы тебя поймали, объявили беглым рабом, выпороли и выжгли соответствующее клеймо. А теперь тебе не грозят ториевые рудники. Если ты уже поел, бери котомку, и пошли.

Освобождение мало что изменило в жизни Торби. Однако с нищенством ему пора было кончать: здоровый юноша не мог собирать подаяние. Нередко Баслим прямо с паперти отсылал Торби домой учиться или выполнить какое-то поручение, а сам оставался на площади Свободы. Иногда Баслим исчезал, часто без предупреждения. В таких случаях Торби проводил на паперти целый день, отмечая время прибытия и взлета кораблей и запоминая все связанное с аукционами. Как-то раз Баслим исчез на целых две девятидневки. Но Торби продолжал ходить на площадь, посетил три аукциона и все важные сведения аккуратно занес в блокнот.

– Почему ты вел записи вместо того, чтобы все запоминать? – первым делом спросил старик, когда вернулся.

– Боялся забыть или напутать...

– М-да... Слушай, сынок, мы ведь так и не решили, что ты будешь делать после моей смерти, а больше ждать нельзя. Вот что: когда меня не станет, ты должен будешь найти одного человека и передать ему сообщение. Не подкачаешь?

– Нет, конечно. Только я не люблю, когда ты так говоришь, пап. Ты еще меня переживешь.

– Все может быть. А теперь слушай. Ты отыщешь нужного человека, хотя на это может уйти время, и передашь ему сообщение. После этого он, надеюсь, пристроит тебя к делу. Считай мои слова последней волей человека, любившего тебя и сделавшего для твоего блага все, что было в его силах.

– Хорошо, пап.

– Тогда – за работу!

«Нужных людей» было пятеро, и все они служили капитанами торговых звездолетов, время от времени совершавших посадки на космодромах Девяти Миров. Изучив список кораблей, Торби сказал:

– Пап, но ведь тут садился один из этих пяти торговцев. Когда еще другие прилетят?!

– Может статься, через несколько лет. Однако сколько бы ни прошло времени, сообщение ты должен передать слово в слово тому из пяти капитанов, кого увидишь первым.

Сообщение было кратким, но запомнить его Торби никак не мог, потому что Баслим продиктовал текст на трех неизвестных мальчику языках, заставляя его зазубривать звуки. Когда Торби в седьмой раз споткнулся на первом варианте, Баслим схватился за голову:

– Нет, так дело не пойдет! Слушай, ты помнишь, как я однажды усыпил тебя?

– Эх, мне бы сейчас вздремнуть немножко...

– Отлично!

Баслим привел его в состояние легкого транса, потом ввел в прибор для обучения во сне текст и прокрутил его Торби. Проснувшись, юноша отбарабанил сообщение назубок.

За пределы города Баслим Торби не выпускал. Зато огромный город юноша излазил вдоль и поперек. Спустя три девятидневки после того, как Торби выучил сообщение, Баслим вручил ему записку, которую надо было отнести в район ангаров, где строили и чинили звездолеты.

– Захвати свою вольную грамоту,– велел старик.– А если нарвешься на полицейского, объясни ему, что ищешь работу в ангарах. Вольноотпущенников иногда нанимают туда в качестве подсобных рабочих. Записку чуть что – глотай. Кого ты должен разыскать?

– Рыжего коротышку с бородавкой на левой ноздре,– ответил Торби.– У него закусочная прямо напротив главных ворот. Я должен купить пирожок с мясом и сунуть бумажку вместе с деньгами. Все верно?

– Правильно. Действуй!

Путь Торби лежал вокруг космодрома через фабричные поселки. Здесь кипела жизнь. Перебегая улицы перед грузовиками, Торби слышал задорную брань водителей и с удовольствием поддразнивал их. Он заглядывал в приоткрытые двери, гадая, что за машины тарахтят в цехах и почему простолюдины, если они не рабы, вынуждены целыми днями, не сходя с места, снова и снова делать одно и то же. Рабский труд на заводах был запрещен: простолюдинам не хотелось терять работу. В прошлом году здесь была крупная стачка, и даже Саргону пришлось стать на сторону вольнонаемных рабочих – иначе не миновать бы бунта.

Интересно, кто он такой, этот Саргон? Правда ли, что он никогда не спит и видит своим глазом все, что творится в Девяти Мирах? Отец говорит, что это чушь, и Саргон – такой же человек, как все. Но как же тогда он ухитрился стать Саргоном?..

Торби миновал фабрику и поравнялся с ангарами. Во дворе за главными воротами на капитальном ремонте стояло несколько звездолетов, окутанных паутиной стальных лесов. Прошмыгнув между выезжавшими с космодрома машинами, Торби приблизился к двери забегаловки и заглянул внутрь. Вместо рыжего коротышки за прилавком стоял какой-то чернявый, почти лысый человек без всяких бородавок. Человек заметил, что за ним наблюдают, и Торби был вынужден войти.

– У вас есть сок солнечной ягоды с мякотью?

– Деньги вперед.

Привыкший к частым проверкам своей платежеспособности, Торби выудил из набедренной повязки монету. Буфетчик откупорил бутылку. Отойдя в сторонку, но не настолько далеко, чтобы навлечь на себя подозрение в попытке умыкнуть пустую посуду, Торби смаковал напиток и внимательно следил за каждым посетителем в надежде, что коротышка просто отлучился и вот-вот появится. Чуть погодя буфетчик поднял на юношу глаза.

– Может, ты собрался зализать горлышко бутылки?

– Уже допил, спасибо,– Торби поставил бутылку на прилавок.– Когда я тут был в прошлый раз, буфетчиком работал один рыжий парень. Интересно, куда он делся?

– Он что, твой приятель?

– Да нет, так, болтали иногда, если я заходил хлебнуть водички.

– Покажи-ка пропуск!

– Что? Но я же так просто...

Лысый попытался вцепиться в запястье Торби, но тот проворно отскочил назад. Без умения уворачиваться от пинков и оплеух нищему не прожить, поэтому зря буфетчик надеялся застать юношу врасплох: рука лысого сцапала только пригоршню воздуха. Он выбежал из-за прилавка, но Торби уже нырнул в поток уличного транспорта, которого, по счастью, было много: по этой дороге перевозилось все необходимое для нормальной работы ангаров. Трижды счастливо разминувшись со смертью, юноша нырнул в темную аллею и теперь очутился почти позади забегаловки. Тут его искать не будут. По расчетам Торби, минут через десять лысый вернется за стойку, тогда можно будет выходить и спокойно отправляться домой.

Похоже, что маленький домик, во дворе которого стоял юноша,– ручная прачечная. Вокруг валялись деревянные корыта, висели веревки. Теперь Торби точно знал, где он. Злополучная забегаловка находилась через два дома от прачечной. Торби приник к земле и выглянул из-за угла: все ли спокойно? По аллее шли двое патрульных! Значит, погоня не окончена и полицию подняли по тревоге... Где же укрыться? В прачечной проверят. Бежать – значит попасть в руки другого патруля, рыщущего в округе.

Взгляд Торби остановился на старом корыте, и секунду спустя он уже лежал под ним, прижав колени к подбородку. Он с ужасом заметил, что из-под корыта торчит краешек набедренной повязки, но исправить положение уже не успел: послышались шаги. Затем кто-то уселся на корыто. Торби затаил дыхание.

– Эй, мамаша! – раздался мужской голос.– Не видали, случаем, молодого парня? Босой, в набедренной повязке, длинный такой...

– Вообще-то сюда забегал один,– услышал Торби.– Я уж думала, за ним привидение гонится, так мчался. Не знаю, правда, тот ли это, который вам нужен.

– Тот, тот самый! Куда он побежал?

– Сиганул через забор, потом шмыгнул вон туда, в проход между домами.

– Спасибо, мать. Двигаем, Джуби!

Торби не шевелился. Женщина постучала по дереву ладонью.

– Сиди где сидишь,– шепнула она и ушла. Спустя полчаса Торби услыхал скрип несмазанных колес, и по днищу снова постучали.– Как только я приподниму корыто, прыгай в тележку. Она стоит прямо перед тобой.

Торби не отвечал. Внезапно дневной свет больно резанул его по глазам, ослепил, но все же юноша успел заметить небольшую деревянную тачку. В следующее мгновение он уже сидел на дне. Чьи-то руки завалили его тюками, потом послышался голос:

– Сиди тихо. Я скажу, когда вылезать.

– Ясно. Спасибо вам огромное! Я отплачу, честное слово...

– Не будем об этом. Они упекли в рудники моего мужа. Не знаю, что ты натворил, и знать не хочу, но выдавать людей полиции не в моих привычках. А теперь притихни!

Трясясь и громыхая, маленькая тележка двинулась вперед. Время от времени женщина останавливалась, брала один из узлов и уходила с ним, потом возвращалась и кидала в кузов тачки грязное белье. Торби покорно терпел. Наконец тележка замедлила ход.

– Выпрыгивай с правой стороны и сматывай удочки!– велела женщина. Торби отшвырнул узлы и легко выскочил на тротуар. Перед ним была арка, ведущая на улицу. Бросив беглый взгляд через плечо, юноша быстро зашагал вперед.

Через два часа юноша был на площади Свободы.

– Нюхачи. Облава,– шепнул он Баслиму.

– Подайте, добрый господин! Ты проглотил бумажку? Подайте!

Получив утвердительный ответ, Баслим отдал Торби котомку, приподнялся на руках и проворно пополз прочь. Едва дождавшись темноты, юноша поспешил домой. Жуя на ужин хлеб, Торби рассказал Баслиму о своих приключениях. Старик молча выслушал его и кивнул.

– Ложись,– велел он,– сейчас снова будет гипноз.

Сведения, которые должен был запомнить Торби, состояли из цифр и бессмысленных трехсложных слов. Баслим сказал, что за ними придут, и больше не стал ничего объяснять. Потом Торби задремал, чувствуя сквозь сон запах дыма. Баслим что-то жег на кухне, но у юноши не было сил встать и посмотреть, в чем дело, а наутро старика не оказалось дома. Это не удивило Торби: последнее время Баслим вел себя очень странно. Проглотив завтрак, юноша взял котомку и отправился, как обычно, на площадь Свободы.