Текст книги "Прыгалка"

Автор книги: Владислав Крапивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Бабка Лександра стенала полдня. Её причитания услышала вернувшаяся с уроков Славка – она жила по соседству. Славка всегда жалела бабку Лександру. Та была вредновата, но ведь не от хорошей жизни. Коротала свой век одна, дети давно разъехались, муж утонул десять лет назад на рыбалке (тогда несколько человек погибли во время шторма). Славка попыталась, как могла, утешить бабку. Помогла собрать опасную стеклянную россыпь и нашла среди осколков гранёную пробку. Очень даже знакомую… Заодно Славка выслушала рассказ о малолетнем налётчике.

– Сгоряча-то не разглядела, как надо. Помню только, что задница широкая, да штаны полосаты…

«Ясно, чья задница, – подумала Славка. – А в школе будет врать, что лежат дома с больным животом…». Она не стала выдавать злодея, но и спускать ему такое бесчинство не хотела. Увидав Кранца бредущим по улице, велела:

– Иди сюда, прогульщик.

А Кранец вдруг будто вспомнил про какое-то срочное дело и ударился в бега.

Дальнейшее известно…

Подошёл старший во всей «маячной» компании – Слон. Взъерошил пятерней кудлатую голову Икиры, положил ему растопыренные ладони на коричневые плечи. Икира улыбнулся, запрокинул лицо, теменем прижался к обтянутой тельняшкой груди Слона. Слон стал слушать Славкин рассказ и вникать в события. Все, наконец, повернулись к нему: что скажет самый авторитетный и рассудительный из собравшихся?

Слон сказал:

– Ну, дела в таверне «Рыжий кит»… Славка, ты отдай ему джольчик-то… А ты, Померанец, больше так не мудри. Джольчики вранья не любят, понимать надо…

– Я не… то есть да… то есть не буду… – Кранец запыхтел с облегчением.

Но Славка безжалостно сказала:

– Не отдам. Пусть сначала пойдёт к Лександре Панасьевне и попросит прощенья.

Это решение, однако, ни у кого не нашло понимания.

Даже круглая Галка Череда возразила подружке:

– Это же тебе не школа: «Марья Гавриловна, простите, я больше не буду на уроке хрюкать…».

А Слон рассудил:

– Ну, пойдёт, ну попросит… Простит она его сразу или сперва взгреет, какой толк? Посуду всё равно не вернёшь…

– Да соберу я ей другие банки, – надуто пообещал Кранец. – Только на двор не понесу, оставлю в мешке у калитки. А то опять за ухи… Или узнает меня, тётке Ганне настучит, а та опять же за ухи… Сил уже нету…

– А макитра? – Славка ехидно склонила голову к плечу. – Ты её что, по кусочкам склеишь? Или где-то украдёшь такую же?

– Дура… – сказал Кранец.

– Может, я и дура, а…

– Славка, уймись, – велел Слон. – Чего ты вертишься, как голой ж…й на муравейнике…

– Хулиган, – с достоинством заметила Славка.

Слон продолжал:

– У меня дома есть такая посудина, только гладкая. Вот если бы кто-то расписал…

– Мы распишем! – тут же взвились Пиксель и Топка. Они готовы были разрисовывать всё, что угодно: страницы в дневниках, асфальт на автостанции, побеленные заборы и воздушных змеев, которых запускали на склонах Фонарного холма. В школьном коридоре они расписали стену картинами подводного царства. Директор Юрий Юрьевич объявил им благодарность – за художественное мастерство – и поставил двойки по поведению – за то, что рисовали без спросу. Правда, назавтра двойки отменил…

– Мы ей таких петухов намалюем, хоть на выставку! – вертляво пообещал Пиксель.

– Ну и отбой авралу, – подвёл итог Слон. – Славка, отдай джольчика Померанцу.

Славка сердито сунула Кранцу пробку и вдруг повернулась к Марко.

– А ты…

– А что я? – сразу ощетинился Марко. Почуял, что Славке мало разборки с Кранцем, хочется чего-то ещё. – Я банок не бил и в сад не лазил… – Потом добавил игриво, чтобы задавить в себе шевельнувшуюся досаду: – И вообще я весь хороший… только голодный с самого утра…

Круглая Галка тут же передёрнула с бока на живот холщовую сумку с отпечатанным на ней фрегатом «Херсонес».

Она всегда ходила с этой торбочкой через плечо, потому что была вся из себя такая хозяйственная. Достала посыпанную сахарной пудрой плюшку:

– На…

Марко без церемоний вцепился в плюшку зубами. Она была немного чёрствая, но всё равно уж-жасно аппетитная…

– Галка, спасибо, а то чуть не помер… – И глянул на Славку: «А тебе-то чего от меня надо?»

Та опять наклонила к плечу голову, сквозь белобрысые прядки воткнула в Марко непонятные глаза. Кошачьи какие-то. Не поймёшь – то ли зелёные, то ли жёлтые, то ли табачного цвета… «До чего вредная…», – подумал Марко. Без особой, впрочем, сердитости.

Славка сладким голосом спросила:

– А почему ты, Маркуша, не принёс вчера на Камни книжку «Привидение в старой гавани»? Сам обещал, а сам…

На пустыре за домом Слона лежали несколько глыб ракушечника, это место и называлось «Камни». Здешняя компания иногда собиралась на Камнях, чтобы поболтать или почитать какую-нибудь книжку про всякие таинственные дела. Сейчас, когда почти не работали телевизоры, это случалось особенно часто.

– Я же сказал: принесу, если найду. А раз не нашёл… Евгения дала её кому-то в своём классе…

– Забыл, наверно, а теперь Евгения виновата, – непримиримо заявила Славка.

– Мирослава, чего ты вяжешься к человеку, – тормознул её Слон.

– Да… – Марко облизал с губ крошки от плюшки. – Ладно, я пошёл. Всем салют…

– Стой-замри! – вдруг велела Славка.

МАРКО РАССКАЗЫВАЕТ…

Марко замер на миг. Потом заулыбался:

– А вот фиг тебе. У меня джольчик…

– А вот и врёшь! Все знают, что старый джольчик ты посеял в столице. А новым не обзавёлся! – кошачьи глаза смотрели, как сквозь белую траву, будто из засады…

– А вот и обзавёлся! – Марко вытащил из кармана и положил на ладонь медаль с морским коньком. – Гляди!

Все опять вытянули шеи.

– Пфы! – моментально отозвалась Славка. – Это сувенирная бляшка из киоска!

– Сама пфы!.. Мне её один матрос подарил. За то, что я ему помог… в одном деле… – Марко понял, что чуть не разболтал секрет. Прикусил язык.

– Что за матрос? – тут же подпрыгнул любопытный Кудряш.

– В каком деле? – сунулся и осмелевший Кранец.

– Мало ли в каком… – помрачнел Марко. – Это наши дела, не для всякого…

– Контрабанду, что ли, помогал переправить? – хмыкнул Слон.

Пришлось объяснить:

– Никакую не контрабанду, а письмо… Он сам не мог, потому что… очень торопился. Вот я и отнёс на почту. Это его матери, чтобы не волновалась… Если не верите, спросите у тёти Тамары…

Кажется, ему поверили. Но Славка тут же сказала:

– Ха, отнёс письмо? Подумаешь, геройство! И за это – джольчик?!

Отступать было некуда.

– Смотря как отнести! Пришлось лезть по обрывам. Больше мили… А почему, не скажу. Так было надо.

То, что «пришлось лезть» из-за собственной дурости, Марко объяснять не стал. Пусть гадают, какая была причина.

Слон прошёлся по Марко глазами (по мятой рубахе, по царапинам и коленям со следами ракушечной пыли) и заметил:

– Похоже, что правда… А давно это было?

– Только что! Ну, с час назад…

У Слона подпрыгнули белёсые брови, а Славка торжествующе завопила:

– Ух и врёшь! В это время по обрывам с крейсера из пушек палили! Сам знаешь! Сунуться было нельзя нисколечко! А кто сунулся, тот бы помер с перепуга!

Марко всех обвёл взглядом. Теперь, кажется, не верил никто. И, стараясь говорить невозмутимо, он объяснил:

– А я сунулся. И не помер… Я же не знал, что будут стрелять. А снаряды ложились далеко. Я переждал, а потом уж перешёл через это место… Там так противно воняет взрывчаткой, будто кислятиной…

Икира вдруг тихонько спросил:

– Страшно было?

– До обалдения, – без хитрости сказал Марко, и опять ощутил запах снарядной начинки.

Похоже, что на этот раз все снова поверили. Но опять же, кроме Славки.

– Врёшь, – небрежно заявила она, глядя поверх головы Марко.

Ну, что с ней было делать?

– Не вру. Вот… – Марко глазами отыскал за тополями блестящий церковный крест, расправил плечи и перекрестился на него.

Но и это не убедило Славку.

– Не считается. На тебе ведь нету крестика…

Это правда, крестик Марко не носил, как-то не привык. Но…

– Я же всё равно крещёный! При рождении!

– Не считается, – снова сказала Славка.

Тогда Марко взглянул на Икиру. Тот всё ещё стоял впереди Слона, прижимался к нему спиной. И смотрел на Марко с пониманием.

– Икира! Вру я или нет?

Здесь надо сказать про Икиру.

Это был тощенький третьеклассник с лиловыми, как сливы, глазами. Серьёзный такой. Вообще– то звали его Иванко Месяц, но это лишь для школьного списка. А для всех в посёлке он был Икирой.

Те, кто не знают, могут подумать, что это японское имя. А на самом деле всё проще.

В Фонарях и в окрестностях растёт у заборов и на обочинах мелкая травка с таким названием. С крохотными, как маковые зёрнышки, лиловыми цветами, с мелкими листиками. У неё слабый горчичный запах. Листики по форме напоминают брусничные, но по цвету отличаются. С изнанки – серовато-зелёные с бурыми пятнышками, а с лицевой стороны – блестяще-коричневые. Вот таким коричневым (гораздо темнее других здешних пацанов) был Иванко. Отсюда и прозвище.

Волосы Икиры, если бы они, как у всех фонарских ребят, не выгорали на солнце, выглядели бы, наверно, рыжевато-русыми. Но догадаться об этом было можно лишь случайно – когда из-под отросших локонов появлялась на свет уцелевшая от южных лучей прядка. А так вся его «лохматость» была как у остальных – цвета очень светлой шлюпочной конопатки…

Из всей одежды Икира признавал только парусиновые шортики. Правда, были они всегда отглажены и сверкали такой рафинадной белизной, что на солнце слепили глаза. Да, было ещё ожерелье-джольчик из древних стеклянных бусинок, дырчатых камушков и мелких ракушек. Икирина мама заведовала библиотекой в поселковом клубе (в нынешние времена – почти всегда пустой). Она приучила сына к чтению, но приучить его к «цивилизованному образу жизни» так и не сумела. А где папа, не знал никто. Давно уже обитал сам по себе в северных глубинах Империи…

Лишь отправляясь в школу, Икира надевал рубашонку и клеёнчатые босоножки. А в холодные времена поверх летнего наряда натягивал – как длинный бушлат – суконную мамину кофту со стеклянными пуговицами. Но из-под кофты всё равно дерзко торчали коричневые птичьи ноги. Учительницу Анну Герасимовну это вначале пугало и раздражало. Но директор Юрий Юрьевич ей сказал:

– Оставьте вы его жить, как хочет. Это не просто ребёнок, это явление здешней природы. Как горный дубняк на скалах, как чайки или треск цикад…

И Анна Герасимовна успокоилась. Тем более, что Иванко Месяц не дурачился на уроках и не получал двоек…

Икира никогда не врал. Если не хотел отвечать на какие-то вопросы – просто молчал. Смотрел в сторону и перебирал на ребристой груди камушки и бусины ожерелья. А ещё Икира всегда чувствовал, если неправду говорили другие. Нет, он никого не разоблачал (не то, что вечная правдолюбица Славка). Но по глазам его было понятно: он всё видит и понимает. Поэтому старались при нем не врать.

– Ты – детектор лжи, – сказал ему однажды Слон. Икира шевельнул колючими плечами, словно хотел сказать: «Я же не нарочно…»

И вот сейчас шестиклассник Марко Солончук глянул на маленького Икиру с надеждой на окончательную справедливость:

– Вру я или нет?

Икира сказал сразу:

– Ребята, Марко не врёт!

Вопрос был решён. Славка фыркнула, но больше не спорила. И все ощутили облегчение.

Все… кроме Марко. В нем, словно косточка сливы в пищеводе, засела досада. Потому что это ведь не он доказал свою правду. Спасибо Икире, но… получилось, будто Марко спрятался за третьеклассника, заставил его защищать себя, а сам оказался слабаком.

Он сбросил ранец, поставил у ног.

– У меня есть ещё доказательство…

В самом деле, зачем прятать находку? От кого? От давних приятелей, с которыми почти всю жизнь прожил в этом посёлке? Он с самого начала понимал, что не будет её скрывать. Ведь хочется же похвастаться! А теперь – самый подходящий случай.

Марко сел на корточки, откинул крышку. Снизу вверх глянул на всю компанию.

– Вот… Взрывом отвалило пласт, а там, под ним, – остатки дома. Стенка… И я нашёл это… – Он размотал платок. Взял девочку на ладонь…

Фонарские мальчишки и девчонки были жителями древнего края. Каждому не раз приходилось видеть осколки старинных амфор и статуэток, куски мрамора с обрывками непонятных надписей. До недавних дней в здешних камнях часто копались археологи. При поселковом клубе был маленький музей, где хранились находки, которые делали местные жители. В позапрошлом году, правда, когда сменилась очередная власть, все экспонаты увезли в главную Приморскую галерею…

Увидев девочку, Топка и Пиксель одинаково присвистнули. Все столпились вокруг Марко. Никто не потянул к находке руки, просто смотрели.

– Артефакт… – задумчиво сказал Слон. Он был простецкий с виду, но знал немало. Никто, кроме Марко (и, может, ещё Пикселя и Топки), не понял сказанного слова, и потому уважительно молчали. Икира присел рядом с Марко на корточки. Мизинцем коснулся пальчика на ступне девочки. Глянул в лицо Марко, шевельнул губами:

– Она… танцевала, наверно. Да?

– Скорее всего, что так, – согласился Марко. – Той ногой, которой сейчас нет, стояла, наверно, на пальчиках. А эту согнула, будто… птаха перед взлётом… – Он смутился, сам не зная отчего.

– А почему «она»? – вдруг насупился Кранец. – Может, это пацан…

– Олух, – добродушно проговорила круглая Галка. – Приглядись…

– А чего… Я пригляделся. На груди никаких… признаков.

– Балда, – с высоты своего роста сказал Слон. – Она же ещё ребёнок…

А Славка, у которой тоже не было «никаких признаков» развернулась на пятке и длинной исцарапанной ногой дала Кранцу пинка. Кранец снёс это молча.

Матвейка Кудряш присел рядом с Икирой.

– Смотрите, кулачок сжат. Наверно, она что-то держала в нем. Даже дырка под пальцами…

В самом деле, в кулачке было крошечное отверстие – как в бусине для ожерелья.

– Держала хворостину, – сообщила Славка. – Для мальчишек, у которых дурацкие языки… – Она поправила под футболкой юбочку и, кажется, примерилась для нового пинка. Кранец тяжело отпрыгнул.

Любопытный Матвейка нагнулся пониже.

– Интересно, а что было в другой руке? Которой нету…

– Ничего, наверно, не было, – с ласковой ноткой сказала Галка. – Ладошка, будто крылышко…

– Нет, было, – возразила Славка. – Вторая хворостина. Потому что одной, для некоторых дураков мало…

– Хватит тебе… – вполголоса велел ей Слон.

Теперь уже все кружком сидели над крохотной девочкой (и Славка присела). В глиняной танцовщице ощущаюсь движение и… слегка лукавая загадка: как по-вашему, кто я?

– Наверно, красивая была, когда… неразбитая, – шёпотом сказал Пиксель, который любил всё красивое. – Когда с головой…

– Она и сейчас красивая, – заступился Марко за девочку. – В Париже, в одном музее, стоит мраморная богиня победы, Ника Самофракийская. У неё совсем нет головы, а всё равно все любуются. Потому что в ней это… порыв. Даже складки на платье будто шевелятся от ветра…

– А у Венеры Милосской в том же музее, в Лувре, рук нет, – напомнил Слон. – А всё равно считается, что шедевр мировой красоты… Потому что у человека есть воображение… чтобы добавить недостающее.

Матвейка Кудряш поскрёб голову и огорчился:

– У меня его нету… воображения. Не могу представить, какое было у неё лицо…

Марко опять, как на берегу, представил лицо Юнки Коринец. И снова застеснялся сам себя. Пробурчал:

– Красивое было. В древности все лица на скульптурах были красивые…

– Интересно, она от снаряда разбилась или в давние времена? – спросил Пиксель.

– Конечно, в давние, – сказал Марко. – Снарядом только отодвинуло пласт. А она лежала там давно, будто в упаковке. Там в пыли даже отпечаток остался. Можно слазить, посмотреть…

– Я вот вам слажу, – увесисто пообещал Слон. – Кто сунется, тому во! – Кулак у Слона был убедительный.

– А чего! – вдруг возмутилась Славка. – Не командуй, каждый имеет право…

– А «Полковник» имеет право снова шарахнуть по берегу. Мало тебе?

– Это они по мне шарахнули! – весело сообщил Марко. – Я когда пробирался там, плюнул в их сторону. А они ка-ак дали! И просигналили, что это в ответ…

– Врать-то – не брюхо «абажурке» лизать, – заметил Слон.

– Икира, скажи: я вру? – сейчас Марко уже всерьёз верил, что так и было.

– Марко не врёт, он просто не знает, – сказал Икира.

– А по правде это «копчёные» парни виноваты, – объяснил Слон. – Они там на плоской скале нарисовали початок с ихнего флага. Пятиметровый. И написали ещё: «Приглядись-ка – это пи…»

– Слон! – сказала Славка.

– А я чего? Это они…

Марко не хотел полностью отказываться от заслуг.

– Ну и что? А мой плевок, может, был последней каплей…

– И правда… – вдруг поддержала его Славка. Кажется, первый раз в жизни. Чудеса…

Славка будто позабыла свою колючесть. Она сидела на корточках справа от Марко и, похоже, хотела о чем-то спросить. И спросила шёпотом. Про девочку:

– Ей, наверно, тысяча лет, да?

– А может, и две, – ответил вместо Марко Слон. – Хорошо бы её Пекарю показать. Пек в таких вопросах профессор…

– Давайте покажем! – подскочил любопытный Кудряш.

Слон рассудил:

– Тут уж как Марко решит. Это ведь он девицу откопал…

Марко не возражал. Да, надо показать! Пек – он же, в самом деле, не только журналист, но и археолог. Вдруг раскроет какую-то тайну? Тайна была, Марко чувствовал это всё сильнее.

– Только я схожу домой. Одной плюшкой сыт не будешь…

Дома ему влетело от сестры. Она взялась за Марко прямо на пороге.

– Где тебя носит?! По всему берегу из пушек палят, а ты…

– Не по берегу, а только по мне. И не попали.

– Зато я сейчас попаду… – В руках у Евгении был рисовый веник. – Совести у тебя нет! Мама чуть с ума не сошла… Ну-ка, поворачивайся!

– Спятила, да? Ай… Ну, только не черенок!.. Мама, чего она! Я голодный, а тут вместо обеда дамская агрессия!

– Мало тебе ещё, – сказала мама из кухни с облегчением. – Агрессия… Уху греть или будешь холодную?

ПЕКАРЬ

Встретиться с Пекарем в тот день не удалось. Когда пришли на двор Тарасенковых, дед сказа что квартирант с утра укатил куда-то на тарахтелке. Тарахтелка – это был мопед, который Пекарь прямо здесь, в посёлке, собрал из всякого утиля. Он был мастер на все руки.

Имя у него было Никанор, фамилия – Кротов-Забуданский (так он сам говорил; возможно, дурачился). А прозвище Пекарь получил Никанор за внешность альбиноса. Был он длинный и тощий, как Тиль Уленшпигель (про которого Марко прочитал в столице замечательную книгу) и весь будто посыпанный мукой. Южный загар к нему не приставал. Длинные растрёпанные волосы белые, как у здешних мальчишек, но не от солнца, а «от природы». Соседская, тоскующая по женихам девица Изабелла Пущик сказала про него частушку – она слышала её от бабушки, живущей в северной Вятской губернии.

 
– Ох-ох, не дай бог
С пекарями знаться —
Руки в тесте, нос в муке,
Лезут целоваться.
 

Целоваться ни к Изабелле, ни к её подружкам Никанор не лез, у него хватало других дел. И. видимо, за это девицы подхватили прозвище, разнесли по Фонарям. И оно приклеилось. Никанор был не против. Тем более, что скоро «Пекарь» сократился до «Пека».

Пек постоянно ходил в широченной, разорванной на плече тельняшке, в обрезанных джинсах с бахромой у колен. В пляжных шлёпанцах. Всегда с неунывающим лицом. Лицо было очень худое, но с разлапистым носом и широким ртом. С бледно-синими глазами в белёсых ресницах. С таким же белёсым пушком на подбородке. Можно было бы подумать: совсем простецкий парень, если бы не его звания доцента, корреспондента и какого-то там «референта».

В Фонари он приехал в конце зимы, с археологической экспедицией, состоявшей сплошь из шведов и англичан. Экспедиция начала что-то копать на берегу Сайского лимана. А когда стали появляться признаки конфликта между Империей и НЮШем, заграничные специалисты быстренько упаковали свои клетчатые портпледы и укатили в Ново-Византийский международный аэропорт. Это случилось как раз в те дни, когда вернулся Марко.

Пек не укатил. Ребятам, с которыми он успел завести дружбу, Пек спел:

 
– Не нужен мне берег турецкий
И Африка мне не нужна…
 

Спросил:

– Слыхали такую старинную песенку?

Ребята не слыхали.

– Понятно… – покивал Пек. – Каждое поколение поёт по-своему. Но есть, сеньоры, и вечные ценности…

– Доллары? – догадливо спросил Кранец-Померанец, и Слон дал ему лёгкого тычка.

А Пек разъяснил:

– Доллары отнюдь не вечное явление. До них были динарии, таланты, пиастры, талеры и всякий другой мусор. Возможно, скоро на смену долларам придут юани или червонцы, но это ничего не изменит на планете. Потому что главные ценности не в валюте, а в сокровищах духа. В мраморе Микеланджело, сонатах Бетховена или… в маминых колыбельных песнях… Икира, я правду говорю?

– Да, – шепнул Икира. Про Микеланджело и Бетховена он едва ли слышал, но мамины песни знал и Пеку верил…

– Вот… – сказал Пек. – А одна из главных ценностей – это ощущение гармонии бытия и единства с окружающей средой. Для меня такая среда – здесь. В ней буду я пребывать, пока не откопаю па здешних берегах неведомый миру шедевр или не напишу увлекательнейшую книгу…

– Про что? – не удержался от вопроса Марко.

– Про вас, – ответил Пекарь. Кажется, всерьёз.

Иногда он целыми днями бродил в одиночестве по окрестностям Фонарей. Или с утра до вечера сидел в саду Тарасенковых с ноутбуком на коленях, щелкал по клавиатуре. Или покачивался в гамаке, водрузив на голову большущие черные наушники и закрыв глаза. Слушал новости.

У Пека был какой-то хитрый мобильник-приёмник, на который не действовали глушители. «Связь через его величество Космос», – объяснял Пек и насмешливо указывал костлявым пальцем в зенит.

Новостями Пек делился с ребятами, когда они приходили к нему в сад или собирались у Камней. Ничего особо интересного в мире не случалось. Нашли, было, базу пришельцев на каком-то тибетском плато, но потом оказалось – враньё. А, в общем-то, всё, как обычно: воевали, воровали, взрывали. Учёные строили ускорители атомных частиц и выводили на орбиты великанские телескопы, но похоже, что это было надо лишь самим учёным… Могучие наводнения залили половину Европы, широченные пожары бушевали в Америке, но дикторы главным образом вещали о финансовом кризисе, ценах на нефть и семейных скандалах кинозвёзд.

В Империи лопались плотины электростанций.

У Пекаря иногда темнело лицо.

– Никуда не поеду отсюда, – сказал он однажды. – Планета вздрагивает, не выносит человеческой глупости. И здесь у вас не самое опасное место. Несмотря вон на ту клизму в заливе…

Однажды после школы Марко заглянул к Пеку один, без ребят. Пек с наушниками сидел под яблоней. Глянул на гостя, поднял палец: подожди, не мешай. Потом улыбнулся:

– Душевная музыка. Послушай… – Отцепил от дужки один наушник, протянул Марко. Тот прижал его к щеке. И…

Этот была музыка струнного квартета, которую Марко слышал в столице. Когда был с Юнкой на детском празднике… Марко тихо сел в траву.

– Впечатляет? – сказал Пек.

Марко кивнул.

Мелодия кончилась. Они с минуту сидели молча. Марко хотел спросить, чья была музыка, но почему-то не решился.

– Пек, это у тебя на диске?

– Нет, выловил в эфире. Нечаянно…

– Значит, глушители на твой прибор совсем не действуют? – уточнил Марко.

– Хы… – гордо сказал Пек.

– Пек… – Марко застеснялся своего нахальства, но сдержаться уже не мог. – А можно я… мне… позвонить по твоему мобильнику? Больше ни у кого не работают. А мне… очень надо…

Пек сказал сразу:

– На здоровье… – и протянул чёрную коробку с крупным экраном на откинутой крышке. – Вот кнопка выхода в Космосеть. А после сигнала – как обычно. Действуй…

«Действие» не принесло успеха. Два номера – с нолём и с пятёркой на концах, которые не отзывались в прежнее время, не ответили и сейчас. То есть, один откликнулся беспомощными длинными гудками, а второй механическим голосом: «Данный телефон временно отключён…». Марко подержал мобильник у щеки и, глядя в сторону, протянул Пеку:

– Спасибо…

– Не горюй…

– Я не горюю, – соврал Марко.

– Девочка? – тихонько спросил Пек.

– Да… – шепнул Марко.

– Ты не торопи события. Она тебя найдёт сама…

Это было за три дня до того, как Марко попал под обстрел.

На следующий день после обстрела вся компания снова пришла на двор к Тарасенковым. И опять оказалось, что Пека нет, ездит неизвестно где.

– Хоть бы поломалась его керосинка, – обидчиво пожелал Матвейка Кудряш.

Пошли на своё место, у Камней. Поболтали о вчерашнем. Слон сказал, что сумел поймать по телеку часть имперских теленовостей и узнал, что правительство регента отправило НЮШу решительный протест по поводу «безжалостного обстрела мирного населённого пункта».

– А нюшки что? – спросил Кудряш.

– А они говорят: не надо было плеваться, – сказал Слон и посмотрел на Марко.

Марко не ответил. Было почему-то грустно.

В этот момент подкатил с треском и керосиновым чадом Пекарь. Уронил в бурьян мопед, встал над всеми.

– Говорят, что вы, господа, зачем-то ищете меня второй день…

– Да! – вместе подскочили Пиксель и Топка. – Марко нашёл древнюю редкость!

– Великий Марко Поло, выкладывай! – У Пека азартно шевельнулись ноздри.

Марко так и носил девочку в ранце (в нем, в твёрдом, она не разобьётся). Достал, начал разворачивать платок. Было почему-то неловко, будто он при всех раздевает её. Глупо, конечно. Ведь не голая же, в юбочке, а всё равно… Может, потому, что приходится открывать её увечья?

– Вот, – насуплено выговорил он. Постелил мятый платок на обломок ракушечной плиты, положил на неё терракотовую фигурку. У неё беззащитно торчала согнутая ножка. Все примолкли, только трещали в солнечной тишине цикады.

Пек упёрся в плиту ладонями, низко нагнулся над девочкой.

– Ва-а… Ой-ёй-ёй… Марко, где ты её откопал?

Марко сумрачно, однако без утайки рассказал про всё, что случилось. Упомянул, уже подробнее, и про матроса, и про медаль, и про письмо. От Пека чего скрывать. И от ребят тоже… Впрочем, история с матросом никого не заинтересовала. А вот находка… Все ждали, что скажет Пек.

– Похоже, что херсонесская культура, – объявил он, разгибаясь. – Возможно, ещё дохристианский период… Подождите-ка… – Пек нацелился на девочку мобильником, в котором, конечно же, была мощная фотокамера. Спохватился, глянул через плечо:

– Марко, можно?

– Можно…

Пек сделал несколько снимков. Осторожно повернул девочку на бок, пощёлкал снова. Потом поснимал с другого бока, со спины…

– Я пошлю эти кадры в Институт археологии, знакомым специалистам. Они разберутся, что к чему… – И спохватился опять: – Марко, можно послать?

– Да можно, можно, – нервно сказал Марко. – Только…

– Что?

– Имейте в виду, девочку я никому не отдам.

Пек покивал:

– Само собой. И не надо. По снимкам в институте сделают копию. И, может быть, даже реконструкцию. Понимаете, о чем речь?

– Не-а… – сказал Кранец.

– Компьютеры могут перебрать миллиарды вариантов и рассчитать, как девочка выглядела, когда была неразбитой. И сделать голографический снимок.

– Какой снимок? – удивился Икира.

– Объёмную фотографию, – объяснил Слон, и растрепал у Икиры волосы. – Как на стереоэкране… Только непонятно, Пек…

– Что непонятно?

– Если это можно, почему не сделают стерео-снимки Венеры Милосской? Или Ники Самофракийской? Чтобы люди знали, какие они были, когда целые…

– Делались попытки, – покивал Пек. – Мало того, по снимкам пытались даже в натуре восстановить руки Венеры и голову Ники. Но искусствоведы такие опыты не одобрили – сказали, что это вроде бы насилие над культурой и человеческой историей. Нельзя, мол, подменять искусство суррогатом…

– Чем подменять? – спросил Кранец.

– Жвачкой вместо шоколада, – объяснила ему, бестолковому, Славка. И Марко мысленно одобрил точность этого сравнения.

Славка сидела напротив Марко, метрах в двух и порой вскидывала на него белёсые, как у Пека, ресницы. Словно чувствовала себя виноватой за вчерашние придирки. Она была сейчас не в пиратской футболке и юбке, а в белом платьице с рукавами-крылышками.

«Да, нельзя подменять суррогатом…». Но всё же очень хотелось увидеть, какой девочка была до того, как пострадала…

– Можно всё-таки попробовать… – сказал Марко. – Чего такого… – и несмело пошутил: – Искусствоведы не узнают…

Пек опять покивал:

– Да, я попрошу. Там понимающие люди… Труднее всего будет с лицом. Как угадать, какое оно должно быть?

«Знаю, какое!» – сразу подумал Марко. И… вдруг понял, что не помнит Юнкиного лица!

Волосы помнил, голубой блеск глаз, сложенные в улыбку губы. А вместе… все черты смывались в памяти, как бегущей по стеклу дождевой водой… Ну, что же это такое? Дырявая башка!..» Потом утешил себя: «Ничего, вспомню…»

Пек опять пригляделся к девочке.

– Наверно, танцевала. С какими-нибудь погремушками или кастаньетами.

– Разве тогда были кастаньеты? – спросила Славка.

– Кто их знает…

– А может, в одной руке палочка-стукалка, а в другой бубен, – сказала Славка.

Кранец возразил:

– Тогда, наверно, не было бубнов… то есть бубней…

– Сам ты бубня, – вздохнула Славка.

Пек попросил Марко:

– Ты с ней поосторожнее, с девочкой. Хрупкая…

– Я осторожно… – Марко стал заботливо заворачивать девочку в платок…

Дома он смастерил для девочки подставку. Отыскал пластмассовый стоячок с гнездом для шариковой ручки, воткнул в него огрызок карандаша. На огрызок надел кусочек трубки от волейбольной камеры. В трубку, чуть дыша, вставил обломанную ножку девочки. «Не больно?» Девочка покачалась на упругой резинке и замерла.

Только тогда Марко показал находку маме и Жене.

– Любопытный экспонат, – заметила мама. Где ты его откопал?

Пришлось придумать, что нашёл девочку в бурьяне на месте весенних раскопок.

– Носит тебя, где попало, – сказала мама. Лучше бы правила учил, завтра контрольный диктант.

Это не означало, что мама не понимает сына и не ценит находку. Означало, что у неё куча забот и давно нет известий от папы…

Зато от Евгении Марко скрывать ничего не стал. Та пообещала ещё раз врезать ему веником, однако находкой заинтересовалась:

– Удивительная пластика движений… Жаль, что нет головы.

– Это у тебя нет головы! – обиделся за девочку Марко. – У неё есть! Только… невидимая. Пек обещал сделать реконструкцию

Евгения не рассердилась.

– Реконструкция – это отдельная вещь. А вот если бы прямо на этой куколке… Я читала в Интернете, будто все вещи хранят в себе память о первоначальной форме. Когда-нибудь учёные научат память просыпаться, и можно будет восстановить любой предмет.

– Это живые клетки могут. Называется «клонирование». А тут глина…

– А помнишь мультик про мальчика и глиняную лошадку? Расписную… Она у мальчика разбилась, и он понёс её к соседу-волшебнику. Тот собрал осколки в ладони, подержал, открыл – и лошадка там целёхонькая. Мальчик спрашивает: «Как это получилось?» А сосед: «Надо, чтобы в ладонях была особая теплота…»

Марко не помнил. И насупился:

– Где возьмёшь такого соседа…

Но слова о теплоте в ладонях сразу напомнили другое. Ощущение тоненького Юнкиного плеча и дрожание струнок… Значит, есть же в человеческих ладонях такая вот живая сила! Захотелось взять девочку, охватить пальцами и передать ей своё тепло. И тогда… вдруг…