Текст книги "Красивые лица"

Автор книги: Владислава Черкашина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Владислава Черкашина

Красивые лица

В моем мире нет плохих людей. Но нет и хороших. Пока они не докажут обратное.

Пролог

Когда началась передача, я приступила к покраске левой стены. Белоснежный цвет мягко ложился на предыдущий слой чуть посеревшего белого. Но едва заиграла знакомая музыка, как я тут же развернулась лицом к «ящику» и присела на табурет. Вот он, тот дом.

– «Дом, разрушенных мечтаний, дом кошмаров и страхов. А чего боитесь вы?» – начинал голос с заставкой.

Я бы сказала, чего боюсь я, да уже поздно что-либо менять. Это, конечно, не совсем «точка невозврата», но близко.

На экране замелькали лица. Свежие лица для телезрителей – самое начало третьего сезона. Очень красивые лица, не считая одного простенького. Зазвучал возраст героев, прозвища, видения будущего. Каждый хотел выиграть. Ну, или почти каждый. Каждый второй мысленно составил список и потратил невыигранные деньги.

Я представила, сколько домохозяек сидит сейчас у себя дома и смотрит интригующее зрелище. Местами они, должно быть, вздрагивают и морщат свои любознательные носики. Местами заливаются гомерическим хохотом. Местами…

А ведь я там была. И, несмотря ни на что, помню каждый день, каждый миг с того момента, как переступила порог «Дома».

Глава 1. Маленькая битва перед началом.

– Аль, не забудь проездной.

Я высунула голову из своей спальни. Мама с отчимом уже стояли в коридоре.

– А зачем?

– Как зачем? – мама повернулась от зеркала ко мне. – Мы едем к Петрушиной маме в деревню.

– Я не еду.

– Ну вот, – вздохнул отчим и сбросил так и не надетый ботинок, – опять начинается.

– Что значит, ты не едешь? – мама внимательно на меня уставилась. – У тебя каникулы. Одну дома мы тебя не оставим.

– А я и не останусь, – я вернулась в комнату, но почти тут же воротилась назад и протянула маме несколько листков формата А4. – Я завтра утром уезжаю в «Дом».

– Куда? – мама непонимающе переводила взгляд с бумаг на меня, так и не прочитав ни строчки. – Что еще за дом?

– Мам, ты что как не из мира сего!? Между прочим, это уже третий сезон!

Мама по-прежнему недоуменно взирала на меня и мои бумаги. Отчим курил на кухне в форточку, но я более чем уверена, он подслушивал каждое слово.

– «Дом страхов, потерянных надежд. Дом, полный ужаса, печали и скорби», – процитировала я рекламный ролик. – Ну там еще музыка такая играет загробная, тебе же самой нравится, ты помнишь? Ну? Мам?

– Ладно. Допустим, я начинаю вспоминать. При чем тут ты?

Вот почему я протягивала ей бумаги. Опять все придется говорить самой. Ну и что, что мне шестнадцать? Велика разница – два года.

– Ну да. Несовершеннолетних они принимают только под расписку от родителей.

– Не помню, чтобы я чего-то подписывала.

– И я! – поддакнул отчим с кухни.

Они с мамой знакомы всего шесть лет. Пять лет как женаты. Пять лет моему сводному брату Андрею-дуралею. Год как умер дед. Родного папы отец. А родной папа умер еще до моего рождения. Вот такая мыслительная цепь привела меня к порогу кастинга «Дома».

Во многих рекламных проспектах и даже на телевидении они утверждают, что в их доме, где снимается реалити-шоу «Дом», живут приведения. Мало кто верит. Троих, утверждавших, что видели погибших коллег по шоу, упекли в психушку. Потому что привидения у них якобы искусственные. А я надеюсь, что нет. Деда хочу найти. Не могу без него.

Год прошел.

А я не могу.

Он был всем в моем мире. Нет, не так. Он был всем моим миром.

– Я твою подпись подделала.

– Что?!

– Говорил я тебе, – опять отчим подал голос, – бери мою фамилию. Никто бы тогда не смог твою подпись подделать.

Мама неторопливо от него отмахнулась.

– Что значит, ты ее подделала?

– Ну написала как ты, что не ясно-то?

– Ты, пожалуйста, мне не хами! Вырастила на свою голову...

О’кей. Дальше все, как всегда. Тирада о несчастной жизни матери-одиночки.

В этих тирадах она всегда забывала про деда, будто намеренно. А меж тем, он менял мне подгузники, если таковые имелись. Он вытирал мне нос, когда сопливила, и коленки, когда неудачно падала. Он делал мне костюмы на утренники в детском саду и начальных классах школы. Он брал меня летом с собой на рыбалку рано утром, где я спала у речки до полудня, пока он ловил рыбку большую-маленькую в тишине. Он разрешал держать у себя хомячков, рыбок и прочую живность, какую я желала, в то время как у мамы всегда была аллергия на подшерсток животных.

– Да. Я ее подделала. И я поеду на это шоу, ясно? – повысив голос, заявила я. – Моя жизнь такая однообразная! Остался последний год школы, а потом летом уже не до шоу будет, согласись?

Отчим незаметно вышел из кухни и принялся опять сражаться с ботинками. Бог мой, всего-то развяжи шнурки, да и все! Нет. Он будет пробовать запихать ноги как есть. И в этом весь он.

– Ну правда, Натах, – вздохнул отчим, – отпусти ты ее. Все равно она уже твою подпись подделала.

– Так ты что ли кастинг прошла?

– Ага. Типа того.

– Ладно. Сдаюсь.

Они уехали на дачу к его матери, а я осталась дома. Хотя бы на ночь, но хата моя. Можно делать, что хочешь. Позвать друзей, закатить нехилую пирушку. Или поступить так, как в итоге поступила я.

Лечь спать и благополучно проспать до утра, не увидев ни одного сна.

Глава 2. Меланхолик.

Начну с того, что дом «Дома» оказался не такой, каким его по телику показывали. Он намного больше. Нас привезли на автобусе, быстренько выбросили и уехали. Внутри ожидала команда костюмеров, гримеров и еще куча людей, и каждый был при своем деле.

Нам показали наши комнаты. Выдали карточки с именами, точнее, с игровыми псевдонимами. К примеру, мне, как самой мелкой, было присвоено прозвище – Малявка. Поэтому я с завистью взирала на двадцатисемилетнюю Рок-звезду, и даже имя Сахарок (двадцатидвухлетняя пустышка) казалось мне лучше и звучнее Малявки.

Съемки начинались на следующий день. По крайней мере, официально. Не официально: они начались, едва мы переступили порог.

– Камеры всюду! – воскликнула Барби, – даже в туалете.

– Эээ! Я не хочу, чтобы меня снимали в туалете! – понеслось со всех сторон.

– Перетерпишь, – вздохнула Рок-звезда.

Утром нас собрали в фойе перед огромной мраморной лестницей.

Некоторые успели за вечер и ночь подружиться. Я в их число не входила.

Я вообще почти сразу пожалела, что приехала. Этот дом не пах привидениями. Так. Декорации красочные – и только. А люди, хоть и взрослые, но какие-то глупые.

Марианна-Барби помешана на красоте. Она красит волосы в платиново-белый цвет. Полжизни провела в солярии и фитнес-клубе. В губах – силикон. На лице с тюбик тонального крема – по одному на каждую половину лица. На глазах столько теней и туши, что с ресниц, при каждом взмахе, слетала мелкая пыль. Весь ее гардероб кишел белыми и розовыми маечками, топиками, шортиками, мини-юбочками. Будто она на курорт приехала, а не бороться за долгожданный миллион.

Вот и сейчас она стояла и тупо разглядывала наклейки на собственных ногтях. Она заметила, что я ее рассматриваю, и довольно улыбнулась.

Дура.

– Готовность пять минут, – объявил металлический голос из динамиков.

Леша-Бицепс показывал Мише-Медведю, где у него заканчиваются бицепсы, начинаются трицепсы и переходят еще в какие-то цепсы. А тот умудрялся глазеть на круглый зад Карины-Сахарка. Действительно. Складывалось ощущение, что шорты ей порядком жмут. Будто нельзя покупать одежду по размеру.

В общем и частном я сто раз успела пожалеть о своем решении участвовать в телешоу. Глупая затея.

Хотя… Все лучше, чем торчать на даче у «Петрушиной мамы».

– Готовность одна минута.

Кроме десяти игроков, внизу больше никого не было. Если бы все притихли, можно бы было услышать тихий механический скрежет. Движение камер. Они натыканы в каждом углу, в каждой вазе, цветочном горшке, картине, на полке с книгами. На всех уровнях высоты и низины. Даже не всегда можно было их различить, так как эра мигающих красных лампочек давно закончилась.

– Готовность десять секунд.

Несколько человек поменялось местами. Каждый старался занять более выгодное положение. Мое внимание привлекли звуки с кухни. Но я не могла пока уйти из фойе. Снималось самое начало.

– Пять, четыре, три, два… Один.

Из невидимых динамиков загромыхала музыка. В дальнейшем с нее каждая новая серия начиналась. Таинственная, немного торжественная, немного мрачная.

С двух сторон на верху лестницы появились мужчина и женщина. С их появлением загорелись факелы, расположенные вдоль перил. До самого низа. Раньше я их не приметила.

Пара замерла у самого начала лестницы. Он – одет в обычный смокинг. На ней – наряд из обилия павлиньих перьев. Бедная птица, должно быть, лысая ходит. То есть, я надеюсь, она еще ходит.

Музыка прекратилась.

Мужчина с восторгом переводил взгляд с одного нашего лица на другое, будто с такой высоты он мог что-то конкретное разглядеть. На лице женщины появилась мерзкая плотоядная улыбочка. Так медсестры улыбаются, когда уверяют, что делать укол не больно. А потом ка-а-а-ак воткнут шприц. И продолжают улыбаться. Вот так же. Лилейно.

– Мы приветствуем вас, – провозгласила женщина, – в нашем доме! Доме, полном ужаса и страха.

– Доме, где вы можете потерять все, – вторил ей мужчина, – или выжить и получить главный приз.

Следующую фразу они произнесли в один голос:

– Один миллион рублей!

Теперь очередь участников глупо и счастливо улыбаться. Хотя эти двое так и не представились, впрочем, они бессменны с первого сезона. Я просто не помню как их зовут.

– Каждый из вас знаком с правилами, но мы их напомним.

– Итак. У вас всех изъяли мобильные телефоны и другие средства связи с внешним миром.

– За все время игры у каждого есть всего один звонок.

– Но вы не всегда сможете им воспользоваться.

– К тому же, всем вам некуда звонить.

– И некому.

– Вы все были избраны по отсутствию семьи.

– Дабы вас никто не искал.

Глупый смех.

Некоторые из нас тоже хохотнули. А вот меня такая новость как-то напрягла.

– Каждый из вас изначально – избранный. Вы смогли добраться до дома – это уже достижение.

– Поэтому не расстраивайтесь, если быстро его покинете.

– Мы предупреждаем сразу…

– Одежда и вещи выбывшего участника переходят в фонд помощи бедным людям.

Опять хохотки в нашем ряду. Ну да. Ведь все знают, что на самом деле, никто не умирает, а просто уезжает домой. По-тихому и не заметно.

– Каждый час…

– Каждый из вас…

– Обязан отчитываться о происходящем в двух специальных будках.

– Для девочек – за душевыми комнатами.

– Для мальчиков – прямо за кладовкой.

– У вас всего тридцать дней на выживание.

– Это на пять дней больше, чем у участников второго сезона.

– И на десять больше, чем у – первого.

– Срок увеличили из-за популярности шоу.

Женщина так довольно улыбалась, будто рейтинг зависел от ее белозубости.

– Но умножилась опасность, кроющаяся в этих стенах.

– Невероятно жестокие испытания ждут вас.

Боже, сколько же пафоса в их речах!

– Никто извне вам не поможет.

– Никто извне не может сюда попасть.

– Вы готовы остаться один на один со смертью?

– Вы готовы начать борьбу за главный приз – один миллион рублей?

Отрепетировано в один голос:

– Вы готовы?!

Отрепетировано в один бодрый возглас:

– Да-а-а!

Снова загромыхала музыка.

Ведущие спустились к нам. Наконец-то их можно было полноценно рассмотреть.

Не понятно, почему у женщины дрожали губы, руки она держала в кулаках с побелевшими костяшками. Взгляд мужчины был порядком расфокусирован. То ли он не знал куда смотреть, то ли ничего не видел.

– Желаем удачи, – сквозь зубы нервно процедила женщина, ее била легкая дрожь.

Мужчина резко кивнул в знак солидарности.

Огромные входные двери под звуки многочисленных замков отворились. Пара стремительно выбежала. Я успела заметить фургон у подъездной аллеи. Но двери сразу затворились.

– Быстро они, – усмехнулся Бицепс.

– Я бы сейчас чего-нибудь съел, – пробасил Давид-Топор.

Большинство согласилось перекусить, и мы все дружно переместились на кухню.

Камера взяла несколько крупных планов.

Вот: Сахарок взбивает мусс из фруктов. Бицепс обсуждает с ней вариации муссов, смусси, соков и прочего, особенно, протеиновых коктейлей. Да ей просто жизненно важно как можно скорее перейти на эти коктейли и она поймет, что раньше и не жила.

Топор и Медведь на спор делают – кто крупнее – бутерброды неимоверных размеров.

Барби демонстративно маленькими глоточками пьет минералку.

За ней пристально следит Алик (Альберт) – Ботан или Ботаник. Он, наверное, даже спит в очках, которые сейчас слегка запотели.

Рок-звезда чуть поодаль перебирает на гитаре аккорды. Она вальяжно разлеглась на бесформенном кресле недалеко от следующей пары.

Юля-Перчинка и Саша-Весельчак полулежат на диванчике в зоне отдыха. Болтают в полголоса. Обсуждают и осуждают каждого, кто попадает в поле их зрения.

Я ближе всех стояла к кладовке. Боковым зрением заметила движение. Высокий долговязый парень медленно проходил мимо. Без особого интереса его взгляд бродил по собравшимся, ни на ком особо не останавливаясь.

Этого парня не было с нами в фойе. Знаю наверняка.

Я решила поделиться с ним своими мыслями.

– А я думала, участников только десять.

Он вдруг остановился и странно, удивленно на меня посмотрел. Видимо, решив, что ему показалось, он пошел дальше. Но я не та, от кого так просто можно отделаться.

– Значит, ты одиннадцатый?

Парень опять остановился и, прищурившись, так взглянул, будто насквозь. Рентгенограмму сделал. Неопределенно пожал плечом и в итоге занял одно из бесформенных пуфов-кресел.

Глава 3. Перчинка.

На экране крупным планом возникает лицо Перчинки. Она сидит в девчачьей «будке отчетности».

С самого своего появления она стремилась всем и вся показать, какая она крутая и прозвище дано ей не зря. На самом деле, она больше выпендривалась.

Подпись: «Перчинка, 23 года»:

– Я думаю, – жуя жвачку, вещала Перчинка, – я больше всех достойна победы. Здесь этот миллион больше никому так не нужен, как мне. Я больше всех достойна победы и готова глотки тут всем перегрызть. Если придется.

Та же кабинка. Сахарок поджимает под себя ноги. Застенчиво смотрит в камеру.

Подпись: «Сахарок, 22 года»:

– Мне кажется, Перчинка слишком много выделывается. И я думаю, что больше всех победы заслуживает Алик, то есть Ботаник. Ему очень тяжело пришлось в жизни. Мы с ним ровесники, а он меня… Ну по духу… Намного взрослее. Его бросили родители… И он… Он рос с бабушкой и дедушкой, которые недавно умерли. Он совсем один, как почти все мы. То есть… Я хочу сказать, у меня есть подруга, она осталась дома, в Перми. И она не знает, что я участвую в этом шоу. – Шепотом добавила. – Оно ей не нравится.

Подпись: «Весельчак, 24»:

– Если честно, я не знаю, как меня угораздило попасть на кастинг и пройти его. Но я дико рад! – ошалелая улыбка от уха до уха. – Я просто счастлив! Теперь меня увидит вся страна. Кстати, привет Таганрогу и всем неудачникам, которых я там оставил!

Подпись: «Барби, 20»:

– Кто, по моему мнению, достоин победы? Конечно же, я, в чем вопрос? Или это вопрос с подвохом? Предупреждайте заранее, а то я не понимаю шуток. Ах-ха-ха.

Подпись: «Топор, 23»:

– Я думаю, только Леха-Бицепс может быть мне конкурентом. Девчонки вообще не в счет, они глупые клуши. А из других парней – больше никто.

Подпись: «Ботаник, 22»:

– Кто победит? Мне бы очень хотелось победить. Но я думаю… Мы все из разных физических категорий. Все очень разные… На вскидку? Ну я думаю, что из девчонок – это может быть либо Перчинка, либо Рок-звезда… Рок-звезда вообще классная. Я помню их группу. Она очень крутая… А из парней… Либо Бицепс, либо Топор. Они оба такие огромные, сильные очень… Целыми днями здесь в качалке зависают. Думаю, у них есть шансы. Да.

Я уныло смотрела на «отчетную будку». Мне совсем не хотелось туда заходить, хотя это должен был делать каждый.

– Тоже не хочешь туда идти? – рядом со мной встала Рок-звезда. – Помню, как позвонил мой продюсер и рассказал про это шоу. «Это твой шанс, Лика», – говорил он. Да уж. Мой шанс. Двадцать четыре часа в сутки докладываться перед стеной с крошечной видеокамерой. Иногда мне кажется, этот дом построили извращенцы. Ты видела, камеры есть даже в душевой кабине! Ладно, – усмехнулась она. – Пойду, отчитаюсь.

Из-за отсутствия окон нельзя было определить время суток. А часы в доме – механические и электронные – все показывали разное время, вплоть до минут. Таким образом, мы не могли знать точно, сколько именно времени здесь проводим.

День. Час. Два. Неделю?

Время текло быстро и медленно. Но ничего не происходило.

Нас предупреждали о жеребьевке. Она будет происходить всегда после выбывания одного игрока. Но ведь должна сперва быть и самая первая.

Чье имя выпадет?

Никто не озвучивал этот вопрос, но каждый им задавался.

Ребята быстро разбились на пары-тройки и проводили досуг, кто как горазд. Одни часами торчали в спортзале, другие в музыкальной, танцевальной и изостудиях. Рок-звезда и Ботаник поначалу много заседали в библиотеке.

А я слонялась без дела.

Я сидела в фойе у нижнего основания мраморной лестницы и бездумно листала какой-то журнал. Боковым зрением заметила быстрое движение. Подняла голову и успела ухватить самый хвост убегающей собаки.

Собака?!

Журнал в сторону. Бегом за псинкой.

Животное, будто не спеша, как у себя дома, пробежало два ветвистых коридора и скрылось за поворотом.

Я старалась не создавать много шума. Но не могла не охнуть огорченно, когда зашла в тупик. А собаки нет.

Я недоуменно вышла из той части дома, куда раньше не заходила. Здесь было мало света. Не так ярко, как в основных комнатах, где мы заседаем. Мне навстречу шел тот самый одиннадцатый парень, который вообще держался в стороне от всех.

– Этот дом меньше, чем кажется снаружи, – поделилась я своими мыслями.

– Здесь много тайных ходов, – ответил он и остановился, странным взглядом разглядывая мое лицо. – Много закрытых помещений.

– Вероятно, в одно из них убежала та собака.

– Какая собака?

– Я сидела в фойе и увидела… Такая большая… На колли похожа. Она побежала сюда. Я пошла за ней. Но зашла в тупик.

– Колли?

– Ага.

– Его зовут Смерч.

– Так ты знаешь этого пса?

– Да, это мой пес.

– Я не знала, что сюда можно с животными.

– В правилах об этом ничего не сказано. Но он просто жить без меня не мог и прибежал.

– Верный друг, – мечтательно вздохнула я, – завидую.

– У тебя нет друзей?

Я пожала плечами. Не знаю, потому что. Вроде бы и есть. А вроде бы, друзьям этим грош цена. Вот другое дело, когда был дедушка жив. С ним все по-другому было.

Неподалеку отворилась дверь спортзала. Споря, оттуда вышли Перчинка и Весельчак. Я обернулась на их голоса. Весельчак поддразнивал Перчинку. Ее это очень злило.

– Да ты сжульничала!

– Нет. Это ты мухлевал! Мячи так не летают в теннисе, как ты их подаешь.

– Ты не умеешь играть, ха-ха, признай это.

– Не дождешься! Ты – жулик. Я расскажу о тебе остальным.

– Ну да, конечно. Я весь боюсь и так дрожу. У-у-у-ух!

Их голоса удалились. Смешались с тишиной в итоге.

– Вот народ, заняться им больше нечем, – повернулась обратно к парню, – как спорить.

Но мои слова были обращены в пустоту. Он уже ушел по своим делам. У всех были дела, кроме меня.

– Все сюда! Все сюда! – Сахарок звала в фойе.

На большом экране рядом с входными дверями, мелькали буквы. Точнее, они перелистывались. Быстро-быстро. Примерно как на вокзале, когда происходит смена расписания или еще чего.

Буквы стали по одной замирать. Хотя уже с первой стало ясно, кто выбран.

– Перчинка! Перчинка!

– Ты – первая!

– Перчинка!

Ее обступило несколько человек. Все возбуждены. Все радуется и в то же время боятся. Кто смотрел предыдущие сезоны, знает, какие ужасы, страсти-мордасти подстерегали участников на каждом шагу. Временами даже не одного, а двух-трех сразу.

Закадровый голос объяснял телезрителям, что как только названо имя, испытание начинается.

В считанные секунды Перчинка очутилась в одном из тайных тоннелей. Мы все прилипли к появившимся из стен (видимо, были спрятаны в шкафах) телеэкранам, где с разных ракурсов транслировалась Перчинка.

Длинный темный дощатый тоннель. Метров пятнадцать точно. Ее задача – пройти его и остаться живой.

Мы все расселись на диванчиках. Только Рок-звезда осталась стоять у кухонного телеэкрана. В одной руке она сжала стакан с каким-то мутным пойлом (залежи алкоголя парни нашли в кладовке совершенно случайно).

Барби прижалась к Медведю. С другого бока сидела Сахарок и тоже в свою очередь сжимала его руку. Пожалуй, Миша действительно был более симпатичный.

Нет.

Он не просто симпатичный, а слащавый. Как у девушек, прижимавшихся к нему в этот момент. Его внешность казалась настолько приторной, что начинало тошнить.

Впрочем, от взгляда на девчонок у меня наоборот развивался комплекс неполноценности. В отличие от них, у меня совершенно обыкновенная внешность. Даже рядом с ними не валялась. Ни ног от ушей, ни груди – воздушных мячиков, ни волос – даже после сна как будто только из парикмахерского салона, ни шмоток – крутых, дорогих, блестящих и очень красивых.

«Перчинка».

Деревянные, потрепанные временем панели. Но едва она сделала самоуверенный шаг, как со всех сторон появились шипы, приводящие в действие механизмы казни. Как пример, был воспроизведен сюжет из первого сезона, где один качок – «Арчи, 25» – погиб на третьем или пятом шаге.

– Все в шоколаде, народ! – воскликнула Перчинка и широко улыбнулась в две камеры. И подмигнув, пообещала, – я запросто дойду до конца.

Однако ее ожидал сюрприз. Остроконечные шипы выдвигались, устремлялись на нее. И если она заденет хоть один, то ей «крышка», мягко говоря.

Перчинка прыгала, замирала, медленно огибала различные выступы.

Кадры из «отчетной будки».

«Барби, 20»:

– Я сразу поняла, ей не жить, как только она туда зашла. Если уж такой шикарный, крутой Арчи из первого сезона, не смог пройти и двух шагов, то, что может Перчинка? Ведь ее так в честь специи назвали, да? Я не люблю перец. У меня от него язык жжет.

«Топор, 23»:

– Как только Перчинка оказалась в этом жутком тоннеле, я понял, ей – хана. Как пить дать. Ну точный верняк, что у нее бесперспективняк полный.

«Ботаник, 22»:

– Перчинка очень сильная и крутая. Я видел, все два дня она проводила в тренажерном зале с другими парнями. Я сразу был уверен, она точно выиграет этот конкурс.

Кадр из тоннеля.

Перчинка дошла до середины. Она больше не улыбалась самодовольно. Пару раз она сильно ударилась о глухую стену. Однажды в последний момент увернулась от пролетающего перед носом кинжала. Однако ей задело щеку. И красная линия пересекала всю правую половину лица.

Она дольше думала над каждым последующим шагом. Под ее ногами так же могли встретиться педали запуска.

Мы все уже не валялись спокойно на диванчиках. Все стояли на ногах, уставившись в экраны.

Ботаник держал кулаки.

Сахарок чаще смотрела на Ботаника, чем на экраны.

Топор, Бицепс, Медведь – нетерпеливо подпрыгивали. Иногда взволнованно восклицали что-то вроде:

– Ну же! Давай! Еще чуть-чуть осталось! Давай-давай!

Барби старалась затесаться в мужскую компанию и так же активно поддерживала Перчинку с этой стороны экрана.

Весельчак нетерпеливо жевал свои губы. Вот уж кто точно даже не дышал, глядя на Перчинку.

Я тоже была взволнована, но держалась чуть с краю и поодаль.

Рядом со мной встал тот парень. Без собаки.

– Как она? – спросил он, кивнув на экраны.

– Прошла большую половину пути, – прошептала я.

Впрочем, можно было смело кричать, все равно парни шумели больше. Они придумывали короткие речевки и нараспев скандировали их. Будто Перчинка могла их слышать.

– Пер-чин-ка! Думай больше – живи дольше!

– Пер-чи! Пер-чи! Ты не стой – ты кричи!

– Молодец. А Арчи почти сразу погиб.

– Пер-чи-нка! Пер-чин-ка! Шаг влево, шаг вправо, ты крута!

– Но ведь он не погиб на самом деле, – фыркнула я. – Это всего лишь шоу.

Одиннадцатый пристально посмотрел на меня таким взглядом, который невозможно как-либо трактовать или объяснить на пальцах.

Я вспомнила, что мы все еще не знакомы.

– Как тебя зовут?

– Меланхолик, – неохотно произнес он.

– А я – Малявка, – протянула ему руку, но он не ответил, только нахмурился.

– Почему такое странное имя?

– Это не имя, это глупое прозвище, – я закатила глаза и пояснила, – все из-за моего возраста. Я тут самая молодая.

– Так тебе восемнадцать лет?

– Вообще-то шестнадцать.

И хотя я очень широко и мило улыбнулась, на лице Меланхолика появился самый настоящий неподдельный ужас.

– У них совсем нет границ, – пораженно выдохнул он. – Обрекать ребенка…

– Я не ребенок.

– Ну конечно.

– Тебе самому-то сколько? Выглядишь не старше меня.

– Но я совершеннолетний.

– А выглядишь моложе, – настаивала я. – Лет на пятнадцать-шестнадцать, как мне.

– Зря ты во все это ввязалась.

– Почему зря?

Перчинка дошла до финишной линии. Ее ликованию, радости других участников – не было предела.

– Да! – неслось со всех сторон. – Молодец! Так держать! Ура-а-а-а! Гиб-гиб, ура-а-а!

Общий смех, после порции адреналина.

На экране крупно показали, как удивленно-отстраненно я посмотрела на прыгающих от радости. Я стояла в стороне и, кажется, пропустила все самое интересное.

– Ура! Я это сделала! – радостно вопила Перчинка. – Я сильнее всех! Я – молодец! Ура! Да! Да! Да! Никто не верил, а я смогла! Я круче всех!

Мы знали, что она нас вряд ли видит, но ребята активно ей отвечали и вторили ее счастью.

Однако мы с Рок-звездой почти одновременно заметили небольшой красный выступ прямо за пританцовывающей Перчинкой. Мы обратили на это внимание остальных.

– О нет, нет, нет, – испуганно зашептала Барби, – Перчик, прекрати прыгать, оглянись! Прекрати танцевать! Перчик!

Все затаили дыхание.

В замедленной съемке показали, как с широченной, довольной улыбкой Перчинка в каком-то странном танце задела локтем тот самый красный маленький шип.

Все случилось в долю секунды.

И там, и сейчас, я резко, непроизвольно, отвернулась от экрана как раз в тот момент, как десятки ножей и кинжалов разрубили ее на мелкие кусочки. Но тогда никто не воспринял это серьезно.

– Теперь вас – девять, – оповестил механический голос из холла (оно же фойе). – У вас есть шестьдесят часов для праздной жизни. До следующего жребия.

Все стояли как громом пораженные. Экраны погасли и исчезли так же быстро, как появились сперва.

Рок-звезда медленно села на табурет у барной кухонной стойки.

– Мы должны почтить ее память минутой молчания, – предложила она. – Малое, что мы можем.

– Крошка, что за драма? – хохотнул Весельчак и прошел к холодильнику. – Мы должны отметить: теперь нас на одного меньше в борьбе за миллион.

Увидев в его руках бутылку шампанского, Барби задорно подпрыгнула и, глупо хихикая, подбежала к нему.

– Абсолютно согласна с этим веселым мальчиком.

– Скажем «нет» скорби, – поддержал Бицепс.

Итак, нас стало девять и на большинство это произвело приятный эффект.

Вещи Перчинки из девчачьей комнаты исчезли в мгновение ока. Когда мы ложились спать в тот день, их уже не было. Что наводило на мысль – мы в этом доме не одни. Но кроме нас, больше никого не должно было быть.

Глава 4. Бицепс.

Нас обязали одеться в шикарные наряды, пошитые специально для каждого индивидуально. В этих пафосных, помпезных платьях и смокингах мы должны были теперь ходить всегда, если не занимались спортом или не спали.

Но обновление гардероба было не слишком масштабным. Потому такие модницы, как Сахарок и Барби, удачно имевшие схожие размеры, резво менялись и перемеривали наряды друг дружки.

– Дом выдержан в готическом стиле. В этом сезоне, – рассказала мне Рок-звезда, – они решили стилизовать нас под дом.

По правде сказать, ее обновки мне более чем нравились. Обилие черного и металлического, шелк, бархат, атлас, гипюр, заклепки, кнопки всех видов и размеров.

В какой-то момент Рок-звезда стала для меня сродни иконе. Она не наносила по три слоя штукатурки, как Барби и Сахарок. Рок-звезда (в жизни – Анжелика) выделяла достоинства и скрадывала недостатки умелым использованием косметики.

Как-то я хотела повторить ее манипуляции со стрелками от уголков глаз до висков. Но она сказала:

– Не надо, малыш. Твое лучше оружие – естественность. Ты бьешь натуральной красотой.

– Я вовсе не красивая.

– Ошибаешься. Не каждый может разглядеть лебедя в утенке, но поверь мне, у тебя все еще впереди.

– То есть?

– Я хочу сказать, – она будто искала слова у окружающего интерьера, – мне кажется, ты – единственная, кто выйдет отсюда живым.

– Да брось ты! Я не думаю, что выиграю.

– А я и не говорила про выигрыш, – загадочно-печально ухмыльнулась она. – Главный фактор победы – остаться в своем уме. А я лишь сказала, что ты выживешь.

Мне не очень понравились ее слова. Но радовал прогноз «выживешь, а не умрешь». Не то чтобы я думала, что смерти тут происходят действительные. Но не могу не согласиться, что они действительно выглядят натурально и жутко.

– Я не видела первый сезон, но говорят, там выжило три человека.

– Два.

– Всего два?

– Да. Они выжили, потому что догадались сбежать. И сбежало трое. Но на трассе под машины бросилось только двое. Храбрый и Трезвенница. Куда делась третья – неизвестно. Храброго упекли в психушку, а Трезвенница, как не парадоксально, спилась за пару недель. Кажется, она до сих пор пьет.

– Прошло ведь полтора года от первого сезона?

– Да, снимали зимой. Была сильная метель, когда Храбрый и Трезвенница выбежали на трассу. Они были легко одеты, отморозили пальцы рук и ног. Но, слава Богу, обошлось, ничего не ампутировали.

– А со второго сезона кто-нибудь остался?

– Да. Две девчонки и один парень. Погоди, сейчас вспомню, как их звали…

Пока она думала, я гадала: это стеб такой или она реально верит в то, что говорит?

– Я помню точно, что рассказывал мой продюсер. Спаслись они благодаря Умняше-Даше, она моя ровесница. Крутая-Антонина и Марк-Красавчик. Уж его-то ты должна помнить. Журналы с его плакатами в момент расходились с прилавков.

– Да, я кажется припоминаю.

– Очень красивый мальчик… Был.

– Почему же был?

– Потому что сейчас он вроде как овощ.

Она опять о чем-то задумалась, пока накручивала на руки браслеты с кучей заклепок.

– Кстати, ты готова?

– К чему?

– У нас сегодня первая фотосессия.

– Здесь фотографы?

– Нет. Все механизировано. Пойдем. Ты что, совсем не читала договор?

– Честно? Не было времени.

– Ну ты даешь, малыш. Первое, чему обучил меня продюсер, внимательно читать договоры, особенно то, что мелким шрифтом

– Наподобие свободного использования паспортных данных?

– Да, – она лукаво подмигнула, – или органов.

Я не сразу обратила внимание, в фойе висело расписание таких событий как фотосессии. Они были четко назначены на определенные дни в течение всего месяца. Именно для них были заготовлены наши костюмы. Ну и для костюмированных танцев.