Текст книги "Красный Герцог"

Автор книги: Владислав Хохлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Этот нож изначально не нравился Генриху, так как он выглядел хрупким. И он не ошибался. Эта поломка была лишь вопросом времени…

Ребята были покрыты кровью, на голове, на ногах, руках и одежде. В таком виде они не могли возвращаться домой, так как из-за этого начались бы неудобные вопросы, на которые пришлось бы дать ещё более неудобные ответы. Проскакивала мысль, с просьбой всё забыть, и никогда больше не вспоминать этот кошмар. Если кто-то узнает, то лучше сказать как есть, чем выглядеть в глазах слушателя как псих и убийца. Псих и убийца, именно так сейчас и выглядел Вольфганг, который шел бок о бок со своим другом. Они шли в сторону реки, и им пришлось сделать большой крюк и возвращаться другими путями, что только увеличило расстояние их путешествия. Молчание повисло в воздухе между друзьями. Оно одновременно напрягало и успокаивало их, ведь оно звучало лучше, чем хруст костей и разрывающегося мяса. Но и было страшно оставлять Вольфганга наедине с самим собой. О чем он думает? Что он чувствует? Генрих вспомнил ужасный взгляд Вольфа, и его схватила легкая дрожь.

Уже на берегу реки они стояли, умывались и смывали водой и травой кровь с одежды, местами посыпая её грязью, чтобы всё казалось едино грязным. Отмывали лица, руки, смотрели в отражение на наличие других пятен. И в те моменты, когда они оба восстанавливались после случившегося, прозвучала первая фраза за последние два часа гробового молчания.

– Спасибо. – тихо сказал Генрих, смотря на себя в отражении воды. Он выглядел как мертвец – бледный, с красными заплаканными глазами. Он никогда так не выглядел и надеялся, что больше никогда и не будет. – Я мог пострадать там, и если бы не ты, я бы тут не находился. – Генрих поднял взгляд на Вольфа, который осматривал свои руки, на которых оставалась прилипшая шерсть. Оба юноши были покрыты ссадинами.

– Забавно, я тоже самое хотел тебе сказать, если бы не ты, я бы тут не стоял. – Вольфганг ответил не сразу, он повернулся и смотрел на Генриха. На вид, ему было намного хуже; худощавое бледное лицо, бешенные глаза и медленно трясущиеся руки. Во время убийства Вольф выглядел как сумасшедший, сейчас он выглядел не лучше, даже не смотря на то, что теперь он безоружный.

Они были правы, но никто не собирался выяснять, кто больше прав, а кто виноват в случившемся, ведь то что случилось, уже прошло, и исправить ничего нельзя. Они смогли смыть со своей кожи кровь того события, но не смогут смыть это со своей памяти. Эта картина будет их преследовать еще долгое время.

Умывшись, они направились через поля домой. После освежающей воды, они чувствовали себя намного лучше, и уже походили на нормальных людей, только выглядели слишком уставшими.

– Что ты будешь делать дальше? – спросил Генрих, смотря через плечо на лес, где они были.

– Я не знаю, я не ожидал, что это всё-таки случится. Я и не думал о дальнейших действиях. – ответил Вольфганг, запутавшись в своих мыслях. Именно так и звучал старый друг Генриха, с каждой минутой он все больше и больше походил на себя прежнего, который больше мечтал, чем планировал. И если ситуация возвращается в прежнее русло, то всё будет так же спокойно как и было раньше. Но лик смерти навсегда меняет людей, что могли его лицезреть.

Далее они снова вернулись к молчанию, Генрих пытался успокоится, а Вольфганг собирался с мыслями и рассуждал о своих дальнейших действиях. Они подходили к дому Вольфа, который не сильно отличался от хижины Генриха, разве что он был шире и не имел второй этажа. Почерневшие от старости доски покрывали его и местами отходили вместе с плохо вбитыми в них гвоздями. Семья Вольфа плохо ухаживала за домом, или вовсе не старалась это делать. Здание было немного наклонено вбок, но внутри это было почти незаметно.

Они разошлись перед крыльцом, но перед тем как Генрих пошел дальше, он услышал что Вольфганг придумал план на будущее: “Я вернусь туда, заберу его и продам в городе.” – говорил он, будучи более мрачным, чем до похода в лес. Не поверив этим словам, Генрих только одобрительно покачал ему головой и направился к себе домой. По пути его плечо уже перестало ныть, он надеялся, что при падении ничего себе не сломал.

Стоя перед крыльцом своего дома, он смотрел в открытую дверь и прислушивался к обстановке внутри дома. До него доходил громкий смех Анны и Петры. Они что-то активно обсуждали и смеялись. Они могли зашивать подушки и придумывать для них интересные и красивые дизайны. Мысль о семейной идиллии радовала Генриха и он улыбнулся, осознавая что у него есть прекрасная семья. Собираясь уже начать подъем по ступеням, Генрих остановился, так как издали услышал мотор машины своего отца, ведь он знал, что никто больше и не мог сюда приехать.

Черная машина медленно подъезжала по дороге к дому. Она остановилась в паре метров от Генриха, и из неё вышел Людвиг. Затем он достал один мешок и положил на землю. Сразу было понятно, что это овчина, за которой он уезжал. Генрих начал подходить к этому мешку, чтобы помочь своему отцу отнести его в дом.

– Будь так любезен… – начал уже говорить Людвиг, как заметил, что его сын протягивает руку к мешку, но остановился, не закончив мысль.

– Буду. – ответил ему Генрих, поднимая легкий мешок наполненный шерстью овец.

Он решил подождать когда его отец закончит возиться с машиной, и тогда они вместе смогут пойти домой и показать оставшимся членам семьи, что с ними всё впорядке и они вернулись назад.

– Как там обстановка в городе? – спросил Генрих, интересуясь тем, что же всё-таки происходит в холодных каменных джунглях.

– Всё так же, как и всегда. Люди куда-то спешат, работают и строят новые дома. – этот ответ был предоставлен слишком быстро, будто Людвиг с самого начала ожидал, что ему зададут подобного рода интересующийся вопрос. Ответ по содержанию был пустым и серым, Людвиг что-то хотел скрыть.

Подождав пока отец закончит проверку автомобиля и укроет его привычным тентом, Генрих стоял и прикасался к овчины внутри мешка. Она была такая мягкая, что рука утопала в ней. Ощущая эту шерсть, Генрих невольно стал вспоминать кабана, которого он встретил. “Какой он был на ощупь? Мог ли быть он таким же мягким?” – думал Генрих. Воспоминания о прошедшем событии, всплыл и финал, эти мысли заставили ослабить хватку Генриха, из-за чего он выпустил из рук мешок, и тот приземлился на землю.

– Ты в порядке? – спросил его отец. Он обеспокоился тем, что тот выронил очень легкий мешок.

Смотря на шерсть, которая лежала в ногах Генриха, он видел кабана, такого же большого и бурого. Он также лежал на земле без движений, только сейчас в воздухе не витает запах крови и страха.

– Да, я просто задумался. – ответил отцу Генрих, поднимая взгляд с мешка на своего родителя.

Кивнув и похлопав сына по плечу, Людвиг взял в руки мешок и они направились в дом. Пройдя на первый этаж они разделились. Генрих молча начал подниматься по лестнице вверх. Его отец направился в свою комнату на первом, где в этот момент находились Петра с Анной. Они встретили его с радостными криками. Анна хвасталась чем-то, и рассказывала всё, что было связано с вышиванием. Петра же смеялась над своим чересчур активным чадом. Они что-то потом обсуждали, но Генриха встречал только скрип ступеней и половицы, он не мог прислушаться к тому, о чем говорили внизу. Поднявшись на второй этаж, он медленно приближался к своей комнате. С каждым шагом, тревожные мысли покидали его. Он возвращался в безопасное место, в ложе спокойствия и тепла. Запах цветов и скрип пола, помогали ему забыть то, что он видел, то что он чувствовал. В своей комнате Генрих, не раздеваясь упал, на кровать. Он плашмя лежал на ней лицом в одеяло. Ему нужен был отдых, он был измотан и у него болело всё, что только могло болеть. В лесу это было мало заметно, но сейчас, когда он в спокойной обстановке расслабляется, последствия адреналина спадают, и боль медленно накрывает Генриха с головой, как то одеяло, на котором он лежал.

Закрыв глаза, он видел тёмный лес. Похожий на тот, где они с Вольфгангом начинали свою охоту, только вокруг было темно. Теперь лес не показывал свою зеленую красоту в приятном дневном свету. Сейчас он был врагом для Генриха, и зарождалось слабое чувство слабости и беззащитности. Каждый столб дерева выглядел как ужасный высокий силуэт, что кружил вокруг юноши. Потеряв чувство ориентации и задыхаясь от гнетущей атмосферы, Генрих начал слышать топот копыт, звук становился всё громче и громче, но никак не было видно его источник. И чем громче был этот звук, тем более четким звучало что-то еще. Вместе с топотом, был и другой звук, который был менее уловимым и громким – это был вопль, кого-то не человеческого, он был наполнен страхом и болью.

Генрих очнулся лежа на спине. То, что он видел, было кошмаром. Когда он уснул в надежде сбежать от прошлого, прошлое преследовало его не отставая ни на шаг, и настигло его, проникнув прямо в мир грёз. Генрих лежал на кровати, опасаясь того, что его сон не окончен, что вот-вот он услышит нарастающий топот копыт и животный вопль. Чувство страха опять начало просачиваться в голову юноши. Страх нашел его и застал врасплох. Пытаясь перебороть свой чувства, Генрих закрыл глаза и поднялся на кровать. Он, сидя с закрытыми глазами, прислушивался к тому, что окружало его. Пытаясь физически зацепиться за что-то настоящее, и не дать себя утащить в другой мир. Он слышал как что-то шуршит в соседней комнате, неразборчивую речь в комнате родителей на первом этаже. Кроме этих звуков, Генрих смог уловить сладкий запах чего-то, что находилось в его собственной комнате и что разносило приятный запах по всей местности, от чего у Генриха заурчало в животе. Это была тарелка горохового супа, которая одиноко стояла на комоде в темной комнате. Генрих открыл свои глаза и посмотрел на неё. Это была железная миска, в которой была теплая жидкость, рядом с ней стоял стакан с чаем. Это был его ужин, который он благополучно проспал. Пока юноша дремал после тяжелого дня, Петра заходила в комнату и оставила ему вечернюю порцию домашней еды. Чтобы после пробуждения, её сын мог поесть и восстановить силы. Знакомый запах еды был тем, что начало успокаивать Генриха. Встав с кровати, он подошел к комоду, где зажег светильник и начал есть.

Тот же суп, что и был утром, одно и то же блюдо, но из-за разной температуры оно воспринималось по-разному. Прохладный суп был вкусным, но чего-то в нем явно не хватало. Не зря Людвиг говорил, что еда вкуснее в приятной компании. Генрих ел молча, осознавая, что не сможет сейчас слушать что-то, что рассказывает отец, что может обсуждать Анна и мама. Немного остывшая еда медленно согревала его, успокаивая от прошедшего кошмара, и окончательно вернула в реальность.

Когда юноша доел свой ужин, он решил, что не будет никого беспокоить, и не стал относить посуду вниз. Утром он сам её помоет и займется обыденными делами. Спать уже не хотелось, поэтому Генрих подошел к стене, которая отделяла его от комнаты Анны. Он осторожно постучал костяшками пальцев по стене и стал прислушиваться. Через некоторое время он услышал двойной ответный стук, который послужил разрешением войти. Генрих покинул свою комнату и, выйдя в коридор, направился к двери, что была усеяна цветами. Открыв её, он увидел как на полу рядом со стеной, лежит Анна. Она лежала и с интересом читала небольшую жёлтую книгу. Генрих подошел к ней и сел рядом.

– Почитай мне, пожалуйста, сказку, братик. – сказала Анна, смотря блестящими глазами на своего гостя. Она выглядела как щенок, просящий кость у хозяина.

В ответ она ничего не услышала, но поняла, что получит своё, когда её брат наклонился и взял книгу в руки. Тогда Анна встала и запрыгнула на кровать, где укутавшись в тяжелое одеяло, легла на подушку с новым желтым цветком и пристально начала смотреть на брата.

– Что хочешь? – спросил её Генрих, смотря на список рассказов в содержании книги.

– Любую. Когда ты читаешь вслух, любые сказки одинаково интересны. – прозвучал ответ милым голосом.

Услышав это, Генрих только стеснительно улыбнулся. Книга была сборником рассказов неизвестного автора, все они были странными и необычными, и более походили на страшилки, но Анна всегда называла их сказками. Несмотря на общую мрачность и жестокость, девочка слишком спокойно и позитивно относилась к ним. Генрих выбрал сказку и присел на кровать рядом с сестрой. Он открыл одно из последних произведений, где было начало сказки: «песнь со дна колодца». Это был один из необычных рассказов, в которой призрак давно умершей девы пел песни, что околдовывали людей.

Этот рассказ можно было воспринимать по-разному. Он одновременно была страшным, поучительным и очень интересным. Только от рассказчика зависело то, какой он будет на этот раз. Генрих читал его осторожно, спокойно, слегка театрально выставляя речь людей, и создавая идеальную и живую атмосферу в некоторых моментах, заодно был и тих, чтобы не создать для сестры несколько ночных кошмаров. Тогда Анна не сможет выспаться и будет всю ночь плакать под одеялом. Неприятный и немного страшный финал этого рассказа Генрих попытался озвучить в более поучительной и несерьёзной манере, но боялся, что это история все-таки посеет свои темные семена в сознании маленького ребенка.

– Я так и знала, – сказал тихий голос из-под одеяла. Анна высунула свою голову из-под своего убежища и смотрела на Генриха. – эта сказка так же, как и остальные, имеет одну общую деталь – когда люди помнят о чудище, оно возвращается и несёт беды, пока живы воспоминания о нём.

Эта фраза испугала Генриха. Он и Анна смотрели друг на друга. Девочка ожидала, что её брат подтвердит эти умные мысли, но Генрих потерялся в собственных, игнорируя происходящее вокруг. Он снова вспомнил того кабана, который так же, как и сказала Анна “возвращается и несёт беды”.

Анна наблюдала странную картину: Генрих после того, как услышал её фразу впал в какой-то ступор. Он просто сидел и смотрел куда-то сквозь неё, будто бы Анна просто не существовала. Это продолжалось минуту, две и не остановилось бы, если бы девочка осторожно не коснулась рукой колена своего брата. Генрих вздрогнул от неожиданности и неловким, но уже более живым взглядом начал смотреть на свою сестру.

– Братик, скажи, а вы с Вольфом смогли прогнать то чудище?

– Да… – после непродолжительной паузы, смог ответить Генрих.

– Как вы это сделали? В книжках же для этого нужна магия. – предвкушая раскрытие тайны спасения против чудовищ, Анна немного вытягивалась из своего тканевого панциря, в котором походила на черепашку.

– Мы его прогнали. Навсегда. У чудищ каменное и холодное сердце. Им неведомы чувства других, поэтому и творят зло. Зная, что это его слабое место, мы ударили в него. И он исчез… – Генрих говорил эту фразу, беря слова из воздуха, но делал это так незаметно и элегантно, что появлялось ощущение будто это всё обычный и всеми известный факт.

После этой фразы, они оба молча смотрели друг на друга. Затем Генрих медленно закрыл книгу и положил её на пол. Он спокойно поцеловал Анну в лоб, и начал покидать комнату. Его пожирало странное чувство, что он сказал что-то лишнее своей сестре. Что-то что сыграет с ней злую шутку. Уже выходя в коридор, ощущалось полное молчание. Было слышно только удаляющиеся шаги Генриха. Он уходил, и Анна его отпустила. Она ощущала, что с братом что-то не так, что встреча с чудовищем в лесу не прошла для него незаметно. В таком сложном моменте, они оба решили об этом умолчать.

Этот день перевернул мировоззрение Генриха на окружающие его вещи. Его кровать, что ранее была большой и мягкой, уже казалась ужасно грубой и маленькой. Ноги свисали с её краёв, выглядывая за пределы безопасного одеяла, и обнажая голую кожу. Генрих пытался уснуть более часа. Он лежал и на левом боку и на правом, также пробовал уснуть лежа на животе и спине. Чувство тревоги, что ранее окружало его исчезло, но остался какой-то неприятный осадок, который будучи глубоко в подсознании, мешал юноше уснуть.

Спустя какое-то время, Генрих смог увидеть вдали холмов облака, которые становились всё светлее и светлее. Чем дольше Генрих смотрел на них, тем больше понимал, что наступает утро. Ночь была ужасно долгой, и было непонятно: спал ли Генрих, или же он всю ночь мучился, переворачиваясь в своей кровати. Пытаясь вспомнить определённые моменты мучительной и долгой попытки уснуть, он ничего не мог уловить. Как напоминание о бессонной ночи, оставалось сильное чувство тревоги.

Новый день продолжал тянуться, Генрих не чувствовал себя его частью. Он находился где-то далеко отсюда. Работа в огороде была более медленной и неуклюжей. Материнская еда была не так вкусна как раньше. И в какой-то момент, сидя за столом и попивая чай, Генрих видел, как к его отцу приходил Вольфганг, о чем-то говорил и смеялся. Было глупо надеятся, что у этого затейника что-то получится, и потеряв к этому событию интерес на пару минут, Генрих услышал как хлопает дверь машины и заводится двигатель. В машине находился его отец и Вольфганг. Генрих был удивлен этому факту, он открыл в Вольфе черту, которую никогда не видел. Была ли она и ранее или же эта новая черта вышла вместе с ними из леса. Новые мурашки от растущего страха поглотили Генрих.

Рабочий день на поле не отличался от предыдущего, разве что в том, что за ним никто не заходил, а вместо вышивки Анна и Петра занимались готовкой еды. Генрих всё так же пахал поле, поливал овощи, проверял дом и забор. На закате он уже сидел на ступеньках крыльца, пил холодную воду и наслаждался видом: как солнечные лучи отражались от капель воды и заставляли весь огород светиться.

Как оказалось, Вольфганг крайне хитро подговорил Людвига. Он сказал ему, что поймал кабана и готов поделиться полученной выручкой, если его подбросят до рынка. Так же отец Генриха описывал, что когда они заехали за тушей, она уже была освежеванная. В разных мешках были: мясо, шкура, копыта и клыки. Людвиг за помощь получил хорошую сумму и стал теплее относиться к юноше. Генриха посетило странное чувство, что покинув лес, они вернулись не в свой родной дом. Потому что слишком много чего изменилось после того происшествия. Это усиливало чувство того, что он больше не принадлежит этому миру.

Всё остальное проходило также как и всегда, ничего не менялось. Генрих даже почти не видел Вольфганга с “того” дня. Только мельком наблюдал его, когда тот уезжал с его отцом и иногда идущим вдоль дороги. С леса они так и не разговаривали, но так было и раньше, когда они встречались и говорили раз в пару недель.

Спустя месяц, в один пасмурный день к порогу их дома пришли незваные гости. Это были высокие люди в черных одеяниях. Они приехали из города и о чем-то долго разговаривали с Петрой и Людвигом. Генриха и Анну выгнали на улицу, где они сидели у колодца и ждали, когда закончится конфиденциальный разговор взрослых. Спустя некоторое время, из дома вышли все, незнакомцы сели в свою машину, но не уезжали. Родители подошли к своим детям, Петра тихо плакала, а Людвиг встал на одно колено и обнял своих детей.

– У меня появились неотложные дела, когда я с ними закончу, я вернусь к вам. – ничего больше не сказав, Людвиг сел в машину незнакомцев, и они уехали.

Петра, плача, обнимала своих детей и долго не могла ничего им сказать. Только потом Генрих и Анна узнали, что отец отправился на войну. Анна ничего не понимала, она не знала значение этого слова и не понимала почему оно так сильно напугало всех. Генриха же охватила сильная паника.

Так, чудище из дикого леса, которое встретил Генрих, вернулось и принесло беду, забрав часть его семьи.

Глава 3. Руины

3.1 Надежда

Мрак поглотил маленький мир этой далекой семьи, что хотела жить вдалеке от опасностей и бед, но не смогла. Тяжелое бремя легло на плечи Генриха. Дом опустел на одного человека. Весь труд, который был возложен на оставшихся жильцов, возрос в несколько раз. Начался новый период в их жизни и они не могли им похвастаться. Единственное, что им оставалось, только держаться вместе.

Еще несколько недель можно было слышать, как по ночам раздаётся плач на первом этаже. Он доносился из комнаты Людвига и Петры, где каждую ночь лежала одинокая женщина, прижимая к себе подушку любящего мужа. По утрам она показывалась детям с красными глазами, и большими черными мешками под ними. Это зрелище было непривычно для её детей. Оно их пугало. Петра старалась вести себя как ни в чем не бывало. У неё это получалось плохо и её поведение не улучшало ситуацию. Вместо того, чтобы приспособиться к новым условиям, Петра безрезультатно пыталась сохранить былую идиллию. Половину её обязанностей разделила Анна, она помогала матери и иногда сама делала основную работу: уже готовила почти такую же вкусную еду, мыла полы и посуду.

Генрих еще больше пропадал в поле. Помимо ухода за огородом, как делал это раньше, он копал лунки и ямы, частично собирал и мыл овощи перед готовкой, чинил дом и сарай. Всё, что делал его отец, кроме выездов в город, стал делать сам Генрих. Машина отца стояла с того самого “рокового” дня, под тяжелым брезентом и ожидала лучших времён. Теперь ею никто не пользуется, возможно, больше никогда. Ей мог бы заняться сам Генрих, но не знал как с ней обращаться и поэтому не приближался, даже чтобы просто посмотреть. Каждый вечер Петра стояла на крыльце и смотрела вдаль, ожидая, что приедет неизвестная ей машина, где будет сидеть её муж. Она была также окружена заботой и любовью своих детей, но этого для неё было мало. Часть внутреннего покоя была утеряна, и восстановить эту пропасть было уже никому не под силу.

Сердца Генриха и Анны разрывались. Они ничего не могли сделать для своей матери. Пару раз Анна даже спала вместе с Петрой в одной кровати. Утром же она была вся в слезах, только не в своих, а своей матери. Генрих не раз думал о том, что стоит навестить Вольфганга и узнать что-нибудь про войну. Он должен был знать больше него самого, но Генрих никак не мог выделить для этого время.

Дни протекали мимо их дома, как сильный горный поток реки; его было сложно уловить и сложнее было сопротивляться ему. Стоило только начать утром работу, как уже наступал вечер, и нужно было заканчивать. Иногда Генрих находил время для отдыха и разговоров. Он пытался поддержать мать, успокоить её. Анна докучала ему большим количеством вопросов. Она интересовалась всем, что происходило: Что такое война? Куда ушел отец? Когда он вернётся? Почему плачет мама? Ребенку не объяснишь многие вещи, потому что будут рождаться новые вопросы, на которые будет сложно дать ответ.

Каждую ночь, лежа на кровати, Генрих надеялся, что утром он увидит отца на кухне, и они снова все дружно будут жить как раньше. Но каждое утро было таким же одиноким как и предыдущее. Можно было бы надеяться, что от отца придет письмо, но почтальон никогда не приносил им письма – никто и никогда им не писал.

В один прохладный осенний вечер, Генрих открыл свой тайник в половице на втором этаже. День был тяжелым, и он устал работать. Отодвинув тонкую доску, показалась щель, в которой виднелась одинокая пачка сигарет и старая сломанная флейта. Генрих очень давно играл на этой флейте, но как-то сломал её, и при закрытии одного отверстия звук был не столь мелодичен. Он забрал с собой флейту и сигареты. Эта пачка принадлежала Людвигу. Он раньше курил, но бросил, когда пропала последняя доза никотина. Она так и лежала под половицей, ожидая дальнейшего использования.

На выходе из дома, Генрих проверил самочувствие матери. Она спала, и в это же время в сон клонило и Генриха, но он решил не идти на поводу своих желаний, так как ему хотелось побыть в раздумьях на свежем воздухе. Сидя на крыльце, Генрих пытался зажечь сигарету. Вольфганг рассказывал, что сигареты – это по-взрослому и с помощью них они расслабляются и отдыхают. Только родители Генриха научились справляться и без них. Втянув в себя дым первой сигареты Генрих закашлялся. Черный дым прошел огнём по горлу и застрял в легких. Он обжигал его изнутри, отчего его голова закружилась. Это была ужасная и омерзительная вещь, и он не стал пробовать дальше. Генрих выкинул сигарету и засыпал её землей. От одной сигареты он избавился. В пачке оставались еще три штуки. Подышав прохладным воздухом и переждав головокружение, Генрих достал флейту и попробовал на ней сыграть, так же, как он это делал давно. Тогда отец был с ними, Анна была меньше, а Петра была более счастливой. Приложив свои губы к флейте, зажав отверстия и начав дуть, тишину их дома наполнила легкая мелодия. Эти ноты ласкали уши и успокаивали сердце. Генрих продолжал играть по памяти. С закрытыми глазами он продолжал водить пальцами по флейте. Мелодия напоминала о лучших временах. Чем дольше длилась мелодия, тем больше моментов из своей прошлой жизни вспоминал Генрих. Вдруг в его музыке началась черная полоса – он задел забитое отверстие, и музыка, что ранее играла, потеряла весь свой шарм. Она твердо сказала ему, что начался тяжелый и неприятный момент. Уже не хотелось играть. Пытаясь уйти от текущих событий, он вспомнил о них с новой силой. От этого мрачного мира невозможно было скрыться.

Сколько бы не проходило дней, ничего не менялось. Каждый день походил на предыдущий, пока однажды на пороге дома не появились гости. Это были они. Люди в черных одеждах – вестники несчастья, что забрали Людвига. Это было ранее утро, когда Анна спала, а гостей встретили Генрих и Петра.

– У нас тревожные вести о вашем муже. Его схватили и держат в концентрационном лагере, как военнопленного. – это была классически заученная речь солдата. Фигура в черном попивала гостеприимно приготовленный ему чай, без каких либо эмоций, выражающих сожаление и понимание утраты.

Он говорил о том, что Людвиг не вернулся с разведки. Его посчитали дезертиром, пока не получили донесение от шпиона о наличии новых поступлений в лагеря военнопленных, где и заметили их потерявшегося солдата. Военные не собирались отбивать своих сослуживцев, так-как у них не было на это человеческих ресурсов. Поэтому они прибыли с рекомендацией похоронить семьянина и не ждать его возвращения с фронта.

– Почему вы не хотите отбить лагерь? Разве вам не важны солдаты?! Возвращение бойца в ряды войск уже должно считаться как маленькая победа. – Генрих был в сильной ярости, на его глазах хоронили любимого отца. Прямым текстом, указывая что его не собираются вызволять.

– Малец, ты многого еще не понимаешь. Для того, чтобы отбить лагеря, нужны солдаты, которых и так мало. – произнёс один из прибывших гостей.

– Если у вас мало солдат, вербуйте новых! – злость поглощала Генриха. Он покраснел. Его всего трясло.

Второй гость встал из-за стола и кинул на стол папку, которая прокатилась по его деревянному покрытию и остановилась перед Генрихом.

– Тебе недавно исполнилось семнадцать, ты можешь пойти как доброволец. – сказал человек в черном, его жесты были грубыми, а взгляд холоден. Своими действиями он хотел поставить Генриха на место, и ему это удалось. Генрих был в ступоре и не знал что сделать или ответить.

– Какое вы имеете право забирать моего сына?! После, того как забрали моего мужа! – плача говорила Петра стиснув зубы.

– Мэм, мы никого ещё не забираем. У вашего сына есть возможность добровольно пойти на фронт и эта же возможность имеется у любого другого юноши нашей страны. Решение зависит от него самого.

Эта фраза была последней. Петра понимала, что сейчас от неё ничего не зависит. Она могла бы повлиять на Генриха, но тот всё молчал и пристально рассматривал документы, что лежали перед ним.

– Я хочу, чтобы мой отец оказался дома. Я стану добровольцем для того, чтобы вернуть отца обратно. – Генрих наконец дал ответ людям, что его ожидали. Он поднял на них глаза и хотел показать свою непоколебимость.

– Тогда подпиши документы из папки.

Генрих открыл бежевую папку, что находилась перед ним: там был контракт о прохождении добровольной службы. Пункты о выполнении приказов, наличие правил и требований, а также пустые поля для ввода данных рекрута. Генрих начал расписываться в документах, не замечая как его звала мать. Он не слышал её, полностью погрузившись в заполнение бумаг. Мысли его были только о том, как он вернёт отца и прежнюю жизнь в свой дом.

Отдав документы офицерам, ему дали добро и он начал собирать свои вещи. Выходя из комнаты, он заметил, что Анна стояла в дверном проеме. Она терла глаза и недоумевала, почему её брат куда-то собирается в такую-то рань. Генрих подошел к ней и обнимая сказал, что вернёт отца и что всё будет как раньше.

– Это надолго? – Анна испугалась того, что они с матерью могут остаться совершенно одни.

– Ты даже не заметишь моего отсутствия. Уже скоро я вернусь с папой. – говоря это, Генрих улыбнулся сестре, и она улыбнулась ему в ответ, подхватив его радостный настрой.

Спустившись на первый этаж, Генрих увидел как ещё сильнее поникшая мать о чем-то говорила с офицерами. Но замолчала, когда услышала скрип верхней ступени лестницы. Она так же хорошо знала этот звук, как и все жильцы этого дома. Генрих подошел к офицерам и повернулся к матери.

– Мама, я обязательно верну отца, и всё будет как раньше. – Генриху было грустно видеть мать в таком ужасном состоянии, но он старался не подавать вида, продолжая улыбаться. Оставалось только держать себя в руках.

Почти сразу щеку Генриха поразил жгучий огонь. Он ощутил на себе прикосновение матери, которое впервые отдалось болью и раздражением на коже. Петра дала своему сыну пощечину, пытаясь вывести своего сына из состояния аффекта, в который его ввели незнакомцы. Ей ничего другого не оставалось. Слова не помогали и нужно было действовать.

– Не злись, мама, я обязательно всё исправлю… – не сдерживая слезы, и смотря с любовью в глазах, сказал Генрих. Он не хотел бросать мать, но больше всего он хотел, чтобы всё вернулось на круги своя.

Покинув свой дом, он надеялся, что совсем скоро опять взойдёт по лестнице крыльца. Он сел в ту самую машину, в которой когда-то был и его отец. Мягкое сиденье позади водителя было удобным и позволяло расслабиться. Генрих и ранее покидал дом, но сейчас он это делает не на пару часов. Он не едет покупать сестре платье, не едет на рынок – он едет на войну.

Уже через несколько часов, проезжая через город, они остановились у незнакомого для Генриха здания, что было окружено высокими стенами и колючей проволокой. Тогда один из незнакомцев покинул машину и прошел через контрольно-пропускной пункт, показав какой-то документ солдату у двери. Генриху было не по себе. Он не знал даже имен этих людей. Также загадкой для него было то, куда они везут.