Текст книги "Русская комедия"

Автор книги: Владислав Князев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Ульк?

Да, теперь можно, но еще чуть-чуть повременим. Нет, не потому, что натерпелись такого страху, аж слов нет.

– Знаю, знаю, чем вы огорчены, мои верные соратники, – прервал нашу геройскую грусть врио. – Снова судьба остановила вас в пяти минутах от подвига. Но победу мы с вами все-таки одержали. Славную, блистательную! Нет больше на Самарской Луке гидры серости и угодничества с ее ужасными драконьими головами, набитыми ложными истинами. Ширятся ряды сподвижников благородного Луки Самарыча, вдохновленных вашим легендарным примером. Что же будет завтра, когда вам выпадет счастье пролить кровь во славу эпохи!

Взгляд его поплыл в завтра, то есть на потолок. И тут мы уже не стали более медлить.

Ульк!

* * *

И тут же скорее… Что? Правильно: опровергать небылицы, вымыслы и домыслы.

Небылицу распространило прежде всего, естественно, Общество трезвости. Но ему, что называется, это на роду написано. А вот попробуйте угадать, кто присоединился к трезвенникам. У кого еще язык без костей и как помело? Сроду не угадаете. Представьте себе, что на сей раз язык распустило… Приволжское районное отделение гормилиции. Мы сразу догадались, что это – от зависти к речной милиции, которая находится тут же, в двух шагах.

Короче, небылица беспардонно утверждает, что некто, по паспорту Венедикт Георгиевич Краснощеков, выскочив из «Утеса», помчал как угорелый. Но вовсе не в сторону Волги, чтобы по льдам устремиться навстречу геройской гибели, а совсем в противоположную сторону. В отделение речной милиции, что тут неподалеку.

– Караул! – закричал он с порога. – Спасите меня от ваших сумасшедших из вашего дурдома «Утес»! Они хотят утопить меня в Волге. Спрячьте меня где угодно! Хоть за решеткой.

Дежурный лейтенант проявил истинно колдыбанскую отзывчивость и охотно отвел нежданного гостя в камеру. Жалко, что ли! Все равно в тот день она пустовала, а это, кстати, даже непорядок. Пусть там хоть кто-то будет. Вдруг начальство заглянет, и в камере – пожалуйста: вроде как задержанный. Всё в порядке.

За решеткой Краснощеков быстро успокоился.

– Вы знаете, зачем я пришел? – хитро улыбаясь, спросил он гостеприимного мента. – Чтобы выпить.

– Тогда, наверное, вам лучше пойти в ресторан, в кафе, в рюмочную, – посоветовал тот.

– Я буду выпивать первый раз в жизни.

– Тогда вы точно по адресу, – согласился лейтенант и проверил замок камеры.

Краснощеков на это не реагировал и попросил офицера сходить в магазин за спиртным.

– Коньяк, виски, джин? – поинтересовался учтивый мент-речник.

– О нет, только «Волжскую особую», – пожелал «задержанный».

Лейтенант так зауважал своего нового знакомого, что немедленно выполнил его заказ и даже собственноручно налил ему стакан. Себе, разумеется, тоже.

«Ульк!» – заглотнул первую порцию колдыбанский подданный широкопятого происхождения. Глаза, естественно, – сразу на лоб, рот – варежкой, нос – красным знаменем, из ушей – дым столбом. Но все-таки жив курилка. И уже слышится, даже через меховую шапку, веселый гул. Это катит по извилинам первая волна знаменитой «Волжской».

Лейтенант – вдогонку за гостем.

– Так что за хулиганы напугали вас? – поинтересовался он взамен закуски.

Вместо ответа Краснощеков неожиданно икнул, потом удовлетворенно крякнул и… Левый глаз его вдруг отчаянно замигал, как волжский бакен, на который прет катер с заснувшим рулевым.

– Напугали? Меня? – удивился Краснощеков. – Ха-ха. Я что, разве трус? Да я сам кого хошь напугаю. Ха-ха! Вы знаете, куда я сейчас собираюсь? На ле-до-ход! Ха-ха?

Он вскочил с места:

– Вот так я буду прыгать по льдинам!

– Вот так я буду работать багром!

– А вот так я буду стоять на вершине тороса!

Он вскочил на тюремный табурет, и тот будто бы даже не упал. Хотя имел вредную привычку рассыпаться на части под каждым вторым задержанным. Особенно во время перекрестных допросов. На сей раз, наверное, тюремный табурет проявил особое уважение к пемзенским самодельным чувякам.

– Смерть будет дышать мне в лицо, но я сумею намять ей бока! – заключил с большим чувством Краснощеков и строго вопросил: – Вы верите мне?

– Как вы можете сомневаться! – возмутился лейтенант. – На Самарской Луке всегда верят на слово.

– Ну что ж, в таком случае прошу налить по второму стакану, – распорядился новоявленный удалец.

Ульк!

Стены задрожали от гула: вторая волна «Особой» катила шальным девятым валом.

– Тсс! – поднял палец вверх Краснощеков. – Вы знаете, где я сейчас был? – продолжал он. – На ле-до-хо-де. Ха-ха!

– Смерть дышала мне в лицо! – не давая лейтенанту опомниться, объявил удалец. – Но я… я смело прыгал по льдинам. Ловко работал багром. Твердо стоял на вершине тороса.

Он вскочил было с места, чтобы продемонстрировать, как посрамил грозную стихию. Но вдруг решительно передумал. Дескать, зачем тратить зря время и силы, когда все и так знают, что Краснощеков бегает и прыгает по льдам не хуже истинных колдыбанцев.

Левый глаз бывшего проЗЛИ, а ныне – ледового ковбоя хитро замигал:

– На Самарской Луке верят на слово. А вот в Москве… даю вам честное слово… не верят даже слезам. Ну? Значит, правы мои друзья-истбанцы: нечего ломить шапку перед всякими столичными светлостями. А то ведь они заломят с вас и голову. Ха! Вам нужна моя голова? Тогда сначала поймайте мою шапку!

И он бросил свой нутриевый малахай вверх. Да с такой силой, что даже потолок милицейского участка подтвердит: окажись тут московские светлости – в глазах у них стало бы темно.

– Мне кажется, что я кидаю шапку в небо не хуже колдыбанских удальцов, – похвалил себя Краснощеков. – Но… в кабинетах столичных светлостей потолки – ух, какие! Выше неба. Не докинешь – скажут, слабак. – Он хлопнул себя по лбу и озарился: – О! Шапку в потолок – хорошо, а еще лучше… на пол! Точнее, об пол.

В возбуждении он снова схватил особый знак собственного достоинства:

– Вот так надо бить шапкой об пол, когда всякие московские светлости объявляют вас темным и серым.

– Вот так, когда заставляют вас жить по своим нормам и меркам.

– И вот так, когда вы испытываете восторг и ликование оттого, что делаете все наоборот.

«Особая» гудела все громче, но шапочный лихач перекричал ее:

– Теперь мне есть что порассказать внукам и правнукам. Давайте выпьем по третьему стакану. За меня! И… и… ик… за Луку Самарыча!

Ик! В смысле ульк!

* * *

Вот что утверждает небылица. Внешне, надо признать, все выглядит правдоподобно. И Геракл опять попытался нас на этом поймать.

– Ну что, колдыбанские фальшивобылинники, заврались? – подражая Ехидне, паясничал он. – Но меня на вашей ржаной мякине не проведешь. Я даже знаю, что случилось, когда Краснощеков от восторга подпрыгнул до потолка. Да нет, не сотрясение мозга и не перелом ноги. Боги пьяных берегут. Зато в этот момент явился сменный дежурный, по званию, кстати, старший. Он взашей вытолкал из правоохранительного учреждения своего коллегу-пьянчугу, а Краснощекова, вдрызг захмелевшего, немедленно отправил в вытрезвитель. Вот такие дела, ха-ха. А вы даже не вышли полюбопытствовать, куда запропастился ваш новый сотоварищ-собутыльник.

– Эх, фальшивоаналитик, – вздохнул в ответ Лука Самарыч. – Вы говорите, наверное, со слов Приволжского милицейского отделения, которое буквально взбесилось от зависти, что не ему выпала честь задержать такого выдающегося правонарушителя. Вы бы еще центральной прессы начитались и центрального телевидения насмотрелись. А у нас имеются подлинно исторические и куда более авторитетные свидетельства. Как вам нравится вот этот удивительный документ, от которого ахнула бы центральная печать и облизались бы электронные СМИ?

И он сунул под нос Гераклу какой-то невзрачный клочок бумаги:

– Штрафная милицейская квитанция. Читайте: «Гражданин Краснощеков В. Г. подвергнут штрафу 13 июня с. г. за переход Волги во время ледохода». Это копия. Оригинал, естественно, у самого Краснощекова, по просьбе которого и принес нам оное вещественное доказательство тот самый услужливый лейтенант. Поскольку Венедикт Георгиевич воспользовался услугами нарочного, то мы, естественно, решили, что сам он после ледохода пребывает или в больнице со множественными переломами, или, наоборот, на торжественном приеме у мэра. А может быть, ни тут ни там, а просто плывет на льдине в открытое море.

– Ох, фантазеры, мюнхгаузены, жюль верны! – не унимался Геракл. – Что вы мне очки втираете своими милицейскими квитанциями! А знаете ли вы, коренные-раскоренные, ха-ха, волжане, сто лет не видевшие свою матушку Волгу, что летом ледохода, ха-ха, не бывает? Даже в Ледовитом океане. Супротив это законов природы, кильки вы потрошеные, мойвы маринованные, нототении недожаренные.

– Какой же вы все-таки, Геракл Зевсович, кондовый скептик! – подивился Лука Самарыч. – Ну что нам законы природы, если мы даже наши налоговые законы обходим с закрытыми глазами! Как-нибудь на досуге научим и вас. А сейчас, дорогуша полубог, зарубите себе на носу и покажите эту зарубку своему Олимпу: на Самарской Луке возможно всё.

– Обратите внимание, – продолжал он, – на красочные щиты, коими утыкан колдыбанский пляж. Именно летом. Цитирую на память: «К сведению купальщиков! Во время ледохода подходить к воде ближе чем на расстояние десять метров категорически запрещается. Смертельно опасно для жизни!» Как вам это нравится?

– Какие-нибудь выбросы? – догадался олимпийский дорогуша.

– Да вы скоро Афину в шахматы обыгрывать будете, – похвалил его Лука Самарыч. – Конечно же, речь идет о выбросах отходов производства. Конкретно имеются в виду пенистые отходы орденоносного комбината химических моющих средств. Как спустят эту пену – по графику раз в неделю, – так матушка Волга от берега до берега, от горизонта до горизонта покрывается белыми торосами. И такой высоты, знаете ли, они порой достигают, что солнца не видно. А уж про вредность мы и не говорим. Тут Колдыбанскому «ледоходу» нет равных среди стихийных бедствий. От британских до японских морей. Даже самые отвязные разинские атаманы не пошли бы на такой ледоход: верная погибель. А нам – хоть бы хны!

– Зачем вам хны? Причем тут хна? А в шахматы я играю только доской по кумполу! – озлился, как и следовало ожидать, великий древнегрек. Хотя и сделал он шаг вперед в умственном развитии, но железная колдыбанская логика все-таки приводила его в бешенство.

– Хорошо смеется тот, кто смеется опохмелившись. А вам опохмелки не видать, – злобствовал он. – Ваш дружок Краснощеков вместе с речным ментом хорошую пакость вам подустроили. На всех выписали штрафные квитанции. Краснощеков упросил. «Они, – говорит, – тоже ведь удальцы и тоже собирались на ледоход. Давайте их тоже обрадуем». Сейчас эти милые бумажечки о взыскании штрафа уже разосланы всем по месту работы. Скоро зарплата – вот и вычтут с вас по тыще.

– Ох, душа моя, опять вы в цинизм впали, – с сожалением констатировал Лука Самарыч. – Колдыбанцы зарплату по полгода не видят. Не выдают ее нам. А если выдают, то натурой. Мочалками, энциклопедиями, чернилами, а Самосудову – разрешением принять взятку. В размере аж до шести окладов. Да только кто же даст!

И Лука Самарыч утерся рукавом…

Вот таким, значит, макаром, братец Гераклушка. Хотя есть и на сей раз один каверзный вопрос, который не по извилинам даже сестрице твоей Афинушке, а разве что только – тетушке Академии. Почему, скажите на милость, у некоторых умников пятки ух какие толстые, а кишка – тонка?

Глава восьмая

Когда клуб истинных колдыбанцев собрался в очередной раз, то все были еще под впечатлением блестящей победы над гидрой, она же – дракон с девятью головами.

– Снова наше время благодаря нам обогнало в героическом соревновании славную эллинскую эпоху, – подчеркнул Лука Самарыч.

– Как пить дать! – дружно воскликнули герои.

– В смысле пришло время очередного подвига, – поспешил возникнуть Геракл. – И на этот раз, мои разудалые на язык подлещики и подкарасики, вы обязательно осрамитесь на всю катушку.

– Значит так, мои лихие на сказки судаки и сазаны! – потирая руки от предвкушения позора своих соперников, заговорил Геракл. – Сеструха Афина подбросила мне хорошую мысль: повторите-ка мой подвиг за номером двенадцать… Почему не по порядку? А что, мы бюрократы, что ли? Или бабульки в очереди за солью? Да если уж на то пошло, я все равно в арифметике слаб. Один, два, а потом двенадцать. Очень даже складно. Кто не согласен, тому по лбу дубиной… Ну вот: едино-согласно… А подвиг за номером двенадцать, доложу я вам, – не хухры-мухры. Мои биографы считают его одним из самых трудных. Сейчас сами убедитесь.

– Эй, Гомер… ну, который за парикмахершей бегает и все никак не догонит, – поискал он глазами Ухажерова. – Ну-ка доложи наизусть коллективу, как все было.

– Извините, но наизусть я не смогу, – вдруг замялся Ухажеров. – Дело в том, Геракл Зевсович, что ваши подвиги, начиная с седьмого, мы проходили по истории Древнего мира в конце второго полугодия.

– Ну и? – не понял полпред древней истории.

– Учитель объявил, что он уже выставил мне годовую пятерку и больше спрашивать не будет. Так что, извините, не было никакого смысла зубрить какие-то древние мифы.

– О боги Олимпа! – вскричал отсортированный в отходы герой. – Не зовите меня маркизом де Садом! Садистски убить этого дамского угодника – богоугодное дело!

– Меня нельзя убивать, – кротко возразил Ухажеров. – Вдруг Рогнеда захочет иметь детей? И что же ей делать, если в этот ответственный момент меня уже не будет на свете?

– Ну, ты и впрямь телок, – изумился Геракл, причем пощупал зачем-то у нашего пылкого Вертера то место на лбу, откуда растут рога. Затем он почему-то сочувственно вздохнул и сунул Ухажерову книжку про свои похождения: – Читай вот здесь…

– Двенадцатый подвиг… – загундосил вечный телок, не ведающий тайны деторождения. – Геракл против Атласа.

– Объясни своим собутыльникам, – прервал его тут же Геракл, – что это не тот атлас, который у вас в универмаге по талонам и из которого юбки и трусы шьют.

– Речь идет о великом титане Атласе, который держит на своих могучих плечах весь небесный свод, – послушно подтвердил Ухажеров.

Дело было так. Кашу заварил опять этот ничтожный царек Эврисфей, у которого продолжал мотать срок, то бишь отбывать олимпийское наказание, зэк Геракл.

– Ступай, зэк, к титану Атласу, – приказал Эврисфей, – и добудь правдой или неправдой из его садов три золотых яблока.

Во начальники! Во все времена с жиру бесились.

И хоть бы сказал: давай достанем эти самые голдфрукты 999-й пробы по блату. По записочке. По «вертушечке» (есть такой спецтелефончик у больших начальников, знаете?). Так нет: добудь правдой-неправдой.

Какая же тут правда? Сады Атласа стерегли его родные дочери Геспериды. Самая то есть надежная ведомственная охрана. И надо золото у них из-под носа увести! Легко сказать, тем более что у этих Гесперид еще и служебная собака была. Точнее, даже не собака, не какая-то болонка или овчарка, а злой пес-дракон, не смыкавший глаз. Цербер.

Мы уже не говорим про моральную сторону дела. Судите сами: великий герой великой Эллады, кумир всех времен и народов – и вдруг чешет мимо охраны с продукцией за пазухой. Как несун с ливером на мясокомбинате!

Геракл не пошел путем несуна с мясокомбината, прячущего ливер за пазухой или в штанах.

– О великий титан Атлас! – сказал он чин чином. – Я – сын Зевса. Меня прислал к тебе царь Эврисфей. Он повелел мне достать у тебя три золотых яблока с золотого дерева в садах Гесперид.

То есть представился по всей форме и цель визита изложил без всякой тайной дипломатии. Мало того, выразил готовность заплатить за товар твердой валютой.

Но Атлас, как все большие начальники, – себе на уме.

– Валюта тебе самому пригодится, – говорит он Гераклу. – На девочек или же на иномарку «Мерседес». Чего ты на своих двоих по белу свету мотаешься… А яблоки я тебе, сын Зевса, бесплатно дам.

– Да ну? – удивился такому благородству Геракл.

– Без проблем, – заявляет Атлас. – Сейчас прямо пойду и нарву тебе этих яблок. Ты только пока стань на мое место и подержи немного этот божественный небесный свод.

Ну как джентльмена не уважить? Стал Геракл на место Атласа. Представляете, какая тяжесть легла на его плечи? Это вам не мешок картошки, хотя она тоже хорошо давит по весне тройной базарной ценой. Такой вес не взяли бы даже сто чемпионов-тяжеловесов. И даже ни один цирковой силач не удержал бы такую махину, хотя на вооружении наших цирковых силачей – всякие там невидимые подъемные краны и прочие достижения, то есть самый передовой вертеж-мухлеж.

Как гласит миф, только нечеловеческие силы и помощь богини Афины дали Гераклу возможность удержать этот многотонный небосвод. Таким образом, без цирка, где Афина выступила в роли невидимого подъемного крана, все-таки не обошлось, но это уж детали.

Пришлось Атласу яблоки уступить. Но, как всякий большой начальник, он опять пустился на хитрость.

– Братан, ты мне так понравился, – говорит Атлас Гераклу, – что я, пожалуй, сам схожу и отнесу товар Эврисфею, а ты пока тут подреми спокойно вместо меня на дежурстве.

– Ну точно мой шеф полковник Фараонов! – не удержался в этом месте Самосудов.

– Узнаю своего начальника Неумывакина! – поддакнул Безмочалкин.

– Вылитый портрет директрисы Рогаткиной, – вторил Молекулов.

– Один в один наш главпросветитель Сократов! – опознал Профанов.

Далее они пояснили Гераклу, чем именно колдыбанские начальники поразительно смахивают на коварных древних титанов. Так и норовят, подобно Атласу, нагрузить подчиненных самой тяжелой работой, будто это средневолжские бурлаки, а сами – в Москву прохлаждаться, то есть в служебную командировку.

Интересно, как в подобном случае поступил Геракл. Он и виду не подал, что Атлас делает ему совершенно дурацкое предложение, принимая его за волжского бурлака.

– Хорошо, великий титан. Ол райт, о’кей, вери гуд! – сказал Геракл. – Я всю жизнь мечтал без продыха держать на загривке потолки и небесные своды. Позволь мне только смастерить подушку, я положу ее на плечи, чтобы эта проклятая небесина не давила так жутко на мой шейный остеохондроз.

И тут Атлас, хоть и большой начальник, свалял большого дурака. Стал опять на свое место и взвалил себе на плечи тяжесть неба. Дальше, видимо, продолжать не стоит. Геракла, сами понимаете, как пушинку ветром сдуло, хоть и десять пудов весом. Атласу оставалось только руками развести, да и то мысленно: опять руки заняты…

– Очень содержательная и очень поучительная история! – воскликнул многопредметник Молекулов. – Как будто про меня. Когда директриса школы предлагает мне развернуть учебный процесс в полную силу, я отвечаю ей так же, как Геракл: «Сейчас. Только за синхрофазотроном на барахолку сбегаю».

– Я веду себя тоже так, – сообщил опер Самосудов. – Когда полковник Фараонов издает приказ работать с огоньком, я не возражаю: «Сию минуту. Обязательно с огоньком. Как только взятку в особо крупных размерах примем и валютную путану в отделение заманим, так и вспыхнем. И даже вас на огонек пригласим».

– Аналогично, – хлопнул себя в грудь коллега женской помывки Безмочалкин. – Едва наш Неумывакин начинает разнос за отсутствие инициативы, я – как по струнке: «Будет вам инициатива, да еще какая! Уберите только вахтера у входа в женское отделение».

Готов немедленно взять на холку хоть какую тяжелую трудовую ношу и мастер лекторского жанра Профанов. В чем он и заверяет постоянно своего руководителя Сократова.

– Со всем нашим удовольствием, – заверяет мастер. – Заговорим публику хоть до потери пульса, хоть до визга.

Запросто. Вот только говорить научимся. Как два слова связать сможем, от третьего все в обморок попадают.

Короче, двенадцатый подвиг Геракла пришелся истинным колдыбанцам и по душе, и по плечу. Безусловно, он заслуживает того, чтобы его повторили в наше время. Особенно если по-колдыбански.

– Как пить дать! – раздались голоса. – А дать пить еще лучше. Эй, титаны всей Земли! Признавайтесь, кто из вас есть Атлас.

Мы рассчитывали, что, пока титаны будут уговаривать Атласа не прятаться от нас, успеем припасть к источнику истины, а там уж можно будет и нам самим спрятаться от него.

Но тут… Раздался истошный вопль:

– Атас! Атлас!!

По анкете и паспорту титан именовался Антониной Титовной Указкиной. По школьному прозвищу – Атлантидой Фифовной. По штатному расписанию Атлантида занимала место левой руки директрисы школы Рогаткиной, то есть была ее заместительницей по воспитательной работе.

Может показаться странным, что мы забыли про титана Атлантиду: ведь в школе № 1 учатся как раз наши дети. Но нет, мы, конечно же, про нее всегда помнили. Как не помнить! Каждый из нас получил от нее по сто записок, в которых она приглашала каждого из нас персонально посетить хоть раз школу № 1. И даже по местному радио Указкина постоянно взывала:

– Когда же отцы наших воспитанников появятся в школе?

Разумеется, мы давно собираемся это сделать. Непременно и обязательно. При первом же удобном случае. Но как назло день за днем случаи выпадают всё неудобные. То колит, то радикулит, то аллергия, то крайне подозрительное богатырское самочувствие.

Так или иначе, титана мы опознали. Но этим наше удовольствие в данный момент не исчерпывалось. Титан тащила с собой и небосвод. Согласно метрикам, небосвод именовался Альбертом и Жанной. Не будем называть их фамилии, это было бы по-московски. Тут важнее суть.

– Лучшие представители нашего ученического контингента, – с гордостью называла Альбертика и Жанночку директриса Рогаткина.

– Отличники-двуличники, – сурово клеймил их Антоша Добронравов, но на сей раз, возможно, его уста говорили не столько от имени истины, сколько от имени трижды второгодника.

– Чой-то мне не нравится этот Атлас! – воскликнул Геракл и заспешил в кладовку.

– Уж лучше тот атлас, из которого трусы шьют, – поддакнул неожиданно бич школы Добронравов и трусливым колобком укатился подальше на чердак.

Входная дверь «Утеса» тоже повела себя странно. Вместо того, чтобы сыграть какое-нибудь веселое попурри «Дети – отрада родителей», наша «музыкальная шкатулка» язвительно протянула мелодию «Папа, ты сам был такой» и зачем-то хулигански присвистнула. Да, все-таки дверь давно пора как следует смазать…

Мы втянули в себя мощным вдохом воздух «Утеса», пропитанный специфическими ароматами. Да жевнули слегка лаврушку, хорошо отбивающую эту специфику. Да еще Безмочалкин сбрызнул флагманский столик дезодорантом «Банный».

Между тем Указкина со свитой вступила на территорию бастиона колдыбанского духа. Поскольку мы говорить не могли, ибо жевали лаврушку, приветствие произносил Подстаканников. Ему еще не приходилось видеть здесь таких гостей, как Атлас с небосводом, то есть школу, вооруженную детьми. Поэтому он остался за своей крепостной стеной.

– Добро пожаловать! Наше вам с пионерским приветом, – сказанул он и даже отсалютовал.

Альбертик и Жанночка адаптировались мгновенно. Они с удовольствием отсалютовали бармену (хотя и не так ловко, как он) и сразу же бросились к стойке. Подстаканников не растерялся и высыпал перед ними груду пряников: чем богаты…

Дети правильно поняли эту акцию. Оценив возможности прилавка, они обратили к нему свои тылы и устремили любопытный взор в зал: где здесь удовольствия, что тут им в кайф? Отцы сидели безмолвно и жевали. Дети вытащили из карманов жвачки и тоже стали жевать, тоже в безмолвии.

Безмолвствовала и Атлантида, озираясь вокруг. Наконец она ожила, точнее, содрогнулась.

– Что это? – вопросила она, содрогаясь и обводя указкой пространство.

При виде указки, очевидно, напомнившей, что в школе его учили говорить правду, наш бармен стушевался.

– Это точка номер тринадцать, – залепетал он. – С правом… гм… того… но без права… гм… этого… Норма отпуска в норме… Если что – диван… В крайнем случае – вытрезвитель… гм… в смысле туалет во дворе…

Атлантида еще раз содрогнулась и сказала, как бы призывая в свидетели стоящую за ней директрису Рогаткину и всю школу:

– Вот оно, осиное гнездо безотцовщины.

На сей раз пришлось содрогнуться нам. От удивления и досады.

– Что означают ваши слова? – с удивлением и досадой спросил Подстаканников. – Уж не означают ли они…

Но Атлантида не была бы истинным педагогом, если бы не умела оборвать на полуслове.

– Мои слова, – сказала она, направляя указку прямо в грудь непонятливому бармену, – означают крик души. Причем не мой собственный крик, а всей школы № 1. Наша школа работает, следуя постулатам знаменитых педагогов прошлого – Дистервега и Песталоцци, развивая традиции корифея отечественной педагогики Макаренко, изучая опыт педагога-самоучки Авось-Небоськина, а равно выполняя все методические установки и указания Государственной педагогической академии, сокращенно Госпедак. Это дает мне право спросить со всей остротой и принципиальностью: когда же, наконец, у наших детей будут отцы?

Вы что-нибудь понимаете? Стоит напротив нас и задает такой странный вопрос. Мы поручили взглядом Юрию Цезаревичу задать контрвопрос:

– В каком смысле понимать ваши слова насчет того, что у наших детей в настоящий период времени нет отцов? Следует ли понимать их в том смысле, что наши дети…

Юрий Цезаревич запнулся, затрудняясь подобрать нужные слова, но его выручило небо. Как только бармен туповато забубнил:

– Наши дети… наши дети…

– Подкидыши! – нетерпеливо рявкнуло небо.

Главвоспитатель школы № 1 обомлела и не могла вымолвить ни слова. То ли на нее так подействовала железная колдыбанская логика, то ли тот факт, что в «Утесе» глаголят небеса. Но, скорее всего, она обомлела оттого, что небеса глаголят с железной колдыбанской логикой да еще голосом второгодника и шалопая Антоши Добронравова.

Зато Альбертик и Жанночка восприняли это как вполне естественное явление. Более того, при виде онемевшей наставницы они оживились и, судя по всему, решили, что сейчас самый момент ловить кайф. С явным удовольствием оглядев ее беспомощную фигуру, дети взяли роль наших собеседников на себя.

– Уважаемая компания, – охотно заговорил юный Альберт тоном светского льва из западных видеофильмов. При этом он аккуратно отобрал указку у Атлантиды и ловко крутил ею, как фокусник или как лондонский денди – тросточкой. – Полагаю, что высказывание мадам Указкиной следует трактовать в особом смысле.

– Руководство нашей школы, – продолжил он, – придерживается консервативной концепции, согласно которой детей находит аист в капусте.

– Мы неоднократно разъясняли уважаемому руководству нашей школы, – охотно вступила в беседу Жанна с непринужденностью светской львицы из тех же западных видиков, – что по законам природы детей без отцов не бывает.

Жанна позаимствовала у Альберта указку и стала как бы рисовать ею в воздухе иллюстрации к своим словам:

– Даже если мать не знает, кто отец ее ребенка, все равно он есть, ибо деторождение является результатом физиологического акта, в котором участвуют как женщина, так равно и мужчина.

Указка изобразила в воздухе такую иллюстрацию, что «утесовские» небеса восхищенно ухнули. Разумеется, голосом подростка-чудовища Антоши Добронравова. И это наконец привело в чувство Указкину, которая, видимо, вспомнила, что она все-таки не какой-нибудь пень или бревно, а заместительница несгибаемой директрисы Рогаткиной. Грудь Указкиной поднялась в глубоком вдохе. В это время Альбертик завершал разъяснительный пассаж:

– Таким образом, уважаемая компания, реплику руководства нашей школы: «Когда у наших детей будут отцы?» – конец цитаты – следует расценивать как проявление педагогического консерватизма, и не более того.

Отрок хотел снова, как цирковой фокусник, он же лондонский денди, лихо крутануть тросточкой-указкой, но Атлантида так же лихо завладела своим оружием.

– Я тебе покажу педагогический консерватизм! Я тебе устрою физиологический акт! – загремела она, потрясая указкой над головами будущего светского льва и будущей светской львицы.

Укротив будущих хищников, она погрозила указкой небу:

– А насчет подкидышей – не надо. Подкидышами нас не запугать! Мы – не школа номер два, где младенца подкинули в учительскую. И не школа номер три, где двух подкидышей-близнецов обнаружили прямо в кабинете директора… В нашей школе, к вашему сведению, против подкидышей приняты все меры, рекомендуемые Госпедаком.

– В нашей школе, – охотно пояснила Жанночка, – все желающие могут получить противозачаточные средства. Бесплатно. Прямо на уроке биологии.

– И в буфете, – дополнил Альбертик.

– И в учительской, и даже в кабинете директора, – похвалилась зам по воспитанию. – Всегда пожалуйста.

– Лучше бы сигареты выдавали. Хотя бы «Приму», – робко попросили небеса голосом Антоши, но Атлантида уже обратила весь свой пафос на нас:

– Теперь по поводу отцовства. По законам природы у наших детей отцы, может быть, и есть. Но согласно исследованиям Государственной педагогической академии, сокращенно Госпедак, отцов тем не менее у наших детей нет!

– Согласно новейшим концепциям Госпедака, – снова взял на себя роль толмача Альбертик, – отец – это вовсе не тот, от кого ребенок рожден, чью фамилию он носит, с кем схож как две капли воды.

– Отцом можно считать только того, – подхватила Жанночка, – чей ребенок является образцом примерного поведения на уроках и во время внеурочных плановых мероприятий.

Лучшие представители ученического контингента переглянулись и, кажется, перемигнулись.

– Мы неоднократно указывали руководству школы, продолжил Альбертик, – что таких отцов в наше время придется искать в капусте.

– И при этом нанимать аиста из числа самых крупных специалистов по дефициту, – весело завершила Жанночка.

Как излагают! Заслушаешься. Ну разве можно сомневаться, что это – дети своих отцов, истинных колдыбанцев?

– Спасибо за глубокий комментарий, – от имени всех нас поблагодарил их Подстаканников. – Мне как хозяину этой старейшей точки с правом и без права остается добавить лишь одно: «Утес» – не капустная плантация. И козлы здесь не водятся.

После этих слов было уже некстати жевать, подобно козлам, и мы вынули изо рта лаврушку. Суровые ароматы вновь окрасили атмосферу «Утеса». Альбертик и Жанночка с интересом потянули носиками. Атлантида судорожно задышала и даже зашаталась: видимо, у нее была аллергия на специфические ароматы.

– Это не гнездо, а прямо какое-то гнездовье, – пробормотала она, но взяла себя в руки и обратилась к нам: – А высидели вы вот кого. Вот таких детей. Любуйтесь же на них!

– Впечатление благоприятное, – комментировал флагманский столик, выполняя просьбу Указкиной полюбоваться детьми. – По всем признакам милые дети.

– По всем признакам, может быть, и милые, – иронически усмехнулась Атлантида. – Однако согласно последним концепциям Госпедака – как раз наоборот.