Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №12 за 1978 год"

Барханам нет конца

Наконец-то 8 апреля 1977 года мы вышли в путь. Впереди – вожак каравана, взрослый, степенный верблюд по кличке Дуки; второй, помоложе, проказник Баб; верблюдица Зулейка с сыном-подростком с громким именем Голиаф; моя верная подруга, черная, как уголь, собака Диггити и я, Робина Дэвидсон, бывшая студентка Брисбенского университета. Предстояло пройти 1700 миль через пустыни Западной Австралии к побережью Индийского океана...

Хотя во время подготовки в Алис-Спрингс я не раз делала с верблюдами многомильные переходы, первый день путешествия оказался сразу и захватывающим и пугающим».

Так начинается дневник Робины Дэвидсон. Что же заставило 25-летнюю австралийскую студентку, изучавшую японскую культуру и искусство, бросить университет и отважиться на весьма рискованное путешествие через пустыни Западной Австралии?

В детстве Робина зачитывалась описаниями путешествий Берка, Стюарта, Уорбертона, Джайлса, которые сто лет назад стирали «белые пятна» на карте внутренних районов Австралии, подчас платя за свои открытия жизнью. «Мы – их потомки, – пишет Дэвидсон, – но большинство из нас видало лишь незначительную часть своей родины: большие города на побережье да туристские достопримечательности. Так можно ли считать себя австралийцем и не знать землю, где ты живешь?»

Однако одно дело решить своими глазами посмотреть «глушь», и совсем другое – осуществить это желание. Единственный выход – совершить переход на верблюдах.

Приобрести караван в наши дни оказалось непросто. Почти столетие верблюжий транспорт широко использовался в австралийской глуши. Когда же на смену одногорбым пришло ревущее четырехколесное бензиновое чудовище, их просто-напросто выпустили на волю – оставили на произвол судьбы. Тем не менее верблюды не только ухитрились выжить, но и могут доставить неприятности в пустыне. Пока же Робина отправилась в Алис-Спрингс, самый центр Австралии, где до сих пор разводят и обучают верблюдов, которых затем продают в туристские центры или, что реже, в зоопарки. Там под руководством Солли Мохамета, афганца, родившегося в Австралии, больше двух лет работала на верблюжьей ферме. Во-первых, нужно было скопить деньги для покупки животных, а во-вторых, научиться обращаться с ними – кормить, вьючить, лечить, управляться в пути.

«...Когда на четвертый день мы подошли к Арейонге, вид у нас был далеко не блестящий, – признает Дэвидсон. – На подошвах у меня вздулись мозоли, натруженные икры окаменели. Диггити изрезала лапы об острые камни, и последний переход ей пришлось проделать на спине Дуки – унижение, с которым она с трудом смирилась. У Зулейки от усталости буквально подкашивались ноги. Баб шарахался не только от диких кроликов, но и от скал и кустов, явно давая понять, что предпочел бы вернуться домой. Лишь Дуки расценивал происходящее как захватывающее приключение, насмешливо морщил губы, поглядывая вокруг, и важно вышагивал впереди каравана, высоко вскидывая голенастые ноги. Я подозреваю, что Дуки давно мечтал по-настоящему попутешествовать, как это делали его предки.

После четырех дней одиночества Арейонга была для нас прямо-таки шоком, правда, приятным. За милю до поселка караван встретила весело кричащая, визжащая, хохочущая ватага ребятишек, которые наперебой просились прокатиться на верблюдах. Когда же Диггити была спущена на землю с высоты верблюжьей спины, десятки ручек протянулись погладить собаку. Не меньше восторженных ласк досталось и на долю верблюдов, хотя из-за разницы в росте встречающих и путешественников ребята ограничились почесыванием сухих жилистых ног «кораблей пустыни». К моему величайшему изумлению, у окраины Арейонги нас встречало все его взрослое население. Оказывается, до поселка дошла весть, что какая-то белая в одиночку пересекает безводную глушь. Вот они и вышли встретить и поглазеть на «рама-рама» (это слово на языке пиджанджаджара означает «сошедший с ума», хотя и с изрядной долей симпатии)».

За месяцы путешествия по пустыням Западной Австралии Робина Дэвидсон впервые близко узнала тех, кто испокон веков жил на пятом континенте. «Вначале, конечно, не обошлось без курьезов. Стоило мне произнести несколько фраз на пиджанджаджара, выученных в Алис-Спрингсе, как в ответ раздавались взрывы смеха, – рассказывает Дэвидсон. – Если так владеют им знатоки в сердце Австралии, то чего же стоит все, что пишется об аборигенах в газетах!?»

Общаясь с аборигенами в Арейонге, Докер-Ривер, Пипальяджаре, Робина быстро оценила и полюбила этих темнокожих людей, сумевших выжить в местах, переход через которые считался чуть ли не подвигом.

Провожая Робину из Арейонги, аборигены предупредили, что следующим отрезком пути в Темпе-Дауне давно никто не пользуется и поэтому он особенно опасен. Действительно, миль через двадцать едва заметная тропинка то и дело стала вообще исчезать. А тут еще проказник Баб счел нужным проявить свой характер. На узкой горной тропинке верблюд встал как вкопанный и начал энергично сбрасывать поклажу – вьюки с провиантом и канистры с водой. «У меня едва хватило сил, чтобы собрать разбросанные на сотню метров по склону вьюки», – вспоминает Робина.

...Когда караван миновал место, известное под названием Округи Лассетера, на горизонте стали собираться тяжелые свинцовые тучи. Они опускались все ниже и ниже, и наконец на путников обрушился ревущий вселенский потоп. Не прошло и часа, как дорога превратилась в бурную речку.

«Тут-то я и столкнулась с первой из многочисленных неожиданностей, которые невозможно предусмотреть заранее. Дело в том, что копыта верблюдов похожи на «лысые» шины, и, естественно, им очень трудно идти по скользкой глине. Но весь маршрут путешествия я прокладывала по пустыням и просто не могла предположить, что пойдет дождь. Единственный выход – брать каждого верблюда за повод и осторожно переводить одного за другим через скользкие места. Это отнимало последние силы у всех нас. Вдруг, в самый что ни на есть ужасный ливень, Дуки, мой дорогой, образцовый, надежный Дуки, который шел последним, нет, не сел, а тяжело шлепнулся в грязь, порвав повод.

Скользя, я вернулась к верблюду и попыталась заставить его подняться. Дуки отказался. В отчаянии я принялась кричать и колотить кулаками бедное животное, пока Дуки чуть ли не со стоном не встал на ноги. И тут, к величайшему ужасу, я увидела, что он хромает.

Дальнейший переход к Докер-Ривер больше всего напоминал шествие калек. И все-таки медленно, мучительно, но мы добрели до цели.

Не буду повторяться и рассказывать, как гостеприимно нас приняли в этом маленьком поселке. Мы провели там целый месяц, пока Дуки полностью не выздоровел. За это время я взяла у аборигенов несколько уроков из курса «Выживание в пустыне». Не ручаюсь, что усвоила все их многочисленные наставления – мое знание пиджанджаджара оставляло желать лучшего, – но, во всяком случае, я научилась находить съедобных гусениц, личинок жуков, корни некоторых растений».

...Едва маленький караван углубился в пески пустыни Гибсона, как путешественница столкнулась с новой опасностью, о которой специально предупреждал в Алис-Спрингсе Солли Мохамет: «Учти, что в период гона дикие верблюды очень опасны. В случае нападения без колебаний пускай в ход винтовку. Это единственное средство остановить их. Иначе рискуешь быть растоптанной».

«И вот такой момент наступил. Впереди, в каких-нибудь двухстах ярдах, застыли три громадных верблюда. Ветер дует от нас, и они наверняка уже почувствовали присутствие красавицы – Зулейки. Перед лицом явной опасности я стараюсь не поддаться панике. Достаю из чехла винтовку и стреляю в воздух. Они на секунду в нерешительности останавливаются, а затем вся троица опять подступает к нам.

В-ж-ж-и-к. Пуля задевает одного из верблюдов. Он резко поворачивается и неспешной иноходью направляется в пустыню. Двое других явно удивлены его странным поведением.

Бах-бах-бах! Наконец-то и остальные дикари пускаются наутек.

Быстро темнеет, и я спешу стреножить верблюдов. Несмотря на приказы и уговоры, я вовсе не уверена, что ночью они не уйдут в пустыню к диким собратьям. До самого утра мы с Диггити не смыкаем глаз у костра. Моя четверка, к счастью, держится поблизости, но и дневные незнакомцы, судя по доносящемуся реву, всю ночь бродят неподалеку.

С первыми лучами солнца моя догадка подтверждается. В пятидесяти ярдах от нас в кустах стоит красивый молодой верблюд и зазывно пофыркивает. Убивать это прекрасное животное жалко. Из предосторожности решаю просто собрать моих верблюдов в лагерь и привязать к тюкам... Едва придя в себя после встречи с дикими верблюдами, с ужасом обнаруживаю, что воды осталось всего десять галлонов – пятая часть того, что было перед выступлением в пустыню Гибсона. Судя по карте, где-то впереди находится заброшенный артезианский колодец с ветряным приводом и цистерной. Но, во-первых, его еще нужно найти. А во-вторых, в нем может не оказаться воды. «Ну что ж, – внушаю себе, – тогда пойдем к следующему. Чтобы добраться до него, потребуется пять дней. Верблюды выдержат. Значит, должна выдержать и я, чего бы это ни стоило».

Шаг, второй, третий... С одного бархана на другой... Неужели им никогда не будет конца? И как это могли они казаться мне прекрасными? Ничего, уж за следующим-то будет колодец... Его нет... Значит, мы найдем воду за тем большим барханом...

Я брела вперед в полубреду, на подгибающихся ногах, не переставая проклинать словно бы специально встающие на пути ненавистные горы песка. И вдруг, когда наш караван поднялся на очередной гребень, особенно цепко, как мне показалось, хватавший за ноги, случилось чудо: местность впереди выровнялась, а вдали замаячило пятнышко зелени.

Едва забрезжил рассвет, вышли на финишную прямую.

Не знаю, каким образом Диггити и верблюды узнали, что впереди их ждет вода. Во всяком случае, мы продвигались к цели с такой скоростью, словно позади не было длительного, изматывающего перехода. Вот и колодец, и ветряк, и – это главное – полная воды цистерна! Не помню, помогали ли мне мои спутники, но тугой вентиль был отвернут в мгновение ока, и все мы приникли к живительной влаге. Сопя, пили воду верблюды. Жадно лакала Диггити. Не отставала от них и я».

img_txt арейонги="" ватага="" встретила="" до="" за="за" караван="" милю="" ребятишек-аборигенов=""

И словно для того, чтобы вознаградить за перенесенные испытания, судьба сделала Робине неожиданный подарок: знакомство с мистером Эдди.

«Этот абориген под вечер прикатил в лагерь на стареньком грузовичке, кузов которого был битком набит его улыбающимися сородичами из поселков Вингелина и Пипальяджара, – рассказывает Робина. – Я вскипятила гостям бесчисленное количество котелков чая и, когда они, довольные, оживленно беседовали, рассевшись вокруг костра, случайно остановила взгляд на похожем на гнома старичке. Ростом он был едва ли выше пяти футов.

Зато его по-юношески прямой спине и осанке – а сохранить ее, когда сидишь на корточках, поверьте, не так-то просто, – мог бы позавидовать кадровый армейский офицер. Присмотревшись повнимательнее, я поразилась красоте его морщинистого, веселого и одновременно мудрого лица и необычайно выразительным рукам.

Аборигены провели в моем лагере эту ночь, а утром решили, что один из них будет сопровождать караван до Пипальяджары, находившейся на расстоянии двух дневных переходов. Пока обсуждалась кандидатура провожатого, я хранила вежливое молчание, навьючивая верблюдов. Потом подала команду и двинулась. Отойдя от бивака на десяток метров, я остановилась, оглянулась и встретилась взглядом с последовавшим за мной старичком аборигеном. Несмотря на преклонный возраст, его глаза светились такой жизнерадостностью, насыщенной лукавым весельем, что мы оба невольно рассмеялись. Минут пять мы хохотали, а потом он показал на себя пальцем и представился: «Эдди». Я повторила его жест и сказала: «Роби».

Следующие два дня мы объяснялись, подобно глухонемым, с помощью жестов и мимики, приправляя их ломаными фразами на английском и пиджанджаджара, и от души хохотали над ужимками и гримасами друг друга.

img_txt laquo="laquo" raquo="raquo" абориген="" был="" встречала="встречала" говорящими="" из="" когда-либо="" которых="" людей="людей" маленький="" мистер="мистер" одним="" прекрасных="" руками="руками" с="" самых="" старичок="" эдди="эдди" я=""

...Первый день пути из Пипальяджары по пустыне Гибсона в Уорбертон можно расценивать по-разному: как триумф или фиаско, в зависимости от точки зрения. Дело в том, что перед выходом мистер Эдди объявил, что намерен сопровождать меня. К полудню мы прошли 15 миль, устали и пережарились на солнце, были измучены мухами. А потому даже столб красного песка, медленно поднимавшийся к небу у горизонта, не смог вывести меня из минорного настроения, хотя он и означал, что навстречу едет автомашина, и почти наверняка с туристами. Не хватало только, чтобы на меня глазели, как на сумасшедшую!

Увы, действительность превзошла все мои опасения. Едва поравнявшись с нами, машина резко затормозила, и из нее посыпались увешанные фото– и киноаппаратами жирные дяди в шляпах.

– Эй, Брюс! Взгляните на сандалии этой девахи! Видно, сняла с верблюда! Ха-ха-ха! Да ведь с ней еще и бунг!

Словом «бунг» наши австралийские расисты презрительно называют аборигенов. Между тем мистер Эдди был одним из самых прекрасных людей, которых я когда-либо встречала. Стиснув зубы, я невозмутимо прошествовала перед батареей нацеленных на меня объективов, и внимание их владельцев обратилось на мистера Эдди.

– Моя твоя чик-чик будет, Джэки-Джэки. Стань рядом верблюд, парень, – категорически заявил один из туристов.

Позади раздалось щелканье затворов фотоаппаратов и жужжание кинокамер. И тут в моего добрейшего мистера Эдди словно вселился дьявол. Свирепо размахивая над головой своим дорожным посохом, он стал наступать на туристов. При этом Эдди то изрыгал проклятья на пиджанджаджара, то требовал на ломаном английском языке платы за позирование.

Перепуганные туристы стали поспешно отступать, безропотно вытаскивая из карманов деньги. Хлопнули дверцы, и машина рванулась прочь. Мистер Эдди, спокойно собрав валявшиеся в пыли мятые бумажки и монеты, с улыбкой подошел ко мне. И тут нами овладел припадок хохота.

Хотя по щекам текли, казалось бы, веселые слезы, в голове теснились вовсе невеселые мысли об аборигенах. О том, как их травили ядами; безжалостно истребляли; словно скот, загоняли в резервации; притесняли, унижали – теми же «антропологическими» обмерами черепа – и наконец бросили вымирать в поселениях, оставив в утешение лишь самодельное дешевое вино. Сейчас передо мной благородного пожилого человека, который сумел с честью пройти через тяготы и испытания, пытались унизить те, кто не стоил его мизинца. Что ж, он преподал хороший урок, изобразив пародию на доступный их пониманию образ аборигена, и после этого от всего сердца смеялся над происшедшим.

Я распрощалась с мистером Эдди в Уорбертоне, но считаю три недели, проведенные с ним, самыми поучительными и приятными за все путешествие. Мы прошли вместе двести миль, и за это время маленький старичок с «говорящими руками» не только научил меня распознавать редких, обитателей пустыни и растения, но и показал, что значит быть человеком. Я заранее договорилась, что в Уорбертоне для мистера Эдди приготовят мой скромный подарок – ружье, и очень рада, что он остался доволен им».

Теперь впереди лежала наиболее трудная часть маршрута – 350 миль через пустыню Гибсона, по печально знаменитой дороге «Пушечного ствола», которая получила это имя отнюдь не за свою гладкость.

«За две недели мы влезли в «Пушечный ствол» на 220 миль, и тут он наконец-то выпалил. Утро в этот день ничем не отличалось от других, кроме разве висевших на горизонте туч. «Не иначе, будет дождь», – подумала я и опять закрыла глаза. Не знаю, сколько я продремала. Во всяком случае, когда встала, то почувствовала, что обстановка изменилась. Исчезли тучи, солнце начинало припекать, обещая хороший день. Тем не менее на душе сделалось как-то неспокойно. «В чем дело?» – попыталась я найти первопричину внезапного гнетущего чувства и вдруг с ужасом осознала, что не слышу привычного позвякивания колокольчиков верблюдов.

Возле лагеря лежал лишь Дуки, у которого так треснуло копыто, что он едва брел весь предыдущий день. Баб, Зулейка и маленький Голиаф исчезли. Мной овладела паника: что я буду делать дальше посреди пустыни с верблюдом-инвалидом?

К счастью, вспомнились наставления Солли Мохамета: «Если в пути случится непредвиденная беда, не теряй головы. Свари чай, сядь и спокойно все обдумай».

Обжигаясь кипятком, я попыталась привести в порядок свои мысли:

«Тебе предстоит пройти сотню миль до ближайшего места, где могут быть люди. Два вьючных верблюда пропали. У оставшегося, Дуки, в копыте такая трещина, что туда можно засунуть голову. Воды Хватит только на шесть дней. Ты потянула мышцы и едва можешь идти».

Хотя столь трезвые соображения и привели меня немного в себя, остальное происходило словно в тумане. До сих пор не помню, как мне удалось поймать, привести в лагерь и навьючить сбежавших верблюдов. Я вышла в путь, больше полагаясь на везение, чем на трезвый расчет.

Увы, на этом неприятности не кончились. На скотоводческой ферме Карнеги, находившейся у самого конца «Пушечного ствола», меня ожидал очередной неприятный сюрприз: из-за жесточайшей засухи она была покинута, и о пополнении запасов, как я планировала, нечего было и думать. Оставалось шагать еще 75 миль до Глиндейла и надеяться на лучшее. А пока пришлось перейти на собачьи галеты. Если последние дни Диггити питалась только ими и не протянула ноги, значит, и я смогу какое-то время продержаться на этом рационе.

Кстати, о Диггити. Не представляю, что бы я без нее делала. За время пути она стала моим преданным и любящим другом. Я не переставала удивляться ее выносливости: ведь за день Диггити пробегала не меньше пятидесяти миль и все-таки по вечерам неизменно сопровождала Меня во время прогулок. Эта черная, как уголь, собака обладала изумительным чувством направления и не раз, случалось, выводила хозяйку к лагерю наикратчайшим путем, когда та окончательно запутывалась среди одинаковых барханов. Трудно сказать, когда она умудрялась отдыхать, ибо добровольно взяла еще на себя обязанность охранять меня во время сна от всяких многоножек и змей...

Когда мы достигли Глиндейла, наш караван являл собой жалкое зрелище. Отощавшие до предела верблюды едва дышали, понуро опустив гордые головы. Да и от меня остались лишь кожа да кости».

Тут состоялось знакомство Робины с семьей Уордов. Они категорически заявили, что раньше чем через неделю никуда ее не отпустят. «Эти добрые, щедрые люди окружили нас исключительной заботой и вниманием, хотя им самим было ой как нелегко, – вспоминает Дэвидсон. – Их скотоводческая ферма у западной границы пустыни обеспечивалась водой из артезианских скважин, не считая случайных дождей, но засуха поставила ее ни грань катастрофы. На выжженных солнцем пастбищах валялись павшие коровы, а еще стоявшие на ногах походили на скелеты. Мне приходилось видеть, как обезумевшие от голода животные пытались грызть стволы засохших деревьев. Тем не менее я ни разу не слышала от Уордов жалоб на постигшее их несчастье. Больше того, по мере возможности они постарались подкормить моих верблюдов; своему скоту они уже помочь не могли».

Верблюды оправились неожиданно быстро и, по словам Дэвидсон, вроде бы даже обрадовались, когда на них стали навьючивать походное снаряжение. Но она-то знала, что впереди их ждет «Дорога тушенки» – тысячемильный путь через страшную Большую Песчаную Пустыню. По нему когда-то от одного колодца к другому перегоняли стада скота, буквально таявшие по дороге. К счастью, Робине предстояло пройти по ней всего 170 миль до Кунью, а оставшиеся 450 миль до Индийского океана пролегли по более гостеприимной местности.

«На 129-й день «Дорога тушенки» преподнесла нам свой сюрприз, – записано в дневнике путешественницы. – Оказывается, это была «Страна Динго». Диких собак пытаются истребить с помощью отравленных приманок, во множестве разбросанных повсюду. Как было это знать Диггити, схватившей невесть откуда взявшийся подарок в виде куска «аппетитного» мяса? Естественно, она не хотела расставаться с ним.

Ночью мне пришлось пристрелить бедняжку...

Еще до рассвета мы покинули лагерь у колодца № 6...»

Теперь Робиной Дэвидсон владела единственная мысль: скорее, скорее добраться до океана. Она почти не замечала окружающего – только вперед. В Кунью путешественница впервые узнала, что «верблюжья леди» вызвала интерес прессы, и, чтобы избежать расспросов репортеров, круто повернула к югу.

«День 180-й. Итак, наш караван в Дэлгети-Даунс. Каких-то 150 миль до океана! Но силы на исходе, – с горечью признает Робина. – Я не могу даже взяться за дневник. Не знаю, что бы мы делали, если бы на нашем пути опять не встретились новые друзья – Дэвид и Марго Стедманы.

...Из последних полутора сотен миль до Индийского океана сто тридцать мы прошли сами. Только в Вудлейге я согласилась на уговоры двух фермеров подвезти нас на машине. «Вам потребуется два часа, чтобы завершить путешествие, – убеждали они. – Ведь вы же не стремитесь к рекорду, зачем же лишние трудности, их и так хватало».

День 196-й. Всего шесть миль до океана! Через два часа мы увидим его!

Последний сюрприз. Мы застыли на берегу перед отсвечивающей алым в лучах заходящего солнца гладью океана. Верблюды явно ошеломлены: неужели может быть столько воды?! Пройдут несколько шагов и остановятся. И опять в изумлении смотрят на бескрайнюю водную гладь. Дуки было сделал вид, что не видит ничего особенного, но вскоре и сам не выдержал, поддавшись общему настроению.

Я ехала на Бабе по кромке, когда набежавшая крохотная волна обдала его копыта пеной. Верблюд подпрыгнул и шарахнулся в сторону, едва не сбросив меня. Хорошо хоть, он оглянулся на Дуки, успевшего обрести прежнюю невозмутимость. Зулейка с Голиафом вообще предпочли не заниматься рискованными экспериментами. Но каждый раз, как только они погружали в воду морды, чтобы напиться, то вздергивали их и возмущенно отфыркивались: «Что за неуместная шутка? Кто и зачем испортил воду?»

Мы провели на берегу океана незабываемую неделю. Взять с собой обратно верблюдов я не могла и потому подарила их Дэвиду и Яну Томсонам, тем самым фермерам, что подбросили нас к океану. Они проявляли искреннюю любовь к моим четвероногим спутникам и обещали устроить им рай на земле. Что ж, друзья, пусть никогда вам не придется опять испытать тяготы и лишения нашего путешествия.

* * *

Теперь я знаю, что чувствовал Уиллс, спутник Роберта О"Харры Берка, погибшего в пустыне Западной Австралии в 1860 году, когда писал: «Трудно представить себе, что испытали мы, когда обнаружили, что база покинута. После тягостного четырехмесячного перехода и лишений, испытанных за это время, мы истомлены вконец. Ноги у нас почти парализованы, так что каждый ярд пути причиняет невыносимые страдания». Или Джон Макдуальд Стюарт, так отозвавшийся о колючих кустарниках пустыни: «Эти «леса» – худшая преграда, чем любое внутреннее море или сплошная горная стена». Или, наконец, Джайлс, оставивший такую характеристику тех мест, где проходил мой караван: «Область эта совершенно безводна. За десять дней пути мы не приметили ни одного места, где можно было бы отыскать влагу. Край этот абсолютно необитаем...»

«Зачем нужно было претерпевать столько трудностей и лишений, путешествуя через пустыни на верблюдах?» – часто спрашивали меня по возвращении домой.

Думаю, что выше я ответила на этот вопрос.

Ну а для тех, кому это неясно, могу добавить: я полюбила пустыню с присущей ей беспредельностью, ее жителей, аборигенов, от которых можно научиться многому, и обрела уверенность в своих силах».

По материалам иностранной печати подготовил С. Барсов