Текст книги "Договор"

Автор книги: Владимир Ящерицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Владимир Ящерицын
Договор

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Пролог

Рождение

Моё имя Шевцов Юрий Владимирович. С рождения я был непростым человеком.

Родился я жарким летом 1980 года в большом приграничном селе. Отец служил пограничником, мать работала учительницей в сельской школе. Я иногда ностальгически вспоминаю беззаботное детство: пыльные дороги, стайки таких же грязных и босых сорванцов, как и я сам, мелкие обязанности по хозяйству. Впрочем, я был более правильным и более везучим, чем остальные (возможно, это было сильное влияние семьи). Отец, начав службу младшим лейтенантом, быстро продвигался по службе. Впрочем, это было неудивительно, учитывая, что дед тоже был военным, и, надо сказать, ему везло. Дед прошёл всю войну и был дважды ранен, что в конце концов и заставило его незадолго до моего рождения уйти в отставку. Жил отец в избе вместе со своими отцом и матерью, работал лесником. Больше близких родственников не было – оба брата моего деда погибли во время Великой Отечественной. Старший – в Севастополе (хоть эта тема и не была популярна в семейных разговорах, я знал, что дед дважды ездил искать, но даже примерно так и не нашёл место, где он погиб, не то что имя на братской могиле), средний – на Курской дуге (он был командиром Т-34 и во время атаки попал под выстрел флэка). Дед часто рассказывал о войне, о разных случаях – смешных и грустных, героизме и трусости, верности и предательстве. Дед был колоритной фигурой. Иногда на него что-то находило, и он уходил в лес на два-три дня. Особенно запомнилась одна история. Вспоминая её, я словно возвращался назад на машине времени. Дед был где-то метр семьдесят шесть. Круглое лицо, будто высеченное из мрамора, ёжик седых волос, пронзительный взгляд серо-стальных глаз (когда-то они были сине-голубыми, как осеннее небо, – иногда я думаю, что они выцвели из-за того, что видели), спокойный, иногда ехидный или весёлый голос.

Вечер в саду, небольшой костёр между двумя яблонями. Голос деда:

– …Нас прижали огнём немецких пулемётов. Звук стрельбы очередью из MG-42 похож на звук рвущейся бумаги. Рядом рвутся немецкие гаубичные стопятимиллиметровые снаряды. Один падает метрах в пятнадцати перед нами – и мы с товарищами бросаемся к воронке. Я был дальше других. Вижу – не влезу, и только остановился, как в ту же воронку, в то же место, ещё один снаряд падает. Все, кто был ближе, – в клочки, а мне – два осколка в шею… А ещё говорят, снаряды в одну воронку не падают… Всякое бывало… И миномётные мины в щели между брёвен залетали. Я тебе так скажу: вся война на случайностях была, на слепой удаче. Кто и весь посечённый осколками без лекарств и бинта на поле боя выживет, а кто и водкой в штабе захлебнётся…

Я вырос. Советский Союз развалился. Мне ещё запомнилось, как отец сидел перед приёмником и ждал приказа на выдвижение к Москве. Но приказа так и не последовало. Дед смачно поносил Ельцина и ходил из угла в угол. Сейчас я вполне понимаю его чувства, а тогда лишь смотрел на то, как он недоумевает, почему их там всех в Беловежской Пуще не кончили.

Потом я закончил школу, а так как был, благодаря матери, отличником, то поехал в областной центр поступать в институт. До сих пор помню, как провожали меня на автостанции немного грустный дед, отец и мать. Я ещё не знал, что увижу родственников очень нескоро.

В институт я поступил без проблем, но неожиданно понял, что выбранная специальность – не моё. Как-то странно ко мне пришло осознание того, что я хочу служить. Причём не просто служить, а сражаться. Я позвонил родственникам и сказал, что пойду в армию. Отец сначала ругался, но потом неожиданно согласился. Сейчас-то я понимаю, что наша семья всегда была связана с войной.

Надо сказать, здоровье у меня было отменное, поэтому проблем в армии я не ожидал.

Конец и начало

Призывной пункт неприятно удивил меня своей мрачностью. Здание довоенной постройки, внешне обшарпанное, с грязновато-ржавыми потёками под ржавыми же подоконниками. Парадное крыльцо поднималось над асфальтированным плацем на три бетонные ступеньки, на верхней стоял хмурый капитан и о чём-то спорил с пожилой, но когда-то явно очень красивой и ухоженной женщиной в белом врачебном халате. Над крыльцом повис ржавый козырёк, по которому ходили, воркуя, чёрно-белые голуби. Я вошёл в здание. И очутился в длинном изогнутом коридоре, слабо освещённом ртутными лампами дневного света, расположенными на потолке. До потолка было около четырёх метров. На стенах были развешаны плакаты в пропагандистско-милитаристском стиле, прославляющие разные рода войск. В принципе больше ничего запоминающегося.

Мне повезло: осенний призыв ещё не закончился. Из врачей запомнился только весёлый шутник, который посадил меня во вращающееся кресло и, попросив закрыть глаза, крутанул. После нескольких оборотов остановил и сказал пройти по воображаемой прямой линии. Я легко прошёл. Сделав пометку в карточке, он отправил меня дальше. В конце сидел давешний капитан. Просмотрев карточку, он сказал:

– Ну что ж, сынок, ты годен. Проблем со здоровьем нет. У нас недобор. Ты можешь пойти служить куда хочешь, кроме танкистов – высоковат, и десанта – ростом не вышел.

– А в спецназ возьмут?

– Ну-у-ум-м… – Он ещё раз перелистал карточку и почти равнодушно ответил: – Да.

* * *

Военный, тёмно-зелёного окраса грузовик везёт меня и других новобранцев в учебку. В пути мы уже где-то час. Парни переговариваются между собой. Меня клонит в сон.

Я вам скажу, если кто-то говорит, что АК-74, ПМ и, не дай боже, ТТ – это лучшее оружие в мире, смачно плюньте этому человеку в лицо. Ибо он ничего в руках, кроме этих, пусть надёжных и простых, убожеств отечественного производства, не держал. Вы знаете ресурс ствола ПМ? Двадцать – тридцать тысяч выстрелов. А ресурс «глока»? Сорок тысяч по гарантии и МИЛЛИОН в случае бережного обращения. Я своими ушами слышал рассуждения двух полковников о том, что необходимости в перевооружении и переоснащении нет, а АК до сих пор лучший автомат мира. Гады. Их бы с нами на Кавказ. И каску без подшлемника. И кирзачи без портянок. И родной броник, весом 20 кэгэ, ни от чего не защищающий. И в очередь к полевой кухне за перловкой. Ах да, в грязи бы ещё их вывалять, чтоб только глаза было видно на чёрных рылах. И для антуража – чтоб арабский снайпер с новомодной европейской снайперской винтовкой, с эффективной дальностью поражения полтора километра, постреливал по ним, не давая нормально пожрать. Они бы тогда по-другому завыли. Как иногда тихо выли мы, молясь, чтоб наша арта накрыла очередной дот, а не нас…

В норматив на стрельбу из ПМ я с трудом уложился. А вот из АК и СВД был первый в роте.

Иногда мне кажется, что вся предыдущая жизнь была чередой кошмарных нереальных снов.

– Беременные бегемоты!!! Разве так носок тянут?! Чётче шаг! Раз-два, раз-два! – это был наш прапор Спицын, на редкость тупой осколок Советского Союза. Очевидно, кроме того, как печатать шаг и матюгаться, он больше ничего не умел. Остальные наши командиры и консультанты были умнее его и выше званием. Впрочем, искры разума у Спицына хватало, чтобы осознать эту несправедливость, и прапор срывал злость на нас. Честно говоря, строевая была единственным предметом на фиг, если не сказать покрепче, нам не нужным. Наверное, прапор иногда это вспоминал и зверствовал тогда пуще прежнего. Именно он настаивал, чтобы во время марш-бросков мы или песню пели, или противогазы надевали. Кстати, если марш-броски были на индивидуальный зачёт, прибегал я всегда первый.

Наверное, из-за этого учебка сохранилась в памяти лишь небольшими фрагментами. Время пролетело очень быстро: вот мне за отличие в строевой подготовке дают младшего сержанта, а вот нас уже сажают на поезд, едущий в Чечню.

Грязный, вонючий, но такой родной вокзал. Приехали родители меня провожать. Они взяли с собой маленького братика Серёжку. Жаль, что я так и не смог подержать его в руках. Прапор, жалкий ублюдок, так и не выпустил меня на перрон – наверное, боялся, что я дезертирую у всех на глазах. Хорошо, что он не остался с нами, а укатил обратно. Я б, точно вам говорю, во время первой перестрелки засверлил бы ему пулю в живот (чтоб подольше мучился), и никто бы меня не сдал. Мои чувства разделял весь отряд – не одного же меня провожали…

Я думаю, что всё это (ненависть младшего командного состава, отвратительное питание, изматывающие тренировки, внутренняя нездоровая атмосфера в отрядах) было частью подготовки к переходу нами рубежа первого убийства.

Для меня же это произошло как-то буднично.

Горы. Нас выбросили с вертолёта перекрыть отступление каких-то, как сейчас модно говорить, бандформирований. Вот же идиотство! Самое печальное было то, что арабские наёмники были лучше снаряжены и вооружены. Может, АК и опережал своё время полвека назад, но сейчас его лидерство в поле уже давно было оспорено. Можно сколько угодно говорить о надёжности и простоте, но это решающие факторы только тогда, когда АК держат в руках двенадцатилетние пацаны, идущие на следующий день в качестве пушечного мяса…

Какое-то ущелье, и безликие далёкие фигуры врага в камуфляже. Мы в засаде. Даже дышим через раз. Нас учили не смотреть постоянно на врага, а бросать на него короткие мимолётные взгляды. Что ни говори, а человек – зверь. И на войне до предела обостряются все чувства и инстинкты. Люди могут чувствовать угрозу и враждебный взгляд. Это доказано давно…

Три человека разведки и десять основного отряда. Разведку мы пропускаем – важных людей в ней нет. Их убьют снайперы, а не убьют – это уже не важно… Вот основной отряд приближается к условной точке – и мы откроем огонь. Очень медленно ловлю в прицел мощную бородатую фигуру. Тоже мне вояки. Расслабились. До границы, мол, рукой подать. Забыли? Поход заканчивается только тогда, когда солдаты раздеваются на базе…

Последняя фигура минует условный камень – и мы начинаем стрелять одиночными и короткими очередями. Я ловлю в прицел пытающегося перебежками скрыться наёмника и мягко нажимаю на спуск. Человек пробегает пару шагов и падает… Вот и всё…

Ничего сложного – мы же не в Древнем Риме, чтоб убивать гладиусами лицом к лицу, а потом вытирать брызги чужой крови со лба…

Я с детства не боялся крови. Не зря же у меня в роду одни военные. Даже прадед был одним из первых коммунистов и служил в Красной армии. Наверное, поэтому деду, а потом и отцу сходило с рук некоторое вольнодумство. Впрочем, дед с отцом обладали просто звериным чутьём на неприятности и прекрасно разбирались в людях: при ком-то могли и смело пошутить о партии, а при ком-то – тупо гнули коммунистическую, и в частности партийную, линию…

Руки замёрзли. Я подбросил последние ветки в небольшой костёр, понимая, что это только оттягивает неизбежное. Проклятый фээсбэшник… Я со своим отделением должен был прикрыть фээсбэшника на переговорах с бородачами, но что-то пошло не так с самого начала. Я задним местом почувствовал подвох ещё на базе, когда нам в отряд внедрили странного хмыря с маслеными, по-крысиному бегающими глазками. Это было ловушкой. По прибытии на встречу фээсбэшник с бородачом шустро смылись, а нас обработали из РПГ и пулемётов. Выжил только я, и то, чувствую, это ненадолго. Может, фээсбэшник был перебежчиком? А мы, доставив его тушку на границу с Грузией, стали «нежелательными свидетелями»? Или мы ими стали задолго до этого? Всё-таки видели (и участвовали) мы немало. Тут и торговля оружием на ту сторону, наркотрафик – на эту, работорговля (женщины) – опять на ту, нелегалы – на эту…

Как же по-дурацки закрутилась жизнь…

Холод начал опять подниматься по спине. Попытавшись шевельнуться, я обнаружил, что правая рука не слушается. Пожалуй, всё. Бросив взгляд вниз, я понял, что сижу в луже своей крови. Я опять начал рыться в воспоминаниях. Как же многого хотелось достигнуть!.. Жаль, что я не застрелил фээсбэшника, только в ногу попал… Ненавижу ПМ. С его этим грёбаным «дожиманием»…

Последний раз лизнув воздух, костёр потух, оставив лишь яркие угли. Казалось, сразу наступила тьма. Но глаза, привыкнув, снова стали различать разбросанные по полуподвальному помещению предметы моего снаряжения: гильзы, немного патронов, разобранная аптечка, сухпай и простреленный, вымазанный в моей крови и грязи полупустой вещмешок. Внезапно, прямо из ярких углей, словно густой нефтяной дым, поднялась столбом тьма и, на пару секунд расплескавшись по комнате, собралась в красивую статную молодую женщину. К своему стыду, я сначала даже не посмотрел на лицо гостьи, так как её одеяние состояло исключительно из украшений и лент тёмной ткани, обвивающих привлекающее в первую очередь внимание совершенное тело. С трудом оторвав взгляд от её груди, я посмотрел на её лицо и обмер, осознав, что передо мной не человек. Ну не может у человека быть такого идеального лица с завораживающими, абсолютно чёрными глазами, в которых клубилась, словно туман, тьма. Вдобавок у неё были длинные, сантиметров тридцать, уши, чуть разведённые в стороны над головой. Белые волосы гостьи были собраны в тугой хвост, зафиксированный тёмным ремешком.

Я слышал истории про последние галлюцинации перед смертью. Кто-то видел родных (живых и мёртвых), кто-то демонов или каких-то тварей, стоящих рядом или разговаривающих с ними. Но, даже зная, что я на Грани, мне не хотелось признаваться в скором конце себе. Я же мог остаться на том пустыре и быстро околеть от потери крови. Нет – я полз, пытался перетянуть рану. Потом укрылся в подвале, разжёг костёр и включил аварийный маячок… Но, очевидно, всё напрасно…

Пока я занимался самокопанием, странная женщина наклонилась и произнесла:

– Меня зовут Эхаялин. Я дочь богини, Тёмной богини Элос.

Надо же, всё как и рассказывали. Впрочем, я решил заговорить – всё равно подыхаю, а так веселее.

– Моё имя Юрий Шев… – Я закашлялся, а вдохнув воздух, обнаружил, что уже не могу говорить.

– Юрий Шев… м-м-м-м… интересное имя, – произнесла женщина. – Шев… У нас знаком «шев» обозначают «смерть во Тьме». – Она наклонилась надо мной. – Как символично…

Я собрал остатки сил и левой рукой дотронулся до её щеки. Как я и думал, её кожа была упругой и шелковистой. Неожиданно Эхаялин потёрлась щекой о мою руку, как кошка, и, как мне показалось, мурлыкнула. Потом посмотрела мне в глаза и произнесла:

– Как интересно… Что ж, решено! – Она ткнула в меня своим тонким, длинным пальчиком с неестественно длинным ногтем: – Хочешь ли ты получить другой шанс? Моему народу нужны такие, – она выразительно осмотрелась вокруг, – упрямцы. Для того чтобы ты понял, я перенесу твою душу и память в новорождённого представителя Великого Дома своего народа. Вопросы? – Она выжидательно посмотрела на меня.

Под её взглядом я ощутил, как силы возвращаются ко мне.

– А что произошло с прежним жильцом?

– Его отозвали. – Её ответ был чересчур коротким. Возникло впечатление, что здесь не всё так гладко.

– Какие-то конкретные задания, обязанности?

– Да как обычно – живи, развивайся во славу своего Дома и народа.

– И никаких миссий? Может, что-то найти или что-то создать?

– Пока нет. Какие могут быть задания для младенца? А через тридцать лет либо, как у вас говорят, осёл умрёт, либо я умру, либо о тебе вообще все забудут. Так ты согласен, или как?

– Да, согласен. Вот только не верю я в твою благотворительность… Жизнь научила…

– Скажу лишь, что у тебя особенная энергетика и… ты мне понравился. Не бойся, это будет даже весело! – Эхаялин неожиданно засмеялась и звонко хлопнула в ладоши.

В следующее мгновение мир вокруг меня поглотила тьма.

Часть первая

Глава 1
Восприятие и осознание

Внезапно тьма стала отступать, будто наводили резкость, и я увидел склонившиеся надо мной лица, сильно похожие общими чертами на Эхаялин. Я потянулся к ним рукой. О боже! Я действительно младенец! От изумления я резко вдохнул и закричал от боли! Лёгкие горели. Я зажмурился, стараясь дышать по чуть-чуть. Внезапно пришло облегчение. Я вздохнул полной грудью и открыл глаза. Меня держала на руках практически ничем не отличимая от Эхаялин женщина. Только разрез глаз был чуть другой, и сами глаза были с почти нормальными зрачками и белком. Её кожа была чуть-чуть серее волос. Вдобавок, когда она посмотрела куда-то надо мной, я увидел, что её уши почти наполовину меньше, чем у Эхаялин, – они лишь немного возвышались над головой. Также в ушах я увидел несколько красивых серёг, а в волосы, аккуратно собранные в длинный толстый белый хвост, было вплетено несколько изящных драгоценностей из жёлтого металла, очевидно золота, изображающих змей. Не успел я налюбоваться змейками, как мне в рот всунули… бутылочку! А я уж размечтался о сиське… Вот печаль-то… Но молоко (или что это было?) оказалось вкусным, и я, неожиданно для себя, заснул.

Проснувшись, я задумался над положением, в котором оказался благодаря прихоти прекрасной богини. По всему выходило, что это другой мир. На земле точно не было таких существ. Это во-первых. А во-вторых… Я согнул руку и пощупал своё ухо. Оно было длинным и заострялось сверху. Но не таким длинным, как у женщины, которую я видел, и тем более не таким, как у Эхаялин, тем не менее у меня было ощущение, что мои уши ещё вырастут. Кожа на моих руках была даже белее, чем у Эхаялин. Думаю, она чуть потемнеет с возрастом. Я посмотрел на ноги. Какой же я маленький и слабый!.. Ну, ничего, у меня есть время сделать тело сильным. Из всего этого следует, что богиня сдержала слово и я действительно новорождённый. Внезапно я понял, почему мне не дали сиську: у меня же во рту полный набор зубов! Интересно, это обычное явление? Очевидно, да. Наверное, мать сцеживает молоко в бутылочку и, чуть подогревая, даёт мне. С трудом договорившись со своими руками, я чуть оттянул подгузник и заглянул туда… Фу-у-у-ух-х-х-х… Я мальчик. Это уже хорошо… или нет? А-а-а-а, пофиг. Всё равно изменить я ничего не могу и не буду. А если я был бы девочкой? Ответ прост: смирился бы. А когда вырос, стал бы расчётливой стервой. Ну да, ну да – я такой…

Третье: нужно узнать, по какому пути развивается мир. Ну, там – технический, биологический или, может, какой-то магический? Взять ту же богиню Эхаялин – прыгает между мирами и собирает (?) души воинов. А может, и не только. Болтает она на русском неплохо, с мировой культурой знакома. Вполне возможно, технологиями здесь никого не удивишь, а некоторые индивидуумы способны легко заменить пару танков, зениток, штурмовых вертолётов и, до кучи, пехотную дивизию.

От всех этих размышлений разболелась голова, и меня сморил сон.

Проснулся я от взгляда. Да-да. Я просто почувствовал себя как под микроскопом. Открыв глаза, увидел мать и ещё одну женщину. Если на матери был роскошный чересчур открытый наряд, то на новенькой я наблюдал намного более простую, но, по-моему, и более практичную одежду. Всмотревшись внимательнее, я понял, что это, в некотором роде, лёгкий доспех. Лицо женщины было грубее, чем у матери, и мне показалось, что я заметил длинный еле-еле заметный шрам на шее. Кроме того, её уши были ещё короче, а кожа с более тёмным оттенком серого. Мускулистую фигуру буквально обтягивал кожаный костюм со множеством ремешков и застёжек. Если у матери, из того положения, в котором я находился, оружия не было видно, то новенькая, казалось, была обвешана им вся: под руками находились ножны метательных ножей, на поясе – короткие мечи (по одному слева и справа) и странная то ли трость, то ли дротик, расположенный под правой рукой. На бёдрах были закреплены ремешками ножны с длинными, ручками вниз изогнутыми кинжалами, в руках женщина держала нечто вроде боевой косы, только очень искусно изготовленной и украшенной. Я даже видел какой-то рисунок, или вытравленный, или выточенный на поверхности волнистого лезвия.

Я внезапно испугался, подумав, что меня собираются притопить, но тут мать и воин повернули голову в мою сторону и почти синхронно улыбнулись. А они не родственницы? Это моя тётя или сестра? Определённое сходство есть, но – нет, не похожи. Скорее это моя охрана. А значит, всё в порядке. Впрочем, мать закончила инструктировать охрану и, кивнув кому-то невидимому, отступила в сторону. Я ещё заметил, как она начала нервно теребить замысловатую серёжку в правом ухе. К чему бы это? Додумать я не успел.

В первое мгновение мне показалось, что в комнату ворвался какой-то вихрь, состоящий из рук, ног, тел и голов. Как я оторопело понял минут через двадцать непрерывного тормошения – это были мои сёстры и братья. Осознал я это, только сравнив лицо матери с сюсюкающими мордашками – они были очень похожи. Только волосы почти у всех были чёрными, кроме двух старших сестёр – те были ближе к цвету пепла. Эти две сестры были более сдержанными и… зрелыми, что ли? Всё это мельтешение мне надоело, и я зевнул.

Вдруг я почувствовал какое-то напряжение в воздухе. Мать забрала меня из рук сестры и направилась к дверям. Мне было жутко интересно всё вокруг, и я осматривался по сторонам. Моя кроватка сильно смахивала на обычную колыбель, источником мягкого желтоватого света в комнате оказались невысокие узкие цилиндры в её углах. Охрана расположилась у широких, высоких, в данный момент открытых дверей. В них стояла мужская стройная фигура, вооружённая как охрана, за исключением странного копья-трости, да мечи в ножнах были другой формы. Видать, это – мой отец. Отец взял меня на руки и посмотрел мне в глаза. И тут я понял, что у ВСЕХ, кого я видел до этого, глаза были чёрные, а вот у отца – синие. Отсюда вопрос: какого цвета глаза у меня и что из цвета глаз следует? Впрочем, отец смотрел в глаза мне недолго и, вернув матери, сказал несколько фраз, затем удалился. С ним исчезло и напряжение.

После визита отца приходили другие мужчины, но относительно их статуса я ничего не понял (то ли охрана, то ли любовники, то ли и то и другое). Приходили даже странные делегации мужчин и женщин с ещё более грубыми лицами и совсем короткими, лишь чуть больше людских заострёнными ушами. Их кожа была ещё более тёмной, чем кожа воинов, её цвет уже можно было назвать тёмно-серым и даже чёрным. А одежда практически не имела украшений, но была чистой и даже красивой. Я так понял: общество «ушастиков» поделено на касты по цвету кожи и длине ушей (цвету глаз?), но вряд ли разделение было только по этим признакам. За размышлениями я не заметил, как заснул.

Проснувшись, я обнаружил, что подгузник сменили, но в комнате довольно темно. Очевидно, в Доме ночь. Распорядок младенца прост: поел – поспи, поспал – поешь. Обосрался – лежи, жди, пока поменяют подгузник. Жуть, конечно, но что я могу пока делать? Остаётся одно – набираться сил и развивать своё тело. Итак, первая цель – встать на четвереньки, вторая – на ноги, а там уже нарисуется и третья, и четвёртая, и пятая…

Благо еды и сна в достатке. Сначала просто двигал руками и ногами вверх-вниз и влево-вправо. Быстро уставал и снова засыпал. Однако со временем перерывы между сном становились длиннее, а тело сильнее. Самую чуточку. Но когда смог спать на боку или на животе, был жутко счастлив. Обратил внимание, что на границе бокового зрения постоянно присутствуют малоподвижные разноцветные линии. Однажды, засыпая, я приоткрыл глаза и полностью увидел их. Это было похоже на новогодние гирлянды. Но как только я сосредоточился на них, они снова как бы стали прозрачными. Так в мой распорядок дня добавилось ещё одно упражнение – для мозга. Глядя перед сном на странные разноцветные линии, образующие на стенах и потолке нечто вроде частой решётки, я думал, что это либо энергопровод, либо какая-то сторожевая сеть.

Я старался считать дни, делая ногтем незаметные царапины на перекладине колыбели, отмечая одной царапиной пять дней. Примерно через два месяца тренировок я попытался стать на четвереньки – и мне удалось! Правда, ненадолго, и я сразу опять лёг, но и первый полёт братьев Райт полётом-то назвать нельзя было. Вдобавок я сегодня рассмотрел несколько сторожевых энергетических веток, расположенных над моей кроваткой, словно ветки кустарника. Они меня манили, будто костёр в тайге заблудшего путника. Я даже во сне видел, как дотрагиваюсь до них. Но путь к ним был очень долог.

И лишь ещё через три месяца я смог уверенно стоять на четвереньках.

Та-ак, теперь берёмся руками за стеночку и ме-едленно поднимаемся, поднимаемся… О, проклятье – сторожевая ветка выше, чем мне казалось. Всё, на сегодня я выдохся. Внезапно от дверей раздался удивлённый возглас. Опа, спалился. Глядя на пустующее место охранницы, я раздражённо сел в кроватке. Интересно, что теперь будет? Другая охранница изумлённо и неверяще смотрела на меня. Я, конечно, выдохся, но подставлять девчонок не буду. Придётся повторять на бис.

Спустя примерно пять минут в комнату ворвалась мать и уставилась на меня. Что уставилась, ну, сижу – мужик я или нет? Так, ладно, зрители есть – один я рефлексирую. Перекатываюсь на четвереньки и по стеночке, по стеночке… Сзади раздался глухой стук. Обернувшись, я обнаружил: без сознания – мать – одна штука, в полной прострации – охранницы – две штуки. Вообще женщины были всегда моей ахиллесовой пятой. Поэтому я серьёзно расстроился и даже подумывал зареветь.

Когда маму откачали, она была в таком шоке, что по инерции начала кормить меня грудью. Ради такой награды не жалко всех трудов. Кстати, тогда я впервые увидел не что иное, как заклинание, которым приводили в себя мать. Я попытался запомнить, как его плела одна из охранниц. Пожалуй, это был самый счастливый день моей новой жизни.