Текст книги "Журнал «Вокруг Света» №06 за 2006 год"
Автор книги: Вокруг Света Журнал
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
– Сейчас мы вас побалуем, – капитан «Ермака», ледокола типа «река-море», что принял нас на борт и теперь везет в верховья, за четыре с половиной тысячи верст, отдает команду «закинуть сеточку».
«Сеточку» закинули: двадцать четыре осетра и таймень – огромная рыбина килограммов на сто. Тайменя, правда, ловить запрещено, и мы дисциплинированно выпустили его обратно.
Уху здесь, как и положено на Руси, готовят исключительно из голов. И ложка действительно стоит в этом обжигающем вареве, и описать его вкус – бесполезное дело.
Дома я думал, что корюшка – это мелкое существо типа плотвы или салаки, и водится оно в основном в рыбных отделах гастрономов, куда в копченом виде приплывает прямо из Ладоги. Оказывается, настоящая корюшка бывает размером со щуку, по локоть, с золотой чешуей, и когда ее коптят, то жир течет по рукам и капает на землю…
Но через две тысячи километров выше по течению уже никто вам не поверит, что такое бывает: за дорогу рыба выдыхается и теряет в весе, и уже гденибудь под Жиганском корюшка – это и впрямь наша, «магазинная», рыбка…
Тикси
Тикси (от якутского «место швартовки») – поселок городского типа и морской порт на берегу бухты Тикси (море Лаптевых), близ дельты Лены. Появился в 1930-х годах, в целях дальнейшего освоения Севморпути. В 1950-х приобрел широкую известность благодаря геофизической обсерватории, возникшей на базе станции Арктического и Антарктического института.
Якутские тайны
Вообще-то, целью нашей экспедиции была «рыба» покрупнее. Мы ехали сюда в надежде отыскать секретную базу подлодок Третьего рейха, расположенную якобы где-то у низовий Лены. Точно известно только то, что в августе 1942 года был бой с прорвавшимся к Диксону тяжелым крейсером «Адмирал Шпеер» и что остались свидетельства наших моряков, видевших немецкие подлодки на Севморпути. К этому можно прибавить и современные – доперестроечные – рассказы вертолетчиков, видевших базу, и стариков, на этой базе вроде как побывавших.
Добравшись до низовий, мы попробовали пойти привычным путем – расспросить население. Оказалось, что им известно не больше, чем нам. Все слышали о немцах, появлявшихся на каком-то этапе поблизости. Но найти секретную базу среди десятков тысяч рек, речушек и ручейков дельты никому и в голову не приходило. Правда, кое-кто из тиксинских и жиганских бичей предлагал доставить нас прямо на базу – всего-то за пару тысяч долларов…
Однако, как это часто бывает, судьба компенсировала нам эту потерю, дав возможность приобщиться к другой тайне. Так получилось, что, не вняв предупреждениям, уйдя с Лены и совершая пеший бросок до БАМа, где ждал нас вагон, я завел группу в Долину смерти.
Странные и страшные слухи ходят о сибирских Долинах смерти (их несколько). О той, что расположена в верховьях реки Вилюя, одни рассказывают, что там скрывается вход в адские подземелья, где обитают неведомые существа. Другие говорят об обломках летающих тарелок, скрытых в вечной мерзлоте...
Уже много лет местные охотники за сто верст обходят этот глухой район. Как свидетельствуют передающиеся из уст в уста легенды, есть там выступающая из земли приплюснутая арка, под которой находится множество металлических комнат, где даже в самые сильные морозы тепло, как летом. В давние времена находились среди охотников смельчаки, готовые переночевать в этих помещениях. Но вскоре после того они начинали сильно болеть, а те, что провели там несколько раз подряд, вскоре умирали.
О странных объектах долины писал еще в позапрошлом веке известный исследователь Вилюя Ричард Карлович Маак: «На берегу речки «Алгый тимирнить», что означает «большой котел утонул», действительно находится гигантский котел из меди. Величина его неизвестна, так как над землей виден только край, но в нем растет несколько деревьев...» Другое свидетельство оставил этнограф, знаток Якутии Николай Архипов: «Среди населения бассейна реки Вилюй издревле бытует предание о наличии в верховьях этой реки громадных бронзовых котлов-олгуев. Предание это заслуживает внимания, так как к этим предполагаемым районам местонахождения мифических котлов приурочено несколько речек с якутскими названиями «Олгуйдах», что означает «Котельная».
Наш путь от Якутска до другой «смертной» долины, возле Нерюнгри, лежал через многочисленные реки и перевалы. Похоже, со времен первопроходцев здесь ничто не изменилось, разве что ехали мы не на какой-нибудь низкорослой сибирской лошадке, а на неприхотливом УАЗике. А так – те же бесконечные паромы и переправы. Иногда, чтобы попасть с одного берега на другой, приходилось тратить сутки. Поначалу от монотонного и медленного движения по бескрайним пространствам мы приуныли, но постепенно втянулись и даже вошли в какой-то приятный неторопливый ритм. До того, что, въехав на единственный в Якутии полноценный мост – под Томмотом, даже удивились: зачем было такое строить, куда здесь спешить?
…Убаюканный звучанием мотора, я заснул – как-никак третий месяц в пути.
– Ничего не видишь необычного? – разбудил меня голос шофера.– Нет?
Я резко проснулся. Кругом – все та же обледенелая трасса, только горную тундру вокруг сменила горная тайга. По обеим сторонам дороги были разбросаны причудливой формы валуны, тут и там из-под снега торчали остатки заборов. И повсюду разлит был какой-то странный, как бы люминесцентный свет, идущий ниоткуда – солнце скрывали тучи.
– Что это? – спросил я.
– Долина смерти, – ответил шофер. – Посмотри, здесь нет даже птиц…
Это правда – вездесущие вороны и галки поотстали, пропали и еще километров сто не появлялись.
Машина встала, мотор затих.
—Ты хотел – мы приехали, – сказал мне шофер, и я вылез из кабины.
Такой тишины я не слышал никогда. Напротив, любой звук невероятно усиливался: щелчки затворов фотокамер звучали как выстрелы. Или это натянутые до предела нервы так реагировали на разреженный горный воздух?
Приглядевшись, я заметил торчавшие из-под снега доски бараков и могильные кресты. Лагерь. Опять лагерь – и те самые, полулегендарные урановые рудники, куда ссылали приговоренных к смерти и где люди, по слухам, не жили больше года.
В полукилометре от трассы чернели разломы в скалах, где и добывали уран – что, неужели киркой?!
– А чем же еще? – угрюмо ответил мне всегда до того веселый Паша, водитель. – Не бульдозерами же…
– Я пойду, – решился я.
Группа, помявшись, тоже согласилась.
– Не дури, – спокойно сказал Паша. – Камни видно и с дороги, а вот японцы, что ехали железку строить, за сотню верст отсюда взглянули на счетчики Гейгера, да бегом – обратно…
Ничего. И никого. Только иногда на предельной скорости пронесется машина, и видно, как вцепившийся в баранку шофер спешит пролететь побыстрее эти гибельные места, но иной дороги нет…
Тишина. Ужас. И вдруг, как осознание, как голос – тоже в душе – хочешь жить? Беги…
Мы запрыгнули в автомобиль. Старый верный вездеходик завелся сразу и понес нас отсюда и вынес. Остались позади развалины железнодорожного переезда и брошенного поселочка при нем, и только черные штакеты лагерных заборов все тянулись вдоль трассы, и все стучало в висках – «беги…беги…беги»…
Перевал Эвота навис над долиной узким мостиком – двум машинам не разойтись. Выйдя из УАЗа, я обернулся. Долина лежала внизу в дымке: тихо скользили по ней туманы, как духи ушедших, и солнце иных миров нехотя освещало это. «Елюю Черкечех» – красной краской на придорожной скале вывела чья-то рука по-якутски – «Долина смерти»…
Эпилог
Пройдет время. Будут иные поездки, другие, дальние страны, чужие города и незнакомые нравы. Но почему-то мне среди всех этих красот и чудес часто видится-снится одно и то же место в низовьях Лены – низкий берег серого песка, похожий на прибалтийские дюны, и поселок в десяток бараков со странным названием – Титары, Кюсюр, Сиктях?
Из летника – вырубленного еще ссыльными в мерзлоте склада – хозяйка выносит пару муксунов. Коля, местный охотник-якут, кривым своим и острым, как бритва, ножом, строгает рыбу. Горит костерок, тихо плещется река. Ближайшее от поселка жилье в пятистах километрах – метеопост: три пары, две пожилые, одна – молодая.
– Сто двадцать патронов, однако, на год дают, шибко мало, – вздыхает Коля, – ну да я его выслежу…
– Кого, Коля?
– Волка. Волк, однако, ходит, – Коля пьет черный чай и затягивается махрой, – тундровый… И еще – росомаха.
– А что это за зверь? Большой?
– Ну, однако, мешок с рыбой утащит, ага…
Я вытягиваюсь на днище старой перевернутой лодки.
– Жениться, однако, хочешь?
– На ком, Коля? – изумленно спрашиваю я.
– Внучка у меня шибко хороший, школу-интернат закончил, замуж пора, – он испытующе смотрит на меня, – мужика нет, шибко плохой мужик пошел, пьет только, не охотится, детей не может делать…
Я долго молчу. Я знаю, что в этих местах жену можно купить за пять обойм к карабину СКС, и эта женщина никого и никогда не пустит в дом в отсутствие хозяина и верна ему будет до смерти.
– Женись, паря, – неожиданная слеза блестит в уголке глаза старого охотника, он смаргивает, – чего по свету бродишь, чего себе ищешь? Дом есть, жена есть, собака есть, винтовка есть – чего тебе надо?
По-прежнему горит костерок, тихо плещется Лена… Но уже машут нам с «Ермака» – напоминают, что долго стоять нельзя, так как от соседней горы «сходят с ума» приборы: магнитная стрелка крутится без остановки. Вот ведь какая вещь: приборы барахлят и ломаются, а люди – ничего, живут и не тужат…
Мы ушли. Провожали нас добрые поселковые псы – Коля не пошел.
Отчего же так болит у меня в области сердца, то ночью, то днем, что ищу я, бродя по свету, и не потерял ли я чего, не обронил ли ненароком – там, в тундре, на берегу, у какого-то поселка – то ли Титары, то ли Кюсюр, то ли Сиктях?
Игорь Воеводин Фото автора
Спорная жизнь
Осклизлые комочки на корягах и пнях в лесу, именуемые слизевиками долгое время причислялись к грибам. Но при их основательном изучении оказалось, что это необычные существа, которые на разных стадиях развития похожи то на грибы, то на животных. Кто же они на самом деле?
Долгое время слизевикам, или миксомицетам, как явствует из их научного названия (от греческого myxa – «слизь» и mykes – «гриб»), отводилось место в царстве грибов. Пока в середине XIX века немецкий ботаник Антон де Бари, первым уделивший им серьезное внимание, не убедился, что имеет дело с совершенно необычными созданиями, которые не вписываются в установленную иерархию органического мира. Напомним, что в свое время грибы выделили в отдельное царство наравне с животными и растениями, поскольку они в отличие от растений лишены хлорофилла и неспособны сами производить питательные вещества. С другой стороны, несмотря на некоторые биохимические особенности, грибы, конечно же, не животные, поскольку насыщаются, всасывая питательные вещества всей поверхностью клеток, способны к неограниченному росту и лишены подвижности. Таким образом, грибы – это целый мир разнообразных, таинственных и все еще мало изученных организмов. Но почему же миксомицетам не нашлось места среди них?
Чтобы ответить на этот вопрос, приглядимся вслед за Антоном де Бари к жизненному циклу слизевика ликогалы (Lycogala epidendrum). Его спороношения часто встречаются на отмершей древесине – это маленькие, до 1,5 см в диаметре, мягкие шарики. Изначально они окрашены в кремовый или кораллово-розовый цвет и заполнены жидким содержимым, но при созревании буреют, подсыхают, и стоит прикоснуться к такому шарику, как из отверстия на его верхушке вылетает темное облачко спор. Ну чем не старый гриб-дождевик, который мы в детстве называли «дедушкиным табаком»! Причем разбрасыванию спор и у ликогалы, и у дождевиков способствует сходная структура – так называемый капиллиций. Он представляет собой переплетение упругих нитей, покрытых утолщениями в виде бугорков, шипиков, поясков, которые при изменении влажности распрямляются, разрыхляя массу спор и выбрасывая их наружу. На этом, собственно говоря, сходство с дождевиками и заканчивается. Стоит споре слизевика попасть в подходящие условия температуры и влажности, как ее плотная оболочка разрывается, и из нее появляется от одной до четырех подвижных клеток, настолько похожих на амеб, что их так и назвали – миксамебы.
Впрочем, это не единственно возможный вариант развития событий. Если спора оказывается в воде, то на свет появляются снабженные двумя подвижными жгутиками юркие веретенообразные клетки, значительно лучше приспособленные к движению в водной среде, – зооспоры. Внутри каждой миксамебы или зооспоры есть ядро, содержащее половинный (гаплоидный) набор хромосом. Клетки активно движутся, питаются бактериями и размножаются бесполым путем, попросту делясь надвое. При изменении влажности миксамебы и зооспоры легко превращаются друг в друга, а если настают тяжелые времена, покрываются плотной оболочкой, впадая в состояние покоя. Получается, что на этой стадии жизни слизевики подобны одноклеточным животным, что и позволило выделить их в особую группу Mycetozoa, то есть «грибоживотные».
От плазмодия к склероцию
Дальше – еще интереснее. Достигнув большой плотности населения или исчерпав запасы пищи, миксамебы или зооспоры сливаются попарно, и каждая пара образует клетку с ядром, содержащим удвоенный (диплоидный) набор хромосом. Эта клетка стремительно растет, при благоприятных условиях увеличиваясь в размерах за сутки в несколько раз, а внутри нее происходит деление ядер, так что со временем число их достигает нескольких тысяч. Так образуется гигантская многоядерная клетка – плазмодий. У ликогалы плазмодий редко превышает несколько сантиметров в диаметре, а среди слизевиков фулиго (Fuligo) встречаются роскошные экземпляры размером с футбольный мяч.
Для быстрого роста необходимо много пищи, и плазмодий получает ее, не только всасывая растворенные питательные вещества поверхностью клетки, как это пристало грибам, но и захватывая и переваривая твердые органические остатки, а также бактерии, споры и частицы мицелия грибов и даже мелкую одноклеточную живность вроде амеб и жгутиковых.
Комок протоплазмы – плазмодий способен и к активному амебоидному движению. Скорость, развиваемая слизевиками, невелика: всего 0,1—0,4 мм в минуту. Такое движение трудно уловить взглядом, но повторные фотографии одного и того же слизевика, сделанные с интервалом в несколько часов, показывают, что он не только изменяет свою форму, но и перемещается с места на место, причем весьма целенаправленно. Плазмодий реагирует на изменение освещенности, предпочитая на этой стадии жизни затененные места. Он также движется к скоплению пищи и навстречу едва ощутимому току воды. По пути к цели плазмодий способен даже решать некоторые задачки: преодолевать небольшие препятствия или просачиваться сквозь отверстие размером с игольное ушко, а в условиях эксперимента – находить верный путь в лабиринте. Однако при всем своем проворстве и смекалке плазмодию далеко не всегда удается избежать столкновения с «обстоятельствами непреодолимой силы»: засухой, похолоданием или голодом. И тогда все жизненные процессы внутри него замирают, он усыхает и затвердевает, превращаясь в так называемый склероций. В таком состоянии слизевик может находиться более десятка лет, чтобы вернуться к жизни при улучшении условий.
Подросший и накопивший достаточное количество питательных веществ слизевик вступает в кульминационную стадию развития – спороношение. Подчиняясь внутреннему сигналу, плазмодий покидает свое темное и влажное убежище и выползает на свет – на какое-нибудь открытое место, где легкий ветерок подхватит и разнесет споры, а сухость воздуха предохранит его от поражения гифами грибов – главными врагами слизевиков. Здесь часть клеточной массы преобразуется в плодовые тела, а ядра претерпевают редукционное деление, формируются гаплоидные споры, и весь жизненный цикл повторяется
Мобилизация по запаху
Не менее удивительные превращения свойственны и другой группе слизевиков – клеточным миксомицетам, или акразиевым. Эти организмы обитают главным образом в почве или на навозе. Большую часть жизни, длящейся всего 3—4 дня, они проводят в виде микроскопических миксамеб, размножающихся делением и отнюдь не стремящихся к контактам с себе подобными. Напротив, чтобы избежать борьбы за кормовые ресурсы, миксамебы выделяют химические вещества, сигнализирующие, что это место уже занято. Но в один прекрасный момент все меняется, и они начинают вырабатывать вещество, обладающее для сородичей большой привлекательностью, так что спустя некоторое время отдельные клетки собираются вместе и объединяются в единую структуру – псевдоплазмодий, похожий на крохотного полупрозрачного слизнячка. С легкой руки профессора Принстонского университета Джона Боннера, без малого шесть десятилетий посвятившего изучению миксомицетов, это вещество получило название акразин. И надо сказать, что не многие химические соединения могут похвастаться столь образными названиями, четко соответствующими их свойствам. Акрасией античные философы называли слабость воли, и такое же имя носила колдунья из эпической поэмы Эдмунда Спенсера «Королева фей», привлекавшая мужчин с помощью волшебного напитка и затем превращавшая их в зверей. Именно в честь нее и назвал Боннер открытое им вещество.
Кстати сказать, химическую природу акразина раскрыли лишь в 1967 году. Оказалось, что это – циклический аденозинмонофосфат (цАМФ). Как установил американский биохимик Эрл Сазерленд, в организме всех животных цАМФ играет роль посредника между гормонами и клетками. За это открытие он удостоился в 1971 году Нобелевской премии.
Мобилизация миксамеб происходит настолько организованно, что возникает впечатление, будто бы ею руководит невидимый главнокомандующий, но исследования показали, что никакого лидера в этом процессе нет. Просто каждая миксамеба, стремящаяся к близости с себе подобными, оставляет на субстрате акразиновый след, а каждая следующая этим же маршрутом – повышает концентрацию акразина, что привлекает все большее количество миксамеб.
Псевдоплазмодий – очень интересное образование, которое можно уподобить не столько многоклеточному организму, сколько рою пчел. Входящие в его состав клетки, хотя и контактируют друг с другом и даже соединяются цитоплазматическими мостиками, сохраняют свою индивидуальность, но это не мешает им перемещаться и действовать весьма согласованно. А спустя некоторое время часть клеток образуют полую ножку и оболочку спорангия, а другие превращаются в споры, из которых появляются новые миксамебы.
Происхождение миксомицетов до сих пор таит много загадок, ведь их ископаемых остатков почти не сохранилось. Специалисты полагают, что слизевики вроде описанной выше ликогалы произошли от простейших жгутиковых, которые, чтобы приспособиться к наземному образу жизни, развили стадии плазмодия и спороношений. Совсем другое дело – клеточные слизевики (акразиевые), возможно, они даже не состоят с «плазмодиевыми» в родстве, а ведут свое происхождение от свободно живущих амеб.
Жертвы науки
Наличие спор и способность годами пережидать трудные времена в виде склероциев позволили слизевикам широко расселиться по планете, избегая разве что холодных тундр и льдов. Сейчас описано чуть более тысячи видов миксомицетов, и список этот постоянно пополняется. В природе им, как и грибам, отведена важная роль переработчиков органических остатков. Для человека же слизевики, в отличие от грибов, большого практического значения не имеют.
Впрочем, среди них есть небольшая группа внутриклеточных паразитов растений, представители которой вызывают такие известные заболевания полевых культур, как кила капусты и порошистая парша картофеля. Но урон, наносимый паразитическими слизевиками сельскому хозяйству, с лихвой восполняется их заслугами перед наукой. Плазмодии слизевиков, чьи размеры позволяют изучать тончайшие процессы, проистекающие в цитоплазме клетки, даже при небольшом увеличении – настоящая находка для цитологов, а сотни синхронно делящихся ядер обеспечивают массовый материал для исследований генетиков.
Совершенно неожиданное применение слизевикам нашли недавно британские и японские ученые. Они поручили физаруму многоголовому управлять роботом. Задача стояла серьезная – сконструировать автомат, реагирующий на изменение окружающей среды, подобно живому организму. Камеры следили за движениями плазмодия, выращенного в виде шестилучевой звезды, и давали команды шестиногому роботу поступать так же. Получилось.
И уж совсем далекую от практики, но не менее важную роль играет клеточный слизевик диктиостелиум (Dictyostelium discoideum). Маленькое чудо раз за разом происходит перед глазами исследователей: непреодолимое стремление равноценных и вполне самодостаточных клеток к объединению, последующее самоубийство некоторых клеток, чтобы другие могли породить новое поколение. Все это моделирует события, происходившие на Земле миллиарды лет назад. И вероятно, именно слизевики помогут разрешить одну из самых интригующих загадок науки – происхождение многоклеточных организмов.
Фото Константина Коржавина
Ирина Травина
