Текст книги "Баллада о дипкурьерах"

Автор книги: Владимир Рудим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

РАЗВЯЖЕМ ЛИ ЯЗЫК ХОЗЯИНУ?

В самом начале декабря 1918 года Бела Кун вызвал Урасова:

– Посылаем тебя в Москву. Так как время смутное, с тобой поедет Лайош Немети – он знает дорогу, недавно пробрался из России в Будапешт.

В сущности, уже тогда и начал Урасов дипкурьерскую работу. Он стал курьером двух революций – венгерской и русской. А то, что он пока не имел дипломатического паспорта, делало его дороги ещё тревожней, рискованней.

И вот русский и венгр в пути. Поездами добрались до Брест-Литовска.

Здесь Владимир и Лайош не очень торопились выходить из поезда. Они покинули вагон, когда на перроне оказалась, по крайней мере, половина пассажиров – вбольшой толпе легче остаться незамеченными.

До сих пор власти были польские, друзья успели освоиться с польскими порядками. Но в Брест-Литовске уже немецкая комендатура, отсюда путь на восток лежал по территории, занятой германской армией. Что творится в этих местах – неизвестно. Поэтому решили: остановиться на день-два, осмотреться, выяснить обстановку.

В вокзальных воротах у выхода в город маячили два солдата. Издали были видны их островерхие каски, холодно отсвечивали на винтовках плоские штыки-ножи. Солдаты ощупывали глазами пассажиров – возбуждённых, толкающихся, несущих баулы, чемоданы, круглые картонные коробки… Владимир и Лайош втолкнулись в самую середину людского потока. При этом пришлось чувствительно задеть локтями двух панов, которые разразились ругательствами. Владимир промолчал, пропустил панов вперёд, а сам с Немети – за ними, за их толстыми спинами. Солдаты остались позади.

«Пронесло!»

Широкая улица вела к центру города. Зашагали не торопясь, солидно.

– В отель? – спросил Немети.

– Нет, там шпиков полно – схватят. Давай поищем постоялый двор где-нибудь на окраине.

Свернули в переулок.

Где же находится постоялый двор?

Владимир всматривался в редких прохожих. Завернули ещё в один переулок. Навстречу медленно идёт пожилая женщина с двумя полными вёдрами. В вёдрах – по деревянной дощечке, чтобы вода не расплескалась.

– Позвольте вам помочь, пани хозяйка!

Не ожидая ответа, Урасов взял одно ведро, а Немети – второе.

Женщина облегчённо вздохнула:

– Дай вам бог здоровья, добрые люди.

Пройдя несколько шагов, Урасов спросил:

– Мы правильно идём к постоялому двору?

– Вам к какому? Яцковича или Каца?

– Каца.

– Кацев двор тут недалеко, вон той улицей. А Яцковича подальше, совсем в другой стороне – вон туда.

Простившись с женщиной, друзья дошли до перекрёстка и свернули к дальнему постоялому двору Яцковича.

«Чем дальше от центра, тем лучше». Больше не переспрашивали ни у кого, поэтому пришлось немного поплутать. Показались сани с тремя мужиками в тёплых тулупах – явно не городские. Взглянув на толстые тулупы, Урасов невольно поёжился в своём демисезонном пальто.

– Немети, ты не замёрз?

– Некогда замерзать.

– Ну, держись!

Поравнялись с санями.

– Вы случайно не к Яцковичу?

– К нему.

Вот и постоялый двор. Пахло навозом, сеном, дёгтем. Снег разрисован полозьями, умят копытами.

Из сарая показался розовощёкий, в синей рубахе с засученными рукавами и грязной жилетке бородатый человек. Он бросил в шарабан охапку сена. Владимир наугад сказал:

– Здравствуйте, пан Яцкович.

Здоровяк посмотрел на пришедших, рассмеялся:

– Смотрите-ка, он меня знает, а я его таки не знаю!

– Пане, нельзя ли у вас остановиться?

– А кто же вы такие будете?

– Военнопленные, едем домой из Австро-Венгрии.

Хозяин молчит, отряхивает с жилетки сено. В голове Владимира точно молния: «Надо подход к нему найти». И он сразу, но небрежно, словно обычное дело, спрашивает:

– А как насчёт самогончика?

Яцкович прищурил левый глаз.

– Будет!.. Заходите в дом.

В ноздри ударил спёртый воздух грязного, давно не проветривавшегося помещения, впитавшего в себя запахи овчин, махорки, кислых щей.

Яцкович открыл, точнее, оторвал – так туго она подавалась – дверь в коридоре.

– Вот вам номер с одним окном и одной кроватью. Вы паны не толстые, обойдётесь. Тут и трое умещались.

– Сколько будет стоить?

Хозяин сделал неопределённый широкий жест:

– Потом об этом. Самовар? Ну, так скажу, чтоб поставили.

Дверь грузно закрылась. Осмотрелись. Маленькое окошко выходило на задворки, стёкла мутные от многолетней грязи. Окно оклеено газетными полосками. Форточки нет. На стенах бесчисленные следы раздавленных клопов. Покачали головами.

– Как-нибудь дня два-три потерпим.

– Два-три – это много. Постараемся управиться до завтра. Развязать бы только язык хозяину.

В этот момент рванулась дверь; Яцкович торжественно поставил на стол пол-литра самогона.

– Угощайтесь на здоровье. Самовар панам скоро подадут.

– Само-вар, само-гон, – пропел Немети: он отогревался.

Владимир вышел во двор. Хозяин садился в сани. Увидел Владимира:

– Пан что-нибудь хочет?

– Нет, просто так вышел, воздухом подышать, – и щёлкнул себя пальцем по подбородку, намекнув на самогон. Яцкович засмеялся, ударил коня кнутом.

Владимир и Лайош потолкались среди постояльцев, но, увы, ничего не узнали полезного для себя. Почти все заезжие были из окрестных сёл, где не было немцев. Владимир спросил было одного мужичка, приезжают ли крестьяне оттуда, с занятой немцами стороны, но мужичок замахал руками:

– Хорони боже! Там фронт, убьют.

«Надо браться за хозяина, – решил Владимир. – Он деньги любит. Как только услышал про самогон – сразу пустил нас».

Яцкович возвратился к сумеркам.

– А самогон-то у нас непочатый! – спохватился Владимир.

Самогон нужно вылить. А куда? В уборную!

– Чуток всё же выпьем, чтобы хоть дух был, – сказал Лайош. Он налил полный стакан мутноватой жидкости. Владимир увидел и рассмеялся:

– Многовато, с ног сшибёт. Это, брат, не виноградное вино, а самогонка. Злая, стерва. Ты разве не пробовал её, когда был у нас в плену?

– Не приходилось.

– Отливай обратно. Полстакана на двоих хватит.

Немети глотнул и закашлялся.

– Закусывай скорей салом.

Потом Владимир взял бутылку, пошёл в уборную и вылил самогон.

Заказали на ужин самовар. Принёс сам Яцкович. Бросил взгляд на бутылку: пустая.

– Водочка-то у вас, пан хозяин, балованная, слабая, – сказал Урасов. – Не знаем, брать в дорогу ещё бутылку или нет.

– Крепость как надо. Никто не обижался. И послушайте, если у меня не возьмёте – нигде больше не достанете.

Владимир слушал хозяина, а у самого голова шумела: самогон был злой! Да к тому же Урасов не употреблял спиртного – вот и ударило в голову.

– Ладно, возьмём и на дорогу.

– Правильно. Будете добрым словом вспоминать меня.

– Дорога дальше свободная?

– Поедете как я вам скажу. Если Яцкович что советует, то самое верное. Деньги на поезд есть?

– Хватит.

– Так вы берёте билет до самого конца – до Барановичей. Дальше поезд не повезёт вас даже за золото. Дальше – фронт. Что вы делаете? В Барановичах вы выходите на площадь. Там вы видите извозчика. Это Яшка. Он на меня похож. Когда-то он тоже жил в Бресте, нас часто путали. Я даже обижался: хозяин номеров всё-таки не чета какому-то извозчику. Этому Яшке вы говорите, что от Яцковича и что уплатите как полагается. Очень хорошо. И Яшка вас переправит через фронт. Как мама на руках перенесёт вас в самые Усевичи.

– Какие Усевичи?

– Не знаете? Так это же деревня на той стороне, за фронтом.

«Очень кстати. Усевичи. Запомнить надо», – подумал Владимир. Хмель у него уже прошёл, и он выспрашивал у Яцковича другие сведения. Когда идёт поезд на Барановичи, как достать билеты…

– Достать вам билеты? – Яцкович почесал заросший затылок.

– Рядиться не будем, – сказал Владимир.

На следующий день друзья щедро расплатились с Яцковичем. Зашагали к вокзалу.

В грязных, нетопленных вагонах ехали немецкие офицеры и солдаты, а в ещё более грязных – цивильные. Владимир и Немети устроились рядом с тремя бородачами крестьянами в огромных лаптях. У каждого было по тяжёлому мешку. Мужики молчали как сфинксы. Ожили они лишь тогда, когда Владимир достал бутылку и открыл пробку: запахло самогоном.

– Согреетесь, землячки?

Переглянулись.

– Не побрезгуем.

После самогона бородачи разговорились. Везут они рождественские подарки в свою деревню, живут под Барановичами, в сторону фронта.

– Дороги проезжие через фронт?

– Балковская – та опасная, больно обстреливают со всех сторон, а Усевичевская, по ней можно. Наши там ездят, ночью. Стренется немец – откупишься от него.

– Чем же откупишься?

– Известно – кура, яйца, всякое другое.

– А самогон?

– Не берут. Не выдюживают пить его. Но, может, теперь возьмут.

– Почему «теперь»?

– Так ить завтра рождество начинается.

«Завтра? Значит, немцы гулять будут, легче пробираться через фронт. Пока нам везёт».

«НАМ БЫ ОБОГРЕТЬСЯ…»

В Барановичи прибыли, когда едва начинало смеркаться. Вышли вместе с тремя бородачами.

– Где же вокзал?

– Вона обгорелки торчат. Пожар был.

– Извозчики тут есть?

– Как не быть. За бараками.

Два барака заменяли вокзал. Но там были только немцы да железнодорожные служащие. Посторонних не пускали.

Владимир и Лайош, поёживаясь от мороза, пошли за бараки. Увидели двое саней. К ним торопились три бородача. «Неужели перехватят?»

Когда друзья подошли, одни сани уже отъехали – с мужичками.

«Выбор небогатый. Если этот не повезёт…»

– Здравствуйте! – подошёл Владимир к извозчику.

– Доброго здоровья добрым людям!

Худой, маленький ямщичок приплясывал возле саней.

– Куда везти-то?

– В Усевичи.

Ямщичок испуганно посмотрел на Владимира и тонко свистнул.

– Туды не поеду.

– Заплатим николаевскими.

– Всё одно не поеду. Мне жить не надоело.

Никакие уговоры не действовали.

Потоптались вокруг бараков – погреться бы.

Ещё раз подошли к ямщичку – безрезультатно. Он помёрз-помёрз в ожидании седоков, да и двинулся куда-то порожняком.

Тут Владимир бросился ему вдогонку.

– Слышь, дядя, ты знаешь Яшку?!

– Как не знать! Его даже все дворняги знают.

– Ну так где он?

– Гуляет! Рождество!

– Так рождество у немцев, а наше православное ещё не наступило.

– Он немцев-то и катает. Наняли его, значица.

– Где он живёт?

Ямщичок показал кнутовищем:

– На том боце. Под железом дом.

Владимир и Немети пошли к дому Яшки. Их встретила полная женщина лет пятидесяти.

– Вам кого?

– Хозяина.

– Няма.

– Мы из Белостока от Яцковича, – сказал Владимир.

– Яшки всё одно няма.

– Нам бы обогреться, хозяйка.

– Без Яшки не могу. Что вы за люди? Может, грабители!

Перемёрзшие друзья приуныли. Что ж теперь делать? А женщина наблюдала за ними в приоткрытую дверь. И вдруг услышали её голос:

– Куда вы?

– Куда придётся.

– Что ж, вам совсем негде остановиться? Поищите Яшу. Он либо по улицам ездит, либо возле дома немцев стоит. Сани у него с дугой. Он тут один с дугой. Если разрешит Яша – приходите ночевать.

Владимир и Немети побрели по улице в морозном декабрьском тумане.

– Немети, ты ещё не закоченел? Давай стучаться в дома, должен же найтись добрый человек – пустит.

– Да, холод собачкин, – поёжился Немети.

Завернули за угол, ветер ударил в лицо. Хотели возвратиться, но с ветром донеслись голоса. Вскоре показался немецкий клуб. Сразу за ним – лошадь с санями. Возле саней толпятся немцы и местные жители. На санях кто-то лежит. Пьяный? Владимир услышал:

– Яшку-то убили. Бутылкой по глазам. Спьяну, а то с чего же. От те и рождество справил!

– Может, его только оглушили? Встанет!

– Пытали поднять. Готов. Теперь никогда не встанет. Погнался за деньгой, вот и заработал. Ну да царство ему небесное.

– Что ж теперь-то?

– Отвезти домой. Повезём, что ли?

– Не, я не охоч до таких дел.

– Что ж, мне одному везтить?

– Мы поможем. – Это произнёс Владимир.

Яшку привезли домой. Жена охнула и потеряла сознание. Появились родственники.

Только теперь дядька, вёзший Яшку, всмотрелся в Урасова и Лайоша и удивился:

– Что-то я вас никак признать не могу.

– Мы добираемся домой, в Минск, из австро-венгерского плена, да застряли у вас.

Дядька показался симпатичным, и Урасов рассказал ему про сегодняшнюю маету.

– Ну что же с вами делать? Пошли ко мне, место найдётся.

Дома дядька снова пристально посмотрел:

– Вы, ребята, на меня не серчайте. Документ у вас есть?

Владимир показал. Дядька бережно взял бумажку, посмотрел, вернул.

– Ладно. Я всё одно грамоте не учен. Давайте вечерять да на боковую.

Однако спать легли не скоро. Слово за слово, разговорились, хозяин, оказалось, недавний окопник, был ранен, отпущен из армии насовсем. Работает на мельнице возчиком. Владимиру тоже было что вспомнить о своих мытарствах в плену. Немети лишь изредка вставлял короткие реплики: всё-таки он плохо говорил по-русски. «Вотяк», – представил его Владимир, когда хозяин спросил о Лайоше.

Узнав, что гостям нужно перебраться через фронт, хозяин сказал:

– Пытайте счастья завтра. Днём мужиков с санями поболе – всем охота подзаработать.

Настало утро. Владимир и Лайош отправились на вокзал. До первого поезда оставалось с полчаса, а на площади уже стояло трое розвальней.

– Не подавай виду, будто нам позарез нужно ехать. Меньше подозрений будет, да и цену не заломит, – сказал Владимир. Он оказался прав. К ним сам подошёл краснощёкий бородатый мужик с кнутом за опояской.

– Кудой панам нужно? – спросил он.

– К родне.

– На какой улице?

– Это не здесь. Усевичи за Погорельцами. Слыхал?

Бородач присвистнул.

– Через окопы-то?

– Через них.

– Рисковое дело. Не могу.

– Нам не к спеху. Другого поищем.

Урасов тем временем окинул оценивающим взглядом трое саней. Две лошадёнки были тощими, третья – у того, который подходил, – покрепче. Да и сена у него навалено больше – теплей!

Мужик отошёл к своей лошади. Владимир и Лайош не торопясь зашагали к другому ямщику. А первый чесал кнутовищем затылок, потом торопливой рысцой нагнал панов.

– А сколько дадите?

– Твоя цена первая.

– Пять сотенных. Николаевских.

Владимир предложил две. Начался торг.

Мужик стоял на своём, «паны» на своём. В конце концов ямщик сдался:

– Три лебедя! По рукам?

– По рукам.

ПОПАЛИСЬ?

Наконец выехали из Барановичей. Дорога была плохая, заброшенная. Лошадь медленно тянула розвальни. Владимир и Немети время от времени спрыгивали, бежали, чтобы согреться: их тонкие пальто плохо грели.

Начинало вечереть. Ямщик, с присвистом погонявший лошадь, притих, лишь встряхивал вожжами. Приближение опасной зоны ощущали все. Владимир и Лайош с напряжением всматривались вперёд. Они волновались. Им даже стало жарко. Послышались звуки гармони, нестройные голоса тянули какую-то песню.

– Немец гуляет, – обернулся ямщик. – Тыловые крысы, отседова до Погорельцев недалече.

Проехали ещё сотню-другую метров и почти столкнулись с тремя солдатами. И хотя к этой встрече готовились, но она оказалась всё же неожиданной. Даже вздрогнули от окрика. Мужик резко потянул вожжи:

– Стой, окаянная! Господи, благослови!

Один солдат схватил лошадь за уздцы, второй – воротник поднят, наушники шапки-картуза опущены – спросил по-немецки, кто такие, куда направляются.

Урасов развёл руками:

– Не понимаем.

Тогда немец спросил по-русски:

– Кто есть? Рапорт!

– Деревенские, домой пробираемся.

«Вроде бы трезвые», – с сожалением отметил про себя Владимир. Немец будто и не слышал ответа, крикнул:

– Разведка? Большевики? – обернулся к своим, – Позовите сержанта.

Урасов немного знал немецкий (в шоморском лагере военнопленных было и венгерское и австрийское начальство), но не подал вида, достал бутылку самогона:

– К рождеству домой едем. Угощайтесь!

Солдат взял бутылку, однако тут же стал тыкать штыком в солому. Появился сержант. Он совсем хорошо говорил по-русски.

Сразу потребовал документы. Дело принимало серьёзный оборот. Урасов протянул справку, заранее заготовленную для такого случая.

– Пленный? Солдат?

– Был солдат, теперь мирный.

– Ты воевал против наших союзников – австровенгерской армии. Теперь будешь наш пленный.

– Не дури, ваше благородие. («Чёрт с ними, пусть будет «вашим благородием».)

– Ты дерзкий или смелый?

– Такой, как есть.

– Большевики?

Владимир и Лайош ответили, как уславливались. Урасов сказал: «Крестьянин», а Немети, забыв это трудное слово, произнёс: «Земляк».

Сержант указал на Немети:

– Татарин?

– Вотяк, ваше благородие.

– Что такое вотяк?

– Вотяки живут далеко на севере.

– Там тоже большевики?

– Нет, там очень холодно. Даже большевики не выдерживают.

Немец рассмеялся.

Только теперь Владимир заметил, что сержант был навеселе. Его взгляд упал на бутылку, которую держал солдат.

– Шнапс. Для вас, ваше благородие, – сказал Урасов.

Сержант понюхал:

– Прима!

В этот момент произошло то, что сразу изменило ситуацию: кто-то в стороне крикнул, что прибыли рождественские посылки. Теперь немцам было не до задержанных. Более того, они повалились на сани и приказали ямщику: «Вези!» Так и въехали в Погорельцы. Совсем развеселившийся сержант орал прямо в ухо Владимиру:

О Tannenbaum, о Tannenbaum!

Wie grьn sind deine Zweige! [1]1
  О ёлочка, о ёлочка!
  Как зелены твои ветви! (Нем.)


[Закрыть]

В селе немцы соскочили на ходу и побежали к какому-то дому. Ямщик хотел остановиться, но Урасов зашипел на него:

– Дурень, гони дальше!

Миновали деревню. Это был последний населённый пункт перед окопами немцев. Здесь удалось вырваться. А как там, впереди? Перепуганный ямщик сказал:

– Может, возвернуться нам в Барановичи? Ей-бо!

– Возвращаться поздно. Второй раз живыми не выпустят. Погоняй!

– Господи, помоги! – перекрестился мужик и ударил лошадь.

Вскоре Немети, сидевший лицом вперёд, толкнул Урасова локтем:

– Володька, достань вторую бутылку.

Острый взгляд Лайоша первым заметил четыре фигуры. Да, здесь уже была передовая линия окопов. И солдаты, подошедшие к саням, были в касках. Они приплясывали, взбивая сапогами снег.

– Вайнахтен, вайнахтен!

Владимира словно осенило: он сразу протянул бутылку самогона и запел только что услышанное от сержанта:

 
О танненбаум, о танненбаум!
Во грюн зинд дайне цвайге!
 

Солдаты тут же подхватили рождественскую песенку и тут же, прямо из горлышка, глотнули ядрёного самогона, забившего дыхание. Отдышавшись, один из солдат показал рукой на восток:

– Туда? Давай, давай!

Ямщик тут же рванул сани.

– Ну, пронесло! – облегчённо вздохнул Владимир. – Слава богу!

– И самогону, – добавил Лайош с улыбкой.

Серая темнота окутала всё. Ямщик всё ещё торопил, погонял лошадь, а потом, убедившись, что опасность действительно миновала, поехал тише, время от времени останавливался, проверял дорогу. Владимир тоже не раз слезал, качал головой;

– Слабая дорога, давно тут никто не пробирался.

Мороз крепчал. Владимир и Немеги тесней прижимались друг к другу.

Вскоре дорога совсем потерялась, пробирались наугад. Вдруг попали в какую-то канаву, сани упёрлись во что-то. Взяли левее – ни с места, потом правее. Раздался треск. Ямщик густо выругался.

– Оглобля полетела! Теперь пеши итить до деревни.

Кое-как связали оглоблю верёвками. Лошадь потащила пустые сани, следом пошли все трое.

Увязали в снегу, снег облепил ноги до колен. Лёгкие пальто насквозь продувал ветер. Холодно!

Ямщику же было даже жарко: тёплый тулуп, валенки!

Друзья старались ускорить шаг, но за ними не поспевал ямщик с лошадью («сани совсем оторвутся»), приходилось, пробежав вперёд, снова возвращаться.

ВСТРЕЧА НА ПОСИДЕЛКАХ

Деревня показалась неожиданно. Владимир и Немети прямо-таки наткнулись на крайнюю хату: нигде ни огонька, всё заметено снегом. Даже собаки не брехали. Прильнули к занавешенному изнутри окну. Что-то едва– едва просвечивает. Постучали.

Дверь открыл мужчина, не спрашивая кто.

– Пустите малость обогреться.

– Заходите. У нас ноне людно.

В большой комнате вдоль стен на лавках сидели парни и девчата. В плошках горели лучины. Посиделки. Молодёжь вполголоса пела какую-то песню. Увидя незнакомых, прервали песню, ответили на приветствие, подвинулись, освобождая места. Две или три девушки сидели за прялками.

– Откуда вы? – только теперь спросил хозяин.

– И? Барановичей, – ответил Владимир и, чтобы не было других расспросов, сказал: – К родне едем в Минск. Пленные. Да, как назло, оглобля сломалась. Достанем у вас оглоблю?

– Может, у Куценко. Или у этого кузнеца. Мишкой звать.

Хозяин сказал, где они живут. Ямщик направился туда. Владимир чувствовал, как согревается закоченевшее тело: его и Немети посадили возле печи, и он всей спиной впитывал её тепло. Постепенно разговорились. Спросили про житьё-бытьё, про женихов, про невест.

– Женихи где-то воюют либо в плену вшей кормят, вот как вы, – сказала девушка, видимо самая старшая.

– Где воюют? У кого?

– Кто у красных, кто у белых, а кто просто так – ни за кого, сам по себе.

Она грустно вздохнула.

– Война всё перепутала. Скорей бы замирились. А то тоска такая! Девчата, давайте весёленькую запоём.

И она первая начала:

 
Как у нашей Дуни
Что было скотины…
 

Двое парней тоже подпевали. К одному из них Урасов внимательно прислушивался: парень выговаривал русские слова так же, как и Немети. Когда песня смолкла, Владимир обратился к парню по-венгерски. Тот ответил.

Оказалось, Иштван Надь, бывший солдат австровенгерской армии, был в плену в Перми («Ух ты!» – чуть не воскликнул Владимир), а теперь пробирается домой, в Дьер, да вот застрял в этой деревне – до удачного случая, когда удастся перебраться через линию фронта.

– Но как ты догадался, что я венгр? – опросил Иштван.

– По виду и по твоему выговору: «Дуньечка – Дунья, Дунья тонкопрьяха». Послушай, Иштван, а ты давно из Перми? Три месяца? Ну как там?

– Порьядок.

– Порядок бывает разный. Власть чья?

– Красные.

– Значит, действительно порядок.

Владимир хотел ещё что-то сказать, но тут появился ямщик:

– Ох тепло у вас, а я намаялся с оглоблей! Ну, всё-таки достал. Десять рублев обошлось. Ты должен мне возвернуть их. – Он повернулся к Владимиру.

– Возверну, если повезёшь до Столбцов.

– К-куда? – поперхнулся возница. – Так ить там эти… большевики.

– Оми самые. Которые таким мужикам, как ты, дают землю и волю.

Урасов уже смело заговорил про Столбцы и про

большевиков: немецкие окопы остались за спиной, здесь нейтральная зона, впереди – свои, красные.

– Хочешь хорошо заработать – вези дальше. Не упускай случая. Мы ведь можем найти сани и здесь, в Усевичах.

Мужик всё ещё раздумывал: опять через окопы теперь красных, – опять рисковать!

Но деньги сделали своё дело: согласился.

Владимир и Немети поблагодарили хозяев, вышли в сени.

Лайош взял Владимира за рукав.

– Иштвану-то нужно гуда, через фронт.

– Нужно, а что?

– Пусть ямщик на обратном пути отвезёт его в Барановичи. Дадим ему денег.

– Деньги-то все уже, – с сожалением сказал Владимир.

– У меня есть сто.

– Откуда? – удивился Владимир. Он думал, что Немети уже израсходовал свой запас.

– Держал на чёрствый день.

– Не на чёрствый, а на чёрный день. Вотяк! – засмеялся Владимир. Дали Иштвану сотенную. Он обрадованно обнял Немети и Владимира.

– Ну, друзья, прощайте.

На розвальнях прибавилось соломы. Это ямщик откуда-то взял охапку. «После избы быстро иззябнете – вона мороз какой!»

Свистнул кнут над заиндевевшей лошадью.

За деревней дорога была лучше, накатанней, проехали, вероятно, вёрст пять и услышали окрик:

– Стой! Кто идёт?

– Свои! – радостно закричал Владимир.

Впереди с винтовками наперевес стояли две фигуры в шинелях, шапках.

– Коли свои, то слезай! – крикнул один.

Привели в землянку.

– Товарищ комроты, задержаны трое!

У Владимира и Немети сразу потеплело от этих слов: «Товарищ комроты!»

Теперь они разглядели на шапках звёзды из красной материи.

– Кто такие?

Владимир попросил вывести ямщика, сказал о поручении, которое выполняют он и Немети.

– Ребята, а документ у вас какой-нибудь ведь должен быть?

– Как же? – Владимир снял пиджак, оторвал подкладку и вытащил кусочек шелка.

Командир поднёс его к коптилке – пузырьку с керосином. Мандат удостоверял, что Владимир Урасов является курьером Венгерской компартии, следует в Москву, к В. И. Ленину.

Родная земля! Наконец-то не надо маскироваться, притворяться!

Владимир рассчитался с ямщиком, пожелал ему счастливого обратного пути.

– Не забудь же довезти того парня. Не довезёшь – бог покарает.

– Довезу! Сотня, она не валяется.