Текст книги "Искатель, 2013 №2"
Автор книги: Владимир Лебедев
Соавторы: Владимир Колабухин,Александр Бычков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
Ганин протянул было руки, чтобы снять эту ужасную картину со стены, но не смог этого сделать – она висела на стене как приклеенная. И тут его озарила догадка! Он резко развернулся в сторону портрета и… отчетливо увидел злорадные веселые огоньки, плясавшие в глазах девушки, и выражение торжества на ее лице…
– Твоя работа, ведьма?! – вдруг внезапно выйдя из себя, закричал Ганин. – Вот почему я здесь, а не в комнате для гостей! Вот почему он не пришел на мою выставку, да?!
Но ответом ему был звонок мобильного телефона. Ганин механически ответил и услышал радостный голосок Снежаны…
Ярко-красный «Опель» Снежаны мягко подкатил к воротам. Сигналить не потребовалось – ворота при ее появлении открылись сами, – и она медленно въехала на территорию бывшей усадьбы князей Барятинских. К ней тут же подбежали два охранника и, открыв дверцы машины, помогли выйти. А чуть поодаль уже стоял сияющий Ганин. Один из охранников сел в машину Снежаны, чтобы отвести ее на стоянку. А Ганин, слегка покрасневший, быстро подошел к Снёжане и, галантно поцеловав ее ручку, сказал:
– Ты не проголодалась? Я предлагаю начать с обеда.
Конечно, Снежана была не против…
Обед был превосходен. Столик на двоих накрыли внутри небольшой и уютной деревянной беседки белого цвета, прямо у искусственного озера с живыми лебедями. Ганин отпустил прислугу и сам ухаживал за дамой. Снежана облокотилась на подбитую плюшем спинку скамейки и блаженствовала – она обожала, когда за ней ухаживали мужчины. Роскошный особняк XVIII века нежно-голубого цвета перед глазами, аккуратно постриженные лужайки, утопающие в цветах клумбы, искусственные пруды, аллеи, дорожки посыпанные мраморной крошкой… Требовалось всего небольшое усилие воображения, чтобы представить себя в длинном платье с кринолином, в пышном, усыпанном ароматной пудрой парике, сидящей за столом, а где-то совсем рядом стоит роскошная позолоченная карета, запряженная четверкой вороных коней, на козлах которой сидит важный кучер… Снежана вовсю отдалась так ненавязчиво окутавшей ее сознание фантазии, что совершенно забыла про все на свете – и про задание, и про Константина Михайловича, и про таинственные происшествия… Майское солнце жарило вовсю, было душно, но от пруда с птицами веяло приятной прохладой. Снежана съела совсем немного – несколько кусочков мяса, рыбы, греческий салат, шарик клубничного мороженого, зато шампанского, выпила много. Оно было ледяное, терпкое и сразу же ударило в голову. Ганин что-то говорил, суетясь возле стола, как завзятая домохозяйка, а потом сел и стал наворачивать еду за двоих, но Снежана не воспринимала, ЧТО он говорил. В ее глазах все поплыло. Она разомлела…
Поместье, располагавшееся не так далеко от беседки, стало покрываться какой-то призрачной дымкой, какая бывает в очень сильную жару, когда воздух нагревается так, что начинает видимым образом колебаться перед глазами. Снежана лениво рассматривала дворец, совершенно не слушая Ганина: сначала портик, потом широкие распахнутые окна первого этажа, потом второго… Вдруг внимание Снежаны привлекло шестое окно справа, на третьем этаже. Оно, в отличие от других окон, было закрыто, но Снежана отчетливо увидела, как за стеклом мелькнул женский силуэт. Детально рассмотреть его она не могла, но увидела, что женщина была красива, стройна, что волосы у нее были светлые и что она приветливо улыбалась. Женщина посмотрела прямо на Снежану и помахала рукой, а потом сделала жест, приглашающий внутрь дома – мол, заходи, не стесняйся! – и Снежана махнула ей в ответ…
– …Снеж, а, Снеж? Снежа! – Снежана вдруг почувствовала, как чьи-то пальцы теребят ее за щечку и что-то холодное прикасается к ней. Она удивленно открыла глаза и увидела встревоженное лицо Ганина. Он держал в руках кусочки таявшего льда из ведерка с шампанским. – Что с тобой? Ты не заснула случайно? Или у тебя тепловой удар?
– Ой, Леш, да… что-то разморило… Наверное, просто перепила шампанского… Слушай, такого вкусного шампанского еще ни разу в жизни не пила! Леш, ты вроде сказал, что Никитский куда-то срочно уехал, а жена его здесь осталась, да?
– Да нет… – голос Ганина слегка дрогнул. – Она… тоже с детьми уехала… с ним… Я тут один вообще-то, ну, если не считать прислуги и охраны…
– Странно…
– Что – странно?
– Да нет, ничего… Мне просто подумалось, что в доме осталась хозяйка, вот и все… Ладно, Леш, нам обоим надо немного освежиться. Как насчет искупаться во-от в этом самом пруду, а? Ты не проверял, там глубоко? Дно хорошее?
Ганин сразу повеселел. Он и сам уже об этом подумал.
– Да, Снеж, там можно купаться – мне дворецкий сказал. Слушай, но у тебя же нет купальника…
– Я думаю, купальник бесследно исчезнувшей хозяйки мне как раз будет впору! – рассмеялась Снежана. – У меня такое ощущение, что она на меня нисколечко не обидится!
Ганин как-то странно взглянул на Снежану, но промолчал.
Молодые люди отправились в дом и довольно быстро нашли комнату жены Никитского. Снежана так и ахнула от восторга, и где-то в глубине души ее кольнула иголочка женской зависти. Комната жены Никитского была размером в три ее с мамой двухкомнатные квартиры, если не больше. Мебель из полированного красного дерева, роскошная кровать под светло-розовым балдахином, люстра и подсвечники из золота. Однако как они ни искали, обнаружить в этой комнате залежи одежды им не удавалось, пока Снежана не додумалась открыть незапертую дверцу второй комнаты. Мебель в этой смежной со спальней и такой же, если не больше, по размеру комнате в основном состояла из шкафов-купе, наполненных самой разнообразной одеждой. Чего тут только не было! Платья, шубки, юбки, нижнее белье, брюки, шорты, шляпки, туфли… Сотни самых разнообразных вещей и вещиц… Глаза у Снежаны загорелись, и она опять чуть ли не позабыла обо всем на свете, только и делая, что перебирая модели, примеривая их на глазок у зеркала и весело смеясь. Затем битый час примеряла на себя то один наряд, то другой. «Ну как, Леш, тебе это?», «а это?», «ну просто прелесть!», «знаешь, мне кажется, от этой шляпки у меня лицо какое-то круглое получается, нет?», «ну, в этом купальнике я точно на пляже не появлюсь – умру со стыда!», «а вот это вроде бы ничего…», «ну, Леш, ну посмотри же!», «нет, ну это вообще прелесть! Слушай, Леш, ну зачем, спрашивается, одной бабе столько тряпок, а? Ой… ну это вообще… Ну-ка помоги-ка мне застегнуть… Вот так, так… Супер! Нет, ну… Блин, ну что ж она худая такая, а? Неужели я так растолстела за зиму, Леш? Леш! Ну куда же ты?!»
В конце концов терпение Ганина лопнуло, и, пока Снежана возилась с очередным платьицем, он просто дал деру. «Если я уйду в сад, ей, наверное, надоест примеривать и она выберет наконец что-то одно», – подумал Ганин. Он с детства ненавидел магазины, особенно одежды и обуви, в которые его таскала мама; от душного запаха духов, от пестрых цветов, от обилия марок и фасонов у него всегда болела голова. А тут переодеваниям Снежаны не было видно ни конца ни края…
– Ну вот, – недовольно цокнула язычком Снежана. – Сбежал… Ну и ладно, сама выберу! Вот это, думаю, мне точно подойдет…
Снежана вытащила из темно-красного чрева шкафа еще одну модель купальника небесного цвета и тут же надела его на свое белоснежное – загорать-то некогда, все время работа да работа! – тело и кокетливо скорчила рожицу зеркалу. И… тут же застыла от удивления! Зеркало, вместо того чтобы отразить ее лукавую гримаску, отразило ее собственное лицо, но с совершенно другим выражением на нем – спокойным, по-королевски величественным, смотрящим несколько свысока, как госпожа смотрит на свою служанку. Но самое удивительное было не в том, что выражение лица совершенно не совпадало с ее собственным, а в том, что глаза… От их взгляда у Снежаны спина покрылась гусиной кожей и по ней прошел неприятный холодок. Сколько Снежана ни смотрела на себя в зеркало, она никогда не замечала, что ее глаза могут быть ТАКИМИ… Веселыми, хитрыми, живыми – да, но здесь… Казалось, эти глаза были глубже самого глубокого океана, страшнее самой опасной трясины…
– Ой, да это же не я! – вскрикнула Снежана. – Кто ты? – И лицо девушки в зеркале не отразило ни испуга, ни даже движения губ, как будто бы это не зеркало было, а окно, по ту сторону которого стоял ее, Снежаны, двойник, сестра-близнец, полностью похожая на нее саму, но в то же время совершенно другое существо. Отражение ничего не ответило ей, только снова сделало приглашающий жест куда-то в ведомое лишь ей Зазеркалье – и улыбнулось, но в улыбке его не было ни теплоты, ни искренности.
– …Снеж! Я устал уже тебя ждать! Давай ты пойдешь купаться в том, что уже надела, хорошо? Какая разница?! Ты же в воде будешь, а не на подиуме – все равно ничего видно не будет! – Ганин не удержался и все-таки пришел поторопить Снежану. – Что с тобой, Снежа? Ты побледнела…
– Да нет, все в порядке, Леш! Тут очень душно. Ты прав, пойдем искупаемся, а то я в такую жару точно в обморок бухнусь, как кисейная барышня… – хихикнула Снежана и, чмокнув Ганина в щеку, побежала к пруду в только что надетом купальнике, а Ганин побрел следом.
Вода в пруду была в самый раз. Прохладная, но не холодная, освежающая. Дно ровное, покрытое мягким песочком, без ям, которые могут быть в естественных водоемах. В центре пруда было довольно глубоко, и они принялись преспокойно нырять, прямо как плававшие здесь же серые уточки. Ганин оказался превосходным пловцом, так что они со Снежаной соревновались, кто быстрее доплывет до противоположной стороны пруда, который был довольно большим. Лебеди и утки здесь были почти ручные и не боялись пловцов. Они только отплывали на противоположную сторону пруда, недовольно крякая, но не улетали. А потом молодые люди вылезли на берег и расположились в белых матерчатых шезлонгах загорать. Снежана с удовольствием подставила лицо, грудь, живот и ноги ласковым теплым солнечным лучам и блаженно закрыла спрятавшиеся за темно-зеркальными стеклами солнцезащитных очков глаза. «Благодать! – подумала она, с наслаждением вытянув немного продрогшие ноги. – Чтоб мне так всю жизнь жить: купаться, загорать, надевать красивые шмотки… Эх, ну почему же богатых так мало, а? Нет чтобы все так жили…» Наваждение у зеркала ушло куда-то на периферию сознания. «Ну, показалось и показалось, мало ли? В такую жару что угодно померещиться может!»
– Леш, ты не спишь там?
– Нет… – сонно ответил Ганин. Его лицо было накрыто соломенной шляпой.
– Слушай, а ты веришь в привидения? Знаешь, существуют всякие истории про то, что в древних замках обитают призраки давно умерших владельцев, пугают там всех…
– Не знаю, не видел их никогда, – так же сонно ответил Ганин. – А почему ты спрашиваешь?
– Да так… Просто мой шеф, Рогозин, черти бы его побрали, хи-хи, он просто помешан на всем этом. Я вообще числюсь на телеканале специалистом по освещению культурной жизни, а он, толстый черт, гоняет меня по всей области в поисках историй про НЛО, полтергейсты, призраков, русалок… Я ему – «какая ж это культура?», а он мне – «Снежаночка, это-то и есть самая что ни на есть культура – народный фольклор! На этом же сенсации делать и делать!»
– А-а-а… – лениво протянул Ганин, почти засыпая.
– А тут, понимаешь, имение князей Барятинских… Старина… Привидения-то тут и любят обитать… Старые тайны, нераскрытые преступления… Скелеты в сундуках, убитые жены в подвалах, висельники на чердаках… – Снежану мысль про призраков и привидения привела в восторг. Она крадучись, на цыпочках, подошла к шезлонгу Гацина и, шутливо схватив его за горло, закричала:
– А-а-а! Крови хочу!
Ганин судорожно дернулся и с испуганным криком вскочил, шезлонг перевернулся, и он покатился прямо на мягкую коротко стриженную траву лужайки, а Снежана залилась мелодичным смехом и принялась его щекотать…
– Леш, все, хватит спать. Ты мне, между прочим, еще дом собирался показать!
– А как же гольф, кони?
– Точно! Как это я забыла? Ну, давай гольф и коней, а дом посмотрим вечером!
Всю вторую половину дня Ганин и Снежана провели на свежем воздухе. Снежана оказалась неплохой наездницей, в отличие от Ганина – он напоминал в седле мешок с картошкой, который везли на грузовике по сельской ухабистой дороге. Несколько раз чуть не свалился и до боли натер себе ноги.
– Ну кто ж так ездит, Леш?! Ну, в самом деле! Ты ж себе так все отобьешь – детей не будет! – прыснула от смеха Снежана. – Постарайся поднимать таз и ноги одновременно с лошадью: лошадь вверх – и ты вверх, лошадь вниз – и ты вниз. Понимаешь? Вот так, вот так…
– Слушай, Снеж… а… где… ты так на…уч…илась… – Ганин запыхался и был готов уже проклясть все на свете, и прежде всего себя самого, что рассказал ей про лошадей.
– А я в кружок верховой езды ходила в школе. Мой первый парень обожал лошадей, ну и я заодно с ним пошла. А потом парень сплыл, а лошади остались… – Снежана опять весело рассмеялась. – В жизни, Леш, ничего просто так не бывает, даже первые парни, хи-хи!
– Ну, значит, и мы с тобой не зря пересеклись. Вроде бы на лошади я сидеть уже могу… Надеюсь только, что ты после того, как я научусь кататься, никуда не сплывешь?..
А потом они играли почти до вечера в гольф. Здесь уже Ганин учил Снежану – и как держать клюшку, и как правильно бить. У Ганина оказался зоркий на удар глаз и отработанные движения, но Снежане эта наука была чересчур – ей больше понравилось гонять по полю на электромобиле.
– Блин, Ганин, всю жизнь мечтала погонять по такому полю! Давай наперегонки?!
– Фу, как я устала! – сказала наконец Снежана, когда они с Ганиным, еще раз искупавшись в пруду, шли к дому. – После такого отдыха надо еще на два дня брать отгул и отдыхать.
А потом она с наслаждением легла в одной из зал на диванчик, прямо в купальнике.
– Все, Ганин, никуда больше не пойду! Придется тебе оставлять меня на ночь. Ты, надеюсь, не против? – она хитро посмотрела на Ганина, которому птиценогий и клювоносый дворецкий каркающим голосом сказал, что ужин будет готов через двадцать минут, а стол накрывать будут в бильярдной.
Ганин густо покраснел.
– А мама твоя, дочка?
– Ничего. Они уже привыкли, что я за полночь прихожу. Какая разница, если прибуду утром?
– В самом деле, – развел руками Ганин.
– Кстати, с тебя еще должок, Ганин, ты мне, помнишь, дом обещал показать, картины… – на последнем слове Снежана сделала еле заметное ударение и, приподнявшись немного, взяла Ганина за руку и потянула на диван, присесть рядом с ней.
– Да, да… – механически закивал Ганин, стараясь не смотреть ни на лицо, ни на полуобнаженное тело Снежаны. – Знаешь, оденься лучше… А то бикини с интерьером восемнадцатого века как-то не очень сочетается.
– Какой ты сноб, Леша! Главное, чтоб красиво было! Ну, ладно, отнеси меня на руках в гардеробную, и я, так уж и быть, оденусь… – И Снежана томно закрыла глаза.
Ганин довольно рассмеялся, действительно поднял тонкое и легкое тело Снежаны на руки и, как заправский молодожен, понес его в спальню.
К ужину Снежана выбрала аристократическое длинное белоснежное платье из мягкого шелка, жемчужное ожерелье и перламутровые туфельки. Волосы слегка завила на кончиках, но косметики нанесла минимум – только немного подкрасила глаза. Никаких посторонних отражений в зеркале больше не появлялось. Ганин надел бежевый вечерний костюм с белой бабочкой и бежевые ботинки с удлиненными носами.
Бильярдная представляла собой довольно небольшую уютную комнату, обклеенную изумрудно-зелеными обоями с несколькими люстрами такого же зеленого цвета, от света которых вся комната казалось изумрудной. Каждая люстра располагалась над соответствующим бильярдным столом, которых было четыре, в разных концах комнаты, а посредине комнаты стоял небольшой круглый деревянный стол, накрытый зеленой скатертью. За ним уже орудовали слуги.
Ганин отпустил слуг, и они со Снежаной оказались одни. Он выключил лампы и зажег натуральные ароматные восковые свечи на двух позолоченных трехсвечниках, и таинство ужина пошло своим чередом.
Вино было красное, терпкое, бифштекс с кровью, салат «Цезарь», на первое – куриный бульон, а на десерт – фруктовое желе и фисташковое мороженое. На этот раз обязанности хозяйки исполняла Снежана, и получалось это у нее отменно. Она с такой ловкостью и нежной заботой разрезала и подавала мясо и десерт, что Ганину доставляло наслаждение уже просто смотреть на то, как она это делает. Он только сейчас обратил внимание, какие красивые у Снежаны руки: круглые, точеные, с длинными тонкими пальцами, будто бы созданными для того, чтобы ими перебирать струны арфы, лютни или клавиши фортепиано. Такие руки превосходно смотрелись бы, если бы она давала домашний концерт… Ганин с удовольствием представил себе уютную мини-концертную залу в этом дворце, клавесин, а рядом с ним сидит Снежана в голубом длинном платье с большим вырезом, в пышном парике, локоны которого свободно ниспадают вниз, с открытыми, как сейчас, круглыми плечами и аккуратными руками, а ее пальчики ловко и изящно бегают по многочисленным клавишам…
– Леш! Да ты ешь, ешь… Что ты так на меня смотришь? Аппетит пропал, что ли?
– Да нет, Снеж, просто я представил тебя в платье восемнадцатого века. Твои руки и плечи идеально подходят для арфистки или пианистки, тебе об этом никто еще не говорил?
Снежана фыркнула и покраснела.
– Скажешь тоже!.. Знаешь, Леш, – вдруг понизив голос, почти шепотом сказала Снежана и подняла бокал, наполненный красным вином, – я очень рада, что тебя встретила, честно…
Ну а после ужина Ганин устроил Снежане экскурсию. Сколько комнат они обошли! Казалось, Ганин знает в этом доме все. Но самым удивительным было то, что практически про каждую из этих вещей он мог что-то рассказать. Почти каждый важный мужчина в парике с косичкой и при шпаге обретал в устах Ганина не только свое имя, но и удивительную судьбу, полную жизненных взлетов и падений, равно как и прекрасная дама в высоком парике и декольтированном платье или пухлый мальчуган в коротеньких штанишках…
– Вот это – князь Василий Николаевич. Замечательная личность! Между прочим, участвовал в Чесменской битве. Видишь, у него ухо немного скошено? Это ранение он получил в абордажном бою…
– Аборт… Какой такой «абортажный»? – шутя сказала Снежана.
– Да не «абортажный», а «абордажный» – рассмеялся Ганин, схватившись за живот. – От слова «bord». Это когда корабль с кораблем сцепляются бортами и обе команды нападают друг на друга в рукопашной схватке. Обычно так делают, чтобы не топить чужой корабль и имущество не пропадало зря. Между прочим, в таком бою погиб знаменитый адмирал Нельсон при Трафальгаре. Какой-то французский матрос подстрелил его, сидя на мачте своего корабля… Так вот, князь Василий, взял со своими матросами на абордаж турецкий корабль, и какой-то турок отсек ему пол-уха. Князь получил орден Андрея Первозванного – высшую морскую награду, а уже во вторую войну с турками умер от сыпного тифа…
– А вот это… Снеж, иди сюда, вот, смотри! А вот это его отец – князь Николай Андреевич. Смотри, какой важный! У него был один из высших чинов при Елизавете Петровне и Петре Третьем. Был дипломатом, знал хорошо несколько языков. Правда, ему не повезло. Когда Екатерина Вторая пришла к власти, его, увы, – тут Ганин крякнул, сделав выразительный жест руками, – сместили. Доживал он свои годы в этом поместье и писал мемуары, потом стал много пить, гулять, и вскоре нашли его в пруду утопшим…
– А вот прекрасная Лизет. Смотри, какие у нее лукавые глазки! Роковая женщина была. Скольких мужчин соблазнила! Граф Ридигер, местная знаменитость, и какой-то заезжий штабс-капитан даже стрелялись из-за нее насмерть, да и не только они. А она, представляешь, дожила до глубокой старости и под конец сошла с ума – разговаривала вслух со своими бывшими любовниками, как с живыми…
– А вот малыш Никита. Он, бедняга, зимой заигрался с деревенскими ребятами, наелся снега, ну и помер…
Снежана всхлипнула и прослезилась – вид пухленького черноволосого мальчика в коротеньких бархатных алых штанишках до колен с бантами, такой же курточке и туфельках, в белоснежных гольфах, вызвал у нее живое сострадание. На картине рядом с мальчиком лежала большая собака породы «колли», которую он поглаживал. Его глазки были такие веселые, такие жизнерадостные…
– Жалко мальчишечку… – еле выговорила Снежана, утирая слезы руками.
– Самое интересное, Снеж, что портрет написали буквально за два месяца до смерти, чуть опоздали бы – и не осталось бы от Никиты Барятинского ничего! Портрет же не фотография! Хорошо, если две-три штуки за всю жизнь сделают…
– А это кто? – вдруг резко спросила Снежана, подойдя к другому портрету. – Фу, лица такие смазливые, как у плейбоев… Бабники, наверное, жуткие!
– А-а-а! Верно заметила! – довольно воскликнул Ганин. – Это те самые известные Барятинские. Большинство князей были служаками средней руки, а то и вообще не служили – жили в свое удовольствие, тихо да мирно, а вот эти – два братца-акробатца, Снеж, слыли самыми что ни на есть роковыми мужчинами, тайными фаворитами самой императрицы Екатерины! Екатерина была на редкость любвеобильная женщина, и причем чем старше она становилась, тем более неразборчивой становилась в связях. Если вначале имела постоянных партнеров, которые были и великими полководцами, и государственными деятелями – например, братья Орловы, Григорий Потемкин Таврический, – то потом… – Ганин смешно махнул рукой в воздухе. – Кроме официальных еще была куча неофициальных, тайных, о ком мало кто знал тогда… Вот эти два брата – из этой чертовой дюжины! Михаил и Алексей – прошу любить и жаловать!
Снежана с нескрываемым интересом вглядывалась в моложавые лица вальяжно развалившихся уже немолодых мужчин, одного – на диване, другого – на кровати. Оба были полуобнажены, в каких-то простынях вместо одежды, с венками на головах. Один держал в руке тучную кисть винограда, а другой – лиру. У обоих лица были изнежены, напомажены, как у дам, видно, что и глаза и губы подкрашены, кожа – нежная, глаза – масленые, с сладострастным огоньком. Снежану передернуло. Казалось, эти молодчики глядят на нее и прямо через полотно портрета мысленно раздевают – взгляд их был до отвращения непристоен и гадок, а издевательские ухмылки и того хуже…
– А что это они одеты как-то странно – без париков, венки, простыни… – не в силах оторваться от портретов, произнесла Снежана.
– А… – Ганин просто светился от счастья – он обожал демонстрировать на людях свои познания. – Это они в образе античных богов: тот, что с виноградной кистью, – Дионис, а с лирой – Аполлон. Такие портреты называются аллегорическими. Наполеона так рисовали часто, королей и королев… При дворах того времени были очень распространены маскарады, когда все участники одевались в различные костюмы. Например, знаменитый Король-Солнце Людовик Четырнадцатый обожал принимать на себя образ именно Аполлона – бога солнца и красоты, покровителя искусств у греков, – у него было очень красивое тело в молодости, вот и эти…
– Ну и взгляды же у них, Леша! У меня такое чувство, что они прямо через портрет видят меня голой! Фу… – по лицу Снежаны пробежала гримаса отвращения.
– Это ты верно отметила. С Екатериной они сошлись так, ради карьеры. Она к тому времени уже старая была, некрасивая, а они – простые гвардейские офицеры – надо ж карьеру как-то делать! Зато в Петербурге они навели шороху… Сколько репутаций погубили, сколько дуэлей – не счесть! Говорят, оба входили в масонскую ложу и даже в какой-то оккультный кружок, занимались колдовством, переписывались со знаменитым магом тех времен Калиостро… Может быть, именно поэтому императрица была от них без ума?
– Ну и?.. – Снежана, затаив дыхание, с любопытством посмотрела на Ганина. Ганин также на мгновение задержал дыхание и не смог ничего ответить – так его заворожило личико Снежаны. Полуоткрытые губы, покрасневшие щечки, блестящие при мягком романтическом свете свечей фиалковые глаза…
– Да ничего! Императрица умерла, пришел Павел Первый. Братьям припомнили их прошлое – дуэли, испорченные девичьи репутации – и убрали их. В общем, уехали они обратно в имение. Здесь пили, кутили, безобразничали, даже крепостным девицам и смазливым деревенским юношам жить не давали, да потом исчезли…
– Куда… исчезли? – недоуменно спросила Снежана.
– А леший их знает! – с видимым удовольствием ответил Ганин. – Никто не знает! Не нашли… Когда приехала полиция, стали искать, мужики и бабы так им и говорили в показаниях, что, мол, черти их утащили в ночь на Ивана Купалу. С бесами, мол, общались, да по их воле баб и пацанов портили, вот и утащили! Так это или нет, – пожал плечами Ганин, – история умалчивает… А имение досталось их троюродному брату, вот он, Семен Аркадьевич – честный малый, хороший семьянин, служака, герой войны двенадцатого года, отец декабриста…
– Слушай, Леш, – вдруг остановила его Снежана, – ну откуда ты все это знаешь? Как в твоей голове все это помещается, а?
Ганин опять довольно покраснел.
– Я ведь этой усадьбой давно интересовался, мечтал попасть сюда, вот и читал. Мне ж не только портрет интересен как художественное произведение, но и личность изображенного на нем человека, история…
– А какая история у моего портрета, а, Ганин? А ну колись-ка! Да и вообще, что это ты меня водишь от одного портрета к другому, а мой-то не показываешь?! – Снежана шутливо сложила руки в боки и внимательно посмотрела на Ганина. Тот отшатнулся в сторону.
– Его… его здесь нет, Снежа, он у меня на чердаке, в моем домике остался! – не моргнув глазом соврал Ганин. – Пойдем, еще кое-что покажу…
Снежана поджала губы, но еще тверже пришла к убеждению, что с портретом что-то явно нечисто, она поняла: портрет этот здесь! Но в какой из многочисленных комнат он может находиться?
Они еще некоторое время бродили по роскошным залам имения, любуясь превосходными картинами, статуями, барельефами, роскошной, сделанной из драгоценных пород дерева мебелью, ступали по мягким пушистым персидским коврам, и Снежана не переставала восхищаться роскошью и красотой покоев Никитского, но восхищалась она больше внешне, а в смысл слов Ганина почти и не вникала – в голове ее пульсировала одна мысль – портрет, портрет, портрет… Интуитивно она понимала, что именно портрет – ключ к разгадке, ключ к ее заданию, ключ к Ганину! И Ганин ведь явно обо всем этом знает, но почему скрывает? Мучение!
– Ну, ладно, Снеж, на сегодня, думаю, хватит лекций па краеведению, – улыбнулся Ганин. – Я вижу, ты уже клюешь носом. День сегодня был насыщенный. Давай, ты пока пойдешь примешь душ, а я договорюсь, чтобы тебе постелили в комнате для гостей – я сам там спал, когда рисовал тут все.
– А ты, Леш, ты-то где спать будешь?
– Я… с тобой, конечно же… – Ганин густо покраснел. – Там две кровати, Снежа, – быстро добавил он.
– А-а… – кивнула Снежана. – Ну что ж, в душ так в душ! Веди меня, Сусанин! – И она игриво хлопнула Ганина по плечу.
В комнату для гостей зашли уже при свечах. Она была небольшой, но вполне уютной. Видимо, когда-то служила комнатой для прислуги. Здесь все было как в гостинице – шкаф, тумбочка, две двуспальные кровати, ситцевые занавески и туалет с умывальником. После всей кричащей роскоши комната показалась чем-то вроде чулана, хотя чистенького и уютненького.
Ганин ушел умываться, а Снежана тем временем, сняв шелковый халат, юркнула под одеяло. Потом лег и Ганин.
– И все-таки, Леш, – не выдержала Снежана, – странный ты человек какой-то… И дом этот – странный… То ты прячешь от меня мой собственный портрет, то Никитские куда-то пропадают… Слушай, Леш, а может, и Никитских тоже черти утащили, а? – Снежана как-то натянуто хихикнула.
Ганин так и подскочил на постели и сел, подслеповато щуря глаза без привычных очков.
– А… с чего ты это взяла? – испуганно прошептал он.
– Ну, ты же сам сказал, что братьев Барятинских черти взяли! Если даже собрать то, что я знаю про Никитского, то он уж точно кандидат номер два на такое!
– А ты… ну, ты веришь во все это, Снеж? ну, про чертей, ведьм и все такое прочее…
– Не знаю, Леш… Понимаешь, я уже лет пять моталась по всем городам и весям за этими НЛО, полтергейстами и домовыми. Конечно, бывало всякое, и люди тоже… Но все-таки напрямую ничего этого не видела, а у тех, с кем я говорила… В общем, явно с башкой у них было не все в порядке – полусумасшедшие бабульки, алкаши, шизоиды… Да и в Бога я тоже как-то не особенно верю… Не знаю.
Ганин промолчал, а потом вздохнул:
– Ну и хорошо.
– Что… хорошо?
– Ну, то, что ты во все это не веришь.
– Почему?
– Просто если ты в это веришь, нечисть становится для тебя реальной, и тогда ты можешь от этого пострадать, а если не веришь, то даже если тебе явится сам сатана, ты просто подумаешь, что у тебя галлюцинация, выпьешь снотворного и спокойно заснешь.
– А я думаю, Леш, – зевая, протянула Снежана, – что если к тебе явится сатана, веришь ты в него или не веришь, он все равно утащит тебя в преисподнюю, ведь если бы его не было, кто бы тогда тебе явился? А если у тебя галлюцинация, то ты и со снотворным не заснешь. Я вон с этими психами по работе-то пообщалась… Знаешь, при сильных галлюцинациях человек без посторонней помощи и снотворное не примет со страху-то!
Снежана уютно свернулась калачиком на мягкой постели и тут же погрузилась в глубокий сон.
…Темный-темный тоннель, ведущий непонятно куда. Длинная кишка, вроде какого-то подземелья, но постоянно извивающаяся. Идти приходится на ощупь. Жарко, тесно, душно, темно… Когда же закончится этот ад? Вдруг – облегчение! – проход стал прямым, а где-то впереди забрезжил свет, потянуло прохладой, ясно ощутился запах полевых цветов, нагретой на солнце хвои, запах естественного водоема. Ноги сами побежали на свет и запах как заведенные. Все быстрее и быстрее – все, что угодно, лишь бы вырваться из этой тесноты и духоты на волю! Наверное, то же самое чувствует птичка, когда приоткрывается дверца ее клетки… Но вот свет становится все ярче и ярче – настоящий солнечный свет, бьющий как будто из широко открытого окна… Еще мгновение – и перед глазами большое окно, размером примерно в средний человеческий рост, а за ним – кусочек природы: яркое солнышко, сосновый лес, полянка, пруд с громко крякающими утками, белая беседка, а где-то далеко, на холме, розовый замок с развевающимися флагами… У нее возникло неодолимое желание поскорее подбежать к этому окну, со всего размаху перепрыгнуть через оконную раму и оказаться там – посреди этого прохладного летнего рая…
Снежана проснулась вся в поту. В комнате было невероятно душно. Одеяло лежало на полу, простыня скомкана, на подушке влажные пятна от пота. Снежана бросила взгляд на окно – оно было распахнуто настежь. «Видимо, скоро будет гроза, – подумала она. – Перед грозой всегда такая духота». Снежана встала и подошла к окну. Яркая и полная луна на небосводе среди звезд, как царица в окружении придворных дам и кавалеров, сияла бледно-желтым светом. Снежане показалось, что круглый диск луны чем-то напоминает женское лицо: если присмотреться, можно различить черты – фиолетовые точки глаз, сжатые губы… Да нет! Снежана готова была поклясться, что губы у нее не сжаты, а растянуты в улыбке! Странная какая-то улыбка… Как на оскаленном черепе! Ей стало жутко, она отвернулась от окна и взглянула на спящего Ганина.
