Текст книги "Конец королевы"

Автор книги: Властимил Шубрт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Не забывала я следить и за Бореком. Едва только его милой подружке стало дурно и она отправилась на свежий воздух восстанавливать нарушенные функции организма, как он мигом погасил лампу и свечи, и в кухне стало темно, хоть глаза выколи. Правда, Павел успел увести Катрин у него из-под носа, да только зря старался. Я танцевала с Гонзой совсем рядышком и слышала, как Катрин спросила, не хочет ли он схлопотать оплеуху, а потом этот пришибленный «атлет» отправился ублажать свою чернявую милашку, которая все это подглядела и в страшной обиде отправилась восвояси. Прямо цирк!

Ну а там уже за Катрин взялся Борек, Гонза явно переориентировался на меня, а Зузана еще не пришла в себя. Они отодвинулись от нас на пару шагов, и он стал потихоньку направлять ее в соседнюю комнату. Мне было слышно, как она прошипела у самых дверей:

– Чокнулся? Только не сейчас.

Ответом было его резкое, как укус гадюки:

– Когда?

После того как зажгли свет, я поинтересовалась у Катрин, надо ли мне сматываться уже в первую ночь. Она пожала плечами и заявила:

– Нет, в этой халупе столько глаз и ушей, что не стоит рисковать. Так Что не заставляй себя делать то, чего не хочешь.

– Ну и чудесно! – кивнула я, тут же решив, что обязательно себя «заставлю».

Вечеринка потихоньку угасла, следом за Аленой и Павлом отправились в постельку и Зузана с Бореком, а мы с Гонзой остались в кухне одни. У него Катаржина явно не выветрилась из головы, и когда мы сварили кофе, он, вроде бы между прочим, спросил, откуда мы друг друга знаем. Я подсела к нему на постель:

– А чего это тебя так интересует?

– Интересует? Да брось ты! Я просто так спрашиваю… Ладно, забудь, а то еще скажешь, что я у тебя секреты выпытываю…

– Какие там секреты! Просто мы были вместе летом на отдыхе.

– В Югославии?

Я кивнула.

– Значит, ты тоже участвовала в конкурсе красоты?

– Нет, – засмеялась я. – Слишком самокритично себя оцениваю.

– Фигура у тебя что надо, – польстил он и обнял меня за плечи.

– Дорогой и многоуважаемый, – продолжала я валять дурака, – на таких конкурсах разве дело в фигуре? Знаешь, какие там фигуры у девочек были – настоящие секс-бомбы! Но Катрин получила от Бога еще кое-что.

– Интересно, и что же?

– Наверное, бросающуюся в глаза невинность, горделивую поступь и шарм, умение очаровывать каждого – и младенца, и старца. И потом, она знает английский, немецкий, русский, словом… – Я сделала паузу и с легкой иронией закончила: – … интеллектуалка.

Пустые чашки от кофе остались на столе, а мы очутились в Гонзиной постели, и он сделал мне признание, от которого я чуть не разнюнилась. Что я девчонка первый сорт, и он хотел бы встречаться со мною и в Праге. Я так расчувствовалась, что нежно поцеловала его в лобик, а он выложил насчет Катаржины, что, мол, всю эту поездку затеял из-за нее и залез в долги так, что до марта не расплатиться, но ничего, летом он пойдет работать в бригаду лесорубов и заработает кучу денег.

Я оставалась с ним до утра, мне и вправду было хорошо, так хорошо, как давно уже не было.

Наутро нам с Катрин полагалось дежурить, что означало приготовление завтрака, обеда и ужина. Завтрак она спихнула на меня, а я, чтобы взять реванш, заявила, что пусть она идет кататься на лыжах вместе со всеми, а я обойдусь без лыж и останусь готовить обед.

Катрин, однако, мое притворное великодушие раскусила и твердо заявила, что хочу я или нет, а кататься придется.

– Да ты что? – возразила я. – Ради тебя я должна кататься?

– Нет, – засмеялась она. – Ей-богу, нет. Но ты обещала мне помочь, а мне как раз нужна твоя помощь, понятно?

– Ага, значит, будем сводить счеты, – заулыбалась и я. Катрин кивнула. Спрашивать, с кем, не было необходимости. Борек с самого утра принял страдальческий вид, к завтраку вышел, обмотав шею нагретым полотенцем, едва волоча ноги, выпил, поддавшись настойчивым уговорам Зузаны, чашку черного кофе без сахара и поскорее смылся обратно в постель. Я нарочно пошла за ним, дескать, если ему чего-то надо, то я, как дежурная, сделаю, но он только криво ухмыльнулся и поблагодарил за заботу, а его клуша сказала мне:

– Ты такая добрая, Мирушка. Знаешь, Борек почти все святки прохворал, и я упрекаю его за то, что он вообще сюда поехал.

Она гладила его по голове, а он выглядел так, словно жевал щавель, запивая касторкой.

– Ладно, – сказал он ей, – не пой тут Лазаря. К вечеру буду как огурчик. Иди кататься, а завтра я сам за тебя возьмусь.

Я не удержалась и напомнила Зузане, что, если Бореку что-то потребуется, например, сменить полотенце, рядышком будет Катаржина. Она приняла мою ядовитую подковырку точно овечка, которая даже не понимает, что ее ведут под нож.

– Да нет, Борек будет баиньки, правда? – И снова погладила его по головке. А я чуть язык себе не откусила, так мне хотелось крикнуть: «Да проснись же ты ради Бога, подруга! Не будь такой дурой!»

До самого обеда мы ездили вместе, и получалось у нас одинаково плохо. К счастью, от нас не отходил Гонза, учил всяким там поворотам-разворотам. Сам он ездил на лыжах мастерски, представляю, как ему было с нами тошно, тем больше я ценила его самоотверженность. Бедняга, аж до марта залез в долги, да еще и возился с нами, неумехами, пока эта сволочь Борек, зашвырнув подальше свое полотенце, развлекается с Катрин. Мысленно поклялась, что обязательно поужинаю с ним пару раз в Праге. Берт Бертом и работа работой, но могу же я себе позволить удовольствие даже в разгар туристского сезона. А перед расчетом подкину ему сотню, пускай он даже немного обидится, все равно уговорю: вот доучишься – и все мне вернешь, милая ты моя мордашка.

Алена летала туда-сюда метеором, а ее орангутанг старался не отставать. Умением он не отличался, но в отличие от нас с Зузаной спортивная жилка у него была. Тем временем Зузанка, к которой я относилась уже почти совсем хорошо, пыталась делать повороты и чаще всего падала, и от ее неохватной задницы на девственном снегу оставались глубокие ямы. Перед тем как упасть, она каждый раз взвизгивала так простодушно, что я про себя решила дать Катрин хорошую взбучку, когда вернемся в избу. Интересно, сколько раз эти двое там «свели счеты»?…

А в. общем-то поездка оказалась удачной, лыжами я прямо-таки увлеклась, да и отпуск оказался настоящий рождественский. Семьдесят процентов заплатят по больничному, дорога бесплатно, Гонзу тоже можно записать в актив, Сильвестр с американцами обеспечен, чего еще желать? Погода была о'кей, снег – как в русской сказке, и домой никто не гнал. Инструкция Катаржины: «Задержи ее как минимум до обеда, смотри, чтоб она через какой-нибудь час сюда не приперлась» – оказалась легковыполнимой, так что я могла наслаждаться красотами зимы и беседой с Зузаной.

– Давно ли вы с ним ходите?… Сильно он тебе нравится?… Будете жениться?… А кем вы будете после учебы?… А по скольку человек у вас живет в комнате?…

Когда я узнала, что она живет вместе с Катаржиной, меня чуть кондрашка не хватила. Так вот, значит, как эти интеллигентки понимают дружбу, честность и порядочность. Что Катрин – гадюка, это я и раньше знала, но отбить у такой девчонки такого парня… Чтоб ее черти побрали, это уж перебор. Уж настолько-то я разбиралась в так называемых интимных делах, чтобы сообразить: стоит Бореку хотя бы разок переспать с Катрин, как на Зузанке он точно поставит крест. После обеда мы с помощью добряка Гонзы помыли посуду, и я приступила к делу. Мы лежали на постелях – я с сигаретой, Катрин без, – говорить приходилось шепотом, чтобы ни в кухне, ни в соседней комнате нас не могли подслушать заинтересованные стороны.

– Ну что, подвели баланс? – спросила я и стряхнула пепел в пустую коробку от печеночного паштета.

– Не совсем, – уклончиво ответила Катрин. – Во всяком случае, на эти два дня – да.

– Выходит, до Сильвестра? – удивилась я.

– Примерно так.

Я приподнялась на локте и выпалила прямо в ее завлекательные, ханжески-простодушные гляделки:

– Знаешь, Катрин, не собираюсь читать мораль, но не кажется ли тебе, что ты ведешь себя с той девчонкой как стерва?

– Это еще что? – чуть не подпрыгнула она. – С какой еще девчонкой?

– Да брось ты, не втирай мне очки, – с досадой произнесла я. – Живешь с ней в одной комнате и отбиваешь у нее парня. Без стыда и без жалости.

Катрин села на постели.

– Вот что, Мируш, – раздраженно заявила она. – Терпеть не могу, когда ты суешь нос в мои дела. Раз уж толком ничего не знаешь – лучше сиди и молчи в тряпочку.

– Не волнуйся, знаю очень даже хорошо, – отрезала я. – И хочу тебя предупредить: отольются кошке мышкины слезки. Если бы ты прибрала к рукам Алениного культуриста, я бы не пикнула. И парень хоть куда, и она красотой не обижена, может с тобой потягаться. Но у такой овечки отбивать такого прохвоста…

– Да замолчи ты! – прошипела Катрин и, похоже, разозлилась по-настоящему, почти так же, как в тот раз, когда я принесла ей письмо Берта с угрозой, что он разузнал адрес ее мюнхенского кормильца и, если она будет ломаться, отправит ему официальное врачебное заключение о венерическом заболевании, выданное на ее имя. Как и тогда, она побледнела, снизила голос до едва различимого шепота и выдавила: – Ты что думаешь, я в него втрескалась? Да я бы ему прикоснуться к себе не позволила, не то что поцеловать, понятно? Он меня вот где держит, в кулаке, и самым натуральным образом шантажирует.

Я всмотрелась в нее сквозь дымок своей «Спарты», не водит ли меня за нос – Катрин есть Катрин, ей соврать – что воды напиться, – но на этот раз ее досада и злость, кажется, не были притворными.

– Может тебя заложить? – спросила я.

– Увы, – кивнула она. – И ты даже представить себе не можешь, что творилось бы на факультете, как широко все это разнеслось бы. Сама в этом деле ни бум-бум, а мне читаешь мораль из-за какой-то Зузаны. Да и потом, если Борек ее бросит, пусть она мне еще спасибо скажет.

– А что он о тебе знает?

– Вполне достаточно, чтобы смешать с грязью. Только он хитер и соображает, что, если меня выгонят из института или даже посадят, ему от этого ничего не перепадет.

– А чего ему тогда надо? Тебя или денег?

– Не знаю, – сказала она и сокрушенно вздохнула. – Кое-что я с собой прихватила, но лучше всего со всем этим делом покончить. Раз и навсегда. Ничего другого мне не остается… Нет, – остановила она меня, – не бойся, на Сильвестра мы еще поработаем, но потом – крышка! Нервы и так уже ни к черту… – Она отвернулась к стене и спрятала лицо в подушку, но я успела заметить, что из глаз у нее потекли самые настоящие, непритворные слезы. – И ничего больше у меня не спрашивай. Тридцатого едем, в половине второго будем в Праге, а в новом году… В новом году посмотрим…

Я аккуратно раздавила окурок и подумала, что надежды деждами, но из этой колеи не так-то просто выпрыгнуть. Главное, что Новый год и Сильвестр у нас обеспечены, и у Берта нет повода меня наказывать. Я могла быть довольна и тем, что совершила доброе дело: следующие дни показали, что мои упреки на Катрин все же подействовали, и она стала вести себя с Зузанкой так, что не придерешься. Вечером, перед той несчастной ночью с двадцать девятого на тридцатое, я слышала, как они по-дружески вели не очень интеллектуальную, но полезную беседу о платьях, шитье и портнихах. Борека Катрин, насколько возможно, избегала. А я только на него и злилась. Ах ты, гад, шантажист проклятый! А потом уж и на весь белый свет взъерепенилась: и на Борека, и на Катаржину, и на свою запутанную жизнь, и на набитых деньгами американцев… Чихала я на всех!

Ближе к вечеру мы схлестнулись с Аленой. Она возвращалась из уборной, а я как раз вышла подышать горным озоном, потому Что в кухне была духотища, а особенно меня донимал «аромат» говяжьего жира, который я терпеть не могу. Она остановилась рядом со мной и с язвительной вежливостью поинтересовалась:

– Так на кого ты глаз положила, Мируш? Я окинула ее взглядом с ног до головы – от фирменных лыж, темно-синих рейтуз и белого югославского свитера с норвежской вышивой до насмешливых черных гляделок – и ответила:

– Можешь не волноваться, не на твоего атлета. Она деланно засмеялась:

– Овчинка выделки не стоит, да? Какой-то нищий студентик… У тебя запросы куда повыше.

– Ты так думаешь? – Ухмыльнувшись в ответ, я изобразила на лице смесь скуки, хитрости и сексуального голода, облизала кончиком языка чуть приоткрытые губы, томно потянулась и вызывающе добавила: – На безрыбье и нищий студент сгодится. Да еще такой красавец, как твой Павел. Грешно пропустить такой случай.

Я верно ее раскусила. Она продолжала усмехаться, но черты лица затвердели. Горделиво скривив рот, она процедила:

– Ну так в чем же дело? Попробуй!.

Я посмотрела ей прямо в глаза и от души расхохоталась, как будто услышала остроумную шутку.

– Чего смеешься? – Она и дальше играла свою роль. Я взяла ее за руку и шепнула:

– Знаешь, Аленка, что мне вдруг пришло в голову? Интересно, как бы ты себя вела, если бы на моем месте стояла сейчас Катаржина? Так же уверенно?… А знаешь, я, пожалуй, расскажу ей об этом.

Не дожидаясь ответа, я резко развернулась и помчалась в избу. Настроение у меня улучшилось. Будет им о чем с Павличком поговорить. Теперь Алена от него не отойдет ни на шаг, а Катаржина даже во сне ей будет сниться. Ну а я – меня она сразу невзлюбила, так что ничего страшного. Моя подковырка подействовала. Алена вообще перестала со мной разговаривать. Я знала, что сижу у нее в печенках и что она меня с удовольствием придушила бы, но зайти так далеко и попытаться свалить на меня убийство…

5

– Послушай, Мирка, ты это дело брось! Катаржина сказала, что ты ее подруга, и мы без разговоров приняли тебя в свою компанию.

Мирка саркастически засмеялась:

– Ах, ах, я сейчас расплачусь…

А я добавил:

– Не надо разводить демагогию, Алена.

– А кто первый начал? Я, что ли? – обиделась Алена. – Я хочу, чтобы она ответила на три вопроса. Зачем она приехала? Что ее связывало с Катаржиной? И почему обязательно хотела уехать тридцатого? Это ты называешь демагогией?

– Ты что-то забыла про разговор в Гоницах в туалете, – устало произнесла Мирка. – О том, к кому приехала Катрин. – Твои домыслы нас не интересуют, – мигом вмешался Борек. – Нам нужны факты.

– Ну, ладно, – уступила Мирка. – На Аленины три вопроса ответить легче легкого. Я приехала, чтобы учиться кататься на лыжах. Катаржина была моя подруга, а уехать мы хотели, чтобы вместе провести Сильвестр.

– В Праге? – резко бросила Алена.

– Нет. В Прчицах.

– Катаржина хотела встретить Сильвестр дома, с родителями, про тебя она ничего не говорила, – заметил Павел. Алена с Бореком дружно кивнули, а Мирка пожала плечами.

– Если вы все знаете лучше меня, тогда чего спрашиваете? Против такой логики крыть было нечем, и мне наконец удалось вставить слово.

– Мируш, конечно, глупо с моей стороны уговаривать тебя, но почему бы тебе не сказать правду? Ты же сама все прекрасно понимаешь. Я не говорю, что ты как-то замешана в убийстве, но ведь ты знаешь о Катаржине гораздо больше нас. Я имею в виду ту сторону ее жизни, о которой мы и понятия не имели…

Я вел эту речь тихо, спокойно и как бы даже извиняясь, а тем временем взял Мирку за руку и легонько ее стиснул. Мирка пожала мне руку в ответ, потом подняла на меня взгляд и чуть заметно улыбнулась.

– Знаешь, – произнесла она как-то рассеянно, – кое-что я, конечно, знаю. Все наверняка нет, но одно уж точно: Катаржина мне бы никогда не простила, если бы я здесь и сейчас все про нее выложила. Пусть она меня не услышит, это ничего не меняет. А что касается меня, то, думаю, будет гораздо лучше, если вы про нее от меня ничего не узнаете.

– Ты в этом уверена? – спросила Алена.

– Абсолютно, – решительно отрезала Мирка, сунула руку в карман, вынула пачку сигарет и зажигалку. Закурила и произнесла: – Извини, я совсем про них забыла… – И отдала мне пачку и зажигалку.

Павел молчал-молчал, смотрел-смотрел на нас и вдруг выпалил:

– Почему вы врете?

– Кто именно?

– Вы двое, кто же еще?

Мирка схватила меня за локоть.

– Не спорь с ним. Все равно от нашего следствия нет никакого толку, легавые сами во всем разберутся.

– Легавые? – повторила Алена. – Жаргоном ты владеешь свободно. Наверно, уже приходилось иметь дело с легавыми?

– Погоди, – прервал ее Павел и придвинулся к постели с моей стороны. – Послушай, Гонза. – Голос у него задрожал от волнения. – Мы с тобой знаем друг друга не со вчерашнего дня? Уже почти четыре года дружим и всегда были честны друг с другом. Я всегда считал тебя порядочным парнем, разве не глупо теперь друг друга обманывать?

– Согласен с тобой, Павел, – сказал я. – Но к чему ты это ведешь?

– Хочу тебе доказать, что или ты, или Мирка говорите неправду. Давай выйдем на улицу или в сени, если хочешь, поговорим наедине.

– Мне скрывать нечего. Говори здесь, при всех.

– Ладно. Тогда объясни мне, пожалуйста, зачем Мирка примерно в половине четвертого ушла из кухни в соседнюю комнату, и что в это время делал ты. Прежде чем ответить, как следует подумай.

Я недоуменно покачал головой.

– Что ты плетешь, парень? В полчетвертого Катаржина уже часа два как была мертва.

– Одна ложь тянет за собой другую, – заметил Павел. – Хочешь, я повторю твои собственные слова?

– Пожалуйста, если надо.

– Ты сказал примерно так: у нас кончились сигареты, и Мирка пошла за ними в соседнюю комнату. А ты тем временем оделся и отправился в уборную. Мирка стала искать сигареты впотьмах, но найти не сумела, зажгла свет и увидела убитую Катаржину. Она стала кричать, подняла на ноги всю избу, и мы с Аленой сбежали вниз. В сенях мы встретили тебя, ты как раз возвращался с улицы. Потом к нам присоединился Борек, Зузана еще спала, остальные были уже на ногах и ворвались в Катину комнату. Все верно?

– Все до мелочей, – подтвердил я, не соображая, к чему он ведет.

– Все верно? – обратился Павел с тем же вопросом к Мирке.

– Насчет сигарет верно, про остальное не знаю, – ответила она.

– Чудесно! – Павел сделал небольшую паузу, потом показал на пачку в моих руках. – У вас не было сигарет. Еще минуту назад не было, Борек вам их предложил. А что это такое?

– «Липы», – сообщила Мирка. – Именно «Липы». По две кроны за пачку. Свободно продаются на всей территории Чехословакии.

– Значит, вы врали, так? – победоносно подвел итог Павел, а я испуганно посмотрел на Мирку.

– Где они у тебя были? – с трудом выдавил я.

– В кармане, – безмятежно сообщила Мирка. – В кармане джинсов. Я сначала искала их в столике, в рюкзаке, а потом уже зажгла свет. Даже не подумала, что они в брюках. Тогда на мне были рейтузы, а там даже окурок некуда сунуть. Пан комиссар может сам в этом убедиться. – Она сунула руку под подушку и бросила вздрогнувшему от неожиданности Павлу смятые рейтузы. – Не волнуйся, Гонзичек, – похлопала она меня по руке, – тут никакая ложь не пройдет, пан Мегрэ живо сообразит, что к чему. Он же сам меня послал одеться. Так что все просто. Он только что уточнил, что ушла я от тебя в одной комбинации, а перед тем, как поднять всех на ноги, даже не подумала принарядиться, что, разумеется, свидетельствует о моем дурном вкусе и плохом воспитании. Короче говоря, мой моральный уровень чрезвычайно низок, и Алена права, когда говорит, что я хорошенькая стерва.

– Ради Бога, перестаньте, – взмолилась Зузана. – Ну что вы…

– Минуточку! – прервал ее Борек. – Все эти догадки ни к чему не приведут, это точно. Убийца не признается. – Он взглянул на часы. – Скоро пять. Через час начнет рассветать. Как только погода улучшится – не будет же мести вечно, – сазу же отправимся в деревню и сообщим в полицию. Поедут три лучших лыжника, остальные подождут здесь. Предлагаю, чтобы вниз поехали Гонза, Алена и я. Теперь давайте разойдемся по комнатам и встретимся снова, скажем, в семь. Пусть убийца все как следует обдумает. Обдумает и учтет, что добровольное признание в любом случае смягчает вину. Кто «за»?

Павел, Алена и Зузана почти одновременно закивали. Я произнес:

– Очень удачное предложение.

– Одна только Мирка ничего не сказала, – заметил Павел и положил на лавку ее рейтузы, которые все еще держал в руке.

Мирка подняла на него глаза.

– Извини, совсем забыла, что я из вашей компании.

– Все равно большинство «за», – проговорила Алена и встала. Следом за нею Зузана.

– Большинство «за», – повторила Мирка и горько улыбнулась. – Я воздержалась. Но пока все не разошлись, могу я сказать пару слов?

– Лучше прибереги их для легавых, – отрезал Борек.

– Погоди, – вмешался я. – Что ты хочешь сказать, Мирка?

– Да так, ерунду. Предложение в самом деле удачное… – Она на секунду умолкла, потом отчетливо закончила фразу: – Для убийцы. Мы все знаем, что отсюда два шага до границы с Западной Германией.

– У тебя слишком буйная фантазия, – осклабился Борек, повернулся к Мирке спиной и окликнул Зузану: – Пошли?

– Если не ошибаюсь, шантажисты готовы на все ради денег, – повысив голос, продолжала Мирка. – Тот, кто шантажировал Катаржину, хотел кое-чего другого, но раз уж он ее прикончил, значит, на что-то рассчитывает. Например, попробовать удрать за границу, используя темноту и метель. Рискованно, конечно, но для хорошего лыжника и часа хватит, чтобы быть за границей. И с неплохим капитальцем в кармане. Марки, фунты, доллары – короче, твердая валюта. Катрин кое-что с собой привезла. Наверно, вполне достаточно. Рюкзак не выпускала из рук. Даже в автобусе его не оставляла.

– Верно, – подтвердил Павел. – В Гоницах брала его с собой в ресторан. Мы еще смеялись над ней.

– Еще бы! Перед Рождеством ей пришлось очистить свой тайник, чтобы туда случайно не заглянул один артист.

– Занимательная история, – сказала Алена. – Но есть у нее один недостаток: дело в том, что у Катаржины никогда не было ни долларов, ни марок. Одни только боны, которые твоему шантажисту за границей ни к чему.

– Ну, Аленка, – бросила ей свысока Мирка. – Ты только что сама говорила, что я знаю про Катаржину больше; чем все вы, вместе взятые. А теперь вдруг отказываешься это признать. С твоим-то образованием надо бы соображать получше.

Алена растерянно посмотрела на Павла, но Павел даже не заметил этого. Он стоял и удивленно разглядывал Мирку, которая встала, подошла к дверям и вызывающе прислонилась к ним, словно преграждая путь к отступлению.

Миркины слова бросили совершенно иной свет на убийство Катаржины, и я вдруг с ужасом осознал, что начинаю все понимать, что мне становится ясно, где познакомились Мирка и Катаржина, что общего было у таких несхожих девчонок, где был источник валютных поступлений Катаржины, что означали ее регулярные поездки «домой на уик-энд» и почему, а может, и куда она удрала из «Дельты» после встречи с подвыпившим немцем. Все это было невероятно, фантастично, непонятно и – вполне логично.

– Сколько у Кат было с собой валюты? – выдавил я. – И как, по-твоему, она ее достала?

– Сколько – трудно сказать. Но что не мелочь – это точно: у шантажистов запросы высокие. А как она ее достала? Не проще ли спросить того, кто ее шантажировал? Из-за кого Катрин поехала сюда против желания? Например, автора гениально придуманного плана разойтись по комнатам… у него-то информация гораздо точнее.

Она еще не закончила, как я уже стоял рядом с ней в полной готовности отразить любое нападение. Борек сжимал кулаки, Алена что-то слабо простонала, Павел точно прирос к полу, и тут вдруг раздался дрожащий, полный отчаяния голос Зузаны:

– Замолчи, Мирка, прошу тебя! Но Мирка только пожала плечами.

– Мне вовсе не хочется причинять тебе боль, Зузанка, очень не хочется. Но твои приятели заставили меня рассказать все, что я знаю про Катаржину. Так что не обижайся.

– Нет, – пролепетала Зузана, – я не обижаюсь… Но зачем ты врешь? Зачем?…

И тут же заговорил Борек:

– Ах ты, стерва! Ты мне за это заплатишь!..

БОРЕК

Я смотрел на нее как на привидение. Она ошеломила меня, выбила из колеи, так что я на секунду совершенно растерялся и сумел только стиснуть кулаки, выразив злость, ненависть и бессилие.

Ах ты, стерва!

Думаю, не только я, но и все остальные подумали так же. Мы все смотрели на Мирку сверху вниз, все видели в ней девку, сучку, шалаву. Впрочем, она этого и не скрывала: в отличие от Катаржины она вызывающе подчеркивала самые вульгарные стороны своей профессии, начиная от жаргона и кончая откровенно манящими взглядами своих кошачьих глазищ, от грубоватой прямоты и нахальства до самой красивой груди, какую я когда-либо видел. То, что Катаржина сумела так долго и тщательно скрывать, было буднями Миркиной жизни, заметной частью ее существования, своего рода удостоверением личности.

Я раскусил ее в первое же мгновение и вместе с тем сообразил, что дело плохо, не зря она едет с Катаржиной, надо постоянно быть с нею настороже. На Штепана Катаржина телеграфным стилем успокоила меня: мол, не бойся, она и в самом деле приехала только покататься на лыжах. На другой день была уже откровеннее: «Как видно, они меня контролируют». А теперь она лежала мертвая, и уже не надо было придумывать разные хитрости и уловки. Это был конец, бесповоротный конец, конец всем надеждам. Мирка стояла на расстоянии полушага от меня, прислонившись к двери, точно кошка, подстерегающая добычу, дикая, взъерошенная, разъяренная кошка, и плела свою невероятную чушь, свою ужасную полуправду, против которой трудно что-нибудь возразить, потому что выглядит все очень логично. Но вместо фактов там одни догадки да трюки из самых дешевых детективов – рядом граница, метель и преступник, убийца и шантажист, уходящий в темноте с пачкой долларов в кармане… Проклятая стерва!

Почти так же я подумал и о Катаржине, почти те же слова промелькнули у меня в голове, когда однажды сообразил, что она временами «не та», какой кажется, совершенно иная, абсолютная противоположность той ангельски-чистой девице, целомудренной и деликатной, тому незапятнанному идеалу, каким считала ее вся мужская часть факультета, не исключав и меня. Разумеется, я был в нее влюблен, тайно и безнадежно, как и многие другие ребята, во всяком случае, из нашей компании – Гонза, Павел, даже женатики Честа и Властик. Попросту говоря, платоническая любовь в самом прямом смысле слова.

А потом нагрянуло разочарование. Неожиданно и внезапно, если использовать литературный штамп, как гром с ясного неба.

Двадцать второго октября в воскресенье у Зузаны был день рождения, и мне пришлось пообещать, что мы отпразднуем его вместе. Правда, у меня особого желания не было, я вообще начал ходить с ней скорее по недосмотру: пару раз заговорил, погладил, поцеловал, а она и влюбилась. Да еще самым глупейшим образом – беззащитно, так сказать, и теперь уже было не так-то легко от нее отделаться. Она была слишком милая и порядочная, чтобы сказать ей о своем равнодушии, и слишком наивная и доверчивая, чтобы самой догадаться о моем к ней отношении, больше того, чем безразличнее я относился к ней, тем нежнее и привязчивее становилась она. Короче говоря, праздновали в восемь вечера в комнате Зузаны, я купил пару гвоздик и отправился на женскую половину в спортивных штанах и свитере, рассчитывая дать деру при первом же удобном случае.

Она ожидала меня, наряженная словно в театр или на концерт, в темном вечернем платье и модных туфлях, причесанная, накрашенная и встревоженная.

– Ты только не сердись, пожалуйста, – встретила она меня, – но придется тебе минут десять подождать, ровно в восемь мне должна позвонить тетя… А в общежитии, как нарочно, ни один телефон не работает, надо идти на почту… Подождешь?

– Ну конечно, – ответил я, – поторапливайся… – И помог ей надеть пальто.

– Выпивка на столе, налей себе, если хочешь. И погляди, что мне подарила Катаржина, – сказала она и показала на стол, где рядом с бутылкой баккарди и двумя рюмками лежал небольшой пакетик, судя по всему, женское белье; впрочем, об этом свидетельствовала и длинноногая завлекательная девица, изображенная на целлофановой обертке. – Через двадцать минут вернусь! – крикнула Зузана уже в дверях, потом в коридоре застучали ее каблуки, и я остался один.

Я вынул из бумаги гвоздики, сунул их в баночку от горчицы, сел на постель, закурил сигарету и от нечего делать взял пакетик. В нем была комбинация или ночная рубашка, я не очень-то разглядывал, вытащил только уголок лилового нейлона с черной каемкой и снова запихнул обратно, потом разобрал название фирмы, надпись «Made in Germany» и четырежды отпечатанную цену: в марках, французских и бельгийских франках и голландских гульденах. Мне пришло в голову, что Катаржина, как видно, опять получила «поздравление» от дядюшки и накупила всякой всячины. Собираясь положить пакетик на стол, я вдруг заметил маленький блокнотик в элегантной кожаной оправе, очень изящную вещицу. Взял его в руки и стал просматривать. Вовсе не из любопытства, просто подумал сначала, что это тоже подарок Катаржины, а Зузана сама разрешила мне все посмотреть. Меня удивило, что в блокнотике уже есть записи – какие-то сокращенные слова и цифры. Я машинально просмотрел их и ничего не понял.

 
13.1 ВГ 200 м (свитер, гал. + 6 х пейл.)
17.1 Берт 300 кр. (20 $)
18.1 Берт 300 кр.
3.2 АГ 25 £
11.2 ВГ 200 м (отл. круж. пл.)
17.2 AM 20 £
20.2 Берт 300 кр. (20 $)
 

И т. д. Тут я сообразил, что у меня в руках Катаржинин блокнот, узнал ее аккуратный прямой почерк. Но о чем идет речь, что все эти сокращения и цифры означают, до меня пока не дошло. Но на следующей странице… Там были летние числа, точнее – август прошлого года, а над ними печатными буквами обозначено: ЮГ.

 
17.8 Мисс Яд. 2000 дин.
18.8 – 150 $ (!)
19.8 ИЛ 150 фр. (адр.)
20.8 MP 200 м
21.8 – 2000 $ (!!!)
 

И еще трижды по сто пятьдесят долларов, ежедневно вплоть до 26.8, а также еще раз 300 марок, один восклицательный знак и пометка – MP, адр.

Адреса были в конце; я дрожащими пальцами отыскал букву «М», где значился адрес некоего А. Мунцера: «Манесова, 24, Прага, 6, тел. 268-42-67». Перевернув еще несколько страниц, нашел букву «Р», где Катаржина пометила два адреса: «Карл Рейснер, Вильгельмштрассе, 11, Нюрнберг – III. Мартин Рихтер, Ванхофштрассе, 43, Франкфурт-н-М. (Юг.)», – и тут меня наконец осенило. Меня даже затрясло, руки дрожали, как у столетнего старика, я глубоко затянулся сигаретой, которая давно уже погасла, снова зажег ее, выпустил дым и вместе с ним негромкое, но от души:

– Ах, ты, стерва!

Налил себе рюмку баккарди и тут же выпил ее одним духом. Катаржина – тузексовая красотка. Приблуда, экспортная девка, валютная проститутка. Так бывает, когда разрезаешь красивое яблоко, но вместо чистой здоровой мякоти видишь гнилую кашицу, а в центре ее – отвратительного червяка. Долларовая стерва аккуратно вела свою бухгалтерию. За три квартала почти пятьдесят записей; сорок семь, если уж быть точным, а оплата – в валюте почти всех стран Европы и мира: здесь и английские фунты, и американские доллары, и западногерманские марки, австрийские шиллинги, югославские динары, швейцарские и французские франки, голландские гульдены, а также тузексовые боны и кроны – это обычно с припиской «Берт», но в скобках снова валюта, хотя и гораздо меньшими суммами… Меня даже замутило, я налил себе еще рюмку баккарди… Деликатная, очаровательная Катаржина, насчет которой мы с ребятами никак не могли догадаться, девушка она или уже нет, недосягаемая «мисс», которая никогда ни с одним из нас не дружила, – у нее, оказывается, есть собственный пастух, подбирающий ей клиентов и выплачивающий установленную ставку, которая часто бывает гораздо ниже, чем даже двузначная цифра в скобках, наверняка «чаевые», которые суют за лифчик, в чулок или скрытно кладут на стол или под-подушку… «Besten Dank, mein Lieber, thank you, my darling, mersi, cherie…». [13]13
  Огромное спасибо, моя любимая, спасибо, дорогая (нем., англ. и франц.).


[Закрыть]О Господи, спаси и сохрани нас, аминь! Зузана вернулась через пятнадцать минут, стук ее каблучков я услышал перед самой дверью, так что еще успел сунуть Катаржинин блокнот под свитер.