Текст книги "Племя Тигра"

Автор книги: Владислав Брокт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Кандидат наук, бывший завлаб Семен Николаевич Васильев поднялся с подстилки, снял с сучка рубаху из волчьей шкуры, прихватил свои тапочки-мокасины, тяжелую палку-посох и, оставаясь совершенно голым, выбрался наружу.

Он вдохнул воздух, пахнущий дымом, рекой, степью и отбросами: «Вот моя деревня, вот мой дом родной, как сказал великий русский поэт. Только забыл какой именно». Все было так знакомо и привычно, словно он жил здесь всегда. Поселок располагался между дремучими зарослями речной поймы и каменной гривой, прикрывающей его со стороны степи. Каменный вал, длиной метров триста, в центре превращался в почти отвесный десятиметровый обрыв. На его вершине располагалось «место глаз» – смотровая площадка, на которой с рассвета и дотемна дежурил кто-нибудь из старших подростков. Их обязанностью было предупреждать о появлении врагов, следить за передвижением животных в степи и передавать сообщения охотников. Близ основания обрыва чернел вход в пещеру. На свободном пространстве, шириной метров 150–200, вольно разместились жилища лоуринов – конусообразные сооружения из жердей, накрытые невыделанными шкурами. Семен, не мудрствуя лукаво, сразу окрестил их «вигвамами». Этих «вигвамов» разных размеров и качества исполнения в наличии имелось семь штук. В трех из них жили старейшины со своими женщинами, один, самый маленький, расположенный у входа в пещеру, занимал Художник. Кроме того, имелось два «длинных дома». Каждый из них представлял собой две конусообразные постройки, соединенные широким крытым переходом. В этих переходах располагались жилые отсеки, а в конусах – очаги. Последние, правда, разжигались лишь в дождливую погоду, которая здесь была редкостью. Обычно же все кухонные дела делались под открытым небом. Основная масса мужского, женского и детского населения размещалась в большом «длинном доме» и свободных одиночных вигвамах. Второй «длинный дом», просвечивающий дырами в покрышке, занимало полтора десятка юношей-подростков, которые в нем, собственно говоря, не жили, а лишь спали несколько часов в сутки. Когда и как они успевали готовить себе еду, Семен пока еще понять не смог.

Семен очень боялся оказаться бестактным, но сразу по прибытии изъявил желание жить отдельно от коллектива. Это вызвало удивление, но не возмущение. Он соорудил свой шалаш на краю песчаного пляжа близ воды чуть выше по течению основного места застройки и в полусотне метров от ближайшего жилища. Это был, пожалуй, максимум уединенности, на который здесь можно было претендовать.

Возле обложенного камнями и заставленного самодельной глиняной посудой кострища на корточках сидели Сухая Ветка и малознакомый чумазый пацан. Семен глянул на небо, затянутое высокой ровной облачностью.

– Скажи, моя птичка, сейчас утро или вечер? – поинтересовался новоиспеченный воин у своей женщины.

– Хи-хи! Сейчас день, Семхон!

– Чего ты смеешься?! – возмутился суровый мужчина. – Это из-за тебя я дни и ночи перепутал! Тебе когда-нибудь бывает достаточно?

– А разве ЭТОГО может быть достаточно? Хи-хи! А сам-то…

– Ну, ладно, ладно… – смутился Семен. – Расхихикалась, понимаешь!

– А какая птица? – Пацан перестал сосать грязный палец и уставился на Семена.

– Не понял?!

– Ну, ты же ее птицей назвал. А какой? Мухой?

«Вот же ж, блин! – мысленно ругнулся Семен. – У них действительно нет понятия „птица вообще“ – только названия конкретных видов. Я употребил то, что мне показалось почти синонимом – „маленькое летающее существо“, а к таковым, как известно, вместе с птицами относятся и насекомые. То есть вроде как я Ветку мухой обозвал».

– Ты чего приперся? – вместо ответа рыкнул он на мальчишку. – Знаешь же, что сюда подходить нельзя!

– Все знают, – согласился пацан. – Только Кижуч все равно велел тебя позвать. Ты ее бьешь, да? А почему синяков нет? И довольная такая?

– Не твое дело, – огрызнулся Семен. – Скажи старейшинам, что сейчас приду.

– Обойдутся, – невозмутимо ответил мальчишка. – Если бы ты отказался, тогда другое дело. Мне здесь интересней. Вы в этих штуках еду готовите, да? А зачем ты по утрам с палкой танцуешь? Колдуешь, да? Ты мне покажешь «магию малого дротика»?

– Веточка, свет жизни моей, – вздохнул Семен, – сделай доброе дело: покорми молодого человека своим коронным супчиком. Может быть, он от удовольствия проглотит язык и не будет приставать, а?

– Да, – одобрил идею пацан, – я хочу вашего супа. Все говорят, что твоя Ветка здорово владеет «магией глиняного котла».

«Вот и ладненько, – обрадовался Семен и взял курс к ближайшим кустам. – Мальчишка, наверное, доживает последние деньки счастливого детства. Здешних детей не наказывают, и отказа они ни в чем не знают, зато когда становятся подростками… Медведь искренне считает себя человеком добрым и мягким, но тем не менее двое из каждых десяти его подопечных не доживают до посвящения в воины. Впрочем, как оказалось, любой из них волен отказаться от тренировок, только никто этого не делает».

Семен избавился от продуктов жизнедеятельности, поплескался в речке, совершая «утреннее» омовение, и вернулся к костру. Полотенец, как и тканей вообще, в этом мире еще не выдумали, и ему предстояло просто обсохнуть. Пацан, сопя от удовольствия, вовсю орудовал глиняной ложкой.

– А мне-е? – игриво заканючил Семен, обращаясь к хозяйке. – Ну, хоть ми-исочку! Ма-а-аленькую!

– Садись, Семхон, – засмеялась Ветка. – Тут на всех хватит!

Традиционное меню лоуринов было довольно разнообразным: мясо (рыба, птица, улитки, ракушки и даже змеи) сырое, обжаренное на углях, запеченное в золе и, наконец, «вареное». Последнее блюдо являлось, так сказать, домашним, семейным и готовилось лишь женщинами в поселке. Внутри четырехножника подвешивался мешок из толстой шкуры. В него наливалась вода, которая доводилась до кипения погружением в нее раскаленных булыжников. Когда вода закипала, в нее загружали мелко порезанное мясо. Иногда после этого добавляли еще пару горячих камней, что, впрочем, к повторному кипению обычно не приводило. Тем не менее продукт считался уже готовым, выгружался из «котла» и подавался «к столу» на куске коры или плетеном подносе. Впрочем, столов, стульев, столовых приборов и салфеток здесь не было и в помине. Кожаный котел никогда не опустошался полностью, и оставшийся в нем «бульон» вновь и вновь использовался для варки следующих порций чего угодно. На взгляд Семена, это блюдо (не считая костного мозга, конечно) было, пожалуй, наиболее съедобным, поскольку при благоприятном стечении обстоятельств кусочки мяса иногда можно было даже жевать. Правда, они всегда были покрыты слоем старого жира и облеплены шерстью, но все-таки… Мясо жареное и мясо печеное, по понятиям цивилизованного человека, съедобным вообще не являлось. Подвергшийся термической обработке кусок снаружи обычно обугливался, а внутри оставался сырым, что, однако, никого не смущало: угли слегка соскабливались, а потом с кости срезались кремневым сколком небольшие кусочки, которые мялись зубами для придания обтекаемой формы и заглатывались. К шашлыку или барбекю все это не имело ни малейшего отношения, поскольку процесса маринования мясо не проходило и становилось жестким, как подметка. Впрочем, кроманьонские зубы – не нашим чета.

Так или иначе, но науке ХХ века по рождеству Христову доподлинно известно, что мясо, не прошедшее предварительной подготовки, бывает мягким в двух случаях: когда тонкие ломтики пробудут в кипятке (на сковороде) минуту-другую или когда разварятся (прожарятся) полностью. Длительность варки или жарки в последнем случае определяется качеством мяса – от получаса до нескольких часов. Спрашивается: кто, когда и каким образом будет здесь этим заниматься? Уж, во всяком случае, не охотник, ушедший в степь на несколько дней, имея при себе копье, лук, колчан со стрелами и кремневый нож. А женщины… Им-то зачем, если понятия «вкусно» или «невкусно» в здешнем мире отсутствуют напрочь?

К тому времени, когда Семен изготовил первую керамическую посудину, пригодную для варки пищи, он и сам уже почти полностью перешел на сыроедение. Это было настолько ужасно, что даже его любимая профессиональная болезнь под названием «гастрит» куда-то от него сбежала и больше не показывалась (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!).

Керамическая посуда, доставленная в поселок лоуринов в качестве вступительного взноса, вызвала только насмешки старейшин. Правда, рябиновая самогонка, изготовленная с ее помощью, пришлась им вполне по вкусу. В общем, в муках изготовленные горшки и миски остались Семену «для личного пользования». Чем не замедлила воспользоваться Сухая Ветка, старающаяся не упустить ни единой возможности угодить своему мужчине. Она с ходу освоила приготовление вареных, тушеных, жареных блюд и смело начала экспериментировать с растительными приправами и гарнирами. Ее явные сексуальные и кулинарные успехи уже начали вызывать нездоровое любопытство у местных женщин, и Семен не без тревоги ждал, во что это выльется. Вот этот мальчишка вполне мог оказаться «засланным казачком», и вскоре весь поселок будет знать, чем именно Сухая Ветка кормит своего Семхона.

– И зачем же они меня зовут, а? – поинтересовался Семен, когда потенциальный шпион облизал пустую миску. – Только не говори, что не знаешь, а то добавки не получишь.

– А в меня больше и не влезет, – не испугался будущий воин и пощупал раздутый живот. – Хотя, пожалуй, еще немного поем. Только теперь вон из того маленького корыта. Там что?

– Мясо оленье тушенное в собственном соку с луком, папоротником и смородиновым листом. Подается с брусникой и лесным орехом, – важно ответила Ветка и подмигнула Семену.

– Со скорлупой орех-то? – уточнил пацан. – И всего один, да?

– Орехов много, – засмеялся Семен. – И они без скорлупы. Только тебе, наверное, больше нельзя, а то лопнешь и всех обрызгаешь.

– Еще чего?! – возмутился юный нахлебник и сунул свою миску женщине. – Давай накладывай!

– Но-но, – попытался осадить его Семен. – Ты не очень-то! Разве можно так к женщине обращаться?!

Парнишка изумленно уставился на него:

– Ты чо, Семхон? Как же еще к ней обращаться? Баба же!

Семен растерялся. Самым натуральным образом. Правда, ненадолго.

– Как? Я покажу тебе «как», – сказал он, поднимаясь и обходя костер. – Смотри и запоминай!

Он присел рядом с Веткой, приобнял ее за плечи, отвел прядь волос и чмокнул в щечку, пощекотал, как котенка, под подбородком и проговорил елейнейшим голосом:

– Веточка, солнышко мое незакатное, звездочка моя ненаглядная, радость моя бесконечная, будь так добра, если тебя не затруднит, дай молодому человеку немного оленинки…

– Почему немного-то? – только и сумел пробормотать совершенно обалдевший юный лоурин. Его потрясение было настолько велико, что жевал он, кажется, совершенно не чувствуя вкуса, и поглядывал на взрослых почти с испугом.

Произведенный эффект Семену понравился, и он решил закрепить успех:

– Это еще не все, парень! Когда закончишь, надо сказать: «Большое спасибо, Сухая Ветка! Ты приготовила замечательную еду. Она мне очень понравилась, и я благодарю тебя!»

Уродливая керамическая ложка с куском мяса застыла на полпути ко рту. Мальчишка сглотнул, похлопал ресницами, поставил на землю полупустую миску и встал:

– Да ну вас…

«…психи ненормальные!» – закончил про себя его фразу Семен и расхохотался:

– А ты как думал?

Испуганный пацан собрался дать деру, и Семен едва успел его задержать:

– Стой! Стой, кому говорят?! Так зачем я понадобился старейшинам, а? Или ты еще маленький и во взрослых делах ничего не понимаешь?

– Сам ты маленький! Дозорный увидел Черного Бизона с людьми. Они возвращаются.

– С Головастиком? – задал самый главный вопрос Семен, но пацан ответом его не удостоил, а припустил трусцой в поселок – подальше от этой чокнутой парочки, да и рассказать всем поскорее надо…

«Вот и поговорили, – вздохнул Семен. – Надеюсь, по здешним правилам мужчина, прошедший полное посвящение и имеющий четыре „победы“, может позволить себе быть чокнутым?»

Он доел мясо, поблагодарил Ветку (она почти привыкла к его манерам, но все равно каждый раз смущенно краснела) и принялся натягивать тапочки-мокасины. Он три дня не надевал их, шкура засохла и терла ступню, поскольку носков у него, конечно, не было и в помине. «Ничего, скоро размякнут, – успокоил себя Семен. – Зато почти новые, и сшиты профессионально, не то что я себе мастерил когда-то». Он начал натягивать через голову рубаху и запутался – что-то все не так и как-то непонятно. Когда же разобрался, в чем дело, то на некоторое время потерял дар речи: когда же она успела?!

Его первый и единственный наряд в этом мире представлял собой широкий балахон-безрукавку, самолично сшитый из волчьей шкуры. Ветка, помнится, неодобрительно отозвалась о женщинах «другого мира», которые так плохо выделали шкуру и так грубо ее сшили. Тем не менее выяснилось, что одежда взрослых мужчин-лоуринов от его модели отличается не сильно, только исполняется обычно из оленьих или лошадиных шкур. Добывать что-то более ценное ради одежды никому не приходит в голову, поскольку балахон не предназначен для длительной носки – как только шерсть изотрется и слипнется от жира (об одежду принято вытирать руки после еды), женщина за вечер сошьет новый (сколько времени и сил ей потребуется для выделки шкуры, никого не интересует). Семен это осознал не сразу и как-то раз после сытного ужина начал фантазировать вслух, как бы он усовершенствовал одежду, если бы… Он бы приделал сзади к «воротнику» капюшон с завязками, изнутри на плечах подшил бы полоски меха, чтобы шкура не прилегала вплотную к коже. Он сделал бы «съемные» рукава, закрепленные лишь на плечах, чтобы в теплую погоду можно было из них вылезти и откинуть за спину (и завязать там, чтоб не болтались), а подол… Подол нужно удлинить широкой полосой шкуры почти до щиколоток, но эта полоса должна подворачиваться и крепиться в таком положении на уровне пояса: днем, пока бегаешь и прыгаешь, ты одет как бы в «мини», а собрался ночевать – отвязал, развернул и оказался как бы в «макси». В общем, он фантазировал обстоятельно и долго – надо же как-то развлекать даму, не фильмы же и романы ей пересказывать. И вот, пожалуйста: исполнено все скрупулезно и четко, в полном соответствии с пожеланиями заказчика. Правда, эта суперодежда оказалась тяжелее прежней на добрый килограмм (или два?), зато стала теперь всепогодной и пригодной для использования в качестве спального мешка.

– Веточка, ты разишь меня наповал! Таких женщин, как ты, просто не бывает! Ты же чудо!

Он обнял ее и прижал к груди. Ветка обхватила его за талию, ткнулась лицом в грубый волчий мех:

– Я старалась… Хотела, чтобы тебе было тепло…

– Все, все, моя хорошая! – Он чуть отстранил ее. – Еще чуть-чуть, и я плюну на все и никуда не пойду!

– Не ходи…

Ее широко распахнутые глаза смотрели на него и что-то излучали. Как тогда – в пещере. И Семен не выдержал и закричал:

– Ну, не смотри ты так, женщина!! Ведь знаешь же, что меня убьют не сегодня! Ведь знаешь?

– Знаю… Я буду ждать тебя, Семхон.

То, по чему Семен шаркал заскорузлыми «тапочками», археологи будущего, наверное, назовут «культурным слоем» – утоптанная ногами нескольких поколений смесь из природной щебенки, сколков, оставшихся после изготовления орудий, и, разумеется, расколотых костей. Вообще-то пищевые отходы здесь принято было сбрасывать в неглубокие ямы-помойки, но все, что не доели люди, оттуда благополучно растаскивалось по всей округе собаками и воронами. Идти было недалеко – от силы пару сотен метров, но Семен не торопился. Он никогда не решался всерьез отрицать бытие Бога, но решительно не мог поверить, что Ему есть дело до конкретных человеческих особей. Тем не менее очень хотелось обратиться даже без всякой надежды на ответ: «Господи, дай мне понять, что же творится пред лицом Твоим?! Мало того, что я попал черт знает куда, так, похоже, еще и влюбиться здесь умудрился! В кроманьонскую девочку, которая мне в дочери годится! Это же прямо какая-то „Юнона и Авось“ получается! Я же старый – битый, ломаный, стреляный, всего навидавшийся! Мне же почти сорок лет!

Сколько раз обжигался – и в молодости, и когда стал постарше! Сочинял из подруги королеву, лепил из нее богиню, чуть ли не объектом поклонения делал, а все оказывалось буднично и просто: девочка хочет замуж, или, наоборот, слишком давно замужем и желает развлечься, или у мужа проблемы с потенцией, или… В общем, много всяких „или“. А ведь общеизвестно, что женщины – существа иной психической и духовной природы. Не лучше и не хуже нашей – просто иной. Приписывать им наши ощущения, нашу мотивацию поступков – грубейшая и вечно повторяющаяся ошибка „белого“ человека. Признание европейской цивилизацией за женщиной равных прав с мужчиной тоже, наверное, является ошибкой, ведь права подразумевают и обязанности. Помнится, в передаче какой-то радиостанции православный богослов, отвечая на вопросы слушателей, очень доходчиво растолковывал, что женщина – существо изначально не полное, не завершенное, нуждающееся в том, чтобы „прилепиться“ к мужу. С одной стороны, это, конечно, отдает половой дискриминацией, а с другой – сами-то женщины что по этому поводу думают? А они, скорее всего, над этим и не думают – для них тут не над чем думать, все и так ясно. Прочитал в каком-то романе пронзительную фразу про девочку, которая любила мечтать и представлять себе ВСЮ свою жизнь – от самого замужества и до смерти. То есть для женщины, сознает она это или нет, настоящая жизнь как бы и начинается только после получения в свое распоряжение особи мужского пола. Или после отдачи себя в распоряжение таковой особи. А вот для широких мужских масс настоящая жизнь с женитьбой как бы заканчивается. Недаром же так популярны в наших компаниях воспоминания о службе в армии, поездках в командировки, а также увлечение рыбалкой. А еще проще – хлебнуть водки: алкоголь всосется в кровь, и ты вновь почувствуешь себя молодым и свободным.

Кроманьонской девочке-„уродке“ по имени Сухая Ветка от силы лет 16–17. По нашему счету она еще ребенок, а по здешнему – почти перестарок. Мне удивительно хорошо с ней. Но она же глупа, как… Нет, черт побери! Не подходит к ней такое определение! Наверное, женской глупостью, с мужской точки зрения, является неспособность или нежелание женщины говорить то, что он хочет услышать. Или наоборот: способность не вовремя говорить то, что он слышать не хочет. Вот это и есть женская глупость, но обвинить в ней Ветку никак нельзя. Только это явно не проявление интеллекта, а скорее какой-то женский инстинкт, чутье, что ли…

И что: я на это купился? Да нет же, нет! Просто… Просто одичал тут, отвык от женской заботы, от хорошей пищи, а таким сексом, пожалуй, никогда и не занимался – у нее просто талант. А еще… Да, хотя бы самому себе можно признаться: чертовски приятно, когда на тебя смотрят с восхищением, когда считают чуть ли не богом. Она слишком примитивна, чтобы притворяться, она действительно… Примитивна? А собственно, с чего это я взял? Может быть, как раз наоборот: непостижимо для меня мудра? Мудра той, изначальной, глубинной женской мудростью, идущей от инстинкта продолжения рода?

Положение Ветки в здешнем обществе в высшей степени незавидно: ее женские достоинства здесь не пользуются спросом, а без мужского покровительства ей предстоит провести остаток жизни в компании чужих детей и старух. Семхон Длинная Лапа – „приемыш“ племени – ее единственный шанс. Семейных пар (в позднем понимании) здесь не существует – род Волка одна большая семья. Иметь одну постоянную женщину или иметь дело с несколькими зависит лишь от желания мужчины. Ревность, супружеские измены, разводы и прочие радости цивилизации здесь еще не изобрели – дикари-с! Одного моего слова достаточно, чтобы она собрала свой узелок с нитками-иголками и отправилась жить в другое место, благо таких мест тут достаточно. И никто не удивится, никто меня не осудит, а вот над ней другие женщины посмеются и выстроятся в очередь пробоваться на роль подруги Семхона – он же такой необычный, такой интересный мужчина… Она старается и будет стараться, чтобы я такого слова не сказал.

Интересно, а как она себя поведет, если вдруг на нее „положит глаз“ кто-нибудь из местных красавцев вроде Пера Ястреба или того же Черного Бизона? А как себя поведу я? Здесь из-за женщин не ссорятся – это дико, ведь понравившейся дамой можно пользоваться и вдвоем, и втроем… Такая популярность для женщины предмет гордости, никому и в голову не придет отказать желающему мужчине. Кажется, никаких запретов или правил (предрассудков?) на этот счет внутри рода нет. Тут, кажется, есть только одно табу – связь с женщиной своего тотема. Любая из них – твоя сестра и, соответственно, не может представлять сексуальный интерес.

Или, может быть, я опять все понимаю „с точностью до наоборот“? Если у женщины изначально иное мировосприятие, иная жизненная мотивация, почему не предположить, что и данная ситуация для нее выглядит иначе? Ветка свободна от предрассудков, порожденных нашей цивилизацией: может быть, постоянно бояться быть отвергнутой для нее не унизительно, а наоборот – естественно, единственно правильно и приятно? Находиться в полной власти мужчины… Может быть, именно этот страх придает ее жизни цвет, вкус и запах? Именно он возбуждает ее, толкает на новые и новые сексуальные и кулинарные подвиги?

Женщины будущего прекрасно понимают, что дает им законодательство о семье и браке. Они знают, что приобретают вместе со штампом в паспорте. А вот знают ли они, чего при этом лишаются?»

Обходя сбоку «длинный дом», Семен оказался возле обложенного камнями костра, на котором женщины обычно готовили пищу. Сейчас его удивило, что процесс варки мяса остановлен в самый ответственный момент. Содержимое кожаного котла доведено до кипения, пора загружать туда мясо, а рядом никого нет – горячий «бульон» остывает, по груде нарезанного мяса ползают мухи. Зато из-за покрышки вигвама доносятся возбужденные женские голоса. Семен чуть притормозил, чтобы послушать:

– …назвал ее солнцем!

– И звездой назвал! А потом в щеку укусил!

– Да не кусал он, дура! Он только губам так… Ну, как ребенок за сиську.

– Зачем это, а? И за шею щекотал, и за плечо обнимал…

– Сначала-то мухой обозвал!

– Сама ты муха! Не мухой, а птицей! Может, он гуся имел в виду или утку?

– Этот Семхон… Но зачем она лук в мясо покрошила?.. Что, так съесть нельзя было, что ли?! И листьев этих вонючих накидала…

– Хи-хи, а ты попробуй так сделать! Может, твой тебя за это тоже будет до утра, хи-хи… за шейку щекотать?

– Попробуешь тут, как же… У ней корыта каменные: поставила на огонь и вари хоть целый день!

– Во-во: понравится мужику, и будешь у костра целыми днями сидеть! Семхон свою, между прочим, эти посудины каждый раз в реке мыть заставляет! Во дурак-то!

– Да он и сам вместе с Веткой из воды не вылезает – и утром, и вечером бултыхаются! Грязные, что ли? Никак не отмоются?

– А что? Вот если бы… я бы…

«Ну, началось! – констатировал Семен. – Вот только непонятно, радоваться нужно или пугаться. Если процесс выйдет из-под контроля… Хотя он, собственно, под контролем и не был».