Текст книги "Кирза и лира"

Автор книги: Владислав Вишневский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Сквозь легкую дрёму и романтический шум морского прибоя, водопадом журчащего по трубам сливных систем, солдат, неожиданно видит напротив себя толпу офицеров с большими звездами на погонах. Ему привиделось даже, что их очень много! Всё в дымке, как во сне. Причем, они, офицеры, были ни где-нибудь, а рядом, совсем близко от него. Вот они… Молча, внимательно, и, главное, весьма укоризненно, точнее сурово его разглядывают и, как ему показалось, чего-то от него вроде ждут… Объяснений?! Оправданий?! Всё, значит попался, пропал! В душе у молодого солдата опять всё привычно оборвалось и заледенело. Мгновенно стать маленьким и затеряться, как мышонок из той детской сказки, у него, как и раньше, до этого, не получилось… Мама…

Неожиданно для себя самого он, вдруг, подскакивает с «очка» и, молодцевато прищелкнув каблуками, вытягивается по стойке «смирно». Гены что ли какие белогвардейские подлые сработали, выручили, что называется!.. Так прямо, без штанов и – смирно! Правда, прищелкнуть каблуками, как какой-то поручик Ржевский или какой другой, он не смог, так как одна нога потеряв опору прямиком скользнула в черную дыру туалета. Провалившись там по щиколотку, неловко повернувшись, вместе с сапогом, надежно застряла на глазах просто онемевшей от удивления высокой комиссии. Ни хр… В-во, кино!

Онемевшей и остолбеневшей.

Никто из них такого в своей жизни никогда не видел и не встречал. И смех и грех. Судя по всему, скорее всего – ЧП!

Бедняга солдат, резко поймав рукой качнувшуюся к нему стену, опершись о неё, крутит ногой, пытаясь её вытянуть, с сапогом или без – как уж получится. Лишь бы скорее! Крутит, дёргает… Ан, нет, не поддаётся. Никак!.. Он уже шмыгает носом и вот-вот расплачется. На лице ужас, в глазах недоумённые слёзы – то ли от боли, то ли от обиды… Ответственный подполковник поворачивается к свите, растерянно разводит руки:

– Что это?! Ну, помогите же ему, кто-нибудь, япона мать!

Младшие офицеры, как по команде «отомри!», с преувеличенной готовностью бросаются к застрявшему в неволе бедняге. Энергично пытаются дергать его, тянуть туда-сюда, поворачивая-выворачивая зажатую дырой ногу. Солдат ойкает, морщится, пока терпит, ещё не плачет, но уже хнычет. Все сгрудились вокруг чепэшного объекта, пытаются вытянуть эту долбанную репку…

«Ну, бля, подарок на ночь!» Тяжёлая суть проблемы, как бы рефреном, повисает в воздухе.

В момент всеобщего нервнопаралитического ступора, в дверях туалета довольно резво появляются один за другим ничего не подозревающие призраки в белом исподнем.

Наткнувшись взглядом на забор из большой группы офицеров, спиной к ним стоящих и что-то там бурно обсуждающих (в армии всегда как на войне), солдаты, открыв рот от изумления, удивленно замирают, забыв о цели своего визита. Затем, не сговариваясь, помня мудрую солдатскую заповедь «лишний раз не светиться», на цыпочках, бесшумно, как тени, быстро испаряются из опасной зоны высокого напряжения в обратном направлении. Но не далеко. Останавливаются в коридоре, как тот витязь на распутье, в растрёпанном нервном состоянии. «Что же теперь делать? Куда бежать? Вот, гадство, в туалет спокойно не дадут сходить!» И уже не имея никакого запаса терпения (кран подтекает!), не сговариваясь, всё в той же балетной позиции, быстренько сыплются по лестнице вниз на улицу.

В туалете, между тем, страсти накаляются.

Дежурный по роте сержант Омельченко, получив команду: «Санинструктора сюда. Быстро, бля!», вылетел из туалета к тумбочке, чем едва ли не смертельно напугал дневального. Схватив трубку телефона, дрожащим голосом, почти спокойно, передал команду дежурному солдату-телефонисту: «Санинструктора в третью учебную роту, бегом, быстро, бля! Только тихо!» – И также мгновенно исчез в обратном направлении..

Дневальный, ничего не понимая, обмерев от страха на слабых уже ногах стоял, прислонившись к стене, пытаясь унять мелкую дрожь. «Там случилось что-то такое!.. Что-то такое!.. – ни жив, ни мертв, думал дневальный. – Ужасное!»

Горсть белых призраков, между тем, горохом высыпав на улицу, тут же свернула за угол, дальше тянуть было просто невозможно, в беспорядке рассыпавшись, застыла в счастливом, сладостном состоянии постепенно высвобождающегося мочевого пузыря.

– Ну наконец-то! У-хх!

– Х-ха-а!

Бесцеремонно и неспешно рисуют грифелями горячих струй замысловатые абстрактные узоры на чистой поверхности снежного листа. Крутят головками половых членов туда-сюда, усложняя рисунки, раскачиваются с ноги на ногу, вытянув шеи крутят стрижеными бошками во все стороны, шумно дыша, откровенно блаженствуют.

– Хорош-ш-ооо-то ка-ак, пацаны!

– Да-а-а, кла-ас-сно здесь! А в-во-оздух-хх какой!.. Не то, что в роте…

– Бр-рр… А прохладно уже… Да, ты!

– Да-а, заеб…

Над ними, высоко-высоко в глубоком черном пространстве неба, загадочно мерцая, блистают мириады звезд. Где-то там, далеко-далеко, неизвестно где, живут страшные инопланетяне и летают космические корабли. Вверху, над ними, всё таинственно и всё красиво. Но там беспредельная пустота, холод и мрак. Холод и мрак! Мрак! Мрак! Мрак!.. А здесь, на родной Земле, рядом с ними – вот тут! – всё близкое и всё им родное… Как и там, дома! Всё опять засыпано легким пушистым снежком. Белый снег, как и там, дома, прикрыв землю кое-где стыдливо лежит, темнея в мрачных и жирных лужах, стесняясь, чернеет. Воздух чист, свеж, даже пьянящ. Гипнотически завораживающе надо всем этим царствует ночная тишина… Ти-шина… шина… ина!.. Вокруг тихо, спокойно, величественно… венно… енно… енно… но!..

– Да, здоровско!

– Заеб…

– Ага!

Так бы стояли и стояли пацаны… закрыв глаза, дыша полной грудью… Вот так: ух-ах, ух-ах… Сколько возможно… Широко, глубоко: «ах-ха, ах-ха! Кр-ра-со-те-ень!» Как вдруг неожиданно увидели, что к ним, в их сторону, нарушая эту благостную тишину и спокойствие, шумно дыша, несутся, суматошно размахивая руками, громко и грубо шлепая сапожищами по хрупким лужам, трое крупных мужиков в белых медицинских халатах, с огромными носилками.

– Епись тв… Пацаны, чё это?

– Ата-ас, пацаны, вурдалаки! Которые кровь пьют! Л-линяем!

– Ма-амочки-и!..

Солдаты, как по команде, мгновенно сунув оборвавшиеся фонтанчики в кальсоны, прервав таким образом влажный, но, увы, незаконченный – почти на заключительной фазе! – процесс, в панике, коряча от мокроты в паху ноги, через две-три ступени скачками, рванули вверх по лестнице, в спасительную роту.

А в туалете, в это время… Х-ха!.. А в туалете никакое кручение, никакое вытягивание ноги не помогало. Правило школьного буравчика-штопора здесь явно не срабатывало, равно как и принцип резкого выскакивания пробки из бутылки или даже нежное вытягивание морковки из грядки. Солдату явно становилось хуже. Он уже откровенно и громко хныкал, закатывал глаза, делал попытки присесть. Ага, щас… Куда тут присядешь?..

Все присутствующие диагноз проблеме поставили быстро и профессионально: ноге мешает сбившаяся портянка и мокрый внутри сапог. Решение задачи должно быть, естественно, тоже нетривиальным, как и сама возникшая проблема. Но такому в офицерских училищах не учили, на практических занятиях не проходили и в книжках о таком нигде не прописано. Поэтому, решение могло быть только одно: врачи-медики пусть тут и разбираются-расхлебывают, эскулапы – кто ж ещё! – их должны были этому учить – всему, в смысле… Вот пусть они и…

Пилить, так пилить, как говорится, колоть, так колоть!

Вода из сливного бачка – данного технического объекта – не найдя привычного ей отверстия, уже весело переливала через край лунки. Далее она – невозмутимо – широкой рекой – текла по полу в угол комнаты, где благополучно и успокаивалась в запасном отверстии. Все активные попытки офицеров перекрыть краны с водой тоже не удались по банальной причине, полнейшего отсутствия на них ручек-вентилей. А случайно завалявшихся, пусть и плохоньких, пассатижей в карманах офицерских брюк, тоже почему-то не оказалось. В общем, к сожалению, приходилось топтаться в этой душно-влажной половой среде.

Толпившиеся офицеры уже не знали что и делать, – ждали врачей.

– Не хн-нычь, боец. Щ-щас отпилим! – офицеры, за тонким, своеобразным юмором прятали свою растерянность.

– Ага.

– Да не переживай ты… Всего-то – чик, и готово! – таким вот образом подбадривали солдата.

– И не почувствуешь, парень. – Шутили с серьезными лицами.

– Может, масло… – совсем не к месту, не из той оперы, вдруг предложил старшина… – принести, а? – пошутил так, наверное, мужик.

– Во! Уже и старшина с нарезки соскочил! Ту-тууу, старшина, да?..

– Чего-о?.. Какое еще тут, ёпа-мать, масло? – злится подполковник на беспросветную глупость и дурацкие шутки младших командиров. До них даже не доходит серьезность положения. Главное же, не в этом… Вот попал, а?

– Ага, еще рюмку водки и бутерброд, – весело подхватывают шутку офицеры.

– Точно, старшина, как раз время – ему бутерброд, нам всем по стакану водки, – радостно гогочут офицеры.

– Ружейное, – уточняет свою идею старшина.

Его уже не слушают. Понятно, – бредит, старшина… уже, того – ку-ку!..

– Да хоть… ёпа мать… совковое… – рычит старший офицер, подполковник Мещеряков. – Делайте же что-нибудь! Ну!

Старшина, бренча ключами, выскакивает из туалетной комнаты.

Подполковнику вдруг стало душно. Расстегнув ворот гимнастерки, он с серым лицом вышел вслед за старшиной. В поисках хотя бы глотка свежего воздуха, шатаясь прошел на лестницу, остановился. Ф-ф-уу!.. Тут можно было ещё дышать. Тут ещё было то, что принято называть воздухом. Он очень разволновался, расстроился, что вот так, случайно, по-дурацки попал в эту ситуацию. Мгновенно разболелась голова, опять сдавило сердце… Ему неприятно было сознавать, что этот дурацкий конфуз может осложнить или даже поставить – вполне возможно! – крест на его дальнейших планах. «Ну надо же, вот идиот, – мрачно распекает он себя. – И чего меня потянуло по этим засраным туалетам ходить? Что я там не видел? Вот же, козел, старый! Вызвал бы к себе этого старлея или принял доклад по телефону и всё, все дела. Всё!.. Перед кем я тут выкаблучиваюсь? Перед кем усердствую, а? Вот дурак, так дурак! Политотдел, если узнает, как пить дать, всё теперь задробит. Плакала новая должность, зарплата, повышенная пенсия… Ну надо же, а? ЧП! И ведь когда, а? Накануне перевода!» – сокрушается командир, окончательно расстроившись.

В эту минуту к нему на площадку, снизу, неожиданно один за другим выскакивают, как джины из бутылки, в одном нижнем белье несколько стриженых солдат. «О! С улицы!.. Без формы!..» – отстраненно замечает подполковник.

Призраки, неожиданно столкнувшись лицом к лицу с офицером, да при таких больших звездах, от страха и ужаса чуть было обратно вниз не сиганули. А ничего удивительного, их понять можно – снизу подпирают санитарные носилки, вверху караулит подполковник! Не захочешь, да свихнешься… С перекошенными от ужаса лицами (ма-амачки!), шаркая спинами по стенам, но руки по швам, все же нашли в себе силы, рванули (а куда деваться?) мимо подполковника дальше, в спасительное помещение роты.

«Самоволка! – вдруг пронзает мозг старшего офицера профессиональная догадка. – Еще и самоволка?! В учебном-то полку! И в мое-то дежурство! Вообще п…ц!» Принять хоть какое-то осмысленное решение офицер не успевает. Внизу выстрелом хлопает входная дверь, опять грохочут сапоги. «Еще-ё?!» – обреченно думает подполковник и, прислонившись к стене, хватается двумя руками за сердце.

Снизу, обгоняя друг друга, тяжело дыша (пятый этаж), на площадку врываются санитары с носилками. Их трое. Сбившись в кучу перед старшим офицером, в замешательстве останавливаются. Старший из медбратьев, который с большой сумкой и красным крестом на ней, с секундной заминкой докладывает:

– Товарищ подполк…

Вяло махнув рукой в сторону расположения роты, офицер прерывает доклад.

– Не мне. Там… – тупо смотрит на носилки. «Прилечь бы сейчас. Всё!.. Теперь уже всё. Накрылся начштаба мохнатой варежкой!..» – обреченно констатирует подполковник.

Чему-то по-идиотски улыбаясь, как показалось расстроенному подполковнику, по-коридору протопал старшина с трехлитровой, пузатой банкой темно-маслянистой жидкости в руках. Слегка притормозив, кивает подполковнику:

– Щас, та-ащ подполковник, вытащим, – и совсем обрадовано, медикам: – А вот и коновалы пришли! Вовремя, мужики… За мной!

Те невозмутимо (и не такое про себя слыхали!) переводят носилки в боевое горизонтальное положение, бросаются вслед за старшиной. Карета экстренной медицинской помощи на скоростях, грохоча сапогами, дружно въезжает в туалет, благо размеры помещения позволяли. Правда, пока «рулевой» носилок на дыбах тормозил в той луже, своими сапогами немножко побрызгал на едва отскочивших офицеров. Да и задний «двигатель» кареты сгоряча брызг добавил. Радостная, можно сказать церемония встречи эскулапов была чуть-чуть ими же и подмочена… Но, это второе. Главное, пришли почти вовремя. Вот и хорошо, вот и пусть теперь отрабатывают свой хлеб, – сами за себя говорили обрадованные лица офицеров, – а то, действительно, всё мы, да мы. Отъелись тут, понимаешь… Глянь, какие мордастые!.. Воспряв, укоризненно, меж собой, кивают на санинструкторов.

В уже достаточно тесном пространстве туалета санинструкторы остановившись, сразу вычислив объект – профессионалы! – тупо смотрят на застрявшую в туалетной дыре ногу солдата-новобранца. «Ого!» Первый, постарше, сохраняя лицо, не успев еще продумать программу экстренной помощи, оттягивает время, с серьезным видом суетится вокруг своей большой сумки… Сначала, мол, сумку нужно разложить, бинты достать, инструменты кой-какие… Оккупировал для этого подоконник.

Солдат, а он уже раскис, уже поник, весь сейчас, как спущенный резиновый шарик. Еле слышно всхлипывает, и судорожно вздрагивает. Увидев с решительными лицами появившихся дюжих санитаров, в этой для него западне, понимает: «Эти – точно отпилят! Вот, вот!.. Сейчас достанут шприц… и… И ножовку… И всё! Всё! Всё! И отпилят! Отпилят!.. – Вновь истерично взвивается. – Не да-амся! – Отчаянно и громко вдруг кричит, судорожно и безуспешно, как мышь в мышеловке, дергая ногой. Он уже понимает, что с ним будет дальше: эти подержат, те дадут хлороформ, и… Всё! Ноги нет. Не-ет – отчаянно бьется мысль. – Не да-амся!» – теряя голос, пожарной сиреной взвывает солдат.

– Да ты не волнуйся, чего ты кричишь? Кастрируют тебя, что ли?

– Не ори! Рота спит!..

– Оглохнуть можно…

– И совсем не больно… – поддерживая дух «больного», профессионально грубоватым тоном, заявляет «задний» медбрат, он пока без дела.

– Вот и всё, боец, порядок, готовься! – с уверенностью в скорой развязке, бодро шутит командир роты, хлопая и потирая руки.

Офицеры, передав эстафету профессионалам, расступились и теперь уже довольно отстранённо, пряча растерянность и накативший было страх, грубовато шутят, подсмеиваются – больше над собой – наблюдают за действиями медбратьев. Один из них, старший медбрат, возится в районе подоконника, другие – носильщики, или как их – стоят с носилками, ждут команды. «Специалисты» объект изучают пока издали и молча, профессионально хмурят лбы, прицеливаются. Если нести, нет проблем, как пару кирпичей на поддоне, – носилки и те тяжелее… А вот что нога торчит, так сказать затычкой… бля, такого ещё не было!..

Солдат, окончательно понимая, что действительно уже обречён, лицом белеет, закатывает глаза и начинает оседать. Упасть он конечно же не успевает, его вовремя подхватывают под руки. Только теперь кажется все замечают, что солдату вроде бы действительно плохо. «Он, что, уже и сознание что ли на самом деле теряет, сачок?..»

– Ты чего, это, а? Эй, товарищ солдат, эй!.. Ты испугался, что ли?

– Да мы же шу-утим, ты что? А ты подумал, что серьезно пилить будут, да?

– Да нет, конечно! Что ты! Ну, смотри, смотри… видишь, у них и пилы-то с собой нет, – наперебой бросаются успокаивать солдата. Солдат уже и не слышит. Закатив глаза, раскинув руки, он безвольно обвисает. Чего это он?..

«Ага, первая помощь при обмороке, – включается справочная система в памяти фельдшера, – это просто». Глаза мгновенно, а руки, опережая, находят нашатырный спирт, ватку, и вот уже раненый-больной, ловя воздух широко открытым ртом, вытаращив глаза, мотает головой. Ожил.

Есть, все облегченно отмечают, прошибло, сработало!

– Како-ой ты сла-абый. Ну-ка, держись давай, – грозными нотами в голосе подбадривают офицеры, приводя солдата в чувство методом резкого встряхивания, как погремушку. Предусмотрительно, при этом, с двух сторон крепко его придерживая. Он – вялый, голова болтается, из глаз текут слезы, из носа сопли… К тому же, начинает икать. Это уже ни в какие ворота… Это уже, ёпт, даже злит, бесит.

– Чего ты раскис? Чего раски-ис, ну? Распусти-ил тут сопли… понимаешь!

– Кто тебя туда пихал, в очко это, кто? Мы, что ли?.. Ты посмотри, сами лезут, а потом с ними расхлебывай.

– Эй, вы, коновалы, ёб…ные, что стоите, бля? Вы его будете наконец вытаскивать, или нет, а? – явно незаслуженно сейчас обрушивают офицеры мощь своего командирского гнева на медиков.

– Да-да, сейчас, сейчас! Уже… – продолжает суетиться старший-скорой-помощи, выдергивая штанину из сапога пострадавшего больного.

«Все! Вот сейчас… укол или хлороформ, и…», с ужасом думает рядовой, вытягиваясь в струнку от ожидания предстоящей боли, и снова теряет сознание.

– Скор-рее нашатырь! – тоже уже бледный, кричит лейтенант Ягодка. Выхватывает из рук медбрата ватку и сам, мимоходом нюхнув, ради проверки на надежность, при этом судорожно дернув головой, тычет в нос солдату. Тот опять дергается, трясет головой, ловит ртом воздух… У него из глаз безудержно, ручьём, текут слезы.

Помещение медленно и верно заполняет тягостное, давящее состояние черной безысходности… Кое у кого уже уверенно переходящее в панику.

«Н-ну, бл… попали!»

В этой общей сутолоке вокруг ноги пленника, как-то так сбоку от него, подсовывается старшина со своей – дурацкой, понимаешь, как всем виделось, банкой масла и, никого не спрашивая, булькает жидкость в широкий раструб голенища сапога, дергающегося в панике солдата. Боец, мгновенно почувствовав липкую, всё обволакивающую ногу жидкость, крупно вздрагивает, как от ожога, и замирает. «Уже? Кро-овь!.. – Изогнувшись, с перекошенным от ужаса лицом, почти в шоке, пытается заглянуть, увидеть свою обрезанную ногу… Слезы застилают глаза, не дают разглядеть, что там внизу. – Кровь! Кровь!! Что они со мной сделали?! Что они сделали?! Кровь!.. Нога холодеет… Ма-амачка!!»

Солдат пытается нагнуться, увидеть ногу. Но это у него не получается, да и не может получиться: любые его движения офицерами предупредительно пресекаются. Его с двух сторон зажали, держат крепко, надёжно, как на подставках. Чтоб, значит, не упал, чтоб, значит, не ушибся.

Изловчившись, солдат из последних сил всё же судорожно и резко дёргается, его тут же мгновенно и жестко подхватывают – не шали. Но!.. В левой нижней стороне ноги что-то громко и смачно при этом «чв-вякает»!.. Молодой солдат неожиданно совсем свободно, невесомо, как тряпка раскачиваясь, повисает на крепких плечах своей группы физической поддержки.

«Оп, ля!..»

С радостным изумлением, заворожено, не веря глазам, все замирают. Смотрят на целую и невредимую левую ногу солдата! Вот она – голая лодыжка! Вот она – ступня, вот они – все её пять пальцев, с длинными черными потеками стекающей жидкости… Всё на месте, причем, обильно, как затвор, смазано ружейным маслом.

Черное, уже сморщенное – наверное, от стыда! – голенище солдатского сапога, чуть дрогнув под напором воды – бульк! – безвозвратно исчезает в этом подлом, ненасытном, противном глазу отверстии. Бульк, и всё тут, как не бывало! Вода перестает переливаться и течь на пол, радостно и успокоено ложится в своё привычное и короткое, воронкой, русло.

Перекрывая шум беспрерывно срабатывающих клапанов и прочего шума, все обрадовано и с облегчением выдохнули. Всё?! Радостно принялись хлопать солдата по спине, плечам, поздравляя: «Всё! Всё!..»

– Ну во-от, а ты боя-алась, даже юбка не помялась! Всё, боец!

– А то привязался, понимаешь, со своим – отпилите да отпилите. Какое – пилите? – подтрунивая, весело балагурят офицеры.

– Всего-то – «совковое» масло от старшины, и всё. Да, старшина?

– Ну-ка, старшина, признавайся нам, с какой бабой втихаря от нас сдаивал «совковое» масло в своей каптёрке, а? – офицеры уже переключились на героя-спасителя старшину.

Всем становится легко и весело.

Теперь хлопают по могучей спине старшину, обнимают его, жмут руки.

– Ну, Пал Дмитри-ич, с маслом, ты это здо-орово придумал. Просто голова!

– Молодец, старшина, бульк – и готово!

Неожиданно все начинают громко, заразительно хохотать. Корчась от смеха, вспоминают отдельные эпизоды, копируют солдата, передразнивают друг-друга.

– А он… бульк, и готово!.. Ха-ха-ха…хо-хо-хо!..

– Ну, выручил, старшина! Ну, силен!

– Ха-ха-ха!

– А я, бля буду, уж думал, хана нам.

– А я уже и сам нашатырь стал нюхать, – взвизгивая от накатывающего смеха признается лейтенант Ягодка.

– Какой хана, полный п…ц!

– Ох-хо-хо…Ха-ха-ха!

– С нас причитается, старшина, по полной программе.

– Завтра у Ягодки и соберемся. Добро?

– Конечно, какие дела…

Все веселятся, предвкушая предстоящий праздник. О солдате вроде уже и забыли.

– А где подполковник?

– Товарищ подполко-овник? – Лейтенант Ягодка рванулся искать.

– Товарищ подполковник… Всё!..

Хотя печать ужаса и страха ещё сохраняется на лице солдата, но он уже несмело улыбается. У него слегка порозовели щеки, оставив грязные следы высохли слезы, в движениях появилась привычная согласованность. Но он ещё слаб, ещё по инерции всхлипывает, шмыгает носом. Колени его дрожат, левая нога затекла и сейчас отходит болью тысячью иголок. Санитары, усадив его на подоконник, ловко обтирают ногу тампонами из обрывков бинтов, снимают уже не нужное масло. Старший – фельдшер, быстро и ловко орудует тампонами, его помощники сноровисто подают заготовки.

Офицеры, оставив с эскулапами дежурного по роте, вышли покурить в курилку. Нужно было накоротке обсудить саму ситуацию, скоординировать общую точку зрения на эту проблему, и определить программу дальнейших действий. Это только на первый взгляд она выглядит смешной и с хорошим концом. А если посмотреть по-другому, с другой стороны, то «конец» этот может быть железным, причём, многим забит в одно – то самое, заднее, место, по самые эти, значит… гланды, то есть. Армия же – кто не понимает. В общем, как оно потом повернется. Самое верное решение приходит сразу: как обычно, не доводить информацию до командира полка, политотдела, и всех остальных, и всё. Всего и делов. Нужно это просто замять. Замять, как и не было ничего. Ну, замять, значит, замять. Чего тут и думать? Нигде не проводить… ни в каких отчетах не прописывать, и всё. С этим, в общем-то, не сложно, считай, уже давно отработано.

– Как там у этого засранца нога, не растянута, не вывихнута? – риторически спрашивает старший лейтенант.

– Ну нет, конечно.

– Всё на месте. Никакой гангрены.

– Откуда? Даже пальцы шевелятся, – успокаивающе раздается с разных сторон.

– Старшина, не в службу, а в дружбу, сходи, посмотри там, что санитары?.. Ну и вообще, – командир, полуобнимая, обращается к старшине. – Понимаешь?.. – Добавляет многозначительно.

– Да щас, командир. Айн момент. – Старшина, привычно набычившись, рванул на задание, в разведку.

– Так, – оглядывает своих товарищей командир. – Ничего тут не было, да? Всем всё приснилось, а утром встали и всё забыли. Понятно?

– Та-ак точно! – как на плацу, дружно отвечают офицеры.

– А блядей с собой брать? Или как обычно… картишки?

– Ну…

– Что вы тут шумите! – прерывает офицеров подполковник, входя с лейтенантом в курилку. – Рота спит.

Хоть и разболелась голова, но он уже взял себя в руки, уже осмыслил ситуацию, уже прокрутил её и так и эдак. Выход из этой дурацкой ситуации, как и всегда, конечно, нашелся. Пусть и не сразу, но… В жизни безвыходных ситуаций как известно не бывает, а уж в армии-то и подавно. Лейтенанту только чуть-чуть намекнул на возможные перспективы для него самого, тот всё сразу и понял. Остальное дело техники – Ягодка сделает, не дурак. Сообразительный малый. Нужно взять его на заметку, мало ли когда и где он может пригодиться… А про самоволку… Кстати, еще и самоволка! Как же это можно бегать в самоволку в одних кальсонах, причем, в такой холод – вот молодежь пошла! – непонятно! Об этом, кроме меня, вроде, здесь никто и не знает. Только нужно уточнить, как же это у пацанов все так шито-крыто получилось? Койки все (я же сам видел, своими глазами!) были заняты… а солдаты… Прямо с учебки бегают в самоволку! Ну, времена настали!.. Невероятно! Как это? Надо ещё раз проверить роту и этого командира, старлея. Как же это так… неужели он ничего не знает? – размышляет подполковник.

Ответственный дежурный, поправляя складки под ремнем плаща, неожиданно кивает командиру роты:

– Пройдем-ка в роту, посмотрим.

– Так мы же обходили? – осторожно напоминает командир. Второй раз… Он, что, трёхнулся что ли?

– Пошли, пошли. Засиделись тут. – Оглядывая сразу подтянувшихся молодых офицеров, недовольным тоном, так, для острастки, скрипит подполковник.

– Есть, товарищ подполковник! – покорно соглашается старший лейтенант, пропуская впереди себя старшего по званию. При этом, жестом останавливая потянувшееся было за ним сопровождение.

Лодыжка у солдата заметно припухла, в двух местах краснела поверхностным повреждением кожи. Ерунда совсем, на взгляд медиков, да и остальных «наблюдателей» тоже. Эти места и были быстро и ловко по полной программе обработаны с наложением соответствующей повязки, с фиксацией крест-накрест через стопу. Всё! Что называется: «Гуляй, Вася»… или как там тебя зовут, солдат?

– Можно и к нам, в лазарет, а можно и в роте оставить. Как, товарищ старшина? – советуется фельдшер.

– Какой лазарет, до-октор, ты что-о? Конечно же в р-роте. – убежденно решает старшина, делая мягкое ударение на «доктор».

Фельдшер, как бы не замечая приятное изменение в тональности и резкое повышение своего статуса из коновалов в доктора, продолжает:

– Тогда, ему завтра обязательно нужно придти к нам на перевязку, да и оформить там нужно всё. Как положено.

– О чем разговор, доктор, конечно. Доставим его к вам в лучшем виде, за милую душу, – мягко рокочет старшина. И, чуть отозвав в сторонку, добавляет: – Ты там это, не проводи его у себя, ну – вызов этот. Ладно? И тебе будет хорошо, и нам. А, доктор? На хрена нам прекрасное лицо статистики портить, правильно, да?

Фельдшер вроде мнётся, растягивает приятный для себя момент льстивого увещевания, отыгрывается за предыдущие оскорбления. Но пока набивает себе цену, инструкция, мол, не позволяет, вдруг там заражение, да мало ли чего… С сомнением крутит головой, прячет глаза.

– Да ладно тебе, доктор, какое заражение? Ты ж его так здорово обработал, понимаешь, как какой-то этот… хирург Вишневский, вот, понимаешь. Чисто профессор. Всех микробов уже там передушил, – заискивает, хихикая старшина. – Ну, подумаешь, доктор, потянул солдат немножко ногу, а? И что? День, два и всё пройдет. Заживет же ж, ты знаешь, как на… Ну, доктор, первый раз, что ли?

Фельдшеру нравится, когда к нему так вот обращаются – доктор. Просто он сейчас мстит старшине за прошлое унизительное к нему обращение: «эй, ты, коновал». Какой он коновал, он уже почти действительно доктор. С его-то опытом… Иной раз такие сложные случаи, бывает, щелкает, как орехи. Если бы его не оскорбляли там, в туалете, он бы давно уже сдался. Что ему, жалко что ли.

– А ответственный дежурный? Он же видел, – выбрасывает фельдшер козырного короля.

– Доктор, только между нами… Всё уже согласовано. Ему это тоже не нужно. Сам понимаешь, – легко бьёт старшина козырным тузом.

– Ну, если завтра не приведёте, то… – совсем уже слабо, уже закругляясь, грозит фельдшер.

– Что ты, доктор, слово офицера! – радостно хлопает санитара по плечу старшина и, поймав руку, крепко пожимает.

Старшина знает силу пожатия своих рук и всегда пользуется этим в целях дополнительной меры убеждения или закрепления какой-либо важной мужской договоренности, чтоб не забывали. Видя, как, поперхнувшись от хлопка по спине морщится медбрат, безуспешно вытягивая побелевшую руку из его клешней, старшина, как бы смущаясь, извиняется: «О! Я извиняюсь, доктор. Прости, пожалуйста, я не учел. Задумался…» Понимает, ага, дошло.

Санитары быстренько собирают свой не хитрый инструментарий, гремят сапогами по лестнице. Торопятся… Есть ещё время поспать.

В это время сержант, подпоркой, вроде костыля, доставляет перевязанного молодого бойца в спальное помещение, легко забрасывает его на второй ярус кровати.

– Спи давай. Утром разберемся, чё почем, и чё в мешках! – Как-то неопределенно, но с явной угрозой в голосе обещает сержант.

Вообще-то он уже в запале. Если бы не эта вот перебинтованная нога, солдат бы поплясал у него сейчас вот здесь. Засранец! Ну, ничего, п…й я ему завтра с подъёма навешаю, – думает сержант, и, пока кулаки чешутся (надо же разрядиться!), направляется на разборку с дневальным. Он тоже провинился.

– Та-ак, значит, обязанности дневального ты у нас не знаешь, – сверля бойца глазами и едва удерживаясь от желания ткнуть ему под дых или дать в ухо, цедит сержант. – Значит, приветствовать старших по званию ты тоже не умеешь. Да? – резко, как выстрел, повышает голос.

– Никак не-ет, – вжимаясь в стену, лепечет солдат.

– Ты еще и споришь со старшим по званию? – притворно удивляется командир. – А ну-ка, бегом. еб… мать, ведро и тряпку в зубы, и чтоб через три минуты в туалете было сухо. Ясно? – угрожающе нависает над подчиненным.

– Так точно, – сипит солдат.

– Бег-гом, я сказал, бля. Время пошло! – запускает механизм отсчета сержант, глядя на свои наручные часы. – Там и поговорим.

Потом, там, в туалете, он дважды пинком ноги переворачивает ведро с водой – расслабляется таким образом. Для пущей убедительности, дав пару хороших затрещин, и пару хуков в печень и бочину, учит молодого солдата сушить пол, уважать и правильно приветствовать старших по званию, и вообще. Вроде и разрядился уже, а вроде еще и нет…

И совсем неожиданно сам, вдруг, в бытовке попадает под разрядку старшины. Тот тоже почему-то был зол. Старшина, без разговоров, сгреб сержанта одной рукой за грудь, приподнял над полом, и резко, не выпуская, шваркнул его спиной о стену. Сержант, от тычка утробно хакнув, безвольно обмяк в мощных тисках старшины. Нокаут такой…

– Что у тебя за цирк был в туалете, я спрашиваю, а, говнюк? – рявкнул старшина. – Пач-чему у тебя свободные дневальные, как говно в проруби, по-роте без дела болтаются, а? Тебя этому, что ли, в сержантской школе, засранец, учили, а? Я тебя или кого спрашиваю? Отвечай!