Текст книги "Негоциант"

Автор книги: Владислав Жеребьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Все еще беспокоящей ноге сильно помогала трость, полученная в дар от плотника, интересная и изящная вещица, с которой не стыдно было бы показаться на приеме у самого короля. Тонкая резьба обвивала палку, спускаясь вниз ветвистой лозой. Можно было различить каждую веточку, каждый корешок или листик, исполненный на твердом дереве умелыми руками мастера. Сама кропотливость заслуживала немало уважения. Набалдашник на трости был в виде головы медведя. Мастер изобразил её детально и достоверно, заставив фигурку топорщить загривок и скалить клыки. Опираясь на трость, я захромал к носильщикам.

– Вещи, – крикнул барон, и двое парней, сорвавшись с места, припустили к кофрам, мирно пылящимся на мостовой.

– Куда мы теперь? – поинтересовался я, усаживаясь в мягкое и удобное кресло носилок.

– Сначала в представительство, – кивнул Ярош, прокручивая в уме планы на день, – затем в городскую управу, хотя с походом туда можно повременить день или два. Там вас зарегистрируют и выдадут грамоты, дающие возможность не таскать на шее эти дурацкие бляхи. Их же вы по ненадобности отправите с посыльным к начальнику караула, где он примет их, дав взамен расписку.

– Мне хотелось бы посетить главу гильдии убийц, – намекнул я на наш недавний разговор.

– Можно и это, – пожал плечами барон. – Если вы, мой друг, все еще не оставили эту пустую затею с розыском, то честь вам и хвала. С вами я не поеду, но по поводу главного гильдийца озабочусь. По прибытии в резиденцию потрудитесь дать распоряжение о званом ужине на десять персон.

– Презентация? – улыбнулся я.

– Можно сказать и так. – Расстегнув нижнюю пуговицу дорожного камзола, барон проверил, хорошо ли закрепили его вещи. – Вечером буду я с супругой, глава гильдии негоциантов, глава городской управы и, скорее всего, старший страж и по совместительству начальник розыскной бригады столицы. Все они соответственно прибудут к вам с женами. В ваших же интересах произвести на них как можно более благоприятное впечатление, так как по долгу службы придется столкнуться с ними еще не раз.

Распрощавшись с Грецки, мы отправились в путь по узким мощеным улочкам Белогорья, столицы королевства и прибежища всех сплетен, слухов, талантов, негодяев, героев и, конечно же, денег. Деньги, много денег, очень много денег. По мере продвижения к центру дома становились все выше, а окна шире. Здания мерялись друг с другом добротностью и степенностью, а их хозяева кошельками. Иначе никак не объяснить внешне нелепые, но безумно дорогие лепные украшения, приделанные к месту и не к месту, а также большое количество стеклянных окон, именно стеклянных, а не закрытых бычьим пузырем, как в деревнях и селах за пределами стены.

Стекло испокон веков было дорогим удовольствием для простого люда. Стеклянное изделие могло стоить десять, а то и двадцать полноценных монет, и поэтому всегда поражала невнимательность сценаристов и режиссеров, показывающих быт простого крестьянина семнадцатого, восемнадцатого века, со стеклянной или, ни приведи бог, фарфоровой посудой на столе. В обиход стекло вошло существенно позже, став более дешевым и доступным, но до той поры обладатель его должен быть, по крайней мере, зажиточен, если не богат, и в простой лапотный образ не вписывался никаким боком.

Я уже упоминал, что существующее общество, или население планеты, куда мы с моим армейским другом решили влиться, как ни удивительно, но имело систему центрального отопления и канализацию. Планируя свою поездку, я в основном представлял себе улицы средневекового Парижа, парящие миазмами и нечистотами. Калеки и голодранцы на улицах, у многих нет зубов, а те, что остались, гнилы и дурно пахнут. Всевозможные драки, дуэли, смертельные болезни, чума, проказа и туберкулез. Развешанное на центральных улицах белье на веревках, проброшенных между домами, начисто перегораживающими узкие улочки, и помои вперемешку с отходами жизнедеятельности, выливаемые на мостовую прямо из окна. Да, таким был средневековый Париж, запруженный крысами и заваленный грязью.

Столица королевства поразила меня в первую очередь тем, что все вышеперечисленные признаки в ней отсутствовали. Нет, конечно, далеко не везде мостовые были стерильны, калеки чисты, а улицы широки, но ужасы темных времен отсутствовали начисто. Центральная часть города имела ночную подсветку масляными фонарями, давая зажиточным горожанам возможность совершать вечерние променады в парках и скверах. Даже городская стража, и та, сверкая начищенными шлемами и нагрудниками, вальяжно расхаживала по оживленным городским улочкам, всем своим обликом намекая на спокойствие и умиротворенность. Вот рынок, мимо которого мы с Зиминым проскочили на всех парах, был самым обычным. Бесконечные пестрые ряды торговых лавок, заваленных снедью, одеждой и украшениями, уходили куда-то за горизонт. Конечно, впечатление было обманчивым, но обилие товаров, крики рыночных зазывал, наперебой расхваливающих товар своей лавки, и вереница покупателей и зевак, создавали впечатление бесконечности. Зайти вот на такую площадь, и, кажется, за день не обойдешь.

Среди торговых рядов, очевидно, были и свои преступники. Стража, курсирующая по торговой площади, была тут более сурова и подтянута, а большинство покупателей крепко держались за толстые кожаные мешочки, свисающие с пояса. Не знаю уж, каков был эффект от сжатых кулаков и сурово сведенных над переносицей бровей, но, проскакивая мимо ратуши, мы были свидетелями поистине отталкивающего зрелища.

– Притормози, – окрикнул я носильщика. Парень замедлил шаг, тормозя своего коллегу.

Площадь перед ратушей была еще более оживленной, чем рыночная. Тут собрались все, от мала до велика. Молодые девицы, бледные юноши и умудренные жизненным опытом мужи с сединой у висков, мамаши с грудными детьми и скорченные от ревматизма старухи в помпезных и вычурных нарядах, все они собрались в этот день, чтобы полюбоваться на одно из немногих в их жизни развлечений. Вешали вора.

Центр площади венчал основательно сколоченный помост с вмонтированным в него столбом. На перекладине, раскачиваясь от порывов ветра, болталась длинная грубая веревка с петлей на конце. На самом помосте собрались четверо. Двое рослых стражников, скрестив руки на груди, возвышались над толпой, символизируя собой по меньшей мере вершину высшей справедливости. Лицами они, как я понимаю, старались выразить именно это. Все тайное становится явным, любой проступок против гражданина в частности и общества в целом будет наказан, ну и все в таком же духе.

Прямо перед ними стоял низкорослый мужичонка средних лет, чье тело прикрывали невнятные обноски, много лет назад, очевидно, являвшиеся добротной одеждой, а ныне выставляющие на всеобщее обозрение грязное худое тело несчастного. Руки казнимого были скручены за спиной. Четвертым участником балагана, по-другому я бы его не назвал, был полный, одутловатый горожанин в черной мантии и парике из пакли, держащий в руках свиток.

– Оглашаю приговор. – Зычный, хорошо поставленный голос разнесся над шумной толпой, заставив всех примолкнуть и устремить взгляды на судью. – В соответствии с уложением о наказаниях королевства, портной Дирек Аморис признается виновным в краже десяти штук сукна у честного гильдейского мануфактурщика почтенного Маруша Верски. Следствием доказано, что третьего дня стоящий перед вами Аморис принял для мастерской своего хозяина Верски подводу с редкой иноземной тканью, общим числом в сорок штук и стоимостью в четыре тысячи полновесных золотых. По утверждению обвиняемого, весь товар он сдал на склад. В ходе проверки выяснилось, что десять штук ценной ткани пропали, а гильдейский мастер понес убытки не только от пропажи материала, но и от сорванных заказов. Общая сумма убытка составила десять тысяч золотых монет! – Остановившись, судья посмотрел на замершую в нетерпении толпу, любуясь произведенным впечатлением.

Прищурившись, я внимательно осмотрел фигуру преступника. Тощий, почти прозрачный, с синяками под глазами, Дирек Аморис не походил на крупного злодея, способного провернуть столь отчаянную кражу под носом своего господина. Затравленный взгляд, плотно сжатые губы, дрожащие колени, вот что представлял собой в данный момент этот человек. Еще пять минут – и в обморок грохнется, не иначе.

Откашлявшись и расправив спину, судья продолжил зачитывание приговора:

– Сей мерзавец был последним, кто видел весь груз, о чем свидетельствует конвойный старшина, отгружавший ему ткань. Кладовщик же утверждает, что принимал все по описи, о чем свидетельствует книга приема и расписка, спрятанная в матрасе преступника. Сам же преступник утверждает, что ткань не крал, а расписку не получал. Итак, почтенные граждане достойного города! Ввиду того, что вины своей Дирек Аморис признавать не хочет, а ход следствия осложнял лживыми заявлениями, ввиду собранных улик, доказывающих вину подсудимого, как-то: спрятанная расписка кладовщика и лоскут материи из пропавшей партии, найденный в его доме, а также общий ущерб, принесенный кладовщику, мастеру и городской казне, недополучившей пошлину за предполагаемые сделки, ставящий данное преступление в ранг особых, приговаривается он к смерти через повешение. Впрочем, если кто-то из присутствующей здесь почтенной публики готов выплатить материальную компенсацию в размере трети от нанесенного ущерба, тем самым получив в распоряжение душу и тело сего преступника, воля ваша.

– Опустите, – кивнул я парням, и те плавно поставили носилки на мостовую. Выбравшись из кресла, я направился в сторону помоста.

– Ты куда? – охнул Славик, наблюдая, как я захромал в центр площади.

– Сейчас, – отмахнувшись, я протолкался к эпицентру и встал у края помоста, опершись на медвежью голову. – Господин судья?!

Толстяк в парике и черной хламиде, уже занесший было руку для замаха, – мол, вздергивайте его, парни, – замер в нелепой позе.

– Господин судья, – улыбнулся я. – Я желаю внести компенсацию за этого человека.

– Представьтесь, – опешил законник.

Подобного хода развития событий он явно не ожидал. Обычно все казни происходили по одной и той же годами отточенной схеме. Схваченный на горячем, либо по результатам расследования, после оглашения приговора просто вздергивался и, болтая ногами в последних предсмертных судорогах, хрустел шейными позвонками. Смерть от повешения была некрасивая и потому назидательная, призванная показать толпе праздных зевак, что бывает с теми, кто идет против буквы закона. В судьбы и характеры подсудимых и казненных судья-глашатай никогда не вмешивался, рутинно и монотонно, день за днем, если позволяло количество заключенных в остроге, читая сухие, официальные строчки, и потом давал команду стражам подвести приговоренного к виселице и надеть на шею петлю. Был в этой компании и пятый, а точнее пятые – два брата близнеца, работающие заплечных дел мастерами. Люди они были уважаемые, но и презренные в то же время, и как попали на эту работу, сами затруднялись сказать. Один из них казнил мечом, другой дергал за перекладину, удерживающую воротца под ногами несчастного. Иногда братья менялись местами, но поскольку работали в традиционных для профессии красных капюшонах, полностью закрывающих лицо, да и от природы схожи были как две капли воды, определить, кто из них стоит сейчас позади помоста и держится за рычаг, сказать было очень сложно.

Все взоры устремились на меня. Выражение лица палача, чей пристальный взгляд буравил меня сквозь тонкие прорези для глаз, угадать было невозможно. Толстяк в парике опешил, подспудно чувствуя, что что-то в этой жизни пошло не так, а рослые стражи поглядывали с интересом.

– Глава Негоциантского дома Подольских, Дмитрий, – раскланялся я.

Толпа на площади всколыхнулась. Кто-то с задних рядов засвистел в два пальца, по-молодецки громко и не щадя барабанные перепонки соседей. Кто-то охнул, а одна дама, взвизгнув, попыталась упасть в обморок, и навернулась бы на мостовую, пребольно ударившись головой, если бы не крепкие руки её соседа.

Вот что значит эффектное и неожиданное появление. Фамилию старика здесь явно знали. Еще бы, иномирные торговцы, везущие в столицу различные диковинки.

– Кто может подтвердить вашу личность? – нашелся судья.

– Барон Грецки вполне компетентен, чтобы подтвердить, кто я и зачем сюда прибыл.

– Но его, как я вижу, нет с вами?

– Правильно, – улыбнулся я. – Прикажете послать?

Лицо толстяка почти мгновенно из багрового превратилось в серое. Знали тут почетного пехотного полковника, и, видимо, не с лучшей стороны.

– Нет, что вы, – залепетал судья. – Что угодно господину негоцианту?

– Его мне угодно, – хмыкнул я и ткнул пальцем в направлении уже простившегося с жизнью Дирека Амориса. – Обвинения кажутся мне надуманными, доказательства сфальсифицированными, но, не являясь судьей или членом следственного комитета почтенной городской стражи, рассуждать об этом не берусь, а хочу заплатить компенсацию за сего мастерового.

Пробившийся сквозь толпу Зимин встал у меня за спиной.

– Что ты творишь? – раздался злой шепот в затылок. – У нас же ни денег, ни веса, да и потом далеко не факт, что этот мазурик не слямзил эти антикварные портянки. Кстати, треть, это три тысячи триста тридцать три золотых монеты. Ровно на три тысячи триста тридцать три монеты больше, чем есть у нас в карманах на данный момент.

– Спокойно, – улыбнулся я.

Монолог судьи, точнее обвинения, выдвинутые против Амориса, показались мне не то чтобы надуманными, а просто смешными. Замешан тут был, скорее всего, сам хозяин мануфактуры, а с ним и кладовщик, обтяпывающий со своим шефом темные делишки. Не знаю уж, что вышло. То ли сорвались заказы, то ли решили перепродать под эту лавочку дорогой импортный товар, проще говоря – спекулируя, но мастеровой оказался под рукой, и отсутствие на складе некоего количества иноземной ткани решили списать на него.

– Глава гильдии лично инспектировал склад и сам был свидетелем недостачи, – робко пискнул толстяк. – Все заказы на изготовление готового платья из заморского сукна выдаются нарядами под роспись хозяевам мастерских, потому-то он сам и инспектирует своих подчиненных, дабы не допустить появления дурной славы.

– Ясно, – кивнул я, скроив морду кирпичом. – Я оставлю расписку, за деньгами зайдете завтра в первой половине дня.

– Куда? – опешил от такой наглости судья.

– Знамо дело куда, в представительство, – пожал я плечами и кивнул ухмыляющимся стражникам. – Освободите его, ребята, пусть чешет на все четыре стороны.

– Ну чего тебя на благородные поступки потянуло? – сетовал Зимин, проталкиваясь за мной через толпу. Передо мной она, как ни удивительно, расходилась в стороны, давая господину негоцианту беспрепятственно прошествовать к своим носилкам, паланкину или на чем мы там приехали. Ярош, помню, давал правильное название сего средства передвижения, но слушал я тогда вполуха, обдумывая раскрытие коварных заговоров, которые предстояло распутать. Перед Славиком же толпа смыкалась, видимо, не придавая фигуре заезжего технического специалиста особого веса. Вон тот главный. Сразу видно. И трость есть, и хромает, и с судьей не побоялся поспорить. Второй, может, слуга, может, приближенный, но на него и внимания обращать не надо. Мало ли приближенных, вливаясь в бесконечный поток горожан, снуют туда и сюда по делам своих господ. Всех пропускать, сам за день с места не сдвинешься.

Остановившись, я тут же получил толчок в спину от влетевшего в меня по инерции Зимина.

– Значит, так, Славик, – кивнул я. – Дыра в моей ноге и все те ужасы, которые нам пришлось пережить по дороге в столицу, стоят, думаю, несколько больше, чем три тысячи желтых кругляшков. Предупреждение о том, что нравы здесь круты и общество дико и самобытно были, но о том, что тебе могут открутить голову на лесной дороге, ни слова, ни полслова. Компенсацию из казны представительства выбьем без труда, да и, думаю, не такие уж это и великие деньги в разрезе крупных торговых сделок. В виновность парня я не верю, как, впрочем, и ты, так почему бы не спасти его шею от виселицы?

– Господин, господин негоциант! – Дирек вприпрыжку несся за нами по извилистым мощеным улочкам и размахивал руками. Делал он это столь энергично, что только внешний вид и запах немытого тела могли свидетельствовать о его невеселых последних приключениях. – Господин негоциант!

Наконец мастеровой поравнялся со мной и принялся кланяться и приплясывать. Одновременно бежать и кланяться – занятие не из легких, но портной претворял это в жизнь столь усердно, что вызвал у меня улыбку.

– Что вам, Дирек? – поинтересовался я, мерно раскачиваясь на сиденье.

– Господин негоциант, – ухнул Аморис, вытирая намокший от усердия лоб. – Вы же мне жизнь спасли мою никчемную.

– Так уж и никчемную? – поразился я. – Идите-ка вы, милейший, домой, да найдите такого работодателя, что шельмовать не будет.

– Как же я работодателя найду, – сник Дирек. – Меня же теперь, после суда на площади никто и близко к своей лавке не подпустит. Компенсацию за меня казна получит, но судья ведь не оправдал. Возьмите меня к себе, господин негоциант.

– На кой же ты мне сдался? – удивился я. – Мастерскую по пошиву одежды открывать не намерен.

– Да куда угодно, – замахал руками Аморис. – Полы могу подметать, мостовую мыть, оружие чистить и точить. Я же на все руки от скуки.

Вот тебе и добрые дела. Сначала по доброте душевной трех тысяч лишиться. Изыскать-то их получится, но придирчивый Подольских наверняка вычтет недостающую сумму из моего жалованья. К слову о жалованьи, будет ли оно? Прием не за горами, в курс дела еще не введен, да еще командирская дочка пропала. Одно другого не легче, а я тут деньгами сорю. Теперь вот думай да мозгами скрипи, куда этого беднягу приткнуть, чтобы с голоду ноги не протянул.

– Ладно, – вздохнул я. – Приходи завтра к особняку, спросишь меня. Там и поговорим, как тебя устроить. Где представительство дома Подольских, в курсе, надеюсь?

– Конечно. – Лицо мастерового озарила счастливая щербатая улыбка.

– На том и порешили, – кивнул я. – Теперь проваливай, и без тебя дел невпроворот.

Вот и наш особняк, место жительства и центральный офис в одном лице, путь до которого занял несколько больше, чем планировалось. Негоциантское представительство располагалось на северной окраине города. Тут вовсю шло строительство. Стучали молотки камнетесов, разгружали балки и щебень, трещали доски под напором пил плотников. В общем, шум стоял изрядный.

Сэкономил старик, ой сэкономил. Не мог, проклятый, купить дом где-нибудь возле тихого парка. Тут, небось, и земля подешевле, и район не такой благополучный. Вроде бы и в королевстве живешь, и название гордое и непонятное, не иначе как Браминд, а за окном строительные леса и мат рабочих. Дежавю какое-то. Интересно, как к данному аспекту относятся деловые партнеры дома? Чай, не в лавке торговать придется, заправлять крупными партиями, заключать долгосрочные контракты, а пока доберешься, весь в опилках и меле будешь.

Как ни странно, но и особняки других негоциантов из-за двери находились неподалеку, что не мешало им вести свои дела. Первым на мои глаза попалось представительство Негоциантского дома Генриха фон Фальца, на воротах которого стояли двое хмурых стражей, закованных в латы. Вывеска свидетельствовала, что имение сие и есть «Фон Фальц Корпорейшен», самое настоящее и подлинное. Особняк негоцианта Чана опознать было безобразно просто, по изогнутым шеям китайских драконов, искусно вделанных в стальной частокол, отгораживающий особняк от прочего шумного мира. Представительство Новака вообще не получилось разглядеть из-за высоченного каменного забора, в высоту метра три, не меньше, но лай собак и протянутая сверху иномирная колючая проволока егоза советовали не лезть в дела и личную жизнь поляка-затворника.

Наш особняк, кто бы сомневался, имел разительное отличие от всех остальных. В первую очередь в глаза бросался забор, точнее его отсутствие. Вместо него вокруг дома буйно цвел высоченный кустарник, на котором при ближайшем рассмотрении обнаружились весьма серьезные шипы. Вот тебе и старик, вот тебе и эксцентричный миллионер. Зеленая преграда, что летом, что зимой, лишала злоумышленника даже самого малейшего шанса проникновения на территорию. Попытайся он проломиться нахрапом, будет изрезан в клочья злым растением, а в основной портал ему почти наверняка не пройти, там местные стражи оберегают покой важных персон. Единственный шанс – разве что по воздуху, но до этого в королевстве еще далеко.

Депеша о моем прибытии, которую Грецки отправил с шустрым мальчишкой-посыльным, едва мы переступили городскую черту, вероятно, опередила нас на хороший промежуток времени, так как у ворот, в ожидании нового начальства, помимо стражи скопилась приличная толпа народа. Памятуя рассказ босса о небольшом, даже скромном персонале, я разглядывал эти незнакомые мне лица с интересом, пытаясь определить, кто же из них за что отвечает.

Ну, вон тот розовощекий гигант в белом колпаке наверняка повар. Это хорошо, персональный повар – роскошь, но отказываться от нее глупо. Другой, хмурый и в кожаном переднике, очевидно, либо завхоз, либо садовник. С одной стороны связка ключей на поясе, а руки испачканы в земле. Универсал многостаночник, не иначе. В нестройных шумных рядах у входа мелькали и женские лица, некоторые из них весьма и весьма недурны собой.

Трехэтажный особняк с вензелем «П», обвитым чем-то растительным, располагался в самой глубине сада, на мою радость, укрытый от шума и суеты столицы. Все дорожки, ведущие к дому, флигелю, где, очевидно, жил персонал, да и к остальным хозяйственным постройкам, были посыпаны мелким гравием безумного красного цвета. Такого цвета, небось, и в природе не бывает, разве что у ядовитых насекомых.

Мужчина в переднике оказался завхозом и отрекомендовал себя как Барус Ирик, старший домоуправитель представительства. Он же взялся проводить меня и Славика показать новые владения, пока остальные разгружают багаж и расплачиваются с носильщиками, да я и не возражал. Тело затекло от долгого сидения на одном месте, и поврежденная нога требовала систематических нагрузок, чтобы восстановить былую подвижность. Право слово, не ходить же всю оставшуюся жизнь опираясь на палку.

– Пройдемте в дом, господа, – кивнул Ирик и уверенно зашагал по дорожке, ведущей к центральному входу. – Депеша от господина барона сообщила о вашем прибытии в столицу. В ней же он попросил приготовить званый ужин на десять персон, который я бы порекомендовал устроить в саду, где мы разобьем шатер. Погоды стоят замечательные, дождя не предвидится, так что этот вариант я бы назвал самым интересным и достойным из всех возможных.

– А что повар? – поинтересовался я. – Хорошо ли готовит? Нам, как вновь прибывшим, следует произвести благоприятное впечатление на всех гостей. Если еда будет невкусной, подгорелой или экзотической, вечерний прием провалится, и репутация дома получит серьезный удар.

– Не беспокойтесь, господин, – отмахнулся от меня, как от назойливой мухи, домоправитель. – Патрис знатный кулинар. В свое время сам Подольских умудрился переманить его с дворцовой кухни, а туда, как вы можете понять, попадают немногие.

– Вкусам шефа следует верить, – ехидно подмигнул мне Славик, пристроившись в хвост процессии.

– Касательно торговых дел, – буднично продолжил Барус, – все бумаги вашего предшественника на столе в кабинете. Кабинет на втором этаже в северном крыле. Дверь вы не пропустите, она из зеленого дуба с вензелем, прибитым на уровне глаз. Личные апартаменты вас и вашего друга располагаются, наоборот, в южном. Первый этаж занимают гостиная для праздничных обедов и приемов, библиотека и комната для курения, а также различного вида бытовые помещения.

– А как же кухня? – удивился я. – Кухня разве не в доме?

– Дабы избежать запаха готовящейся пищи и не смущать деловых партнеров, – пояснил управляющий, – кухня была перенесена во флигель, где оборудовалась по всем требованиям Патриса.

– Умно, – кивнул Славик. – А что за домом?

– Да в сущности ничего интересного. – Подойдя к двери, Барус потянул на себя дверную ручку. – Дровяной сарай с запасами для камина, паровой котел, отопление у нас свое, не зависящее от городских угольщиков и истопников, баня.

– Баня – это хорошо, – ухватился я за последние слова. – Баня – это здоровье. С удовольствием бы попарил косточки и смыл с себя дорожную грязь.

– Уже сделано, – ухмыльнулся Барус. – Парадные камзолы и чистое белье подадут по первому пожеланию.

– Да, Барус, – я вошел в дом и огляделся по сторонам, – вот вы предлагаете организовать вечер на открытом воздухе. Не рановато ли, разве по сезону? Гости будут важные, с дамами. Стоит ли их попросту морозить под чистым небом?

– О, господин негоциант! Вы не знаете сущности местных чиновников. – Улыбка управляющего стала еще шире. – В нашем королевстве стоит полнейший патриархат. Женское слово ничего не стоит, тем более было удивительно, что господин Подольских отправил сюда свою дочь Клару. Она, пожалуй, единственная женщина, к мнению которой прислушиваются даже самые крупные чиновники.

Конечно, ни лифта, ни других удобств, воспринимающихся в нашем мире как должное, в особняке не оказалось. Освещение осуществлялось посредством парафиновых свечей, паровое отопление хоть и присутствовало, но мощности котла, к сожалению, не хватало, чтобы отопить такую каменную громадину, и в помещении явственно ощущалась сырость, постепенно подбирающаяся к обоям и паркету.

Достигнув второго этажа, признаюсь честно, не без труда, я первым делом разыскал свой новый кабинет, ключ от которого мне вручил Барус еще внизу в прихожей, и, отомкнув дверь, оказался в маленьком, но уютном помещении. Маленьким оно было из-за огромного шкафа-картотеки, который тянулся вдоль стены, начисто отсекая от пространства без малого треть.

«Поставки ДСП», начал читать я надписи на ярлычках ящиков, забитых различными договорами. «Стальная стружка», «Текстиль обычный», «Шелк китайский», «Асбест». Ящиков было огромное количество, и перечитывать все надписи на них было не то чтобы лень, а в данный момент без надобности. Торговали тут действительно всем, что можно было придумать. Поставляли гвозди, скобы, оконные решетки, текстильные и бумажные обои, различные лакокрасочные материалы и еще десятки схожих наименований.

Вспомнив о плотнике, я высунул голову за дверь и позвал Баруса.

– Милейший, – кивнул я, когда он наконец появился перед кабинетом. – Сегодня прибудет посыльный из городской управы, предъявит расписку, по которой вы отсчитаете ему три тысячи триста тридцать три золотых монеты. С него же возьмете бумагу о получении и отсутствии всяческих претензий. Такое возможно?

– Конечно, господин негоциант, – несколько удивленный моей просьбой, кивнул Барус. – В особняке всегда хранится некоторая сумма денег на текущие расходы. Обращаться в банк в иных случаях может быть долго или просто неудобно, так что ваш предшественник всегда держал в потайном шкафу сумму около десяти тысяч полновесных золотых.

– А ключи от потайного шкафа?

– У меня на цепочке. – Отщелкнув от связки узкий тонкий ключ, управляющий проскользнул в кабинет и подошел к висящей на стене картине. Простенькая пастораль, кистью художника перенесенная на холст, изображала деревенскую идиллию в том виде, в котором её может представить только в доску городской житель. Яркие краски, улыбающиеся люди, зеленая трава, чистое небо. Грязи, нищеты и обреченности в лицах замордованных жизнью и непосильным трудом селян он, конечно, передавать не собирался.

С силой потянув за край рамы, Барус вскрыл потайную дверь, о существовании которой я сам в жизни бы не догадался, столь тщательно были подогнаны обои и столь мал был сам зазор. За фальшивой стеной обнаружилась железная дверь.

– Фальшивая стенка открывается нажатием вот этой половицы. – Управляющий кивнул на носок своего левого сапога. – Потом тянете за раму на себя – и готово.

Вручив ключ и поинтересовавшись, не будет ли у меня других распоряжений, он поспешил убраться из кабинета.

Больно уж здоровый был сейф, чтобы держать в нем только деньги. Работы явно немецкой, о чем свидетельствует значок Круппа над верхней рамой. Привезен специально из нашего мира и упрятан за хитрую ширму.

Заперев кабинет изнутри, я прошел к сейфу и сунул в замочную скважину ключ, но как ни старался, поворачиваться он не хотел. Провернуть хитрый механизм получилось неожиданно и, вопреки всему, против часовой стрелки. Что-то внутри зажужжало, затарахтело, и дверь плавно поползла в сторону, открывая на всеобщее обозрение три ящика. На первом была табличка, простая и незатейливая, с нарисованным от руки знаком доллара. Подшкурные финансы дома Подольских, очевидно, хранились именно в нем. Второй ящик имел гриф «важные и срочные документы» и на поверку оказался забит ими под завязку. Пометки предшественника говорили мне о том, что с данными бумагами следовало ознакомиться в первую очередь. Третий ящик же удивил и одновременно поразил. Ни таблички, ни пометки. Вместо того чтобы выехать, крышка просто откинулась вниз, выставив на всеобщее обозрение обычную электрическую розетку. Вот, значит, на что намекал профессор. Ну что же, тем лучше. Будет от чего заряжать ноутбук. Позже, впрочем, нужно выяснить, откуда в доме берется электричество, а кто как не управляющий должен об этом знать?

– Ты что закрылся, хороняка? – В дверь моего кабинета ломился Славик, отправившийся первым делом выбирать себе спальню, а потом мельком осмотреть дом. – Открывай давай. Я заскочил на кухню и увел холодной говядины с хлебом да бутылочку вина. Будет чем спрыснуть новоселье.

Покачав головой – Зимин как всегда был в своем обычном репертуаре, – я отомкнул замок, пропуская приятеля в комнату.

– Глянь, что у меня есть! – кивнул я в сторону своей нежданной находки. – Электричество.

– Самая обычная евророзетка, – пояснил Зимин, внимательно осматривая третий ящик. – Куда же делся запрет на ввоз всяческого рода электронных гаджетов? А что в остальных?

– Сам посмотри. – Голод, который я почувствовал, едва органы осязания запеленговали говядину, явственно сжал желудок, так что, усевшись за стол, я принялся уплетать за обе щеки маленькие аппетитные кусочки. – Вилку бы, что ли, принес, – упрекнул я с набитым ртом, в тот момент, когда Славик потянул за первую ручку. Говядина была действительно недурна, а вино приятно на вкус. Трудиться и искать стаканы или бокалы нужды не было, потом разберусь, так что я попросту отхлебывал из горлышка.