Текст книги "Древняя история секса в мифах и легендах"

Автор книги: Владислав Петров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Владислав Петров
Древняя история секса в мифах и легендах

От автора

  

Современные люди живут в паутине условностей. На этой почве у отдельных человеческих особей возникает неодолимая тяга к эпатажу или, того хуже, случаются приступы ханжества.

Наши далекие предки вели жизнь куда более натуральную, нежели мы: жили, сообразуя свои желания и поступки прежде всего с окружающей природой, и в первозданной наивности называли вещи своими именами. Естественное в их понимании не могло быть стыдным и уж точно никого не ввергало в шоковое состояние. Мораль древних также создавалась под диктовку природы, она была проста и четко разделяла мир на хорошее и плохое. Это не значит, что никто не преступал принимаемые нарождающимся обществом нормы нравственности, но фальши, вне всякого сомнения, было меньше – там, где есть только черное и белое, сужается поле для лицемерия. В полной мере это относилось и к тому широкому кругу ситуаций, понятий и тем, которые так или иначе объединяет слово «секс».

Но по мере развития цивилизации люди нагородили вокруг секса много ерунды и обильно засыпали это весьма приятное и, в общем-то, безобидное занятие словесной шелухой. Автор склонен предположить, что среди пребывающих в репродуктивном возрасте здоровых телом и духом современников ничтожно число тех, у кого секс находится на периферии, а то и за гранью интересов; в глубине души автор даже думает, что таковых нет вообще. Однако многие, мучимые ложной стыдливостью, стесняются признавать очевидное. На их фоне весьма комфортно чувствуют себя ревнители псевдонравственности, готовые уже в самом упоминании секса уловить намек на непристойность и смело броситься на защиту устоев.

По глубокому убеждению автора, именно эти воинственные товарищи как раз и способствуют падению морали, ибо секс они сводят к физиологическим реакциям, направленным на удовлетворение полового влечения, и полностью отбрасывают его значение как целой – гигантской, на все времена – области культуры, возникшей одновременно с Homo sapiens. Сам факт существования человеческих гениталий глубоко ранит их чувства, что и понятно – есть сведения, что сами они выведены в стерильных пробирках без применения всяких там пестиков и тычинок, собственный срамной «низ» используют исключительно как средство выведения из организма отходов и, следовательно, не имеют никакого отношения не только к половому, но и – да, может быть и так! – к вегетативному размножению.

А если без шуток, то автор считает, что о сексе можно и должно говорить так же, как и обо всех других проявлениях человеческого бытия, – проблема лишь в том, как и ради чего это делается. Тем не менее, понимая, что вступает на скользкую почву, он поначалу задавался разными вопросами, в том числе и таким: можно ли читать эту книгу тем, кому еще не исполнилось шестнадцать лет? Ведь в ней не раз и не два будут употреблены «страшные» слова – «пенис», «влагалище», «совокупление» и проч. Но затем автор подумал, что подрастающее поколение наверняка знакомо с их нецензурными синонимами, порой само писало в лифтах и даже – о, ужас! – представляет, что они означают; это, согласитесь, несколько меняет дело. И потом, стоит ли бояться каких-либо слов и понятий, коль скоро они давно уже существуют в нашей жизни? Как к ним относиться (и использовать ли их в повседневном быту?) – это уже вопрос воспитания. То же самое можно сказать об историях, положенных в основу этой книги.

В мифах, созданных в самых что ни на есть глубинах народного сознания, не может быть ничего нечистого. Человек далекого прошлого – дитя природы – пел о том, что видел. Те, кто находят в фольклоре нечто неприличное, всего лишь приписывают доверчивым людям древности собственные, подпорченные цивилизацией мысли. Это, по меньшей мере, неумно. А вот знать, как жили эти люди и какое место занимал секс – важнейшая сторона жизни – в их мифологических представлениях, никому не вредно. Поэтому автор не сомневается, что чтение этой книги не принесет никому ничего, кроме пользы, а кое-кого, возможно, побудит прочитать и другие, более серьезные книги.

Это не значит, что к своей книге автор относится несерьезно, однако он намеренно, дабы читатель не скучал, излагает мифы тех или иных народов в облегченном стиле. Впрочем, вчитайтесь: его ирония обращена не к древним сочинителям, которые в доступной им форме пытались упорядочить хаос окружающего мира, а к нам самим, людям двадцать первого века, самонадеянно полагающим себя умнее и дальновиднее своих предков.

Мифы и легенды, о которых пойдет речь далее, могут восприниматься по-разному. Кто-то извлекает из них бездну народной мудрости, а кто-то видит лишь курьез и забавное чтение. И то, и другое нормально. Главное, чтобы они не оставляли равнодушными. Ведь это та призма, через которую можно особенным образом взглянуть на современного человека – и улыбнуться при этом, и задуматься...

Все развитые мифологии сходятся в том, что первый сексуальный акт состоялся задолго до появления людей, в самом начале мифического времени. Тут мы должны оговориться, что мифическое время – это научный термин, которым обозначают период, предшествующий в восприятии людей времени историческому. Это вовсе не означает, что между мифическим и историческим временем можно провести четкую границу. Они существуют синхронно, и реальные события исторического времени часто находят отражение во времени мифическом.

Человека еще не было, а секс уже был...

  

Так вот, уже в самом начале мифического времени, которое отражено в космогонических мифах, повествующих о первотворении и преобразовании хаоса, как правило, присутствуют если не откровенные сцены, то хотя бы сексуальные мотивы. Очень часты в космогонических мифах сюжеты о возведении устремленного в зенит мирового столпа (или о выращивании мирового древа), в котором наука усматривает фаллический символ, о семени демиурга, которое он разбрасывает направо и налево, о разделении пребывающих в брачных объятиях земли и неба. За примерами далеко ходить не надо. Начнем с самой известной у нас греческой мифологии.

С серпом в засаде...

По Гесиоду, первое поколение персонажей греческой мифологии представлено – перечислим их в последовательности появления – Хаосом, олицетворяющим состояние мира до возникновения чего бы то ни было, богиней земли Геей, Тартаром, который одновременно глубочайшая бездна под царством мертвых и существо с длиннющей шеей, в три ряда окруженной ночью, а также богом любви Эросом. Для характеристики этой «великолепной четверки» ученые применяют замечательное слово «первопотенция».

Что касается Хаоса и Тартара, то с ними ясно то, что ничего не ясно, бог любви еще скажет (и не раз!) в нашем повествовании свое веское слово, а сейчас для нас интересна Гея. Явившись вслед за Хаосом, она «сама из себя» породила Урана, которого Гомер называет «отцом богом», и вступила с ним брак – как можно заметить, в те времена, когда появление людей даже не планировалось. Полное отсутствие – в абсолютном смысле этого слова – окружающей среды не помешало супругам весьма плодотворно заниматься сексом и в относительно короткий срок произвести на свет горы и моря, шесть титанов и шесть титанид, циклопов и сторуких пятидесятиголовых великанов гекатонхейров.

Детишки получились на вид столь отвратительны, что Уран затолкал их обратно в чрево Геи и не выпускал наружу, дабы не оскорблять свой утонченный взор. Интимной жизни супругов это никоим образом не препятствовало. Уран демонстрировал завидную половую активность, ничуть не интересуясь, каково при этом жене, и новые зачатия следовали одно за другим. Таким образом, он довел Гею до такого состояния, что она прокляла тот день, когда ей пришло в голову породить Урана и тем более выйти за него замуж.

Неизвестно, сколько еще существ и явлений природы вследствие этого союза явилось бы на свет, но тут подсуетился титан Кронос, младший сынок замечательной пары. Он улучил момент и оскопил сексуально буйного папашу – якобы потому, что не мог спокойно переносить страдания матери, которую распирало от копошащихся внутри ее титанов и гекатонхейров. Как сообщает Гесиод в «Теогонии»:

Неожиданно левую руку

Сын протянул из засады, а правой, схвативши огромный

Серп острозубый, отсек у родителя милого быстро

Член детородный и бросил назад его сильным размахом.

Перевод В. В. Вересаева

В каком месте хитроумный Кронос устроил засаду, вдумчивый читатель, надо полагать, догадался. «Родитель милый» Небо-Уран отпал от Земли-Геи, истек кровью и умер, причем из капель его крови, упавших на землю, возникли страховидные богини мести эринии, а из капель, попавших в море, – богиня любви Афродита. Вслед за античными авторами ее часто упоминают в сочетании с эпитетом «пенорожденная», но мало кто задумывается, что это была за пена. А дело – продолжаем цитировать Гесиода – было так:

Член же отца детородный, отсеченный острым железом,

По морю долгое время носился, и белая пена

Взбилась вокруг от нетленного члена. И девушка в пене

В той зародилась.

Перевод В. В. Вересаева

Побочным результатом этой семейной драмы стало разделение земли и неба, до этого сосуществовавших в столь плотном взаимодействии, что его можно даже назвать единством, и вследствие этого появилось пространство для жизни людей.

Как показывают дальнейшие события, Кронос, лишая папашу детородного органа, преследовал исключительно собственные интересы: он стал вместо Урана главным богом. Сидя на троне, Кронос одного за другим глотал собственных детей, которых – яблочко от яблони недалеко падает – производил в большом количестве. Попутно он «оприходовал» нимфу Филиру, причем явился к ней, приняв облик коня, и в результате у Филиры родился кентавр Хирон, один из самых симпатичных персонажей греческой мифологии.

Ел детей Кронос не из гастрономических соображений, а из политических, поскольку опасался, что кто-то из них – так предсказала Гея – займет узурпированный им престол. Но и на старуху бывает проруха – вместо одного из новорожденных сыновей жена Кроноса (она же его сестра) Рея подсунула ему завернутый в пеленки камень, который он и проглотил, не подавившись. Спасенный мальчик по имени Зевс вырос, сверг отца, оскопил его, дабы не нарушать добрый семейный обычай, и сослал в Тартар, а сам стал верховным греческим божеством...

Всюду Ра, куда ни глянь...

Бог первотворения Атум, старейший представитель древнеегипетского пантеона, создал сам себя из первозданного океана Нуна – аналога греческого Хаоса – в виде змея или, подругой версии, мангуста. Поскольку особ женского пола божественного происхождения (а человеческого и подавно) в мироздании еще не наблюдалось, он оплодотворил сам себя, проглотив собственное семя, и родил, выплюнув изо рта, разнополых близнецов Шу, ставшего богом воздуха, и Тефнут, богиню влаги. Шу и Тефнут вступили в кровосмесительную связь и породили сына Геба, бога земли, и дочь Нут, богиню неба.

Геб и Нут, родившись, не стали терять времени зря и тоже вступили в интимные отношения. Причем им это дело так понравилось, что они вообще решили не прерывать соития, и только вмешательство Шу разделило чересчур увлекшихся брата и сестру – соответственно египетскую землю и египетское небо. Если кого интересует поза, в которой Геба и Нут застал Шу, то некоторое представление о ней можно получить из древнеегипетских изображений: Нут обыкновенно стоит на четвереньках, упираясь в поверхность кончиками пальцев рук и ног, а Геб лежит под нею. Довольно часто между ними располагается Шу, который упирается Нут одной рукой в грудь, другой в лобок и изо всех сил пытается приподнять ее над Гебом.

Прежде чем Шу встрял между своими сексуально озабоченными детьми, Геб и Нут успели произвести на свет многочисленное потомство, и Нут, несмотря на то что пребывала в безостановочном совокуплении, умудрялась не только рожать, но и с аппетитом поедать собственных отпрысков, из-за чего они с Гебом порой ссорились. Спастись удалось только четверым – Осирису, Исиде, Сети и Нефтиде, которые вместе со своими родителями, дедушкой Шу и бабушкой Тефнут вошли в число главных богов сначала в важном древнеегипетском городе Гелиополе, а затем и во всем Древнем Египте.

Обрести центровое местечко в древнеегипетском пантеоне не повезло только Атуму, почитание которого было оттеснено культом Амона-Ра. Более того, Амон-Ра – тоже, кстати, по собственной воле возникший из Нуна – в сознании египтян полностью отождествился с Атумом и стал считаться отцом Шу и Нут. Для этого – в новой редакции мифа – верховному богу не пришлось мудрить с оральным самооплодотворением, поскольку у него появилась жена – «царица неба» Мут. Одновременно эта богиня числилась и его матерью (ибо Мут ассоциировалась у египтян с изначальным океаном Нуном, из которого Ра появился), и его дочерью (поскольку, как утверждает миф, именно Амон-Ра является ее создателем).

Как все это сочетается одно с другим, не нам, читатель, судить. Достаточно того, что древних египтян такой расклад вполне устраивал. Нам же, в соответствии с заявленной темой, важно выяснить, какой паре принадлежит сексуальное первенство в древнеегипетском пантеоне (во всяком случае, если иметь традиционный способ оплодотворения) – Шу и Тефнут или Ра и Мут. Вопрос принципиальный: Ра и Мут могут быть названы первопроходцами только в том случае, если признать Ра и Атума за одно лицо – и, следовательно, Шу и Тефнут должны называть Ра папой. Отдать же древнеегипетскую пальму сексуального первенства Шу и Тефнут означает повесить на Ра, весьма уважаемого древними египтянами бога солнца, из слез которого они, согласно собственным представлениям, и произошли, ярлык самозванца. Первое несправедливо по отношению к Атуму, а за второе в Древнем Египте можно было угодить в котел с кипятком – существовала при фараонах такая веселая казнь. Что характерно, казнили обязательно на рассвете, чтобы Ра, он же восходящее солнце, мог насладиться зрелищем. Сейчас, конечно, не те времена, чтобы заживо варить человека, но я все-таки воздержусь от того, чтобы расставлять все точки над «і», и предоставлю каждому читателю решить этот вопрос самому...

Влекущие к себе

Если у египтян и греков вселенная поначалу неизвестно как долго пребывала в беспорядочном и бесформенном ералаше, то у аккуратных японцев с первых же мгновений во всем царил полный порядок. Правда, в чем именно заключался этот порядок и означал ли он, что все необходимые для будущего мироустройства заготовки лежали на своих местах, японская мифология не сообщает. Известно лишь, что легкие элементы поднялись вверх и образовали небо, а те, что потяжелее, опустились вниз и позже послужили материалом для создания земли. Когда процесс разделения элементов завершился, на Такама-но хара, что в переводе с японского означает «равнина высокого неба», возникли три бесполых бога Амэ-но минакануси, Такамимусуби и Камимусуби, которым в силу их физиологии секс был безразличен. Может быть, оно и к лучшему, поскольку ничто не отвлекало их от основного занятия – запуска механизма творения.

Вслед за ними явились еще четыре бесполых бога, которые с точки зрения сексуальной истории тоже не представляют никакого интереса, и лишь после этого народилась первая разнополая пара – брат и сестра Ухидзини-но ками (Бог Всплывающей Грязи) и Сухидаини-но ками (Богиня Осаждающегося Песка). За ними последовали еще несколько пар богов, имена которых столь колоритны, что просто невозможно не процитировать «Кодзики», древнейший из сохранившихся памятников японской литературы. Это были «Цунугуи-но ками – Бог Твердых Свай, за ним Икугуи-но ками – Богиня Таящих Жизнь Свай, младшая сестра; за ней Оо-тонодзи-но ками – Бог Больших Покоев, за ним Оо-тонобэ-но ками – Богиня Больших Покоев, младшая сестра; за ней Омодару-но ками – Бог Совершенного Облика, за ним Ая-касиконэ-но ками – Богиня, О, Трепет Внушающая, младшая сестра; за ней Идзанаги-но ками – Бог, Влекущий к Себе, за ним Идза-нами-но ками – Богиня, Влекущая к Себе, младшая сестра». Вступали ли в инцестуальные связи, подобно своим древнегреческим и древнеегипетским коллегам, первые четыре из упомянутых пар, не известно. Но вот на «влекущих к себе» Идзанами и Идзанаги такой материал имеется. Впрочем, это был так называемый «сакральный инцест», без которого не обошлась ни одна уважающая себя мифология.

Ко времени появления Идзанаги и Идзанами опустившиеся вниз твердые элементы сбились вместе и даже стали называться «землей», но эта «земля» вид имела весьма неприглядный и, как свидетельствует все та же «Кодзики», «подобно всплывающему маслу, медузой носилась по морским волнам». Идзанаги и Идзанами сразу взялись за дело. Полученным от старших богов гигантским самурайским мечом нагинатой – коралловым да еще и разукрашенным многочисленными каменьями – они принялись месить океан, взбили его, и так возникла твердь, остров Оногородзима, что в переводе с японского означает «Сам Собой Застывший Остров». Идзанаги и Идзанами спустились на Оногородзи-му, воткнули под прямым углом в самый центр его нагинату и таким образом соединили землю с небом. Между прочим, в этом чудесном мече наука однозначно усматривает фаллическую символику, на что, безусловно, повлияли последующие действия Идзанаги и Идзанами.

«Кодзики» сообщает: «Тут спросил [Идзанаги] богиню Идзанами-но микото, свою младшую сестру: “Как устроено твое тело?”; и когда так спросил – “Мое тело росло-росло, а есть одно место, что так и не выросло”, – ответила. Тут бог Идзанаги-но микото произнес: “Мое тело росло-росло, а есть одно место, что слишком выросло. Потому, думаю я, то место, что у меня на теле слишком выросло, вставить в то место, что у тебя на теле не выросло, и родить страну. Ну как, родим?” Когда так произнес, богиня Идзанами-но микото “Это [будет] хорошо!” – ответила». Но прежде чем совершить задуманное, Идзанаги и Идзанами обошли нагинату и в результате стали мужем и женой, то есть соблюли проформу, показав пример будущим японским поколениям – до брака ни-ни...

Сексуальная жизнь первой японской супружеской пары была весьма интенсивной. Опуская разные, не самые важные для нас подробности, сообщим вслед за «Кодзики», что Идзанами последовательно родила пиявку, пятнадцать островов и тридцать пять богов; впрочем, пиявку и один из островов – Авасима, то есть Пенный, – старшие боги по формальным соображениям отказались признать за ее детей. И это при том, что рождены они были через естественные родовые пути, в отличие от божественных особ, рожденных соответственно под тридцать четвертым и тридцать пятым номерами, – Канаяма-бико-но ками (Юноша-Бог Рудной Горы) и Канаяма-бимэ-но ками (Дева-Богиня Рудной Горы) возникли, пардон, из рвотных масс, исторгнутых Идзанами. Стошнило ее не просто так, а по причине тяжелой болезни – тридцать третьим она родила Хи-но-ягихая-о-но ками – Бога-Мужа Обжигающего и Быстрого Огня – и он, выбираясь наружу, так опалил ее влагалище, что о вагинальном сексе и рождении детей традиционным способом Идзанами пришлось забыть. Спустя некоторое время Идзанами удалилась в царство мертвых Ёми-но куни (Страна Желтых Вод), где сделалась владычицей и сменила образ, превратившись в кишащее червями чудище. Но это уже совсем другая история...

Папа, которая мама

Мифология полинезийского народа маори сообщает, что Ранги, отец-небо, и Папа, мать-земля, возникли из пустоты в абсолютном мраке. Впрочем, Ранги все равно разглядел где-то далеко внизу обнаженную Папу и воспылал к ней страстью. Подгоняемый либидо, он устремился к объекту своего обожания и поднес Папе многочисленные подарки, среди которых были и растения, и рыбы, и насекомые... Всем этим Папа с удовольствием себя украсила, тем самым послав Ранги недвусмысленный сигнал, что не имеет ничего против любовного с ним союза. Ранги возлег на Папу, и они сплелись в жарких объятиях – столь тесных, что передавили многие – только что презентованные – существа и растения; из последних уцелели только вьющиеся по земле, то есть по телу Папы, сорняки.

Акт любви сильно затянулся, он продолжался столько, сколько, по мнению маорийского мифа, человек не в состоянии ни вообразить, ни осмыслить; поэтому мы даже и не будем пытаться. Не исключено, что Ранги и Папа в этом плане переплюнули Геба и Нут, с которыми у них немало общего. Так же как и их древнеегипетские коллеги, полинезийские боги сочетали приятное с полезным и народили за время соития немало детей; правда, в отличие от Нут, у Папы отсутствовала склонность к каннибализму, да и вообще, судя по всему, она имела мягкий характер и попустительствовала своим отпрыскам. А что касается Ранги, то он, похоже, и вовсе не занимался детьми, все внимание уделяя любимой супруге.

Такое отношение к воспитанию подрастающего поколения ни к чему хорошему не привело. Рожденные Ранги и Папой детишки, все, как на подбор, сыновья – бог лесов и птиц Тане, бог культурных растений Ронгоматане, бог моря Тангароа, бог диких растений Хаумиа-тикетике и бог войны Туматауэнга, – ни во что родителей не ставили и мечтали как можно скорее зажить самостоятельной жизнью. И то, что еще один их сын, бог ветра Тафириматеа, думал иначе, сути дела не меняло.

Конечно, сыграли свою роль и условия существования братьев: они жили в тесноте и кромешной тьме, заключенные между телами Ранги и Папы, и в постоянном опасении за свою жизнь вынуждены были ходить на четвереньках, используя складки местности, то есть тел, продолжающих совокупляться родителей. Ясно, что рано или поздно – пусть даже время тогда в Полинезии и текло за пределами человеческого осмысления – что-то должно было поменяться.

И вот однажды молодые боги собрались на совещание. Мнения их разделились: полярные точки зрения представили брутальный Туматауэнга, желавший без затей зарезать Ранги и Папу, и Тафириматеа, предложивший оставить все, как есть. Но тут на авансцену выступил Тане – его компромиссный план сводился к тому, чтобы сохранить родителям жизнь, но при этом навсегда разлучить их: «Сделаем так, чтобы Небо было чуждо нам, но позволим Земле оставаться близкой к нам, как нашей заботливой матери». Рон-гоматане, Тангароа, Хаумиа-тикетике и Туматауэнга с ним согласились и по очереди попытались оторвать отца от матери, но ничего у них не вышло. Ничего поначалу не получилось и у Тане, который поднялся с четверенек, выпрямился, подобно новозеландской сосне каури (которая, по мнению исследователей полинезийского фольклора, как и все стремящееся ввысь, тоже должна вызывать ассоциации фаллического свойства), и уперся руками в тело отца. Потерпев неудачу, он лег спиной на грудь Папы и ногами оттолкнул что было сил Ранги. Отец-небо поддался и отодвинулся от матери-земли, но их все еще связывало натянувшееся, как струна, крепкое «сухожилие» (в смягченном варианте русского перевода легенды о маорийском сотворении мира это «сухожилие» стыдливо заменено «руками»).

Таким образом, Ранги как бы парил над Папой, и продолжаться это могло бесконечно, но тут, как гласит миф, подпрыгнул бог войны Туматауэнга – именно подпрыгнул, из чего следует, что он владел приемами восточных боевых искусств, – и с размаху врезал по «сухожилию». Оно с треском лопнуло, хлынула кровь (из которой образовалась красная охра, применяемая ныне маори в смеси с акульим жиром для телесной раскраски), и Ранги стал стремительно отдаляться от супруги, а она задрожала, застонала, и стоны ее делались все громче, перерастая в оглушительный крик. И одновременно во всем в пространстве, которое появилось между отцом-небом и матерью-землей, поднялась страшная буря, в него ворвался свет, и братья впервые увидели прекрасное тело матери...

Папа была столь хороша, что, согласно многим полинезийским мифам, бог моря Тангароа не удержался и тут же – на виду наблюдавшего сверху это бесчинство Ранги – согрешил с нею, в результате чего родились острова в океане, а затем и первые люди. Другие мифы говорят о том, что первый человек был слеплен Тане из почвы легендарной прародины полинезийцев Гаваики, которую современная наука соотносит с островом Савайи в Тихом океане, или же приписывают сотворение человека еще одному полинезийскому божеству – Тики, смешавшему красную глину со своей кровью. При этом создание первой женщины, которая предназначалась в жены Тики, отводится все-таки Тане. Миф рисует его весьма демократичным творцом: когда дело дошло до гениталий, он устроил целый симпозиум на тему, куда их поместить, и, обсудив последовательно голову, глаза, рот, грудь и прочее, остановился на нижней части живота.

Тане, между прочим, тоже претендовал на тело Папы, но, когда она его отвергла, настойчивости не проявил и пошел, что называется, по рукам. Сначала он сблизился с некой Мумухангой, которая родила от него хвойное дерево тотаро, затем последовательно сошелся с Хине-ту-а-маунга, Ранга-хоре, Нгаоре и Пакоти, однако и тут с детьми ему не повезло – от перечисленных жен народились соответственно рептилии и горные воды, камни, многолетнее травянистое растение кортадерия тоэтоэ и новозеландский лен харекеке. Обжегшись на очередной супруге, неспособной произвести правильное потомство, Тане решил более не доверяться судьбе и изваял очередную жену Хине-аху-оне собственноручно. Правда, и она начала с того, что опросталась яйцом, из которого вылетели все известные в полинезийских краях птицы, но затем все-таки родила уже почти отчаявшемуся мужу дочь Тити-капакапу, причем сразу в виде взрослой женщины.

Другая версия этого мифа гласит, что Тане, вылепив себе из глины жену Хине-аху-оне, произвел с ней дочь Хине-титаму, а затем, отставив жену, взял Хине-титаму в супруги, причем та не знала, что выходит замуж за собственного родителя. И только нарожав от Тане кучу детей, она выяснила горькую правду и бежала от развратного отца в подземный мир, сиречь царство мертвых, По, где под именем Хине-нуи-те-По стала богиней, которой подвластны все умершие маори. В этом качестве, озлобленная на весь мир, она натворила множество черных дел, а когда в По, дабы победить смерть, явился полинезийский культурный герой Мауи, она то ли перекусила его пополам, толи задушила влагалищем – миф на сей счет имеет варианты...

Если же вернуться к Ранги и Папе, то они, отдалившись по желанию детей друг от друга, пребывают в неизбывной тоске. Проявляется она в том, что Ранги плачет, орошая Папу дождем, а Папа то и дело вздыхает, и туман, возникающий при этом, поднимается к Ранги. Кстати, многочисленные звезды, которыми Ранги сияет ночами, – это подарок разлучника Тане, который таким образом, надо полагать, пытался загладить свою вину перед отцом. Простил ли сына Ранги, не известно. А вот маори не только ни в чем не винят Тане, а даже очень его почитают – за то, что его стараниями возникло пространство, где маори сейчас и обитают. Одним из знаков их благодарности богу лесов и птиц стало то, что самое большое дерево каури в Новой Зеландии высотой более пятидесяти метров и обхватом почти в четырнадцать – не забудем про ассоциации фольклористов – носит имя Тане Махута, что в переводе с языка маори означает «Первое воплощение Тане».